de omnibus dubitandum 1. 33

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1572-1574)

Глава 1.33. ЯЗЫКОВАЯ ЛАКУНА – НОВЫЙ ЗАВЕТ…

    Каммайер, как и Бальдауф, считает, что Библия – прежде всего, Новый Завет – написана в позднем средневековье. И чтобы разобраться в этом, не нужно быть специалистом: от отдельных моментов у любого читателя волосы становятся дыбом.

    Прочитав хотя бы первые три Евангелия и Деяния святых апостолов, трудно избавиться от впечатления, что авторы данных текстов не знали Палестины и не имели ни малейшего понятия об иудаизме с его сложными законами и обычаями. Более того, они владели греческим как иностранным; арамейского языка почти не знали и, скорее всего, говорили и писали на вульгарной латыни, которая и была их главным языком.

    Каммайер (1982, с. 328) отмечает следующую особенность: чем «моложе» Евангелие, тем более оно проникнуто восточными мотивами, ориентализировано {А должно бы быть наоборот: чем дальше от «эпохи Христа», тем больше вероятность, что авторы подпали под влияние Рима}.

    Если Иисус, как принято считать или внушать, говорил на арамейском, то образованные иудеи – на греческом: ведь Тору в синагогах читали в греческой версии Септуагинты. Таким образом, налицо языковая лакуна.

    Одним из первых исследователей этой проблемы стал бывший студент-богослов, обучавшийся при евангелическом монастыре в Тюбингене, Давид Штраус*. «Сегодня мы интересуемся Библией только с исторической точки зрения. Интерес этот не имеет ничего общего с поисками истины», – пишет он в предисловии (1864).

