Часть 2. Новые встречи, новые люди Глава 1

Глава 1. Михаил: в кабинете
Неназываемый вновь и вновь вставал, бродил по кабинету. Давно он здесь не был: можно сказать, целую вечность.   А сегодня здесь он оказался из-за Фанни. Она на время ослабла после прохождения на аппаратуре, можно сказать, лечения... Избавления от внедрённого ей вируса – метки теней. Та была уничтожена. Но, как побочный эффект, Фанни испытывала состояние, похожее на простуду. Её знобило, одолевал кашель, болело горло и голова, поднялась температура. Вначале вызванная с вахты сотрудница музея отпаивала её травами и мёдом. А потом,  когда она заснула, Михаил перенёс её сюда.
 В этом пространстве была возможность затаиться на время. И здесь, в нетронутом виде, с давних времён, остался его рабочий кабинет и спальня. Ещё тогда, когда он покидал этот дом, более двух с половиной веков назад, он поработал с пространством, и скрыл эти комнаты ото всех, сделав их недосягаемыми. Надеясь, что никто дотошный слишком тщательно не будет здесь докапываться до сути вещей.
Зачем он сделал это, прежде чем уехать, полагая, что - навсегда? Наверное, всё-таки хотел когда-нибудь вернуться. Надеялся. Хотя бы, через вечность.
И музей Набокова, совсем недавно, всё же попал в руки «своих» людей... А Неназываемый жил здесь ещё задолго до Набоковых. И некоторое время считал этот дом своим...
После нового получения доступа к этому дому, он добавил к своему, на века сокрытому от посторонних глаз, пространству ещё чуть ли не целый этаж и лестницу с лифтом, отгородив их, как служебные помещения, от остального здания, снова ставшего музеем Набокова. А здание это, в иные времена, то содержало в себе множество контор, то было доходным домом или коммуналкой, то - музеем, то - несколько раз горело... Всё это менялось по нескольку раз, и все уже запутались, в какой именно последовательности всё это происходило.
 Теперь здесь, у них, было особое оборудование, предназначенное для обороны от теней. Тени сюда больше не могли проникнуть. Здесь же был обустроен, так сказать, «лазарет»: для новичков. Для таких, как Фанни. Ну и, кроме этого, в этом здании, как и во многих других их домах, была точка входа в подземные питерские ходы.
 В эти две комнаты, в его старинные и личные апартаменты, он так ещё и не заходил, как-то не случилось. Хотя, здесь уже нередко бывал кто-то из своих, было чисто и убрано. Но, постоянно их никто не занимал: оставляли для Командира.
     В других комнатах скрытого этажа было, как в больнице или научном центре. А ему почему-то захотелось, чтобы Фанни сразу попала… будто бы, домой. Пускай, ненадолго.
   
