25/05/2019. Легенда о Егере.
(роман)
Глава-9.
Х Х Х
После собрания в загородном доме барона Штириха, на другой день, на службе, полицмейстер иронично заметил следователю Садко, что они теперь тоже своего рода тайное общество.
- Точно так, только устава, клятвы и председателя не хватает! – в тон ему, отшутился Глеб Сергеич, когда они столкнулись в дежурной части, и отошли к нагретому июльским солнцем окну с цветами в горшках.
- А мы так, без председателя! – сцепив руки у пояса, закончил шутку Белугин, а затем в полголоса переспросил – Ну, и как вам мои молодцы?
- Как я и ожидал, ребята обстрелянные, и на жизнь смотрят даже серьёзнее меня, приятно осознавать что я не ошибся в своих расчётах…
- Как на ваш взгляд, не сильно они нашего барона потрепали? – убрав руки за спину, справился полковник.
- Переживёт! – коротко и чуть сдвинув брови ответил Садко, глядя на шейный крест у собеседника.
- Я тоже так думаю! - кивнул Белугин, а затем снова спросил – Глеб Сергеич, я прошу правильно меня понять и не принимать ничего на свой счёт, но, я хочу ещё раз вас спросить, вы твёрдо решили присоединиться к нам, и не передумаете?
- Нет Вадим Григорич, я с вами, по крайней мере, пока не кончим это дело – уверенно ответил Садко.
- Ну что же, это разумно, да признаться после того как мы с божьей помощью Асмодея того сничьтожим, мы все станем вести прежний образ жизни, ловить уголовных, и никаких тайных операций, если конечно долг не позовёт.
- Вадим Григорич, с нашей стороны ожидается чего-либо, в ближайшие дни? – уже обычным, но всё таким же тихим голосом, поинтересовался Садко, бросив взгляд на корпевшего над бумагами дежурного.
- Как вам сказать? Я верно, ожидаю известий от своего человека, о той дьявольской игре в «Апостолов», мне должны сообщить по крайней мере когда она состоится, а там возможно заранее станет известен и новый палач…
- А место?
- Тут сложнее, но чем один чёрт не шутит, когда другой чёрт, с его женой мутит? Дождусь сведений, тогда вместе с вами и поломаем головы как тут быть, и что предпринять?
- Добро…
В тот же день, сразу после обеда, полицмейстер получил весточку от агента Шёпота, где тот коротко уведомил шефа, что произошли интересные события, и он будет ожидать в саду у самого полицмейстера.
- Хм, ловок шельма! – хмыкнул Белугин, сжигая послание на свече. Выйдя в сад, полковник прошёл меж деревьев шагов 20-ть, и приметил знакомую фигуру агента, одетого купчиком. Шёпот вышел из-за куста жёлтой акации и кивком головы поприветствовал патрона. Белугин подойдя ближе поздоровался за руку, и коротко спросил.
- Ну приятель, выкладывай что там у тебя?
- Вчера вечером, неожиданно был объявлен отбор на игру. Мы у Долговцева в картишки резались. Заброшенный дом на Окольничьей №37, окраина. Всего было 18-ть душ. На сей раз мне свезло, и я попал на игру…
- Это уже интересно – слегка напрягся полицмейстер.
- Интересное впереди Вадим Григорич – хмыкнул Шёпот – сразу после отбора, состоялась игра!
- Что-что? – искренне удивился Белугин, изумлённо глядя на агента – Так вдруг, после отбора? С чего бы это?
- Думаю Асмодей нервничает и в большом опасении – пояснил Шёпот и продолжил – Палачом стал Климентий Стасюра, его дом у рынка близ дороги. На другой день не теряя времени, я навестил его, после того как курьер в виде монашки, передал ему конверт. Времени на размышления не было, я изъял конверт и устранил палача. В конверте были ваши данные, господин полковник! – Шёпот вытянул из внутреннего кармана помятый конверт и передал. Полицмейстер молча принял его, и заглянув внутрь, быстро проглядел.
- Хм, я признаться чего-то подобного на свой счёт от него ожидал – задумчиво заговорил полковник пряча конверт – Молодец, действовал верно, действуй и впредь так же, нельзя давать им шансов. Дня через три, я направлю полицию в тот дом, тело забрать. А пока пусть Асмодей, голову себе поломает, от чего это его палач, дела не делает?
- А не лучше ли ночью, часа в три, с верными людьми навестить тот дом, да прибрать тело, пусть они его ждут до турецкой пасхи! – прикинув что-то, предложил Шёпот.
- А это неплохая идея, пожалуй так и надо сделать – задумчиво согласился полицмейстер.
- И вот ещё – агент достал из кармана сложенный в двое лист – тут данные тех, кого я узнал на игре.
- Благодарю, уродов в нашей картотеке становиться всё больше! – бросил полковник, наскоро пробежав глазами бумагу – Что-то этого Асмодея насторожило братец, постарайся узнать что именно!
- Постараюсь! – кивну Шёпот, и тихо исчез среди зелени. Полковник постояв пару минут, вернулся в дом.
У Сан Саныча с Пал Палычем, настал наконец день свободы. Куценко найдя их в дежурном кабаке, сообщил им что они могут возвращаться на Судейскую.
- Слава богу! – облегчённо выдохнул Сан Саныч.
- Наконец-то закончились наши мытарства с молебном! – поддержал друга второй напарник. И вот теперь, они оба паковали сундуки и складывали корзины, а извозчик роль которого играл Зорких, спокойно ждал у ворот. Добрейшая Агафья Ильинична коротко всплеснула руками, узнавши что её благонамеренные жильцы съезжают.
- Ох батюшки, да как же это, благодетели? А я-то хотела с сего дня читать вам на ночь «Жите протопопа Аввакума»! вот не задача-то!
- И не говорите – отдуваясь махнул рукой Сан Саныч, ставя корзину на сундучок – Я вот с места не сойти, всю жизнь мечтал устроить себе на ночь, протопопские читки! Да сорвалось дело…
- Да-да, я вот тоже сам не свой, от того что не узнаю, как он там было, у того Аввакума-то! – горестно вздохнул и Пал Палыч. Они вынесли багаж, увязали его сзади, запрыгнули в пролётку, и торопливо бросили кучеру.
- Очень быстро Зоркий! Спехом приятель!
Экипаж фыркнул, щёлкнул кнутом, и сорвавшись с места, покатил прочь. Уже дома, оба благонравственных прихожанина, выпив по стакану вина, рассказали товарищам о своих днях, проведённых как они выразились, в «мучной богадельне».
- Бедняги, такое пережить! – картинно вздохнул Уличев покачивая головой.
- И не говори, мученики! – хлопнув стаканчик вина, поддержал друга Кубанин.
- Взаймы взяли! – хмыкнул Сан Саныч, удобно развалясь в кресле.
Поязвив ещё немного, Уличев коротко поведал новообретённым братьям все подробности недавнего вечернего совещания в доме барона Штириха. Сан Саныч удивлённо поднял брови.
- Ух ты, это значит Садко теперь в нашем батальоне? Жаль что поздновато он хватился, но делать нечего, лучше так чем никак, а Садко мужчина талантливый, думаю будет нам полезен.
- Да – кивнул головой Неждан уже с абсолютно серьёзным лицом – когда так страшно и нелепо потеряешь любимую женщину, и тебе ясно видно, что ничего подобного в твоей жизни уже не будет, то сделаешь всё чтобы свершить возмездие, и законное и незаконное…
Вскоре после обеда, жильцов секретного дома навестил их командир, представ в том же маскараде. Расположились снова на верху, в комнате с шахматами, к коим Белугин по своему обыкновению и приступил, стоя у столика с ними, пока все прочие расселись на стулья и кресла, с самыми сосредоточенными лицами.
- Итак друзья – тихо но отчётливо начал Белугин, делая ход белой пешкой – после задушевного разговора с господами Бакуниным и Гусяйским, мы можно сказать, предотвратили гибель целого дома Беловых, это хорошо – полицмейстер потянулся за чёрной пешкой, и сделал ей встречный ход – Господа ворюги и вольтерьянцы, выложили нам теперешний псевдоним Асмодея, он у нас Платонов, Михаил Семёныч – Белугин опять обменялся пешечными ходами, и сам шагнул в сторону.
- Подумав друзья мои, я решил, что двое или трое из вас, на одном из наших экипажей, приклеиваетесь к Гокке намертво днём и ночью, и дух из вас вон, но должны через неё выйти на Платонова-Асмодея. Предвидя вопрос, скажу что им может быть любой ранее не знакомый вам мужчина, в наших летах…
Полицмейстер снова шагнул в сторону, успев перед тем вывести на поле белую ладью и чёрного коня.
- Платоновым может оказаться любой горожанин, от чистильщика обуви, до держателя салона, Асмодей не щепетилен в выборе масок и личин. Ваша задача выследить её, но не торчать у домов с салонами и раутами, светские вояжи отследят иные люди. Платонов как мне думается, держится где-то в городе особняком. Вряд ли этот бес, снимает квартиру, скорее всего он занимает целый дом, купленный через подставное лицо, в отдельном доме больше пространства для манёвра, и легче уйти, либо отбиваться. В общем коли к делу подходить с головой, то не так уж и сложно будет выследить эту гадюку, и вычислить Асмодея-Платонова…
- Вадим Григорич – подал голос Уличев, перебирая что-то в уме – а ты нам как-то говорил что люди ваши, уже следившие за ней, упоминали в рапортах те места, где эта Гокке бывать изволила. Ну а чем чёрт не шутит, взять тебе да проглядеть их по новой да по внимательней. Ну фамилия-то Платонов мелькнёт вряд ли, а вот люди на коих раньше и внимания не обращали, могут…
- Кого имеешь в виду? – спокойно спросил полковник, делая ход.
- Парикмахеров, портных, кондитеров, музыкантов, лавочников, владельцев магазинов женского платья, ну или чего-то наподобие. Их наверняка упоминали, но каждого не проверили, зачем? Обычные женские визиты, не она одна…
- С прислугой можно ещё тихонько побеседовать – кашлянув в кулак, предложил Чеканов – а что, может и был тот Платонов у Гокке, либо она его фамилию упомянуть могла! Слуги они глазастые, ушки на макушки, всё подмечают!
- Идея замечательная Лёшка, вот ты этим и займись – одобрил полковник, «съедая» фигуру – Деньги у вас с чапаула вольные, не разорилась поди Гокке-то. Ты прапорщик только по деликатней, без угроз. Сунь вон горничной «синюху» или червонец, так она тебе всё что надо и не надо расскажет…
- А ведь правда Лёшка, сунь горничной, и всех делов, запоёт красивая, что персидская птичка! – блаженно прикрыв глаза, пошептал последние слова Сан Саныч, и все дружно за гыгыкали.
- Пошляки вы негодные, нешто эдак-то можно о возвышенном? - сам улыбаясь, протянул полковник, но тут же добавил что и сие средство можно тоже пустить в ход, но в крайнем случае!
- Будет исполнено! – кивнул Чеканов.
- Ну это ребята ещё не всё, несколько из вас, ну скажем Уличев и Сан Саныч, нынче ночью, часу в третьем, мне понадобятся, я заеду за вами. Одеться по проще и приготовить лопаты. Будем погребать труп одного нехорошего человека, пусть его хозяева понервничают его пропажей, приказ ясен?
- Точно так! – кивнули названные.
- Ну-с, за сим о делах всё! – полковник поставил мат чёрным, и подойдя к круглому столику в углу, налил себе в бокал вина.
- За птицу удачи господа! – тихо сказал полицмейстер, и медленно, не отрываясь выпил весь, промокнул ладонью рот, и аккуратно поставил бокал на место.
- Проводите меня кто-нибудь!
Получив от командира увольнительную до полуночи, некоторые обитатели секретного дома, разошлись по городу чтобы немного развеется. Уличев, мысленно попросив у жены прощенья, пошёл с Сан Санычем и Пал Палычем «в один дом, где живут три весёлых барышни, начисто лишённых занудства». Ровно в четверть третьего часа ночи, когда Уличев и Сан Саныч одетые средней паршивости приказчиками, стояли с лопатами у задних ворот, гремя ободами подъехала обычная телега-фургон, на которой сидели одетые так же не броско полковник и Шёпот, правящий лошадиной парой. На фургоне лежала большая рогожа, и моток верёвки.
- Доброй ночи господа! – приветливо подняв картуз за козырёк, проговорил в пол голоса, агент Шёпот.
- Здравствуйте Шёпот! – ответил Уличев, а Сан Саныч просто молча пождал ему руку.
- Садитесь быстрее и едем! - коротко приказал Белугин, егеря положили лопаты, запрыгнули следом и фургон двинулся. Ехали нарочно тихими улочками и переулками, чтоб не попасть патрулям полиции и солдат. Но всё же в одном месте показался военный патруль, но внутренняя стража не заинтересовалась от чего-то транспортом с четырьмя добропорядочными мужчинами. К дому Стасюры подъехали особо аккуратно, держась в тени деревьев. Шёпот соскочил с фургона, подошёл к дворовой двери, и проворно перелез через неё во двор. Тихонько лязгнул засов, и Шёпот впустил прочих
- Пал Палыч, останься! – коротко приказал полковник, проходя с остальными в дом, держа в руках рогожу. Шёпот достал из кармана свечу, зажёг её спичками, и взяв её в согнутую руку, пошёл первым. Шли осторожно, словно крадущиеся кошки. Прошли прихожую, переднюю, и поскрипывая половицами, вошли в нужную комнату.
- Вот он – коротко сказал Шёпот, указывая кивком головы на труп. Стасюра так и лежал с канделябром в окостеневших пальцах. Полковник расстелил рогожу, и вдвоём с Уличевым, осторожно уложили тело на неё, освободив восковые пальцы от канделябра. Затем быстро и добротно завернули, и обвязали бечевой.
- Свети! – коротко бросил Белугин, и Шёпот шагнул к двери – Взяли! – свистящим и тихим голосом приказал полицмейстер, и они с Уличевым подняли тело.
- Давненько не таскали! – сухо сплюнув заметил Неждан, аккуратно ступая по скрипучему полу.
- Как тахту выносим! - согласно буркнул полковник. Вытащили осторожно, вынесли на улицу и погрузили на фургон.
- Давай-ка вон через тот переулок и на окраину! – велел полковник Шёпоту, указав рукой на ближайший переулок.
- Угу! – кивнул Шёпот, и легонько щёлкнул вожжами. В переулке тьма висела кромешная, но тем не менее его проехали нормально, пересекли проезжую улицу, и снова свернули в переулок. По мимо котов никто по дороге не попался слава богу, а когда выехали на окраину, то успокоились вовсе.
- Вот господа, сам, весь город усиленными патрулями негласно покрыл, а теперь сам же и опасаюсь чтоб на бдительных не налететь! – улыбнулся полицмейстер. Ещё минут через 20-ть, фургон уже совершенно был за городом. Кругом шумели невысокие деревья, заросли дикой лозы и молодой сосняк.
- Довольно уже, стой! – сказал полковник, и Шёпот остановил лошадку. Слезли, постояли, огляделись, прислушались. Совы ухали где-то в вышине, зигзагами носились летучие мыши, и пели в травах ночные насекомые.
- Копаем тут, сначала вы, потом мы! – приказал полицмейстер, и два егеря проворно принялись орудовать лопатами, как когда-то в молодости, окапывались перед сражениями. Потом копали полковник и Шёпот, и уже когда на горизонте забрезжила полоска зари, добротная могила была готова принять тело. Засыпали уже гораздо быстрее, трамбовали землю, и вновь подсыпали. Всё сравняли, и заложили кусками дёрна, аккуратно снятого перед тем.
- Ну всё, покойся тут палач, а Асмодей пусть ждёт себе у моря погоды, пускай ждёт! – глухо повторил полковник. Фургон с людьми медленно покатил в сторону города, оставляя за своей спиной, просыпающийся рассвет…
Утром, прежде чем пойти на службу, Глеб Садко взяв извозчика, поехал на кладбище. У ворот, купил у торговки четыре хороших цветка, и медленно прошёл на территорию погоста. Центральные тропинки последнего пристанища, оказались заботливо посыпаны песком, и идти по ним даже в дождь было удобно. На кладбище сновали люди, кто-то приводил в порядок родные могилы, срывал сорняки, поправлял цветы. Где-то слышались слова молитвы, какие-то оборванцы похожие на бродяг стояли у небольшого перекрёстка, делящего кладбище на четыре части, и конючевших милостыню. Увидав мрачного полицейского, твёрдым шагом ступающего по дорожке, нищие быстро ретировались с глаз долой, на всякий случай. Садко быстро нашёл родную могилку. Только буквально вчера установили вместо креста каменную плиту и надгробие, Садко не пожалел денег, и камнетёсы постарались на славу, всё вышло красивым и фигурным, любо глянуть.
- Века простоит, барин! – уверенно ухнул низким голосом старшина артели, когда майор расплачивался с ними.
- Да-да, конечно! – согласно кивнул Глеб Сергеич, глядя на красноватого цвета памятник.
- Здравствуй родная – тихо как всегда в таких случаях, заговорил полицейский, снявши двуугольную шляпу – снова меня к тебе ноги принесли, снова я смертельно тоскую по твоему образу… Если б я хоть на миг единый мог представить, что они через тебя, через жизнь твою молодую по мне ударить захотят!.. На семь замков, за семь дверей бы запер тебя любимая… Тщетно, пусто и горько осознавать, что ты абсолютно без силен против зла, которое гуляет себе как ему заблагорассудиться, и не стесняет себя в средствах… Но ты не бойся, я отомщу, хоть и говорят некоторые что местью мёртвых не поднять, я всё одно расквитаюсь за тебя…Ведь если зло оставлять безнаказанным, оно будет утраиваться после каждого своего нового успеха. Только мы любимая, смертные люди, можем воздать злу за его деяния, никто за нас нашу работу делать не станет… Огненный ангел с пылающим мечом с неба не спуститься, только сами! Как же я поздно понял это, Катенька ты моя родная, любимая, доверчивая женщина… Отчего не пошла ты в Управу, получив ту проклятую записку? Отчего не окликнула городового либо дворника на улице? Отчего так всё, Катя?!.. Если бы не Соня с Мишуткой, я записался бы в полк, и теперь воевал бы на Кавказе! Только они, два чудных человечка, держат меня на плаву. Ты знаешь Катюш – голос следователя стал невольно добрее – они уже совершенно поладили, у них своя комната и общие игрушки, да! Соне очень понравились солдатики твоего Мишутки, а он полюбил её альбомы с картинками. Он всем говорит что у него есть младшая сестричка, хотя конечно все знают, что они просто друзья. Он плачет часто, особливо по ночам, мне Соня говорила – голос Садко снова дрогнул – но днём держится совсем молодцом, не хнычет. Настоящий мужчина вырастет, вот увидишь! Я не беру его сюда слишком часто, чтоб душу ему не тревожить, так, иногда, ну ты знаешь… Ты снись хотя бы мне иногда, а то что-то уже давно не приходила… Июль уже на вторую половину перевалил, и сентябрь близко, и день свадьбы наш…
Садко сильно зажмурил глаза, и всей пятернёй утёр лицо от выступивших невольно слёз.
- Мы найдём, тех кто оборвал твою молодую, полную надежд и планов жизнь, да напрочь изувечил теперь мою… Найдём, и жестоко накажем, ты не думай, никакие связи, их теперь не спасут, и никакие титулованные особы им не помогут! Ибо всем что они сотворили, они в наших глазах поставили себя вне закона! Раз нельзя воздать им по нему, будем воздавать по справедливости… Прощай родная, мне пора на службу! – Садко быстро надел шляпу, возложил цветы, и бросив на могилку ещё один взор, торопливо зашагал по дорожке к выходу…
В Управе, дежурный доложил ему, что полицмейстер просил его зайти.
- Добрый день Глеб Сергеич! – поприветствовал его Белугин, вставая из-за стола и пожимая руку – Вновь на кладбище были?
- Да, заходил – тихо ответил Садко, присаживаясь на стул перед столом шефа.
- Есть кое-что для вас – сцепив пальцы в замок на столе – начал Белугин – позавчера в ночь, Асмодей устроил отбор игроков на «12 апостолов» Но это ещё не самое интересное майор – чуть сдвинув брови, продолжил полицмейстер – сразу же после отбора, этот бес объявил игру…
- С чего бы это он? – озадаченно переспросил Садко, уже целиком погружаясь в дело.
- Я задал себе этот вопрос – охотно сказал Белугин – и вот думаю: зверь почувствовал опасность и ускорил события. Не скрою, ход хороший, не дать времени никому что-то сообразить, и что-то предпринять, это умно. Но наш человек на сей раз попал на игру, имел честь лицезреть палача, а на другой день, устранил его. Тянуть было опасно, повторение истории с Бурцевым, не желательно.
- Да-да, я понимаю, Асмодей по вашему, должен занервничать, узнавши о смерти палача? – задумчиво спросил Садко.
- Именно. Но не о гибели, а об исчезновении. Трупа уже никто и никогда не найдёт, и Асмодей ещё долго будет ожидать результата от своего подручного.
- Известно кто жертва?
- Ваш покорный слуга! – развёл руками полковник. Садко в пол оборота поглядел на него.
- Либо акция устрашения, либо он вас в чём-то подозревает – предположил Садко, положив одну руку на стол.
- Полагаю оба варианта! – чётко ответил Белугин, кивнув головой.
- Ну это понятно, у него много провалов случилось в последнее время, в преступном мире явно пошли нежелательные толки, репутация пошатнулась, и вот таким образом, убийством целого полицмейстера, он хотел напомнить о себе! – предположил Глеб Сергеич.
- Ну вот и пусть теперь поломает голову, куда его убивец делся! – заметил Белугин.
- Вадим Григорич – хмуро глядя в сторону, а потом снова переводя взгляд на полковника, произнёс Садко – бес этот, вместе с упырихой, убедившись что палач не вернётся, может просто, уже безо всякой игры, нанять убийцу или убийц. И в опасности не только вы, но и ваши близкие. Нелюди, не попав по вам, ударят наверняка по ним, вам надлежит быть во всеоружии!
- Я это предполагаю Глеб Сергеич, а посему приму меры, но не вдруг, а чуть погодя. К тому же мои люди упредят меня, ежели этот бес, вторично наймёт убийцу. Да и женщины мои, после истории с Лидочкой, и убийством вашей Кати, одни никуда не ходят. Они у меня можно сказать, дети войны обе, и что такое серьёзная опасность, вполне понимают!
- Да… Персия, Тифлис, Шуша, вы рассказывали – продолжил тему Садко – кто повзрослел и возмужал на войне, тот лучше понимает опасность…
- Есть ещё кое-что Глеб Сергеич – и полковник поведал товарищу, о плане поиска Платонова Михаила Семёныча, новой личины Асмодея. Выслушав полковника, Садко согласился что это всё, или что-то одно, но может сработать.
- Вы Глеб Сергеич своих осведомителей в это дело не впрягайте, кто-то из них и нашим и вашим может служить. Обойдёмся своими силами, тут рисковать нельзя.
- Пожалуй – согласился Садко, но попросил держать его в курсе событий, на что полковник заверил его, что мимо пристава, поиски их общего врага не пройдут.
- Ну-с, теперь вы в курсе основных наших дел, и вкупе со служебными, негласно занимайтесь и ими! – сказал на прощание Белугин.
- Слушаюсь! – кивнул Садко, и встав со стула, распрощался с полицмейстером. А последний, откинувшись на спинку стула, принялся прикидывать и размышлять о том, привлекать ли к поискам Платонова барона Штириха, и не наделает ли сей господин, дел со своей щепетильностью? Подумав где-то с полчаса, полковник решил что барона, он применит в другой операции, чуть позже…
В трактире Йозефа Мунка, дым стоял коромыслом, гуляющих земляков набралось свыше дюжины, они горланили боевые немецкие песни, а появившиеся кучер Штраух и лакей Фриц, на правах старых друзей пришли сразу к стойке, где щедрый хозяин, угощая их «особым» пивом, в течении всего вечера, выслушивал от них секретные их дела. Мунк узнал что оба они, (разумеется тайно) были причастны к исчезновению «лишних людишек», «сынков и дочек несговорчивых вельмож», и прочим делам подобного рода. Штраух таинственным голосом прогудел что хорошо владеет ножом и топориком, а Фриц, скромно признался что его работа, это удавка и кинжал. Все эти изложения. Заканчивались обычным звуком «Т-с-с-с-с!!!»
Йозеф Мунк, прикинувшись пьяным, поведал «друзьям» о том, что он любит пистолеты и тесаки, их он «живя в Германии, частенько пускал в дело» Штраух и Фриц одобрительно закивали, и едва слышно прогудели. «Йозеф, да ты старина наш парень, такие как ты, скоро понадобятся в хорошеньком дельце!» «В каком деле-т?» небрежно спросил Мунк. «Мы тебя упредим земляк, скажем, когда сами уверенны будем!» На том, свистящий шёпотом разговор прекратился, и попойка пошла уже обычным пивом, Мунк отвлёкся на нового посетителя, а Фриц и Штраух поддерживая друг друга и спотыкаясь, вышли вон. Мунк, поручил кабак половому, а сам сказал что ему надо уединиться в кабинете. Там он запер дверь, зажёг канделябр, и севши за стол стал, не спеша и обстоятельно писать рапорт. Когда он его закончил, то запечатал в конверт и сунул себе в карман. Затем встав из-за стола Йозеф надел картуз, набросил полукафтан, и вышел через небольшую боковую дверь, ведущую в маленький, но густой сад. Он так уходил не редко, а с работой вполне успешно справлялись двое половых. Среди завсегдатаев трактира тихо ходили слухи, будто герр Мунк, тайно посещает свою русскую зазнобу, других слухов про молодого трактирщика не ходило.
Когда полицмейстер получил из немецкого трактира эти сведения, он понял что оба иноземных индивида ребята опасные, в убийствах и драках доки, а значит церемониться с ними при случае ненужно.
- И хотя и без того было понятно что слуги Фридрих Карлыча не цветочки в саду выращивают и не бабочек сочками ловят, но лишнее подтверждение, не лишне ни когда. Меньше раздумий будит, коли каша завариться!
Полковник в который уж раз похвалил себя за то, что избрал именно такую тактику борьбы с Асмодеем, при которой он не может понять кто и откуда наносит ему удары, и куда исчезают его люди. Именно тайна… тайна исчезновения и смерти, теперь сама будет довлеть над тем бесом, пусть поёжиться!..
Пока то затихая то ускоряясь, шли чередой все эти события, в одном из городских трактиров, дружески обедали эмиссар иллюминатов Фридрих Карлыч, и Платонов Михаил Семёныч, скромный владелец книжной лавки. Инициатором встречи был эмиссар.
- Череда последних событий господин Платонов – тихим голосом говорил Фридрих Карлыч – наводит меня на мысль, что всё отнюдь не ладно в королевстве Датском, вы не находите?
- От чего же? Нахожу – работая ножом и вилкой, хмуро кивнул Платонов – пропажи и похищение моих людей, срыв денежных операций, наконец убийство Буравчика с угрозой мне, что Некто за мной придёт, всё это наводит меня на мысль, что враг у меня не совсем обычный, а вернее, совсем не обычный. Невидимый, сильный и решительный. И поверьте моему чутью герр Крейцер – книгочей понизил голос – это не полиция, и уж тем более не этот остзейский фигляр Штирих…
- Это уж точно, господин барон вам бы благородно вызов прислал, указав время и место, и непременно туда явился бы с парой несчастных, но верных своих слуг! – усмехнулся эмиссар, и отпив водки, ещё тише переспросил – Вы отбор и игру, из предосторожности, в один день, вернее ночь устроили?
- Точно так, ваша правда – кивнул Платонов – подумалось вот, если шпион есть среди присутствующих, то времени что-то предпринять, ему уже не достанет, вот и решился. Удивил впрочем всех, ребятки приятно взволновались.
- Кого приговорили?
- Полицмейстера, он опричник или знает чего-то, или покрывает кого-то, ну словом не глух и нем, и словом должен что-то знать…
- Каковы сроки?
- Сегодня до полуночи, но не беда если и в ночь, и даже утром его сработают! – Асмодей проглотил кусок осетрины, и стал наливать себе водки из графина.
- Палач надёжный, не хлюпик? Не пиит с бледной рожей? – подозрительно поинтересовался эмиссар, намазывая свой хлеб икрой, и глядя на собеседника одним глазом из-под брови.
- Надёжен вполне, Климентий Стасюра, бойкий человек, давно жаждал дела, а главное, начисто лишён каких бы то ни было условностей. Правда подстеречь Белугина с ножом не так-то просто, осторожен сволочь, но всё же можно, коли с умом подойти.
- Ну да, нож-то, его ведь и метнуть можно, умеет этот палач ваш, ножи –то метать? – опять спросил Фридрих Карлыч.
- Разумеется умеет. Я их всех под видом развлечений проверяю, кто на что годен. Ну время от времени подучиваю…
- Ну а коли не справиться ваш палач, да погорит на деле, да заговорит на допросах. Полицейские всего мира обучены даже немых разговорить!
- Про нас ничего не скажет, возьмёт всё на себя, как акт одиночки. Ну а мы потом или побег устроим, или на этапе у конвойных выкупим, опыт имеется.
- Да уж… ну, завтра будет видно чего этот ваш Стасюра стоит, а пока скажите – голос эмиссара стал ещё тише – Архив, он в теперешнем вашем доме храниться?
- Разумеется нет, я разве похож на таинственного злодея в чёрной полумаске из дешёвого романа? Архив храниться в другом месте, в надёжном тайнике. Там где квартируешь, ничего подобного хранить нельзя, бежать ведь и вдруг может придётся!
- Ну тогда я спокоен. А вот мои бумаги при мне, в багаже, я человек скромный, старый немец, врагов не имею, одни приятели только, но – Крейцер поднял вверх тонкий и сухой палец – тем не менее мой друг, в связи с царящими вокруг вас волшебными событиями – последние слова эмиссар выделил саркастически улыбнувшись – я буду вынужден расстаться с вами, и уехать в Петербург…
- Как скоро?
- В ближайшие 10-ть дней, это крайний срок. Я закончу кое-какие дела тут, кое-что уточню, понаблюдаю ещё за вашими пируэтами, и в Петербург. Там встречусь с одним важным человеком, его как вы знаете мы планируем в президенты республики, когда всё будет наше. Он передаст мне ещё кое-какие бумаги, а уж оттуда, я немного погодя, поеду в Баварию, в Мюнхен, и буду вас там ждать. А уж оттуда, мы с вами начнём заключительный акт трагедии.
- Я могу выехать только с самыми верными и нужными людьми, иначе не выйдет – сухо сказал вдруг Асмодей, положив приборы, и налив себе водки.
- Вы настолько щепетильны, Платонов? Не замечал в вас этого раньше! - слабо улыбнулся герр Крейцер. Асмодей выпил, поставил рюмашку и ответил.
- Я не щепетилен герр Крейцер, отнюдь. Всё быдло останется тут, на дне, и будет ждать своего часа, чтоб когда оно станет человеком с большой буквы, жечь, крушить и резать по нашему желанию, расходная пехота одним словом. Я уеду с теми людьми, из коих я потом смогу сколотить себе штаб, свою администрацию наконец, люди проверенные и образованные, с деньгами, со связями. Это первое. Второе, это моя репутация, которая как вам известно, дорогого стоит, по всей Европе! Так что, бросив всех и вся, и прискакать к вам пить баварское, да глядеть на толстяков, в шутовских штанах до колен и с помочами, я не смогу при всём желании!
- И много у вас таких людей?
- Вместе с охраной и кучерами, дюжины полторы будет…
- Таким отрядом не очень просто будет проехать через несколько границ, но учитывая ваше умение договариваться с таможенными чиновниками и наличием у вас надлежащих бумаг, я пожалуй не буду переживать за исход вашего путешествия! – кивнул Фридрих Карлыч.
- Кстати, я совсем забыл, а когда я и мои люди, можем выехать? – спросил Асмодей, в голосе которого, опытный нюх старого политика и мастера интриг, чётко уловил признаки нетерпения и желания всё ускорить.
- Увы мой друг, ранее второй половины октября, срываться с места вам нельзя. Надлежит наверстать упущенное с бумагами ростовщика, с «бумажками» Хрустова, с проваленным золотым делом, ну и напасть наконец на след тех молодцов, что вашей примадонне Гокке, «очисти господи» сделали. Надо хоть какие-то концы по этим делам нащупать Платонов, надо…
- Да всё уже ощупано что можно ! – недовольно бросил Асмодей – Говорю же, никаких концов, работали мастера… Но что не уголовных людей дело, это я могу сказать уверенно. Те уж давно бы цацки засветили, и деньги на шлюх швырять начали б, нет, тут иное что-то, а что, не могу понять! Таких бойцов что работают против меня, можно нанять только в Европе, скажем во Франции или германских государствах. Но это очень долго и дорого. Во-первых найти, это не подёнщиков для поля набрать, на заборе объявление не расклеишь, нужных посредников знать надо. Да и уверенным что не продадут и не сбегут, а станут работать, тоже надо быть вполне. Множество солдат Наполеоновской армии остались не у дел, вот таких пожалуй сюда могли пригласить…
- Штирих? – тихо спросил эмиссар, продолжая пластовать осетрину тонкими ломтиками.
