Глава 21. Неудавшаяся месть

Еды у Густава теперь хватило бы на несколько дней, а зелени для лошади вокруг была уйма. Густав никуда не спешил, он жевал жареного поросенка и придумывал самые жестокие способы мести всем троим: Роману, Янине и Леонтине.
“Подумаешь, и эта дохлая курица осмелилась посадить меня в тюрьму. Подожди, голубка, доберусь и до тебя, ох, и запрыгаешь ты, затанцуешь оберка, не меньше. Правда ты была снисходительной ко мне, потому что влюбилась в меня, как кошка в сало, и в тюрьму посадила только из-за ревности. Но, все же я тебе этого не прощу. Могу, конечно, и простить, но только если дашь мне три тысячи деньгами. А вот с Яниной я иначе поступлю, попадись она мне в руки. Сотворю с ней все, что смогу придумать. Конечно, таскать ее с собой не буду. Я не Бердыш, в сентиментальность не играю. Оставлю ее здесь, в ее собственных лесах, на съедение волкам и воронам. Вот так, моя милая красавица панна Янина”.
Тысячи неимоверных вариантов казни придумывал Густав в своем зверином воображении, и одна выдумка была изощренней другой. Этот человек теперь был обижен на весь белый свет и в своих изуверских планах разжигал себя все больше и больше. О, если бы нашелся человек умный и добрый и невзначай образумил бы его. Возможно, Густав бы исправился. Но где беглецу взять такого человека? И кто может знать, где скрывается этот несчастный, разъяренный желанием мести человекозверь, страшный в своем нечеловеческом состоянии?

У Раевских же в доме было весело. Роман с Яниной были просто счастливы, а над Леонтиной взяли шефство Зося и Алик. Художник Зарецкий расхаживал от одной группы к другой и чувствовал себя превосходно. В этом доме никто никого не притеснял, но все же традиционного этикета, принятого еще покойными Раевскими, придерживались все. Только пани Агата тихо ворчала по углам, негодуя на Янину.
Девушка, конечно же, заметила плохое настроение тетки и позвала ее в спальню для объяснения.
– Тетя, что с тобой? Почему ты ходишь такая мрачная и что-то себе под нос шепчешь? Трое чужих людей в доме, и они могут истолковать твое настроение по-разному. Будь, тетя, повежливее.
– Я не могу успокоиться. Меня поразил твой поступок. Разве порядочная девушка так поступает? Жила с одним офицером, а теперь приволокла другого.
– Тетя! Опомнись! Как тебе не стыдно. Ни с кем я не жила, и до сих пор ничьей женой не была. Ты раньше расспроси, узнай, а потом будешь упрекать, – и Янина заплакала от обиды.
– А я-то, дура старая, сидела до полуночи и вышивала Густаву такие красивые кисетики. Где они?
– Да еще с козликами, – добавила Янина, еле сдерживая внезапно подступивший смех сквозь слезы.
– Да, с козликами, бабочками и фиалками. А что, разве плохо? Ты бы так не догадалась.
– Нет, тетя. Что нет, то нет, – подтвердила Янина, – Только я ему этих кисетов не дала, нашла ненужным, так как он сам козел с фиалкой в голове.
– Что, не дала? А что же ты с ними сделала?
– Есть они, сейчас принесу, и давай их сама, кому хочешь.
В смежной комнате слышны были возбужденные голоса обеих женщин. Все замолчали, поневоле прислушиваясь. Когда Янина вышла от тетки, Роман спросил:
– Яня, милая, что случилось? Ты плачешь и смеешься. Тебе здесь тяжело? Давай уедем обратно к дяде, там тихо и мирно.
– Нет-нет, Роми, я зря заплакала, а теперь меня смех душит. Я забыла, что тетя еще не знает всего о Густаве, и вообще, мало в чем разбирается. А на самом деле мне ее жаль. О, если бы ты знал, опять устроила сцену про козликов на кисетах.