*) ШТРАУС Давид Фридрих (евр.)(нем. David Friedrich Straus; 27 января 1808, Людвигсбург — 8 февраля 1874)(см. фото) — германский философ, историк, теолог и публицист, родом из Вюртемберга.
Родился в семье торговца. Мать воспитала в духе протестантского благочестия. Учился в духовной евангелической семинарии в Блаубейрене (в Вюртемберге), где одним из его учителей был знаменитый богослов, впоследствии основатель тюбингенской школы, Христиан Баур, затем в духовном институте (Stift) при Тюбингенском университете, куда при нём был переведён на кафедру церковной истории Баур, но остальные кафедры были заняты ортодоксальными пиетистами.
Вынесший из дома хорошее знакомство с Библией и сильное религиозное чувство, Штраус долго противился рационалистическому влиянию своего профессора; но изучение трудов Шлейермахера и в особенности Гегеля поколебали его, не настолько, однако, чтобы заставить отказаться от места викария (помощника пастора) в Клейн-Ингерсгейме (в Вюртемберге, в 1830 году).
В 1831 году Штраус был назначен преподавателем еврейского и греческого языков в семинарию в Маульбронне. Там одним из его учеников был Э. Целлер, на всю жизнь оставшийся его другом.
В ноябре 1831 году Штраус оставил место и поехал в Берлин, с целью послушать лекции Гегеля и Шлейермахера. Он прослушал две лекции великого философа, после чего тот скоропостижно скончался от холеры. Во время пребывания в Берлине у Штрауса созрел план и основная идея его работы «Жизнь Иисуса». Он тогда уже ясно сознавал опасность её для него лично, но смело шёл ей навстречу.
В 1832 году он занял место репетитора в богословском институте в Тюбингене и тогда же начал чтение лекций по философии в Тюбингенском университете. Лекции эти сразу создали ему громкую славу.
В 1835 году вышла в двух томах его книга «Жизнь Иисуса» (Das Leben Jesu, Тюбинген; 4 изд., 1840), которая произвела чрезвычайно сильное впечатление и на богословов, и на публику, хотя была написана в форме, малодоступной для неспециалистов. Штраус доказывал, что Евангелия несут в себе элементы ненамеренного мифотворчества, возникшего после смерти Иисуса, но до их письменной фиксации, когда истории о Христе передавались из уст в уста и обрастали невероятными подробностями. Мировоззрение Штрауса признавало существование Бога как источника природных законов, но это исключало признание чуда, как того, что враждебно законам природы, а значит и воле Бога. Книга вызвала оживленную и ожесточённую полемику. Книга Штрауса была одним из толчков к разделению школы Гегеля на правых и левых гегельянцев; она же послужила исходным пунктом для создания тюбингенской школы учителем Штрауса, Бауром, опиравшимся на труд своего ученика. Штраус за свою книгу был лишён своего места и перемещен на должность учителя в младших классах в лицей в Людвигсбурге, которую он скоро (1836 году) оставил, чтобы посвятить себя исключительно свободной литературной деятельности. Поселился он в Штутгарте.
В 1837 году он выпустил в свет три брошюры в ответ своим критикам, под общим заглавием «Streitschriften» (Тюбинген). В следующие годы появилось несколько новых работ Штрауса: «Charakteristiken und Kritiken» (Лейпциг, 1839; 2-е изд., 1844); «Ueber Vergengliches und Bleibendes im Christentum» (Альтона, 1839).
В 1839 году Штраус был приглашен на вакантную кафедру богословия в Цюрих. Приглашение состоялось после 3-летней борьбы, имело характер политический и вызвало путч, приведший к падению правительства. Штраус получил отставку, не вступив ещё в должность, с 1000 франками пенсии. Это событие было большим несчастьем для Штрауса и в материальном смысле (литературный заработок его мог быть только крайне скуден, а пользоваться цюрихской пенсией он не считал себя вправе и расходовал её на поддержку различных учебных заведений в родном Людвигсбурге), и ещё более в нравственном, ибо он чувствовал в себе призвание к кафедре и страдал без неё.
В 1840—1841 годах появилось в свет его второе большое сочинение: «Die christliche Glaubenslehre in ihrer geistlichen Entwickelung und im Kampfe mit moderner Wissenschaft» (2 т., Тюбинген), отличающееся чисто полемическим характером.
В 1842 году Штраус женился на певице Шебест и переселился из Штутгарта в Зоннтгейм (близ Гейльброна). Ко времени его семейной жизни относится ослабление его научной деятельности, но зато период с 1840 по 1844 год представляет расцвет деятельности поэтической.
Штраус хорошо владел стихом и обладал поэтическим чутьем; его поэтические произведения не занимают особенно видного места ни в немецкой поэтической литературе, ни в деятельности самого автора, но всё-таки имеют бесспорные достоинства. Его стихотворения собраны в посмертном сборнике «Das Gedenkbuch» (в 12-м т. «Сочинений»); туда вошли и стихотворения, при жизни Штрауса не напечатанные. После 1844 года падает также и его поэтическая деятельность.
В 1847 году Штраус навсегда разошёлся со своей женой. С этих пор он стал мрачным, раздражительным, склонным к одиночеству; сближение с ним сделалось чрезвычайно трудным, и только с немногими старыми друзьями он поддерживал ещё отношения; позднее он сблизился с Куно Фишером, Гервинусом и некоторыми др. Он не мог оставаться на одном месте и постоянно переселялся из города в город. Зато с 1847 года вновь начинается его научная и литературная работа. После нескольких статей биографического и эстетического содержания он выпустил в свет брошюру, наделавшую страшный шум: «Der Romantiker auf dem Thron der Cesaren» (Мангейм, 1847) — в ней характеризуется император Юлиан и его ближайшие советники, но так, что в Юлиане всякий легко узнавал тогдашнего короля прусского Фридриха-Вильгельма IV, в советниках Юлиана — Шеллинга, Бунзена и других современных деятелей. Таким образом, эта работа — не историческое исследование, а политический памфлет, в котором Штраус обнаружил, рядом с глубокими историческими знаниями, замечательное искусство политического памфлетиста (впоследствии появилось много подражаний брошюре Штрауса; так, историк Квидде в своём «Калигуле» изобразил императора Вильгельма II).
В 1848 году людвигсбургские либералы предложили Штраусу кандидатуру во франкфуртский парламент: он принял её и сразу из тиши своего учёного кабинета перешёл на арену живой политической борьбы. На выборах во франкфуртский парламент, однако, прошёл его противник пиетист Гофман, но зато Штраус был избран в вюртембергскую палату депутатов (май 1848 года).
