Пират

     Работает у нас в отделе один чиновник, но на чиновника он не похож. Совсем не похож! Даже имя у него необычное – Эдвард.
 
     Не знаю, сколько ему лет. Наверное, много. Борода мешает понять. Да-да, он носит бороду. Густую и черную. Больше я ни у кого бороды в Министерстве не видел. Думаю, она запрещена. Но ему плевать на инструкции и запреты! Нет, вы не ослышались. Если желаете, могу произнести медленнее. Пле-вать.

     Ростом он велик, в плечах широк, и силен до странности. Шкаф мы однажды хотели передвинуть, но ничего не получалось – Министерские шкафы, как известно, корнями в пол врастают. Облепили его, словно пигмеи гранитный истукан, кричим, стонем, но он все равно с места не двигается. А Эдвард подошел, толкнул плечом, и мигом отлетел шкаф на нужное место! Во как! Хотя может, шкаф его просто испугался и решил не связываться. Правильно поступил. Не дурак. Ученый жизнью.

     Глаза у Эдварда – горящие и насмешливые. Светятся огнем неистовым. Но иногда в кабинетной тьме светится только один глаз – на второй Эдвард повязку надевает. Черную, с тесемкой через лоб. Говорит, ему так проще печатать, целиться по клавишам. Тем более что если двумя глазами взглянуть на печатную машинку, то разбить ее захочется вдребезги. И правда, несчитано их рассыпалось от ударов о стену.

     Жутко смотреть в глаза эти. Есть в них что-то неправильное. Не понять, что, но настолько неправильное, что даже и правильным кажется. Появись у всех такой взгляд, и зажили бы по-другому? Страшно от таких мыслей становится. 
Бумаги Эдвард печатает… как это получше сказать... быстро. Очень быстро. Не задумывается над ними, и, сделав ошибку, не перепечатывает. А порой лишь половину документа отправляет. Надоело, дескать.

     Но очень ему не нравится, когда демоны в машинке заводятся. Едва начнет она опечатки нехорошие делать, пододвинет ее поближе, глазами зыркнет, как проорет «а ну, б…, бегом отсюда, а то я сейчас…!» И убегают демоны, будто робкие тени. Знают, что слов на ветер он не бросает.

     Не женат Эдвард и никогда не был, однако на вопрос, есть ли у него дети, задумчиво кривится. Правда, никто этого не спрашивал, но если бы спросил, то наверняка бы он задумался.
 
     Женщины его любят! Как кролики удава, который не спрашивает, любят ли они его. Постоянно видим Эдварда в темных коридорах с какой-нибудь Министерской блондинкой. Мужская часть населения недовольно ворчит, мол, что они в нем находят, и идет к психоаналитику рыдать от несправедливости.

     Сидит Эдвард хотя и в общем кабинете, но отдельно. Сдвинул несколько шкафов, и получилось за ними что-то вроде комнаты. Хочется побыть одному, объяснил нам. Сдвигать шкафы без согласования вообще-то запрещено, но сообщить ему об этом никто не решился. Начальник прибежал и махнул рукой – пусть делает, что хочет. Конечно, махнул! Как тут не махнуть! Однажды не махнул, а сказал Эдварду что-то неприятное, и тогда тот в ответ рукой так махнул, что у начальника фингал на половину рожи образовался.
 
     …Мало того, что шкафы передвинул, так еще и дверь где-то раздобыл и с торца шкафа на петли повесил. Без стука теперь к нему никто не заходит. Из уважения, ну и еще по одной маленькой причине – ножи он в дверь частенько кидает. Хобби такое! Сидишь, печатаешь, потом слышишь – бум! Нож вонзился. Затем снова и снова. Некоторые дверь даже пронзают, лезвие высовывается. Через минуту слышим – выдергивает ножи, кладет на стол обратно.

     …Осторожно за ним приходил отдел проверок! Как ни за кем другим. Опасно открывать дверь, когда в нее ножи впиваются. В общем, просили, уговаривали. Пойдемте, пожалуйста, в суд, не усугубляйте. Мы люди подневольные, не по прихоти своей явились. Дома семья, дети. Кормить их надо.