- Убеждён в этом – кивнул Асмодей, но тут же поправился – но командует ими не он, и он не платит!
- Не понял, поясните?
- Сам вижу что выразился не очень… Ну глядите вот – Асмодей уставился на собеседника – барон, книжный болван, донкихот наших дней. Как он воевал со мной в Прибалтике, вам известно ( эмиссар кивнул) Его конёк, это чтение морали, взывание к чести и совести, взятие клятв с поверженного врага, и благородное этого врага отпускание… Он, поднял бы на ноги всех своих друзей и слуг, полицию и жандармов, употребил и употребляет деньги для моей поимки, но! Он нипочём не станет действовать против меня так, как действуют Некие люди. Положим его попросили найти их и привезти. Отказать он не может, но и участвовать тоже, воспитание у нас иное-с! Но тот кто этих людей нанял, должен быть сильно богат. Содержать команду из пяти-шести бойцов, это дорого. И за чей счёт играет сей оркестр?
- Ну и за чей же?
- Кто-то из очень богатого и древнего военного рода, кто пересекался с бароном раньше, а потом попросил помощи, и Штирих помог, хотя подозреваю что не раз уже возмущался «недостойными методами» своих друзей.
- А в логическом мышлении вам пожалуй не откажешь – задумчиво заметил эмиссар – думаю вы на верном пути. Вот за это время, вы этих людей и найдите. Только найдите и всё, дальше уж не ваше дело. Перевербовка талантливых противников, есть искуснейшая игра ума – эмиссар приставил к виску костлявый палец – требующая времени, аргументов и средств. Убить можно всегда, это тьфу! Другое дело если найдёте другого шпиона в своей своре, это уж другое дело, тут воля ваша…
- Итак, подведём итог беседы? – предложил Асмодей.
- Извольте! – вздохнул эмиссар – Самое позднее к завтрашнему утру, ваш палач должен сделать дело. Этим вы пугнёте своих врагов и избавитесь от надоевшего полковника. Далее, восстановление насколько возможно потерянного, но не рискуя понапрасну, дурное рвение не нужно. Работу по Штириху продолжать, подстегните эту вашу мстительницу Эмилию, пусть придумает что-нибудь по умнее убийства полицейской невесты. Пусть сближается с бароном как хочет! Окончательная судьба Штириха решиться в ближайшие два года. Убить этого болвана, вообще не составит труда, не взирая на большую его охрану, но нам не это нужно. Затянем его в свои сети, и готов идеалист, из рыцарей в разбойники, перескакивают очень охотно…
- Ну Штирих убеждённый аристократ, с ним этот номер не пройдёт! – возразил Асмодей.
- Не пройдёт этот, поставим другой, третий, четвёртый, пятый… Не справится ваша Гокке, найдём ему юную, покинутую и чудесно спасшуюся из лап насильника-негодяя девственницу с лицом ангела. И гарантирую, что влипнет ваш барон в такую ловушку, утонет весь в желании спасти добродетель, и наказать порок. Ну всё как в пошлом романе, и методы такие будет применять. Тут он и оглянуться не успеет, как будет совершенно нашим!
- Ну а что ж вы сейчас ему эту спасённую девственницу не подкинете?- скептически спросил книгочей.
- Сейчас она пока занята, работы много, трудиться приходится во всю! – устало вздохнул эмиссар, наливая себе водки.
- Не знаю-не знаю – задумчиво проговорил Асмодей, доканчивая совместный обед – я сделаю всё что в моих силах, а там поглядим!
Х Х Х
Эмилия Андреевна Гокке, пребывала в глубокой задумчивости. Утром курьер принёс коротенькую записочку в маленьком конверте. «Игра состоялась вчера». Даму обуревали противоречивые чувства. Во-первых, удивление от того, почему игра, случилась сразу за отбором? Что к этому подтолкнуло? И во-вторых, почему её, никто даже не удосужился поставить в известность, и пригласить? Что за спешка? Неужели это связано с похищением Гусяйского и Бакунина, и общим крахом операции по Беловым? Гокке думала обо всём сразу, затем мысли переползали на частности, и она в конце концов поняла, что случилось нечто необычное, в противном случае, Асмодей никогда бы не пошёл на столь резкое изменение правил. Но было ещё одно, о чём думала Гокке, и что не давало ей покоя. Следователь Садко хоть и получил страшный удар, но устоял, не запил, не опустился, не застрелился на могиле любимой, и продолжает служить тирану, а значит остаётся опасным… Гокке злило ещё то, что полицейский, которому она сломала жизнь, не сломался сам, и не скатился на обочину. Устраивая убийство Кати Журавлёвой, Гокке рассчитывала совершенно уничтожить Садко, лишить его сил и желания что-то делать, но полной победы она не ощутила, и это коробило. Делать что-то ещё, она опасалась по двум причинам: во-первых запрещал Асмодей, а во-вторых, она ощутила появление в городе Неких людей, и эти люди её чего-то пугали. Она пока не могла понять за кого они играют, на чьей стороне? Она не привыкла так работать, точнее она раньше с таким не сталкивалась. Она всегда думала что тайное общество это она, и все нити и связи, следовательно за её спиной. Но тут оказалось что тайное общество, может быть и с другой стороны, и оно похоже не связано рамками закона, а это плохо, это очень плохо…
Впервые за долгие годы, Гокке на короткое время захотелось всё бросить, и стать обыкновенной светской львицей, или даже салонной дурочкой, только чтоб больше не было бы никаких тайных обществ, клятв и прочего. Длилось это всего несколько минут, но ощущения остались припохабные. Эмилия вдруг поняла, что смертушка, может тихонько и ей прошептать в нежное ушко «Это я пришла-а-а»…
Эмилия Андреевна, сразу после размышлений, помчалась делать визиты. Первый же дом в который она машинально залетела, оказался дом судьи Ярлыкова Капитон Савича, который увидев взволнованную гостью, поначалу слегка разволновался сам, но когда Гокке сходу спросила его о супруге, он облегчённо вздохнув ответил, что супруга дома, и мало того, принимает других дам, а вечером собирается на приём к городскому голове, который уже совсем поправился, и желает снова находиться в центре внимания. Впрочем и этот визит дамы, и вечерний вояж у головы Шураева, ни чем не выделялся из прочих что были до, и верно не выделиться и после. И там и там говорили о трагедии в жизни следователя Садко ( он кстати с тех пор на светские вечера не ходил, и лишь один-два раза, видели его в Офицерском собрании) о таинственных убийствах и пропаже людей средь бела дня, и многом другом. В воздухе витало только одно.
- Непременно что-то будет господа, непременно что-то будет! Такие события, так просто не кончаются!
Из всего этого вихря слухов и сплетен, Эмилия Гокке ничего нового для себя не нашла, но одно уяснила: в ближайшие дни, в городе должны убить большого человека, из-за каприза или азарта, Асмодей устраивать внезапную игру не станет, а значит и жертва обязана быть соответствующей. Эмилия Андреевна решила ждать, хотя искушение сей момент прямо лететь в дом Платонова-Асмодея, и было велико.
Решив не привлекать к поискам Платонова людей барона, полковник Белугин через полчаса после ухода Садко, достал из сейфа серую картонную папку средней величины, где хранились донесения агентуры, следившей за Гокке. Отобрав те что начинались с момента исчезновения лжеювелира Чирикина, и появление на его месте книготорговца Платонова, полицмейстер вооружившись лупой, принялся внимательно их изучать.
Так, женщин вон, в сторону, хотя нет, стоп, они могут быть лишь ширмой, вывеской. Глядеть надлежит всех. Модистки, портнихи, ателье, гадалка Афродита… ( дурацкий псевдоним, наверняка некая особа лет 55-ти, с ярким гримом и шутовски-таинственным лицом.) Личный врач Карпович, ну этот акушер всем известен, мимо… Кондитер Мохов, купцы, парфюмер Жорес ( не то имя не то фамилия, премерзкий тип, но не то) Башмачник Сидоров, трактирщик Арбузов, владелец музыкального магазина, опять кондитер ( и не слипнется-то у ней, столько сладости жрать!) Так, известные люди города, не они… Ювелир Луцман, трусоватый, но вроде честный, не то. Подружки, соседки, каретная мастерская Трохина, секретная станция мать их, но там под наблюдением уже все, дальше…
Белугин чуть поморщился и продолжил изучать. Опять модистки с ателье, так… стоп! Стоп-стоп… книготорговец Платонов, но не имени, ни отчества. По возрасту подходит, а приметы обычные. Неужели он?! Улица Садовая №17, двухэтажный дом… Нормальный район, тихий, хороший, добропорядочные горожане живут. Книготорговец Платонов… Так-так, замечена там дважды, но не исключено что бывала и чаще. Ишь ты, книголюбом никак заделались, госпожа Гокке? Ну, проверять будем аккуратно… Теперь бы Лёшка с горничными не подкачал, и будет совсем замечательно, если прислуга в доме упырихи, слышала фамилию Платонов… Чутьё зашептало полковнику, что он где-то рядом, и дело может статься верное, теперь главное не торопиться, дабы не спугнуть объект, или не стать смешным.
Асмодей после встречи с эмиссаром, поехал домой на извозчике. Всю дорогу обратно, он предавался серьёзным размышлениям. Его с некоторых пор, стало настойчиво посещать чувство тревоги и неопределённости. Слишком много провалов в последнее время, и это не сулит ничего хорошего. Игру даже вынужден был провести сразу после отбора, и полицмейстера пора убирать, всколыхнуть общество как следует! Уже дома, он отправив Креста в город за новостями, сам усевшись в кабинете, стал ждать чего-то, хотя в душе у него шевелилась мыслишка, что палачу уже пора бы и отметится… Минут через пять позвонил в колокольчик, и приказал явившейся Нюрке, подать себе чаю. Через четверть часа, горничная принесла ему на подносе, дымящуюся ароматом, чайную пару.
- Ночью придёшь ко мне – спокойно сказал ей Асмодей, трогая рукой её за бедро.
- Да уж приду конечно! – расцвела Нюрка, давно свыкшись с ролью любовницы барина.
- Что Крест? – хмуро спросил Асмодей, разливая чай.
- А нет его, рано ещё барин, может позже придёт! – млея от удовольствия промурлыкала Нюрка.
- Ну ступай пока! – бросил домовладелец, и горничная ушла. Асмодей неторопливо пил чай, бросал сахар в чашку, перемешивал витиеватой серебряной ложечкой, и думал, думал, думал… Откуда и когда ждать нового удара Тайных людней? Не спасует ли палач? И распоряжение эмиссара об исправлении всех провалов, тоже довлело. Приказывать легко, а поди, исправь! Бумаги Глицкера канули безвозвратно, их огонь пожрал. Фальшивые бумажки Хрустова в губернии, и жандармское начальство не возгорится желанием их вернуть! Золотишко из домов, тоже у властей, пусть и половина только, но всё же… И что он должен тут предпринять, они подумали там? Единственное что возможно сделать до середины октября, это привести в порядок все дела общества, оповестить загодя нужных людей, и попытаться найти нового шпиона. Так, стоп. Прятаться пожалуй хватит, сразу после убийства полицмейстера, надо переходить в наступление. И ещё одна мысль, совсем недавно влезла в голову Асмодея. Его звериное чутьё, стало говорить ему очень короткое но ёмкое слово «опасность». Вползла мысль после похищения Бакунина и Гусяйского, и последовавшего затем провалом с Беловыми. Ну двух болванов похитили некие люди, и вытрясли из них всё что они знали. А что собственно они знали? Ни тот ни другой, в настоящие тайны общества посвящены не были, и ни адреса его, ни дальнейших планов не знают. И всё-таки, чем-то эта пропажа двух аферистов его коробила, но вот чем, понять он пока не мог. Или это просто нервишки шалят от неудач? Асмодей не пришёл ни к чему общему, он выжидал. Выжидал действий палача, как скоро он наконец выполнит свою работу? Когда всё бабахнет, тайные сторонники Белугина, возможно как-то явно проявят себя, и их можно будет на чём-то зацепить? Изо всей этой кучи предположений, главарь сам того не заметив, упустил одну важную, и роковую для себя деталь: пропавшие подручные, знали его теперешний псевдоним, что немаловажно. Об этом простом вопросе, король преступников даже не подумал, он не пришёл в его голову. Вытянув весь чай, книгочей слегка прошёлся по кабинету, продолжая раздумывать. Затем он взял из шкафа какую-то старинную книгу, сел в кресло, и углубился в чтение. Платонов обладал стальной волей и железными нервами, а потому долго предаваться тревогам не мог, довольно быстро брал себя в руки, и принимался ждать развития событий.
Именно теперь, Асмодей с интересом читая книгу, думал ещё и о том, что Крест вынюхает везде и всюду то что нужно, и какие-то вести, но обязательно принесёт. У дома полицмейстера воздух понюхает, что там, панихида или приём? И ещё одна немаловажная мысль, постучалась теперь в голову Асмодея, зайдя с виска: оружие! Он на минуту оторвался от книги. Нож хорошее оружие, но не в каждой руке он верен и точен. Как бы не разрешилась ситуация с Белугиным, следующим решением теперь станет включение в дело пистолета, для пущей надёжности.
- Да, рабочий арсенал необходимо обновлять и расширять. Крупную рыбину бьют гарпуном, а не засапожным ножом. Ну Климентий, сделаешь дело, в ближний круг возьму! Провалишь, будешь из канавы объедки подбирать, это если повезёт тебе! – запланировал в слух книгочей. Наконец когда уже совсем сгустились сумерки, явился слегка хмельной и чем-то растревоженный Крест. Нюрка принесла ещё чаю со сдобой, и покорно осталась стоять в углу, ожидая распоряжений.
- Ну, чего приволок с кабаков да улиц? – тихо спросил Асмодей, не любивший нервничать.
- Глухо всё и везде Асмодей! – бухнул Крест стоя перед столом, и наблюдая как шеф пьёт чай – Легавый живой, а Стасюра куды-то делси. Его вообще говорят с той ночи, ну с игры, и не видал болей нихто, куда делси собака?
- Как эт нихто? Я и видала – деловито встряла Нюрка – письмо-то монашкой прикинувшись, я ему передала, он был сильно возбуждён, и весь доволен, с жаром ваш пакет барин хапнул!
- Так, ладно – задумчиво продолжил Асмодей отпивая чай – ясно что позавчера утром Климентий был дома, пакет принял, и к исполнению был готов, это раз! – он легонько хлопнул ладошкой по столу – Второе: Стасюра сразу по-видимому оделся и вышел, но куда?
- Ни в одном месте где он ранее бывал либо мог быть, его нихто не видал, и там он не был! – продолжил Крест – ни у любовниц, ни в притонах, ни в борделе, нигде наш Стасюра не появлялся! – выдохнул Крест.
- То есть выходит, что Стасюра выйдя из дому, сгинул где-то на улице? – задумчиво проговорил Асмодей.
- И день как назло хороший выдался, торговый, народу там тьма мигала, никаких концов теперь! – прогудел печально Крест, и Нюрка подтвердила, что торг гудел хороший.
- Не нравиться мне всё это – хмуро проговорил книгочей, вставая из-за стола, и начав неторопливо расхаживать по комнате – Тут что-то не так – решил он, замерев на месте, а затем поднял глаза на подручного – Ты вот что приятель, отдохни часа три, а потом лети на улицу, возьми из наших человечка по надёжнее, и с ним вдвоём, тихонько навестите дом Стасюры. Работать тихо, чтобы соседи ничего не заподозрили! Цель, изъять все бумаги какие найдёте, книги тоже проглядите, там меж листов иногда записки прячут. И ещё, осмотритесь внимательно внутри, нет ли следов обыска или борьбы? Ну словом найдите хоть что-нибудь, что прольёт свет на это дело!
- А ты подозреваешь чего? – осторожно спросил Крест.
- Я подозреваю всё! – мрачно прошептал Асмодей, глаза которого загорелись тревожным, не сулящим ничего хорошего огнём. Ни Крест ни Нюрка, не решились более задавать ему никаких вопросов. Крест не теряя времени отправился отдыхать, а Нюрка торопливо засуетилась убирая приборы со стола, все стали ждать. Посидев ещё немного, Асмодей взял трость, надел цилиндр, и пошёл на обычную вечернюю прогулку…
А многими часами ранее, в доме на улице Судейской, после продолжительного завтрака, среди его обитателей завязалась небольшая перепалка. Нет, то что Лёшка Чеканов как самый обаятельный из всех ( даже не смотря на суровые черты лица) будет охмурять горничную городской благодетельницы, одобрили все, и соблазнитель уже наряжался в платье купца 3-й гильдии. Спор вышел у Неждана, с братьями-разбойниками, Сан Санычем и Пал Палычем, настаивавшим на карете, как как средстве слежки за Гокке, но Уличев жарко отстаивал что пролётка удобнее, с неё дескать пассажирам лучше обзор, и вообще, карета будет заметной, на ней хорошо по большой дороге вдогон за кем-то лететь! Орали около часа, громыхали стульями, пили вино, крутили пальцами у висков и колотили себя кулаками по лбам. Спор прекратил молча взиравший за побоищем, штабс-капитан Кубанин.
- Да бросьте вы жребий наконец, барышники лошадиные! Вон картуз лежит, напишем две бумажки, потрясём, а для достоверности, вытяну я, и всё разрешиться!
- Картуз мелок больно, цилиндр лучше! – подсказал Сан Саныч, уже кивком головы давши согласие на метание жребия. Согласились на цилиндр, лишь бы эта комедия по быстрее окончилась. Противные стороны написали всё на одинаковых клочках бумаги, торопливо сложили, и опустили сии «бюллетени», в «урну» для голосования. Кубанин накрыл цилиндр батистовым платком с вышитой монограммой «АВ» легонько потряс, а затем с вороватой осторожностью, полез пальцами внутрь.
- Смертельный номер! Господ со слабыми нервами, просьба не хвататься за сердце! – торжественно возгласил Стёпа Зорких.
- Есть! – Кубанин вытащил сложенную бумажку, и неторопливо распечатал её – Пролётка-с господа! – объявил он, и вежливо протянул спорщикам.
- Ну да, так и есть, твоя взяла, быть по сему! – вздохнувши согласился Сан Саныч, но тут же чуть кольнул победителя – Только за кучера ты будешь!
- А то я им не был! – рассмеялся Неждан, хлопнув друга по плечу – Пошли переодеваться, а то эта гремучка, может и раньше из дому выползти.
Однако первый день, не принёс ни обольстителю горничных ни его коллегам, никаких плодов. Чеканов напрасно проторчал в засаде у Гоккинского дома до сумерек. На улицу выходили только лакей, дворник, да какая-то невзрачная толстуха с охапкой белья, но и она минут через пять, юркнула обратно в дом. Шпионство с помощью транспортного средства тоже ни черта не дало, Гокке носилась по городу как сумасшедшая, от подруги к подруге, от другой к третьей, и так до вечера, пока окончательно не угомонилась на приёме у городского головы.
- Интересно, наш-то там, у головы? – спросил Пал Палыч, выглядывая из пролётки.
- А кто его знает? По идее должен быть, а там… - пожал неопределённо плечами Уличев. Ждали допоздна, проводили карету Гокке до дома, там подождали в тени деревьев пока не погаснут огни в окнах, выждали для верности ещё полтора часа, и с чувством бесполезно потраченного времени, поехали домой, на Судейскую.
В ту же ночь, не откладывая дела в долгий ящик, Крест, в купе с одним из последних членов шайки Фрола, немцем из Бадена по имени Кунц, обшарил опустевший дом, сгинувшего невесть куда палача. Кунц, прибился к шайке уже лет пять назад, проворовавшись в своей слободе, за что земляки, набив предварительно ему морду, указали счастливцу на двери. Это был среднего роста жилистый малый, умеющий владеть и ножом и пистолетом, а так же вскрывать запоры при помощи «разрыв-травы» маленького ломика. Искатели прошли в дом Стасюры, уже после двух ночи, самое тёмное время суток.
- Чего конкретно искать-то? – прошептал Кунц, зажигая принесённую с собой свечу.
- Все деловые бумаги какие найдём, и тому подобное, что может дать нам наводочку, куда провалился этот ниспровергатель тиранов! – глухо ответил Крест, роясь в письменном столе в той самой комнате, где более трёх дней назад, скоропостижно скончался друг Климентий. Кунц задел ногой валявшийся на полу канделябр.
- С чего бы Крест ему тут валяться-то, а? – хрипло спросил Кунц, ставя предмет на стол.
- Вот и я думаю с чего? Сам упасть он не мог, кота в доме нет, следов обыска тоже, но мебель подвинута к стенам, как бы освобождая проход – бормотал Крест, оглядывая всё кругом.
- Не нравиться мне это дело, не чисто тут что-то! – опасливо озираясь, заметил гость из Бадена.
- Гляди Кунц, все его вещи на месте, даже фрак в котором на игре был, брюки целы, трости, цилиндры, шинели… По-моему брат-немец, дело совсем плохо! – продолжал Крест подойдя к бюро, и начав рыться там. Через полчаса поисков, на столе лежали деньги 366 рулей ассигнациями, 46 золотых десяток, и 200 рублей серебряной мелочью. Небольшое количество золотых украшений, лежали в сторонке, отдельной кучкой. Тут же стопкой сложили все бумаги пропавшего, и сверху, как заключительный акт трагедии, лежал пачпорт неудачливого палача. Материальные средства чтоб не пропали, компаньёны тут же честно поделили, причём Крест сразу упредил германского коллегу, что он обязан будет сообщить о том Асмодею, и Кунц не возразил, помятуя о том, что их главарь не любит игр за своей спиной. Бумаги завернули в пару старых газет, перевязали попавшимся тут куском верёвочки, и потушив свечу (которую Кунц бережно взял с собой) незаметно отбыли из дома, и растворились в городских улицах, каждый своей дорогой. Асмодей спал чутко, да и Нюрка ворочаясь под боком, тоже услышала осторожный стук в окошко, это верно Крест бросал камешки.
- Поди открой! – разгоняя сон, прогудел Асмодей, мягко сгоняя любовницу с постели.
- Сей момент барин! – ахнула Нюрка, блеснув в первых лучах зари, упругостями молодого, здорового тела. Она быстро накинула длинную рубаху и на ходу подпоясываясь, побежала открывать, а хозяин дома растерев лицо руками встал, натянул лёгкие домашние брюки и набросил простой летний халат. Опуская лишние подробности, скажем что Крест положил хозяину на стол бумажный пакет, и доложил о результатах разведки.
- Следов обыска и борьбы нет, лишь на полу у стола валялся канделябр, да стулья расставлены в той комнате так, чтоб как бы не мешать что-то выносить, все по стеночки. Вещи и деньги целы, даже пачпорт, а нашего конверта с картой и именем жертвы нету! – Крест коротко развёл руками. Асмодей развязал бечёвку, и стал проглядывать бумаги, отложив в сторону паспорт Стасюры. Позвякивая ложками, вошла Нюрка с подносом где дымилась чайная пара и белели куски сахара в вазочке. Молча поставила на стол.
- Нюрка, ты точно Климентию пакет передала? – хмуро спросил Асмодей, устало глянув на горничную. На это, сообщница истово закрестилась и чуть не плача поклялась что из рук в руки передала, чтоб он провалился!
- Ладно, не хлюпай, верю! – искренне сказал Асмодей беря чашку чая – Бумажки эти дрянь Крест, переписка с бабами, «великие» мысли о революции, видение в ней себя, в общем голый бонапартизм. Ты Нюрка потом снеси эту дрянь к плите, на большее сия писанина не потянет - приказал Асмодей, и взял в руки паспорт – паспорт есть, а личность отсутствует… гм… сколь там денег было всего?
Крест честно всё рассказал, вплоть до дележа по братски.
- Ладно, к чёрту деньги – отмахнулся Асмодей, и отхлебнув чай, отбросил паспорт на стол – Вот что други мои я думаю. Стасюра никуда не сбежал, как не сбегал и Шнырский. Климентия мило укокошили у него дома, и судя по тому что ты рассказал, убил свой. Канделябром Климентий пытался защититься. Крови нигде нет если верить твоим словам, значит укокошили изящно и быстро как Буравчика, а потом избавились от тела, и не оставили никаких следов… Это уже пугает ребята, это очень пугает…
- Да кто ж убил-то? – растерянно пробормотал Крест, а Нюрка прикрыла рот ладошкой.
- Один из тех, кто был в ту ночь на игре! – спокойно ответил главарь, отпивая чай.
- Так ить осьмнадцать душ было, как ж распознать-то его теперь? – почесал в затылке Крест.
- Быстро никак, никак… Проверять и перепроверять каждого, выявлять наиболее подозрительных, от двух до трёх месяцев может уйти, да и то без гарантии, глубоко видать сидит волчара легавая. Бывали случаи что годами в тайных обществах шпионы сидели, и разоблачить их не могли! – мрачно пояснил Платонов.
- Годами?! – искренне удивился Крест.
- Годами Крест, годами, это те не хранцузский пошлый роман о рыцарях и красавицах, тут практика маскировки и выживания. Ёж может кроликом оказаться, а бурундук в секача оборотиться, тут брат думать надо.
- Какие будут приказания? – спросил Крест.
- Эмилию упредить надо, напишу ей записку, а ты сразу и снеси. Отдашь, да оглядись вокруг, нету ли хвоста за тобой, не торопись. Убедишься что чисто, по петляй по городу на всякий случай, нырни в какую-нибудь дыру, и сюда, а я думу думать!..
Ровно в полдень, в городском парке на Кирпичной улице, в тенистой его глубине, на скамейке под душистым жасмином, встретились двое: Эмилия Андреевна Гокке, в модном розовом платье с лентами, такой же шляпке и зонтиком от солнца, и книгочей Платонов. В своей записке, он упредил даму что дело плохо, очень плохо, и им надлежит встретиться. Не тратя время на лобзания ручек и расхваливания туалета, главарь преступного сообщества, во всех подробностях посвятил будущую сопровительницу личного государства, в начале в инструкции полученные от Фридрих Карлыча, а затем уж, на сладкое, подал ей своё открытие о судьбе палача, и плачевного состояния их дел в целом. Если первому известию она, исключая «приказ» напрячься как следует и затянуть-таки строптивого барона в койку, даже обрадовалась, то второе, перепугало даму до полусмерти. Мысль о том что на их пути стала некая сила о которой они ничего не знают, и которой похоже нет дела до их титулов и связей, да положения в обществе, начисто лишила даму, прежней уверенности в себе.
- Ты уверен, что всё обстоит именно так? - тихим, дрожащим голосом осведомилась Эмилия, которой немного сделалось нехорошо.
- Я уверен моя дорогая, что всё обстоит гораздо хуже, и на днях, я меняю квартиру! – мрачно обрисовал положение дел Асмодей.
- А почему не сегодня?
- Не успеть, завтра к вечеру самое ранее. С новой квартиры я пришлю тебе записку с указанием мест, где мы иногда будем встречаться по мере надобности. Для твоей же безопасности, тебе лучше не знать мой новый адрес, так вернее…
- Так вернее – мрачно повторила Эмилия, нервозно ёрзая со своим зонтиком – а я? Мне-то что делать?
- Жить как прежде, но усиль охрану дома, и никуда не отлучайся без надёжного сопровождения. И вообще Эмилия, я бы тебе советовал сократить количество визитов к твоим подругам и на вечера, пусть лучше они к тебе визиты делают, генерал твой только рад будет!
- Но от чего сократить?..
- От того, что напасть и по дороге могут. Гусяйский, с Бакуниным да кучером из наших ехали, так мама никто крикнуть не успел, тех похитили, а кучера едва отходили. Про Буравчика вообще молчу. За нас Эмилия Андреевна, похоже взялись в серьёз, и не полиция здешняя, хотя я уверен что Белугин кое-что знает, а сила более грозная и беспощадная. Игра моя дорогая пошла на чистые, без векселей. Не будет теперь похоже судейских поверенных, подкупленных прокуроров и судей, купленных-перекупленных свидетелей и высоких связей… Тем кто за нас взялся, достаточно просто знать кто мы, а они похоже уже знают, от своих осведомителей, да-да, Серый оказывается был не одинок… Вот такой трагический расклад моя дорогая, и наша с тобой теперь задача, это дожить до Петербурга, и там наши шансы уцелеть сильно возрастут, а по приезду в Мюнхен, мы станем почти недосягаемы.
- Почти? – ойкнула дама.
- Полной гарантии недосягаемости, не даёт даже скоропостижная кончина – мрачно заметил Асмодей – или на опыты возьмут, или на том свете голой задницей на раскалённую сковородку пристроят!
- Очень остроумно! – чуть вспыхнула дама, и фыркнув добавила – А главное вовремя!
- Да не очень-то я и шучу Эмилия Андреевна – последовал ответ – но в нашей столице или в Германии, я бы чувствовал себя более спокойным. Так что я тебя предупредил, и на всякий случай, приготовь дорожный узел с деньгами и ценностями если они остались…
- Кстати о ценностях – поспешно перебила Гокке – вы что, вовсе не напали на след моих бриллиантов, ну хоть туманный?
- Даже не призрачный Эмилия, а искали в серьёз, уж поверь – ответил Асмодей, приложив руку к сердцу – в преступном мире, от меня не скроется ничего, даже если бы твои денежки сработали залётные птицы, я бы узнал, но, увы! – книгочей развёл руками.
- Да что ж меня, черти что ли обчистили?! –
- Полагаю нам с вами дали понять, что мы не самые ловкие на этом свете – задумчиво предположил Асмодей – Слуг пальцем не тронули, вообще себя никак не обнаружили, тебя не изнасиловали, что тоже говорит о многом…
- О чём же например? – язвительно поинтересовалась дама, начиная злиться.
- Лезли не за этим – равнодушно ответил собеседник, не меняя выражения лица.
- Ну знаешь, эта тема с изнасилованием, мне порядком приелась, нельзя ли её оставить уже?
- Да я бы и рад, но отсутствие изнасилования в твоём случае, говорит о том, что орудовали не обычные разбойники, а наёмники из бывшей наполеоновской, или прусской армии, отставные или прогнанные со службы, боевые офицеры, словом иноземцы! – подытожил Асмодей.
- А что, по твоему наши, сразу бы изнасиловали? – осторожно спросила Эмилия Андреевна, не зная как далее к этому относиться.
- Вне всяких сомнений! – уверенно покачал головой Платонов.
- Я даже слов не нахожу для ответа! – возмущённо выдохнула дама.
- Да, кто-то, но не Штирих, нанял команду иностранных бойцов, и они теперь работают против нас – коротко пояснил книгочей.
- Спасибо, успокоил – с мрачной обидой бросила Гоккее, а затем проговорила – я пожалуй напишу кое-кому в Петербург, может там удастся нащупать какие-то нити?
- Ничего ты там не нащупаешь, а лишь волну поднимешь. Те люди из Европы, приехали сюда минуя столицу, и может статься, что себя как-то выдадут. Следует приглядывать за бойкими иностранцами, дуэлянтами, бретёрами, картёжниками, волокитами, это их среда обитания. Вот этим Эмилия и займись, ты своей красотой и обаянием, рано или поздно, привлечёшь внимание кого-то из них, они близко, я уверен. Ну а тут уж тебе и карты в руки, Афродита! – улыбнулся, глядя сбоку Асмодей.
- Будь спокоен Гермес, не упущу! – в тон ему, ответила дама. Пока беседовали, оба незаметно бросали взоры по сторонам, нет ли слежки? Но ничего необычного, никто не заметил. Здоровяк дворник жжикал метлой, усталый городовой лениво расхаживал шагов за сто в сторонке. Молодые пары, семьи с детьми, просто гуляки, девицы на скамейках с книжками, всё как всегда. Несколько мужчин правда бросали изучающие взгляды на Эмилию, но это никого не смутило, обычное ж дело! Никто не крался за ними, не выглядывал тупым болваном из-за дерева, парк жил обычной, парковой жизнью. После окончания беседы, Гокке быстро помчалась к себе домой, а господин Платонов поймав знакомого извозчика, поехал к себе, надо было понемногу, готовиться к переезду.
В тот же день, полицмейстеру принесли сразу три донесения: от его людей, от Садко и от агентов Штириха. Все они касались персоны госпожи Гокке, и её встречи с неизвестным господином в парке на Кирпичной. Лишь в донесении людей барона уточнялось что это был один из тех двух мужчин, с коими Гокке, встречалась в том же парке, не задолго до убийства Журавлёвой. Все три наблюдающие стороны, независимо друг от друга, проследили его до дома на Садовой №17, средней руки двухэтажного особнячка с садом. Слежки объект не заметил, так как вёл себя спокойно, рассчитался с извозчиком и обычной походкой зашёл в дом.
