лето на берегах реки Конды

Владимир Голин

ЛЕТО НА БЕРЕГАХ РЕКИ КОНДЫ Выдержки из дневников

1981, 18 июля. Полночь. Накануне весь вечер гремел гром. Молнии рассекали синие тучи, казалось, что в ближайшие минуты зальёт всё дождем и ветер разбросает всё что плохо закреплено рукой человека. Но гроза как ворчливая бабушка, прошла, не исполнив своих угроз. Стрижи первыми почувствовали эту беззлобную ворчливость, и с криком устремились ввысь.  Казалось они дразнили эти страшные тучи, озоровали, как мальчишки, с добрым дядей, стремились сказать что-то обидное и убежать от шлепка по заднице.
Сопровождаемые этим «ворчанием» и жизнерадостным криком ласточек мы уходили с дачи.

Сегодня я уезжаю в тайгу.

Духота. Хотелось в воду. Но подвернулся автобус, и мы доехали почти до дома.
Серёжке не хотелось расставаться со мной, он тёрся подле меня пока я собирал свои вещи. Он так и не заснул. Перед выходом сели на минутку по старому русскому обычаю. Расцеловались. Серёжа проводил меня до последней площадки лестничного проёма в одних трусиках. Затем заторопился обратно в квартиру, чтобы помахать мне из окна.

Он махал рукой и кричал через окно: «папа». Так и остался в большом окне с поднятой ручкой. Большой тополь с густой листвой в вечерних сумерках закрыл от меня сына.

20 июля. Поезд в Устье-Аха прибыл полтретьего. Сухое лето дошло и до этих краёв. Глубокие машинные колеи, высохли. Автобусом я добрался до посёлка Междуреченск. Нашел гостиницу, прописался до завтра. Десять человек в комнате. Двое пьют за столом. Трое в углу на кроватях. Один спит. Я валяюсь и смотрю за происходящим.
Ночью спать было невозможно, один толстяк оказался таким храпуном, что ему не уступил бы тигр, который держит в зубах кусок мяса.

21 июля. Яркое солнечное утро. Люди уже поднялись. Ходят по комнате, громко разговаривают, хлопают дверьми. Каждый делает то, что считает нужным, не обращая внимания на других. Спит кто-то или нет – это их личное дело. Он должен приспосабливаться к данным условиям.

Иду в контору предлагать свои услуги в качестве вздымщика -  заготовителя живицы. Невысокий крепкий мужчина, закончил разговор по телефону. Бросил красную трубку на аппарат и выслушал мои предложения.

- Ну что же можно, сейчас выясним. Он снова взялся за телефон. Стал звонить в Ягодное. Там ему обещали подумать. Постоянно заходили люди, здоровались, перебрасывались короткими фразами, наполняли маленький кабинет табачным дымом.
Рудольф Павлович, так звали начальника, постоянно отвечал по телефону на вопросы и разговаривал со мной.

- Вам до первого сентября? А какой смысл вам связываться с вертолётом. Он может и не полететь. Погода – она изменчива. Давайте-ка лучше по воде. Катер ходит регулярно. Идите сейчас в Кондинский лесопункт, к Горбунову, с ним всё решите.
День уже разгулялся. Солнце палило, под ногами хлопали плахи деревянного тротуара.

Горбунов сидел на месте. Серо-седые волосы торчали в разные стороны. Широкий курносый нос украшал его физиономию. Глаза постоянно были в движении. Это взгляд человека, который постоянно имеет дело с людьми. Взгляд, который много обещает, но не всегда выполняет обстоятельства по причинам часто от него не зависящим.
Я решил напирать на него, только так можно добиться своего от такого человека. Вырос в тайге, - доложил я ему строку из своей биографии, - знаю её. Ну, что же не работал вздымщиком, но ведь медведя в цирке учат кататься на велосипеде, а я человек, покажут раз как делать, и я всё понял.

Горбунов сдался. Поезжай на Белую гору. Там два прибалтийца плохо работают. Заменишь, там дальний лес.
- Технику безопасности, знаешь?
- Знаю.
- Распишись.

Горбунов записал мою фамилию в какой-то засаленный и потрёпанный по краям гросбух, а я дважды приложил в нем свой «палец».

Оформлен. Давай, - говорит Горбунов, - до двух часов поправляйся. В два идет «Заря», вот на ней и поплывёшь.

Времени одиннадцать часов утра. Все мои сборы, забросить мешок на плечи – и готов.

Пристань. Как все пристани, на всех реках на которых мне удалось побывать, на реке Конде – стандартная. И здесь, как на всех пристанях не скучно. Всегда народ. Но если на железнодорожном вокзале ты зажат стенами и впитываешь запахи хлорки и грязных тел, то здесь простор и сильный ветер.

