Сын Дьявола 5

 
                XXXI

Впадающая в Лигурийское море река Торренте делит его условно на два берега. Но ориентиром этого деления  всё же  принято считать  Геную.  На востоке  от города  находится область  нынче называемая  Ривьера ди-Ливанте («Берег восхода»), на западе Ривьера -ди-  Поненте («Берег Заката»).    По всему побережью  «Берега восхода» разбросаны пальмовые деревья,  как напоминание того, что эти земли некогда имели одну общую часть с Африканским материком. «Берег Заката» в свою очередь  «расшит» узорами разнообразных цветов, пылающие краски которых восхищают путешественников в весенние и осенние дни года.


Имеется предположение, что  своё название город берет от латинского слова  «колено» (genu,  мн.ч. genua). При этом в  Кафедральном соборе города  сохранилась надпись, которая гласит "Rex Italiae de progenie gigantum, qui fundavit Genuam temporae Abrahae", что означает «Янус, первый король Италии из потомков гигантов, который основал Геную во времена Авраама». Но  строительство Кафедрального собора  Сан-Лоренцо  на месте старинного римского кладбища  началось только в 1100 году  и законченно аж в 1477 , отчего в нём могли оказаться какие угодно, надписи.


Можно ещё вспомнить название,  относимое и  к этрусскому слову  «кайнуа», что означает « новый город».  Но данная версия, по мнению большинства исследователей «хромает» на обе ноги, так как подобные названия давались лишь городам, не имеющим под собой исторически устоявшихся поселений. Такими  городами был Неаполь и  Карфаген, Новгород  Нью-Йорк и пр. Именно потому они и названы «новые». Отчего мне лично больше « по душе» кельтское слово genawa» (Ге-новая). Но древняя рыбацкая деревня, на основе которой, и вырос город Генуя, называлась, как и сегодня называется один из самых старых его кварталов  «боккадассе». А ведь как показывают археологические  раскопки,  Лигурию населяли именно  этруски и кельты. Стало быть, «разгадки» названия города  необходимо   искать в истории кельтов и этрусков, а ни как не в латинском, и прочих языках, ведь и на итальянском город Genova звучит как  «дже-нова» (лиг. Zena)

Рыбацкая деревня, деревней, но  как доносит « молва»  еще в 5 веке д. н.э. на вершине холма был выстроен первый замок (костелло),  что  нынче находится в черте средневекового старого город. Ну а  якобы  древний лигурийский город был известен еще как Сталия , о котором упоминали Артемидор Ефесус и Помпоний Мела.

И  как тут  «не крути» всё это косвенные  факты, никак не объясняющие начало истории самого города. А берет он своё начало не иначе как с торговли. В языке  же русов, а стало быть и, этрусков, звук «ге» означал «селение среди гор», когда звук «но»- «долина, не паханая земля», а «ва»-  сырой, мокрый, влага, вода. Ну и наконец «я»- есть. Получаем « селение у воды в долине есть», таковым и является первое поселение на месте нынешней Генуи.

В нашем же повествовании не имеет особого значения, откуда и кем берутся названия городов, ведь почти  за сто лет до появления в  городе Роберта, здесь, как уже было сказано, располагалась малоприметная, рыбацкая деревенька вроде Этреты в его родной Нормандии. По этой причине говорить об этрусках и Янусе не приходится. А история латинского языка,  которую принято начинать со 2 в до н.э., настолько туманна и противоречива, что опираться на значение названий  в латинском написании  весьма неосмотрительно, если не сказать, обманчиво.


 Удобная бухта привлекала мореходов, а отделенная горным хребтом от прочих частей Апеннин она больше подходила для пристанища пиратов. И не мудрено, что именно пираты стали частыми гостями этих мест. Они приходи сюда и как воры и как ищущие укрытия и как компаньоны купцов. Так в  934 году сарацинские пираты напали на посёлок  и разорили его.  И тогда освоившееся в этих местах купечество решило,  во-первых, усилить свои позиции в этом очень удачном месте, а во-вторых, защитить эти позиции от посягательств извне. Для чего  общим решением было принято  строительство собственного флота.  Флот флотом, а военные стычки это вам не «рыбу ловить», и тем немее уже в середине  10 века Генуя вместе с Пизой отбила нападение очередной сарацинской пиратской экспедиции и очистила от них северное побережье Тирренского моря. С этих пор нападения на город приняли эпизодический характер и по большей части не имевшие успеха, что позволило Генуи возвыситься в среде прочих, заняв своё достойное место среди таких морских городов как Пиза, Венеция, Корсика и Сицилия.


 И тем не менее,  набирая с каждым годом силу, Генуя пока еще не стала сама источником экспансии в другие страны,  не завладела  частью Антиохии и Лаодикеи,  не  получала треть Арзуфа и Цезареи и часть Иерусалима. Ни присовокупила к своим владениям трети Акки, которая занимала центральное место в левантийской торговле, и пока ещё не  приобрела владения в Триполисе и Кипре (г. Фамагуста), в Греции (ряд островов—Хиос, Самос, Никария и др.). В последующем называя Грецию  «своим садом» — и, наконец, еще не появились колонии в Крыму и у Черного моря, где Каффа (1266г) была  главной из них как  важнейший  пункт в торговле с Персией, центральной Азией и Китаем. Всё это её еще предстояло достичь, но  Генуя уже вполне и плодотворно  сотрудничала с  «морскими братьями» считая их «своим авангардом».


И до рассвета пиратства, на Средиземном море, было еще далёко и  генуэзские и венецианские купцы не особо «баловались»  работорговлей, как основной «добычей» пиратских рейдов. Но уже довольно часто происходили случаи, когда своих конкурентов купцы «сдавали» пиратам, а те в свою очередь, перевозили их на Ближний Восток, где последние использовались в качестве дешевой рабочей силы. И как говаривали в Леванте: «Ianuensis ergo mercator» - «Если генуэзец, - значит торговец!».


И пока еще не «набравшая силу» Генуя не стала одной из тех, кто вложил огромные средства в Крестовые походы, инициированные, с подачи купеческих гильдий  Венеции, Пизы и Генуи, Папой Рима, но в этом городе (пожалуй) одним из первых, появился рынок торговли «живым товаром»  то есть людьми. Для этого специально был  выделен участок земли, недалеко от города. Но до этого времени  еще было далеко, отчего Роберт, бродя по наклонным, сбегающим к морю, улицам откровенно скучал, вспоминая прошлую жизнь. Нет он не жалел о своём поступке,  раз и навсегда отречься от этого мира. Воспитанный в  духе возможного, он считал, что в жизни всё возможно. Отчего возможно и его возвращение в Нормандию и более того всегда имеется возможность обрести былые почести.


Роберт шёл по улице грязного городка, больше  напоминавшего  скопление пакгаузов (складских причалов) чем место, где  добровольно могут поселиться люди. После событий происшедших с ним в пригороде приходилось оглядываться, чтобы вновь не попасть в какую-либо передрягу. «Пуганая ворона и куста боится», а «береженного…»,- как говорится, «… и Бог бережёт». Правда, Роберта больше устраивало, когда «…надейся, а сам не плошай». Он с детства привык надеяться на себя и самому отвечать за свои поступки. Это и характеризовало его как человека  своенравного и независимого. К чему это его привело? Вот об этом он даже в собственных мыслях особо не распространялся.



Еще находясь в монастыре,  в Нормандии, Ричард уговорил монахов, чтобы они сообщили тестю о месте его нахождения. Отец Гелервы не заставил себя долго ждать, и уже через четыре дня с трудом спешившись с лошади, стучал в монастырские ворота. О чем говорили, уединившись, тесть и зять, никто не знал, но когда старик вышел из кельи Роберта, на глазах его были слезы. Он низко поклонился ожидавшим его монахам и, перекрестившись на монастырскую церковь, отправился в обратный путь.


Предполагаю, что именно тогда тесть узнал о предстоящем паломничестве Роберта и получил наставления от герцога Нормандского относительно дальнейших действий после его ухода, не только относительно всего обширнейшего хозяйства, но и судьбы Гелервы, и маленького Вильгельма.


Сейчас, волею судьбы закинутый в Геную, Роберт, вспомнил о своей жене, и сыне. Как они там без его поддержки выстаивают против натиска недовольных вельмож, и козней родственников. Поднимаясь по узким каменным улочкам,  в противоположную от моря сторону, он набрёл на небольшую церковь, названную в честь Девы Марии - Санта Мария де Кастелло. Обычный  романский с налётом суровости, фасад, располагал к себе своей простотой и надёжностью. Внутри неё стены как бы раздвигались, уступая место воздуху и величию. Всё под купольное пространство держалось на гранитных колоннах коринфского ордера, на которых располагались три нефа со стропильными перекрытиями, трансепт и три апсида.