– Про каких козликов? Я ничего не знаю, или, может, забыл. Но, ничего, хорошо, что ты не плачешь. Может, пойдем вместе и успокоим тетю?
– Нет, не надо. Ты держи себя, будто ничего не знаешь. А вот и дедушка Вишневский приехал. Лёля, я тебя с ним сейчас познакомлю. Он простой человек, но мудрый и хороший. Думаю, тебе не будет обидно попасть в такое простое общество?
– Янина, я уважаю всех, кого вы уважаете. Вы все ко мне очень добры, и я вам безмерно благодарна. Давай своего дедулю, я к нему приноровлюсь.
– Здравствуйте, добрые люди, мир этому дому и живущим в нем! Ну, наконец-то явилась беглянка. О, кого я вижу! И пан капитан к нам пожаловал? Подойди ко мне, мой красавец, как я рад, что снова тебя вижу, живым и здоровым.
У старика глаза сияли неподдельной радостью. Они обнялись. Роман с уважением поцеловал старику руку.
Леонтине и художнику дед Матвей понравился сразу. Художник первым подошел к старику и отрекомендовался:
– Казимир Зарецкий. Будем знакомы, пан Вишневский, я о вас так много знаю от Янины, что, кажется, мы с вами давно знакомы. А это, разрешите вам представить, пани Ружицкая Леонтина.
– А-а, знаю, большое поместье Ружицких возле гор. Да, я знаком и даже хорошо помню вашего деда. Мое почтение внучке Ружицкого, – галантно поклонился старик, – Вот я уже со всеми перезнакомился, а теперь скажу, зачем приехал.
– Дедушка, сядь, отдохни, и тогда расскажешь, – пригласила Зося.
– Я-то присяду, но рассказывать не буду, некогда. Так послушайте. А где же пани Агата и Павлина?
– Тетя в комнате, а мамочку я сейчас позову, – и Зося помчалась стрелой, как девочка.

Собрались все домочадцы.
– Так вот, мои дорогие, я приехал пригласить вас всех ко мне в гости. Не откажите старику. Это будет для меня большая честь. Кто знает, доживу ли я до следующего года, и будете ли вы все вот так в сборе.
– А что же это сегодня у вас за день такой необыкновенный? – спросил художник.
– Когда приедете ко мне, тогда и узнаете, а пока секрет. Так что, не откажете?
– Большое спасибо, с удовольствием приедем. Только зачем было самому трудиться?
– А знаете, посланец всего того не скажет, что сам проситель. Ведь правда?
– Да, конечно, – согласились все.
– Тогда я поехал и вас всех-всех жду.
Старик уехал. Все заинтересовались, что такого будет у деда, что он так усердно приглашал. И Павлина объяснила:
– Сегодня отцу исполнилось восемьдесят лет. И он хочет их отметить с такими важными гостями, как вы, господа.
– Перед таким стариком, как ваш отец, мы совсем не важные. Может, только побогаче. Я, например, с удовольствием к нему поеду, – объяснила Леонтина.

Был поздний вечер. В доме было тихо-тихо. Все уехали к деду Матвею Вишневскому. Только пани Агата слонялась по комнатам, обиженная на Янину за то, что та обменяла Густава на Романа, и даже не дала Густаву в подарок от нее этих кисетов, так старательно ею вышитых. Пани Агата пошла по комнатам и открыла все окна настежь, желая их проветрить, и опустила только тюлевые занавески, чтобы не залетали ночные бабочки. Но, слоняясь по комнатам, вдруг увидела на вешалке монашеский плащ Янины. Она сняла его, повертела в руках и, наконец, надела. Ей захотелось посмотреть в зеркало, идет ли ей такая одежда или нет. Когда же она надвинула капюшон с густой вуалью и стала вертеться у зеркала, ей показалось, что кто-то ходит под окнами. Наверно, подумала она, это старый лакей Юзеф хочет ей что-то сказать, но не смеет, так как она перед зеркалом.