Егеря, срисовав адрес, проехали не останавливаясь ещё саженей триста, завернули за угол, а потом Уличев скомандовал Сан Санычу полетать да в клювике чего принесть, и через час разведчик принёс сведения, аккуратно собранные у дворника, соседа, и продавца в лавке: живёт де почтенный книготорговец Платонов Михаил Семёныч, держит лавку, и ни чем худым себя не зарекомендовал. Держит слугу и горничную.
- Значит трое их там – задумчиво поговорил Неждан, и приказав закадычным друзьям оставаться тут, и начинать слежку за домом, не обнаруживая себя.
- Будет исполнено! – козырнул Сан Саныч, стянул с пролётки за рукав Пал Палыча, и оба они двинулись назад, обдумывая откуда лучше всего, следить за домом Платонова. Оставался последний штришок, лёгкий флирт прапорщика Чеканова, с одной из горничных Гокке, и коли окажется что книгочей бывал у попечительницы в гостях, пасьянс сойдётся полностью. Белугину остались неизвестны подробности, как люди Садко и барона вели объект до дома и не обнаружив себя исчезли, да это было и не важно. Полковника слегка позабавило упоминание во всех трёх донесениях о том, что следящим, показались подозрительными некие экипажи и всадники, двигавшиеся одновременно в ту же сторону, но у дома объекта, разъехавшиеся по сторонам. Впрочем и всадников и экипажей на улицах мелькало всегда много, так что подозревать можно было всех. Собрав всё воедино Белугин сидя у себя дома в кабинете, уже почти был уверен, что этот книготорговец, и есть Асмодей. От предчувствия удачи сразу заиграла душа, но полковник не позволил себе впадать в эйфорию. Пара стопок коньяка привела его в норму, и заставила работать мозг во всю силу. Так, время терять нельзя! Независимо от вылазки Чеканова, нынче ночью, надлежит сделать новый чапаул, или говоря по-европейски, налёт на дом подозреваемого. Взять всех троих надлежит без шума и треска, опыт слава богу имеется… К бабушке не ходи, Асмодей и есть! Конечно глянем на шрам на груди, «Петушья нога» если есть, кончено дело, ежели обознались, скромные извинения и моральные издержки в виде ста рублей ассигнациями, только и всего. Да, Асмодея брать только живым, или подбитым, а с прочими по ситуации. И слуга и горничная наверняка оружием владеют, так что рот разевать нечего, извиняться потом будем, если потребуется. Полковник написал письмо Садко, с просьбой прибыть к нему для важного разговора, и отправил со своим кучером. Проклятые минуты ожидания! Полковник уже и чаю попил, и с женой пообнимался поднявшись в спальню, и послушал игру Лидочки на пианино, но минуты тянулись так долго, словно их там кто-то за хвост держал.
Наконец, час спустя, приехал на полицейской пролётке Глеб Сергеич, и они усевшись в кабинете полковника, разговорились.
- Отчего так долго? – машинально спросил полковник, когда они усаживались за стол.
- Дело закрывал, писанины много было – бросил Садко, и с надеждой спросил помогли ли его ребята чем, или нет?
- Помогли Глеб Сергеич, помогли! И твои, и мои, и бароновы отличились, с миру по нитке, Асмодею каторжная роба! – отшутился полковник, и уже в мельчайших деталях посвятил коллегу в результаты своих размышлений.
- Это он! – уверенно кивнул Садко, и слегка разволновался – Любое пари держу что он, да и по описанию подходит, его портрет-то!
- Сам такого мнения, и нынче ночью, будем брать голубя! – хлопнул рукой по столу полковник.
- А не рано? Не горячишься ль ты, Вадим Григорич? – вдруг задумчиво, переспросил Садко, вопросительно глядя на начальника.
- Прости Глеб Сергеич, не понял о чём ? – сам в свою очередь, переспросил Белугин.
- Как ты мне говорил, наша основная цель не столько сам Асмодей и его кровавая шлюха, а их архив, их бумаги, уличающие всю эту полу разорившуюся крепостническую мандобратию ! Вот налетим мы, возьмём его положим, а архива-то в доме и нету! Я хотя и в уголовном сыске а не в политическом служу, но и у воров бывали важные бумаги, и тайников они дома почти не держали. Случись бечь спешно, так только в порты вскочить и успеешь, не до архива тут, вот так я думаю!
- Ну начнём пытать, выпытаем! – попробовал возразить Белугин, хотя уже и сам начал осознавать, что гость где-то прав.
- Если он фанатик, то может и не выдать. Стенька-то Разин в старину, не выдал свои клады, а уж как пытали тогда? - махнул рукой Садко – Да к тому же он может и не один быть хранителем. Слухи о провале Асмодея разлетятся быстро, и ничего не попишешь. И тогда второй хранитель, быстренько перепрячет свою часть бумаг, и тогда мы их с вами сроду не найдём, разве что чудом каким! Нет, разумеется я не берусь утверждать что всё так и есть, но так ведь может быть, теоретически?
Полковник с полминуты молчал, а потом вяло улыбнувшись, поглядел на коллегу.
- Всё верно Глеб Сергеичь, всё верно ты сказал… Разгорячился я! Который год ловлю эту гниду кровавую, а тут как бес на ухо нашептал «Вперёд! Хватай! Давай!» Нет, теперь брать только с архивом!
- Да как узнать где он, архив-то? - устало спросил Садко. Полковник чуть прищурившись, погрозил пальцем.
-А вот есть способ брат-Садко, есть… Рисковый правда, но единственный…
- Я весь внимание!
- Обложить Асмодея, как волка в лесу, и вынудить пойти на прорыв, то есть бежать из города совсем, или на долго. А побежит-то сей нетопырь, уже с бумагами, с архивом! И вот этот момент, упустить мы не должны!
- Браво Вадим Григорич, а я признаться в замешательстве был, это идея! - одобрил Садко, и переспросил как обкладывать будут?
- Да чем проще тем лучше – вздохнув заметил Белугин – станем хватать за хехец его сподвижников кого выявим. Вон, генерал Половинский у меня давно на примете, пастор Мейс в немецкой слободе, ну а там может ещё кого раскроем, будем загонять зверя со знанием дела. Попечительницу пару раз тряхнём как бы невзначай…
- Я… хотел намедни застрелить её вечером из-за угла – чуть поперхнувшись, тяжело выдал вдруг майор – не бойтесь, не из служебного, из армейского, но он дал осечку… Первый раз за жизнь, войну с ним прошёл, выручал меня, а тут раз, и на тебе… Не судьба знать пока – совсем мрачно, закончил Садко, и замер взглядом.
-Выпей Глеб Сергеич, тебе и всем нам, надо иметь холодную голову, а расквитаться с ней, поверь, мы расквитаемся, по-свойски! – полковник налил майору коньяка и тот выпил. Чуть подумав, полицмейстер налил и себе. Едва успел выпить, как постучавшаяся горничная, передала записку от человека «что желает пройтить». Весточка оказалась от Уличева.
- Проси живее! –приказал полковник, и спустя две минуты, поручик в обличии кучера, уже стоял в кабинете шефа.
- Ты прямо на пролётке сюда приехал? – осторожно спросил хозяин.
- Да, но за мной никто не следил…
- За моим домом могут следить, кучер! Ладно, давай выкладывай что у тебя, да повезёшь мою горничную по лавкам за продуктами, для правдоподобия!
Уличев коротко сообщил что оставил двоих товарищей следить за домом, а сам желал бы уточнить диспозицию. Полковник, не вдаваясь в излишние подробности, рассказал об изменении планов по Асмодею, и теперь всё внимание на слежку и разведку.
- Разрешите один фокус произвесть? – прикрыв один глаз, хитро спросил Уличев. Лицо его шефа сразу же стало очень серьёзным.
- Какой-такой фокус? Ты чего там удумал? Меня с войны от ваших фокусов коробило…
- Да не, фокус полезный, наш!
- Ну выкладывай – осторожно согласился полковник, и услышал следующее. Дождаться дня, когда Асмодей захочет съехать с этой квартиры, и на повороте, этак боком своего экипажа, срезать начисто увязанный сзади багаж. Всё рассыплеться-разлетится, налетят городовые, дадут виноватому в морду, и коли не будет никаких бумаг, то он как виновник проследует в участок, а Асмодей покатит своей дорогой.
- План-то хорош, но не насторожится ли зверь? – осторожно заметил Садко.
- Так он небось и так на стороже, после стольких провалов! – парировал Уличев.
- Ты иди братец, бери горничную, и мотайте за провизией, а я подумаю над твоим планом, и завтра решу! – полковник махнул рукой, и «кучер» удалился.
- А ведь может получиться, а? - вслух спросил полковник.
- План хорош, но как крайнее средство, и при иной ситуации – высказал мнение Садко – думаю его можно взять в резерв, сам план недурён!
- Ну ещё бы! Они черти на войне у меня там такое вытворяли, всем шайтанам кисло было! – улыбнувшись похвалился полковник, а затем предложил Садко откушать, что тот, с удовольствием и принял.
Х Х Х
Миссия героя-искусителя горничных, в исполнении прапорщика Чеканова, завершилась лишь к трём часам по полудни. Подкатив к симпатичной служанке прямо на улице, и наговорив ей кучу комплиментов, он окончательно добил сердце девушки кульком сладостей, после чего стал живо интересоваться где такие красавицы живут, и в какой губернии? Раскрасневшаяся и смутившаяся девушка, лопая сладости, поведала сначала свою биографию, и хотела было начать рассказ о родне, но Чеканов хотя и имел суровые черты лица, подход к барышням применял самый мягкий, и очень быстро перевёл разговор на дом где она служит. Тут он выслушал много лестного о хозяйке, «побледнел» от двух страшных историй о нападении злодеев на дом, а затем в дело пошли гости и посетители, обиталища попечительницы. Среди всей этой кучи разноцветной чепухи, ухо старого разведчика резанула фамилия господина Платонов, «хозяина лавки с книжками, гдей-то на Садовой живёт». К хозяйке был за лето раза два-три, ибо она очень любит книжки, а он ей всякие таскает.
Напоследок, Лёшка Чеканов вытащил из кармана пять рублей, и сунул их в руку оторопевшей горничной.
- Вот девонька, возьми деньги, и забудь что меня видела, и весь наш разговор тоже, а особливо про господина Платонова, ясно?
- Нет сударь… за что такие деньги мне больше? - искренне оторопела горничная, сжимая бумажку в кулачке.
- За молчание дурёха, если не хочешь беду накликать, про наш с тобой разговор ни кому не рассказывай, ясно теперь?
- Ну ладно, я не скажу уж никому коли так!
- За божись на церкву!
- Чтоб мне пропасть, коли проболтаюсь! – истово перекрестилась девушка, в глазках которой блеснули слёзы горечи, что нельзя ни с кем поделиться. Прапорщик решил сжалиться над дурёхой, и он сказал, что после Рождества, самым близким подругам, можно будет рассказать, и обрадованная девушка, быстро поскакала дальше со своей корзинкой, а прапорщик поспешил на доклад, чтобы своими сведеньями, уже окончательно поставить точку в личности владельца книжной лавки на Садовой улице. С этого дня, для егерей и их негласных союзников, начался новый этап походно-полевой жизни в городских условиях. Сан Саныч с Пал Палычем, запасшись достаточным количеством еды и пития, скрытно расположились на чердаке дома напротив резиденции Платонова-Асмодея, тоже двухэтажного, но совсем деревянного. Чердачное окошко оказалось наглухо забито изнутри, за сим, чертыхаясь и матерясь, пробираясь через груды всеразлчиного хлама, закадычная парочка прорвалась таки к окошку, ножами осторожно отодрала одну доску, и через образовавшуюся амбразуру, стала вести наблюдения за домом объекта, под массовое воркование голубей в верху на стропилах.
- А запахи тут что надо – прошептал Пал Палыч.
- Парижский парфюм! – кивнул в ответ Сан Саныч.
Оставшиеся пока не удел, прочие пятеро жильцов секретного дома на Судейской, проводили время в праздности: выгуливали лошадей, копались в механизмах пролётки и кареты, да маялись борьбой и игрой с холодным оружием. Уже в сумерках, обычной дорогой, их навестил полковник всё в том же неприметном наряде. Поздоровавшись и не входя в дом, полицмейстер в начале обратил взор на Уличева.
- Поручик, ваша идея со столкновением карет удачна и дельна, но не своевременна, а посему отведена в резерв, возражения есть?
- Никак нет Вадим Григорич, я привык доверять вашим решениям! - спокойно ответил Неждан.
- А теперь о главном – полковник понизил голос до полушёпота – с полчаса назад, один из наших друзей, получил от курьера некое послание, спешно куда-то поехал, его повёл Шёпот. Думаю что наш "Ганнибал" задержится, иначе просто написал бы ответ да отправил с курьером. Да и курьер я убеждён, на словах дал ему понять, что надо быть самому. Итак, по отсутствии хозяина, двое из вас, ну скажем Уличев и Зоркий, одевшись по проще и дождавшись темноты, вот подробный план дома «великого» полководца – полицмейстер достал из внутреннего кармана сложенный в четверо листок, который у него принял из рук Уличев – генерал держит небольшой штат слуг: дворник, он живёт в своей келье во дворе, кучер внизу в людской, там же горничная и кухарка. Ваша задача, не оставляя следов, обыскать кабинет Половинского на предмет бумаг. Изъять все записи, письма, дневники, счета, словом всё что покажется подозрительным. Особый упор на тайники в стенах, печке, полу и прочих местах. Должны у этого господина быть какие-то опасные записи, переписка с сановниками например. Словом, надо ребята найти что-то такое, за что их превосходительство можно сцапать и держать на крючке, всё понятно?
- Так точно, собираемся немедленно! – сказал поручик. Пожелав подчинённым удачи, полковник спешно удалился, темнело. Дом генерала Половинского, стоял на улице Монастырской №39, и оказался средних размеров, квадратным каменным особнячком в два этажа с деревянным забором и полузапущенным садом. Парадный вход украшали три каменные ступени и пара больших колон. Когда на улице заколыхалась абсолютно непроницаемая тьма, с заднего хода, через дырку в заборе, в сад пробрались две тени, Уличев и Зорких. Глаза разведчиков давно уже привыкли хорошо видеть в темноте, а потому оба прекрасно передвигались по саду. Запомнив уже примерно где на плане кабинет генерала, егеря тихо подошли к особняку вплотную. Загавкала соседская собака, зарычал в будке генеральский пёс, но Зорких бросил ему кольцо копчёной колбасы, щедро сдобренной сонным порошком, и барбос, урча от удовольствия, стал алчно поедать угощение.
- В доме вроде спят все? – прошептал Уличев.
- Да улеглись-то уж точно, раз хозяина нету, чего бы не подрыхнуть? - заметил Зорких.
- Дворник бы в своей берлоге не проснулся, а то испортит поганец нам всю обедню! – опасливо проговорил Уличев.
- Не проснётся, мы вон через то окно, у заднего крыльца полезем! – свистящим шёпотом сказал Стёпа, и жестом поманил товарища за собой. На их счастье или на удачу, через это окно, кухарка обычно выплёскивала помои, и оно оказалось хоть и плотно, но всего лишь прикрыто ставнями, без крючков и щеколд. Потоптавшись слегка в вязкой почве, сообщники ножами отворили ставни, и через минуту уже стояли на кухне. Прикрыв за собой окна, оба осмотрелись. Кухня как кухня, запах вкусный, приятный. Уличев найдя на полу какие-то тряпки, тщательно вытер подошвы ног, тоже самое сделал и его напарник.
- Негоже свинячить в порядошном доме, раз уж залезли, так хоть ведите себя прилично! – многозначительно пояснил Неждан, крадучись идя первым. Двери кухни так же оказались просто прикрытыми, и миновав самое опасное место, а именно комнаты людской где уже дрыхли слуги, егеря мягко ступая по лестнице, поднялись на верх, двигаясь по самому краю ступенек, прижавшись к стене, чтобы они не скрипели. Кабинет Половинского нашли быстро. Ковыряясь в замке отмычками, что вручил им под честное слово шеф, Уличев слегка стыдливо бормотал.
- Чего-то часто мы Зоркий, по чужим жилищам лазить стали, как бы сие увлечение, во вредную привычку не превратилось!
Напарник деловито промолчал. Когда наконец взломщики проникли внутрь и заперли за собой двери, они первым делом плотно задёрнули шторы на окнах, затем зажгли свечи, и обыск начался. Книг у генерала почти не было, и все они касались в основном военной теории. За исключением французского альбома с порнографическими гравюрами.
- У каждого свои слабости! – заключил Зорких, ставя порнографию на место. Рабочий стол, бюро и секретер, осмотрели очень внимательно, нажимая на все пимпочки и розетки, и как водиться, в столе щёлкнула пружина, и выдвинулся потайной ящичек. Там оказалась переписка с членами тайных обществ, Северного и Южного, и несколькими иностранными чиновниками от политики. Письма были на русском, французском, немецком, польском, и английском языках. Егеря немного зная английский, и сравнивая смысл с русскими письмами, сразу поняли, что это, то что нужно! Быстро рассовав всё по внутренним карманам, разведчики живо стали изучать другие бумаги. Пачку любовных писем, пристроили для смеха в опустевший тайник, счета и расходные книги полистав отставили, а вот дневник генерала, решили прихватить с собой, пусть командир поизучает, ему виднее что там. Стали обшаривать стены и отдушины в поиске тайников, но ничего не нашли, даже за картинами. Последним объектом покушения взломщиков, стал небольшой, но массивный сейф у окна на постаменте. Посовещавшись, приятели решили, что в сейфе основные планы и бумаги заговорщиков, списки, а то и личная картотека генерала! Но повозившись с железным «медведем» полчаса, егеря с горечью поняли что увы… ломать сейфы их никто не учил.
Но русский егерь потому и славился в своё время лихостью и удалью, что действовал порой вопреки всем законам логики и рационального смысла. Разом поглядев на неприступный сейф, приятели шагнули к нему, и…
- А ну-ка взяли Стёпа его мерзавца! – тихо скомандовал Уличев, и вдвоём с напарником, стронули железный ящик с места.
- Пуда три будет! – покачав сейф, предположил Зорких, и Уличев чуть прикрыв один глаз, согласно кивнул.
- Где-то так, ну-ка погодь минутку, опусти!
Сейф плавно коснулся пола, а Неждан торжественно пристроил на его место горящий канделябр и бюст Вольтера.
- Для композиции! – пояснил он. Очень аккуратно вынесли сейф из кабинета, поставили, снова заперли помещение, и уж потом взяв сейф как носилки, молясь про себя чтобы никому из дворни, не пришло в голову погулять теперь до кухни, либо хозяин с дуру, домой б не вернулся. Молитвы оказались услышаны, и ни тюкать-оглушать, ни лишать сознания нежно-удушающим приёмом никого не пришлось. Немного правда повозились пока переваливали сейф через подоконник, но сила да выносливость выручили и тут, выкраденный сейф поплыл в ночной прохладе сада, держа курс к заветной дыре в заборе, которую правда пришлось расширить, слегка.
А вот на улице дело осложнилось. Переть через полгорода свежевыкраденный чужой сейф, было по крайней мере неэтично и бестактно, а по большой степени чертовски рискованно. Усиленный патрулями город, мог стать непроходимым. Да, премилая могла бы выйти картина при не запланированной встречи с патрулём. «Кто такие? Чего прёте?» «Да вот, сейф украли, несём, чижало очень, не поможете, ребята?» Однако людям, прошедшим одну из самых тяжёлых войн того времени, унывать было не с руки. Строго держась затенённых сторон улиц, часто останавливаясь чтоб один пройдя вперёд разведал бы обстановку, егеря хоть и вдвое дольше обычного, но дошли такими путями-дорогами, по коим и днём-то не с руки было шагать. В одном месте правда споткнувшись, ношу немножко уронили в овраг, в небольшой лягушатник, но тут же с матюгами вытащили. Подождав немного, товарищи опять потянули свою добычу, и через час наконец были дома, на Судейской. Затянув трофей в дом, они потребовали у товарищей выпить и пожрать, а потом завалились спать.
Агент Шёпот, довёл генерала до самой гостиницы, большого, трёхэтажного каменного здания, на первом этаже которого располагался буфет, а номера находились выше. Жильцы постоянно сновали туда-сюда, и Шёпот ничем не привлёк внимание генерала, да по правде сказать Половинский и не глядел по сторонам, он никого и ничего не опасался. Его все знали, старались всячески угодить и услужить. Он молча поднимался по лестнице, а Шёпот, одетый купчиком средней руки, под видом захмелевшего гуляки, шёл следом, и благополучно довёл генерала до двери №8, в которую тот и постучался, а сам пройдя далее, остановился как бы ища свою дверь. Когда генерала впустили, агент мигом принял прежний вид, и стал думать как быть? Впрочем, опыт в подобных делах у Шёпота имелся, и он быстро послушав двери №9 и №10, решительно постучал в девятую.
- Отоприте прошу вас!
- Что вам угодно? – раздался робкий мужской голос.
- Отоприте сударь сами, или я полицию позову! – сурово пригрозил Шёпот.
- Ладно, ладно, к чему скандал? – щёлкнула задвижка, и перед агентом предстал невысокого роста пухлячёк в летних брюках и домашнем халате.
- Вы тут один живёте? – не меняя строгости в голосе, спросил Шёпот, бесцеремонно проходя в номер.
- Один… а что собственно вам угодно? Вы кто? – робко спросил пухлячёк, теряясь в догадках, что бы это, могло всё значить?
- Не врите мне сударь, я имею точные сведения, что у вас, скрывается моя жена! – резко ответил Шёпот, наступая на оробевшего жильца.
- Какая жена?! Я два дня как въехал, я тут абсолютно один, можете осмотреть если угодно!
- Угодно! – как в бочку ухнул Шёпот, и едва пухлчёк повернулся чтоб указать рукой куда идти, агент коротким ударом ребром ладони, обездвижил хозяина комнаты, быстро связал попавшимся не то кушаком не то поясом, и вставив в рот кляп, отволок бесчувственное тело в кресло. Затем Шёпот не теряя времени нашёл среди приборов жестяную кружку, и пристроив её пустой стороной к той стене за которой был теперь с кем-то генерал Половинский, приник ухом к дну и внимательно стал слушать, одновременно стенографируя карандашом, в своей записной книжке. В номере находились трое мужчин: сам генерал, судья Ярлыков Капитон Савич, и Фридрих Карлыч, он же Крейцер. Говорили обычными голосами, и даже иногда громче обычного. Собственно говорил в основном Крейцер, инструктируя соратников, и давая им приказания. Судье было велено через полицию или как угодно, но выяснить причины провалов последнего времени, и кто именно досаждает обществу, и какое ко всему этому, имеют отношение следователь Садко, и полицмейстер? Генералу предписывалось как члену Офицерского собрания, как бы витийствуя, ещё раз прощупать настроения офицеров, и составить по результатам этих изысканий два списка: в первый занести сочувствующих их делу, и готовых в будущем служить революции и республике, а в другой, тех, кто останется верен монархии, и в последствии они должны быть устранены. Подобную работу через своих соратников, надлежало проводить так же и в Дворянском собрании. Дело спешное, и к концу осени всё должно быть готово, сам же Крейцер скоро отбывает по неотложному делу в Петербург, а оттуда в Мюнхен. В его отсутствие всю связь держать через пастора Мейса, от него же получать и все инструкции. За этим последовали короткая выпивка и прощание. Подождав пока всё затихнет окончательно, Шёпот спрятал записи в карман, прошёл к уже очнувшемуся и испуганно таращившемуся жильцу, и ласково сказал.
- Вынужден извиниться, жены тут нет, я обманулся, возможно она в другом номере… Развяжу пожалуй, если не будете орать и вопить, лады? Ну вот и здорово!
Развязав трясущегося хозяина, агент Шёпот быстро покинул номер, жилец которого, запершись накрепко, твёрдо решил что назавтра, непременно съедет отсюда к чёртовой бабушке.
Полковник Белугин по возвращении из секретного дома на Судейской, переоделся в домашнее, побыл с часок с семьёй, а затем сославшись на необходимость поработать с бумагами, удалился в кабинет, сказав жене чтоб ложилась спать, не дожидаясь его, он постарается не задерживаться. Полковник не столько хотел покопаться в бумагах, сколько ждал вестей от Шёпота, который по неписанному правилу, в исключительных случаях, являлся прямо в кабинет (разумеется по предварительному договору) Хотя полицмейстер и ожидал своего человека, но пара небольших двуствольных
пистолетов, всегда в таких случаях лежала у него под руками. Разумеется что сидеть словно проситель в приёмной, полковник не собирался, он на самом деле решил поработать, выстраивая в понятную ему одному схему все данные собранные по делу Асмодея. Убедился ещё раз, как верно он сделал что привлёк Садко, и внял его совету не арестовывать Асмодея (и впрямь с горяча хотел!) а тихо вести его, и брать уже наверняка. Да, заставить зверя вылезти из норы, и бежать с архивом, это единственное что разумно и возможно. Ну а на самый крайний случай, просто взять да и прикончить этого демона и эту дьяволицу, и всех делов. В любом случае, ни в Петербург, ни тем более в Мюнхен, выпускать их нельзя и точка! Знакомое присутствие, полковник уловил в две минуты 12-го.
- Входи Шёпот, я жду тебя – негромко но отчётливо бросил полковник, кладя машинально руку на один из пистолетов. Агент, как призрак из сказочного сна, появился из чулана, и сняв картуз, мягко подошёл к столу.
- Есть шеф, и очень интересное!
- Садись! – Белугин кивнул ему на мягкий стул, и Шёпот усевшись, достал свою записную книжку.
- Я стенографировал, чтоб не упустить мелочей, как вам, теперь же прочитать, или переписать и уж после? – предложил Шёпот.
- Читай сейчас, а потом у меня вон за бюро и перепишешь! – ответил полковник.
- Воля ваша! – вздохнул Шёпот, и неторопливо, слово в слово, передал шефу весь разговор тайного трио. По мере прочтения, лицо полковника делалось из задумчивого озабоченным, а из озабоченного суровым.
- Вон оно что? И судья в деле значит? Ну ужо тебе Капитон Савич, не взыщи теперь Ярлыков… Так, садись за бюро, и буква в букву всё переписывай, книжку потом с собой заберёшь! – приказал Белугин.
- Слушаюсь! – Шёпот взял книжку, и пересевши за бюро и зажегши подсвечник, принялся переписывать сведения. А Белугин задумался. Так, ну эмиссару он никуда уехать не даст, игра пошла уже на козыри, а значит решать придётся круто. Ну с этим ребята справятся, опыт есть. Герр Мунк не подведёт, даст знать, когда Крейцер, со своим уже архивом, в путь отправится. Ну а пастора Мейса после всех событий тихонько арестуем и всё. Судья-сукин сын, ну с этим проще простого, бумагу под нос с их разговором в гостинице, и потечёт «масон» Ярлыков, как воск на свече. И он, и генерал этот паркетный, чтоб отделаться лёгким испугом, всё лично о госпоже Гокке напишут, а если упрутся? Ну тогда мы предложим им пешее путешествие по просторам Сибири с кандалами на ногах, но перед тем, подержим с недельку в камере с колодниками… и никаких шуток господа, все шутки в романах да водевилях остались…
- Готово Вадим Григорич, переписал! - встал Шёпот, и подойдя подал шефу несколько исписанных ровным почерком листов. Тот ещё раз прочитал их, и положил в ящик стола. Затем подойдя он пожал сотруднику руку.
- Благодарю за службу Шёпот, ты брат большое дело сделал!
- Рад стараться!
- Ну теперь ступай домой, да отсыпайся в волю!
- Слушаюсь!
Полковник проводил агента до самого выхода из сада, и плотно запер за ним железную дверь.
- Так, теперь подождать до завтра что мне мои архаровцы раздобыли у генерала, да тогда уж решать всё в целом! – так сказал себе полковник туша свечи, и покидая кабинет, чтоб направиться в супружескую спальню, к заждавшейся его, любимой жене…
С утра как говориться ничего не предвещало. Белугины проснулись немного позднее обычного, но по довольному выражению лица Анны Леонтьевны, было заметно что ночь прошла довольно неплохо. Да и Лидочка была рада понежиться в постели дольше обычного. Обменялись дежурными городскими сплетнями вчерашней свежести, а затем полковник чмокнув обеих своих красавиц, уехал в Управу, ( к егерям он решил заглянуть чуть позже) В Управе, Садко уже ждал шефа, и пройдя с ним в его кабинет, там сообщил ему следующее. Он, Глеб Садко, скрупулёзно и что называется по буквам просмотрел все собранные им данные его людей, и пришёл к неутешительному выводу: между Гокке, генералом Половинским и судьёй Ярлыковым, существует некая тайная, политическая связь.
- Правильно полагаете Глеб Сергеич, связь существует, мой человек буквально вчера предоставил мне доказательства принадлежности судьи и генерала к тайному обществу – тихо поделился с ними полковник.
- Как полагаете поступить? – осторожно спросил Садко.
- Полагаю секретно допросить обоих, отдельно друг от друга, но не сразу, я ещё пока не получил сведений от своих ребят, что выполняли одно щекотливое поручение. Вот узнаю что они там раздобыли, да тогда основательно всё и решу, и вас в известность поставлю.
- Смею надеется!
Бабахнуло что называется перед обедом. Как сообщил взволнованный городовой, которого едва удерживал дежурный фельдфебель, в доме генерала Половинского, стряслась большая конфузия! На вопрос полицмейстера велика ли конфузия и нет ли жертв, городовой сообщил следующее. Он прохаживался неподалёку от дома генерала, ну точнее совсем рядом, они с тамошним дворником Ефимом в приятелях, и иногда покуривают вместе. Генерал-то, как показал потом дворник, утром позавтракали с аппетитом, и поехали куда-то визиты делать. А к тому времени как городовой с дворником стояли да покуривали, ( где-то около полудня) генерал вернулись весёлым, поднялись к себе, а минут через десять, из окон его кабинета наверху, раздался ужасный крик, и грохот чего-то тяжёлого. Городовой с дворником разом туда бросились, мало ли, эвон чего по городу-то деется? В кабинете Половинского, они застали принеприятнейшую картину: на полу валялись сам генерал с медным канделябром в руке, а подле, лежала расколотая пополам каменная башка какого-то немца, что завсегда у господ в кабинетах стоят. Тут же суетилась и прислуга, бабы взялись было голосить, но дворник рыкнул на них так, что генерал отверз очи, и послал всех вон. Повинуясь приказу, все вышли. А на улице, они с дворником стали чесать затылки, и прикидывать, с чего б это генерала, так омороком шибанула, и при чём тут каменная башка немецкого басурмана? Но не прошло и четверти часа, как на верху у генерала, раздался просто вопль, и опять стук падения. Представители власти снова ринулись на старое место, и опять застали генерала в опрокинутом на пол положении, только теперь в его руке оказалась зажата пачка писем перевязанных розовой ленточкой. Горничная с кухаркой уже не голосили, они с подвыванием мелко тряслись и крестились. Городовой позволил себе взглянуть на письма, точнее просто бросить взор, и судя по виньетками да запаху духов, они от мамзелей. Тут генерал опять пришёл в себя, и стуча зубами, дал понять что желает остаться один. Естественно все вышли. На улице стражи порядка опять затаились, ожидая не будет ли новых вскриков и низвержений, но нет, уже никто не падал, а только выскочила горничная и сказав что что генерал занедужили, опрометью помчалась за успокоительным.
- Да братец, хвалю за службу, и отпускаю тебя на сегодня домой! – пророкотал Белугин, и счастливый полицейский тут же исчез. «Да-а, дела» - подумал полковник вышагивая по кабинету – «Ясно только одно, ребята генерала навестили, но вот с чего их превосходительство дважды чуть удар не хватил, узнать надо немедля!» Полицмейстер быстро приказал экипаж к подъезду, и спешно покатил домой. Там он на ходу бросил своему милому
семейству что «он у себя в кабинете и его долго не будет» пулей пролетел в свои апартаменты, а уже через час, в обычном своём облике, торжественно входил во двор секретного дома на Судейской…
- Да вы охерели! Да вы свихнулись оба! Додуматься припереть дуру весом в три с лишком пуда через пол города, а? Ну а если б вас мерзавцев поймали? Ладно, не поймали, но сейфа-то вы б лишились! Нет ну вот чуяло моё сердце, когда городовой мне про обмороки начал рассказывать, что вы головорезы чёртовы чего-то такое учинили, что сам аллах не поймёт! Вы взяли бумаги, то что я вам и приказывал… на хера вы сейф-то сюды приволокли?! – так отчитывал полковник Белугин, стоявших перед ним на вытяжку Уличева и Зорких, а прочие тихонько улыбались подле. В начале, когда ему сообщили про документы и даже показали их, он засиял как свеже отчеканенный золотой, но когда предъявили сейф, слегка испачканный тиной, последовала выше описанная реакция.