Войдя в пустой храм, Роберт сразу же обратил внимание, на то, что центральной частью церкви была статуя Христа, выполненная из темного дерева  (привезено из Палестины). Примечательным являлось то, что тело Христа не было распято на кресте, а было как бы «вывешено» на Дереве Жизни. Именно о таком расположении Христа мы читаем в Библии, что был «он повешен на дерево», а не «распят на кресте».


Но нам ли затрагивать тему, в которой и поныне нет консенсуса,  как и на чем, провел свой остаток жизни страдалец. Важнее всего то, что отголоском этих страданий стала вина всего человечества за свою собственную жизнь. Как в прочем, и вина  Роберта, что  подвигла его на  испытания, которые он одолел, и которые ему еще предстоит пройти.


Неторопливо осматриваясь, он, приближался к  центральному нефу. Шаги хоть и приглушено, но  отдавались под сводами, а затем  затухающим эхом растекались по углам. Не доходя до Христа шагов восемь, Роберт остановился. У него было какое-то двойственное чувство. Хотелось приблизиться и припасть к стопам Иисуса и одновременно, что-то заставляло его покинуть данное место. Списывать это желание на действие в его теле крови Дьявола он не хотел, ибо тогда он терял свою  собственную волю. Но и приближаться к изваянию помимо своего желания ему тоже не хотелось.


В его душе постоянно боролись эти два чувства: примириться и взбунтоваться. И ни то ни другое до сей поры не могло одержать вверх. Вернее будет сказано, в первую часть свей жизни в его нраве преобладало  бунтарское свойство, но с того  момента как он ступил на путь паломничества чаще всего преобладало свойство примирения. Но достигалось  оно посредством многих усилий. Отчего не могло восприниматься им как частью его самого, безусловно пришедшего к покаянию.
Не выдержав этой борьбы чувств, считая бессмысленным  саму подобную форму существования, как не свершение выбора, Роберт так и не преклонив колени покинул церковь, уже не совсем понимая для чего и зачем он в неё входил.
Максимализм казалось рождённый вместе с ним так угнездился в его душе ( более в нраве) что до сей поры, после стольких лет лишений он всё еще не считал возможным оставаться « по середине», то есть не принимать решения в пользу одной из сторон. Человек, по его мнению, обязан был делать выбор и насколько более четко он обозначал для себя свои приоритеты, настолько быстро это т выбор совершался. Что в свою очередь делало жизнь самого человека более конкретной и управляемой, а самое главное предсказуемой для него самого. Именно для него самого, но не для окружающих, ибо «чужая душа потёмки».


                XXXII
               
В  самой Генуе Роберт пробыл не долго. Он уже достаточно видел разных мест с момента выхода из Нормандии, так что и в  этом городке, похожем на многие захолустья,  его ничего  не привлекало.  Более того сама атмосфера от постоянной мысли местных жителей о наживе, хоть  и не была в нови для бывшего Нормандского герцога, но претила нынешнему странствующему пилигриму. И всё же один случай из пребывания в Генуе он запомнит надолго - встреча с гадалкой.


Переходя одну из улиц наш герой, случайно столкнулся с такого же потрепанного вида, как и у него,  пожилой женщиной. Это была одна из тех, кого можно встретить на любой дороге Европы. Женщина, видя перед собой по её мнению,  праздно шатающегося, или обывателя, машинально схватила его за отворот рукава и, притянув к себе, еще не глядя в глаза, произнесла:  «Куда торопишься голубь? Тот, кто торопится, не видит того, что его окружает».
Роберт подумал, что таким образом женщина высказывает ему своё негодования по поводу того, что он нечаянно толкнул её.

«Да простит меня уважаемая госпожа…»,- начал, было, он, произнеся слово «госпожа» с явным сарказмом. Но именно этот сарказм заставил «новоиспеченную госпожу» обратить на него более пристальное внимание.


Подняв на него глаза, она произнесла: «Ты не тот, кем кажешься»,- внимательно посмотрев на него, добавила, «ты не тот,  кем являешься»,- и  уже  задумчивее, «и вообще ты не тот, кто…» она, вглядевшись в его зрачки, вдруг отшатнулась от него и  с испугом  произнесла «Ты…».


Роберт чтобы не смущать старуху, несколько прикрыл веки, но она, отдернув свою руку, вдруг засобиралась восвояси. Тогда-то он и попытался остановить её.  Что он себе думал, зачем и что хотел узнать у гадалки. Видать всколыхнулись  в сознание старые воспоминания об однажды уже встреченной им её соратнице по цеху. Слова,  услышанные им тогда стали для него пророческими. И вот сейчас он, видать, попытался поторопить время, для того, чтобы, не пройдя еще пути узнать, что на нём его встретит. Но как видно зря он это сделал. Женщина  вдруг упала на землю и забилась в судорогах, бессвязно, повторяя: «Дьявол, Дьявол!»


Услышать подобное  в те века, стало быть, не только насторожиться, но и быть готовым к отражению нападения. Тем более если данное имя произнесено в чей-то адрес. Вокруг них стали собираться люди.

«О чём это она», «О ком это она?»,- перешептывались зеваки.
И тогда, чтобы не попасть под молох (мельничное колесо) неприятия и, откровенной агрессии Роберт наклонившись над женщиной, сделал вид, что помогает ей, а затем, подняв голову, сказал, так чтобы слышали всё: «Это она о том, что в неё вселился дьявол».

«Дьявол?»- переспросил вперед выступивший горожанин, «вселился?» , -подытожили другие и вся толпа с негодованием всколыхнулась.

Женщина, вдруг осознав, что происходит вокруг  и, каковы могут быть последствия, сразу затихла и с мольбой в глазах обратила взор к Роберту, как бы прося помощи и защиты. А именно  только он в данной ситуации и  мог ей помочь. Вот такая зачастую в жизни происходит метаморфоза. Ты настроен против кого-нибудь, а   уже в другую минуту именно он становится  твоим спасителем.


Отказать женщине в помощи, означало подставить её, ведь это он указал на неё в происходящем. В другое время Роберт не стал бы и сомневаться, вроде того, что « сама напросилась», да вот только нынче... Недолго думая  он подхватил её на руки и, направившись  к ранее посещаемой церкви Санта-Мария де Кослелло, бросил через плечо, «снесу её к Святому Отцу, пусть  изгонит из бедной дьявола, иначе может погибнуть или ввести нас в грех смертоубийства».


Никто из толпы не пожелал отправиться  за ними, ибо никому не хотелось становиться грешником и более того присутствовать при  изгнании Дьявола из бренного старческого тела: «Нашелся добрый человек, так пусть и возится!»


Уже за поворотом улицы, когда их никто не мог увидеть, он поставил женщину на ноги и, сказав  ей, что «иногда лучше смолчать, чем выпустить слово и тем накликать себе беду», быстро пошел в противоположную от  неё сторону.


Женщина в изнеможении присела на каменный приступ дома и тихо почти шёпотом произнесла: « Дьявол  видать не в тебе, за тобой следует Дьявол. И где окажешься  ты, там вокруг всегда будет смерть и одиночество». Но этого  Роберт, удаляющийся от несчастной скорыми шагами, уже не слышал.

               
Лишь по пути в Рим, по коему путник устремился  не дожидаясь попутного каравана, ибо дорога  до Арретии, а от неё в Рим была  хожена - перехожена, так, что и без сопровождения можно было заблудиться если сильно того захотеть или очень постараться, ему пришлось испытать всю прелесть одиночного путешествия.  Но от Арретии, что на востоке Этрурии (ныне  город Аренццо) в Рим вели две дороги, одна дальняя, но удобная для путешествий, другая ближняя, но через болота.  Где-то в местечке Сабаудия , стараясь « сократить» путь Роберт, свернул в сторону и минуя Чирчео, одно из красивейших лесистых мест в Италии, оказался у кромки
болот.

 
                XXXIII

Ему не улыбалось «на ночь, глядя» бродить среди топких берегов, но возвращаться назад было не в его привычках. А идти вперед, не зная пути, было весьма неосмотрительно. Но Роберт, который  еще не растерял в дальних странствиях  своего чувства самоуверенности,  решил «попытать счастья», как бы играя с провидением. Если выведет, стало быть, он, на верном пути - если сгинет… так тому  и быть. Постоянная мысль о возможной кончине как-то не занимала его, да и вообще думы о смерти не посещали, пока еще полную надежд  душу и целей его голову.


Понтийские болота, заливаемые  водами реки Арно, на которые ступил наш герой, состояла всё же в большей своей массе из мест со стоячей водой. И даже там, где вода достигала примерно метровой глубины, росла пышная растительность из водяных лютиков, рдеста и других болотных трав. Зимой болото как бы густело, отчего всё, что в нём находилось, превращалось в мутную, тягучую  и вязкую жижу. Ступив на которую утонуть, не утонешь, а вот нахлебаешься  вдосталь. Но слабый физически человек мог в ней и утонуть.