– Кто там, это ты, Юзеф? – позвала пани Агата.
Ответа не было.
“Вот старый дурень, подглядывает, как женщины одеваются”, – подумала пани Агата и продолжила вертеться.
Так и не сняв с себя этот злополучный костюм, она вышла на крыльцо, направляясь к скамейке, желая немножко посидеть на воздухе перед сном. Но не успела она отойти от крыльца, как кто-то схватил её в охапку и почти бегом потащил сад. Сначала она подумала, что это шуточки Алика, так как он на это способен, и ей даже стало смешно. Но когда он пронес ее через весь сад, она испугалась и спросила:
– Алик, это ты? Брось свои дурацкие шутки.
– А ты что, уже и с Аликом разгуливаешь?
Пани Агата поняла, что это не Алик, и закричала, призывая на помощь.
– А ну-ка замолчи, а то я тебя раздавлю, как мышь.
Пани Агата, услышав чужой грозный голос, совсем испугалась, у нее отнялся не только голос, но едва ли не рассудок. Она лишь сообразила, что ее куда-то несут, увидеть, куда, она тоже не могла, её лицо было закрыто густой вуалью. А чужой мужчина, перекинув её через плечо, несся с ней, как лошадь. Как долго её так несли, она не знала, поскольку ее поразил столбняк.
– Фу-у, как я умаялся. Что же ты так разжирела и стала тяжелой, как бревно. Ну, миленькая, теперь будем рассчитываться. Ты мне ответишь за все. И не вздумай кричать, я тебя принес в такое место, где никто тебя не услышит. Ну, что молчишь? Онемела? Да? Душа ушла в пятки? Ничего, я тебя сейчас расшевелю, заговоришь ты мне на всех языках. Нет, сначала я тебя расспрошу, а счет предъявлю позже. Итак, начнем по порядку: скажи, Янина, кто тебя выкрал из башни, Кудыма один или с Романом? – пани Агата по-прежнему молчала, – Ну, что молчишь? – и Густав грубо толкнул мнимую Янину, – Ты думаешь отмолчаться? Думаешь, что глупый Густав опять будет просить тебя на коленях и еще раз поверит в твою загробную месть? О, нет, больше это тебе не удастся, теперь я буду к тебе приходить с местью, живой или мертвый. Ну! – злобно закричал он, – Ты долго будешь молчать? Или-или...
И Густав сильно ударил по щеке пани Агату. От боли та вскрикнула.
– А-а, очнулась, наконец. Так теперь будет все время, если будешь упорствовать. Не буду же я с тобой возиться до утренней зари. Говори, с кем бежала из крепости?
– Я ниг-г-г-де не бе-бе-жала. Я...
– Да не якай ты, говори громче!
– Я не Яни-ни-на. Я толь-ль-ко...
– Что ты сказала? Не Янина?! Кто же ты?!! – и Густав с силой сорвал монашеский капюшон с головы пани Агаты, зажег спичку и вгляделся ей в лицо.
– Ах ты окаянная, старая идиотка, – выругался Густав и плюнул с досады, – Я ее тащу, а она сидит на мне, как корова, и молчит проклятая. Чтоб ты сдохла, старая ведьма. Где Янина?!! – неистово закричал он.
– Я не знаю точно, куда они уехали.
– Не знаешь, или не хочешь сказать?
Пани Агата вдруг осмелела, что всё прояснилось, и сказала уже более твердым голосом:
– Пан Густав, как вы со мной разговариваете. Разве я вам должна говорить, где Янина? Если вам надо, поищите ее сами.