 С высокого правого берега реки Конды удивительная панорама. Сколько видит глаз, почти до горизонта зелёные луга и озёра. По весне это всё вода. Трещат лодки моторки. Причаленные катера и баржи скрипят бортами. Создается впечатление, что вся эта техника выставлена на показ. Никуда она не торопиться и никуда не спешит.
Спускаюсь вниз, к стандартно зелёному двухэтажному дебаркадеру. Чёрная пенистая вода плещется по избитому борту. Ветер треплет волосы, обнаженной головы, заглядывает под рубаху. Чайки несут свою патрульную службу, планируют над рекой в поисках пищи. Ребятишки кричат, как чайки, от восторга – июль месяц. Щурята жмутся к берегу, спасаю свою жизнь от хищников, а на берегу ждут их рыболовы. Пацаны, кто с удочкой, кто с палкой, а кто и просто с обломком доски поджидают щурят. На всех этих приспособлениях прикреплена тонкая медная проволока с петлей. Щурята ищут еду, жмутся к дебаркадеру, катерам, плавучему крану. Мальчишки заводят свои петли под стою рыб. Подсечка, и рыбка готова – попалась. Радости и восторгу нет конца.  Ребята кричат, как чайки.

Пошел дождь. Обычный – летний. Ветер собрал облака, и они решили облегчиться над пристанью Устье-Аха. Я спрятался на открытой веранде дебаркадера. Здесь толпился народ молодой и старый. Молодой с открытой душой и взглядом. Опытный народ с прищуренным взглядом – зачем ты незнакомец здесь?

Среди опытных двое знакомых по гостинице. Таких знакомых здесь половина присутствующих. Вон та женщина с ребенком. Видел на автобусной остановке на железнодорожном вокзале, затем в гостинице, в очереди в столовой, сейчас здесь. Зоркий взгляд, особенно на мужчин. Платье меняет вот уже третий раз на сегодняшний день. Но плоскогрудая.

Эта черная, высокая, работяга, у неё взгляд уже погас, но с претензией. Вчера ужинали за одним столом. Набрала первое, три вторых, три куска хлеба, два стакана кваса. Потела за столом, и как купец, требовала к себе внимания. На её претензии никто не реагировал.

Ещё многих видел просто на улице. Здесь все узнаются быстро, но познать требуется время. В этом неосознанном передвижении на дебаркадере я оказался рядом с соседом по гостиничной койке, который пил в углу на троих. Разговорились. Оказывается, он едет на той же «Заре», что и я.
Уже с утра под Бахусом, с которым он, по-видимому вообще не растается. Обросший в грязной рабочей одежде.

- Ну, что плывем? – спросил я его. Внешний вид не передает внутреннего содержания человека.
- Плывем.
Начался дождь. Как-то сразу из-за высокого берега и сосен вынырнула летняя туча. Мы зашли под крышу. Дождь обливал лебедку с тросом, кнехт, часть палубы. Матрос с соседнего катера убежал с задней кормы в каюту.
- Что работать, устраиваешься? – спросил он.
- Да, собственно, я уже устроился.
- Куда?
- Вздымщиком на Белую гору.
- Вон ребята с Лугового сбежали. Что-то с мастером не повезло, что же ты меня раньше, вчера не спросил. Я бы тебе посоветовал куда идти.
- Тебе же было некогда, ты был занят соседом по койке, справа.
- А, да это так. В гостинице познакомились. Поддали.
- Я работал в прошлом году вздымщиком в этой Луговой. Да тоже с мастером не поладил. Сейчас его там сменили.

Знакомый рассказывал о работе вздымщика. Я слушал его внимательно. Теоретически постигал новую для меня профессию.

Началась посадка. Люди под дождём, цепочкой по одному, по узкому скользкому трапу входили в катер. Мой рюкзак был где-то у людей под ногами, который я оставил ещё в сухую погоду. Я пробрался через толпу, поднял рюкзак, и пристроился в колонну людей. Салон катера уже был полон. Люди стояли в проходах. Я остановился, где-то по средине, бросил рюкзак на пол и пнул ногой в сторону, чтобы как-то освободить проход. Мужчина под Бахусом и его жена, или подруга, не чёсанная, с черным лицом то ли от загара, то ли от грязи со шрамом на нижней губе, от чего, когда она говорила создавалось впечатление, что она шлёпает губами, устроилась возле меня.