Болота, некогда  создавшие, по свидетельству Тита Ливия («История Рима от основания города»),  трудности и испытавшие мужество воинов Ганнибала, встретили путника зловещим молчанием. Уже в упавших на землю сумерках, увидел Роберт свежие следы повозки на пожухлой траве и решил двинуться в  том направлению, куда указывали следы, «если едут, стало быть, знают куда ехать». Да вот только не всё иноё раз происходит, как думается или как, в крайнем случае, представляется. Следы вели по заболоченной кромке, иногда соскальзывая в трясину, отчего вокруг следа сразу становилось « тесно» от всевозможных следов. Видать помогали волу (а что это именно вол Роберт понял давно) выбраться на твёрдую почву.


 Складывалось впечатление, что повозка везла что - то тяжелое или на крайний случай, громоздкое. И когда сумерки совсем укрыли землю и, уже не видно было, куда ставить ногу, Роберт решил остановиться. Он прекрасно понимал, что и впереди едущие люди ни за что не двинутся до утра с места, а собравшись пораньше, он еще может их нагнать.


В виду того, что на дворе стоял зимний месяц январь, самое его начало, ночевать среди болот без огня, да и без основательного ужина было делом сложным, и  в некоторой степени, опасным - замерзнуть можно  « в два счета», надо было думать о ночлеге.  И так как  каждый сам выбирает свой путь, а эту дорогу Роберт выбрал самостоятельно, то ему самому и приходилось заботиться о собственной безопасности. Он уже однажды ночевал на горном перевале в пургу. Правда там был огонь, да и поужинать удалось « на славу», не то, что нынче.


Делать  нечего, отступая от кромки болот, Роберт углубился  в  заросли кустарника. Там,  выбрав место, где под ногами не хлюпало он,  подмяв  куст, умостился  на нем, встав на колени и, накинув на  голову видавший виды, плащ. Да так и забылся в дреме,  прижавшись  к коленям грудью. Спать он, конечно  же, не заснул, но, по крайней мере, экономил силы, для дальнейшего пути. Так пережидать холодные ночи его научил один из пилигримов,  встреченный им  на  Сен-Бернарском перевале. Он  же научил Роберта   лизать  мокрые камни, чтобы пополнить запас соли в организме, теряемый в долгих пеших путешествиях.


Рассказать  пилигрим  Роберту рассказал, как устроиться на ночлег, чтобы земля не вытянула все тепло из тела и  чтобы не замерзнуть, да вот только как, потом,  затем поутру, проснувшись « распрямить» заиндевелые члены этого пилигрим не  рассказать, не успел - наступило утро. И когда, в прошлый раз, Роберт проснулся заваленный сверху пушистым снегом, его новый знакомый уже покинул место ночлега. Пришлось самому выпутываться из создавшейся ситуации.


Не имея возможности стразу встать на ноги, Роберт перекатился на спину и, интуитивно помахав в воздухе ногами, попытался встать. Да не тут-то было, ноги как будто пронизали множество длинных и острых колючек. Боль была такая, что потемнело в глазах. Пришлось сменить тактику и он, вновь усевшись на землю, вытянул ноги вперед и принялся просто колотить по ним кулаками, попеременно сгибая в коленях. Попытка имела успех и через некоторое время «борьбы»  с застоем Роберт  поднялся на ноги. Долго ещё потом думал, как же все-таки приводить ноги в норму после подобно проведенной ночи. И ни  чего другого не придумал, как  просто «походить»  встав на четвереньки.


Он тогда еще не знал, что именно так приводят ноги в рабочее состояние после ночного сидения на них. И проверить свои догадки  не смог, так как больше случая устроиться на ночлег на коленях у него не представилось. И вот теперь уткнувшись лицом в хламиду, и  прислушиваясь к тому, что происходило вокруг, места были незнакомые и мало ли что, и кто водился в этих краях, он замер в ожидании утра.


                XXXIV

И лишь только над землёй, оттесняя тьму, воцарил серый рассвет, Роберт уже был на ногах. «На ногах» это просто сказано, для того, чтобы оказаться на ногах, необходимо было совершить довольно  трудный и болезненный променад по пригнутым к земле веткам кустарника. Но все мучения остались позади, и Роберт ринулся в погоню за ушедшей вперёд повозкой. Жухлая трава вся была покрыта холодной  и скользкой изморозью, отчего казалось, что влаги в почве стало больше, и от этого  передвигаться по ней было затруднительно.


Повозку нагнал он только  часа через два, видать и её хозяева старались пройти болота в течение светлого времени суток. Намокшие ноги уже не чувствовались о холода отчего шаг стал неуверенным и шатким. Но прекращать движение было нельзя, пока идёшь, ноги не застынут окончательно. Оставалось лишь на мгновение, остановившись помахать то одной то  другой ногой, для возобновления кровообращения, а затем  двигаться дальше.
«Осилит дорогу, идущий!».


Повозку тянул тощий серо-грязного цвета вол. Был он, видать, стар и слаб, отчего сопровождающие его люди, упершись плечом в  задок повозки, помогали ему преодолевать путь. Толкали двое мужчин, старый и молодой.  А на повозке, среди  поднимающейся на неимоверную высоту рухляди, восседала женщина с ребенком на руках. По  обеим сторонам,  этой, покачивающейся из стороны в сторону, «движущейся горы», с трудом переставляя ноги, тащились   четыре маленькие фигурки, завернутые в рваные одеяла.


«Не торговый люд»,- подумалось Роберту, « видать нужда сорвала с места и гонит куда-то этих людей». Искать у них помощи было бессмысленно, отчего Роберт попытался обогнать процессию и продолжать путь самостоятельно. Но когда он поравнялся с повозкой,   вол, повинуясь голосу одного из мужчин, остановился, дети быстро, как могли, забрались под повозку, а мужчины насторожено глядя на проходящего Роберта, стали вытаскивать  из-под рухляди самодельные копья.


Люди были напуганы, что даже явно выраженный странник внушал им опасение. Да и что можно было ожидать от шатающихся без дела по свету, мужчин. Не ровен час нарвёшься на разбойника и душегуба.

Роберт, не останавливаясь, показал руки, в которых кроме деревянного посоха другого оружия не было, чем и успокоил  встревоженных селян. Именно селяне, в отличие от городских жителей, срываясь с места, стремятся всюду с  собою тащить весь свой скарб, не надеясь на то, что когда-нибудь на новом месте обзаведутся другим.

«Всё своё ношу с собой!»

Оставив позади себя измученного вола и людей, Роберт стал подниматься из низины на холм,  а когда он оказался на самой его вершине, то взгляду открылась  удивительная картина. Эта местность была в Италии плодороднейшей: этрусская равнина простирающаяся (между Фезулами и Арретией)  перед ним по осени давала большое количество зерна и всяких других плодов  земных. Здесь также было много скота.
Но по причине зимы, поля  стояли под изморозью, расширяя горизонты до возможных пределов, а скот содержался в крытом хлеву.


Но  сквозь муть времени, скованную историческими наблюдениями как бы прорывались отголоски тех событий, когда шесть тысяч солдат передового отряда римлян вышли из ущелья, в недрах которого воины Ганибала, «крошили» оставшиеся там легионы римского Консула Гая Фламиния.


Фламиния, построившего в своё время  «Цирк Фламиния» и «Фламиниеву дорогу». Во времена Роберта она называлась Равеннская дорога, соединяющая Рим и Аримин, что на севере Италии. Цирк же мало был чем известен, разве, тем, что на его месте согласно буллы римского  Папы  Павла IV с 1555 по 1888 года находилось римское гетто для евреев. И вот  в том ущелье  у Тразименского озера  в возрасте 43 лет погиб и сам Консул, пронзенный копьем всадника - инсубра (галльское племя) Дукария. Такова была по свидетельству Овидия, знаменитая битва у Тразименского озера произошедшая 22 июня.


Стоя на вершине холма, Роберт, сквозь столетия,  слышал крики и стоны, и  восходящее величие Квинта Фабиа Максима, избранного Диктатором общенародным голосованием.


Как часто ему приходили в сознание баталии прошлого. Еще, будучи мальчишкой, он, читая и перечитывая хроники, доставшиеся ему еще от деда,  грезил великими подвигами. Он знал наизусть все стихи о своём пра-прадеде имя, которого он носил. А также помнил многое из того, что происходило на белом свете не только с представителями его рода. Он сам мечтал о том, что когда станет старше, то выберет себе путь воина, и покроет своё имя славой передаваемое по роду от потомка к потомку.