     Дом его прежней печали; а теперь - смутных воспоминаний о прожитом, и таком далёком…
Нахлынули лавиной воспоминания.
Несомненно, тот мир был всё же более близок его сердцу, чем теперешний. Хотя, даже старый мир всегда был расколот для него надвое: на жизнь до 1793 года – и жизнь после…Человеческая история всегда неоднозначна; в ней часто протекают взаимоисключающие процессы.
Так, и якобы утверждённые свобода, равенство и братство на деле явились свободой самых разнузданных чувств, которые в Париже вырвались на волю, тьмы суеверий и массовых убийств. Та революция стала волной безжалостных, кровавых событий, совершенно неоправданных и жестоких. Она  сделала всё для того, чтобы полностью истребить веру. И совесть. Отныне можно было предаваться любым страстям, любой чёрной магии - и вместе с тем, давалась дорога так называемой науке. С последней вступили в соглашение, сделав её выше нравственности. И, впрочем, дали ей свободу лишь на время: до тех пор, пока не воцарится настоящий господин: деньги. 
    Именно с тех пор, как он знал, именно с  эпохи спровоцированной так называемыми «нео-тамплиерами» революции, мир начал переворачиваться вверх ногами. Вряд ли даже сами «вольные каменщики», масоны, иллюминаты и прочие, среди которых было и немало хороших, толковых и умных людей, не любящих затхлость и косность – представляли себе все масштабы грядущих бедствий, кровавость будущих трагедий… Началось всё с чёрных месс. С пожеланий зла королевской семье. С отравлений, увлечения ядами, гаданиями и порчей. Этим занимались «верхи» тайных объединений, сокрытые тайной от более низших членов, рядовых масонов, иллюминатов и прочих. Для которых и провозглашались идеи свободы, равенства и братства. И которые и вылились в так называемую революцию: время расправ и казней. Не останавливаясь, работала гильотина. Лавина одержателей - теней, их вирусов и лазутчиков - хлынула тогда потоком в этот мир. Для них наступил настоящий пир.
Положение вещей, понятия о мире, с тех пор начали в корне меняться, и в человеческих мозгах случился окончательный переворот. Старые пороки тогда превратились в добродетели – и наоборот. Напрасно предупреждали людей брахманы Индии, что при заданном направлении истории миром в конце времён станут править шудры; напрасно предостерегали евреи, пророча апокалипсис. Напрасно христиане учили мир добру и любви…
А теперь, Кали-юга наступила уже окончательно. Апокалипсис достиг расцвета. Миром правят бездари. Гордыня нынче почитается как «лидерские качества», и такие «настоящие лидеры» у нас в почёте. Скупость и алчность слывут бережливостью, предпринимательской жилкой и торговой смекалкой. Высокомерие и гнев считаются приличествующими людям военным и начальствующим. Невоздержанность и роскошь стали атрибутами всячески поощряемыми, слывут залогом прекрасного душевного и физического здоровья. Гламурные журналы высоко ценят лень, праздность, скудоумие и любвеобильность медиа-особ всех полов (включая и средний). Ну, а коварство и ложь нынче зовутся проявлениями проницательности, сноровки и житейского ума.
Колесо человеческой истории перевернулось – и чёрное сделалось белым. И наоборот. Человеколюбие нынче слывёт слабостью и неумением постоять за себя, простота и искренность – качествами «лохов», целомудрие – дуростью и неконтактностью, скромность – неумением подать себя, а честность – глупостью и отсутствием практичности…
А тогда, после революционного 1793, он впервые оказался совершенно один в новом, меняющемся мире: тогда колесо истории сделало первый поворот - из тех, которые он видел.