- Ну как? – спросил мужчина.
- Успела, - и кивнула головой в утверждение ответа в сторону хозяйственной сумки, откуда раздавался звук бутылок, наполненных знакомой влагой.

Народ устраивался. Теснился. Садились по четыре человека, где должно быть трое. Молодежь устраивалась и по пятеро, плотно прижимаясь друг к другу, воркуя, и посмеиваясь. Я вспомнил как в городе Галле в ГДР, двое наших дородных девушек с гиком уселись в одно кресло в холле гостиницы. Но ещё более запомнилось реакция служащей этой гостиницы. Не зная кто перед ней, какие люди и какой национальности, женщина от такого поступка закричала на всех языках: «но», «найн», «нихт». И только после этого наши девицы, с непринуждённой улыбкой поднялись с кресла, с удивлением, мол что тут особенного.
Здесь бы никто не понял ни найн, ни нихт, не простое русское «нельзя». У нас так принято, и ещё бы грубо ответили: «Тебе завидно, что мы сидим».

Отчалили и поплыли. Через час салон был почти пуст. Мне не нравятся эти катера «Заря», придумали какой-то быстроходный трюм. Тоже самое «Ракета» - всем нужна скорость.

Четыре часа пути промелькнули незаметно. Из окна салона были видны только всплески черной воды, да иногда кусок зелёного берега.
Белая гора.
 
После прошлогодних путешествий по Памиру, это что-то несерьёзное. Но и серьёзное. Среди болот на крутой излучине реки Конды – песчаная возвышенность. Любая возвышенность среди болот называется горой. На Белой горе штаб бригады. Три дома. Здесь их называют тепляками. Баня. Пекарня. Стол для еды прямо на крутом берегу реки. Печка из железной бочки. Труба. Две скамейки. Налево – река, направо – река. Прямо – тайга. Позади – тайга. Катера возле Белой горы не ходят.
Землеснаряд промыл напрямую канал, и сейчас, те кто здесь живет катера и баржи видят только издалека. Иногда «Заря» по требованию, приближается к Белой горе, да и то, если капитану заблагорассудится. В плохом настроении капитан высадит пассажира на мысу, метрах в семистах, и на Белую гору нужно подниматься через болото.

Мне повезло. Катер причалил к Белой горе. Я выскочил на песок, который поразил меня белизной и мелкостью. Вся подошва моего ботинка погрузилась в тёплую массу. Дождь уже закончился. Верней здесь его и не было. Все, кто был на берегу не тронулись со своих мест. Но любопытство съедало аборигенов. Я подошел к каждому – подал руку. Представился. Валентина – женщина неопределённого возраста, морщинистое лицо, седые волосы. Халат-платье, не стиранное с прошлого сезона. Папироса беломор в зубах, в глазах показное равнодушие и проблески какой-то надежды.

Зам тракториста, в минлеспромовской робе на распашку, показал цветную исколотую грудь. На правой стороне которой была выколота баба, на левой, распятый на кресте Христос. Вялый в движениях молодой человек.
Два брата таджика, как потом выяснилось корейца, а скорей всего два советских парня. Мать – русская, отец – кореец. Подвижные энергичные ребята, длинные черные волосы, точенные по-восточному черты лица. Как только они узнали, что я бывал в их краях так они не отставали от меня целые сутки.

И ещё Сашка из Ростова-на Дону в сатиновой кепочке с мизерным пластмассовым козырьком на русой голове. Подпил у себя в балке бражки, и потому болтливый. Таджики ждали мастера, остальные ушли по своим делянкам. Я тоже ждал мастера.

Солнце уже стремилось к западному горизонту. Но для меня на новом месте всё казалось, что солнце движется не в ту сторону. Моё сознание ещё не вжилось в реальный географический юг-север, запад-восток, оно жило во мне старыми координатами прежней жизни. Солнце как-то по вечернему ослабило свою горячую силу, светило через дымку облаков и через корявую ветвь высохшего дерева. Вдруг среди зеленых деревьев и кустов в стороне, где текла река Конда медленно поползла мачта проходящего грузового катера. Какое-то возникло необычное впечатление. Среди леса передвигается не катер, а сухое дерево, и бежит это сухое дерево от лесоруба, который выбрал его для того, чтобы спилить на дрова на зиму. Я наблюдал это необычное для меня явление, а невидимый катер, утонувший в зелёных болотных кустах уходил в заросли тайги, унося с собой мачту-сушару. Новое место, новые наблюдения.

Мастер появился около восьми часов вечера. Звук его моторной лодки услышали братья, которые могли бы его узнать среди десятка таких технических звуков, а здесь стояла тишина.