А вон как оно повернулось! Ни славы тебе ни даже имени и того нет. Но вина ли в том его или же всё же « человек сам распоряжается своей судьбой»? Вот так  и распорядился! Только не понятно кто кем, или он ей, или она им…


Роберт стоял и наслаждался видом до тех пор, пока, скромное зимнее солнце  не разогнало утреннюю  хмару, осветив, и холм и  Роберта и поля, представшие его взору. Во всем было спокойствие и первозданное величие облагороженное руками и замыслами человека.


                XXXV

От умиротворенности  созерцанием  природы Роберта отвлёк  испуганный женский крик за спиной.  Видно случилось то, что могло случиться. Обернувшись в ту сторону, откуда пришёл, Роберт увидел  иную картину, чем наблюдал за мгновение до этого. Из-за неправильно навьюченной поклажи, оступившийся на скользком берегу болота вол, не смог удержаться и сам опрокинулся на бок и уронил повозку, на которой  всё так же восседала селянка.


Все оказались в холодной болотной жиже. Женщина сразу вскочила и, прижимая ребенка, попыталась выбраться на более твёрдую почву, но для это ей надо было обойти упавшую с повозки рухлядь, а сделать это самостоятельно она не могла. Мужчины растерявшись, бросились сначала спасать вола, но затем, услышав крик женщины, поспешили на помощь ей. Все также завернутые в одеяла дети как встревоженные чайки сновали по кромке воды, размахивая как крыльями отворотами одеял.


Ситуация представлялась если не безвыходная то уж не завидная, в первую очередь для вола, который самостоятельно из упряжи выбраться  не смог и в скором времени захлебнулся бы. Роберту,  ничего не оставалось делать, как ринуться на мощь попавшим в беду людям. И не смотря на скользкие от изморози откосы холма, он быстро преодолел  расстояние в  четверть стадии и первым делом бросился спасать вола, на ходу крикнув мужчинам, чтобы помогли женщине с ребенком.


Вот тут и пригодился нож, который он прихватил у пиратов во время последней с ними стычки. Перерезав постромки, он высвободил, уже скрывшегося под водой вола, подсунув под его шею свой посох. Вол жадно хватал воздух, раздувая ноздри, но встать, не пытался, так как на это у него не было сил. Тогда Роберт, придерживая вола за рог, подсунул посох под грудь животному и попытался его поднять. «Главное», - думал он, «чтобы посох выдержал».


Посох выдержал, да вот только поднять вола оказалось делом нелёгким. Ноги проваливались в илистое дно, и он терял опору. Тут бы самому  не пропасть. Но в пылу возни с волом Роберт об этом не задумывался. Мужчины уже приняли женщину и, усадив ей на небольшой пригорок стали снимать с неё обувку, для того, чтобы растереть ноги. И оба возились возле неё на время, забыв о том, что там, в одиночку борется с болотом совсем посторонний для них человек. И когда Роберт от натуги закричал в голос, тем помогая своему усилию, один из мужчин бросился ему на помощь.


И пока они тащили из болота вконец ослабшего вола, женщина, вновь ринулась в воду для спасения уже своего имущества. При помощи двух мальцов, бегавших по кромке болота, и принимавших у неё вещи, она частично  смогла это сделать. Но большая часть вещей так и сгинула  в  утрене - засверкавшей трясине.


Роберт настолько  измучился, выталкивая на сушу животное, что в последнем порыве откачнулся назад и  во весь свой рост упал на спину. Болотная жижа поглотила странника.
Не  сразу хозяева спасенного животного заметили исчезновение спасителя.


А тот, оказавшись под водой, вдруг ощутил такое спокойствие, что ему на миг показалось, что он приобрел свободу от этой бренной жизни. Так как бороться за неё не было ни какого желания, да в прочем и сил тоже не было.


Сквозь пелену мути Роберт не видел серого неба, всё оно сжалось до рвано-округлого просвета в  застоявшейся ряске. Но откуда-то  сверху в это миг упал луч солнца. Точнее в воду окунулось чье-то лицо обрамлённое солнечными лучами и сузив насмешливые глаза, отчего вокруг уголков глаз проявилось множество морщин-лучиков Готвил,  а это был он произнёс: «Нет, ты так запросто не расстанешься с этим миром. И не то, чтобы тебя ждёт исполнение собственной клятвы, а и по той причине, что не готово место для тебя как на верху, так и в низу. А ты сам понимаешь, между этими мирами существует только Земля». Его тираду прервала вдруг просунувшаяся через образ рука, она пошарила под водой и, натолкнувшись на хламиду на груди Роберта ухватив её, потянула последнего наверх. Наверх, к прежней жизни.


Вытащенный при помощи подоспевшего старика Роберт, был перевернут на живот, отчего из его  внутренностей полилась, смешиваясь с кашлем разогретая, мутная болотная вода. В висках стучал набат. Было такое ощущение, что в середине  груди расправился металлический ерш, которым чистили каминные трубы, и он своими иглами пронизал легкие снизу доверху. От резкой боли Роберт обмяк и потерял сознание. Что впрочем позволило свободно вытечь из него оставшейся жидкости, и он своими конвульсиями не разорвал себе легкие.


Дальше всё происходило как в тумане. Селяне разожгли костер и принялись сушить свои и спасенные вещи, вола отвели в сторону, туда, где  на замерзшей земле остались хоть и изрядно пожухлые, но вполне себе пригодные для него травы.
 

Целый день ушел у путников, чтобы привести себя в порядок и обсушиться и  сложить поклажу, сварить незамысловатую похлёбку и поесть. Вол, щипавший в отдалении траву, опустился  на том же месте, где стоял и, провалился в  блаженство сна.  Появившееся солнце несколько обогрело путников и вселило в них уверенность, что всё будет хорошо. Роберт также спал укрытый старым лоскутным одеялом и нарубленными у тропинки кустами. Край сооруженного над ним  полога  был поднят в сторону костра. Под этим навесом уместилась и  сидящая на срезанных ветках кустов женщина, кормившая младенца. Костер, поддуваемый ветерком, обильно гнал жар в их сторону.


К вечеру маленький отряд был готов выступить в путь. Но вол еще не был в состоянии тащить повозку, а Роберт не мог самостоятельно передвигаться. И тогда младший из мужчин предложив поискать помощи, сам и направился в ту сторону, где по их предположению могло находиться поселение.


Это оказалась небольшая деревенька, находящаяся  всего в трех или четырех льё от вынужденной стоянки  как раз на развилке болотной тропы и путевого тракта.


Деревенька насчитывала всего пять дворов, но в ней была харчевня и маленькая гостиница при ней. С грехом пополам, в три присеста, наши бедолаги оказались на тесном дворике позади харчевни. Вол прямиком устремился к поилке, а затем припал иссушенной мордой, к торчащему из деревянного корыта, сену.


Путники получили и еду и ночлег. А  расплатой за всё это был золотой крест, найденный на груди Роберта при раздевании его, после купания в болоте. Новые его спутники посчитали, что ему он вроде теперь не особенно и нужен, а вот им не мешало бы несколько дней отдохнуть, да в прочем у них и не было особого выбора. Кормить бесплатно  и предоставлять им место для отдыха  никто не собирался. И они это прекрасно понимали. Тем более у них на руках был маленький ребёнок.


В харчевне путники провели два дня к вечеру второго стали собираться, чтобы не злоупотреблять, пусть и оплаченным, гостеприимством и для того, что бы расходы на их приём не превысили стоимость полученного в счет уплаты золота. Роберта они по понятным причинам, брать с собой не собирались, отчего, чтобы не растягивать момент расставания, просто потихоньку растворились в наступившем вечере.


А тот все эти дни пролежал в забытьи. Хозяин харчевни рассудил, что если у путника такой богатый крест, то, стало быть, он не имеет нужды и в любом случае расплатится  с ним.  Ему уже приходилось встречаться с богатыми людьми, путешествующими в образе бродяг. Его это не касалось «у богатых свои причуды» и по этой причине, он даже рискнул улучшить уход за больным Робертом, в надежде на хорошее вознаграждение в будущем. За больным ухаживала племянница  хозяйки харчевни,  исполнявшая при ней роль служанки - девушка двадцати с небольшим лет.


Обтирая пылающего от жара Роберта, для чего ей приходилось раздевать больного наголо, она, неоднократно любуясь его сильным и подсохшим в испытаниях телом,  непроизвольно проникалась мыслью о возможном грехе.


И вот однажды когда, в очередной раз, протирая  голое тело Роберта холодной водой,  она вновь остановила свой взгляд на его чреслах, то её  рука непроизвольно  потянулась к ним. Она медленно погладила Роберта  и вдруг почувствовала, что под рукой что-то  напряглось и под действием природных сил стало подниматься. Лицо девушки покрыл жаркий румянец, а по спине прошла влажная волна, внизу живота  странно екнуло. Не обращая внимания на лежащего Роберта, она подсунула под подол руку, проверяя, что там могло так откликнуться. И только тогда,  когда   вынула руку, увидела направленный на неё взгляд больного.