Подождав пока из командира выйдет весь пар, взломщики во всех деталях пояснили причину приношения сейфа сюда. На гневный вопрос полковника что они рассчитывают там найти, Уличев ответил.
- Мы подумали что там могут храниться иные важные бумаги, возможно личный архив генерала. Мы же не знаем степени его посвящения в дела тайного общества? Он может быть любой фигурой, как пешкой так и ферзём, пусть и на малой пока доске!
- Посвящён, пешки-фигуры – уже более одобрительно бормотал полковник подходя к сейфу, и присаживаясь на корточки подле него – инструменты-то какие-нибудь слесарные тут у вас есть? Мой набор отмычек дома…
Жильцы бросились на поиски и приволокли что было, шила, резцы, ключики, стамески и тому подобное. Полицмейстер скрутил при помощи кусачек из медной проволоки какую-то загогулину, и помогая себе шильцем, стал ковыряться. Тщетно. Полковник призадумался.
- Сейф хотя и не банковский но и не конторский, так просто не вскроешь… А проволока дрянь, мягкая. Так, булавки стальные при себе у кого-нибудь есть? – повернул он голову к подчинённым, и через пять секунд, три руки протянули ему искомые предметы.
- Ну-ка, ну-ка, щас мы его… - бормотал полковник, ковыряясь булавками в замке, и через минуту щёлк! Дверь сейфа плавно отварилась, и взорам изумлённой публики предстали восемь пачек по 10 тысяч в каждой, да два полотняных мешочка с золотыми десятками, и всё, никаких секретных бумаг внутри не оказалось. Переложив всё это в корзину и прикрыв платком, полковник взял её в руку, и поглядел на подчинённых долгим, отеческим взором.
- Ну промашка вышла Григорич, бывает! – житейски развёл руками Зорких.
- Пошли бумаги изучать, с казной после решим! – устало вздохнул полковник. Разбор бумаг занял два часа. Если говорить коротко, то в них было такое, что каземат с крысами, показался бы генералу Половинскому спасением. В бумагах отчётливо маячила пеньковая верёвка для аристократической шеи, по подозрению в подготовке военного заговора, государственной измены, и шпионство в пользу Англии.
- Вот ведь падаль, а ещё русский мундир носит! – глухо проскрежетал Уличев, жалея теперь что Половинский, не вернулся вечера ночью, не вовремя домой.
- Всякая падаль Неждан, что-нибудь на себе да носит – задумчиво заметил Белугин, и чуть подумав добавил – Ну этот иуда от нас никуда теперь не уйдёт. Я не я буду, коли не заставлю его работать на нас, и собственноручно дать показания на Эмилию и прочих кого знает, но главное на неё…
- И что ему за это будет, тихая отставка и всё? – глухо спросил Кубанин.
- Не совсем, я предложу ему вместо виселицы, вечную ссылку в своё имение под надзор полиции, ну скажем за шулерство в карты, растрату казённых сумм и неблагонадёжность. Там в глуши, он и сгниёт как старый гриб!
- Ну коли через него можно будет схватить за глотку эту гадюку Гокке, то чёрт с ним, пусть ссылка, Асмодей, Гокке, и архив их, важнее раскрытого изменника! - проговорил мрачнея Неждан, и возражений на это, ни от кого не последовало…
В тот же день но с утра, с чердака где засели два приятеля-егеря, оба увидели как из своего дома, вышел господин Платонов в коричневом фраке, сером цилиндре и с тростью, да не спеша направился куда-то по тротуару.
- Я за ним!- шепнул Сан Саныч, и быстро как смог, стал выбираться с захламлённого чердака. Пал Палыч замер в нетерпении. Однако где-то через полчаса, внизу на тротуаре появилась понурая фигура подпоручика Егорова, который виновато развёл руками в стороны, что означало «Виноват-с, упустил!» Это действительно было так, пока егерь слез с чердака, да обежав дом вышел на улицу, Платонов уже куда-то свернул, или поймав извозчика укатил. Однако Сан Саныч решил пока не возвращаться на чердак, а побродить поблизости, потолкаться в лавках ( в книжную зайти, а что? Сан Саныч всех уверял что он заядлый букинист, был…) Словом разведать обстановку было необходимо, а чердак и подождать мог, тем более что Пал Палычу там наверняка и одному не скучно будет, да сверху и виднее! Однако как говаривал великий Ломоносов что «Коли где в одном месте убыло, то в другом непременно прибудет» Асмодей сам того не подозревая, ушёл от Сан Саныча, но, едва король преступников пройдя две дюжины шагов свернул в какой-то переулок, где так же сновали люди, за ним незаметно пошёл человек, одетый неброско, как горожанин средней руки, ни чем в толпе не выделяющийся. Это был один из немногих лично преданных Глебу Садко сотрудников полиции в чине старшего унтера, что утром сменил на посту товарища. Оба полицейских слыли ребятами хваткими во всех смыслах, и хоть иногда нет-нет да и принимали скромные денежные подношения от горожан, однако дело своё знали хорошо. За кем именно они следят на самом деле, сотрудники сыска естественно не знали, объектом их был лавочник Платонов Михаил Семёныч, подозревавшийся в махинациях со старинными книгами и всё. Едва миновали переулок, Платонов поймал извозчика, и куда-то поехал. Старший унтер какое-то время осторожно бежал за экипажем, но на перекрёстке всё движение стало, дорогу перегородил нерасторопный мужик с телегой дров. Пока с помощью гвалта, ора, мата и угроз появившегося откуда-то городового, незадачливого мужика заставили убраться, унтер уже вскочил в подкативший экипаж другого бородача-лихача, и посулив тому тройную оплату, тихо велел следовать «вон за энтим экипажем до конца!» Лихач оказался мужиком умным, поняв что тут либо дела амурные, либо полицейские, а посему лишних вопросов задавать седоку не стал, а лишь кратко бросил.
- Не упустим барин, не боись…
Полицмейстер появился из своего кабинета уже после обеда, когда его семейство откушало и даже попило чай. Приняв от любимой супруги упрёк что он совсем свой организм не бережёт, и когда-нибудь протянет ноги с голоду, полковник распорядился подать себе чаю с ватрушками да расстегайчиками и с удовольствием полакомился. Едва он успел это доделать, как зазвонил входной колокольчик, от чего Анна Леонтьевна вздрогнула, а Лидочка с любопытством направила свою мордашку на двери столовой. Послышались шаги, и вслед за горничной, бодро вошёл Глеб Садко с неким подобием улыбки на лице, но по азартному блеску его глаз, полковник понял, что вести насей раз добрые. Вежливо поприветствовав маму и дочку, гость обратился к главе дома.
- Господин полковник, есть новости, и они не-плохие!
- Прошу в кабинет! – Белугин повёл коллегу в свой чертог тайн, интриг и разоблачений, а устало вздохнувшие женщины поднявшись со стульев, решили выйти в сад и погулять там, противные мужские дела, как всегда затянуться на долго. Едва войдя в кабинет, Садко доложил.
- Нынче утром, мой агент выследил маршрут Асмодея, и выяснил куда он ездил. Дом на левобережье, в Заречной слободе, по улице Степной №36. Деревянный, полутораэтажный, с садом и постройками. С фасада лишь небольшая ограда и калитка. Дом Асмодей открыл своим ключом, и пробыл там около полутора часов, затем вернулся на Садовую, но уже с другим извозчиком!
- Степная №36 говоришь? - задумчиво переспросил полковник, подходя ближе к столу – ну-ка глянем что там? – Белугин достал из ящика топографическую карту, развернул её, и вместе с товарищем склонился над ней.
- Так, вот улица Степная, она самая крайняя, дальше ничего нет, только поля, балки да та же степь, и рощ почти нет, с десяток разбросанных хуторов, интересно – бормотал Садко, но полицмейстер торжествующе просиял.
- Глеб Сергеич, дорогой вы наш, да вот же, извольте взглянуть, прямо от этого его дома, начинается широкий проулок, и ведёт он на Большую степную дорогу, или Степной тракт, широкая, хорошая дорога, а от неё вёрст через 60-т, прямая дорога на Москву и Петербург, ясно?
- Вполне! Ни те застав с будочниками, ни те мостов, ни те шлагбаумов, умно придумал подлец, ну да и мы не впопыхах деланы оказались, да? – чуть бодрее заметил Садко.
- Именно Глеб Сергеич, именно! Если всё так как мы с вами подумали, то на днях наш душегуб туда переедет. Надо бы на той улице, наших людей где-нить поселить, хоть в развалюхе какой, а? – с надеждой поглядел на Садко полковник.
- Уже Вадим Григорич, я распорядился, мой человек ищет квартиру близ асмодейского дома. Разумеется наблюдение с Садовой так же снимать нельзя никак…
- Могли бы этого и не говорить, я ещё не выжил из ума! – усмехнувшись заметил полковник.
- Виноват!
- Не только не снимать, но при переезде скрытно вести, мало ли что этот бес задумал? Он в Европе и не такие фокусы вытворял, наслышаны! – остерегающе сказал Белугин.
- Ну и пусть, у нас слава те господи не Европа, прихлопнем недоноска с его б...дюгой!, да и всё тут! – неделикатно выдал вдруг Садко.
- Да Глеб Сергеич, в финале пьесы, герои должны умереть, иначе умирать потом придётся нам! – уже сухим голосом, подвёл итог этой части разговора полицмейстер. Угостив Садко коньячком из своего шкафчика, Белугин сказал что Штирих не знает что Платонов, это Асмодей.
- Его надо упредить Глеб Сергеич – попросил он.
- Да, разумеется надо, я нынче же лично навещу барона, и всё ему открою! – пообещал Садко.
- Только возьмите с него слово, что он не будет предпринимать никаких самостоятельных действий без нашего ведома, в противном же случае, я его арестую! – предупредил Белугин.
В тот же день, буквально через час как уехал Садко, курьер барона принёс письмо где Штирих просил извинения за нерасторопность своих людей, что упустили Платонова, так как на сей раз, были без экипажа, а поймать вовремя извозчика не получилось. А ближе к вечеру, полковник получил ещё два письма, одно, коротенькое от Штириха, где значилось всего пара строк «Благодарю за разъяснение, даю слово действовать исключительно согласно вашему приказу» Второе послание, длинное и наполовину извинительное, прислали ему Сан Саныч с Пал Палычем. В первой части говорилось как и почему утром упустили Асмодея, а во второй сообщалось что к обеду он воротился на извозчике, а продавец в его лавке жаловался что скоро потеряет место, так хозяин съезжать хочет. Наблюдение будет продолжено до конца, или до приказа ( какого, уточнено не было) Белугин невольно улыбнулся. Да, все по своему молодцы, а от неудач, только Всевышний застрахован.
- Ну что же господа, недурственно, совсем недурственно, трижды закинули мы невод, и один раз –таки вытянули чёрного налима. В одиночку только собственную любовницу можно выследить, а в оперативной работе, командность нужна господа, и никак иначе… Так. А не пора ли мне, навестить хворого генерала Половинского? Там уж небось все с визитом были, поеду-ка я по горячим следам, да покуда он не очухался, карты ему и выложу. Да и с судьёй нашим потолковать нужно, но это чуть позже…
Уже поздно вечером, часов в десять, полковник Белугин опять пребывал в секретном доме на Судейской. С ним была чёрная папка. Когда собрались по обыкновению в комнате отдыха наверху, полицмейстер, вышагивая вокруг шахматного столика, начал рассказ о визите к внезапно захворавшему генералу.
- Их превосходительство, как мне пытались втолковать его слуги, так плох, что не велел никого принимать, хотя желающих с утра и была прорва, даже наш судья пытался прошмыгнуть, но его оказалось не велено было пущать особо. Однако я настоял, и застал болящего «Ганнибала» в халате с перевязанной полотенцем головой, и слегка пьяным, генерал лечил нервишки коньячком. Я конечно попросил его запереть двери на ключ, мы сели в уголке на кресла, и я друзья мои, сразу пошёл с козырей. Я сказал ему что имею на руках копию прелюбопытнейшего документа, касаемого самого генерала. Болящий напрягся, и я прочитал ему вслух весь их разговор с судьёй и Крейцером в нумере гостиницы, на втором этаже. По мере чтения, Половинский стал заметно слабеть, и я посоветовал ему налечь на коньяк. Дочитав, я в упор спросил бледного и покрытого испариной генерала, что он выберет: эшафот за измену Отечеству, либо ссылку в имение навечно под надзор полиции, за растрату казённых сумм? Половинский в начале очевидно не совсем понял при чём тут эшафот, но, когда я процитировал ему несколько строк из его шпионской переписки, он едва не испустил дух. Однако коньяк помог, я даже подсобил влить ему в пасть целый его стакан! Я опускаю его слезливые объяснения кто и как его попутал и заманил в ловушку, а сразу перейду к сути. Во-первых, слегка успокоив генерала, я вынужден был представиться по всей форме, и объявить ему что я служу в Комитете Общественной Безопасности, после чего он грустно сник и прошептав «Это конец»… спросил уже, что мне угодно? А угодно мне было чтоб он подписал бумагу о сотрудничестве с нами, и он подписал. Далее, я приказал ему и впрямь выполнять указания Крейцера, и выявлять офицеров, кто присяге и престолу верен, так и тех, что примкнут к мятежу. Согласился и на это. Далее, я перешёл к госпоже Гокке, и приказал генералу самолично написать обо всём её участии в заговоре и прочих уголовно-политических преступлениях, и указать всех причастных к тайному обществу. Время на размышление я дал ему пять минут. Генерал умоляюще глядя на меня, лепетал что его за это убьют, я согласился что да, возможно и убьют, но позже, а я же убью его прямо здесь, коли он откажется. Совершенно раздавленный, генерал в течении часа писал собственной рукой всё что я от него потребовал. На нашу дьяволицу тут такое, что при своевременной подаче куда нужно, это в лучшем случае, Петропавловская крепость пожизненно. Однако вся соль в том други мои, что подать это надо с умом и во время, ибо её столичные покровители, всегда могут обвинить Половинского в том, что он помешан, или устранить его. Так что эти бумаги только пол дела. Они рушат всю дьявольскую игру в нашей губернии, но попади они не в то время и не в то место, эта змея извернётся и ужалит. Да, генерал в конце добавил от себя, что судья знает о делах Гокке больше, и самое главное, что это он тогда организовал похищение моей дочки, для чего и затеял тот званный вечер, этого я право не ожидал услышать!
- Да-а – мрачно протянул Уличев, словно вспоминая что-то – воистину говорят прозорливые люди в таких случаях «Гляди вокруг себя, гляди в оба, врагом может оказаться любой!»
- Именно так! – кивнул Белугин переставляя фигуры – За дочь родную, я не прощу и не помилую никого, а судью арестую завтра на основании данных Шёпота, и показаний генерала. Арест разумеется будет негласный, рано утром у него дома, там и обыск заодно произведём. После объявим что судья попался на крупных взятках. Но я надеюсь ещё на результаты обыска. Вот тут-то я думаю, Гокке и придётся кисло, гораздо кислее чем от показаний генерала. Тут уж в случае чего, эту гадюку можно будет открыто объявлять во Всеимперский розыск! Да друзья, главное нам теперь не упустить дня и часа, и не дать им случая улизнуть в Петербург, в этом случае там пойдёт уже более сложная и опасная игра, но уже без вас мои боевые товарищи! – грустно закончил полковник.
- А почему без нас?
- Да, Григорич, поясни уже!
- Хотелось бы знать причину!
На взволнованный галдёж однополчан, полковник спокойно изрёк им, что в столице-то уже воевать есть кому, и напрасный риск не нужен.
- Это не театр ребята, это сволочная жизнь, и каждый должен делать свою работу, это приказ егеря… Но, я всё же думаю, что мы не дадим им улизнуть из Ратиславля, ибо в этом залог успеха нашей войны! Ну-с, теперь ваш черёд сапожники, спрашивайте и говорите чего хотели!
Егеря с минуту посидели молча, прикинули что-то каждый про себя, затем все недвусмысленно переглянулись, и штабс-капитан Кубанин, буднично изрёк.
- А чего тут спрашивать, Григорич? Будем ждать удобного момента и твоего приказа!
Х Х Х
В эту ночь, уже после того как любимая супруга уснула в его объятиях, полковник Белугин от чего-то не впадал в сладостный сон вслед за женой, как обычно бывало в таких случаях. Его вдруг стали терзать раздумья и сомнения насчёт принятого решения арестовать завтра судью Ярлыкова и всё такое прочее. Верно говорят, семь раз отмерь, один раз отрежь. Сомнения появились внезапно, ещё после ужина, а вот теперь, усладив себя ласками жены, полковник размышлял. Ну положим арестует он судью, и тот откроет о попечительнице сиротских домов такое, за что уже не таясь можно будет брать белу-лебедь под мягки крылышки, да садить в клетку не золочёную. Кого эта тварь выдаст? Всё тех же, кого он, Белугин уже знает, ну в лучшем случае парочку местных гусарствующих дураков, кои и так попадутся? Свои столичные связи она не назовёт ( Комитету они и без того известны) А вот Асмодея это спугнёт сразу. Как не следи порой за объектом, но матёрый зверь в критический момент, способен на самый отчаянный рывок, непредвиденный. Это теперь он не может взять вдруг, да уехать без архива, господа иллюминаты сего не поймут, и как не могущественен Асмодей в своей среде, но Орден всё же могущественнее…
Арест судьи и Гокке, может толкнуть Асмодея на немедленный, личный побег без картотеки, без архива ( ведь всё это надёжно укрыто в тайнике вне его жилища) а затем просто спустя время либо прислать за ним нужных людей, а то и самому явиться в новом обличии. Приехать в город под вечер, ночью глубокой изъять архив, и тут же скрыться, и ни полиция, ни контрразведка, даже ничего не будут знать, продолжая потом, уже увы, тщетные поиски архива. И всё насмарку, все жертвы, тщания и старания и потуги его ребят из-за одной ошибки? Нет господин полковник, нет милостивый государь, вспомни что говорил тебе когда-то, краса и гордость русского Кавказского корпуса, генерал Котляревский «Обдумывать холодно, действовать горячо!» Нет Вадим, трогать судью и Гокке теперь рано, за судьёй приглядывать, как он будет полицейскую агентуру выявлять? Кто ему в сём содействовать станет? Вся эта весёлая компания уже на крючке, но кроме генерала никто сего не знает ( а он будет молчать… а вдруг нет?) вдруг решиться тайно упредить любовницу? Ведь когда тебе 52 года, а твоей любовнице-красавице, только 27-мь, в голову может ударить всякое, и старый ловелас способен на любую дурь, даже не осознавая последствий. Потом он естественно спохватиться, станет себя корить, только дело уже будет сделано, и ничего не поправишь. Так, это тоже надобно учесть, и в ближайшее время, жёстко переговорить с Половинским, да припугнуть по круче, впрок так сказать.
Надобно тихо но чувствительно сжимать вокруг них кольцо, чтобы Асмодей встревожился, и решился на побег из города, и желательно чтобы выехали они всем гуртом, тогда по дороге, в глухой степи, их всех и будут брать надёжные люди. Главное взять архив, а они? Они почти наверняка окажут вооружённое сопротивление, страх толкает людей и не на такое, а тогда уж как говориться, мир вашему праху господа… Да, вы бы в подобной ситуации с нами церемониться не стали, ну вот и мы не станем, слишком много на кон поставлено, чтоб играть с вами в закон и благородство. Так, а Штирих-то? Вот где ходячая наивность из паршивого рыцарского романа, такой со своими принципами может насмешить ангела и чёрта одновременно. И не привлекать его нельзя, это по-человечески будет не честно, он всё же помог как ни крути.
А мы возьмём его в дело, возьмём, но для подстраховки. В степи мест много, вот в одном из них, в нужный день и час, мы его с его людьми в засаду и поставим. Чем чёрт не шутит? Может Асмодей с компанией на него и выскочат? Точнее мы их на него загоним, а там в общей свалке, пусть потом господин барон возмущается себе сколько угодно, что мадам Гокке, сразила шальная пуля. Барон конечно не дурак, и всё поймёт, но именно потому что он не дурак, Евгений Николаич примет всё как есть, и волны гнать не станет, не в его это интересах. Да, на сём и порешим, судью не трогать, но колечко вокруг компашки сжимать, бегите крысы серые, бегите, а мы уж вас проводим с честью!
На этих размышлениях, когда уже забрезжил рассвет, полковник Белугин наконец уснул, решение принятое им в эту ночь, оказалось окончательным. Прошло два дня. За это время книгочей Платонов закрыл лавочку, и переехал с парой верных слуг за реку, на Степную улицу в дом №36. Выехал он в полдень того дня, когда Белугин изменил намерение, и отложил арест судьи. Экипажей и всадников по городу сновало немало, и Асмодей хоть и поглядывал пару раз назад, и Кресту велел быть начеку, но слежки за собой не обнаружил. Сан Саныч с Пал Палычем наконец избавились от ролей чердачников, и провожали господина Платонова уже с тротуара, торопливо лузгая тыквенные семечки, да любуясь снующими дамами. Они убедились лишь что объект съехал, и проводили его до того места, где неприметная серенькая бричка с поднятым верхом, тихо последовала за Платоновым до места. Молодцы Садко и на сей раз не подвели, сопроводили супостатов до нового дома, и не останавливаясь проехали всю улицу, где в конце за поворотом, один полицейский соскочил и пошёл и не спехом по той же улице обратно, на снятую у некой старушки халупу в одну комнату с оконцем на дом №36, хотя сама халупа и стояла через три дома от объекта, на другой стороне. Старуху уговорили сдать комнату за хорошие деньги отставному офицеру, вдовцу, бездетному, аскетичному, но иногда могущего пригласить на чай товарища. А за это, хозяйке плюс к оплате, была обещана головка сахара в месяц, да хороший чай. Бабуля не задавая лишних вопросов, с радостью согласилась, потребовав правда оплату вперёд. И сахарная голова, и чай и деньги, всё было представлено ей в первый же день, и «домовладелица» отстала от жильца совсем. Пусть себе чудит раз честный человек!
Егеря на Судейской совсем не удивились отсутствию приказа «тащить и не пущать», значит не время! Ближе к вечеру явились и два чердачника, насквозь пропахшие чёрт знает чем, коих накормили солдатской кашей с мясом, а чуть позже курьер принёс письмо, в котором были такие строки: «Увы, именины племянника Андрона отменились, повеса недостаточно оказался деликатен в словах, и дядюшка с тётушкой, не сочли нужными их праздновать теперь же.
Всегда ваш, Пантелей Лукич».
Прочитав послание вслух, егеря через несколько минут споров и дискуссий, расшифровали его так: арест откладывается, в связи с вновь возникшими обстоятельствами, и остаётся только ждать.
- Чутьё мне подсказывает господа, что в ближайшие два-три дня что-то произойдёт, и мы можем понадобиться командиру, так что думаю надо будет просто посидеть дома! – задумчиво предложил Уличев, на что большая часть команды согласно закивала, и лишь Сан Саныч печально вздохнув, заметил что именно сегодня к вечеру, он намеревался посетить свою даму сердца.
- Потерпишь! – было ему сказано.
- Грубияны! – вздохнул на это несчастный и смирился.
Освоившись на новом месте, Асмодей решил пока не писать Эмилии Гокке, где и когда они будут видеться. Он не находил в этом нужды, да и пообвыкнутся на новом месте было не лишне. Имя и паспорт он решил не менять, так было вернее, да и вероятность конфуза при встрече со старым приятелем по книжной лавке, не исключалась. Теперь, Платонов стал просто состоятельным мещанином, живущем своей жизнью, увлекаясь простыми человеческими радостями. Как только он основательно переехал, прибыл курьер от Фридриха Карлыча, с письмом, где говорилось что эмиссар отбывает после завтра в полдень, и с первого же постоялого двора пришлёт ему письмо самого обычного содержания, за подписью «твой дядя, Николай Игнатич». Это будет означать что путешествие проходит хорошо, и всё идёт ровно. Письмо должно прийти не позднее трёх суток по отъезду эмиссара. А за всё время, он пришлёт «племяннику» три таких письма, последнее из которых он напишет уже на границе Петербургской губернии. Асмодей всё понял, перечитал для верности письмо ещё раз, и сжёг его на свечке.
- Ну-с, тогда подождём дядюшка Николай Игнатич! – проговорил Асмодей, садясь в кресло в гостиной, с бутылочкой коньяка, и рюмашкой в руке, он размышлял.
Вечером того же дня, уже после заката, во двор дома на Судейской, торопливой и спешной походкой, вошёл полковник Белугин, и жестом руки, приказал господам отдыхающим в тени, следовать за ним в дом. Егеря гуртом ввалились в помещение, и поднявшись на второй этаж, расположились в уже известной комнате. Однако на сей раз, полицмейстер не стал по обыкновению играть в шахматы и рассуждать, а сразу позвал всех к чайному столику, откуда попросил убрать весь сервиз, и разложил выложенную из внутреннего кармана, топографическую карту уезда.
- Как мне нынче сообщили из очень верного источника, после завтра в полдень, герр Крейцер со своими двумя подручными, на своей скромной дорожной карете, намерен оставить наш город, и держать путь-дорогу в столицу, а оттуда к себе в Баварию, горным воздухом дышать, душегуб…
- А раньше срока он не рванёт? – подозрительно спросил поручик Куценко, вглядываясь в карту.
- Это вряд ли, немцы народ пунктуальный, но на всякий случай, за ним приглядывает Шёпот, он не упустит его. Так, что я хочу сказать? – продолжил полковник, склоняясь над картой – Из города, с нашей стороны, ведут три дороги, из них ближе всех к столице эта, Соляная! – полковник ткнул карандашом на обозначение – она обкатана, ровна и относительно безопасна, так как народа по ней движется всегда немало. Однако, первый постоялый двор, находиться аж в 40-ка верстах, вот тут, на росстани дорог. Двор так себе, но кормят сносно, хотя и обворовать могут, не без этого. От границы города до этого постоялого двора, почти голая степь да верстовые столбы, мужики часто траву косят, так что жизнь кипит. И только в одном месте, вот тут, в 27-ми верстах от города, дорога проходит через небольшой лесок в версту длинной, в пол версты шириной, там иногда отдыхают проезжающие. Однако другого места для засады нет, дальше степь до самого постоялого двора, ровная как стол. Доехать до этого двора ни Крейцер ни его люди не должны! – сухо сказал полковник.
- Хм, нападение неизвестных разбойников, так? – призадумавшись предположил Уличев.
- Нет, не так – чуть кашлянув, возразил полковник – трупы и огласка нам не нужны. Эти иллюминаты просто должны исчезнуть, выехали де из города, да и пропали по дороге, случается знаете ли!
- Ну карету допустим перебрать да перекрасить можно, а лошадок что, тоже в боевые потери? - хмуро спросил Сан Саныч.
- С лошадьми решим после дела, есть тут у меня на примете один хуторянин, мой человек, ну я ему иногда мелкие шалости и прощаю. Шёпот через него, тех коней цыганам продаст, а там их уже сам чёрт не сыщет, да никто и искать-то не будет, кони у эмиссара хоть и резвые, но не шибко дорогие, в глаза не бросаются. Так, теперь по карете. Сразу после дела, отгоняете её в глубину леска и там сидите до темноты, чтоб вас и не видно и не слышно было. В темноте, роете могилу и хороните тела усопших, ничего кроме бумаг с них не беря, это приказ. Место погребения маскируете дёрном, валежником, ну вас учить не нужно, справитесь. Затем на этой же карете, выезжаете из лесочка обратно, и проехав пару вёрст, свернёте на право у старого дубового креста, он большой не ошибётесь. Через версту от креста, вас будут ждать на лошадях Шёпот и Шорох, и далее вы поедете вместе. Карету, предварительно обыскав всю до дырочки, столкнёте в глубокий овраг, что севернее городской окраины. Место там по слухам нечистое, и в ночное время никого не бывает. Затем вы разделитесь, Шёпот и Шорох погонят куда нужно лошадей, а вы с бумагами Крейцера, сразу на Судейскую, где будем вас ждать мы! – закончил полковник.
- Кто мы? – слегка удивился Уличев.
- Мы Неждан, это я, ну и скажем Данила и Лёшка Кубанин, кому-то необходимо быть и тут, может случиться всякое – пояснил полковник.
- Стрелять значит нельзя? – наморщив лоб, повторил вопрос Уличев.
- Нельзя Неждан, сработать тех троих надо без шума, ножами, или как ещё выйдет. И на всё про всё, у вас будет минута, на устранение эмиссара с подручными секунд тридцать, и столько же на чтоб отвезти карету с дороги в лес. И ещё, иллюминаты эти, прирождённые убийцы, у них душ загубленных на счету-не меряно, так что имейте это в виду, и действуйте внезапно…
- Я думаю под видом охотников-помещиков, встретить карету, да сработать – предложил Уличев.
- Молодец Неждан, так и сделаешь – одобрил Белугин, но чуть подправил план – устраняешь супостатов непосредственно ты, Чекан и Зоркий, а эти два друга – полковник кивнул на чердачников – на подстраховке, а именно: вы трое, после завтра утром, ну скажем часика в четыре, при всей амуниции, выезжаете из города, и ждёте карету в том лесочке, место и способ нападения изберёте сами. А Сан Саныч с Пал Палычем, на нашей пролётке, неторопливо, на расстоянии видимости, следуют за каретой Крейцера, и тоже при оружии. Если вдруг старый немец от чего-то свернёт на иную, объездную дорогу, то разделаться с ним предстоит уже вам ребята – полковник поглядел на старых друзей – В вашем случае в виду сложности и исключительности, разрешаю применять любое оружие, даже огнестрельное, задача у нас одна: эмиссар Крейцер, не должен не то что до Петербурга, до того постоялого двора доехать! Сделайте это ребятки, иного выхода у нас нет, это очень старый и опасный враг нашей страны, и у него весьма важные документы…
- Да это всё понятно, сделаем – сказал Уличев и хмуро переспросил – Ну а что коли вместях с тем Крейцером, да иной экипаж в лесок въедет, или там кто отдыхать будет, с той стороны бричка какая ни то подкатит, ну словом зрители в том лесочке объявятся, тогда-то как, Вадим Григорич?
- Тогда навязываетесь в попутчики, да по дороге где их и сработаете! – так же нахмурясь ответил полковник, затем вдруг небрежно бросил карандаш на карту, сцепил руки на груди, и о чём-то напряжённо задумался. Думал он так минут пять, и никто не прервал его мысли, егеря уже знали по опыту, что командир что-то додумывает или передумывает.
- А знаете что, друзья мои боевые – прервал он внезапно свои думы, оборотясь всем корпусом к однополчанам – Если что-то на месте там пойдёт не так, действуйте как вам будет способней, как на войне. Чёрт с ним с шумом! Там охотники по степи часто дроф стреляют, да перепёлок с зайцами! Не связываю я вас ничем, правы вы ребята, всего тут на картах не предусмотришь, а ваши жизни мне всего дороже. Решайте Уличев всё на месте и по своему усмотрению. Но план отхода останется прежний, Шёпот и Шорох будут ждать в условленном месте!
- Ну тогда егеря, давайте повторим всё ещё раз и с самого начала, ибо утро вечера мудренее, а завтра может и свежее чего в голову придёт! – спокойно предложил Уличев, и вся компания, вновь склонилась над картой. Весь день означенной операции, полковник Белугин провёл в ожидании чего-то. За завтраком он как всегда был любезен с женой и дочкой, похвалил новое платье первой, на что услышал удивлённый возглас Анны Леонтьевны, что это платье она носит уже год, однако полковник парировал что красота её обладательницы, затмевает самоё платье. Супруга как женщина опытная, сразу же поняла что тут что-то не чисто, ибо муж, сроду за завтраком не хвалил её наряды, да ещё и годовалые не выдавал за новые! Но расспрашивать она ничего не стала, и без того поняв, что муж озабочен чем-то очень серьёзным. На службе, Садко тоже заметил необычное поведение шефа, и напрямую спросил того, что стряслось?
- Прости Глеб Сергеич, просто скверное настроение, да и спал плохо, чушь какую-то жене за завтраком нёс! Терзает меня вопрос, всё ли мы учли? Не упустили ли зверя, не потеряли ли времени? Вдруг эта Гокке запаникует? Либо Асмодей внезапно скроется? Что тогда? Всё по новой начинать?
- В любом поединке, есть риск Вадим Григорич, я сам терзаюсь здравыми сомнениями, но могу вас уверить в одном ни Гокке ни Асмадею, мы не дадим уйти живыми, уже хотя бы это, но мы сделаем! – уверенно заметил следователь.
- Да, разумеется!
