Жизнь прожить Глава 4

          Когда до дома осталось буквально несколько метров, Тоня вдруг услыхала до боли знакомый голос:

          - Погоди минуточку, Антош! Сейчас там Лёшик с твоим сожителем разберётся, и мы присядем втроём, по-семейному, поговорим, обсудим… Ведь нам есть что обсудить, правда?

          - Мама?! Ты как здесь оказалась? – и тут до неё дошло, что маман заявилась не одна, а со своим Лёшиком (надо же – до сих пор вместе?!), Алексеем Степновым, тем самым, кто насиловал её дочь – Что?! С каким ещё сожителем он там разбирается? Кто вас сюда вообще звал? – сорвалась уже на крик Антонина – А, ну-ка пусти меня! – с силой оттолкнула она цеплявшуюся за неё мать, но на этих словах дверь на террасу открылась и из дома вывалился дед Игнат, спиной пересчитавший все порожки, всё лицо у которого было залито кровью… Быстро подскочив к нему, помогла встать на ноги и прошептала:

          - Ступай в магазин, пусть Ольга вызовет сюда участкового, слышишь меня?

          - Да… - также шёпотом ответил дед – Тонечка, девочка, а как же ты? Ведь это же настоящие бандиты… прямо хунхузы какие-то...

          - Не переживай за меня, я справлюсь. Аккуратнее переходи дорогу! – и снова отбросила мать в сторону, предпринявшую попытку помешать Игнату – Иди… Обо мне не беспокойся! – и решительно зашагала по тропинке к дому под непрерывные вопли матери, которая костерила дочь на чём свет стоит. Особо не вникая в её крики, выделила только несколько фраз: я же тебя рожала… я ж тебя растила, а ты вот так вот с матерью, да? В крапиву мать родную, да? Во что ты себя превратила? Как ты можешь сожительствовать с таким старым хрычом, сморчком трухлявым, у которого от стручка даже воспоминаний не осталось?

          - Что?! – нервно расхохоталась Тоня – Так вы решили, что это мой муж, что ли? Ну, мать… Впрочем, каждый думает в меру своей испорченности! – и вошла в сени.

          - Спокойно! – уговаривала она себя мысленно – Не смей показывать им насколько тебе страшно! Ты уже не та маленькая девочка, которая всякий раз забивалась под кровать, заслышав шаги мамочкиных кавалеров… Ты – взрослая, сильная женщина. Да и помощь придёт скоро… Ольга там, наверное, уже вовсю действует! Но слова словами, однако что они могут, если каждая жилочка с поджилочками то трепещут, а то  натягиваются так, что того и гляди лопнут?

          Незваный гость сидел, развалившись, на диване с довольным выражением на лице, подобным тому, какое возникает после надлежащим образом исполненной работы. Вот только в данном случае это сравнение не о нём… Избил старого беспомощного человека и вышвырнул за порог, как ненужную рухлядь, из чужого, не своего собственного дома и «поплыл» от любования самим собою. Урод… Впрочем, он таким был всегда и ей ли не знать об этом?

          - Ну, наконец-то! – похабно осклабясь, произнёс Алексей – А мы уже, признаться, забеспокоились… Где, спрашиваем друг друга, наше солнышко, ягода-малина? Ну, иди, иди сюда, моя маленькая! Иди к папочке на коленочки! Ты скучала по мне, не правда ли? – и сделал движение встать.

          - Оставайся на месте! – резко произнесла Тоня, скривившись от омерзения.

          - Ой, а то что? – не переставал ухмыляться тот.

          - Ты за что избил деда Игната? Справился с немощным и доволен, да?

          - Батюшки-святы! У нас теперь, оказывается, и у мухоморов имена имеются?! А тебе-то самой до него какое дело? Кто он тебе, этот пень трухлявый, а? «Не пушшу - кричит - в дом! Геть отседова!» И это мне?! Да предо мной не такие ухари шапку ломали, да спины свои показывали!

          - Герой! Что сказать? Герой… Со стариками да детьми воевать… - стараясь говорить спокойно, произнесла Тоня, чётко выговаривая каждый слог слова, а самой не давала покоя мысль: ну, где же Никита? Пора бы ему уже прийти на помощь…

          По всей вероятности, эмоции, отразившись на лице, всё же выдали её истинное состояние духа, а иначе с чего бы вдруг Алексей, поднявшись, резко сграбастал её в свои объятия и настойчиво-грубо припал в поцелуе к губам, ещё сохранявшим ласку того, другого рта, с привкусом зверобоя и земляники.