Роберт, не очень понимая, что происходит, просто лежал и смотрел  на красную от смущения девушку. И если бы он хоть пошевелился или что-либо промолвил, то она непременно бы сорвалась и убежала. Но он лежал и смотрел, а она, набравшись смелости, припала губами к его груди... Дальше все произошло в соответствие с природой отношений мужчины и женщины. И не смотря на то, что Роберт был, слаб, а девушка нетерпелива, через какое-то время оба  откинулись на подстилке подбитой соломой - он опустошенный и успокоенный, она наполненная впечатлениями и признательностью.


Внизу загремели кастрюлями и, подскочив, девушка принялась спешно натягивать на себя до этого стремительно сброшенную одежду, для чего пришлось приложить некоторое усилие. Наконец справившись и с волнением и шнурками она, подхватив тазик с водой, выскользнула из комнаты. Роберт остался лежать, глядя в потолок, где  плясали отраженные от лужи во дворе и проникнувшие в комнату, солнечные лучи.


Девушка, которую звали Лора, каждый день поднималась к нему в комнату принося еду или лекарства, но больше близости между ними не было. Она, потупившись, старалась не встречаться  с ним взглядом, а Роберт ни на чём не настаивал.


Через неделю он чувствовал себя настолько уверенно, что смог сам подняться  с лежака и спуститься вниз. Хозяин при его появлении низко поклонился. Правда не настолько, чтобы уж совсем в пол, ведь он не знал, кто перед ним и какой у того статус. И то-то бы дивился, узнав, что в его верхней коморке пролеживает соломенный тюфяк сам герцог Нормандский. Пожалуй, даже не сколько бы удивился, сколько бы испугался. Ведь молва о Роберте-Дьяволе докатилась и до этих мест. Правда она была размыта расстоянием, и ей не хватало трагичности, но от этого она не стала менее значимой.


При всём желании отлежаться Роберт понимал, что это не только обременяет хозяев, но и делает его самого зависимым от них. В иное время он не особо бы обращал на все эти тонкости внимание, но нынче...


Нынче он, будучи бродягой, не имел чем расплатиться, но и ставить свои планы от превратностей судьбы не намеревался. Отчего в один из дней, когда он вроде как бы вышел прогуляться по окрестностям, не вернулся в харчевню, хотя служанке было строго-настрого наказано «не спускать с него глаз». Время было такое, когда все, если могли, пользовались другими и не особо обременяли свою совесть всякими там сомнениями. Важнее был процесс, чем его последствия.


                XXXVI

Далее он без приключений добрался до Рима. И Рим в конце февраля 1029 года  предстал перед ним в образе  искусственно нагромождённых каменных  глыб, где среди гулких улиц бродил порывистый ветер. Всё было громоздко, безвкусно и главное не особо и функционально, будто каждый из очередных властителей стремился не обустроить город, а увековечить себя в нём.


 Город был еще более чужой и неприветливый  чем Генуя, но в Генуе чувствовалась жизнь, а в этом городе больше напоминавшем склеп, время как бы замерло. Население города не более 30 тыс. человек преимущественно торговцы, военные и священники зачастую сидели каждый в  своём укрытие.


 Вечный город больше напоминал  город - казарму (таким, кстати, был и Карфаген), делясь на 12-ть (13-й  Транстеверин выходил за рамки города) округов находился в ведении   военных принадлежавших к партии седукеев не ниже в звании, чем капитан. Некоторые округа возглавляли начальники. Данная категория предводителей указывала на то, что данный округ находится под началом церкви (фарисеи).


Обратившись, к достаточно полному описанию Средневекового Рима и, уклада царившего в нём, вышедшего из-под пера  знаменитого  немецкого историка и культуролога  Фердинанда Грегоривиуса (1821- 1891), мы узнаем много чего такого, что в общеобразовательной школе узнать нам не только не придётся, а применяемый там материал уводит нас в иную от Рима сторону.


Грегоривиус пишет: «По отношении к улицам, по которым происходило более или менее значительное движение, в документах встречается выражение: via publica или communis, и уже в X веке существовала via Pontificalis, которая шла через Марсово поле к базилике Св. Петра. Эти беспорядочные улицы, из которых одни сохраняли направление, существовавшее в древности, а другие были проложены вновь среди развалин и куч щебня, должны были придать городу мрачный и странный вид. Случайно направленные и узкие, с опустелыми жилищами, они произвели бы на нас отталкивающее впечатление».


По большому счету Рим   в  течение  всех Средних веков влачил весьма жалкое существование. И этому способствовала:  с одной стороны оставшаяся от якобы античности  слава – Вечного города, дающая некий статус, который не очень приветствовался новой нарождающейся знатью, имеющей  плебейские  корни, и выдвинувшиеся в элиты благодаря торговым и разбойничьим промыслам. Как и с  другой стороны,  которая  определяла борьбу Папства с феодальными родами города Рима – Орсини, Колонна и пр.,  имевшими достаточную  независимость от влияния пап на их жизнь. К тому же римское папство вполне конкретно не воспринимало всевозможные  республиканские институты - коммуны, сенат и плебисцит. Вот почему для того, что бы ослабить влияние античного прошлого на настоящих жителей Рима большая часть, так называемых античных зданий были разобраны новыми  римскими хозяевами для постройки своих собственных апартаментов.


 И как отмечал впоследствии Грегориевиус: «В пустых сундуках императоров исчезали сокровища городов, принесенные в дар или полученные вымогательством, – исчезало то, что добывалось тяжким трудом колона, угнетаемого вассалами как светского, так и духовного звания, – исчезали и те имущества, которые конфисковались у множества лиц, восстававших против императорской власти. Набранные в северных странах и даже в славянских землях грубые императорские солдаты наводили ужас на сдержанных, одаренных от природы тонким чувством такта итальянцев, превосходивших изысканностью своего обхождения все народы во все эпохи. Естественно, что при виде грубой распущенности императорских солдат, считавших Италию только порабощенной провинцией их короля, итальянцы не могли не приходить в негодование, не могли не возмущаться тем, что страна их как будто обречена навеки нести на себе иго чужеземной власти и, преисполненные ненависти к чужеземцам, они постоянно подымали восстания в тех городах, которые лежали на пути императора. Но пылающие города, истоптанные поля, усеянные трупами людей дороги и переполненные государственными преступниками тюрьмы едва ли могли тронуть суровое сердце императора Средних веков».


Даже ныне всемирно известный  Капитолий в Средние века назывался Козьей горой, сюда выгоняли пасти скот, а   Форум носил название «Коровье поле». Нынче вряд ли кто укажет настоящее место данного сооружения,  само его место забылось, из  множества акведуков окружавших Цирк и Рынок уцелел всего один.


Я не берусь судить о правдивости информации о Форуме, но вполне себе как нормальный человек обратил внимание на то, что ранее до строительства на данной местности указанного сооружения были не только непроходимые болота, но и места захоронений своих сородичей многих окружавших территорию племен, преимущественно этрусской знати. С болотами как бы всё понятно, что тут церемониться, а вот с захоронением дела обстояли несколько сложнее.


Хотя как считается некто Луций Тарквиний Приск (якобы  означает «древний». На самом деле слово «прииск» - «priscus» означает «старый»)  из этрусского города Тарквиния, возводивший свой род к Гераклу  (род Бакхидов из семитского города Карфагена, что на севере Африки), пренебрёг традициями относительно мест захоронений.

Сей скорбный муж (настоящее имя Лукоман) не будучи чистокровным  этрусском  женился на Танаквиль - этруске по происхождению и древнеримской царицы по социальному положению, зная, что ему особо не светит подняться по социальной лестнице  (его отношение к Гераклу никто в серьёз не воспринимал), взял  имя города и тем и возвысился. Наверное, нет нужды разъяснять, кто и зачем берёт в качестве имени собственного название известной территории, являясь по сути безродным.

Кстати по факту постоянных передёргиваний имя Лукоман стали интерпретировать как «Повелитель, вождь» (lauchumu) с этрусского языка, на самом деле это имя означало «лука»- излучина, изгиб, а «ман» - человек. Человек изгиба, т.е. по простому «лучник». Рождённый от тарквинянки (?). Отсюда такие вот безродные космополиты плевать хотели и на существующие устои и на память предков.


С этим политическим деятелем, обманом  и посулами, завладевшим римским престолом, связанна еще одна легенда о том, как он в период военных действий против сабинян пожелал сразиться в деяниях с сабинянином птицегадателем - предсказателем по полёту птиц (а ведь только на Руси был такой способ предсказывать судьбу)  и проиграл. В результате чего авгуру Атту Навию (птицегадателю), был воздвигнут памятник в городе  Коммиция.