Уже дома, после ужина, он сказал домашним что теперь уезжает по срочному делу, и до утра его не будет. В доме на Судейской, внизу в гостиной горел свет, и никто не спал. Полковник с Куценко и Кубаниным пили лёгкое вино и играли в карты. Правда игра шла плохо, и карты метались как попало, больше тянули время спорами об устройстве мира и государства, да вспоминали боевую молодость. Особого волнения не было, но тягостное и ноющее ожидание, настроения не повышало тоже.
- Они уже должны теперь назад ехать, если задержки какой не случилось! – осторожно предположил Куценко, лениво бросая карту.
- Какой например? - хмуро спросил полковник.
- Ну мало ли? Карета эта поломаться могла, лошади чужие не слушаются, всякое может быть! – стараясь держаться спокойно, пояснил Данила.
- Ну да, это всё в нашем деле может быть! – согласно кивнул полковник, хлопая на стол свою карту.
- Интересно, как у наших всё прошло, по плану, или по ситуации? – в слух спросил Кубанин, отпив вина.
- Скоро узнаем! – глухо ответил полковник. Заветный шум во дворе, конское ржание, и топот ног, раздались лишь в начале третьего часа ночи. Играющие разом вскочили.
- Отбой тревоги, свои! – устало донеслось с улицы, дверь чёрного хода отворилась, и в помещение один за одним, вошло пятеро их товарищей. Усталых и совершенно мокрых от дождя. Уличев держал в руках небольшой дорожный сундучок, а у Сан Саныча под мышкой, торчала толстая кожаная папка красного цвета.
- Всё тут господин полковник, весь архив этого упыря! – устало пояснил Уличев, ставя сундучок на стол, а Сан Саныч пристроил рядом папку. Им спешно налили по полному бокалу, и егеря всё выпили.
- Ну, Неждан, ребята, как всё прошло? – осторожно спросил полковник, жестом приглашая всех садиться.
- Да в лучшем виде! – улыбнувшись, устало ответил Уличев, беря со стола яблоко из вазы, и смачно его откусывая – три супостата в яме, где их никто уже не сыщет, под дёрном, ветками и дохлой лисой сбоку! Уже дня три как мерзавка околела там, ну и пригодилась для антуражу.
- Подробности давай! – попросил полковник.
- А подробности такие – с расстановкой начал Уличев – прибыли мы в тот лесок, и место шикарное для нападения сыскали, и ждём. А тут к часу дня, возьми да тучи наползли чернее эфиопы, и влило из них в той стороне, как из ведра. Ну мы часа полтора под деревом посидели, всё на дорогу глядим. Не едут ли наши дружки закадычные? А дождь то перестанет то опять, и тут я беру решение в свои руки, и говорю, поехали мол ребята навстречу, ну мало ли, вдруг засели эти немцы где, дороги-то у нас… н-да… Проехали пару вёрст от лесочка вперёд, и как раз, у того дубового креста, где тропинка вниз уходит, стоит эта карета, задом-боком по грязи съехала, и три эмиссара этих вокруг, кроют матом и Россию, и дорогу, и лошадей, и карету. А сами все взволнованные, взмокшие, и рукояти пистолетов у слуг Крейцера из карманов блеснули, а сам он шпагой размахивает. И тут Вадим Григорич, глянули они на нас оружием обвешанных, и видать что-то поняли, либо звериное чутьё им подсказало нечто. Не понравились мы им в общем, и за оружие они схватились, вернее хотели схватиться. Ну а дальше как в бою, кто быстрее, тот и жив. Я, Крейцера того, ножом прямо от пояса, из седла метнул точно в горло, он и помер сразу. Лёшка со Стёпкой, тех двоих: бородатого Лёшка охотничьим кинжалом приколол, как кот из седла на него с боку сиганул, а Зоркий своего кнутом за шею захлестнул, и шабаш делу. Ну а дальше Сан Саныч с Пал Палычем подкатили под занавес, и мы всеми следы заметали, карету на нужную дорогу вывели, а дальше всё по плану. Встретили где надо Шёпота с Шорохом, карету сверзили в глубоченный овраг, где она и развалилась со страшным грохотом, ну а потом мы с вашими ребятами расстались, и вот сидим здесь, голодные, мокрые, грязные и усталые!
- Благодарю вас всех, за отлично выполненное задание! – облегчённо проговорил полковник, и распорядился всем промокшим лететь по комнатам и переодеваться в сухое, а он с остальными быстро организует сытный и горячий во всех смыслах завтрак. Никто не позволил себя уговаривать, и через полчаса, вернувшиеся с задания разведчики, наворачивали за обе щёки хороший мясной завтрак, запивая его крепким вином, а полковник Белугин сидел в сторонке, и при свете масляной лампы, предварительно просматривал захваченные бумаги Крейцера. Это были расписки многих влиятельных лиц уезда и губернии, на получение больших сумм денег от баварских иллюминатов, обязательства о сотрудничестве, данные о воинских и медицинских командах губернии, конных заводах и промышленных предприятиях. Словом полная военно-экономическая справка, о состоянии целого края, включая проездные и не проездные дороги, полицейские и жандармские части, пожарные команды, арестные дома, всё аккуратно и педантично, с немецкой точностью.
- Улов неплохой, но архив Асмодея много важней, там целые списки потенциальных мятежников, отряды можно сказать! – заключил в конце полковник, и снова задумался.
Потянулись долгие дни взаимного ожидания. Архив Крейцера, полковник изучив досконально, переправил по одному ему известному каналу, своему руководству, за что получил письменную благодарность, и приказ не упустить теперь ни коим образом Асмодея. Ни Садко, ни тем более барон Штирих, не были в курсе операции по ликвидации Крейцера и его людей, в целях строгой секретности, полковник решил не посвящать их, ибо как известно излишние знания, умножают печаль.
За пустым теперь домом на Садовой, негласно приглядывали двое местных дворников за дополнительную плату, бывшее гнездо Асмодея, могло ведь и зашевелиться. Садко вёл обычную жизнь сыскного следователя, вёл дела, и регулярно принимал донесения от двух своих сотрудников, находящихся на секретной работе в Заречной слободе. Асмодей пока ничем особо не выделялся, не суетился, но создавалось впечатление, что он чего-то ждёт. Белугин вторично навестил генерала Половинского, и весьма крепко предостерёг того от необдуманных, романтических поступков. Пётр Алексеич заверил полицмейстера, что он никаких глупостей не наделает, и сам всецело надеется, что полковник Белугин, сдержит своё обещание.
- Взаимно! – коротко ответил на это полицмейстер, и на время, они расстались. Госпожа же Гокке, после последнего разговора с Асмодеем, на какое-то время, потеряла покой и сон. Во-первых, пока не писал главный сообщник, и где он теперь обретается, она не имела не малейшего понятия, а встретиться и побеседовать, очень хотелось. Она последовала его совету, наняла трёх сторожей с собаками, денно и нощно, охранявших её дом. Во-вторых, ей с некоторых пор стало казаться что за ней следят, но ничего толком, ей выяснить не удалось. Даже при выходе в свет, она теперь избегала излишне открытых тем, а при виде полицмейстера, невольно спадала с лица. В-третьих, ни с того ни с сего, вдруг отдалился основной любовник, генерал Половинский, выдав какое-то маловразумительное объяснение что он занедужил, и у него открылась куча дел, и теперь совсем не до постельных утех. Эмилия Андреевна, вначале отнесла ослабление страсти своего «стратега» к неподтверждённым слухам, что его весьма солидно грабанули, и пропало что-то такое, что коли сие откроется, то «могутный Ганнибал» сразу же пойдёт на полное казённое содержание, включая харчи, одёжу и даже жилище. Но, дело полиция не возбудила, и госпожа Гокке заподозрила что генерал, по какой-то причине, пожелал отделаться от неё. Помянув генерала и всю его родню по материнской линии нехорошими словами, Эмилия Андреевна решила что раз так, то пусть так и будет, главное теперь самой голову не потерять.
А тут, третьего дня, вернее ночью, ей привиделся страшный сон. Она, на каком-то белом поле, то ли снежном, то ли ещё каком, и ей холодно. Внезапно, из туманного облака, появляется фигура русского солдата среднего роста, в ношеном зелёном мундире, и кивере, чуть сдвинутом на бок. Лицо солдата худое, усталое и страшное, а в глазах смертный приговор. В руке он держит короткое ружьё беж штыка, штуцер, она такие видела. Следом, из той же пелены, совсем медленно, подходит как бы плывя, фигура женщины в белом платье без рукавов, и с обнажённой головой, ветер слегка треплет уложенные в причёску волосы, глаза женщины закрыты, спит она что ли? И тут Эмилию пронизывает жгучий ужас, она узнаёт женщину, это покойная Катерина Журавлёва, и лицо и руки её слегка посинели от холода, или не от холода? О боги… да она ж мертва, она восстала из могилы… Гокке мечется во сне, но проснуться не может, и сон не уходит. Мёртвая женщина поравнялась с солдатом, и резко, с металлическим звоном, открыла веки, блеснув полным гнева и боли, застывшим навечно, ледяным взором. Эмилию начинает трясти дикий озноб, Катерина не отводя страшных зрачков, медленно поднимает правую руку с указательным пальцем, и направив её на Гокке, гулким как ночной кладбищенский колокол голосом, произносит одну только фразу: «Она-а!!..» Солдат тоже не отрывая глаз от сновидицы, молча взводит курок, и медленно поднимает оружие. «Кто вы?!» в немом ужасе пытается крикнуть она, но ни голоса, ни сил для побега уже нет, перед ней лишь страшная, зияющая могильной чернотой, сфера ружейного дула, затем гром выстрела, огонь из сферы, и резкая боль в груди… Гокке вопит во всё горло, и просыпается покрытая мерзким, липким потом, холодным как ранний иней. Судорожно стуча зубами, она невольно начинает креститься трясущейся рукой, но знамения не выходит, и женщина, без сил уронив на постель руку, начинает истово рыдать, жалея себя бедную, что оказалась в такой страшной ситуации…
Уже за завтраком, она опять вспомнила сон, и поймала себя на мысли, что лицо стрелявшего она где-то уже видела, но как не силилась вспомнить где именно, так и не смогла. Впрочем, сон более не повторялся, и спустя несколько дней, Эмилия Андреевна всё же взяла себя в руки, но теперь стала вдвое осторожней. Как воздуха ждала она письма от Асмодея, чтоб появилась хоть какая-то ясность.
Сам Асмодей жил первые дни обычной жизнью: прогулки, игры в карты с новыми знакомыми, жаркие ночи с безотказной горничной, а в промежутках меж всего этого, он приводил в порядок дела, держал связь через Креста с членами тайного общества, но ничего громкого пока не планировал. В душе короля преступников, поселилась уже основательная тревога. Когда минуло трое суток со дня отъезда Крейцера из города, а ожидаемое письмо не пришло, он не предал этому значения, известная русская нерасторопность, чего уж там! Когда минуло пять, он слегка заволновался, не случилось ли чего? Хотя слухов о несчастиях на дорогах не было… По прошествии 10-ти дней, Асмодей понял что писем не будет, и это уже совсем худо, так худо, как ещё никогда не было… В один из вечеров угасающего августа, он, сидя в кабинете, изложил перед Крестом догадку, что дела их насквозь плохи, и только само провидение бережёт их пока для великой цели.
- А что стряслось-то? – подозрительно осведомился Крест, сидя по обыкновению, возле стола хозяина. Асмодей разъяснил ситуацию с письмом которое не дождался.
- А мож раздумал тот немец, а? – предположил крест.
- Нет Крест, это условный знак, и он обязан был его подать, таковы правила. А уж две недели как это письмо должно было прийти, мало того, даже второе уж на подходе было б! – пояснял Платонов, мрачно глядя перед собой.
- И что это означает? - задал глупый вопрос Крест, но хозяин не вспылил, он ответил покойно.
- Это означает что не доехал похоже наш Фридрих Карлыч до постоялого двора, и это меня не на шутку тревожит, даже я бы сказал пугает…
- Ну давай я съезжу до того постоялого двора, да наведу мосты, хозяин-то, Карлыча уж должен знать? – предложил Крест.
- Нет, ты мне тут нужен, но за идею хвалю – сказал Асмодей и продолжил – пошли Кунца, и с ним кого по смышлёней, пускай нынче же едут, тут не шибко далеко, а завтра уже и назад, ступай!
Крест выполнил всё как велел хозяин, и уже на завтра в пять вечера, докладывал хозяину со слов «инспекторов», что хозяин заведения клялся-божился на то, что Фридрих Карлыч у него не останавливался, и вообще в означенные дни не проезжал. На обратной дороге, «инспекторы» поспрашивали косарей в степи, не было ли слухов о разбоях и нападениях на экипажи, нет, ничего подобного в степи не слышали. Выходило что герр Крейцер, просто растворился в воздухе вместе с каретой, слугами, лошадьми и… бумагами.
- Вот что Крест, я в сказки не верю, а посему выходит что нашего старого друга мы больше уж никогда не увидим, с ним всё, точка!
- Как же это?- удивился Крест.
- Да старо всё как мир, выследили, устроили засаду, да и убрали всех без шума и вздоха. Убрали мастера европейской школы, эдакие ландескнехты нового времени, или бойцы из Великой армии, так лихо и изящно, только за границей работать могут…
- А наши не?
- Ваши Крест, могут с гиканьем, свистом, пальбой да дубьём! Опрокинутая на обочине карета, трупы в кровищи, да ограбление для виду, вот и всё на что наши здешние сиволапые вояки сгодятся! – рассудил Асмодей.
- А нам-то, как теперь быть?
- Теперь я пойду в гости к пастору Мейсу, может он чего знает? Крейцер велел в своё отсутствие, все наши дела, через этого попа решать! – пояснил Асмодей, собираясь уходить.
- Дела! – недовольно повторил Крест – Наши с вами дела, сейчас головы на плечах сохранить!
- Именно это, я и собираюсь сделать! – хмуро пояснил Асмодей, выходя из кабинета, вслед за подручным. Пастор Мейс, принял гостя у себя дома. Волей случая, службы нынче не было, и пастор работал с бумагами. Разговор соратников, как-то уж сразу не задался после того, как Асмодей, выложил священнику историю с письмом. Оказалось что с пастором, у канувшего в вечность эмиссара, таких уговоров с письмами не было, и Мейса это задело. На предложение же визитёра искать выход из создавшегося положения, и вместе придумать план спасения своих жизней и архива каким-нибудь нетривиальным способом, пастор язвительно заметил.
- Соскочить хотите, господин Платонов? Выйти из игры? Не выйдет, я вам это запрещаю, и впредь прошу согласовывать со мной все ваши идеи и действа! Вы обязаны остаться до холодов, и исправить всё, что вы тут наворотили за последние месяцы! Вы обязаны как угодно, но разгадать тайну убийства ростовщика Глицкера, и исчезновение его бумаг! Вы обязаны вернуть упущенные вашими дураками, наши фальшивые деньги! Вы обязаны вернуть перехваченное полицией золото, предназначавшееся для нужд Ордена! Вы обязаны также, найти и примерно наказать негодяев, посмевших вломиться в дом Эмилии Гокке, нашей вернейшей сестры! И наконец, вы обязаны найти и обезвредить полицейского шпиона, затесавшегося в наши ряды, и принесшего нам кучу неприятностей!
- И всего-то? – картинно усмехнулся Асмодей, весело глядя на пастора – А с бароном Штирихом чего прикажете?
- Штирих теперь не ваша забота – сухо ответил пастор, встав из-за стола и начав перебирать чётки – этот барон оказался вам не по зубам почтеннейший, а посему, им займусь я сам, лично!
- Не ладно мы пастор, как-то с вами разговор начали, с упрёков, обличений – примирительно заговорил вдруг Асмодей – я-то шёл к вам за утешением да советом, думал даже что вы меня своим знаменитым среди ваших немцев, яблочным вином угостите, из вашего здешнего сада, и мы вместе постарались бы найти выход, в конце концов, одно ж дело делаем!
Примирительный тон гостя, подействовал на пастора успокаивающе.
- Ну тут вы пожалуй правы господин Платонов, надо сесть и поговорить! – снисходительно согласился пастор Мейс, отложил в сторону чётки, и подойдя к небольшому шкафчику, достал вначале два искрящихся бликами хрустальных бокала, поставил их на стол, а затем отвернувшись,вытащил средних размеров бутыль тёмного стекла. Вино оказалось приятного, почти золотистого цвета, с щекочущим терпким вкусом. Они выпили по бокалу, после чего пастор в течении получаса выслушивал от визитёра заверения в том, что он всё исправит, но и пастор со своей стороны, тоже должен помочь ему найти выход из создавшегося положения.
- Ну хорошо господин Платонов, я подумаю чем вам помочь, и что я смогу для вас сделать. Ничего впрочем не обещаю, приходите завтра на вечернее богослужение, там будет видно как исправлять ваши огрехи! – повелительным тоном, в котором проскользнуло превосходство, проговорил пастор, снисходительно глядя на «прихожанина».
- Я всенепременно приду пастор, всенепременно загляну, так уж и вы не обманите моих надежд! – сконфуженно улыбаясь бормотал Асмодей, пятясь задом к двери.
- Я подумаю что смогу для вас сделать! – так же сухо, завершил их первый и последний диалог, пастор Мейс. Уже на улице, отойдя от Немецкой слободы достаточно далеко, Асмодей преобразился. Его лицо снова приобрело задумчивое, и настороженно-монолитное выражение.
- Со мной, чёртов святоша, так разговаривать нельзя, возомнил себя никак ментором?! Подумает он что может сделать! – гневно говорил про себя Платонов, шагая по скверу полному народа. «Ну-ну, подумай пастор, подумай… Двенадцать часов у тебя в запасе есть чтоб обо всём подумать… Например о том, как опасно считать себя, выше меня! Ничего пастор, яд, которым ты причастился, хороший, проверенный. Скоро ты свои претензии. Фридриху Карлычу высказывать будешь, фигляр!» Асмодей вышел на широкую улицу, поймал извозчика, и покатил к себе на Степную, думая о том, как правильно он сделал что навестил пастора, и увидел в нём тупого фанатика, действия которого, могли серьёзно помешать планам короля преступников, который вовсе не собирался ничего возвращать и исправлять, разве что попытаться вычислить шпиона среди 17-ти членов тайного общества, присутствовавших на последней игре в «12 апостолов» …
«Так кто же ты, игрок иль наблюдатель?» перебирая в уме имена и фамилии всех, кто был в ту ночь в заброшенном доме на Окольничьей, раздумывал всю дорогу до дома Асмодей, стараясь ухватить какую-то ускользающую нить. О пасторе Мейсе, он уже забыл, несостоявшийся наставник, был ему теперь не интересен… Дома, Асмодей сообщил Кресту что пастор оказался очень самоуверенным, переоценил свои силы, взвалил на себя излишне не посильную ношу, да и надорвался до смерти! Крест всё понял, и лишних вопросов задавать не стал. Асмодей же прошёл в свой кабинет, положил на стол список лиц участвовавших в последней игре, и напряжённо стал вычислять того, кто мог бы оказаться полицейским шпионом. Сидел долго, перебирал в уме все имена, вспоминал манеры держаться, поведение, разговоры, долги, привычки, слабости, пороки, но ничего не смог ни понять, ни предположить. То казалось что шпион был среди игроков, то чутьё говорило что среди наблюдавших за игрой. Не придя ни к чему определённому, Асмодей отправился спать.
По утру, город слегка взбудоражила внезапная кончина прямо за завтраком, пастора Мейса, в Немецкой слободе. Горничная поднявшая тревогу, рассказала что пастор проснулся и вышел к завтраку как всегда бодрый и свежий, помолился, сел покушал, и только потянувшись к чашке кофе, вдруг схватился рукой за сердце, побледнел и испустил дух прямо здесь же, застыв на стуле. Ну само собой полиция, затем вызвали доктора, который осмотрев тело, предположил что у пастора случился удар, но для точности, необходимо анатомическое вскрытие.
Внезапная кончина пастора, встревожила Белугина и Садко, причём последний, выяснил у горничной, что вчера под вечер, у пастора был гость, но не из немцев. Правда ни имени ни фамилии она не знает, пастор встретил его сам, и предупредил служанку чтоб им не мешали. Внешность у гостя оказалась самой не приметной, но один из сотрудников наблюдавших за домом Мейса, обрисовал приметы Платонова. Трактирщик Йозеф Мунк по этому поводу сведений не дал, так до самого конца находился в заведении, где по случаю свободного времени, (службы в кирхе в тот день не было) набилось достаточное количество немецких людей.
- Значит Асмодей был у этого пастора, и судя по тому, что святой отец отдал чёрту душу, у него с этим Платоновым, возникли серьёзные разногласия, я бы даже сказал, фатальные – задумчиво говорил полковник, попивая чай с Садко, в своём кабинете.
- Но Асмодей же смертельно рискует убрав Мейса, если иллюминаты узнают, ему же не простят! – предположил Глеб Сергеич.
- Полноте вам, Асмодей любит риск, но на плохие не ловит, да и убийство надо будет ещё доказать, это брат сложнейший механизм общения внутри тайных обществ! - поправил коллегу полицмейстер, доливая себе чай из небольшого, полуведерного самовара.
- Что по-вашему, могло толкнуть Асмодея на такой резкий шаг? – задумчиво спросил Садко, отставляя пустую чашку.
- Что угодно! – уверенно бросил полковник, отставляя и свою чашку, да откидываясь на спинку стула – Пастор, он же вместо Крейцера остался, ну и мог так сказать в религиозном экстазе, наговорить Асмодею лишнего, либо чего-то от него потребовать в непозволительном тоне, угрожая например повесить на него всех собак. Наш книжник, убивал людишек из собственного окружения, за гораздо меньшее! Так что смерть пастора, это не случайность, и не каприз тупого убийцы, всё гораздо сложнее…
- Вадим Григорич, вы теперь упомянули Крейцера, с момента его внезапного отъезда, прошло много времени, у вас есть какие-нибудь сведения о нём? – непринуждённо спросил Садко. Полицмейстер отрицательно помотал головой.
- Нет Глеб Сергеич, мой человек следил за ним тут, в городе, выявляя связи и сторонников, но сам момент отъезда он не видел, лишь дал мне знать что Крейцер уезжает, из чего я сделал выводы, что тут он закончил все дела и возвращается. Полагаю даже что он оставил Асмодею секретные инструкции, и будет ждать его с архивом в условленном месте, так-то!..
Далее разговор пошёл о судье Ярлыкове, и не пора ли его задержать? Полковник сказал что ещё не время, а деться ему некуда, как и генералу. Половинский кстати исправно выполнял свои обязательства, и на квартирных сборищах, вёл вольнодумные беседы о судьбах Отечества, и аккуратно составлял реестр благонадёжных, и неблагонадёжных офицеров.
В жизни госпожи Гокке, наконец произошло долгожданное событие, Асмодей прислал письмо, в котором сообщил адрес конспиративной квартиры, где они время от времени, будут видится, и первое свидание было назначено на другой же день по получении письма. Эмилия Андреевна обладала хорошей памятью, а потому сжегши письмо на свечке, она на другой день, в сопровождении кучера и одного телохранителя, прикатила на экипаже с поднятым верхом на улицу Смолокурную №47 в большой, каменный дом со двором, садом и прочими удобствами. Оставив свою свиту во дворе у крыльца, Гокке проследовала за вышедшим к ней Платоновым дальше в сад, в поросшую красивым вьюном беседку.
В начале, она чуть не плача поведала сообщнику о своих страхах, подозрениях, и несчастиях. Дурные сны с покойницами, зелёными солдатами и охлаждение к ней генерала, совершенно выбили её из колеи.
- За тобой не следят, не заметила? - вместо успокоения, спросил Асмодей, облокотясь на спинку лавочки (а на столе на сей раз ни яблок, ни вина, ни даже чаю не было!)
- Да вроде нет, шпионов под окнами не было, да и охрана моя всегда начеку! – придавая голосу уверенность, ответила дама, бросая на собеседника, просящий защиты взгляд.
Асмодей попросил быть осторожной и потерпеть ещё немного, он начинает процесс свёртывания деятельности в этом городе, и не позднее середины октября а то и раньше, они с верными людьми и архивом, переберутся в столицу, оставаться здесь, уже не имеет смысла. Видя как просияли счастьем глаза собеседницы, книгочей добавил что он постарается через судью выяснить что там произошло у генерала в доме, ибо по слухам, к нему в пенаты кто-то проник, и сильно его превосходительство, сим расстроил.
Однако спустя несколько дней, Асмодей узнал что у генерала пропали бешенные деньжищи, но он ни за что не желает заявлять о том в полицию. Встретившись с Гокке снова, он успокоил её, сказав что её бывший любовник обладал некой суммой, происхождение которой, он затруднился бы объяснить властям. Уже у себя на Степной, Асмодей сидя в тиши гостиной с книгой и коньяком, размышлял над тем, что и сам вполне бы мог в любую из ночей, проникнуть в дом генерала, да потолковать с ним напрямик. Но он не станет этого делать, во-первых, уже нет смысла, во-вторых, если генерал на крючке у полиции или контрразведки, дело вообще теряет всякий резон. Как ты брат-Асмодей не силён и не ловок, но те, кто возможно пасут «Ганнибала», могут и ловчее оказаться, а тогда загреметь под фанфары, можно с большой долей вероятности. А на дешёвый риск, как в пошлых романах про «неуловимых» разбойников, Асмодей не ходил никогда.
Обитатели же секретного дома на Судейской, тоже не сидели эти дни и недели за игрой в карты и прогулки по девочкам. Разумеется в умеренных дозах случалось и это, но основное занятие у егерей было иное. Под видом охотников, они командой по пять человек, выезжали через Заречную слободу в степь, охотились, стреляли дичь, но походя изучали дорогу и местность вокруг неё, на случай боестолкновения с людьми Асмодея, при побеге последнего. За те недели что происходили вышеописанные события, они прощупали Соляную или Большую дорогу в длину на 75 вёрст, и разведали местность вокруг оной в ширину по 20 вёрст на право и лево, занося на собственные свои планы-схемы, особые знаки и пометки. К началу сентября, разведчики знали этот кусок степи как «Отче наш», а дорогу и того лучше. На нескольких военных советах, было принято решение что нападать на отступающего по степи противника, следует не ближе 25-30 вёрст от города, там, где нет даже редких жилищ, и начинается безлюдный и тянущийся на полтораста вёрст участок Большого тракта. Теперь оставалось только ждать подходящего случая…
Одним из спусковых крючков, заставивших события стронуться с места, стала заурядная полицейская операция против воровских притонов. На сей раз, полицмейстер решил ударить по кабаку Михея Бурого, одного из сподвижников почившего Фрола Кобыльского, а так же по данным агентуры, связного Асмодея. Это по замыслу Белугина, должно было всполошить кого-то из его врагов, но кого, он пока точно не знал. День выбрали не случайно, в кабаке у Бурого, намечалась большая гулянка главарей воровских шаек вместе со своими бабами, и узнавший о том Асмодей, направил туда от своего имени, верного Креста и Нюрку, которая давно уж жаловалась барину что «дюже засиделась и хочется побыть среди интересных и приличных людей». Когда веселье уже было в самом разгаре, (хотя Крест и Нюрка почти не пили) с улицы раздался пронзительный свист и панический рёв «Обла-а-ава-а-а!!» закипела суматоха, в окна и двери с треском и стрельбой полезли полицейские и солдаты, завизжали женщины, изрыгая грязную брань зарычали мужские глотки, началось общее побоище в полутьме с крушением мебели и челюстей, той же стрельбой и поножовщиной…
Нюрка и Крест вырвались каким-то непостижимым чудом. Едва началась заваруха, он заорал спутнице «Ломись Нюрка-а!» и подняв небольшой но тяжёлый стол, бросил его во влетевших в кабак солдат внутренней стражи. Опомнились Нюрка и Крест уже за городом, в лугах, благо кабак стоял на окраине. Луна светила очень ярко, и Крест переведя дух, махнул спутнице рукой, и они бухнулись под широкой ольхой передохнуть. Невольно, Нюрка устало положила голову ему на плечо. Минут через пять, Крест тихо спросил.
- Нюрка, ты обратно к Асмодею хочешь?
- Да куда ж теперь обратно-то? Нельзя нам – открыв глаза и приподняв голову, печально ответила женщина.
- Вот и я об том же. Тут это, в одном месте, у меня кубышка на окраине припрятана, в ней серебра-золота и бумажек, тыщи на две будет, я отложил на чёрный день… К чему веду-то я… Пойдёшь Нюрка со мной куда подалей отсюда, дом где купим, хозяйство заведём, детишков народим, деньги есть… Уф-ф-ф… А с преступной жизней шабаш будет, хватит, нарисковались. А то ить другой раз не уйдём.
- А коли нас Асмодей сыщет? Ведь не помилует! – опасливо прошептала Нюрка, поправляя волосы.
- Ему скоро Нюрка, не до нас будет, поверь… А я нам с тобой новые пачпорта справлю, бороду сбрею к свиньям, и готово, иной человек буду, ну, идёшь со мной, нет? – в упор спросил Крест, с надеждой глядя на сообщницу.
- А пошли Хрест, будь что будет, один чёрт обратной дороги в этот город у нас с тобой нету уже! – устало согласилась Нюрка.
- Ну тогда торопиться нам надо, кубышку из тайника взять, да до свету, как можно далей отсель уйти! – опасливо проговорил Крест, помогая Нюрке подняться. Скоро силуэты их скрылись в темноте, и с той ночи, их уже никогда не видели в Ратиславле, следы Креста и Нюрки, навсегда затерялись на необъятных просторах России…
Узнав о ночном погроме в притоне Бурова, Асмодей встревожился, но в панику не ударился, он знал что ни Нюрка, ни тем более Крест его не выдадут, и всё же ближе к обеду, чтобы развеять все опасения, нанёс домашний визит судье, чем слегка встревожил Капитон Савича, который сообщил что ни среди убитых, ни среди задержанных, ни Крест ни Нюрка не значатся, и даже не объявлены в розыск по причине не установленных личностей. Поблагодарив судью, визитёр вежливо раскланялся. Подождав ещё несколько дней, Асмодей убедился, что его люди из ловушки ушли, но к нему могут теперь уже и не вернуться. Впрочем последнее, Асмодея пока мало заботило, основным было то, что с этой стороны, опасаться удара не приходилось.
Все последующие дни, Белугин и Садко, оказывались в курсе многих тайных событий. Например то, куда, зачем и к кому, ездила несколько раз госпожа Гокке, на улицу Смолокурную №47, они знали точно, ибо слежки за собой Эмилия Андреевна не заметила, а вот Асмодея по городу от его конспиративной квартиры, водил теперь только агент Шёпот под различными личинами, но всегда незрим, тих и остроглаз. Других соглядатаев от книгочея полковник пока отозвал, риск спугнуть матёрого зверюгу, был слишком велик. Выждав несколько дней после разгрома Буровсмкого притона, полицмейстер решил начать заключительный акт трагедии. Сентябрь уже подходил к середине, когда в один из его пока ещё погожих дней, по всем правилам, прямо в своём присутственном месте, был арестован судья Ярлыков Капитон Савич, по обвинению в причастности к тайному обществу Асмодея, организации похищения Лидии Белугиной, передаче секретных сведений преступникам, и многое другое. Арест производил лично полицмейстер при содействии следователя Садко, группы полицейских и двух понятых. Затем в кабинете был учинён обыск, да изъята вся документация. Следом, обыск прокатился и по дому, приведя в оторопь и страх его обитателей, и в особенности супругу арестованного, восклицавшую на мужа «Капитон Савич, да ты что ж это наделал-то, а?!» Злыве языки потом утверждали, что очень много чего пикантного и интересного, нашли в доме теперь уже бывшего судьи, сотрудники полиции. Началось следствие. Белугин на первом же допросе сунул Ярлыкову под нос показания генерала Половинского, от коих судья побледнел и потребовал очной ставки. Очная ставка состоялась, но лишь усугубила положение арестованного, и он, после ухода генерала, совершенно разбитым голосом вопросил.
- Что вам угодно, господин Белугин?
- Письменных, собственноручных ваших показаний, на Эмилию Гокке, на всё её участие в тайном обществе Асмодея! – холодно потребовал полковник, сверля арестованного нехорошим взглядом.
- Вы требуете невозможного – испуганно залепетал бывший судья - у неё такие связи в столице, меня и вас просто убьют, а её отпустят! – страдальчески стал пояснять Ярлыков, но полковник был неумолим.
- Связи милостивый государь, и у нас в столице есть, а показания вам всё одно дать придётся, в противном случае я вас в камеру не к чиновникам-растратчикам и хапугам посажу, а к убийцам и разбойникам, коих вы сами имели честь, упрятать за решётку! – пригрозил полковник.
