Тетя Аня 25. 03. 04г. Цикл Осколки судьбы

Мы, татары, обычно темноглазые и темноволосые, а я родилась светловолосой и голубоглазой. Была у моего отца русская бабушка Маруся, это мама его отца. Вот видно я в нее и уродилась, все родственники в один голос твердили, что похожа на свою прабабку как две капли воды и чем старше я становилась, тем сходство сильней. Только отец меня не признал. Стал пить, скандалить, избивать жену до полусмерти.. Все кричал, что мать меня с русскими нагуляла…

А русских в то время, не только в нашей деревне, но и во всем районе не было года три, или четыре. Так, что мама даже если бы захотела, то с русским загулять не вышло бы. Родственники пытались его успокоить, даже прабабушку Марусю привозили, тогда она еще жива была, но он так и не признал меня. Мать всю жизнь за порог не выпускал, ревновал очень, как напьется, так скандалит. Избивал ее по-зверски, доставалось и мне, схватит за волосы и возит по комнате, а то и головой об стену, бьет, пока кровью не зальешься. Как только не убил, не понимаю, ведь я совсем еще крошкой была. А с другими детьми, все в порядке, черноглазые, волосы как смоль, аж синевой отливают. Все пятеро, красивые и здоровые, только младший братишка прихрамывает от рождения, видно оттого, что отец пнул упавшую мать сапогом прямо в живот, а она на седьмом месяце была…

Когда мне исполнилось шестнадцать, устроил меня папочка на работу. Отнес, кому надо магарыч, сказал, что мне двадцать и на лесоповал … лесорубом…
В бригаде здоровенные мужики лес валят, а женщины сучья, ветки обрубают, да мусор жгут. Но, я-то - лесоруб…, топор тяжелый, сосны огромные, за день так умаешься ни рук, ни ног не чувствуешь, а отец контролирует, норму не выполнишь, сразу скандал.
- Дармоедка, приблудная! Лентяйка! Никогда мне от тебя не избавиться! Никто тебя рыжую замуж не возьмет! Всю жизнь на моей шее сидеть будешь! И сразу с кулаками. Вот так и гоняет всю ночь, а утром снова на работу. Тяжело было, очень. Надорвалась я видно, месячные неделями шли, ручьем заливалась, а боли были такие, хоть криком кричи. Как только три месяца выдержала, ума не приложу. Потом бригада пожалела меня, сучья рубить поставили, а платили как лесорубу, чтобы отец не скандалил.

Видишь, как в жизни бывает, отец родной не жалел, а совершенно чужие люди пожалели. Это они меня Анной назвали, меня Нурниса зовут, а они Нюрка, да Нюрка, потом все чаще Аннушкой стали звать, так и привыкла. Два года с ними проработала, потом рубку леса прекратили, и я устроилась гуртовщицей, скот из дальних деревень в область на мясокомбинат перегонять.

 Вот время было, несколько парней и девушек через леса и деревни такие огромные стада перегоняли, и никто не обижал, ни нас, ни коров.  А у нас, девок, даже мысли не возникало, что парни с нами сделать могли. Бывало в лесу под одним одеялом, и никакого баловства. Я с этими стадами столько дорог истоптала, столько деревень исходила, самых разных татарских, русских, чувашских даже староверческие попадались и в каждой свои обычаи, свои песни. А подружки у меня были голосистые, на трех языках пели, с ними и я петь научилась. Как же хорошо нам было вместе, весело, свободно.

Только, вернулась однажды домой, а отец говорит: «Просватали тебя, в хорошую семью, в соседнюю область, богато жить будешь, счастливой будешь и жених молодой, красивый». Не стала я перечить, да и как мне было перечить, если с детства отец твердил, что никто меня – рыжую замуж не возьмет.

Сыграли свадьбу, и в первую ночь положили нас спать в центре избы, на полу. Семья большая и все на полу спали. Свекор со свекровью поперек нашего изголовья, слева детишки маленькие, человек пять, справа старший деверь с женой, а в ногах, тоже поперек нашей постели, два младших деверя не женатых, года на два, или на три моложе моего мужа. Вот такая была брачная ночь, муж ко мне, а я зажимаюсь, отпихиваю, стыдно мне, чужие люди кругом. Так и провозились до утра. А утром свекровь скандал закатила. Кричала на всю деревню, что я бесстыжая, с «открытым подолом к ним пришла», что я гулящая и много еще обидных, несправедливых слов и про меня, и про мою мать, и про всю мою родню. Плакала я очень сильно, оправдывалась, да никто не поверил, никто не пожалел. Целую неделю скандалили, позорили, били, а уголочка укромного для молодых выделить никто не догадался. А потом на работу, с мужем в разные смены устроили. Он домой, я на работу, я домой - он на работу, ровно посредине дороги встречаемся.
- Здравствуй. Ты, домой?
- Здравствуй. А мне на работу пора.
Вот и вся семейная жизнь. Муж злиться стал, пить, дома ад кромешный, идти не хочется, как подумала я, что мне на тумаках да скандалах всю свою жизнь прожить придется, да и решила: «Провалитесь вы пропадом, с вашей семейной жизнью!» Бросила все и уехала в Ташкент, на стройку.