Итак, Луций Тарквиний осушил болота и построил на этом месте огромный Рынок (Comitium) и  Цирк, т.е. именно то, что приносит доход. Ну и заодно место для собраний Форум  (Forum). Тут надо отметить, что и сам Рим, раскинувшийся на семи холмах стали  огораживать стеной именно в период правления Луция Приска (окончены работы уже в период правления Сервия Туллия, зятя Луция Тарквиния, сына рабыни). Замечу и еще одну деталь, Форумами назывались преимущественно торговые территории,  а не то, что под этим подразумевают нынче. Одним словом «форум» это не то место где люди общаются, а то место где люди выторговывают себе лучшие условия.


Как мы уже упомянули выше, о Риме ходило большое количество легенд и небылиц преимущественно по причине отсутствия существенных и достоверных исторических документов. Как  собственно и  история основания самого города, как «две капли воды» похожа на основание большого количества городов, как в Европе, так и в  Азии и Африке. А именно отсутствие самобытности и стихийности появления и развития города.


И, нате вам, уже упомянутый немец Фердинанд Грегоровиус  вдруг стал обладателем «огромного количества» Средневековых документов. На основании которых, и появился его фундаментальный труд (6-то томов) «История города Рима в Средние века. Штутгард 1875г (перевод Савина В.И. 1888г.). Но по сути Грегоровиус не был историком. Он был весьма талантливым  писателем «на исторические темы» (см. его работы).


Исследуя свидетельства  и « многочисленные документы» Грегоровиус приходит тем не менее  к примечательному выводу: "Чтобы написать историю города и увековечить его замечательную судьбу со времени Пипина и Карла, не нашлось ни одного летописца. Германия, Франция и даже Южная Италия ... дали нам в наследие большое число хроник; но Римские монахи были настолько безучастными к истории своего города, что события, происходившие в нём в эту эпоху, остались для нас окутанными полнейшим мраком»  (т.3, с.125-126).


 Вот этот Рим, погруженный в «полнейший исторический  мрак»,  сумрачный каменный  город, окутанный таким количеством легенд и мифов, что в них не способен разобраться ни один человек, встретил Роберта хмурым, дождливым днём.  Дождь начался еще тогда когда кавалькада из восемнадцати всадников во главе с дожем и сопровождавший их обоз, к которому примкнул и Роберт, были на подступах к городу. На дворе стоял февраль месяц по недавно принятому календарю.


И надо сказать, что специалисты  с некоторых пор  и не пытаются разгадывать загадки города, так как каждое мало-мальски объемное исследование  удваивает количество этих мифов, чем больше запутывает существо дела. А  началась сия неразбериха с того момента как представители школы фальсификаторов Скалигера опрокинули Средние  истории человечества в  «Темные века», по той причине, что по данному периоду почти полностью отсутствуют материальные, т.е. письменные доказательства. Тот кто вознамерится найти хоть какие-то достоверные источники относительно приписываемому Риму имени «просвещенного города» будет весьма разочарован, ибо нет ни одного свидетельства того времени, что в Риме были библиотеки или вообще какие либо монастыри занимались изучениями и переписками «древних» документов. А между тем в это же время в Германии и во Франции прилагались невероятные усилия к тому, чтобы создать коллекции книг. Духовенство Рима, если только оно способно было вообще читать и давать объяснения, ограничивало все свои знания пониманием Символа веры, Евангелия и Посланий Апостолов.


О математике, астрономии и физике  вообще говорить не приходилось, такого не было и в помине. Все классическое образование сводилось к жалкому знанию одной «грамматики». Эта наука, без сомнения, должна была иметь большое значение в эпоху, когда литературные произведения непрестанно грешили против грамматических правил и когда народный язык создавался разложением всех законов латинской речи. Кстати весьма неплохо обстояло дело с арифметикой. И этот интерес был вполне профессиональным, т.е. культивировался только в среде торговых сообществ.
Вот и думайте, кто и зачем основал данный город, при этом в полную силу эксплуатируя греческое историческое (якобы античное) наследие, переименовывая и переозначивая разные мифологические и исторические факты.


Сегодня, достоверно не выяснить на каких историографических тропах и тропинках Римская империя « подмяла»  под себя историю Греции и Италии (Апенинский полуостров все же исторически территория италийцев). Не тогда ли когда Рим, возвеличившись  своими Папами, стремился «узаконить» своё имперское устремление насаждением вездесущей Священной Римской Империи? Но сиё есть лишь  амбиции  отдельных религиозных деятелей управлять всеми землями Европы, выраженные в написании всевозможных «свидетельств»,  интерпретируемые последующими исследователями  с политической властью  в Средние века, для  чего не особо совестясь всеми силами, занимались фальсификацией. При этом основные материалы, и артефакты, говорящие  об истинном положении вещей, не уничтожались, как это можно было предположить по логике вещей и событий, а фундаментально скрывались. Видать «чувствовала кошка, чьё мясо съела». Так или иначе, не покидала их мысль о возможной расплате за данные деяния. Ибо предполагали они жить вечно, когда как ультраправые, уничтожают всё что им не « по сердцу» (души то нет) к вечной жизни не стремятся. Отсюда не только не думают о наказании, но и о том, что все, что сделано руками человека всё равно как вода «дырочку найдёт»  т.е. рано или поздно проявится. Что говорит об их  бесперспективности, но  и  о бессмысленности их идей.


Что касается Римской мифологии, то согласно мнению большинства историков, мифы в Древнем Риме появились лишь под влиянием этрусской и греческой мифологии. И опирались они в своих творческих потугах на так называемую Книгу Жрецов «Индигитаменты». Противников этой теории не устраивало лишь одно, что римская мифология (вроде как древнего государственного образования) принадлежит жрецам,  а не народу. Ведь это позволяет утверждать, что Римской империи как таковой не было вовсе, её просто придумали. Подобным образом обстоят дела и относительно «Древнего Египта» и «Древнего Китая».


Как от всего этого был далёк наш герой, мы не знаем, но по какой-то причине он шел именно в Рим. Или уже тогда была  вполне актуальна поговорка «Все дороги ведут в Рим»? Роберт появился в Риме через два года после коронации  салийца Конрада II и его жены Гизелы   совершенной с большим торжеством Иоанном XIX  26 марта 1027 г. в базилике Св. Петра в присутствии Рудольфа III, короля бургундского, и Канута, короля Англии и Дании.


 Еще годом  раньше  весной 1026 года Конрад II принял в Милане из рук Гериберта железную корону и возложил ее на себя. Он  исходил из того положения, что каждый германский король есть вместе с тем государь Италии и император римлян. Этот взгляд был поддержан епископами. Иоанн XIX так же не замедлил обратиться к Конраду и отправил к нему послами епископа г. Порто и Беризо, римлянина из Marmorata. Послы вручили Конраду знамя св. Петра, которое должно было сопутствовать Конраду в его войне с венграми, и письма, в которых папа удостоверял, что императорская корона обеспечена за Конрадом.
Коронация закончилась массовой резнёй, в которой от рук германских  и славянских наёмников погибло множество римлян.


На тот момент в  Риме не существовало такого гражданского элемента, который можно было бы считать основой  светского правопорядка. Как в  самом Риме, так  и в областях, примыкавших к городу, по-прежнему были только  ленные вассалы церкви, представлявшие могущественные фамилии. В качестве патрициев они господствовали над Римом  в первую половину XI века, назначали пап из своей среды, что, по сути,  сделало Святой престол родовым достоянием. Но затем последовала замечательная реакция, и римская церковь с изумительной быстротой достигла всемирного могущества. И способствовало этому то, что германские короли не желали терпеть вседозволенность патрициата и, присоединив его к своей короне они, под страхом уничтожения, лишили его власти, тем, что власть над городом давала им  и право на замещение Святого престола. Как мы видим, реализовался принцип ортодоксальности  (разрешённое Ордой, т.е. военной силой). Так начиная с 11 века, римский патрициат получил всемирно-историческое значение.


Для церкви, стремившейся к освобождению от влияния патрициата, такой подход был весьма кстати, так как  это обстоятельство и составило ближайшую задачу борьбы её с государственной властью.  Теперь Папы не должны были назначаться ни магнатами, ни королями; избрание пап должно было происходить свободно, при участии только одного духовенства.


Данные преобразования   послужили поводом к изданию известного избирательного закона Николая II и к учреждению коллегии кардиналов. На этом заканчивается долгие междуусобные войны между церковью и государством. Но до возникновения республик еще дело не дошло.