- Вы… вы не посмеете так поступить с дворянином – побелел бывший судья – у вас нет права, вы не решитесь…
- За то что ты – жёстко переходя на это обращение начал полицмейстер – организовал похищение мой дочери, моей любимой дочери, где с ней могли сотворить всё что угодно, я с тебя лично могу кожу спустить, падаль манжетная… Служба на Кавказе, научила меня одному очень хорошему принципу: никогда и не кому, за такое вот, ничего не прощать и не спускать! Ты сволочь, моли бога что моя дочь, отделалась только испугом, в противном случае, ты уже в аду бы жарился! Из-за тебя негодь, погиб достойнейший человек, коему я и обязан спасением дочки, так что засунь себе свой лепет про «посмею-не посмею» в зад, и в последний раз спрашиваю, показания давать будешь? – нахмурился ещё больше полковник.
- Я… не сам вашу Лиду… мне приказали… я… - затрясся мелко Капитон Савич, ожидая очевидно, что сейчас его станут бить.
- Я знаю – коротко отрезал полковник и добавил – романтики тайной захотелось? Гордыню потешить участием в противугосударственном заговоре? Ну и недоумок же ты Ярлыков, законченный недоумок!
Далее, бывший судья совершенно лишился остатков воли, и покорно начал писать, что от него требовал сейчас, страшный полковник. Писал он долго, часа два, а потом, взмокший от пота и страха, устало положил перо на стол.
- Всё, как на духу всё написал, прошу отправить меня в камеру, я смертельно устал…
- Ну извольте – согласился полицмейстер, и отправил арестованного в камеру, где томились в заточении кассир-растратчик, и столоначальник одного присутствия, попавшийся на взятке. Арест судьи оказавшегося не только казнокрадом но и приверженцем неуловимого Асмодея, бывшего ещё и главой страшного общества «Карта смерти», снова переполошил весь город, и перевернул с ног на голову всю жизнь городского света. Гудели Офицерское и Дворянские собрания, по салонам плели невесть что, словом новость, казалось убила напрочь всех!
Но вскоре, произошли такие события, по сравнению с которыми разоблачения судьи, показалось всем салонным анекдотцем. Лишь только новость об аресте Ярлыкова выплеснулась на городские улицы и потекла по кварталам, пропала невесть куда, попечительница сиротского приюта, и светская львица, Эмилия Андреевна Гокке. В тот день она как обычно выехала на экипаже с кучером и телохранителем, по магазинам. В одном из таковых, где продавались модные дамские наряды, она встретила знакомых, которые и поведали ей об аресте судьи, и о том, что он оказался «вором, убийцей, заговорщиком, и членом могущественного братства «Мёртвая карта» убил много людей, а теперь схвачен и выдаёт всех сообщников». Сдержав волнение, Эмилия Андреевна вышла из магазина без покупок, и приказала гнать на окраину, к Свято-Николаевской церкви, где она отпустила экипаж и слуг, сказав им что у неё спешное дело, и она позже приедет на извозчике.
Однако ни в тот день, ни на следующий, дама дома не объявилась, и прислуга хотела было послать за полицией, но этого не потребовалось. В тот же день, полиция во главе с полицмейстером, явилась сама, предъявив домочадцам и понятым из соседей-дворян, предписание на обыск дома, и арест самой владелицы оного, по обвинению во множестве преступлений. Вот это уже бабахнуло так бабахнуло! На другой же день, когда пропавшая госпожа Гокке была объявлена во Всеимперский розыск, полицмейстер собрал у себя дома вечер, куда пригласил самых именитых людей города с жёнами, и там уж, в полной тишине, объявил всем, в чём именно подозревается пропавшая, а теперь уже вернее бежавшая Эмилия Гокке. Общество по началу не поверило: организация убийств и грабежей в домах, причастность к тайному обществу, и близость к самому Асмодею будучи его правой рукой, вынашивание противугосударственных замыслов и ряда политических убийств. Далее, Белугин рассказал как по мнению следствия, бежавшая преступница организовала ложное нападение на свой дом с убийством несчастной горничной, (это сделал сообщник) и лично убила своего лакея для достоверности. Затем последовала история организации похищения дочери хозяина дома, и Лидочка присутствующая тут же, рассказала всё, что пережила. А под занавес, полковник оглушил всех подробностями организации и совершения убийства всеми уважаемой Катерины Журавлёвой, в чём ему посодействовал, всё такой же неулыбчивый теперь Глеб Садко. (это сразило напрочь даже семейство самого Белугина, кои были не в курсе подробностей сего страшного дела) От услышанного, нескольким прочим женщинам, сделалось дурно, и мужьям пришлось отхаживать их нюхательной солью. Присутствующие загудели как растревоженный улей, дескать возможно ли подобное, и нет ли ошибки? И полковник и Садко поклялись честью, что все улики и доказательства подлинные, а не арестовывали её потому, что имевшихся на тот момент доказательств не доставало, пока не был арестован судья и взят под домашний арест генерал Половинский, что будучи любовником преступницы, невольно покрывал её прегрешения. Откровения офицеров полиции, произвели эффект пудового ядра, разорвавшегося в пороховом складе дивизии.
Общество пришло в ужас от того, КТО под личиной милого и весёлого нрава, жил в его недрах, посещал дома и сам устраивал приёмы! Но более всего, сразила людей страшная участь бедной Катеритны Журавлёвой, погибшей практически накануне новой, счастливой жизни!
- Это ж в голову не лезет… Катя, Катя… От какой же ты змеюки подколодной, смерть-то приняла! И за что?! – так рассуждали обливаясь слезами подруги убиенной, а мужчины промеж себя, выражались ещё более крепко и грубее. Не осталась в стороне и преступная часть городского общества. Асмодей не запаниковал услышав про арест судьи и побег Гокке. И хоть он теперь один жил в доме на Степной, но в город выезжать стал чаще, и навещая одному ему ведомых людей, очень скоро всё выяснил, и понял где надо искать сбежавшую сообщницу. В начале он заехал в магазин дамского платья и купил там неприметный наряд обычной мещанки, шляпку, платье и накидку с капюшоном. Нагружённый этими коробками, он приехал к дому на Смолокурной на городском извозчике, отпёр дом, занёс туда все коробки с обновами, а затем вышедши в сад, и оглядев надворные постройки, негромко позвал.
- Эмилия, выходи уже, ты же видишь что это я!
Заскрипело сзади и сверху. Обернувшийся Платнов увидел спускающееся с чердака дома растрёпанное и расхристанное существо в когда-то дорогом платье, и накидке на плечах. Слезла. Лицо злое но испуганное, исхудавшее. Подошла, на шею не бросилась.
- Я тут три дни яблоками да грушами… трясусь от страха… думала уж что ты бросил меня, и уж не знала что делать, да и теперь не знаю! – жёстко, но с толикой надежды, прошептала ему в лицо беглянка.
- Для начала пойди в дом переоденься, я там купил тебе простецкий маскарад, впрочем, ты в таком уже хаживала, а потом мы поедем в один трактир и отобедаем, время уже кстати! – проговорил Асмодей, глядя на сообщницу так же в упор. Эмилия так устала от всего и вся, что выполнила распоряжение главаря безропотно и равнодушно. В этаком наряде, она и впрямь была не узнаваема.
- Пока походишь так! – велел Асмодей, и взяв даму под руку, повёл её в ближайший трактир средней руки, но в котором не мог появиться никто из высшего света города. Отобедав, Асмодей взял обычного извозчика, и повёз уже сытую и чуть успокоившуюся Эмилию, к себе на квартиру, а больше собственно говоря, и некуда было…
Там он слегка растопил печь, нагрел воды и отнёс её в ванную комнату, где и велел беглянке помыться, а сам ушёл в гостиную, где традиционно уселся с книгой и коньяком. Через полчаса появилась Эмилия, вымытая, причёсанная и приятно пахнущая душистым мылом.
- Я с ног валюсь, где тут моя комната? – устало спросила она, равнодушно глядя на хозяина.
- Идём! – он отложил книгу, встал с кресла и проводил Эмилию в её опочивальню, небольших размеров, но уютную – Вот. Теперь спи хоть сутки, тут ты в полной безопасности, новый паспорт будет у тебя завтра. Завтра же придут кухарка и горничная. Нанял через верных людей, да к тому же они приходящие, и ночевать тут не будут, и вопросов лишних не зададут, всё, спи, а мне надо работать!
Расчёт Белугина оказался верным, громкий арест судьи и как бы неспешные шаги к задержанию самой Гокке, сработали отлично. Полиция с нарочитой помпезностью явилась в дом Эмилии Андреевны, когда той не было дома, в надежде что слухи дойдут до неё и она задаст стрекача, так и случилось. Но для верности, городовым было объявлено, всякому подходившему к дому Гокке, говорить что пришли арестовать хозяйку особняка. Разумеется что агенты полиции, наблюдавшие за домом на Смолокурной№47, сразу же заприметили юркнувшую туда женщину, схожую по приметам с Гокке, но получили от начальства строжайший приказ себя не обнаруживать, а только наблюдать. А когда в доме появился сам господин Платонов, то его уже до самой Заречной слободы, вёл всё тот же, незаметный как тень, агент Шёпот.
Шли дни. Асмодей за это время быстро наладил курьерскую работу через воровских людей, и довольно много и часто писал. Перехватывать удавалось немногое, да и то как бы случайно, а сами письма хоть и написаны были эзоповым языком, но давали понять что их автор собирает силы и вознамерился бежать. Чтоб наверняка оставить ему только один путь, через Большую дорогу по Степному тракту, полковник как бы негласно усилил контроль на городских заставах. Там стало заметно больше стражи. Не ускользнуло это и от Асмодея, о чём он и поведал Эмилии Гокке (которую впрочем теперь же, по новому паспорту звали Ангелина Францевна Светловская)
- На городских заставах всюду усиленные посты, так что план прежний, будем уходить степью! – когда они сидя в столовой, пили кофе.
- Когда уже? - нетерпеливо спросила Эмилия Андреевна.
- Уже теперь скоро, в течении ближайших двух недель! – убеждённо ответил Платонов.
Первые дни октября, выдались солнечными и на удивление тёплыми, и простояли целую неделю, радуя горожан последними красотами, уходящей осени, а начиная с 9-го числа, вдруг резко похолодало, подул сильный ветер, заморосили дожди, а по ночам начались заморозки. В один из последних поздних вечеров пребывания злоумышленников в городе, к Асмодею пришли двое мужчин мрачноватого вида, напоминавших собою, работников похоронных контор. Они не пошли в комнаты, хозяин облачился в тёплую шинель и шляпу, сказал Эмилии что до полуночи постарается вернуться, и ушёл вместе с ними. Однако вернулись они, где-то около половины первого, Гокке не спала от тревог, и встретила сообщников с горящим фонарём в руке. Мужчины выглядели усталыми и злыми, и судя по измаранной и местами даже порванной одежде, лазили они где-то то ли по погребам, то ли по подвалам. Асмодей вошёл первым, а двое за ним внесли продолговатый железный сундук, обитый поперечными полосками, и имевшим три висячих замка. Небольшая ржавчина присевшая на сундук, говорила что он скрывался где-то, где сыровато. Его унесли куда-то в глубину дома, причём Асмодей, взявши молча у своей жилицы фонарь, освещал им дорогу носильщикам. Выйдя через пять минут из комнат, подозрительные личности тихо простились с хозяевами и ушли в ночь.
- Что это за рожи были? – осторожно спросила Эмилия, когда они сели пить чай, что приготовила уже она сама, растопив небольшой самовар.
- Помощники мои, работают за деньги, меня и наших бояться, а потому вопросов не задают – устало ответил Амодей отхлёбывая чай – Эмилия, всё готово, после завтра в это же время, то есть нет, чего это я? Устал верно – поправил себя Асмодей, и продолжил – После завтра, как только стемнеет, мы уезжаем…
- Слава богу! – машинально вздохнула Эмилия, отставив чашку.
- Да – согласился Асмодей и продолжил – так вот, как только стемнеет, сюда к нам, прибудет дилижанс…
- Дилижанс? Сюда, в эту глушь? – удивилась Эмилия.
- Неважно, да, наши друзья, за очень хорошие деньги, пришлют нам один, нарочито переделанный внутри, для недельной поездки восьми пассажиров. Едем ты, я, да ещё шесть весьма важных персон из губернии и уезда. Они под видом гостей, приедут к нам завтра в течении дня, так что придётся организовать всамделишный приём. Да, все будут при оружии, в дороге может статься всякое, участь Крейцера меня не прельщает. Ты оденешься в лёгкий полушубок, тёплые амазонки и шапку лисью с хвостом, а на ноги обуешь тёплые сапожки, так будет удобнее в пути. Я одену мундир пехотного полковника при шпаге и всех регалиях. В степи, на десятой версте, нас будет ждать охрана, шестеро до зубов вооружённых всадников, наши сподвижники и сторонники, но работают за деньги, что делать, всем как-то надо жить… Ну, ты всё поняла? Вопросы ко мне имеются? – устало спросил Асмодей.
- Я всё поняла Асмодей, вопросов пока нет, если появятся, завтра задам – так же устало ответила Эмилия.
- Ну тогда по комнатам, набираться сил! – бросил Платонов, вылезая из-за стола.
Все эти недели, полковник и его команда не дремали, а всяко держались настороже. Уже был осуждён и пошёл на каторгу бывший судья, генерал Половинский как и обещал ему полицмейстер, коротал теперь дни в ссылке в своём имении, покинутый всеми прежними знакомцами, где и суждено ему было вскорости спиться в полном забвении и одиночестве…
А у Белугиных, не смотря на все дела главы семейства, в конце сентября, Лидочка тихо и без помпы, обвенчалась со своим уланским поручиком, и после скромной свадьбы в кругу родни и самых близких друзей, она с мужем уехала в его имение, под надёжной охраной из десятка его товарищей. Был на свадьбе и Глеб Садко с детьми, коих он прошептав им чего-то на ушко, легонько подтолкнул к группе других ребятишек, и они там играли. Глеб Сергеич ел мало, пил нормально, но совсем не пьянел, к нему не лезли ни с расспросами, ни с утешениями, все знали что в эти же и даже ранее дни, у него намечалась свадьба с его Катей… Младшие сыновья Белугиных после свадьбы сестры, также спешно отбыли в губернскую гимназию, с надёжным сопровождением. Всё остальное время, шла постоянная слежка за Асмодеем (Гокке не покидала дома дальше сада) Уже не только двое лучших сотрудников Глеба Садко следили за объектами живя на Степной улице у доброй старушке, любительнице чая и сахара. Конные группы охотников по два-три человека выезжали в степь, и как бы прогуливаясь высматривали кругом, нет ли чего необычного? Впрочем, там бродили и настоящие любители дичи, и даже устраивали псовую охоту, городские господа с холопьями и таборами барышень, да музыкой. Сновали пассажирские и почтовые экипажи, так что ничего необычного для жильцов дома на Степной №36 в этом не было. Ни Асмодея ни его любовницу ничего не настораживало.
Белугин и команда уже разработали детальный план операции, в которой с их стороны смогло участвовать только 14-ть человек, а именно: сам полковник и семеро с ним, Шёпот и Шорох, Глеб Садко и трое самых надёжных полицейских. Когда Садко представили ещё четверых бойцов о которых он ничего не знал, полковник деликатно намекнул что это «резерв Ставки». И следователь всё понимая, просто улыбнулся, порядок есть порядок. Действовать как и было условлено ранее, надлежало после 30-й версты, за которой начинался 150 вёрстный безлюдный кусок дороги. Полковник делил отряд на двое, по семь сабель в каждом. В первом, под его началом будут Уличев, Шёпот и Шорох, Чеканов, Зорких и Кубанин. Во втором под командованием Садко, все остальные. Предполагалось что отряд Садко устроит засаду на 31-й версте, где с боку от дороги есть маленький овражек, и можно укрыться. Отряд Белугина следует за экипажем Асмодея на небольшом расстоянии, и если это будет днём, сигнал к атаке обычный пистолетный выстрел, если дело завертится ночью,он дважды крикнет кречетом, и Сан Саныч дважды ответит, что будет означать «к атаке готов». Затем оба отряда без криков и гиканья бросаются вперёд, и кончают всё дело прямо на месте, главное не упустить архива. То что архив уже изъят из тайника, стало ясно, когда один из двух агентов следивших за домом, выследил Асмодея и двух неизвестных до кладбища, но внутрь не пошёл а подождал с наружи, и приметил как они тащили сундук. Велико стало искушение совершить налёт на дом, но отказались, мало ли кто из посторонних мог пострадать при этом? Люди кругом живут, не причастные к этому всему…
Уличев спросил в момент обсуждения, а как быть с бароном. И посвящён ли он в операцию? Оказалось что не посвящён. Высказали мнение что барон позже может справедливо обидеться, и посчитать себя оскорблённым. Да, могло как-то не ловко получтиться…
- Предусмотрено! – бросил Белугин, и пояснил что барон, сам того не ведая, сыграет как нужно, и под руку со своим чистоплюйством не полезет, и при случае, дело сделает. Штириха и его людей, ну скажем с дюжину, полковник поставит на 73-й версте, там где есть кривая и дохлая тропинка в лево, ну на случай если неприятель прорвётся да свернёт не туда, барон тут его и прихлопнет!
Всё это было на другой же день, передано Штириху в личном разговоре у него дома, самим полицмейстером. Барон внимательно выслушал, но спросил почему так далеко, на 73-й версте? Белугин честно ответил, что атаку они начнут на 31-й версте, а барон и его люди, это резерв на непредвиденный случай, как-то: их свяжет боем охрана Асмодея, а сам он начнёт уходить, и может значительно оторваться, ну и тому подобное. Но, господин барон должен учесть, что Асмодея могут обезвредить и без него, так чтобы потом не было бы никаких обид и восклицаний, заслон и на войне не всегда воюет. Барон немного помолчал, и ответил что он и его люди выполнят свой долг как подобает солдатам, и они будут готовы выступить в любую минуту. На прощание, полковник сказал барону.
- Евгений Николаич, я понимаю ваше горячее желание прикончить Асмодея лично, моё желание поверьте не меньше вашего, а посему, вот что: кто бы не уложил этого ящера, он окажет услугу всем нам, и все мы будем отмщены! И не думайте вы об этих ваших поединках, ей богу вот не до этого сейчас! Честь имею! – и не дав барону времени возразить, полковник откланялся, и всю дорогу обратно, мучительно думал, как бы не упустить чего важного и не прогадать. Эх барон, барон, глядели бы вы на жизнь-то по проще, да не крутили мозги ни себе, ни людям!
Едва Белугин прибыл в Управу, как Садко тут же доложил ему, что к Асмодею в дом съезжаются некие гости, по виду очень важные, прибыло уже четверо на двух экипажах, но экипажи отпустили, и с небольшой дорожной кладью проследовали в дом.
- Экипажи отпустили? Это интересно, возможно ждут один большой, но какой, дорожную спальную карету? Продолжайте наблюдение, и на всякий случай будьте готовы! – приказал Белугин. К вечеру, на двух экипажах прибыли ещё два господина, и экипажи опять отпустили, а затем в доме Асмодея началось что-то вроде банкета, приходяще-уходящая прислуга так и сказала соседям, мол гости у хозяев, и на ночь останутся. И люди полковника, и люди барона, все напряжённо чего-то ждали. А дальше в доме состоялся обычный светский вечер, завершившийся уже за полночь.
Егеря и полицейские сменяя друг друга дежурили до рассвета, но ничего не произошло. Больше других разволновался барон. Он считал что они все в глупом положении, ибо если Асмодей надумает удрать теперь же, то он, барон фон Штирих, при всём желании не успеет занять позиции на 73-й версте!
- Выкрутимся барон, не переживайте! – подбодрил его полковник. А утром, когда стало ясно что пока никто никуда не уехал, и прислуга снова пришла готовить господам завтрак, полковник отозвав барона в сторону, сказал.
- Барон, послушайте. Вся эта палата лордов тут ненадолго, они ждут большой транспорт, а может и два. Вы, берите ваших людей, оденьтесь теплее ибо по ночам уже морозит, возьмите с собой запас дров, еды и вина, и теперь же поезжайте на 73-ю версту, и скрытно станьте там лагерем, как на войне возможно несколько дней придётся караулить, но думаю что всё же в эти сутки всё решиться. И помните, вы заслон на случай прорыва неприятеля. Если управимся сами, я пришлю вам своего вестового!
- Всё понял, выступаю по готовности! – кивнул барон, и на сём они с полковником расстались.
После завтрака, у полковника появилась смутная тревога, что они то ли чего то не учли, то ли упустили, то ли проглядели. «А не рванёшь ли ты чёртов кум ночью, а? Днём отоспишься, да и в дорогу? Барона я с глаз долой отослал, чтоб он тут все горшки не побил, а вдруг так и надо, а?» Белугин тот час же поехал в Управу, и приказал Садко собирать своих людей, переодеть всех охотниками да с запасом дров и еды, в обход Большого тракта чтоб не налететь на барона и его рать, скрытно занять позицию на 31-й версте.
- Моих трёх бойцов ждите на окраине города, у разбитой молнией старой ветлы, я теперь же еду к ним! – быстро проговорил полковник, и Садко проговорив «Слушаюсь!» удалился. Полицмейстер же, следуя незыблемому правилу, съездил домой переодеться, и верхом поскакал уже на Судейскую, и на сей раз появился в доме через парадный вход. А уже через полчаса, восемь вооружённых всем необходимым всадников в охотничьих костюмах, меховых шапках и тёплых отороченных мехом кафтанах, с тесаками у поясов, неспешно выехали из дома и разделились: Куценко, Сан Саныч и Пал Палыч, повернули к условленному месту встречи с Садко, а прочие так же разделившись, незаметно рассредоточились по Степной улице. Вместо двух приятелей отставных офицеров, в дом к старушке завернули два охотника, Уличев и Зорких, кои сказались лучшими друзьями прежних жильцов, рекомендовавших добрую бабушку как весьма приятную женщину, которая не откажет приютить на одну ночь, двух бездомных охотников. А в награду, охотники подарили бабуле от прежних жильцов кулёк изюму, пару белых булок, два кольца колбасы, и пять рублей денег! Добрая бабушка так расчувствовалась, что разрешила жить хоть до конца, и лошадушкам места во дворе под стареньким камышовым навесом, тоже нашла! Другие же, вполне нашли себе место для ожидания среди заброшенного сада, высокого бурьяна в проулке, да какой-то нежилой хибаре. Отсюда дом врага хотя и не был виден, но сигнал, который подадут Уличев и Зорких, слышен будет вполне. «Охотники» сидели у бабули уже довольно долго, и почти не сводили глаз с окошка, через которое хорошо просматривался фасад Асмодеевского убежища. Когда стало вечереть, зажгли толстую свечку (свою!) и стало немного веселей.
- А ловко Григорич барона, к чёрту на кулички спровадил, и волки целы и овцы сыты! – усмехнулся Зорких, бросая взор в окошко.
- Да Стёпа, в том деле что нам тут вскоре предстоит, господин барон явно будет не к месту со своими политесами. Пусть его на 73-й версте караулит, там от него толку больше будет! - согласился Уличев. Прошло ещё где-то с полчаса, и на улице стало темнеть, когда наблюдатели заметили то, чего уже давно ждали. Из степи, к дому Асмодея, с шумом подкатил довольно большой, хорошо различимый экипаж, запряжённый то ли тремя, то ли четырьмя парами лошадей, выстроенных одна за другой, иначе говоря, цугом. Мигом потушив свечку, наблюдатели спешно накинув тёплые кафтаны, и набросив на головы меховые шапки да похватав свои штуцера, тенями выскользнули на улицу, и затаились у небольшой ели за плетнём.
- Ишь ты брат-Зоркий, дилижанс за господами-заговорщиками пожаловал, не ожидал я такой роскоши! – тихим голосом проговорил Уличев. И точно, у дома стоял большущий, на высоких, крепких колёсах, четырёхдверный дилижанс с горящими уже по углам фонарями. Сей громоздкий экипаж, состоял как бы из двух половинок, и напоминал две слепленные, обтекаемой формы кареты, украшенные накладной резьбой и растительным орнаментом. На козлах, сидело двое здоровяков в кафтанах и шапках, озиравшихся по сторонам. Лошадей в упряжке оказалось шестеро. Вскоре, из дому стали спешно выходить пассажиры. В начале один офицер в чине полковника линейной пехоты, с каким-то господином в добротной шинели и тёплом зимнем картузе, вынесли и погрузили в салон сундук продолговатой формы, зажгли внутри масляный фонарь, но обратно уже не вылезли, к ним присоединилась госпожа Гокке в лисьем полушубке не доходившем ей даже до колен, лисьей же шапке с хвостом и меховых сапожках. В руках у неё была лишь дамская сумочка-мешочек, чем-то основательно набитая. За ней влез ещё кто-то плохо различимый, с дорожным сундучком в руке, а другие четверо хорошо одетых мужчин, заняли задний салон, где тоже затеплился свет, задёрнулись занавески, кучера мастерски развернули экипаж, и вскоре пропали за поворотом в степь.
- Ждём пять минут, и подаём сигнал! – решил Неждан, выходя с другом из укрытия. Егеря зашли во двор, отвязали коней, вскочили в сёдла, и выехав на дорогу, дважды прокричали кречетом. Полковник тоже удивился что всю тёплую компанию, увёз в степь дилижанс. Скача на лёгких рысях, Белугин пояснил своим бойцам что дилижанс, очень дорогая штука. Первое дилижансное общество возникло в России только в 1820 году, и эти экипажи, курсируют в основном лишь между Москвой и Петербургом, и покрывают расстояние в 720 вёрст пути, за четверо или четверо с половиной, времени суток.
- По сто, стопятьдесят вёрст за день делают, останавливаясь только пожрать в тавернах да лошадей сменить! – продолжал пояснять полковник – Билет на одну персону, 95 рублей стоит! Так что только весьма чистая публика может кататься на таких повозках! – бросил последние пояснения полковник.
- Не херово так за месячное жалование среднего чиновника прокатиться! – бросил в ответ Уличев, прочие лишь покачали молча головами. Вскоре в дали показались прыгающие огоньки, это подскакивал на русских ухабах, европейский экипаж.
- Вон они голубчики, ну теперь не упустим, держимся так до 31-й версты и не ближе! – приказал полковник. Ещё через какое-то время, дилижанс вдруг остановился, стали и преследователи. К экипажу из темноты подъехали шестеро всадников которые пристроившись сзади по два в ряд, и дилижанс продолжил путь.
- Охрана? Молодец Асмодей, всё учёл собака, видать про Крейцера всё понял, хм… Значит дело предстоит по горячее! - говорил полковник держась впереди своих. Очень скоро тучи разошлись, и яркое ночное небо слегка осветило степь, и к тому же пошёл снег. Стало лучше видно вражескую процессию. Несколько их всадников по разу оглянулись, но никакого оживления не последовало.
- А нас похоже заметили, но приняли за обычных проезжающих, я так думаю! – заметил полковник. Так проехали довольно долго, считая верстовые столбы.
- Тридцатая, оружие к бою братцы, начнём помолясь! - приказал полковник, взводя курок у ружья. Уличев тоже взвёл курок штуцера, поправил левой рукой шапку на голове, и снова как в былые годы, превратился весь в подобие готовой к прыжку рыси.
- Как подам сигнал, сразу с дороги в цепь на охват Уличев, Чекан, Зоркий и Кубанин, а мы полетим прямо по дороге, будем брать их в клещи, и сгонять с дороги на обочину! – приказал полковник, и все молча закивали. И вот мигнул в темноте верстовой столб №31, и полковник громко, дважды прокричал кречетом. Ему тут же ответили не вдалеке справа, и полковник махнул рукой «Вперёд!» Четвёрка егерей быстро свернула с дороги на ровную степь, и растянувшись цепочкой, стремительно и не таясь, но без криков, бросились вперёд. Полковник с агентами, тоже дали коням шпоры. Лошадиный топот в тиши ночной степи, был слышен отчётливо, да выдавшаяся светлая ночь, всё это и вспугнуло наконец процессию с дилижансом. Охранники разом оглянувшись, моментально всё поняли, и заорав чуть не хором «Нападе-е-е-ние-е-е!! Го-о-ни-и-и!!» стали на ходу выхватывать из-за поясов пистолеты. Последняя погоня этого тяжёлого и неблагодарного дела, началась!
Вот теперь, егеря и их союзники, дали волю своим глотками, издавая леденящий душу да ещё в ночи, боевой клич на все лады и ноты! Беглый огонь из семи стволов с разных сторон, сразил наповал двоих из шести охранников, а их ответная пальба лишь сбила шапку с Шороха, да пробила рукав кафтана у Кубанина. Впрочем, Шорох не растерялся, он на ходу подхватил с земли шапку одного из убитых врагов, и ловким рывком нахлобучил себе на голову.
- А то заболеюу-у! – радостно от чего-то, проорал он. Дилижанс летел во весь дух. Отстреливались уже и пассажиры через окна, и кучера, и погоня в ответ лупила по тем же окнам и по кучерам. И тут сбоку, наперерез дилижансу, выскочил стайкой отряд Садко, и с такими же боевыми кликами, ринулся на перехват, рассыпным строем. Здесь сердце Уличева резко подскочило в груди, он мельком заметил, как от вражьей пули, кто-то из садковских людей взмахнув руками, покатился из седла выронив ружьё, и остался недвижим. «Кто? Из наших или полицейский?!» резанула дико мысль, но времени на выяснения уже не было, пальба поднялась знатная.
- Дава-а-а-й!! – исступлённо орал Уличев, несясь уже параллельно экипажу, из окон которого, грохотали сизым дымком выстрелы, и летели визгливые пули. Казалось что бежало и вертелось всё: колёса дилижанса от скорости превратились в мерцающие круги, белая от снега земля уносилась из-под ног впереди бегущих и их догоняющих, редкие кустарники и деревца срываясь с места, скачем неслись во след погоне. Люди, мчащиеся на дороге и обочинах, превратились в какие-то мистические картинки из волшебной книги. И над всем этим, озорно и фривольно, под переливы лунных струн, хохотал в ясном небе, холодный, степной ветер осени…
Несмотря на слаженный, почти одновременный бросок двух отрядов, взять в клещи и перехватить дилижанс с одного захода не получилось. Опытные возницы так разогнали лошадей, что они проскочили, буквально прорвав цепь садковского отряда, но уже было очевидно, что громоздкому экипажу да ещё с десятком человек на борту, от погони не уйти, и оставалось надеяться только на чудо. Но чудо не случилось. Чудеса вообще редко происходят в этой жизни при таких тяжёлых, или даже безнадёжных ситуациях.
- По лошадям бей! – гаркнул Садко разряжая пистолет, но промахнулся. А вот ответная пуля, крепко прожгла ему левое бедро, где сразу стало горячо, и неприятно, обильно пошла кровь, но майор не вышел из боя, и продолжал лететь по полю, на ходу перезаряжая пистолеты. Один из сотрудников Садко, подскакав очень близко, пальнул в одного из возниц, и тот сразу полетел боком вниз с козел на землю, но его напарник, ответным выстрелом сразил полицейского в грудь, и тот завалившись на спину, вскоре слетел с седла.
Сан Саныч с Пал Палычем, оказались на другой стороне дороги, и тоже палили во весь дух, стараясь попасть лошадям в головы, но это пока не давалось, хотя просто раны, у животных уже были, и они отчаянно ржа, неслись куда несли их ноги, и не понимали сердешные своим умишком, за что же их-то здесь убивают?
Уличев выхватил из седельной сумки один из своих двуствольных пистолетов, и припав к лошадиной шее, пронёсся буквально в пяти шагах параллельно несущемуся и громко орущему дилижансу, пальнув прямо в окно, и в кого-то попал, вопль боли донёсся отчётливо. Ответный выстрел снёс кожу над левым ухом поручика, и он машинально отвернул коня в сторону, выстрелив в ответ из другого ствола. Голова немного закружилась, но длилось это какие-то мгновения, Уличев снова пришёл в себя, и погнал коня дальше.
- Асмо-де-е-е-й!! Где ты выб...ядо-о-к?! Я пришё-о-о-л за тобо-о-о-й!! – в каком-то сумасшедшем азарте, орал Уличев потрясая оружием. А сзади четверо охранников продолжали отстреливаться от троих преследователей, не давая им возможности подскакать ближе, и умело уворачиваясь от пуль.