 Тогда в Ташкенте много людей из разных республик работало, после землетрясения в 1966 году, большое строительство шло. Жила в общежитии, работала сначала подсобником, потом учеником каменщика, потом каменщиком. Зарабатывала хорошо. А бригадир дядя Коля все учиться мне советовал, говорил: «Умная ты Аннушка, толковая, учиться тебе надо пока память хорошая, учиться». Но куда там, дуре учиться, заморочил голову азербайджанец один, проходу не давал, все сватался. Подумала тогда: «Я замужем была, чего мне терять». Ну и пошла с ним… переспали, а на утро гляжу…. Батюшки! Вся постель в крови, а он смеется: «Ну и ну, вместо бабы, на девку напоролся. Как же ты замужем была?» Была вот, и была. Два месяца, замужней считалась.

Он, какую - то сараюшку снял, я кровать и всякую хозяйственную мелочь купила, стали жить. В сараюшке холодно, печки нет, а мы под одеяло нырк, и не то, что холодно, жарко становилось.
Хорошо жили, спокойно. Я в декретный отпуск вышла. В первый день отпуска, утром, убрала свою комнату, постирала свои вещи и пошла, погулять, часа полтора меня не было. Прихожу, а хозяйка говорит, что муж приезжал, какие - то узлы забрал. Захожу, а дома ничего нет, никаких вещей, даже матрас увез, даже мои декретные деньги забрал. Только кровать с голой сеткой оставил. Остолбенела я, стою и тупо на кровать смотрю, как же так. Бросил так внезапно, ничего не объяснил, мы ведь даже не ссорились. Как же можно так? Тут хозяйка пришла, сразу в чувство меня привела.
- Когда за квартиру платить будешь? Ты мне за полгода должна! Твой любовник сказал полгода, он платил, остальное - твоя забота. Плати сейчас, а не то выметайся! Она кричит, а у меня живот ходуном ходит, ребенок прыгает, и слезы сами по щекам текут. Потом хозяйка пожалела меня видно, не прогнала. Разрешила пожить пока не рожу.

Вот так осталась я на голой сетке, без вещей и денег. Двое суток просидела, проревела. Никуда не выходила, больше не выдержала, хозяйка готовит, запах идет вкусный, аж голова кружиться. Попросить у нее стыдно, сама не предлагает. Стала я уходить из дома, когда она готовит, чтоб не мучаться. Брожу по улицам, а пойти не куда, и ноги от голода подгибаются.

Раньше, на Ташкентских базарах, было такое, если оставалось к концу дня один или два килограмма не проданных овощей или фруктов их предлагали даром, а если никто не брал, то просто бросали на прилавках. Вспомнила я про это, взяла сумки, а самой стыдно, мочи нет. Дождалась, пока все уйдут и в сумерках на базар. Походила, как побирушка, по пустому базару, собрала все, что на прилавках бросили: несколько картошек, луковицу, пару помидоров и огурцов. Оставил, кто - то килограмм пять, свеженьких, молоденьких огурчиков.
Посолила я их и через три дня вынесла на перекресток продавать. На улице жарища под сорок, дышать нечем, пот градом, и в глазах разноцветные круги мельтешат, а я терплю, стою и, мечтаю - продам, других куплю и посолю, и буду ими торговать. Не придется тогда голодать…
Тут подошел ко мне какой-то мужчина и давай меня стыдить, ругать да по-всякому материть: «Ты такая… ты сякая… куда с таким пузом на жару вылезла, вам б… только деньги нужны. Какой ты на х… матерью будешь, если ради денег своего ребенка убить, готова…»
 Сейчас бы я ему так ответила, чертям бы тошно стало, а тогда… заревела я от обиды и стыда, бросила свои огурцы и домой поплелась, ни одного продать не успела. Целую неделю голодная просидела, потом хозяйкина соседка проведать зашла, миску супа принесла, а у меня даже ложки нет. До самых родов меня соседки подкармливали, то одна забежит, то другая, как собаку бездомную подкармливали. Я ем, а слезы по щекам ручьем, в миску льют, не поймешь от чего пересолено.
 Потом, я девочку родила.
Из больницы выходить, а ребенка даже завернуть не во что…
Свои рейтузы порвала, запеленала, да так и домой принесла.
Сразу после больницы на работу вышла. Упросила бригадира, он добрый, разрешил с ребенком приходить. Я работаю, а ребенок в вагончике лежит, а заплачет, бригадир зовет - иди, разбирайся. Жить стало легче, с хозяйкой расплатилась, бригадир добился, что бы мне комнату в общежитии выделили, через год дочку в ясли устроила. Жизнь налаживаться стала, а еще через год, азербайджанец мой вернулся. На коленях стоял, прощенья просил, уговаривал снова сойтись. А я подумала: «Жить со мной, он уже точно не будет, а одного ребенка мне все равно покажется мало, так уж пусть у моих детей один отец будет» Сошлась с ним, хотя понимала, что временно это, не будет он со мной по-человечески жить.
 