Попой на тот момент в Риме значился  Иоанн XIX- граф  Роман Тосколо (один из самых могущественных родов в Италии в 10-12 веках). Взяв в начале 10 века контроль над властью в Риме, Тускулумские графы придумали как «примирить» гражданскую и религиозную власти в Святом городе: один из членов семьи становился папой (религиозный лидер), а второй консулом (гражданский лидер). При этом было общепринято, чтобы папа выбирался из знати Рима (noble-papacy).


Иоанн, будучи  еще светским вельможей,  просто купил под себя  папский престол, который занимал перед тем его брат,  Бенедикт VIII. Именно он, Иоанн XIX,  короновал Конрода II Императором Священной Римской Империи.


Трогало ли всё это сердце Роберта, я не знаю, но то, что он сделал всё, чтобы покинуть этот за два дня надоевший ему город я знаю наверняка. Не мог не надоесть склеп, где каждый камень кричал о многочисленных жертвах как религиозного, так и светского порядка.


                XXXVII

Много в Италии и источников воды. Крупнейшая река полуострова – Падус (по-гречески Эридан, по  евр. - Иордан) – несёт свои воды в Адриатическое море. Её притоки полноводны:
-слева впадает Тицин, Дурия (Dauria) Большая и Малая; справа – Парма и Требия. Все притоки судоходны.

На всей протяженности русел раскинулись сочные пастбища. Кроме Падуса, в Адриатику впадают Рубикон, Метавр и Ауфид. Реки Арно, Лирис, Тибр и Вольтурн направляют свои воды в Тирренское море. С началом таяния горных вершин Апеннин связаны и  разливы рек, которые приводят к заболачиванию окрестностей. Крупнейшие из  болот - Тосканское и Помптинское считаются практически непроходимыми.


Роберт намеревался, чтобы не искушать судьбу, попасть в Антиохию сухопутным путём, который пролегал из  Рима  в Ареццию, далее в  Константинополь через  Ариминум, Аквипею, Сисцию и Сингидун, а также  через Неаполь, Адриаполь и Византию. Из Константинополя  нужно было, переправившись через пролив в Никомедии, двигаться  или в сторону Сирии или  попасть в Антиохию через Анкиру, Цезарею и Тарс. Именно этим путем  через Тарс, Роберт и  предполагал достичь намеченной цели.
Предварительно, за день своего прощания с городом Роберт зашел в церковь Санта-Мария-ин-Градилес, которая до той поры, как он её посетил, была  освещена в церковь Санта-Мария-Эгициана и просуществовала с этим названием якобы  почти до конца 9 века. На самом деле за этим христианским храмом  был сокрыт  храм Портуна.

Я несколько отвлёкся, а между тем Роберт уже покинул Рим.


По входу из Рима (провинция Лацио)  наш герой устремился, если так можно обозначить передвижение пешего человека, вверх (к истоку) по берегу к Тибра в направлении Арецция (Ареццо провинция Умбрия- 217 км),. Пройдя некоторое расстояние он обратил внимание на то, что в указанном направлении не было вездесущих «римских дорог», и тем не менее путь (нынче траса А1) до Арецция был обустроен и не требовал  от путника особых усилий в его преодолении. Это говорило лишь о том, что места были «весьма хожеными» и обжитыми, отчего и не требовалось обустройство специальных « военных» дорог.


Сам город  Арецция представлял собою смесь деревни и постоялого двора. Отсутствие дворов делало его таковым. Хотя, к слову надо сказать, в самой середине  плутливых узких улочек, всё  ж таки возвышалась одна, одинокая, церковь.


Иногда ныне существующие храмы, коими изобилует нынешний Ареццо, исследователи «выстраивают» на древних фундаментах языческих храмов. Но это не соответствует действительности. Все (или большинство храмов) стоят на своих собственных изначальных фундаментах. Но так как почти за восемьсот летнее существование они многократно перестраивались  как в архитектурном виде, так и внутреннем содержании, то нынче кажется, что оставшийся фундамент « принадлежал языческому храму». Дело в том, что само расположение улиц и стоящих на них домов не позволяет с полной уверенностью утверждать, что город «древний», так как вся его архитектурная планировка в достаточной мере выверена и линейна, даже узкие « старинные улицы».


Город вырос сразу и планируемо, на месте древнего этрусского поселения Аритим. После якобы захвата данной территории будущей  Римской Империей. Последняя, сделала его своим  главным бастионом на пути в Рим, с севера. Думается  таковым он задумывался с самого своего основания, Более того данную точку зрения подтверждают и существующие в древности в этом городе специфические ремесла, постоянно соседствующие с армейскими подразделениями это кожевенное, гончарное и  металлообработка.


Любопытная деталь, на которую обращают внимание вдумчивые туристы в наше время, это наличие в Средневековых зданиях двух дверей. Одна, из них, и выше и шире. Данную дверь называли «Ostium mortuus» (Дверь мертвых). В настоящее время её наличие объясняют тем, что якобы через эту дверь выносили мертвых (большая ширина понятна, но большая высота не объяснима) отчего эти двери в повседневной жизни были закрыты. Но мало кто может объяснить, почему за данной дверью находится, как правило, или хлев или конюшня. В то же время над многими дверьми имеется фрески отображающие рыцаря в полном вооружении на коне.
 

Именно через эти двери при отсутствии просветов между домов всадники, сидя на лошади верхом, проникали на улицу. Кстати всадника идущего на войну называли  defuncti - «мертвец», а когда он умирал в постели то определяли его как  mortuus  «покойник»- успокоившийся (mitescere ), от славянского слова «мртев», берущего начало от слова русов «мера».


 Обнаруженная Робертом Церковь Санта-Мария-делла-Пьеве или Церковь Успения Пресвятой Девы Марии (Pieve di Santa Maria Assunta, Santa Maria della Pieve di Arezzo),  выстроенная всего за два десятка лет до его появлении в городе, заинтересовала последнего не по причине принадлежности к христианству, а именно своим расположением. Она в некоторой степени была как бы вершиной городской архитектуры. Что лишний раз убеждает нас в том, что город формировался совсем недавно с учетом возможного устройство церковного здания или же вокруг уже имеющегося для этих целей сооружения (я лично, склоняюсь к последнему варианту).


В пользу последнего варианта говорит и то, что церковь была обращена к городу не входом, а своей задней частью. Видать не смогли её архитектурно переориентировать в период переориентации городских улиц относительно Римского направления.


Это сегодня она многажды перестроенная, больше напоминает аркаду Колизея  с его коринфскими  капителями и встроенными  колоннами, особенно задняя часть храма (апсида), выходящая на главную площадь города, чем религиозное учреждение. Именно за такое количество необоснованно встроенных проёмов храм получил в народе название  «Церковь ста дыр» (преимущественно из-за окон колокольни). Первичный  же её вид больше напоминал  Пасху, т.е.  двухуровнево - секторное сооружение, состоящее из одного почти глухого этажа с надстроенным над ним нефом в котором и были выполнены проемы, пропускающие во- внутрь храма, свет. Такими по большому счету были почти все христианские храмы   до конца  12 века, когда каждый храм стал отличаться от прочих тем, что в его строительстве принимал участие профессиональный архитектор.


Роберт как глава целого Герцогства имел представление не только о строительстве, но и о планировке городских улиц, что всегда при нахождении  в каком-либо городе, в первую очередь интересовало его относительно первичности идеи появления поселения. Или оно появлялось стихийно,  и развивалось эволюционным путём, то ли оно появлялось по чьей-то задумке и  выстраивалось по определенному плану.


Аррецио будучи старинным посёлком как город, как уже было отмечено, выстраивался по определенному плану. И в данном плане  даже при беглом взгляде можно было увидеть « руку военного». Военные (для размещения войск)  города встраиваются по линейному  принципу, чтобы каждая прямая улица вела не только к центру города (для надобности общего сбора) но и выводила из города. Купеческие города (огороды) строились по принципу извилистости улиц необходимых в случае нападения врага не только задерживать онного, но  и давало населению время для мобилизации. При этом каждый поворот улицы представлял собой локальный оборонительный рубеж, с выступающим (пусть и жилым строением) углом, из которого можно было держать в поле зрения два отрезка изгибающейся улицы.


Кстати улицы старинных городов в Африке при появлении там народов Азии и Европы стали выстраиваться по такому же принципу, когда как до этого момента все поселения Африканского континента выстраивались по принципу круга:  в центре площадь по кругу от неё жилые сооружения. Задняя часть жилищ образовывала оборонительную линию. Первыми под натиск атакующих попадали именно жилые строения, содержимое которых порою уничтожалось полностью. Отсюда ментальность африканцев, не иметь ни какого, дорогого (требуемого большого времени и мастерства выделки) имущества.