- Ловкие черти, но всё одно уже не уйдут! – прокричал полковник взводя курок у пистолета. Развязка наступила как всегда внезапно. Сан Саныч, которому уже стали надоедать эти скачки со стрельбой, выхватил из бывшего при нём подсумка гранату, и подпалив ей фитиль, стремительно пошёл на обгон. Выскочив сбоку вперёд шагов на десять, он привычно метнул гранату под ноги первой паре, одновременно с этим, птицей летя из седла сам, осколки-ребята коварные! Но рвануло не под первой, а под второй парой… Хруст, вопль умирающих животных, и дилижанс на всём ходу, резко застревает в перепутанной сбруе, мёртвых лошадях, и едва не опрокидывается на бок, кучер уже лежит бездыханным в этом месиве из копыт, хвостов, кожаных ремней, уздечек и прочего. Из дилижанса, со всех дверей разом, выпрыгивают уцелевшие пассажиры с пистолетами в руках, и начинается заключительный акт, драмы на дороге…
Четверо охранников, уже видя что не уйти, развернули разом коней, и с оставшимся оружием, приняли у экипажа свой последний, скоротечный бой. Уличев как раз успел наскочить на одного из них, вооружённого пистолетом. Противник резко вскинул руку, но егерь закрылся конём, вздыбив его, а когда опускался, в воздухе уже коротко свистнул засапожный нож, попавший врагу точно в горло. Полковник со своими агентами, так же быстро и слаженно добили оставшихся трёх. Охранники оказались храбры, и только, но против мастеров ближнего боя, шансов у них не было. Возле разгромленного в чистую дилижанса, всё закончилось ещё быстрее. Попытавшихся бежать, и при этом отстреливаться пассажиров, разгорячённые боем преследователи, просто перестреляли на скаку и…
- Бабы с полковником нету! – рявкнул Уличев оглядев трупы, пока остальные выпотрашивали багаж.
- И Сан Саныча тоже не видать – тревожно заметил полицмейстер – ну вот где этот пекарь едабельный есть?! Пышки его мамаше!
- Иди г-гадюка не ерепенься! - донеслись минут через десять, знакомые нотки, и все на время замерли, даже обыск прекратили. Из-за заснеженного куста орешника, показался Сан Саныч без шапки, сжимавший в одной руке свой окровавленный тесак, а в другой длинный, дуэльный пистолет, коим он грубо толкал перед собой, обречённо бредущую, Эмилию Гокке, уже тоже без шапки, в распахнутом полушубке, и растрёпанными волосами. Глаза её метали страх, злобу и презрение одновременно. Подошли.
- Вотна она, голубка ядовитая – тяжело дыша, сказал Сан Саныч – еле догнал! До двух раз в меня стреляла, тьфу падла!
- А полковник ихний? – побледнев от нежелательной догадки, спросил Белугин.
- А, энтот, линейный-то? Шагов за двести отсюда вон лежит у дикой груши, приколол я его вот этим – Сан Саныч показал тесак – ловок был шельма со шпагой своей, но я ловчее, практики как-никак по болей было! – улыбнулся Сан Саныч – Он тоже мне бок вон прохватил, но несильно, вскользь прошло, по рёбрам, до панихиды заживёт… А потом вот за этой антилопой бегал, уф-ф!..
- Ребята! – Белугин обратился к своим агентам – Приволоките труп полковника!
Шёпот и Шорох быстро пошли в ту сторону. Гокке с молчаливой ненавистью смотрела на всех, и не могла, не хотела поверить в случившееся, а именно в то, что всё так сразу и страшно кончилось… Её не сильно поразило наличие среди нападавших полицмейстера, что-то такое, в глубине души она ожидала, но удивления решила им всем не показывать, не достойны они сего! Потерявший много крови Глеб Садко, уже перевязанный товарищами, сидел на каком-то раскладном стуле из багажа, и сверлил пленницу таким взором ненависти бледного своего лица, что если б она это видела, верно лишилась бы чувств. Майор был слаб, но в душе его закипало неистовое желание рассчитаться за свою любимую женщину, но вышло всё иначе. Вытащили наконец заветный сундук с тремя замками, сбили их, она, картотека, или архив Асмодея!
- Ну вот и всё, кончено дело! – сухо сказал полковник, глядя на трофей.
- Да ничего не кончено! – резко выпалила Гокке – Теперь пока ваш верх, архив взяли, Асмодея убили, этих всех, министров его не состоявшихся положили-постреляли… а дальше что?! Что дальше?! Меня любой суд оправдает, ведь вы же это прекрасно знаете, полковник! – развязано улыбаясь, начала огрызаться Эмилия – А вы все, все вы, пойдёте на каторгу за этот разбой на дороге!.. Что вы скажете и предъявите суду в Петербурге, а?? Что вы…
- Суда не будет! – глухо донеслось вдруг с боку, и вперёд выступил поручик Уличев, пристально глядевший на преступницу – вернее он уже был, состоялся…
- Вы… вы о чём это? – бледнея от ужаса, залепетала Гокке, узнав вдруг это суровое лицо, тот, стрелок в зелёном мундире из сна, и ещё… Она видела его где-то ещё, в живую, тогда, в конце весны начале лета, и появились у неё не объяснимые тревоги и страхи. Эмилия вдруг всё поняла, она осознала, что сейчас произойдёт.
- Я говорю о высшем суде, не о продажных шакалах, что конечно тебя упыриху опустили бы, нет. Ты осуждена самим Провидением и Справедливостью. Я не стану перечислять тебе все твои жертвы женщина, мы не в дешёвом водевиле, и пышные фразы ни к чему. Упомяну лишь одну, невесту нашего боевого товарища, Катерину Терентьевну Журавлёву, (Эмилия начала отрицательно трясти головой) по идее, отправить тебя в ад должен был Глеб Садко, но он ранен, так что это сделаю я… Убийцу тобой нанятого, надо было дешёвым вином травить, а на дорогой бутылочке, ты потаскуха и погорела… Очень скоро ты будешь отвечать перед всеми тобой погубленными, перед судом Божьим, ибо суд земной к сожалению, не властен карать таких нелюдей как ты! Я никого и ничего тебе не прощаю, и проклинаю на веки, провались ты в преисподнею! - Неждан поднял небольшой дорожный пистолет что он держал в руках, и не меняя выражения лица, спустил курок. Прогремел выстрел. Пытавшаяся что-то сказать окостеневшим языком Эмилия Гокке, отпрянула как от удара острым колом, и вскинув руки, рухнула подкосив колени, всё было кончено.
- Да, господин барон не оценил бы! – глядя на убитую, философски заметил Сан Саныч, но на шутку уже никто не ответил. Приволокли труп «полковника» и положили рядом с Эмилией. Глаза полузакрыты, рот перекошен и залит кровью до подбородка, на печени глубокая рана.
- Гляньте шрам для верности! – приказал полицмейстер, и через пару минут, осмотрев труп, нашли ту самую примету.
- Вот она волчья метка, «Петушья нога!» - облегчённо доложил Шёпот.
- Да Асмодей, думал я что сам тебя прикончу как сулился, а заколол тебя людоеда, мой друг, подпоручик 17-го егерского полка, разведчик Сашка Егоров… не романтично, но вполне прилично! - с горькой иронией, заметил Уличев, глядя на труп не состоявшегося правителя, несостоявшегося государства...
Итог погони и стычки, оказался для команды полковника не дешёвым. У Садко погибло двое сотрудников, да и сам он оказался ранен серьёзнее чем предполагал, и сидел теперь на стуле с накинутой на плечи шинелью. Из оставшихся, легко ранеными оказались пятеро. Полковник спросил кто может отвезти барону приказ снимать засаду и возвращаться в город? Вызвался третий полицейский что был при Садко.
- Добро унтер, поезжай теперь же, и скажи барону коротко: «Операция завершена, противник уничтожен полностью, всем возвращаться в город!» О подробностях не говорить, сошлись на меня, что я сам ему приватно всё расскажу, это мол в интересах дела!
Унтер козырнул, сел на лошадь, развернулся на месте, и вскоре пропал из глаз. Оставшиеся стали разбираться с дилижансом, и потратили на распутывание сбруи и оттаскивание двух убитых лошадей, часа два. К оставшимся двум парам коней, добавили ещё одну трофейную, выкинули из дилижанса всё включая сиденья, и стали укладывать внутрь тела. Двигаясь постепенно назад, собрали все 16 вражеских трупов, а тела двух своих товарищей, просто везли поперёк сёдел. Глеб Садко от небольшой порции красного вина, уже пришёл более-менее в себя, и ехал на коне рядом с Белугиным. Архив почившего короля преступников, оказался единственным не материальным сокровищем из завоёванного экипажа. Там же обнаружились и многочисленные золотые украшения и камни, предположительно вторая половина того, что было взято в большом летнем ограблении домов. Уличев с товарищами, в этот раз ехали почти молча, без шуток и историй, впереди маячила небольшая неопределённость, и опять пошёл снег…
* * * *
Вскоре после Асландузской битвы, ситуация на театре боевых действий, резко изменилась. Генерал-майор князь Орбелиани, разбил наголову царевича Александра и союзных ему лезгин, в шести верстах от Тифлиса. Чума прекратилась, останки французской армии выгнали из России, а русская армия готовилась по слухам к заграничному походу. Восстановились дорожно-почтовые сообщения, голод сменился обильным урожаем, смуты затихли, даже в Дагестане и Чечне водворился порядок. Однако в войсках, офицеры промеж себя укоряли Ртищева, что тот никуда не ездит, ничем по-настоящему не управляет, и весь день проводит в молитвах.
- Уму не постижимо господа, откуда у этого Мафусаила, берутся силы, чтобы день напролёт, лоб себе расшибать! – резко высказывался капитан Кабардинцев, сидя в кругу офицеров своего батальона – Набожен коли, ступай в монастырь, не занимай чужого места, вон что кругом твориться-то!
- Да друзья – согласно кивнул уже майор Белугин, получивший на ряду с другими повышение за Асландузское дело – всем тем невиданным успехом, армия наша, находившаяся тут на грани полной погибели, одному лишь Котляревскому обязана, что мы неприятеля истребили, а не он нас! Ведь на нитке всё висело! Не нарушь Пётр Степаныч ртищевский приказ пораженческий «ни куды не лезть», кипело б тут сейчас кровавое варево!
- А вот я уверен что во всей этой истории, есть что-то нечистое! – задумчиво проговорил Кабардинцев, держа руку на рукояти шпаги.
- Что имеешь в виду-то? - тихо спросил майор Белугин.
- Да всю эту хитро выписанную мазурку с внезапным отзывом в столицу Паулуччи, вот прямо жизненно необходим кому-то стал наш талантливый маркиз в Петербурге! - хлопнул себя по колену капитан правой рукой – А взамен, прислали этого настоятеля Никакойского монастыря, Никудыкинской епархии! – сострил Кабардинцев, и все офицеры дружно рассмеялись. Капитан продолжил.
- И всё вроде по закону, всё по правилам, «мир, милосердие, благолепие, переговоры», Только пока Ртищев блаженно персам улыбался, те Талышинское ханство отхапали, и в Ленкорань вошли, которую попомните моё слово, нам же и брать предстоит обратно, и кровью не малой! - на последних словах Кабардинцев как-то помрачнел, и тяжело вздохнул.
- Да капитан, вы правы как обычно, эта ртищевская тягомотина и сюсюканье с персиянами, могла стоить нам не только всей компании, потери Кавказа, но даже перенесение дикой войны в наши южные губернии! – поддержал побратима и друга, теперь уже подпоручик Уличев, ставший таковым, за храбрость при Асландузе.
- Да это не только я один понимаю друзья – пояснил Кабардинцев – все толковые офицеры, со мной заодно! Своим неожиданным ходом, наш Котляревский всех сразил, и своих и чужих! Не выполнить приказ командующего, да паче того того нарушить его так, что поломать к чертям собачьим всю большую игру высоких кабинетов не токомо Европы и Азии, но может статься что и наших! – мрачно закончил Кабардинцев.
- Да, вот вам пример господа, как один человек, может порой повернуть ход мировой истории – согласно проговорил Белугин – и мы с вами друзья мои, тому участники и живые свидетели!
- Ну да, пока живые! – не то в шутку, не то в серьёз заметил капитан, и перевёл разговор в иную сторону.
В конце октября, Котляревсий доложил по начальству, что отряд Пир-Кули-Хана поспешно отступили, и ни в Ширване, ни в Карабахе, ни в Шекинском ханстве, вражеских войск более нет, а сам Аббас-Мирза, зализывает раны в персидских владениях в Мешкине. Однако в Талышинском ханстве, ещё оставалась сильнейшая крепость Ленкорань, укреплённая дополнительно с помощью англичан, и персы, ожидая русское нападение, сосредоточили за неприступными стенами свои лучшие силы, всё, что смогли из них сделать за почти девять лет, франко-британские инструкторы. Захват Ленкорани, что являлась стратегическим ключом уже к непосредственно самим землям Персии, означал бы конец войны и победу! Однако надлежало ещё возвращать обратно угнанных неприятелем жителей. Первая такая попытка окончилась неудачей, персы отразили вылазку. Котляревского зачем-то вызвали в Тифлис, а майор князь Абхазов, решил дерзать, и повторить попытку возврата жителей. Собрав небольшой отряд он перешёл за Аракс, переполошил там массу неприятелей, и возвратился обратно с победой, приведя с собой в Карабах 811 семейств кочевых джабраильцев, и некоторых иных. Вернувшийся из командировки генерал отдал должное князю Абхазову, и даже написал о нём хвалебное донесение командующему. С возвращением Котляревского, начались уже явные приготовления к Талышинской экспедиции. Собирали всех кого только было можно. Ждали 160 егерей из Мигри, где гарнизон опять испытывал великие трудности и лишения, и его готовились сменить. Все понимали, что время для похода самое невыгодное которое только могло быть, и что сопротивление неприятеля ожидается очень упорное.
Стало известно что персы, так же заняли и укрепили стоявшую на дороге к Ленкорани, крепость Аркеван, и небольшой русский отряд капитана 1-го ранга Веселаго, заперли в Гамушавне. Части Мигринского батальона после небольшой стычки с преследовавшим их неприятелем, прибыли 17-го декабря, но отдохнуть у егерей на сей раз не вышло, в тот же день был отдан приказ отступать. Впрочем ещё чуть раньше, бойцы и офицеры, стали замечать в своём генерале, разительную перемену. Котляревский сделался угрюм и встревожен, как никогда ещё не был до того, ни перед одним походом. Поговаривали что его стали терзать тревожные предчувствия, некое тайное сомнение смущало его, и колебало веру в успех, чего ранее никогда ещё не было. Он даже писал одному из товарищей перед выступлением. «Итак, я выступаю; эта экспедиция меня сильно тревожит. Прошу Бога о помощи, и могу назваться слишком счастливым, Если Бог даст кончить счастливо.» Тревоги и сомнения командира, невольно передавались и подчинённым, но те, особливо «старики», что начинали с ним ещё с Гянджи, ходили в Карягинский рейд и брали Мигри, те говорили молодым что перед походом, всегда почти так бывает паршиво, а потом ничего, привыкаешь. По мимо Белугина и Уличева, повышение в чинах получили и некоторые другие разведчики из старой компании: поручик Михаил Кубанин получил за Асландуз орден и звание штабс-капитана, Зорких Стёпу повысили до подпоручика, а прочих, Чеканова, Куценко и Сан Саныча с Пал Палычем, наградили пока только медалями да крестами, пообещав впрочем повышение после следующего дела.
- Вот эт верно – философски кивал Сан Саныч, хлебая у костра солдатский кулеш – начальство, оно знает что делает, да… Ежели к примеру в одной нашей роте образуется сразу столько начальников, то сие будет самый обыкновенный моветон, и девать столько сразу старших офицеров будет некуда… А так, после одного-двух хороших дел народишку поубавится, вот тут из нас поручиков да майоров и понаделают, стратегия!
Вокруг дружно загыгыкали, такой юмор уже давно был не в диковинку, и все всё понимали. Вообще, белугинские «сапожники», слыли в своём батальоне большими мастерами пощекотать нервы как себе, так и любимому начальству. По этой причине в полку их хорошо знали и не упускали случая посудачить о их новых, да и старых выходках. Последний такой случай, о котором несколько дней к ряду говорили в полку, произошёл во время пребывания генерала Котляревского в Тифлисе.
Случилось как-то раз так, что подпоручик Уличев, подпоручик Зорких, да два прапорщика Сан Саныч с Пал Палычем, выполняя поручение дорогого и уважаемого командира майора Белугина, сопровождали почтарей до одного из соседних гарнизонов, где ждали писем из дома, храбрые драгуны. Перед самой отправкой, командир строго глядя на смирно стоящих перед ним подчинённых, в который раз уже говорил.
- В тысячный раз повторяю персонально для вас господа: сопроводить почтарей до расположения драгун и пулей назад! Ни куда по дороге не встревать и не влазить, мать вашу растак!!Никаких баб нигде не красть и не спасать, эмирам и бекам обид не наносить, «бесхозных» баранов и прочих домашних тварей сюды не притаскивать. Дайте дослужить уже спокойно! Всё, проваливайте!
Смущённо переглянувшись, подпоручики и прапорщики молча отправились на задание. Нет, туда, (как потом повествовали в полку) к драгунам, доехали нормально, честь по чести, никого и ничего по дороге не трогали, и добрались что называется без происшествий. Там, уже у драгун, егерей ну прямо-таки вынудили сесть за стол, напоили-накормили, а потом всё же вняв доводам о приказе командира «нигде, никого, и ни-ни» отпустили восвояси. Дорога до своего лагеря, должна была занять где-то полдня, и максимум к ночи, четвёрку разведчиков уже ожидали в своём настоящем виде. Однако ни к вечеру, ни к ночи, ни на следующее утро, никто не появился. Поминая по матери всех олимпийских и римских богов, майор Белугин с полутора десятком конных егерей, выехал на поиски запропавших, с твёрдым намерением ежели отыщутся живые, спустить «со всех четверых негодяев шкуры лично» ибо терпению его уже подходит предел! Дорога была знакома и ехали быстро. Вскоре, встретили разъезд союзных «татар» из трёх человек, что поведали господину майору следующее.
Часах в трёх пути отсюда, при дороге, стоит заброшенный Караван-Сарай, ему то ли 200, то ли 500 лет, там иногда пополняют воду из колодца. Так вот, там сейчас четверо господ-офицеров из 17-го егерского полка, стерегут пленных персов, то ли 30, то ли 40 человек, и просят сообщить о них в расположение полка, либо первым встречным русским солдатам.
- Благодарю вас! – кивнул он «татарам» а обернувшись к своим, бросил тревожным голосом – Скорее! Я знаю где это! Может ещё успеем хоть кого-то спасти!
Отряд из 16-ти всадников, стремительно бросился перёд, надеясь на чудо. Всё время скачки, Белугин мучительно пытался понять, как?! Ну как опять могли его мерзавцы, куда-то влезть, и стеречь каких-то пленных, и кто их главное брал, и на хера?!
Уже подлетая на всём ходу к мрачному строению Караван-Сарая, Белугин уловил чёткие, отрывистые слова команды, отдаваемой при строевой подготовке, причём персидские слова, богато перемежёвывались русскими выражениями.
- Ать-два! Ать-два! Ать-два! Шире шаг! Шире шаг, ишаки беременные, тяни носок в гроб твою мамашу!!! Перед шахом за вас стыдно!! Держать строй, грёб вашу в душу!! Я дам устал!! Это папаша твой устал, когда тебя осламбека, заделывал да не доделал!! Ать-два! Ать-два! Понабрали дураков со всей Персии! Я вас научу собачьи дети, строем ходить!! Шире шаг я сказал, верблюд грёбанный!
Когда Белугин со всадниками на рысях въехали в проём где когда-то были ворота, то узрели чудную картину. Человек тридцать начисто умученных сарбазов в растрёпанных мундирах, частью без папах и без сапог, маршировали как могли, иногда попадая в такт команде, обливаясь кто потом а кто слезами. Их стерегли с мушкетоном и штуцерами на изготовку Сан Саныч с Пал Палычем, и Зорких, а «изуверствовал» отрабатывая с пленными навыки строевого шага, подпоручик Уличев, гарцуя на серой кобыле, и махая шпагой. Причём лица у всех четверых были наряжены и серьёзны. Увидав подкрепление, Уличев милосердно скомандовал «вольно!» и сарбазы со стонами и мольбами, повалились на землю как груши.
- Осмелюсь доложить! – начал было подъехавший к майору Уличев, прикладывая ладонь к козырьку, на что Белугин сухо перебил его.
- Ну, осмелься…
Прогнозировано оказалось, что они четверо ни в чём не виноваты, и на обратном пути, вчера, они завернули сюда напоить коней, и самим тоже… попить, душно было чего-то, думали к дождю. Только собрались продолжить путь, глядь, шестеро казаков гонят вон ту толпу, уж где наловили, не известно. Завернули сюда, всех напоили как положено, и уж хотели было ехать каждый своей дорогой. Однако тут, в сарай этот, караван мать его, въехала важная карета, одна, без сопровождения, из которой вылез дюжий подполковник с умным лицом, потребовал себе и лошадям воды, а затем своим приказом взял казаков себе в охрану, а им четверым приказал стеречь пленных, посулив прислать на подмогу, первую же русскую команду. Ну делать нечего, стали стеречь. Загнали всех в какой-то хлев с крошечным окном, кот только пролезет, соорудили из толстых палок что-то вроде решётки, перемотав их кусками верёвки что казаки оставили, да и закрепили вместо петель, кольями в земле и стенах.
- Да всю ночь в пол глаза спали, страшно ведь Вадим Григорич, кинулись бы на нас всей толпой, и шабаш! - заканчивал пояснение Неждан – Ну а утром я со страху и придумал им строевую подготовку припадать, чтоб из сил их выбить, а то чёрт знает, что там у них на уме, за ночь выросло? Ну подошли всеми, открыли решётку, и приказали им после нас, по четверо выходить, а то дескать гранатами забросаем, ну и гоняем их тут вот уже три часа с лишком, а сами думаем что с ними дальше-то делать? Ну вот и загоняли до изнеможения, теперь всё! – закончил Уличев, преданно глядя на командира.
- Меня когда-нибудь с вами, удар хватит! – усмехнувшись проговорил майор, да на сём дело и кончилось. Дав бедолагам-сарбазам как следует отдохнуть, их напоили досыта, и в тот же день отконвоировали куда положено. А история с егерями что со страху чуть не уморили взвод сарбазов, долго гуляла потом по полку. Теперь же, весь отряд усиленно готовился к решающему походу. Подпоручик Уличев, как-то раз прикорнул в общей палатке. где ему среди прочего всякого, привиделась опять его бывшая барыня, Ольга Андреевна, чуть грустная и печальная, но всё такая же красивая и желанная, но глядела на него как-то горестно. Пробудившись, Неждан чертыхнулся, протёр глаза и бормоча «Ох опять вы Ольга Андреевна, явились как архирей на свадьбу… значит опять ждать чего-то весёлого!», в плохом настроении выполз из палатки. Итак, 17 декабря, Котляревский дал приказ выступать. Силы отряда составляли примерно 2200 человек, из них пехоты при шести пушках насчитывалось более 1500 бойцов, то есть всё те же войска что при Асландузе, только теперь вместо «татар» гарцевали одни казаки. «Татарские» карабахские сотни, должны были присоединиться к отряду уже на месте, под Ленкоранью, но по замыслу генерала, от участия в штурме, они отстранялись: на них возлагались чисто вспомогательные обязанности, охрана лагеря, готовка пищи, присмотр за ранеными, вязание и подтаскивание штурмовых лестниц, и тому подобное.
Покинув Ак-Углан, 18 числа отряд подошёл к Араксу, на сей раз обошлось без неприятностей, если не считать того что старший унтер-офицер Лягушкин оступился, и чуть не погрузился в воду, подпоручик Уличев, успел поймать его за ремень.
- Не ныряй Лягушкин, возьми себя в руки!
- Да я не ныряю! – сконфуженно оправдывался оруженосец – Нога чего-то соскользнула, чтоб её!
Пушки катили осторожно, помня, как потеряли одну вместе с несчастными лошадьми, во время недавнего похода. Стройными рядами прошла конница, пехота протопала обычным шагом, прошли какое-то расстояние, и стали на отдых, правда кратковременный. Часы тикали нехорошо и очень быстро, а потому следовало поспешать. И вот 19 декабря, подошли к Муганской степи.
- Вот она, ледяная да хлябьная красавица господа! – хмуро проговорил генерал, обводя рукой перед собой полукруг – 80 вёрст по никакой дороге, по болотам, топям, да погода наверняка напаскудит, кости ноют, значит быть метелям!
- Редкое это явление, метели-то тут, а вот вишь ты, нам с тобой брат подфартило! – усмехнулся стоявший рядом полковник Ушаков.
- Вперёд! – коротко приказал Котляревский, солдаты поплотнее закутались в шинели, сгрызли по сухарю, и помолившись коротко, пошли. Весь день 19 числа, шли в нечеловеческих условиях, без воды и дорог: бойцы то переходили болота и топи, увязнув в них по грудь, положив ружья себе на плечи, или просто держа над собой. Офицеры где уговорами, а где матюгами поднимали боевой дух, страдая одинаково с солдатами. Те кто курил, спасались табаком, кто нет, потягивали из фляг крепкое вино, но понемножку, путь впереди обещался быть дальний. Потом стало ещё хуже, после болот и топей, повалили снега, и завыли холодные метели. Казалось все демоны степи ополчились против русского отряда, стараясь закружить, завьюжить и сбить с пути. Продрогшие, грязные и злые, но не потерявшие решительность и веру в своего командира, солдаты с пути не сбились, и уже 20 числа, неожиданно встретили тут, несколько племён кочующих шахосванцев. Прикрывавшие их персидские войска едва узнав, что это пришёл сам Котляревский, тут же разбежались, и стремительным броском русских, большая часть кочевников была захвачена. Тут уже обогрелись, обсушились как полагается, похлебали вдоволь густого мясного варева, и взяв скота сколько необходимо армии, продолжили свой грозный поход. Чем ближе становились Талышинские владения, тем настороженнее держали себя русские. Казаки, как и положено уезжали далеко вперёд, в разъезды и дозоры, а солдаты двигались с ружьями на изготовку и заряженными орудиями. Вскоре, 21 числа вошли в сами Талышинские владения, где находились все карабахские семьи, угнанные персами после их «великой» победы над Троицким батальоном. Двигаясь по степи, русские нос к носу на эти семьи и натолкнулись, а охранявшие их 500 персидских всадников, разом бросились в сторону крепости Аркеван.
- Теперь осторожней ребята, тут по степи много волчьих стай рыщет, на отдыхе и особливо ночёвке, спать в пол глаза, мы не персы, нам кейфовать не с руки! - напутствовали солдат офицеры, сами оглядывая всё кругом. И буквально в тот же день, дозорные разглядели впереди часть авангарда сардара Пир-Кули-Хана, их старого приятеля, битого русскими уже не один раз. Его всадники, покружив на почтительном расстоянии от отряда, тоже ускакали, не решившись нападать.
На реке Караяс, 22 числа, Котляревский оставил для прикрытия карабахских и шахсеванских семей, 200 егерей с одним орудием, 170 казаков и карабахскую милицию, что уже присоединилась к отряду по пути, и двинулся на Аркеван. Эта крепость, как и лежавшая далее гранитная твердыня Ленкорань, была обустроена англичанами, окружена рвом, и представляла собой род цитадели, которая для иных войск, могла показаться неприступной. Однако, когда русские части подошли под стены сей крепости, оказалось что персидские всадники прискакавшие туда из степи, так настращали почти двух тысячный гарнизон приближением «бича персиян Котляревского», что всё крепостное воинство из 1500 сарбазов и 400 русских дезертиров, под началом Бала и Аскер-ханов, обратилось в постыдное бегство, искать спасение уже в Ленкорани. Русским достались два орудия, все снаряды и порох с патронами.
- Им нельзя дать соединиться и без того с немалым гарнизоном Ленкорани! – провидчески заметил генерал, и тут же приказал полковнику Ушакову взять 400 пехотинцев и 300 казаков, и настигнув, полностью уничтожить неприятеля. Ушаков настиг беглецов через 15 вёрст, и в коротком сражении полностью разгромил их, отбив до 600 голов скота, идти к Ленкорани, больше было некому. Особо в этом сражении, отличился войсковой старшина Донского Войска, Краснов 3-й. Потери русских были пока незначительны, что объяснялось полной деморализацией противника. Уцелевшие персы просто разбежались по степи. По взятию Аркевани, Котляревский был вынужден оставить там гарнизон, среди которого были и сто егерей, более других нуждавшиеся в отдыхе. Оставшуюся часть конницы, при отсутствии в ней надобности, Котляревский отправил к команде на реку Караяс, и всю эту часть отряда поручил майору Дьячкову. С оставшимися силами, генерал и пошёл на Ленкорань, имевшую сильнейший гарнизон в 4000 человек, с храбрым и талантливым по персидским меркам сардаром Садых-ханом, который готовился к отчаянной обороне.
Деятельность же самого Котляревского, не ограничивалась только военными приготовлениями. Обладая незаурядным политическим талантом, он обратился к талышинскому народу с воззванием, в котором говорилось что армия великого Русского Императора, пришла освободить их от рук персиян. Уверив жителей что русские не станут разбойничать, он потребовал от жителей только одного: чтоб каждый талышинец могущий держать ружьё, обратил бы его против воинов шаха, коих и без того скоро покарает оружие Русского царя. Он просил настигать и истреблять остатки персидских отрядов, где бы их не обнаружили. Вместе с тем он обещал прощение тем, кто по глупости или по принуждению служил персам, если таковой явиться лично к генералу, или своему хану, не опасаясь никаких наказаний.
Воззвание возымело действие. Многие талышинцы оставшиеся преданными своему хану, вооружились, собрались в отряды и стали уничтожать остатки персидских войск по горам и лесам. Мир-Мустафа-Хан, союзник русских, узнав о движении экспедиции на Ленкорань, направился в Гамушевань, где заблаговременно отстроил тёплые казармы для солдат, конюшни и хлев для лошадей и скота, наполнил всем необходимым провиантские магазины, обеспечив русские тылы по высшему разряду. Котляревский привёл своё воинство в Гямушевань 25 декабря, где соединился с небольшим отрядом капитана 1-го ранга Веселаго, а уже 26-го, разбил лагерь на подступах к Ленкорани…
Высокие каменные стены, увенчанные рядами острых зубцов, выказывавших во многих местах зевы грозных орудий, обнесённые большим, от 8-ми до 10-ти метров земляным валом, за которым чернел 8-ми метровой глубины ров, бывший в ширину аж 20 метров! Всё это инженерное великолепие, прикрывалось широкой рекой и множеством болот с Северо-Востока, и Юго-Запада. Сама цитадель представляла из себя форму неправильного четырёх угольника в 160 метров по берегу реки Ленкоранка, невдалеке от моря, среди болот. Наибольшая, Юго-Западная сторона, тянулась на 260 метров. Длинна Северо-Восточной стороны, выстроенной в виде неправильного полигона, составляла 160 метров. Юго-Восточная сторона вдоль берега реки и фронтом к морю и Северо- Западная, бывшая фронтом к селу Гамушевани, в длину имели примерно по 200 метров. На всех углах смертельными громадами высились башни, наиболее мощными из которых были башни с Северной и Западной стороны, прочие прикрывались болотами и рекой. И вот эту Каспийскую твердыню, надо было ухитрится сковырнуть много меньшему по численности русскому отряду, чем засевшему в крепости гарнизону шаха. По данным полученным русским командованием от лазутчиков и перебежчиков, гарнизон крепости состоял из двух регулярных батальонов азербайджанских сарбазов с двумя знамёнами, артиллерийская рота с пятью 20-ти фунтовыми пушками, 1500 иррегулярных стрелков Гиляна, и того 4000, что подтверждало более ранние данные. Артиллерии прочей – 8 орудий, две 12-ти фунтовые и три 3-х фунтовые медные пушки, и один 8-ми фунтовый единорог.
Плюс ко всему, из перехваченных писем, русские узнали, что шах надеется на Садых-хана как на смелого воина и патриота, что он не сдаст крепости а будет биться до смерти, «хоть бы и горы врагов встали на тебя».
- Это мы-то горы, с нашим войском в 1700 штыков? – горестно усмехались офицеры походного штаба – Ну да-а, умеет шах собственную значимость выпячивать, держитесь мол герои, четырьмя тыщами против не полных двух, да умрите до последнего!..
Садых-хан мало того, что поклялся умереть но не сдаться живым, и тоже самое дружно сделал весь гарнизон, он ещё пламенными ораторскими речами, возбудил всё население, всех кто только мог держать оружие, встать на стены, и поклясться умереть но не сдаться. Именно это, абсолютно не нужное в той ситуации, и совершенно непродуманное военное решение коменданта, и стало во многом роковым для гражданского населения крепости…
По неписанным законом любой войны, была тот час же произведена разведка, куда послали несколько команд. Одной из них, состоявшей из Сан Саныча, Пал Палыча и старшего унтера Лягушкина, командовал подпоручик Уличев. Уже привычно без спешки, не выдавая себя и не производя никакого ненужного шума, разведчики нашли пути как можно миновать треклятые болота, или попросту обойти их.
- Это верно – хрипло заметил Лягушкин кусая пожухлую травинку – в болото, да зимой, да без мокроступов, лезть нечего, в обход оно надёжней!