 Уже гораздо позже, когда он, как Михаил Валицкий, побывал в России, он купил этот дом в Петербурге, и всё же, он прибыл сюда внешне спокойным и состоятельным графом - но, так и не вошедшим в равновесие, не пришедшим в себя человеком. Этот дом, впоследствии ставший домом Набоковых, он приобрёл не первым в Петербурге: сперва поселился во дворце Юсуповой. Сомнительная слава польского графа Монте-Кристо, неожиданно разбогатевшего человека, с огромным состоянием, преследовала его здесь, в России. И он стал изображать из себя человека, которому вполне нравится такое положение вещей, покупать предметы роскоши и кутить напропалую.
    Именно в Петербурге случайные, таинственные встречи заставили его вновь поверить в то, что он, всё же, ещё жив: не только дышит, но думает и чувствует. Хотя, именно здесь он впервые жил какой-то мистической, тайной и эфемерной жизнью. Таким для него всегда был и оставался Петербург. Таинственный, полный знаков и символов, мистический город. Здесь он впервые осознал, что уже вышел за какую-то грань, перешёл Рубикон. Что он уже отличен от большинства других, и даже при жизни – принадлежит только Вечности. А не миру так называемых людей, которого он больше не понимает - но, и который теперь его больше почти не касается.
    В противовес этому внутреннему состоянию, именно здесь он снова втянулся в светскую жизнь; бывал на балах и приёмах, и даже стрелялся на дуэли… Странные о нём уже тогда ходили слухи и мифы. Но и они были бы довольно справедливы и правдивы: по сравнению с тем его образом, что сотворили так называемые «историки нового поколения». Постреволюционного для России, хотя уже и Крестовский… был так на них похож. К счастью, ему было абсолютно всё равно, как его описывали «потомки». Чудеснее всего показалась ему статья о нём,  на которую Неназываемый случайно наткнулся в интернете. О том, как он, граф Валицкий, осенью 1793 года появился в Париже, в самый разгар якобинского террора, для того… чтобы за бесценок купить там вещи, вынесенные из дворцов: картины, скульптуры, золото, вазы и даже мебель…Скупал, в общем, всё подряд, крохобор. Для этого, мол, и приехал.
    Да уж… Помнил он до сих пор те времена... Не только антикварные вещи, но и человеческая жизнь тогда полностью утратила всяческую ценность. Ещё в большем объёме, чем любые вещи… Хотя, и вещи выбрасывали из дворцов и гостиниц, ломали – впрочем, власти не позволяли никому, в том числе беднякам, ничего забирать, использовать оттуда хоть гвоздик... Это расценивалось ими, как воровство. В январе казнили Людовика.  В октябре – Марию Антуанетту. И даже «друг народа» Марат был заколот в ванной, кажется,  в  июле, и до него добралась судьба, под видом Шарлоты Корде. На улицах распевали «Са ира» и Марсельезу, откровенно предавались разврату, разбою, совершали убийства. Не переставая, работала гильотина. Вот она, полная власть Коммуны, власть черни,  воплотившая все народные чаяния! Власть кровожадности, дремучей злобы, кривой, нечеловеческой воли. Кровь в полном смысле этих слов, лилась рекой. Улицы и площади были мокрыми от крови. Птицы не пели. Лошади и коровы падали в обморок, приближаясь к общественным местам зрелищных казней. Казалось, что весь мир померк и упал в пропасть в тот самый год…
    Значит, он поехал туда погулять по Парижу? Возможно. А также, чтобы вывезти старый хлам, распродаваемый с аукциона. Да, приятная была прогулка для аристократа… Учитывая, что предметы роскоши из дворца отнюдь не продавали: их массово предавали полному уничтожению. Интересно, на какой ближайший кол посадили бы человека, который предложил бы за них цену?
     Воспоминания вновь нахлынули волной - теперь, услужливо преподнося случайно вырванный эпизод...

       ***
     - Прогнило всё, до самых основ. Аж душок пошёл… А им всё казалось, что ничем не пахнет; что революция – она внезапно наступила, и села им на хвост. Да, она явилась – и смела их всех; тех, кто сидел на золоте и жировал, проедал добро народное… Всех  – на помойку истории, - молодой француз, что сидел, в жалком сюртучишке, у самого окна, пробормотал эту фразу отчаянно, но тихо, себе под нос. Но потом вдруг вскочил, и заорал во весь голос:
     - Да здравствует революция! Свобода! Франция!
     Его крик подхватили, размножили многократно. Рядом сидящий, ещё более молодой его товарищ, посмотрел на друга с уважением. Плеснул ему в стакан немного красного вина из стоящей на столе бутылки; сам тоже выпил, не закусывая.
     Где-то поблизости хором затянули «Са ира», всё более воодушевляясь, и к концу вовсе вопили во всю ивановскую:

 - Аристократа верёвка найдёт.
Дело пойдёт, дело пойдёт!
Аристократов повесит народ,
А не повесит, то разорвёт,
Не разорвёт так уж сожжёт.
Дело пойдёт, дело пойдёт!

Дело пойдёт, дело пойдёт!
Нет ни дворян, нет ни попов,
Дело пойдёт, дело пойдёт!
Равенства взлёт, равенства взлёт…

   Песню подхватили и в противоположном углу кабака:

- Дело пойдёт, Дело пойдёт!
Аристократа верёвка найдёт.
Дело пойдёт, дело пойдёт,
Аристократов повесит народ,
И не взирая на их пол,
В каждый их зад загоним мы кол.

