Маньяк

     Давно ходили подозрительные слухи о Вадиме Анатольевиче, и вот они подтвердились.

     …Не то чтобы странен он был, но себе на уме. Лет сорока. Высокий, худощавый, интеллигентный. Активный член профсоюза. Отчеты очень хорошо писал, лучше всех.
Волосы короткие. Очки. Улыбка милая, причем настолько, что мороз по коже. Взгляд мечтательный. Смотрит на тебя, и мечтает о чем-то. Думали, что о хорошем, улыбались в ответ.

     …Отдел наш в дальнем коридоре находится, на отшибе. Дальше только совсем нежилые кабинеты, да лестница полузабытая. Чиновники других отделов смеялись, что к нам страшно идти, а затем бросили смеяться, потому как действительно стало страшно. Пропадать люди начали! Понес кто-нибудь бумаги и сгинул. Не раз и не два это происходило. Уже спички чиновники тянули, кто к нам пойдет, завещания писали, кому стол, кому печатную машинку, и не зря, надо сказать. Полезной оказывалась такая предусмотрительность.

     Кто-то заметил, что пропадали люди, только когда Вадим Анатольевич в кабинете отсутствовал, но мы как-то не задумывались, работы уйма, не до праздных размышлений.

     А потом исчез Сидор Леонидович, пожилой и уважаемый сотрудник нашего коллектива. Пошел к начальнику и не вернулся. И странно получилось, только он за дверь, Вадим Анатольевич вслед за ним спешно выбежал. Так вот, он-то через полчаса возвратился, а Сидор Леонидович – нет. До начальника дошел, а обратно не получилось.
 
     Что-то здесь было явно не так. Собрались мы всеми поздно вечером в кабинете, когда Вадим Анатольевич уже домой отправился, посовещались, и решили тихонько его вещи глянуть. Стол, шкаф. Нехорошо, разумеется, но сомнения в коллеге надо как-то рассеять.

     Однако рассеивались они плохо. Даже, можно сказать, совсем не рассеивались. А как они могли рассеяться, если в шкафу с десяток скелетов обглоданных обнаружилось? В нижнем ящике стола куча окровавленных топоров, ножей и скальпелей? И плитка походная, с кастрюлькой, в которой чьи-то руки сварены? А в другом ящике череп Сидора Леонидовича с ухом откушенным? Вспомнили, что жевал Вадим Анатольевич что-то сегодня после обеда.
 
     И еще книг много. В хороших переплетах, иллюстрированных, но специфических. С закладками, восклицательными знаками напротив самых интересных мест.
«Сварите чиновничью голову с луком, морковью и лавровым листом. Остальное мясо замаринуйте на ночь и потом тушите в бульоне до мягкости».

     И другие такие же. Одни названия чего стоят. «Недорогие приманки для ловли клерков в темном коридоре». «Как добиться уважения коллеги при помощи петли-удавки».

     В обмороки мы, конечно, не попадали, все-таки не первый год в Министерстве, но за головы схватились. Получается, за соседним столом сидит маньяк-людоед! Понятно стало, почему бумаги до нас редко кто доносил. Министерские коридоры – рай для психопатов.

     Да уж, ситуация.

     Нападай он только на чиновников других отделов, было бы полбеды. Но он съел еще и сослуживца! Это вообще ни в какие ворота!

     С час сидели, смотрели на безухую голову Сидора Леонидовича, думали, что делать, как вдруг дверь открылась, и на пороге появился Вадим Анатольевич собственной персоной. Хотел, наверное, подзакусить, пока в кабинете никого нет. Руки окровавлены, пакет с чем-то круглым держит, видать, перехватил чего по дороге.

     Отскочили мы к стене, замолкли. А он хмыкнул от удивления, что все ночью на работе, прошел к столу, заметил Сидора Леонидовича и возмутился.

     – Вы, я вижу, лазили по моим вещам? Не стыдно?
     – Стыдно, но есть оправдывающие обстоятельства! – ответил кто-то.
     – И какие же? Думал, вам можно доверять и ничего не запирал! Я потрясен! Какое разочарование в людях!

     –Лучше объясните, почему вы убили и съели Сидора Леонидовича! – мы собрались с духом и перешли в осторожное контрнаступление.

     – Какое это имеет отношение к вашему низменному поступку?
     – Имеет некоторое! Если бы он не пропал, мы бы здесь не сидели!

     Вадим Анатольевич пожал плечами.

     – Вам лишь бы посплетничать. Какая в сущности разница, он все равно собирался на пенсию. Был уже практически не с нами. Проклятые предрассудки! Стоит кого-то съесть, и на тебя сразу смотрят, как на врага.
     – По-вашему, с пенсионерами так можно?

     Вадим Анатольевич поморщился.

     – А когда-то с ними обращались иначе? Почему государству позволено, а мне – нет? Я тоже частичка общества! Опять вы со своим глупым идеализмом. Мы не в школе, знаете ли. Взрослеть пора. Оглянитесь вокруг и сами ответите на вопросы.
     – Это ужасно!
     – Отнюдь. У нас разные эстетические взгляды.
     – И вы не ощущаете никакой вины?
     – Как можно чувствовать вину перед тем, кого съел? Его же не существует! Полный абсурд!
     – И перед другими не чувствуете? Перед родственниками?
     – А вдруг у съеденных не было родственников? Вы что, с ними всеми знакомы? Сейчас много шутят про несчастную жизнь сироток, поэтому надо кому-то надо воплощать эти шутки в жизнь. И даже если родня есть, думаете, о них вспоминают? Ха! Кто тут кому нужен! Родственники, вероятно, тоже работают в Министерстве. Да и вообще…тысячи оправданий. Например, время такое было.