Густав подпрыгнул, будто его скорпион ужалил, и, схватив пани Агату за волосы, стал колотить своим кулаком, куда попало. И кто знает, чем бы это кончилось, если бы вдруг не послышалось далекое конское ржание у леса. Густав оставил пани Агату и стремительно ринулся на шум. Там, под лесом, он оставил свою лошадь с вещами, и, услышав ее ржание, побежал узнать, в чем дело. Оказалось, из села пригнали лошадей на пастбище, именно в то же место, где стояла его лошадь. Та же, учуяв чужого жеребца, кинулась с ним драться в самой гуще лошадей. Пастухи, не понимая, в чем дело, старались развести драчунов, но когда Густав вынырнул из темноты, они резонно подумали, что это вор-конокрад, и все дружно закричали:
– Вор! Вор! Конокрад! Хлопцы, держите его, не пускайте к лесу, а то скроется. Вот он, вот, я вижу его, побежал на большую липу!
Густав заметался, как белка в клетке, его мигом окружили и взяли в кольцо. Но не так-то легко взять голыми руками Густава, опытного пограничника. Он на секунду задержался, подпустил к себе человека и нанес ему такой сильный удар, что тот свалился на землю, как подкошенный. А Густав, воспользовавшись замешательством пастухов, сделал пару отчаянных прыжков по направлению к лесу и был таков. Лес и темнота скрыли неудавшегося мстителя, поручика Маревича.

Гости деда Матвея уехали домой поздней ночью. Все были очень довольны. Леонтина взяла слово с деда, что он тоже приедет к ней в гости вместе со всеми. Старик был на седьмом небе и сказал, что завтра они все опять должны приехать к нему, так как еды еще осталось много и ему одному ее не съесть.
– Только возьмите с собой пани Агату. Ну, и что, покапризничала немного, а вы должны все-таки ее жалеть. Она вам, девочки, посвятила всю свою молодость. Надо это всегда помнить.
– Хорошо, дедуля, мы перед ней извинимся и привезем, – сказала Янина
Хозяева и гости Раевских скоро уснули, так как было уже поздно, никто не заметил отсутствия пани Агаты. Утром все привычно представляли, что пани Агата хлопочет где-то по хозяйству, а Янина с Зосей думали, что пани Агата все еще сердится на них за вчерашние насмешки и потому не является. Был десятый час, в столовой завтракали, не очень горюя, что нет главной хозяйки, ее успешно замещала Павлина.
Скорее всех завтракать кончил Алик, и попросил разрешения встать из-за стола и закурить. Зажигая спичку и прикуривая папиросу, Алик посмотрел в окно и вдруг стал к чему-то приглядываться, забыв о папироске и потухшей спичке.
– Алик, на что ты там смотришь, даже рот разинул? – улыбаясь, спросила Зося.
– Поглядите, – поманил рукой Алик, – Кто это? Неужели пани Агата? Не может быть!
Но, это действительно шла пани Агата, волоча за собой злополучный монашеский плащ, держа его одной рукой за рукав. Платье на ней было измято, местами порвано, волосы взлохмаченные, лицо осунулось, под левым глазом виднелся сине-черный синяк. Сам глаз заплыл опухолью, на ногах были туфли Янины на высоких каблуках, в которых она сроду не ходила. И вдобавок, один туфель она потеряла и потому шла, сильно хромая. В такт ее шагов так и хотелось сказать словами старинной скороговорки: “Рубель двадцать, рубель двадцать...” Сам вид у пани Агаты был очень жалкий и настолько же смешной, что глядя на нее, нельзя было удержаться от смеха, а тут еще Алик со своим языком, как тот чертенок, не умолкая делал свои замечания:
– Рубель двадцать, рубель двадцать. И где она этот туфель выкопала, не прислал ли ей кто из Франции?
Все ринулись к окну, Зося разразилась громким смехом, остальные воздержались, улыбались лишь украдкой. Пани Агата вошла и встала на пороге, глядя на всех одним глазом. К ней тут же подбежали женщины.
– О, Господи! Все святые! – послышалось со всех сторон.
– Что с тобой, тетя? Где ты была? – с беспокойством спросила Янина.
– Наверно, у чертей на куличках, только оттуда так возвращаются гости, – вслух заметил Алик.