Сверх всякого ожидания, в палате он занял промежуточное положение между радикальным большинством и консервативным меньшинством; в особенности резко это сказалось во время прений по поводу расстрела Роберта Блума Виндишгрецем: не защищая Виндишгреца, Штраус возражал против всяких выражений протеста по этому поводу и, таким образом, практически сблизился с консерваторами. Недовольные этим избиратели потребовали от него сложения мандата, что Штраус и сделал, но не сразу, а лишь через несколько недель (декабрь 1848 года).
Как он сам рассказал впоследствии в своей автобиографической записке «Literarische Denkwerdigkeiten» (вошла в его «Kleine Schriften», Лейпциг, 1862), он не обнаружил ораторского таланта: он мог хорошо говорить подготовленные речи, но не был годен для живых парламентских споров. Ещё печальнее для его успеха в парламенте было его желание даже в деталях сохранить свою самостоятельность и нежелание подчиняться партийной дисциплине; впрочем, стать в ряды какой-либо партии было и невозможно для него, ввиду совершенной своеобразности его миросозерцания, в котором причудливым образом крайний радикализм научно-философской мысли переплетался с консерватизмом политических убеждений.
С 1849 года он вновь исключительно занялся научной работой. Из целого ряда сочинений, написанных им в следующее десятилетие, особенно выдаётся появившаяся в 1858 года биография Ульриха фон Гуттена (русский перевод, СПб., 1897); помимо прежней глубины исторического исследования, он обнаружил в ней значительный чисто литературный талант: речь его дышит здесь глубоким и искренним воодушевлением.
В 1864 году Штраус заново переработал свою первую книгу и выпустил её в свет под названием «Das Leben Jesu fur das deutsche Volk bearbeitet» (Лейпциг, 1864; 12 изд., Бонн, 1902). В ней он опирался на труды тюбингенской школы, пользовался отчасти и Ренаном, за год перед тем выпустившим свою знаменитую «Vie de Jesus» (в которой, впрочем, сам находился под сильным влиянием Штрауса), и пытался нарисовать исторический образ Иисуса на основании достоверных сведений. Книга эта не имела того громадного значения, как первая работа на ту же тему; это объяснялось тем, что «Vie de Jesus» Ренана, несмотря на значительно меньшую научность, более нравилась публике, так как давала больше положительных выводов, и нарисованный в ней образ Иисуса являлся гораздо более цельным и полным, чем у Штрауса, исторический скептицизм которого отрицал саму возможность дать такой образ; для специалистов же книга Штрауса давала мало существенно нового.
В 1870 году Штраус обменялся несколькими тогда же напечатанными письмами с Ренаном по поводу франко-прусской войны. Эти письма дышат ненавистью к развращённой французской нации, немецкой национальной гордостью, преклонением перед Бисмарком и Мольтке и торжеством победы и представляют резкий контраст с гуманными письмами Ренана, в которых Ренан выражает скорбь по поводу торжества варварства над культурой. Письма вошли в состав новых изданий «Kleine Schriften» и переведены на русский язык в приложении к книге Э. Лавелэ «Современная Пруссия» (СПб., 1870).
В 1872 году вышла в свет книга Штрауса «Der alte mid der neue Glaube. Ein Bekenntniss» (Лейпциг, 1872).
Книга эта представляет предсмертную исповедь мыслителя. «Мы» в ней — авторское; под ним следует разуметь самого Штрауса и его единомышленников, а не какую-либо более определённую общественную группу. На первый вопрос он отвечает решительным отрицанием. На второй вопрос он отвечает, что никакой догматической религии не признает, а в том немногом, что ещё сохраняет из области религии, стоит на почве совершенно отличной от той, на которой держатся религиозные представления. На третий вопрос он отвечает подробной защитой дарвинизма и материализма; это последний этап в развитии Штрауса, совершенно отличный от того гегельянства, на почве которого он стоял в первых своих трудах.   
В своих речах на народных собраниях, которые он издал в сборнике «Sechs theologisch-politische Volksreden» (Штутгарт, 1848), он высказался за свободу слова, за суд присяжных, но вместе с тем, к удивлению многих, — за сохранение монархии и против республиканских стремлений.
Штраус заявляет: «Я буржуа и горжусь этим»; но вместе с тем он желает сохранения дворянства и монархии, которую считает единственно возможной формой культурного человеческого общежития; в интересах сохранения дворянства он отстаивает принцип майората; отрицая равенство между людьми, он с презрением относится к идее социализма; для него «история никогда не перестанет быть аристократкой»; вечный мир в его глазах — иллюзия, и притом нехорошая иллюзия; он противник свободы стачек и горячий защитник смертной казни, радующийся твёрдости Бисмарка при её отстаивании и опасающийся только мягкосердечия императора Вильгельма I, который, пожалуй, будет слишком широко пользоваться своим правом помилования и тем парализует значение этой меры.
Безусловный противник всеобщего голосования, Штраус, вместе с тем, безусловный и горячий сторонник свободы слова, мысли и совести во всех её видах.
Для объяснения его политического консерватизма создавались разные гипотезы; Ланге приводил в причинную связь материализм и консерватизм у Штрауса; Михайловский объяснял консерватизм Штрауса отсутствием каких бы то ни было идеалов.
Критикам своей книги Штраус отвечал брошюрой «Nachwort als Vorwort» (Бонн, 1873; она включена в позднейшие издания книги «Der alte und der neue Glaube»). После смерти Штрауса Целлер издал в 12 т. его «Gesammelte Schriften» (Бонн, 1876—78; собрание не совсем полное, слишком специальные богословские работы в него не вошли; отдельные тома переиздавались потом много раз), позднее он же издал его «Ausgewehlte Briefe» (Бонн, 1895).
Исходя из принципов гегелевской философии, разбирая содержание источников (главным образом Евангелий) и развивая свою теорию образования мифов, Штраус не отрицал исторического существования личности Иисуса, но находил, что большая часть представлений о нём (Божественность Иисуса, Непорочное зачатие Иисуса, Воскресение, Вознесение) имеет позднейшее происхождение, и пытался выяснить, из каких греческих, еврейских и восточных элементов составились эти представления.