Так и вышло, как только сказала, что ребенок первый раз шевельнулся, папаша ночевать не пришел. Но в этот раз я уже ученая была, часть зарплаты на сберкнижку складывала, так что голодать нам с дочкой не пришлось.
Как- то идем с дочерью по улице, я с пузом огромным, еле - еле плетусь, до родов пара - тройка дней осталась, а на другой стороне улицы азербайджанец мой из магазина выходит всякие вкусности несёт. Дочка как увидела, кинулась через дорогу: «Папа! Папочка!» кричит, а машины тормозами визжат, какая тормозит, какая объезжает, мужики меня матерят: Раззява, что за ребенком не смотришь!
 У меня душа в пятки провалилась от страха, ноги отнялись, разве ж догонишь ее.
Дочка подбежала, за ноги его обняла плачет, на руки проситься. А он ее, как собачонку, ногой отшвырнул, бабе какой – то пакеты передал, потом они в машину сели и уехали, радостные такие.
 
 Потом сын родился. А папочка наш гулял и развлекался, он тогда бешеные деньги зарабатывал, все с бабами в дорогих ресторанах пропивал, дорогие подарки им дарил, а детям ни одной печенушки, ни одной игрушки не принес, ни одной копейки не дал.
Правда я и не просила, никогда не просила. Хоть и нелегко приходилось одной, двух детей растить. Особенно, когда приболеют, с температурой в садик не берут, оставить не с кем, а «на больничный» будешь часто ходить- с голоду подохнешь, вот и приходилось, выкручиваться - укутаю по теплей, лекарство дам и сидят в вагончике, а то и за мной, по пятам бегают. Ну ничего, слава богу, выросли- в школу пошли, легче мне стало.  Научилась штукатурить, потом в маляры перешла. Маляром подработать проще, левых работ хоть завались.

А когда дочери исполнилось двенадцать, стал ее папаша к себе сманивать. Он тогда на молоденькой азербайджанке женился, а она толи не рожала, толи еще что, не знаю. Жил он богато, зарплата хорошая и шальные деньги в руках.  Большой дом себе купил, богатую обстановку завел. Приехал с подарками, стал детей в гости приглашать. Сын сразу отказался, а дочка поехала, целый месяц у него жила, потом вернулась, но стала от рук отбиваться. Чуть поругаю, сразу фырк и к папе, а он сунет ей денег и делай что хочешь. Перестала уроки учить, стала дорогие наряды требовать, меня за нищету попрекать. А после восьмого класса совсем школу бросила и все мне ту азербайджанку в пример ставит. И умная, и красивая, и руки у нее нежные и одевается шикарно, не то, что я - вечно в старье и воняет от меня то шпаклевкой, то краской. Меня стыдится, стала, вместе - ни за что, никуда не пойдет. А сын ничего рос, спокойный, работящий, на всех каникулах со мной на работу просился, и помогал хорошо. Он всем в бригаде нравился. Потом дочка замуж собралась, как ни уговаривала я, как ни просила не связываться с таким человеком, не послушалась – вышла. Оба работать не хотят, а жить красиво любят, а его родители пьют почти каждый день. Да и сам он от них не отстает, как только дочка моя у них пить не научилась, один бог знает. Пока я дочери денег давала, все у них было хорошо, перестала давать, скандалить стали, потом выгнали ее. Вернулась ко мне с обидой – это ты, говорит, мне жизнь сломала. Наверно права она, слишком уж я ее жалела и от любой работы берегла, все думала рано еще, рано, а вышло, что поздно…
А папаша, что ж, деньгами ее набаловал, а теперь и знать не хочет, у него своих, законных, завелось трое.
 
Сын в армии отслужил, вернулся, хотел сразу на работу устроиться, да его дочка с пути сбила, осмотрись, говорит, погуляй, пока молодой, а ишачить еще успеешь. Третий месяц на диване сидит. Ох, видно, нахлебаюсь я с ними горюшка….