– Алик, перестань, – обернувшись к нему, сказала Янина, а у самой глаза тоже смеялись.
– Что же с вами, было? – участливо спросила Леонтина, кое-как приводя в порядок ее волосы.
– Густав! Густав меня похитил вместо Янины, и, и бил от злости, что ошибся.
– Густав?! – воскликнули все.
А Алик, вертясь по комнате как волчок, остановился на минуту возле пани Агаты и заметил, совсем, казалось бы, серьезным тоном:
– Надо было показать ему, или даже отдать, кисетики с козликами. Он бы восхитился, и так бы с вами не поступил.
– Что ты сказал? – держась рукой за больной глаз, с перекошенным лицом, переспросила пани Агата.
Тут уже Янина с Леонтиной разразились смехом, а о Зосе-то и нечего говорить. Художник, чтобы не рассмеяться, поднял брови на лоб, почти к самим волосам. Роман наоборот, сдвинул брови к переносице, и как будто их опустил, только задрожали плотно сжатые губы.
– Ну, ладно, потом разберемся, что надо было дать этому негодяю, а теперь, Яня, уведем пани Агату в ее спальню и окажем ей помощь. Видишь, она еле держится на ногах, – сказала Леонтина и женщины ушли.
– Ну и ну. Вот тебе и Маревич, вот тебе и поручик, - возмущался художник.
– Я сейчас же оседлаю своего Дружка и поеду найду его, – сказал Алик.
– Ни в коем случае, пан Бродницкий, – возразил Роман.
– Да не пан Бродницкий, это меня стесняет, а просто Алик. Хорошо?
– Пусть будет Алик. Так вот Алик, вы один с ним не управитесь. Ни хитростью, ни ловкостью. Разве вы его забыли, когда мы все служили в армии, охраняя границу? – продолжил Роман.
– Да я-то не забыл, но до каких пор он будет безобразничать? Надо же всему этому положить конец, – ответил Алик.
– Да, конечно, надо, но я его знаю лучше всех. Он уже выдыхается. Он сам себя зажал в тиски, ему уже некуда деться. Ему остается одно из двух: или отдать себя добровольно в полицию, или бежать далеко-далеко отсюда, – высказал свое мнение Роман.
– Как ты думаешь, Роман, что он изберет? – спросил художник.
– Скорее всего, убежит подальше, а может быть, совсем покинет Родину. Нам только надо некоторое время держаться всем вместе, и по ночам не ходить и не ездить. Вот только не знаю, как поступить с пани Леонтиной, ей теперь в своем доме быть нельзя. Пусть она бы побыла здесь некоторое время.
– Проще простого. Мы ее не пустим, а к матери пошлем надежного посланца с письмом. Опишем ситуацию подробно и все. Не так ли? – предложил Алик.
– Только так, – согласился Роман, – Иной выход будет опасен. Но вот еще что. Надо немедленно навестить Кудыму. Кудыме Густав тоже может отомстить.
– Обязательно отомстит. Кудыма, по его мнению, больше всех ему напакостил, выкрал из башни Янину и его самого избил в кислое яблоко. Мне Янина рассказывала. И вот, что я хочу вам еще сказать.
– Что Алик? Мы слушаем, – откликнулся художник.
– Я хочу вам сказать, что все эти дела сам улажу. Я на своем коне поеду к Кудыме и к Ружицкой. На дорогу туда и обратно мне надо двое суток, а может, и меньше.
– Ни в коем случае, Густав на вас тоже зол, – сказал Роман.
– В таком случае пошлем одного Антона. Он знает, где живет Кудыма и знает, где находится поместье Ружицких, – предложил художник.
В комнату вошла Леонтина.
– Как здоровье пани Агаты, она очень пострадала? – спросил он её.
– Да, как для женщины, немало, а вот что с одним глазом будет, не знаю. Надо доктора позвать, глаз у нее весь заплыл кровью.