Мастер, мужчина зрелого возраста, ростом был не велик. Его круглый живот придавал ему вид колобка. Но как только он начал говорить стразу стало понятно – он здесь хозяин, и всё, что здесь происходит и произойдет будет иметь силу только с его одобрения.

- Ну что работать приехал? – обратился он ко мне без всякого – здравствуйте. Куда мне тебя направить? – размышлял он вслух. Пойдешь на участок двух озер, там свободное место. Тут один работничек жил там, конечно, пил, от одиночества. Ты то как, выдержишь?
- Постараюсь.
- Да уж постарайся. Тот до тебя тоже старался, да утонул.
- Как утонул? – спросил я из возникшего настороженного любопытства.
- Как? – обычно. Выпил, встал в лодку, взял шест, оттолкнулся и поплыл, чего ему не хватало? – иди спроси, а его уже нет. Мастер говорил о человеке как о пропаже какой-то надоевшей вещи, которую никак не могли выбросить, а тут, подвернулся случай.
- Да, что мы стоим? Эй, таджики – заводите мотор. Молодые парни как будто давно ждали этой команды. Катер качнулся под тяжестью четырех мужских тел, задрал свой нос и начал резать коричневую воду реки.
- Отчего здесь такой цвет воды? - кричал я, преодолевая шум мотора и силу встречного ветра.
- Всё просто отвечал мастер: болото, торф, вода, всё вместе перемешалось, и вот она бурая вода реки Конды.
- А у вас в Европе, что воды рек что ли чище? Там мазут, сбросы больших городов, круги керосина на поверхности. Что там говорить.

 Лодка под уверенной рукой одного из таджиков свернула в какой-то водный рукав и через него выскочила на просторы большого озера. Солнце уже касалось вершин сибирских сосен, а с запада уже теснились ночные облака.

Лодка с ходу выскочила на песчаный берег. Мелкие березки теснились на берегу озера.

 Все прибывшие покинули борт алюминиевой лодки. Я всматривался в плоское блюдце озера. Оно было спокойно. Берега озера окаймляли: осока, какие-то кусты, и чуть выше вершины деревьев не тронутой тайги.

- Чего стоим? – пора начинать учиться, приказал мастер. А вы, пацаны, сварганьте-ка нам уху, пока мы учимся.
Мастер поднял с земли, валявшуюся на берегу длинную палку.
- Вот твой инструмент, которым будешь работать. Называется – хак. На длинном шесте, на головной его части были прикреплены ножи. От ножей, вдоль шеста была прикреплена полиэтиленовая трубка, которая в свою очередь соединялась с пластмассовым бачком, где булькала какая-то жидкость. Мастер закинул за спину пластмассовый бачок, мешок, как рюкзак, приспособленный для работы.
- Состав раствора тебе знать необязательно, не поймешь, чего забивать голову.
 Смотри, - продолжил он урок, - поднял шест-хак к стволу ближайшей сосны, и сделал резкое движение вправо по стволу дерева. Инструмент щелкнул и издал звук, как мужчина, который выполнил какое-то усилие над собой. Мастер сделал надрез на теле сосны в левую сторону, инструмент откликнулся уже знакомым звуком – хак. На рассеченном теле сосны образовались два уса устремлённые к небу, но соединённые в нижней части общей точкой, где уже выступала капелька свежей сосновой смолы.

- Всё, - заключил мастер, - учёба закончена. Пошли есть уху.
Но уха была ещё не готова. Таджики медленно разделывали рыбу.
Мастер достал из кармана свой нож вонзил его в спину крупного карася, и начал очередной урок:
- Смотри сюда. Не надо вспаривать брюхо рыбы, режь со спины. Развалил рыбину пополам и выбросил все внутренности. Всё готово, бросай рыбу в ведро.

Костер разгорался весёлыми всплесками огня. Дым от костра чуть оторвавшись от пламени его породившего, дугой притягивался к тихой глади задремавшего озера, и тонкой синей пеленой сливался с вечерними оттенками воды.

Уха без картошки, соли, перца и лука ушла в желудки четырёх мужчин.

Мастер заторопился. С запада наступали валы тёмных туч, а вместе с ними приближалась очередная ночь. Моторная лодка заскользила по глади воды, и превратилась в точку, заглох звук удалившейся техники. Вокруг меня образовалась глухая тишина.

Ночное небо отражалось в воде озера. Прибрежные березки скромно опустили к земле свои ветки, и ни один листочек не шевелился. Все легли отдыхать от знойного июльского дня.
Я устремил свой взгляд на тропу, чернеющую среди спящих березок, которые должны были привести меня к какому-то тёмному и для меня неизвестному жилью.