     – Какое?!
     – Ну… полнолуние!
     – Все равно вас должна мучить совесть! Так поступать с невинными людьми…
     – А вы уверены, что они невинны?
     – Нет, но…
     – Большинство заслужило то, что случилось! А если кто не заслужил, то, как говорится, лес рубят – щепки летят. На каждом чиновнике с рождения есть некая экзистенциальная вина! Что-то такое мистическое, непонятное, но очень полезное. Они понимали, куда шли. Собираешься в чиновники – знай, что тебя могут съесть. Однако вы, я вижу, меня совсем не уважаете? Так и скажите. Даже если принять вашу точку зрения, получается, один раз оступишься, и конец! Но вы, как все обыватели, не убийств боитесь, а того, что они рядом.

     – Что вы, уважаем, просто хотим разобраться. Нас можно понять! В чем-то вы, безусловно, правы. Случись все в другом крыле Министерства, никто бы из нас не возмущался.
     – А скольких довели до самоубийства начальники? – не останавливался Вадим Анатольевич, – сколько судьи выносят несправедливых приговоров? Потерял документ – что бывает за это, а? Увольнение с работы – не то же ли убийство? Куда идти людям, где добывать пропитание? Поэтому начинайте искать недостатки с себя. Я, по крайней мере, честнее. Раз – и по башке, безо всякой идеологической мишуры. Грех все-таки? Все грешат, так или иначе! В конце концов, я не из-за денег! В единственном костюме хожу на работу уже сколько лет! Рассматривайте мои деяния как вызов мещанской морали!

     –  Как вы можете сравнивать?! 

     – Очень легко. Я и не такое могу. Не верите – спросите у Сидора Леонидовича. И вообще, мне кажется, что вы завидуете. Вам просто не хватает смелости стать такими, как я. Боитесь быть смелыми! Опасаетесь того, что у вас в голове. Загляните, призываю! Поплавайте мистической ночью в тихом бездонном омуте и почувствуйте, как неведомое соблазнительно хватает вас за ногу.

     Возникла пауза, и слово взял Нестор Иванович, чиновник немолодой, умудренный опытом и жизненными компромиссами.
 
     – Не то, чтобы я хотел оправдать Вадима Анатольевича… но кое в чем с ним надо согласиться! Да, он маньяк-людоед! Однако мы забыли, какую роль он играет в жизни отдела. Кто еще так умеет писать отчеты? Без него бы нас давно расформировали! Что важнее – человек или общество? Все мы знаем ответ. Да, с некоторыми людьми не очень хорошо получилось. Но он съел далеко не всех, а отдел выстоял в бюрократических войнах. Кто знает, не употреби Вадим Анатольевич того или иного чиновника в пищу, удалось бы ему так ловко отчитаться о непонятных итогах нашей непонятной работы? Поэтому ему и обидно. Замечательный специалист, а на него нападают! И, вдобавок, будем реалистами. В любом случае мы мало что изменим. Докладывать о происходящем некому. Отдел проверок интересуют бумажки, но не маньяки. А Вадим Анатольевич документы не теряет, он головы режет. Про то, чем сейчас занимается полиция, вообще лучше молчать.

     – Правильно, – одобрил Вадим, – сейчас вытру кровь со своей руки и пожму вашу. Отчетов эти умники писать не могут, а жизни учат. Для делопроизводства нужна энергия! Где ее прикажете брать? Посему, дабы не ссориться, давайте подсчитаем, сколько во мне хорошего, а сколько плохого. Я – личность неоднозначная, на меньшее не согласен. Из плохого только то, что убиваю и ем людей, а из хорошего – устанете загибать пальцы! Приказы Министерства выполняю, отчеты пишу, член профсоюза! Давайте остановимся на соотношении – девяносто процентов к десяти.

     – Какого профсоюза, маньяков? – мрачно пошутил кто-то из молодых.

     – Не только! А что, маньяки не должны защищать свои права? Убийцы тоже люди! С тонкой душевной организацией. Будь она не столь тонка, не убивали бы. Вы знаете, какое я чувствую одиночество? Меня могут понять разве что мои жертвы!

     – А вы не обращались к психоаналитику? 

     – Сходил как-то, – вздохнул Вадим Анатольевич и показал на выглядывающую из шкафа ногу в странном носке, – но в итоге все-таки поход оказался не бесполезен. Не зря жил психоаналитик! После него я принял себя таким, какой есть. Вот он я перед вами! Прошу любить и жаловать. 

     – Наверное, вас охватывает сильнейшее желание, которому нельзя противостоять?

     –Да нет, не такое уж. Можно взять себя в руки, но зачем? Надо любить себя. Не полюбишь себя, как будешь любить других? Подумайте над этим.

     …Полночи обсуждали ситуацию. Что делать, неясно. Очевидно, надо как-то если не прекратить маньяческую деятельность Вадима Анатольевича, то определить для нее некие разумные границы, но при этом ни в коем случае не должно пострадать общество (то есть наш отдел и отчеты). В конце концов пообещал Вадим Анатольевич своих сотрудников не трогать. Торжественно так пообещал, пафосно, некоторые даже прослезились. Решили, что съедать он будет только пришедших издалека, причем число поедаемых должно планомерно снижаться, чтобы хоть какие-то бумаги в кабинет попадали. Сразу до требуемой величины Вадим Анатольевич убавить норму не захотел. Вредны, мол, для организма такие повороты. Потихоньку – попробует. И еще наотрез отказался выбросить скелеты, головы, и другие части тела, оставшиеся от попавших к нему на обед чиновников. Это – память, сказал он. Ностальгия. Не может человек жить без воспоминаний. И тут он, надо признать, совершенно прав.