– Пока доктора привезут, надо попросить деда Матвея, пусть он посмотрит. Он однажды вылечил мне глаза, – предложил Роман.

За дедом немедленно послали, и тот вскоре явился со своим глазным лекарством.
– Ну, что там, очень серьезно с пани Агатой? – наперебой спрашивали деда Матвея, когда он вышел от пани Агаты.
– Да-а, представьте себе, опаснее, чем я думал. Синяки я вылечу, а они у нее не пустяковые. А вот глаз её, наверно, больше никогда ничего не увидит. Позовите доктора, а лучше хорошего профессора. Не хочу брать на себя такую ответственность. Это глаз, тонкая штука, – сокрушенно заявил дед.
– Вот как. Разрешите мне с ним посчитаться за все. Я уже чувствую себя совсем здоровым, – возбужденно заговорил Роман.
– Нет-нет, ни в коем случае, – возразили все сразу, – Он того и ждет, чтобы ты его искал, а он тебя из-за угла уложил, – в испуге закричала Янина, – На то есть полиция, – и глаза Янины наполнились слезами.
– Да, верно, никуда ты не поедешь, а полиция его уже ищет и без нас, – добавил дед. – А, вот что, не ходите никуда поодиночке, а к пани Ружицкой поеду я.
– Дедушка, ты? – дружно закричали все разом, – Но он же тебя, как муху, задавит.
– Конечно, если я ему при встрече скажу, куда и зачем еду. Ведь у человека сто причин может быть, куда ему поехать или пойти надобно.
Дед Матвей так увлекся своей новой ролью и был так горд, что ему доверили миссию посла, что даже забыл про гостей, которые должны были сегодня собраться в его доме.
– Да, я поеду, только дайте мне, пожалуйста, элегантный экипаж и пару добрых рысаков. Пусть я хоть раз в жизни прокачусь по-барски. Но сперва немедленно вызовите к пани Агате доктора, с ней плохо. Она избитая, перепуганная, у нее и так голова не в порядке, а он еще эту голову так сильно избил.
– Вот видите, – с негодованием продолжил Алик, – Один человек над нами издевается, а я, здоровый мужчина, сижу под туфлей своей жены и боюсь носа показать дальше порога. Смешно и стыдно. И чего вы, собственно говоря, боитесь? Разве я не был хитрым и осторожным пограничником, разве я мало переловил перебежчиков? Пусть вот капитан скажет. Не так ли, капитан?
– Это правда. Бродницкий очень ловкий и сообразительный бывший пограничник. Но, не забывайте, Алик, что Густав тоже хитер.

В доме Раевских было беспокойно, а к вечеру привезли доктора. Доктор приказал немедленно остричь пани Агату, голова ее в двух местах оказалась рассеченной нагайкой. Глаз показался ему совсем плохим, за зрение доктор не поручился, лишь сказал, что надо подождать реакции организма, а для перевязок он пришлет опытного фельдшера, который, по крайней мере, не навредит.
Того же дня дед Матвей помчался с длинным письмом от Леонтины к маме Ружицкой. Из осторожности, письмо было зашито в дедовом плаще. И того же дня Алик с Павлом, слугой художника, крепким здоровым парнем, недавно пришедшим из армии, отправились на поиски поручика Мвревича.
Художник с Романом слонялись по комнатам. Но, так как они были далеко не бездельники, художник Зарецкий отыскал свои дорожные карандаши и рисовальную папку с которой в дороге никогда не расставался, а Роман нашел в доме книги. Стасик познакомился с другим Стасиком, и они оба проводили время лучше всех, но далеко от дома, как и все, не уходили.
Янина с Романом встречались лишь изредка, украдкой, но Роман и этому был рад. Он был счастлив, что видит Янину каждый день и дышит с ней одним воздухом.
– О, Роми, мой дорогой, как нам с тобой не везет, и во всем, я, только я и виновата. Тебе скоро наскучит со мной, и не удивительно. С тех пор как мы с тобой познакомились, нет покоя ни мне, ни тебе. И в этом доме тоже нет покоя.