     Мотал срока он в Министерской тюрьме много и часто. За дела бумажные. Документы не терял, но не исполнял их должным образом. Ничего я не буду писать, ахинея полная! – нередко слышали мы от него. И – рраз – печатную машинку об стену. Или просто впадал в тоску и задумчивость, сидел у окна, смотрел на звезды и не работал неделями.

     Потом опять улыбался, хохотал, светились огоньки в глазах, но время уже прошло, бумаги не сделаны! 

     И пропадал иногда. На неделю, месяц. Безо всяких отпусков или бюллетеней. Где вы были, осторожно спрашивали мы. Хаха, отвечал он. Вам расскажи, самим захочется. Хотя, добавлял, пристально оглядев нас, нет, не захочется. Только один раз мы знали, почему он на работе отсутствовал. Люди в нашем коридоре исчезать начали, не из-за отдела проверок, а сами по себе, то есть незаконно, и пошли слухи, что маньяк-людоед у нас завелся (очередной, они у нас постоянно заводятся). Два месяца Эдвард не появлялся, ловил его. И, похоже, поймал, перестали чиновники теряться в темноте. Довольный вернулся, улыбка до ушей! На вопрос, что стало с маньяком, ухмыльнулся и ответил простодушно – «я его съел».

     Ну и приходили за ним проверяющие, как не прийти. Не очень хорошо гражданин работает, надо наказывать. Сроки давали на суде. Обычно он не сопротивлялся, лишь смотрел презрительно. Но как-то повыбрасывал из своего «кабинета» весь отдел проверок. Летели, как кегли! Помню, маска с одного соскочила, и под ней лицо обнаружилось. Человеческое! Удивительно. Проверяющие – люди, а не пещерные мутанты! Зачем тогда им маски? А может, они это и скрывают?

     Заметил я, что после того, как за ним придут, с месяц других чиновников не задерживают. Отходят, наверное, после такого стресса, коньяк пьют.
 
     А однажды Эдвард и вовсе отбил у них в коридоре какого-то клерка! Выхватил его из лап, сказал «тронете – в окно вас вышвырну». Посмотрели они вниз, пересчитали вслух этажи, не тронули и ушли. Чиновник разозлился на своего спасителя, прокричал «мне неприятности не нужны», и побежал сдаваться. Больше его не видели.
 
     …Сложные у Эдварда отношения с Министерством, что и говорить. Как-то психиатры пытались измерить его лояльность, нацепили электродики на голову, уставились на экран … и взорвался прибор! Не видал он еще такого, и оказалось оно выше его электрических сил. Задымился и лопнул, аж осколки полетели. Так и не узнали, уважает Эдвард Министерство или нет. Больше склонялись ко второму варианту, но как доказать юридически? Пригорюнились психиатры, не смогли помочь друзьям из карательной службы.

     Я тоже думаю, что если и уважает, то не очень. Был такой случай. Коньяка он бутылочку до дна пригубил, лицо раскраснелось, вышел из-за двери – в кабинете я уже один оставался, вечер наступил, все разбежались – и начал звать Министерство. Кричал что-то вроде «иди сюда, дорогая, я по тебе соскучился». И называл Министерство словом одним редкостным, обычно им падших женщин называют. Потом заорал «что, явилась?!», сел на стул, ноги расставил и сказал «а ну-ка, сделай мне хорошо». А дальше пантомиму изобразил, будто она перед ним стоит вплотную на коленях, а он ей ладонь на затылок положил, вверх-вниз рукой двигает и стонет от удовольствия. Чем они занимались и что это значит, я так и не понял. Какой-то таинственный ритуал. В отделе поспрашивал, тоже никто не знает. Люди у нас все серьезные, женатые, но лишь руками разводили.
 
     Однако почувствовал я интуитивно, что непростые у него с Министерством отношения. Очень непростые.

     … Однажды еще раз я оказался с ним вдвоем в кабинете. Сидел он у окна, не то грустный, не то задумчивый. Не то трезвый, не то нет. На небо смотрел. Разошлись немного тучи, и звезды показались. Далекие, словно выдуманные. Долго глядел, затем повернулся и произнес непривычно тихо:
– Зачем я все это делал? Почему не жил, как все? Куда приятнее такая жизнь!

     А потом опять заиграли огни в глазах, засмеялся он, погрозил пальцем, и снова принялся смотреть на звезды.