О путях-дорогах и людях - хороших и разных

                Часть 1. Мандариновый экспресс

«Мандариновый экспресс», жалобно поскрипывая  всеми своими  старыми железяками, целеустремленно полз  в Россию. Почему «мандариновый»? Мандарины в бумажных мешках распиханы везде: на багажных полках, в тамбурах, в купе проводников. Через день мандариновый аромат  просочился повсюду:  мы ели мандариновую колбасу, мандариновые котлеты, пили мандариновый чай, ходили в мандариновый туалет. Года два после этого  я мандарины  видеть не могла.  Перед какой-то  станцией  по вагону пошли деловые ребята и начали «собирать урожай»: откручивали  даже решетки вентиляции. И – да!  Там тоже были мандарины. Один из мешков разорвался и нам на головы обрушился  золотой  дождь. Хозяин  щедрым жестом  позволил: «Забирайте!». Мы честно поделили на четверых купейных попутчиков   оранжевое богатство.
Из-за грузино-абхазской  войны нам предстоял  долгий-долгий путь через Азербайджан, Дагестан, Чечню и до Москвы. А мне нужно в Тамбов, оттуда в Воронеж. «Мальчик хочет в Тамбов, чики-пуки…». Не мальчик, а девочка, не в Тамбов, а в Воронеж, и не все так уж чики-пуки. Позади военный, голодный и холодный Тбилиси, похороны мамы, неудачное замужество, одиночество-сволочь и полная безнадега. А что сейчас? Верхняя полка в «мандариновом экспрессе», жалкий багаж в ногах. На соседней верхней -  парень с ярко выраженными  признаками дезертира или  бежавшего от мобилизации, внизу  - пожилая, даже старая пара – муж и жена, грузины. Мы все – молчаливые  попутчики. Куда они и зачем – не знаю, а я -  в Россию, на свою историческую родину и оставляю позади отрезок лихого прошлого.
Что впереди? Кто знает… Пока только дорога, мелькающие за окном заснеженные  поля, леса, овраги да дрожь в коленях от пограничных  воспоминаний. В Бюек-Кясыке азербайджанский пограничник мазнул взглядом по моему  паспорту с абсолютно русской фамилией и, сверив с  рыже-веснушчатой  (и зимой и летом)  физиономией, полуутвердительно заявил:
- Ти арьмянька?!
- Что вы, что вы, господин офицер! Какая же я армянка!  Русская, вот и паспорт мой у вас…
- Разберемся. Вилезай! – и вышел из купе.
«Все! Пропала!» - заорал мой внутренний голос. Кто хоть что-нибудь знает об армяно-азербайджанских «теплых»  отношениях, тот поймет, отчего у меня заледенели руки-ноги и потемнело в глазах. Этому кабану  приглянулась одинокая «бесхозная» бабенка, и плевать ему на  всех и вся. Хозяин жизни…
- Что ты, уважаемый! Это моей  сестры двоюродной дочка. Сестра  замуж за русского вышла… А ее везу  вот в институт поступать.
Помощь пришла, откуда не ждала.  Старик-грузин с нижней полки   стремительно для своих лет выскочил вслед за пограничником.
- И как твою племянницу звать? А?
Черт! Черт!! Черт!!! Из-за перебранки в соседнем купе я не услышала, что сказал  «дядя». В проеме снова появилась  жирная рожа  доблестного пограничника.
- Тибэ как зовут?
- Ля…ля,  - проблеяла я.
- Ну вот, уважаемый! Я же говорю, племянница!
Не может быть!  Страж дорог  разочарованно сует мой паспорт «дяде» и уходит. Уходит!  Кажется, я начала дышать только тогда, когда поезд,  несколько раз  дернувшись и задрожав всеми своими суставами, тронулся. За окнами  медленно  поплыла толпа людей,  ободранный вокзал, носильщики, чемоданы… Купе молчало.  Молчал «дезертир», молчали  внизу «дядя» и его жена. Я не выдержала.
- Спасибо вам…
Он слабо махнул рукой.
- За что?
- За все.  Простите, а какое имя вы  назвали?
- Сказал, что дома Лали тебя зовут.
Ангел ли хранитель ему шепнул на ухо это спасительное «Лали», которое для кавказского уха  оказалось похоже на Ляля? Гаихаре, бидза чемо, гаихаре! Посреди ночи, проснувшись от  нестерпимой вагонной тряски,   внезапно поняла еще и смехотворность  объяснения  моего спасителя: «в институт везу поступать». Это в декабре-то месяце, под самый Новый  94-ий год! Хорошо, что  доблестный  азербайджанский страж дорог не обладал аналитическим  умом…
Смыла остатки косметики, повязала  косынкой голову по-бабьи, влезла на свою верхнюю и притихла там, как мышь. «Ту-дум, ту-дум»,  - приговаривают колеса. «Забудь-забудь» - слышится мне. Человеку свойственно «отгораживаться» от  страшных,  да и просто неприятных воспоминаний. День, два, месяц – и забудется, потускнеет в памяти. Все проходит, и это пройдет…
Пронесся тревожный шелест: «Гудермес» - последняя станция перед  российской границей. Еще не начиналась первая чеченская, но нападения на поезда  уже случались и не раз.  Нас Бог миловал. По вагону  в сопровождении камуфлированных бородачей  пошли продавщицы полушубков, меховых жилеток и шалей. Цена была бросовая, а причина тому проста. У тех, кто  радостно и неосмотрительно собирался купить, деньги  изымались тут же. Это была  приманка.
Выглядываю в окно и едва не сваливаюсь с верхней полки: на перроне  стоят вооруженные до зубов (и это ни разу не метафора) пятнистые люди в зеленых налобных повязках. У всех автоматы, а у одного  еще и какая-то здоровенная дурында.
- Гранатомет «Муха», - шепотом   комментирует сосед-дезертир. 
Молью бесцветной  прижалась в углу. Жду. Ждем. Отправление задерживается, график ни к черту! Да какой там вообще график!
- Лишь бы машиниста не убили. Говорят, и такое бывало! – шепчет едва слышно «дядя».
Поезд судорожно дернулся, еще и еще.  Камуфляж на перроне загоготал, кто-то дал очередь в воздух. В воздух?  Состав, как будто не веря в свое  освобождение, начал постепенно  набирать ход. Где-то в соседних купе заплакали не то от радости, не то от горя.
Не помню, как назывался тот российский пограничный пункт, где мы услышали:
«Ну, здравствуйте вам. Как  доехали-то? Не очень вас обижали разбойнички с той стороны?».  Он густо, по-волжски окал, растягивал гласные, был лопоух, курнос и совсем не выглядел бравым воякой.
-Синок, дарагой ти мой! Сто лет тебе жизни, - растроганно обнял русопета мой дядя-ангел.
- Да ладно, дедуля! Все хорошо-то! Все живы – и ладно, - окал в ответ погранец, скользя взглядом по паспортам.