– Янина, дорогая, потерпим еще немного. Я уверен, что скоро все наладится. Только жаль твою тетю, пострадала ни за что.
– Янина, – вклинился в разговор дядя Казимир, – мне кажется, я уже знаю, почему в вашем доме бывают иногда несчастья. Только мне надо еще с дедушкой Матвеем поговорить кое о чем. Он старше всех и близок к вам. Он-то и поможет мне выяснить некоторые вещи. А если мои подозрения окажутся верными, постараюсь прекратить то, что давно витает над вашим домом и над вашей семьей.
– Дядя Казимир, ты что-то знаешь? Скажи, пожалуйста.
– Сейчас, Яня, не могу ничего сказать, пока не буду уверен в своих подозрениях, – ответил художник, рисуя что-то у окна.
– Роми, дядя, а как вам нравится Леонтина?
– О, это умная и добрая женщина. И не капризная, как обыкновенно бывают женщины ее положения. Глупый Маревич, что ее бросил. Такой он больше не найдет.
– Да, дядя Казик правильно заметил, Леонтина даже привлекательная, и чем больше с ней общаешься, тем больше она располагает к себе, – добавил Роман.
– О, Роми, ты еще мне изменишь, если дольше будешь присматриваться к Леонтине, – вскричала Янина.
– Эх, и плутовка же ты, Янета. Разве можно, глядя на тебя, полюбить другую? Хотя бы эта вторая и была умная, как царь Соломон. Ты, Яня, кружишь всем головы, и я боюсь, что все-таки однажды тебя кто-нибудь у меня похитит, и я опять буду один бродить по белому свету.
– Хватит меня возносить к седьмому небу, а то я могу зазнаться и испортиться, – и Янина вышла из комнаты, ей было не по себе, но приятно.
А вот дед Матвей, действительно был на седьмом небе. Пани Ружицкая приняла его почтительно и весьма любезно, говорила с ним обо всем без утайки и, в конце концов, поручила ему свою дочь.
– Пан Вишневский, поступайте с моей дочерью по вашему усмотрению. Я довольна, что она будет иметь таких попечителей, как вы и пан Зарецкий. А лечить пани Агату я вам помогу. Я еще сегодня пошлю своего управляющего за моим знакомым профессором-глазником. Он меня послушает и поедет с вами в Казимировку. Возможно, он восстановит зрение пострадавшей ни за что женщине.
Как же горд и счастлив был дед Матвей! Ведь ехал в одном экипаже со знаменитым профессором Мальчевским, и тот тоже был с ним вежлив и ничем не обижал старика.

И в доме Раевских снова воцарилось спокойствие. Пани Агате варшавский профессор вернул зрение, но приказал еще некоторое время не снимать повязки. Прошел уже целый месяц с тех пор, как Янина вернулась домой и все, кто с ней приехали, до сих пор гостили в доме. Леонтину еще домой не отпускали, и она этому была рада. Заметно поправилась, похорошела и внешне стала более интересной. Леонтина хорошо играла на рояле, неплохо пела и танцевала, и теперь чувствовала себя как-то особенно легко, словно ожила после тяжелого сна.
– Ах, девочки, милые, – говорила она Зосе и Янине, – Как же мне у вас хорошо, даже домой уезжать не хочется.
– А вам незачем спешить домой, тем более, мы еще не знаем, где находится Густав.
– Густава здесь нет, а может быть, его уже нет даже на Родине.
– И все же мы вас не отпустим раньше, чем на Рождество. Проведем вместе целое лето. Алик объездил всю нашу округу, и ничего о Густаве не узнал, а краковская полиция обшарила все уголки, и тоже ничего о нем не узнала, но все же будем осторожны. А когда наступит зима, тогда точно узнаем, есть ли он в наших краях или ушел совсем. Зимой прятаться в лесу будет невозможно.