          Отвращение до тошноты и ненависть в первые же мгновения совершаемого насилия накрывшие с головой молодую женщину, чуть ли не удесятерили имеющиеся в её распоряжении физические силы, заставив затрепыхаться в руках насильника, оказывая сопротивление, но куда там… На секунду оторвавшись от её рта, он прямо в него прошептал:

          - Продолжай, продолжай, дорогая! Это так возбуждает, но не переусердствуй, а то я возьму тебя прямо здесь и сейчас! – и вновь пропихнул свой язык так глубоко, что она чуть было не содрогнулась в рвотных позывах… Но после услышанного, чтобы не доставлять садисту ещё большего удовольствия, просто замерла, утратив счёт минутам… Сидевшая за столом мать, безучастно наблюдала за тем, что вытворяет с её дочерью чрезмерно возбудившийся сожитель, никак не реагируя вовсе… Но потом всё же подала голос:

          - Лёш, ну хватит тебе уже… Ты, что, только за этим, что ли, сюда явился?

          - Заткнись и не мешай, а ещё лучше, выйди на улицу, подыши свежим воздухом, пока я тут буду проводить воспитательную работу вместо тебя, между прочим! – и неожиданно как для Тони, так и для её матери, рванул на своей жертве халат… Пуговицы с треском брызнули во все стороны и несчастная жертва осталась в одном кружевном белье пред хищным взглядом не знающего сострадания бугая…

          Антонина опомнилась первой и сделала попытку сбежать, но кто бы ей это позволил?

          - Куда? – схватил тот её за разметавшуюся в борьбе косу и с такой силой дёрнул, что от боли у женщины покатились слёзы, а сама она, не устояв на ногах, оказалась на полу…

          - Да, что ж ты творишь-то? – заорала, словно очнувшись, мать – Отпусти её, кому говорят?

          - Сгинь с глаз моих, дура! Тебе пока слова не давали! – в ответ завопил тот – Она – моя! Я был у неё первым, едва ей исполнилось четырнадцать, поняла? И я же буду последним…

          Но тут в сенях, наконец-то, раздался топот чьих-то ног, и в комнату ворвался участковый с пистолетом в руке:

          - Всем оставаться на своих местах! – первое, что произнёс Никита, но, увидев в каком состоянии и положении находится Антонина, в два прыжка преодолел расстояние до дивана и со всего маху нанёс такой удар кулаком по лицу Алексея, что тот, мотнув головой, оказался в нокдауне, разжав при этом руку с косой Тони. А потом бережно, осторожно поднял её с пола и смахнул пальцем струйку крови у рта, истерзанного и искусанного насильником:

          - Тоня, стоять можешь?

          Вместо ответа она только кивнула головой, не спуская с него глаз, переполненных самым настоящим ужасом, явно не веря в своё спасение.

          - Вот и хорошо! Накинь на себя что-нибудь, больше он до тебя не только пальцем, взглядом не дотронется, веришь мне?

          Но она снова не издала ни звука, просто молча прошла в свою комнату и упала лицом вниз на кровать, сотрясаясь в рыданиях.

          Проводив её взглядом, Никита шумно вздохнул и поймал себя на крамольной мысли: «Хороша!»

          Нервно сглотнув, отвернулся, а затем подошёл к ещё не совсем очухавшемуся амбалу и, отстегнув от ремня наручники, защёлкнул их на его руках, особо заботясь о неподходящести размера, а потом перевёл взгляд на скукожившуюся в углу комнаты невзрачного вида женщину:

          - Вы – кто? Имя, фамилия? Документы!

          Та бестолково хлопала глазами и ни звука в ответ. И тут да Никиты дошло: уж не мать ли она Антонины? Имелась некая схожесть в чертах лица и манере держать голову, да и глаза… Несомненное сходство! Проглядывалось и то, что когда-то эта особь женского пола была не менее красива, чем её дочь, но сейчас перед ним сидела уставшая от всего и вся абсолютно опустошённая сущность.

          - Задаю всё тот же вопрос: вы – кто?

          На этот раз тень понимания пусть слабого, но всё-таки промелькнула в её глазах и она произнесла:

          - Я – мать Антонины. Моё имя Тамара Калина, а это мой муж… гражданский…

          - Чем можете подтвердить? Документы, удостоверяющие личность, с собой?

          - Нет… паспорта с собой нет… Но всё сказанное – правда. Товарищ начальник, отпустил бы ты нас, а?