    «Вот уж…Чистая поэзия», - горестно подумал граф.
     - Каблуки сбейте или отломайте. Не в почёте ныне каблуки в Париже. И наденьте фригийский колпак, - послышался шёпот неподалёку. За соседний столик только что присели двое. Возможно, господа; один – переодетый в простого матроса, другой – в дорожном костюме; явно издалека.
     Мимо прошли, закрывая обзор, ещё двое.
     - Дело вовсе не в новизне и поступательном движении истории. Всё уже было когда-то: мятежи, бунт, демократия… Если вспомнить античную историю…, - говорил один из них, по виду – бывший библиотекарь или архивариус, с воспалёнными, красными глазками, чуть-чуть сутуловатый.
     - К черту античную историю!
    - К черту, аббат!
    - Для меня теперь – лишь Руссо кумир. С его точки зрения, каждое время должно осмыслить мир заново, с нуля. Руссо о чём толкует? Не надо человеку никакого воспитания! Назад, к природному естеству…
    Они прошли мимо. От смрада, гари, винных паров графу внезапно стало дурно.
    «Вот оно, пресловутое природное естество», - отметил он про себя, глядя на бардак вокруг.
    - Именем Революции, в Париже карты запрещены, - гаркнул где-то сзади бравый молодчик. Здоровенный детина, он опрокинул затем стол, на котором самые весёлые дамы заведения уже танцевали новый, модный танец, высоко задирая ноги.
     Раздался грохот и визг; затем, кто-то влепил бунтарю затрещину, и несколько человек оттащили пьяного в дальний, пустой угол.
     Мрачный старик с бесцветными, уксусными глазами, подняв с полу несколько упавших нераспечатанных колод, преспокойно и безэмоционально кинул их на водворённый обратно стол.
     - Окстись, дурень! – кто-то хлопал по щекам деревенского детину где-то в углу, у дальних столиков. – Зря только рвение своё проявил; по пустому силы не трать, ещё пригодятся. Мы здесь всегда играем колодами, заказанными художнику Делакруа самим Маратом! Это карты, где нет королей. Вместо дам – Свобода, Равенство, Сила…
     - Хороши дамочки? – услышав это, гыкнул кто-то.
     - А десятку бубен я зову Вольтерчик, - сообщил всем средних лет, слегка седеющий мужчина с военной выправкой.
     - Сыграем в штоф! Кто составит мне партию? – проорал здоровяк с пышными усами.
     - Здравствуйте, граф, - тем временем, подошёл незаметно посланник, и присел рядом с Неназываемым. Это, наконец, явился тот, кого он здесь ожидал. Кто бы ещё, хотя и совсем тихо, назвал бы его графом?
    - Без титулов, пожалуйста.
- Ах, да... Простите.
После некоторой паузы, он продолжил, уже погромче:
- Играете сегодня?
 Посланником был человек без возраста, в невзрачной, но добротной одежде. Неназываемый мельком осмотрел его, не зная, стоит ли ему доверять, тот ли он, за кого себя выдаёт.
    - Нет, милейший. Что-то нынче не расположен. Да и выигрыши мои слегка… М-м… Преувеличены молвой, - ответил он.
    - Не думаю. Играете вы знатно. Кстати, зачем вы в Париже? - последнюю фразу посланник произнёс очень тихо.
    - Об этом поговорим после, - ответил ему граф.
    - Думаю, что я в курсе. Но, знаете ли, эпоха отчаянных приключений, совершаемых инкогнито, людьми знатными и талантливыми… Как мне кажется, подходит к концу. И скоро мы больше не встретимся с этим явлением, - так же тихо, проронил посланник.
    - Почему?
    - Колесить по всей Европе и даже за её пределами - станет не безопасно. Труднее всего будет пересекать границу. Даже господам, -  последние слова он произнёс и вовсе шёпотом, совсем приблизив лицо к его уху. – А во-вторых… Слишком много становится бандитов и грабителей. С ними не договоришься. И они не вступают в тайные общества, служащие на благо людям. А ещё, теперь именно воры и бандиты хорошо закрепляются в этом мире; потому, они и получат вскоре власть и все должностные полномочия. Непременно получат.
    - Ну… Зато, теперь будут свобода, равенство, братство…
    - Знаете, они уже переросли в разбой на улицах, осквернение кладбищ, надругательство над могилами и чёрные мессы… Если не играете, граф, то нам пора уходить. Ваш стакан уже пуст.
    - Я ещё не убедился в том, что вы и есть посланник… Назовите имя.
    - Не надо имён. Я – именно тот, кто вам нужен, - с этими словами, незнакомец незаметно, под столом, передал графу кольцо. Тот внимательно и сурово рассмотрел его - и попытался вернуть владельцу. Кольцо было ему знакомо - и, вне всяких сомнений, было настоящим.
    - Не возвращайте, - посланник зажал его руку с кольцом. – Это передали вам. На память. У наших… больше нет никакой надежды на её спасение. Попытки были так неудачны… Они только приблизили казнь. Которая состоится уже скоро, - лицо посланника выражало боль и отчаяние.
    - Знаете, что самое страшное в революциях, бунтах, войне? – спросил он так же тихо.
    - Что?
    - Они убивают веру. Не только в бога, но и в человека. В людей. Цель наших противников – так называемое «равенство». Только, это не означает, что они поднимут слабых до сильных, бедных до богатых, глупых до умных или злобных до сочувствующих… Нет, это означает, что всех втопчут в навоз, в грязь… Все станут равным, безмозглым и тупым стадом. Вот истинная их цель. Только так… Можно сделать людей одинаковыми. И показать, что у всех у нас красная, обычная кровь, и нас можно резать, как скотину…
    - Действительно, нам пора уходить. Кажется, на нас обратили внимание…, – остановил граф посланника, который теперь сам увлёкся беседой.
    - Пойдёмте…