    Но все мы – крайне политизированы и предвзяты. «Если кто-то пишет о властителях Ниневии или о египетских фараонах, то им вполне может двигать чисто историческая заинтересованность. Однако христианство – настолько живой организм и такая мощная общественная сила, а ответ на вопрос об обстоятельствах его возникновения может вызвать настолько серьезные последствия, что только тупоумный исследователь будет заниматься одним лишь историческим аспектом постановки вопроса о возникновении христианства».

    Штраусс, в принципе, распознал, в какую игру здесь играют, и представлял себе масштабы фальсификации. Он приводит типичный пример нравов той эпохи, в которую так много и так легко подделывали: через несколько дней после казни короля Карла I в Англии появляется составленная якобы самим королем в заточении памятная записка, в которой он формулирует доводы в свою защиту и против обвинения.

    Публика проявляет к сему документу живейший интерес, и за короткий срок «меморандум короля» выдерживает 50 изданий. Казненный монарх в общественном сознании становится невинной жертвой, мучеником. Однако в том же 1649 году знаменитый Мильтон пишет, что речь идет о фальшивке.

    Сейчас-то известно, что письмо подделал епископ Экзетера. Но тогда в это никто не хотел верить. «Если в тот, в высшей степени просвещенный, век образованные люди в течение сорока лет верили подобной фальшивке, защищали ее подлинность, – пишет Штраусс (с. 27), – то нечего удивляться тому, что можно было безнаказанно написать и обнародовать от имени Христа, апостолов и прочих выдающихся личностей так много поддельных текстов».

    «Во втором веке до новой эры некий александрийский иудей, Аристобул, якобы собрал стихотворения древнейших греческих поэтов (или сам сочинил эти стихи за них), причем эти поэты не просто высказывали идеи в духе монотеизма, но даже сочувственно выражались по конкретным вопросам еврейских религиозных положений.

    Удивляет наглость этого начетчика, с которой Аристобул, развивая свою теорию греко-иудейских связей, подобрал и подделал фрагменты из древнейших греческих поэтов таким ловким образом, что выходило, будто Орфей рассуждал об Аврааме, Моисее и десяти заповедях, а Гомер – о седьмом дне творения и святой субботе. При этом ему пригодилось не только тщеславие его единоверцев, безоговорочно принявших эту теорию, но и то, что ему поверили и на него ссылались даже прославленные и образованные отцы христианской церкви.

    Климент Александрийский и Евсевий Кесарийский полностью поверили в сконструированные Аристобулом последовательности доказательств».

    Штраусс продолжает: «Вопиющий пример – переписка Христа с царем Эдессы - Абгаром. С этой „редкостной" находкой из эдесского архива нас познакомил Евсевий, причем он же сделал перевод с сирийского оригинала».

    Содержание писем Христа этому сирийскому царю, жившему пятьюстами годами позже, чем Иисус, настолько наглое, что может вызвать у любого слабонервного современного богослова приступ головной боли. В этих «письмах» Иисус ссылается на сочинения своего апостола Иоанна (IX, 39; XX, 29 и др.), написанные гораздо позже.

    Такого рода цитирование библейских отрывков с целью доказать раннее возникновения Евангелия нам знакомо уже с XVI века. Штраусс приходит к именно такому выводу.

    Впоследствии Штраусc стал одним из самых образованных богословов своего времени, автором многочисленных теологических сочинений, вызывавших оживленную полемику. Его первый критический труд был написан в чисто теологической манере, с тщательным приведением доказательств, для каждого отдельного утверждения.

    В старости, на 40 лет позже, как венец жизненных трудов, он предпринял сочинение предназначенной для широких кругов читателей книги «Жизнь Иисуса для немецкого народа», из которого мы цитировали выше.

    Эта популярно написанная книга, в которой он вновь вынес на обсуждение поставленные им еще в молодости вопросы, вызвала яростную дискуссию, в то время как его предыдущие, адресованные непосредственно теологам разоблачения в течение многих лет успешно замалчивались академической наукой.