          - Ну, конечно! А как же? Сожителя твоего, или как ты его называешь, гражданского мужа, точно не скажу – это решит суд – но думаю, лет так через пять, а тебя за соучастие через пару годков самое меньшее. Хотя, как знать, может, именно на тебе-то как раз и лежит большая часть вины преступления, совершённого здесь и сейчас, а?

          - Том, не слушай ты его – пургу метёт мент! Ни о каком преступлении и речи быть не может. Просто семейные разборки и все дела.

          - Очухался? – повернулся к говорившему Никита – Славно!

          - Очухался… и ты, мент, ещё очень пожалеешь о своём беспределе и рукоприкладстве, понял меня? Сразу же по прибытию в дежурную часть я потребую медицинского освидетельствования на предмет установления побоев, понял меня? – и с гримасой боли потрогал скованными руками уже начинавший заплывать синюшного цвета гематомой глаз – И, вообще, без заявления от пострадавшей стороны состряпать дело тебе вряд ли удастся, начальник! А Тонечка никогда и ни за что не отправит свою мамулю за решётку – она у нас девочка добрая и понимающая!

          Никита молча смотрел в нагло ухмыляющуюся рожу и единственно о чём жалел, так это о том, что недостаточно сильно врезал по ней пятью минутами ранее.

          - Серьёзно? – изо всех сил сдерживая рвавшийся наружу гнев, спросил он наконец – Знаешь, на твоём месте я бы не был столь уверен в этом. Впрочем, что касается тебя лично, так одно заявление у меня уже есть!

          - И от кого же это? А! От старого пердуна… - догадался Алексей – Хулиганка. Максимум год, минимум – пятнадцать суток!

          - Ты смотри… Ну, надо же какая осведомлённость! Уголовный кодекс вместо настольной книги, да? Или… Так, между нами, сколько ходок за плечами? Ну, не мнись, не мнись, словно барышня, всё равно же узнаю!

          - Одна, по малолетке… А в остальной жизни перед законом чист, как стёклышко! Так что снимай свои браслетики и разойдёмся, как в море корабли, начальник! Зачем тебе пыжиться, дело из пальчика высасывать? Все же живы, никто особо и не пострадал, так же?

          - Нет, не так! – раздался голос Антонины, нашедшей в себе силы присоединиться к пока ещё неофициальному разговору – Пора тебе, мразь, ответить за насилие совершённое надо мной!

          - Какое насилие, девочка моя? О чём ты? Окстись! С каких это пор невинный поцелуй или вспыхнувшая страсть стала расцениваться как насилие, а? А я очень страстный мужчина, очень… - и, высунув язык, демонстративно облизал свои по-женски пухловатые губы – Да и кто бы не повёлся при виде такой красотки, как ты? Не надо было распахивать передо мной халатик-то... Вон, даже у начальника, у нашего доблестного стража общественного порядка, и то глазёнки разгорелись… - и вдруг, словно у него в голове что-то щёлкнуло, добавил – А, может быть, я посягнул на твоё, а, гражданин начальник? Нет, когда так, то я готов даже принести свои извинения на этот счёт и дать торжественное обещание никогда впредь не позволять себе никаких вольностей в отношении данной самочки!

          Вспыхнув от негодования, Антонина словно на крыльях подлетела к дивану и со всей силы, на которую была способна, врезала тому прямо по ухмыляющемуся, не перестающему фонтанировать скабрезностями, рту:

          - Заткнись уже, мразь!

          Подскочивший к ней Никита, пресёк повторный удар справедливо разгневанной фурии словами:

          - Тоня! Ну, пожалуйста, держи себя в руках! Он же нарочно провоцирует, понимаешь? Это такая линия поведения, понимаешь? Ты будешь подавать на него заявление о попытке изнасилования?

          - Да! Как это можно сделать? Где и когда?

          - Завтра мы с тобой поедем в наше отделение, куда я их обоих доставлю уже сегодня, и всё там оформим надлежащим образом, хорошо? Не передумаешь?

          - Нет, не передумаю! Мать немного жаль, но с её стороны ко мне не было и той капли сострадания, что ещё сохранилась у меня… Ох, Никита, если бы ты только знал…

          - Тонечка, не сейчас… Не место и не то общество. У нас с тобой ещё будет время всё обсудить и сделать правильные выводы! А пока пора мне приступить к исполнению прямых своих обязанностей. Позови, пожалуйста, сюда моего шофёра-напарника!