Возвращаясь к церкви Успения надо отметить, что еще не началось строительство «из всего что было», что мы наблюдаем в данной церкви сегодня, особенно в природе разнокалиберных колон. И как мы уже отметили, заинтересовался Роберт тем, что она стояла не как подобает порядочному святилищу, ибо её вход находился  с пустыря с западной стороны (здесь нынче Итальянская улица). Но и тем, что разглядывая терракотовые фигурки означающие  календарь, над входом, Роберт который уже имел представление о традициях  христианства, не мог понять, почему  выполненный на фронтоне в лютене центрального портала календарь представлен в так сказать, языческом исполнении. Сегодня между  расположением месяцев красуется  барельеф Богородицы с ангелами, во времена Роберта там еще находилось изображение солнца, с длиной  лучей соответствующих длине дневных фаз каждого месяца в году.


Терракотовые фигурки располагались таким образом, что вместе:  на левой стороне находились изображения  октября, ноября и декабря (наверху), января, февраля и марта (внизу).
На правой стороне: наверху - апрель, май, июнь. Внизу - июль, август, сентябрь. Это расположение четко  указывало на то, кому принадлежал данный календарь. И ни как не христианской церкви. Ведь именно в нём определенны фазы Равноденствия и Солнцестояния и следующие за ними праздники. И в такой последовательности, которая в Европе по факту сопоставления с природным явлением не встречается, разве, что в северных странах.

Пройдя по пыльной улочке между двух, стоящих как принято в данном городе, удлиненных домов, Роберт, поворачивая к входу в церковь, обратил внимание на то, что за ним следует какой-то человек. Тот был одет  в шап (плащ с капюшоном) приличествующий  страннику  и в руках держал узловатую палку. Но палка была атрибутом монахов и пилигримов, когда незнакомец  был одет в  шап большей длины, чем у странников или у монахов. Роберт предположил, что такой плащ мог носить спешившийся всадник. И это было первое несоответствие, на которое обратил внимание его пытливый ум. Тем более что и капюшон, не смотря на солнечный день, был надет не только на голову, но и глубоко надвинут на лицо.


Поначалу Роберт не обращал на это внимание, мало ли кому то, как и ему, захотелось посетить старую церковь. Но когда он, остановившись у входа, разглядывал терракотовые фигурки календаря, шедший за ним человек остановился в отдалении и сделал вид что рассматривает дверной проём одного из домов.


Вот уж что не имело особого смысла, так это таращиться на закрытые двери, отчего Роберту этот момент показался весьма подозрительным. Но считая, что может и ошибаться решил, не привлекая внимания посмотреть, как дальше будут развиваться события.


Изучив увиденный над входом  календарь Роберт, вошел вовнутрь, хотя уже был уверен в том, что в  самой  этой старой церкви нет ничего  интересного, разве, что имеющееся там распятие. Которого, впрочем «на месте» не оказалось. А незнакомец привлекший его внимание на улице в церковь, как того требовала логика его поведения, не вошёл.

 Когда, как и для чего многожды перестраивалась данная церковь,  является по сути проблемой самой церкви. Ничему этому еще свидетелем Роберт не был ему бы свои проблемы решить, куда ему до проблем Церкви.

А одна из таких проблем « нарисовалась» сразу, как он вышел из церкви
Успения Пресвятой Девы Марии. Рядом с уже видимым им ранее незнакомцем стояли стражники. Они окружили человека в плаще и с явным вниманием выслушивали его наставления. Они неподдельно засуетились, когда Роберт, вдруг внезапно вышел прямо на них.

Герцога Нормандии и бывшего  разбойника стражей напугать было трудно тем более он знал что она, как правило, состоит не из профессиональных военных а из самих же граждан города, несущих повинность по сохранению порядка на улицах города.
 Один из стражей видать бывший за старшего, совладав с собой обратился к Роберту: «Синьор! Как представитель местного магистрата я хотел бы поинтересоваться целью вашего визита в наш город».

Начало было многообещающим, отчего Роберт уже было заскучавший, решил развлечься:"Если уважаемый страж городского порядка желает поинтересоваться целью моего визита, то я могу ответить, удовлетворив его желание, что в городе я мимоходом. Направляюсь в достопочтенный  город Дамаск и далее через Багдад по пути паломничества в Святые места".

Лучше бы он не упоминал о Багдаде.

«Стало быть, вы утверждаете, что следуете через наш город в Багдад?» - переспросил страж

«Я не утверждаю...»,- начал, было,   Роберт, но его прервал отделившийся от стены и ранее в разговоре инее принимавший участия человек в шапе.

«Если вы достопочтенный Гуерино всякий раз будете интересоваться у подозрительного человека, куда и зачем он следует, то думаю, что вы зря носите своё имя «защищающий», так как вам больше подходит имя Гуидо, т.е. «дремучий».
 
Тот кого назвали Гуерино, довольно крупного телосложения  с большим животом мужчина,  от обиды залился краской  и неловко пожал плечами:«А я что, по вашему сударь, должен не давая возможности человеку высказаться прямо, хватать его?», затем гордо расправив грудь он закончил, «вы не являетесь ни моим господином, ни тем более моим командиром, отчего я буду делать так как посчитаю нужным» и он демонстративно отвернулся от говорящего в плаще.

Роберт понял, что его задержание инициировал этот самый «спешившийся всадник», но какие цели тот преследовал он пока понять не мог, отчего решил продолжить «игру в прятки».

«Узнав ваше имя, достопочтенный Гуерино, я вижу, что дело охраны городского спокойствия в надежных руках. Отчего я, вполне доверяя такому синьору,  скажу, что ничего в мыслях не имею такого, чтобы можно было опасаться за жизнь и благополучие вашего гостеприимного города».

Приободренный словами странника, страж достоинства, приосанился и уже более миролюбиво добавил, указав в сторону синьора в капюшоне:
«Сей синьор считает, что вы являетесь  шпионом и засланы в наш город с определенной целью разведать пути подходов и способы преодоления нашей обороны в пользу наших противников...

«Вот брехло!»,- не выдержал человек в шапе, и откуда-то из под плаща вдруг появился короткий римский меч гладиус, какой носили служившие в римских когортах славяне, преимущественно в должности командиров.


Даже при беглом взгляде на оружие Роберт узнал в нём, по отсутствию характерной « талии» на лезвии и часто встречающийся в его краях фулхейм (самая короткая  разновидность гладиуса по латински «фулхэм»).
«Будет тыкать»,- пронеслось в голове Роберта  и он, незаметно, для пущей надёжности подтянул полу своего плаща, набросив её на руку.


Данное движение не укрылось от глаз его соперника, он сразу понял, что перед ним не простой пилигрим, что в свою очередь углубило его подозрение насчет «невзрачного бродяжки».
Нападать незнакомец сразу не стал, а пройдя за спину Роберту вынудил того повернуться спиной к страже.

«Хорошо»,- подумал тот в свою очередь, « делаешь правильно, а как тебе это ...?»
И он, заканчивая мысль, вдруг сделал вокруг собственной оси резкий поворот, одновременно взмахнув свободной полой плаща, от чего та трепыхаясь пронеслась перед лицами оторопевших от развивающиеся событий стражников, вынудив их отступить.

Те, видя начавшуюся карусель и не понимая её значения, просто, не мешкая, переместились на сторону человека в шапе, чем создали ему проблемы в возможности маневра.


 Все слова которые мог сказать этот странный человек, отразились на его лице, что вызвало естественную улыбку у Роберта и он, уже не опасаясь, повернувшись спиной к сопернику и страже, направился вниз по улице. Вверх ему путь преграждали стражники и обозлённый незнакомец, а вниз ловчее было избежать нападения сзади.

Нападения не последовало, видно человек преследовавший Роберта понимал, что будет выглядеть смешно, да и объясняться с этими тугодумами стражниками придётся, чего он вообще не желал.


Роберт, не слыша за собой движения, пошел более спокойно и расслабленно. Но он ни как не мог понять, что это было, и почему его приняли за шпиона. Мало ли кто бродит по дорогам Европы и если всех подозревать, можно скатиться во всеобщую «охоту за привидениями». А это не только накладно, но и создаёт большие неудобства во взаимоотношениях целых стран. Европа территория маленькая и густонаселенная, отчего проблемы, хоть  и надуманные,  одних становятся неудобством для  всех.

Роберт уходя от места стычки понимал, что те кто преследует его по каким-то причинам не оставят его и даже повод найдут более существенный чем обвинение пилигрима в шпионаже. Он даже где-то слышал о, так называемой тайной стражи (пятая стража), основанной в Риме  - вергилия, которая в отличие от стражи явной (вигилия - бдение) занималась тем, что искала чужие подвохи, но не придал этому особого значения. А как видно зря.


Теперь предстояло или поскорее убираться  из города, или выяснить в чем причина такого внимания к нему. Благоразумнее было всё же покинуть сей «гостеприимный» город, что Роберт не мешкая и, выполнил.

Продолжение следует...