    На улице, под тёмным небом, на котором уже зажглись самые яркие звезды, они поспешно завернули за угол, спрятались где-то под окнами, в непроницаемо-чёрной тени деревьев. Видели, как прошли незнакомцы, что вышли вслед за ними, явно устремляясь в погоню. Переждав некоторое время, граф и посланник отправились в противоположном направлении. Снова осторожно миновав кабак, свернули на другую улицу, поплутали немного по городу. Убедились, что слежки нет.
   - У вас можно будет остановиться на несколько дней? – спросил граф своего спутника.
   - Да. Но это было бы слишком для вас рисковым. Я уже под подозрением. Лучше уезжайте, и сегодня же. Мы всё подготовили. Переждите только эту ночь. В одном надёжном месте. Ночью в Париже стало особенно опасно. Я знаю, граф, что вы смелый человек - но зачем рисковать, если в этом нет никакого смысла… Золотая молодёжь гуляет в ночь по всем кладбищам, устраивая танцы и пирушки на могилах, и даже... жертвоприношения. И людей здесь хватают, в любое время суток, и по малейшему поводу. А если прознают, что вы – иностранец… Любой иностранец – сразу же в расход идёт, без вопросов. Дождитесь утра, и поезжайте. Мы купили проездные документы у одного из сподвижников покойного Марата; дали ему взятку. Сказали, что будут вывезены какие-никакие собственные наши антикварные вещи и картины… Здесь, сейчас, ничего не имеет цены. В общем, вам надо с обозом и вещами как можно скорей выехать за пределы Парижа… Там вас встретят и проводят. До самой границы.
  - Она… Что-нибудь передала мне? Кроме кольца…
  - Да. Просила, ради всего святого, не пытаться ей помочь. Просто, вывезти всё, что было ей так дорого, и что до сих пор имеет для неё ценность. Чтобы не всё попало в грязные руки. Это самое большее, что вы сейчас сможете сделать для её семьи.
  - И… всё?
  - И ещё… Не сейчас, а чуть позже… Она просила вас применить все силы, все тайные пружины, всю дипломатию – и спасти её дочь. На спасение сына у неё надежды нет. Дочь, если той удастся выжить, увезти нужно тайно; раздобыть другие документы, спрятать её где-нибудь, у надёжных людей. Быть может, в России.