- Верно говоришь Федя – согласно кивнул ему на обратном пути Уличев – в данном деле, болота для нас это гибель, а погибать вот чегой-то не охота!
- Весёлое похоже дело будет Неждан, а, как сам думаешь? – спросил Сан Саныч, оглядываясь кругом.
- Обхохочемся! - сплюнул подпоручик, поправляя шпагу – Мне намедни опять моя давняя любовь, моя ненаглядная барыня, Ольга-свет Андреевна, лично во сне привиделась, вот то уж проверенный и явный признак, что весялуха будет как в пьяном кабаке во время драки! – пояснил Уличев, и товарищи его, больше вопросов ему не задавали, сами уже зная, что явление Ольги Андреевны, скуки не предвещает.
Пока разведка ходила, Котляревский не теряя времени, устраивал осадные батареи, а по получении все данных от разведчиков, немедля открыл бомбардировку крепости. Спали русские под убаюкивающие мелодии артиллерийской канонады. Уже утром следующего, 27 декабря, генерал отправил Садых-хану письмо с требованием сдать крепость. В послании среди прочего говорилось, что каким бы Садых-хан не был отменным полководцем, но он не лучше Аббас-Мирзы, что при Асландузе со всей прорвой войск не устоял, то уж сардар Садых-хан и подавно не устоит, ибо под Ленкоранью стоят те же войска, что разбили тогда царственнородного принца. Далее Котляревский предлагал коменданту проявить благоразумие, и во избежание напрасного кровопролития, сдать крепость, гарантируя сохранить жизнь и имущество всем сдавшимся, и давалось на размышление три часа.
Но Садых-хан не даром слыл храбрым человеком и твёрдым военачальником. Он, с достоинством ответил, что тоже понимает обязанность щадить человечество, и где возможно, обходиться без пролития крови. Но здесь и сейчас он раб долга, имея повеление не сдавать крепости, чего бы это ему не стоило. «Напрасно вы думаете генерал, что несчастие постигшее моего Государя, должно служить мне примером – писал он – Один Бог располагает судьбой сражения, и знает кому пошлёт свою помощь».
Ничего иного, Котляревский по правде говоря и не ожидал, а значит страшный бой за крепость был неизбежен. Снова возобновили обстрел, который впрочем мало приносил пользы, и с корабля бывшего поблизости, доставили трёх пудовую мортиру, из которой так же начали садить по укреплениям. У русских на позициях не было опоясывающих траншей, коих некому было рыть из-за малочисленности осаждающих, а карабахские союзники, правильных траншей рыть не умели. Уличеву и всем его товарищам включая командира Белугина и побратима Кабардинцева, становилось очевидно, что обстрелы не наносят осаждённым должного вреда.
- Вон видите – мрачно указывал Белугин – ядра вязнут в земляном валу, и не долетают до каменных стен, а снарядов у нас, как у щедрого попа серебра!
Прочие лишь мрачно взирали на это, думая каждый свою думу. Пробовали вести навесной огонь, но и он не дал результатов, гарнизон прятался в специальных блиндажах, и заметных потерь не понёс.
Видя что обстрелы бесполезны, Котляревский написал второе письмо, но уже не к одному коменданту, а ко всем прочим ханам, султанам и чиновникам гарнизона. В послании он снова упомянул о победе при Асландузе, и предсказал гибель всем кто окажет бесполезное и бессмысленное сопротивление, ибо русские не уйдут из под Ленкорани, и либо погибнут здесь все до одного, либо возьмут её, но тогда, вся вина за пролитую кровь мирных людей, ляжет на Садых-хана. Аббас-Мирза далеко и помочь крепости не сможет, а комендант, из одного лишь тщеславия слыть храбрым человеком, собрался пожертвовать всеми людьми для своего честолюбия. В конце снова предлагалось не лить кровь и пощадить себя, жён, детей и имущество. Ответа генерал готов был ждать через три часа. Однако ответа не последовало. Садых-хан, прекрасно понимая преимущество стен, за которыми он теперь находился, и зная малочисленность и скудный боезапас русского войска, не без основания надеялся отстоять крепость пока не подойдёт Аббас-Мирза с подмогой.
А положение русского отряда и впрямь становилось критическим. Снаряды подходили к концу, люди страдали от холода, ибо дров имелось недостаточно, и позволить погреться, себе могли не все. А тут ещё вернулись из дальнего дозора казаки приволокшие двух пленных, кои показали что Аббас-Мирза с большим войском идёт осаждённым на подмогу.
- Постыдились бы, с таким перевесом, как трусы за стенами отсиживаться, и нашего отряда бояться! - презрительно заметил капитан Кабардинцев в своём кругу – Ни одной вылазки на нас не сделали пока мы стоим тут, вояки бля!
- Да, турки уже два-три раза на нас вылезли бы с такими силами, какие у персов имеются! – поддержал товарища Белугин, и добавил – А то и в поле бы вышли, да сражение дали, а эти нет, не рискуют!
Видя решимость и упорство неприятеля да недостаток огневых средств, Котляревский решился на генеральный штурм крепости. Осознавая как всё это будет нечеловечески тяжело из-за неравенства сил, он писал Ртищеву. «Но мне, как русскому остаётся только победить или умереть, ибо отступить означало бы уронить честь русского оружия, отдать навсегда в руки персов Талышенское ханство, и жертвовать при том потерею людей во время отступления, от чрезвычайного холода и голода и неприятеля, который по скверным дорогам, мог наносить большой вред.» Взвесив все «за» и «против», генерал назначил дату штурма Ленкорани на 31 декабря1812 года. Дав знать об этом в войска, он подчеркнул особо, чтоб дошло до всех и каждого, три коротких слова «Отступления не будет!»
В приказе Котляревского, подписанного им 30 декабря, среди прочего, говорилось следующее: «Предписывается всем первое: послушание, второе: помнить, что чем скорее идёшь на штурм и шибче лезешь на лестницы, тем менее урону взять крепость. Опытные солдаты сие знают, а неопытные поверят. Третье: не бросаться на добычу под опасением смертной казни, пока совершенно не кончится штурм, ибо прежде конца дела, на добыче солдат напрасно убивают.» Далее было сказано что трусов, будут расстреливать и вешать на месте как изменников. А вскоре до всех старших офицеров, была доведена и диспозиция штурма.
1-я колонна полковника Ушакова (Грузинский гренадерский полк 350 человек) штурмует обращённый к Гамушевани бастион, и прилегающие к нему участки Юго-Западного фаса, захватывает ворота и впускает резерв.
2-я колонна майора Повалишина (Троицкий пехотный полк ) штурмует бастион на углу Северо-Восточного и Северо-Западного фасов.
3-яколонна майора Терешкевича ( 17-й егерский полк 313 человек и 37 гренадеров) штурмует бастион в углу Северо-Восточного и приречного фортов.
1-я отвлекающая команда-полурота Гренадерского полка, фальшивая атака на приречный бастион с Северо-Западного фаса, и содействие штурму 1-й колонны.
Итого, согласно всем сохранившимся документам того времени, Осадный отряд включал в себя следующие силы: Грузинский гренадерский полк – 937 человек, Троицкий пехотный полк – 168 человек, 17-й егерский – 296 человек, Каспийский морской батальон и флотские – 313 человек, Артиллерия – 50 человек, всего чуть более 1760 человек!
Особым в приказе значилось то, что барабанщики не должны в колоннах бить тревогу, пока люди не будут на стенах, а солдатам не кричать «Ура!» пока не вскочат на эти стены. Когда все батареи и стены будут заняты, в середину крепости без приказа не заходить, а действовать лишь картечью да ружейным огнём. И главное, довести до каждого солдата, не слушать отбоя, его не будет пока сражение не закончиться совсем. А если кто услышит отбой раньше, то считать это за обман и вражескую хитрость. Настоящий отбой будут бить три раза, а потом его повторят все барабанщики, и это будет означать конец сражению. И ещё одну немаловажную деталь, озвучил генерал в своём приказе: Отступления не будет. Это означало что всех, кто во время штурма замнётся или не пойдёт на лестницы, будут бить картечью. Это было пожалуй единственное подобное предписание в карьере генерала, говорившее насколько серьёзное и угрожающее положение сложилось в русском отряде под стенами персидской твердыни. Малодушие одного или нескольких людей, могло поставить под удар весь замысел, и даже привести к поражению. А потому, в подобной ситуации, шутить никто не собирался.
В начале пятого часа утра, войска уже стоявшие в колоннах, отрядах и у пушек, тихо, без шума пошли вперёд. Сам генерал Котляревский пока оставался на ближайшей батарее у пушек, наблюдая за ходом операции. Однако гарнизон Ленкорани стоял наготове, и встретил наступающие в мертвенно-холодной ночной тиши русские колонны ( что для удобства сняли шинели и ранцы) плотным огнём из всех видов оружия. Огонь персов, как бы разорвал тишину на кровавые лоскутья, и в прорехи от этих лоскутьев, уже не таясь, русские ринулись на невиданный до селе в ходе той войны, приступ!
Отчаянное сопротивление защитников на земляном валу, не остановило яростно атакующих солдат и матросов, они мгновенно сбили и перекололи всех кто был на валу, под адским огнём спустились в ров, преодолели те 20-ть шагов до стен, и приставив к ним длиннющие лестницы, да подбадривая друг друга, с яростными криками, проворно полезли наверх. И тут начался первый этап Ленкоранской битвы, которая очень скоро, ожесточит сердца и души атакующих до предела! Осаждённые, значительно превышавшие числом осаждавших, ожидали их теснясь на стенах с пиками, рогатинами, подсветками из кусков бурок, и множеством ручных гранат. Первые же смельчаки, долезшие до стен, были буквально разом убиты и сброшены вниз, включая всех старших офицеров во главе с полковником Ушаковым, командиром первой колонны, что погиб чуть ли не самым первым, а следом, в них градом посыпались камни и гранаты. Люди во рву у стен, гибли уже десятками, и колонна поколебалась…
Тогда Котляревский видя смерти бойцов и замешательство, выхватив шпагу сам бросился через ров, рискуя ежесекундно. Над телом полковника Ушакова, прошедшего многие годы той войны и теперь павшего у этих стен, Пётр Степаныч зычно прокричал бойцам.
- Сюда ребята! Все ко мне! Все за мной на стены-ы!! Приказа отступать не было-о!!
Увидев своего вождя, бойцы уже не обращая внимание на убийственный огонь сверху, с утроенной яростью полезли на лестницы, под ливнем пуль и осколков. Над крепостью, от неумолкающей пальбы ружей и пушек, да висевших на стенных решётках горящих бурок и тряпья, поднялось страшное красное марево, словно саваном собираясь накрыть всех сражающихся. Котляревский вдруг схватился за колено, меж пальцев побежал густой, тягучий след «Ранен!»
- Сюда! За мной, вперёд! – превозмогая боль выкрикнул он, и полез на стену, в последний раз в своей жизни… Когда он долез уже до верха, персы разом узнали своего самого опасного противника. Генерал лишь совсем не много не успел вскочить на стену, две пули разом поразили его в лицо, одна выбила правый глаз, другая ранила в челюсть, а последовавший за этим сабельный удар, разрубивший глубоко щеку, стал последним. Потерявши равновесие, он полетел вниз, и рухнул на груду тел, своих и чужих, что уже громоздились холмом у подножия стен. Уже теряя сознание, в каком-то сладостном забытьи, в котором обычно души отлетают в мир иной, генерал-лейтенант Котляревский, успел услышать там на верху, на стенах уже заваленных трупами, торжествующее русское «Ура!» и яростные проклятия персов… Сменивший погибшего Ушакова, майор Грузинского гренадерского полка, бесстрашный князь Абхазов, с одной отчаянной гренадерской ротой, непостижимо каким чудом, ворвался-таки на стены, и овладел одной из батарей защитников. Говорить нечего, в тот день, персы проявили не виданное до селе мужество, и бились на смерть, до конца, а если учесть что они в разы превосходили числом атакующих, очевидно что не хватит здравого смысла нам, живущим теперь, понять как и каким образом, гренадеры князя Абхазова, вообще смогли на эти стены кишмя-кишащие врагами, вскочить, да ещё захватить целую их батарею?! Невозможное, временами всё же бывает возможным!
Гранаты впрочем, летели как сверху, так и снизу, атакующие с лестниц, навесными бросками метали их через стены, что хоть чуть, но откидывало от них персов. Гренадеры Абхазова развернув орудие, почти в упор ударили вдоль парапета, где плотной толпой вместе с солдатами гарнизона, стояли вооружённые кто-чем жители: мужчины, женщины, старики и дети, все те, кто поддался громким речам коменданта, призывавшего всех без исключения, биться до смерти. Картечь же не разбирала кто перед ней, и стрелки-сарбазы, и ополченцы обоего пола и всех возрастов, толпами валились под ней, а приказ командования гарнизона любой ценой сбить русских со стен и вернуть батарею, имел ещё более губительные последствия. Гренадеры ощетинившись штыками, давали возможность товарищам перезарядить орудие, отбиваясь залпами и штыковыми ударами. Под картечью, пулями, саблями и штыками, на этом участке стену погибло практически всё живое, и солдаты и все ополченцы. Ни старики, ни женщины ни дети, не пережили этих безумных контратак и звериной ярости рукопашных схваток, где у бьющегося, бешено прыгала в голове только одна мысль «Я его, иль он меня!». Грохот и гром стоял такой, что могло показаться что небеса над кипящей Ленкоранью раскалились до красна, и в их вышине, яростно рубятся на мечах, древние Русские да Иранские боги, подбадривая каждый своих.
Воспользовавшись намечавшимся успехом, вторая колонна майора Повалишина, в пылу яростной резни на стенах, где схлестнулось персидское мужество и количество, с русской доблестью, дисциплиной и выучкой, захватила другую батарею, и оборотив её против персов, стала выкашивать их не только с парапета, но и напрямую бить по внутреннему двору, куда в полнейшем хаосе и беспорядке, стали отходить солдаты гарнизона и вооружённые жители.
Все эти действия, облегчили задачу третьей колонне майора Терешкевича, что поведя свой 17-й егерский «полк» на приступ, был уже предсказуемо смертельно ранен в первой атаке, но его тут же сменил вернувшийся к тому времени майор Дьячков, старый и проверенный не раз в деле, командир.
- Не стоять! Вперёд егеря! Наши уже вона на стенах хлещутся! Смелее ребятушки! - ревел хрипло Дьячков, увлекая за собой егерей, и тот взвод гренадер, что был придан ему для усиления. Егеря лезли на стены уже не обращая внимания ни на то что им сыплется на головы, ни на тела своих и чужих падавших сверху. Те бойцы что ещё не подошли к лестницам, из ружей палили по стенам сметая с них защитников, и хоть в малой толике, но облегчая товарищам задачу. В пылу яростного штурма, бойцы долезая до стен, хватались руками за стволы вражьих ружей, а так как персы ружей из рук не выпускали, они вскакивали так на стены, и почитай все погибали в первые минуты, сего не равного боя… Либо сами персы во множестве рук втаскивали атакующих на парапет, и жестоко расправлялись с ними. Ярость перехлестнула через все края, пощады не давала ни та, ни другая сторона.
Уличев, потеряв из глаз командира в этой каше, бросив шпагу в ножны, подхватил с земли ружьё с примкнутым штыком, взвёл курок, и быстро как учили, полез вверх, не реагируя ни на летящие сверху предметы, ни на падающие тела. Неждан долезши до верха, успел заметить на соседней лестнице капитана Кабардинцева, своего побратима со сверкающей шпагой в одной руке, который свободной дланью ухватившись за ствол неприятельского ружья, с яростным матом вскочив на стену, пропал где-то за её зубцами…
Неждан успел ступить на край стены меж зубцами, где мерзко чадила на внешней решётке горящая бурка, от смрадной копоти которой, он стал походить чёрт разберёт на кого, как на него, со звериным рычанием вырос из темноты бородатый горожанин в папахе, шубе и с огромным топором в руках. Уличев спустил курок, и пробитый навылет перс, выронив топор рухнул навзничь, но пока он падал, подпоручик уже спрыгнул на парапет с ружьём на перевес. На парапете ещё кипел бой, и персы продолжали увеличиваться в числе. Не пройдя и пяти шагов, Неждан приколол невысокого юз-баши, командира роты, и тут же, повинуясь звериному чутью, повернулся боком. Рослая, с растрёпанными волосами и совершенно безумным лицом женщина лет 30-ти, издав пронзительный вопль, бросилась на егеря с длинным кривым кинжалом. Подпоручик среагировал мгновенно: отбив клинок в сторону, он прямым коротким насадил её на штык, а потом привычно отбросил в сторону. Чувств в этот момент не было абсолютно никаких. Неписанный закон рукопашной схватки суров, но единственно верен: если тебя атакует вооружённый человек, рази его первым, либо он сразит тебя, всё!
Персов наконец сбросили внутрь крепости со всех атакуемых русскими участков стены, а развёрнутые орудия третьей батареи, взятой егерями, обрушили на отходящих истребительный огонь. Вот когда ещё в одной горестной мере, сказались фанатичные и горделивые призывы Садых-хана взяться за оружие всем жителям. Эти несчастные ополченцы, перемешавшись с гарнизоном, зачастую стесняли ему движение, мешая вести бой, и гибли уже не только от картечи, пуль и холодного оружия, но и затаптывались в беспорядочной давке. Кое-где в кварталах, уже начались пожары.
Последний и яростный бой закипел в центре крепости, среди строений, блиндажей и складов. К Уличеву, наконец подлетели Сан Саныч, Пал Палыч и Лягушкин. Где бились прочие и были ль живы, никто не знал.
- Вперёд ребята, доделаем дело! – рявкнул им подпоручик, бросаясь дальше. Неждан сражался уже как в полусне, привычно и механически. Успел под прикрытием товарищей перезарядить ружьё, он берёг патрон, работая штыком и прикладом. Вот из одного каменного строения, сначала выскочил гилянский стрелок с мушкетом, замахнуться которым он не успел, Неждан заколол его в грудь, хотя самого тут же обожгла по предплечью пуля, за гилянцем выпрыгнул сарбаз с дымящимся ружьём. Рыкнув какое-то ругательство, сарбаз резко сделал выпад, но подпоручик легко уйдя от него в строну, прикончил противника в бок. И тут, из дома выбежал ещё кто-то, Неждан моментально вскинул ружьё и палец уже нажимал на курок, когда офицер разглядел что это молодая женщина, держащая на плече, или как-то там, нечто непонятное. Неужели ребёнок?! Грохнул выстрел, женщину откинуло к двери, она выронила ношу, которая разбившись о каменную твердь двора, потекла красным…
На несколько секунд, на Уличева нашло затмение. «Ребёнок, на куски?! Как это возможно?!» Когда морок спал, офицер разглядел подле убитой глиняные черепки, и лужу приятно пахнущего, розового масла.
- Берегись Неждан! – рявкнуло где-то сзади, и егерь уже ставши собой, быстро обернулся: прямо перед ним, в дорогих доспехах и сверкающем шлеме, с кривой саблей в руке, очутился один из 10-ти ханов, сподвижников коменданта, что так надеялся на численность гарнизона и крепость стен. Уличев парировал рубящий удар сверху, затем чуть уйдя в право приложил хана прикладом в живот, затем им же ударил в голову с боку, и доколол уже падающего штыком. Бой в этой части крепости, выдался особенно беспощадным. Ожесточившиеся потерей стольких боевых товарищей и офицеров, с которыми прошли вместе не одну тысячу вёрст за годы войны, атакующие не брали пленных. Краем глаза Уличев наконец заметил своего ротного, майора Белугина, что рубился не с кем-нибудь, а с самим Садых-ханом. Храбр и умел был персидский сардар, но вскоре рука майора всё же сразила его. Выполнив свою клятву до конца, Садых-хан пал мёртвым на мостовой крепости. Критический перелом боя наступил. Обороняющиеся всё же дрогнули, и стали искать спасения. Видя неминуемый конец, солдаты и некоторые жители, стали бросаться вниз с четвёртой стены крепости в речку Ленкоранку, надеясь там найти спасение. Но по ту строну реки, справа по течению, их ждала батарея из двух орудий под прикрытием 80 человек, а слева, беглецы наткнулись на ту роту, что с одним орудием ходила в фальшивую атаку, отвлекая на себя внимание. Под перекрёстным огнём погибло столько персов, что вода в том месте стала на время красной от крови. Через три часа бешенного боя, всё было кончено…
Гарнизон погиб практически целиком, включая коменданта и тех 10-ть ханов что были при нём, не пережили этого побоища, и большая часть жителей, такую вот горькую цену заплатило гражданское население, за авантюрные, и стратегически абсолютно не нужные призывы Садых-хана, всем им сражаться и умереть. И в последствии, да и теперь, многие историки упрекали русских за излишнюю жестокость при взятие Ленкорани. Да, жестокость была, но жестоким было и сопротивление, и в том была не вина русских солдат, в том была их судьба…
Когда всё закончилось, в город впустили карабахскую милицию, помочь убирать трупы, разобрать раненых и вообще…
Уличев, нашёл своих друзей у фонтана, жадно пьющих воду: Сан Саныч, Пал Палыч, Зорких Стёпа, Куценко Данила, Лёшка Чеканов, Мишка Кубанин, и просто бойцы, другие. Все растрёпанные, с усталыми и злыми лицами, на мундирах по половине пуговиц нет, головы у каждого второго перевязаны, у Саныча ещё и кисть левая, а Палыч на ногу припадает, да, досталось всем так, что мало не покажется. Неждан подошёл и жадно напился. Хвала Всевышнему, что в фонтан этот, не один труп не упал, напился…
- Ребят, а Белугин наш где? – тревожно спросил вдруг Уличев, обведя взором товарищей.
- Его в лагерь понесли, он в голову и грудь ранен, но не опасно! – выдохнул Кубанин, нахлобучивая свой кивер.
- А Кабардинцева, побратима моего, не видал ли кто? – так же спросил Неждан, почувствовав ноющую тревогу.
- В центре где-то, с час назад с двух рук бился – устало ответил Сан Саныч – в одной сабля персидская, в другой шпага именная, растрёпанный весь, потом пропал в дыму…
- Надо пойти поискать его, может ранен где, кто со мной, егеря? - намекнув что должно пойти всем, предложил Неждан. Ребята переглянулись, оттолкнулись от фонтана, отряхнулись, поправили оружие.
- Ну пошли, заодно наших из 17-го кто уцелел ещё, соберём! – сплюнул сухо Чеканов. Перешагивая через трупы, а местами и обходя их, группа бойцов пошла искать своего капитана. Много, ох и много русских тел лежало повсюду, мёртвых и раненых, а союзные «татары» заботливо отделяли одних от других, и живых уносили в полевой лагерь на носилках, бурках да шинелях. Кабардинцева искали около получаса, пока какой-то карабахский нукер, не махнул егерям рукой.
- Вон там уважаемые, среди груды трупов, какой-то егерский офицер лежит, не ваш ли?
Всеми подошли. Кабардинцев лежал на боку, чуть склонив голову с вытянутой вперёд правой рукой сжимавшей сломанную пополам шпагу, а левая с окровавленной саблей, была согнута в локте и плотно прижата к боку. Правая нога подобно руке так же оказалась вытянута во всю, а левая, красная от крови, застыла чуть согнутой в колене. Глаза убитого, закрытые очень плотно, как и его лицо не замаранное кровью, могли показаться кому-то ещё живыми, если бы не смертельная синева и бледность под ними. Неждан молча опустился на одно колено, и осторожно перевернул тело друга на спину, три огнестрельные и шесть ножевых ран оказалось на теле лихого капитана, а один из орденов на мундире, почти был выдран с мясом и висел на лоскутке. Уличев тихонько поправил награду, ни слёз, ни клятв ни проклятий не было, егеря просто молча обнажили головы. Сколько таких верных товарищей, потеряли они за войну?..
- Найдите чистую бурку, и отнесите его к павшим офицерам! – глухим голосом, не мигая приказал Уличев когда поднялся на ноги, и карабахские нукеры тут же ушли искать нужную бурку.
- Пошли глянем, кто ещё где есть! – хмуро бросил Уличев. Уже на выходе из крепости, из одной крайней улочки, лёгким шагом вразвалочку, держа ружьё за середину, к ним присоединился старший унтер Лягушкин, одежда которого вся дымилась каким-то мелким, усталым дымком.
- А я живой ребят! – чуть улыбнувшись и пожав плечами, сообщил он им, виновато глядя на товарищей.
- И мы тоже Федь живы, пошли генерала искать, а то брешут вон уже слышал «без вести пропал!» - проговорил штаб-капитан Кубанин. Не успели егеря выйти за ворота, как повалил густой снег, не частое явление в тех краях.
- Души павших освежает снежок-то! – устало заметил Лягушкин, ловя снежинки руками.
- Это нам за место резервов, министерия из России прислала, окропляет нас! – не весело пошутил Уличев, да никто уже и не улыбался.
Полумёртвого Котляревского, нашли в груде тел, и когда клали на носилки, он внезапно открыл уцелевший глаз, и едва смог произнести.
- Я умер… но уже извещён о победе нашей…
Его бережно отнесли в полевой лагерь, и там в своей палатке, доктор долго делал операцию, в продолжении которой, все солдаты кого смогли собрать, стояли и ждали снаружи. Наконец, врач вышел к ним.
- Ну?! – тревожно спросили его несколько человек разом, ожидая уже самого худшего.
- Это чудо господа! – дрогнувшим голосом начал он – Божье чудо… он уже должен был умереть там, под стенами, но он будет жить, хотя о военной карьере придётся забыть навсегда, он теперь полный инвалид! Достаточно сказать, что из области его правого уха, я извлёк ровно сорок осколков костей, вон на тряпице лежат, да-с! Ну а теперь, покамест все уходите, дайте ему поспать хоть немного! – голос доктора из дрожащего стал суровым, и бойцы по привычке повиновались. «Он будет жить, слава богу, он будет жить!»
Потери русских оказались очень велики: старших офицеров погибло 16, рядовых 325, ранено офицеров 25, рядовых 584человека. А из почти трёхсот бойцов 17-го егерского, в строю осталось только 74 человека! Самые большие потери, понесли именно егеря.
- Да уж – сухо говорил Уличев, когда они, уже спустя время, бережно несли Котляревского на носилках в Карабах – вот и осталось нас в канун победы, от всего состава, меньше 80-ти человек!.. А и те что раненые в лазарете, что толку что живы-то? Половина а то и более, перемрут как всегда, так вот она победа-то достаётся, ценою страшной во всех отношениях! – провидчески предсказывал дальнейшее, по опыту зная это, теперь уже поручик Уличев, получивший повышение наряду с прочими, буквально только что. Далее, всю дорогу шли почти молча, понуро, и не весело глядя один на другого, да поглядывая на носилки с раненым своим генералом. Никто не играл уже как бывало ранее ни песен, не шутил шуток, майор Терешкевич водивший свой полк на приступ, умер от ран на 10-й день. Лучшие товарищи и отцы-командиры, бывшие с бойцами буквально с первых часов этой войны ещё под Гянджой, полегли смертью храбрых под Ленкоранью, но добыли всё же победу, добыли! А что она будет, уже ни у кого не вызывало сомнения. Аббас-Мирза что шёл на помощь крепости, спешно повернул обратно, не рискнув сразиться даже с таким, полуобескровленным русским отрядом, поняв что выручать уже всё равно некого. Молчаливое шествие сопровождавшееся снегом, длилось долго. Котляревского принесли в Карабах только 29 января, откуда с величайшей осторожностью, повезли, а кто-то утверждал что и понесли, в Тифлис. Сопровождали генерала его верные ветераны, его соратники, среди которых особо выделялись бойцы 17-го егерского полка…
Они, живые и павшие под ледяными стенами Ленкорани, ещё не знали, но уже догадывались, что эта битва в той войне, последняя. Шах, потерявший остававшуюся надежду на перелом в войне, начнёт при посредничестве англичан, мирные переговоры с Россией, но лишь 12 октября 1813 года, будет подписан Гюлистанский мир, закреплявший за Россией, все её завоевания.
К сожалению, события в Персии, отошли на второй план из-за войны с Наполеоном уже в самой Европе, на что Котляревский позднее, написал следующее: «Кровь русская, пролитая в Азии на берегах Аракса и Каспия, не менее драгоценна, чем пролитая в Европе, на берегах Москвы и Сены, а пули галлов и персов, причиняют одинаковые страдания!». Но всё это, будет потом, а пока, осыпаемая снегом, суровая процессия молодых ветеранов, на руках несла своего молодого, но уже старого генерала, чтобы донести его живым, и войти вместе с ним, в легенду!..
(КОНЕЦ 9-й ГЛАВЫ) 23/06/2019.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ.
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
Легенда о Егере. Глава 9-я
© Copyright: Мирослав Авсень, 2019
Свидетельство о публикации №219081701548
Свидетельство о публикации №219081701548
Рецензии
Доброй ночи, Мирослав, а она точно добрая, я наконец,прочла эту насыщенную событиями главу.
Как всегда ярко, захватывающе, непостижимо талантливо.
Вы яркая комета , появившаяся на моём небосклоне.
Как трудно пробираться сквозь дебри и вылавливать крупицы дознания.
В помощь Шёпот, устранивший убийцу Белугина.
Уличев,нашедший компромат на генерала Половинского, вынос сейфа, это ж надо до такого додуматься.
Аплодирую.
Каждый вносит вклад в победу над этой нечистью, пользующейся плодами монархии, но в своей злобе пытающиеся её свергнуть.
Да поплатились за это.
Решающий поединок с улепетывающими в дилижансе преступниками.
Никто не ушёл.
И Асмодей, со своей меткой, и Гокке, требующая гуманного суда над ней-просчитались.
Всем досталась смерть и не дрогнул Уличев, отправляя мерзавку в ад, которого она достойна.
Зло поражено, но ростки его остались.
И прорастут в 17-м году следующего столетия.
Как всегда поражают батальные сцены по покорению Кавказа.
Но и здесь потери.
Ранен Котляревский, теряем лучших, но, упорно идём к цели.
Битва за Ленкорань это нечто.
Уже плевать на жизнь, кураж доводит до безумия, и крепость наша.
И всё-таки, наша Армия всех сильней.
И тогда и сейчас.
Нам есть на кого равняться.
Рада, что основные герои уцелели и даже Лягушкин.
Осталась последняя глава, даже не могу предположить о чём она.
Так не хочется прощаться с любимыми героями, но придётся.
Спасибо за изумительную авторскую работу, Мирослав.
Вы замечательный и душевный, а Ваши произведения оставляют след живительный.
С теплом души и сердца.
Варвара Сотникова 20.11.2023 01:27 • Заявить о нарушении
Как всегда ярко, захватывающе, непостижимо талантливо.
Вы яркая комета , появившаяся на моём небосклоне.
Как трудно пробираться сквозь дебри и вылавливать крупицы дознания.
В помощь Шёпот, устранивший убийцу Белугина.
Уличев,нашедший компромат на генерала Половинского, вынос сейфа, это ж надо до такого додуматься.
Аплодирую.
Каждый вносит вклад в победу над этой нечистью, пользующейся плодами монархии, но в своей злобе пытающиеся её свергнуть.
Да поплатились за это.
Решающий поединок с улепетывающими в дилижансе преступниками.
Никто не ушёл.
И Асмодей, со своей меткой, и Гокке, требующая гуманного суда над ней-просчитались.
Всем досталась смерть и не дрогнул Уличев, отправляя мерзавку в ад, которого она достойна.
Зло поражено, но ростки его остались.
И прорастут в 17-м году следующего столетия.
Как всегда поражают батальные сцены по покорению Кавказа.
Но и здесь потери.
Ранен Котляревский, теряем лучших, но, упорно идём к цели.
Битва за Ленкорань это нечто.
Уже плевать на жизнь, кураж доводит до безумия, и крепость наша.
И всё-таки, наша Армия всех сильней.
И тогда и сейчас.
Нам есть на кого равняться.
Рада, что основные герои уцелели и даже Лягушкин.
Осталась последняя глава, даже не могу предположить о чём она.
Так не хочется прощаться с любимыми героями, но придётся.
Спасибо за изумительную авторскую работу, Мирослав.
Вы замечательный и душевный, а Ваши произведения оставляют след живительный.
С теплом души и сердца.
Варвара Сотникова 20.11.2023 01:27 • Заявить о нарушении
Ваше живое участие в моей литературной жизни Варвара, это глоток свежего воздуха и росток надежды на то, что мой тяжкий труд не пропал зря! Пусть даже вы единственный кто прочёл роман целиком, но этот единственный стоит дюжины! Ваши рецензии я пожалуй распечатаю на бумагу и положу себе на память как самое дорогое мнение, самого дорогого моего читателя! И да, вам осталась не глава, а эпилог, сущий пустячок!
Мирослав Авсень 20.11.2023 01:59 Заявить о нарушении
Мирослав Авсень 20.11.2023 01:59 Заявить о нарушении