    Михаил в сотый раз подумал о том, что эта женщина, о которой шла тогда речь и которая ему всегда нравилась и была приятной в общении, никогда не была талантливым правителем или же умнейшей королевой…
    Но, не была она и монстром. А была лишь женщиной, прекрасной и слабой, и так не вовремя и не за того человека вышедшей замуж. Но, кто ж тогда мог предположить, что ждёт супругу этого короля? Ответ за недостатки всех предыдущих правлений легли именно на эти тонкие плечи и прекрасную голову, как и на голову её мужа. Она осталась в истории под именем глупой и бездарной дамы, далёкой от народа и ненавидящей его. Потому, что историю пишут победители. Но, не такой была напрасно оболганная и оклеветанная Мария Антуанетта, прекрасно образованная и очень милая в общении дама. Просто, из неё сделали пугало, для собственного оправдания своих кровавых убийств. Историю писали палачи.
При этом, каков бы ни был король или царь, его кровь сакральна. Освящена церковью. Об этом тогда знали все. И представляли собой именно такой порядок вещей, который как на небе, так на земле: кто без царя в голове, тот и без бога в сердце. Потому, им, тем управителям, короля надо было непременно убить: эта жертва была сакральной, и не имело значения, хорош или плох был король. Его казнь нужна была им, так как намеренно переворачивала мир вверх тормашками, приводила к власти именно самое дно…
Увы, такую же, сакральную, жертву принесёт потом и Россия… Даже, более того: император Российский, Николай второй, был не только главой огромнейшего государства, но и главой Русской православной церкви...
Франция одумалась: там была реставрация. Но, в России её не было. И, скорее всего, не будет уже никогда... Здесь продолжается и будет продолжаться тот надлом и надрыв, которому нет конца… Как они здесь все взвыли, когда наследнику Российского императорского дома было разрешено сюда приехать, и его венчание прошло в Исаакиевском Соборе!
Нет, здесь они победили. Увы, на века. Потому что, не спроста всё это было подстроено, и ещё в начале Первой Мировой войны народ, собравшись на Дворцовой площади, забитой до отказа, приветствовал и поддерживал своего императора… Что же случилось потом со всеми? Какие силы вмешались? Несущие добро, равенство и братство? Тогда, где же процветание этой страны, с её вечной и безутешной болью, сплошным ужасом и нервами, сжатыми ежедневно в комок?
Если бы не развязанная Вильгельмом Первая Мировая, Россия была бы одной из самых процветающих стран. Она шла по пути интенсивного развития экономики. Но, как и во Франции, здесь тоже некие силы решили поиграли в сатанизм, устраивали чёрные мессы, взрывы и террор, погромы несчастных евреев - и подготавливали народ всяческими прокламациями, для массового психоза. Столоверчение, вызов духов умерших, оргии – вся эта разнузданная «свобода» тоже всегда предшествует войнам, революциям и другим стихийным бедствиям, шествуя впереди них. Есть силы, с которыми лучше не заигрывать, да ещё и без всяких знаний в области оккультизма. На подобный зов являются тени... Овладевают людьми, заражая всё больше сознаний, спуская людей на тот уровень интеллекта и духовного развития, который даже ниже животного – и творят свой чёрный, всесокрушающий пир… И так называемую «революцию» - в том числе…
Война, Первая Мировая, тоже оказалась этим силам на руку. И поощрение Германией таких лидеров, как Ульянов - тоже.
Потом совершались надругательства над храмами, истребление священников и даже просто верующих, зловещие убийства, казни, расправы - и, при этом, демонстрации голых девиц с лозунгом «Долой стыд», пирушки комиссаров и расхищение ими всяческого, другими нажитого добра. Пресловутое равенство и братство здесь дополнилось мифами о земле - крестьянам и мире - народам.
Наверное, все знают, какой последовал мир... И куда выселялись народы. И о том, кому досталась земля.

   Он ещё немного походил по старому кабинету, вымеряя комнату шагами. Присел за старый письменный стол. Фанни спала в соседней комнате, на старинной кровати. 
  За окном вьюжила ранняя в этом году, робкая осенняя метель. Но снег пока что не ложился на землю, а таял, едва касаясь её.
   Спать ему не хотелось абсолютно.
  «Надо будет завтра с утра поехать с Фанни к нашим, в Библиотеку. Беата и Библиотекарь с ней уже знакомы. Пусть расскажут ей всё о наших делах, поедут вместе в её будущий дом, устроят её там и покажут,  как они там живут. Когда Фанни немного освоится и отдохнёт… Наверное, возьму её с собой, в поиск. Думаю, у неё получится выискивать и определять наших. Должно получиться» - решил Неназываемый, и всё-таки уселся в кресло, с намерением подремать немного.