Глава 6. Старый портрет

   
   Когда он вернулся в Питер - то, конечно же, сразу направился, через Ротонду и подземку, в дом Набокова. До этого, пришлось задержаться на базе, а там состряпать и чуть позже запустить в интернет то самое сообщение, что станет сенсацией, и в котором он сам, Арамис и Сенсей взяли на себя все разборки в НИИ, в МЦ и с заводом по производству андроидов, которым владел Вельзевул.
   Снова был вечер, уже следующего дня. Вахтёрша проводила его глазами, но не сказала ничего. На «своём» этаже он проверил, нет ли на нём меток теней или какой другой заразы – и пошёл в те самые комнаты… Где жил когда-то, и где всё осталось прежним.
   Фанни от стола поднялась к нему навстречу. Обняла порывисто.
   - Ты не спишь? – спросил он, прижимая её к себе.
   - Несколько дней уже не сплю… Переживаю. У меня нет ни связи, ни выхода в интернет. Последнее, о чём я знаю – то, что Милица сообщила, когда заходила... Что ты с Сенсеем и Арамисом полетели бомбить этот гадкий завод, и вроде не были пойманы, а ушли куда-то, на вертолёте, от погони.
   - Погони за нами не было. Потому, что некоторое время мы высвечивались на радарах, но потом перестали.
   - Всё это - теперь уже не важно. Главное, ты вернулся! – она улыбнулась счастливо.
   - Фанни, ты поедешь со мной, далеко? Понимаешь, мне теперь надо уехать отсюда.
   - Понимаю. И куда мы поедем?
   - Ты согласна?
   - Конечно.
   - Вначале – в Прагу. Думаю, тебе там понравится.
   - Я тоже так думаю.
   - Кажется, ты уже засыпаешь.
   - Да, наверное. Я так давно не спала, волновалась, а сейчас – успокоилась.
   - Иди спать. А я… пока что, немного ещё посижу, - и он подхватил её на руки, и отнёс в другую комнату. Она засыпала, уже на его руках.
   Неназываемый вернулся, сел за письменный стол.  На столе лежала тетрадь Схимника: должно быть, она читала её.
   Он встал, подошёл к старому шкафу: так, из любопытства. Захотелось посмотреть на, можно сказать, уже антикварные вещи, что там хранились. И обнаружил его...
 Старый портрет, не так давно купленный Библиотекарем почти за бесценок у одного из сторожей Эрмитажа. Всё равно, этот портрет валялся там, в запаснике, никому не нужный. Библиотекарь рассказывал ему о нём - и о том, что доставил его сюда, и попросил здешних служителей разместить старый портрет в этом кабинете.
   Неназываемый зачем-то теперь достал его, поставил на стол, оперев на стену. Сел рядом и задумался о том, что ему теперь предстоит. Наверное, снова – иная, не похожая на прежнюю, жизнь.
   
   Как и тогда, когда он впервые познакомился с Учителем… В те времена, Польша и Галиция попали под сильное влияние бродячих раввинов и каббалистов, которые именовали себя цадиками, или магами. Такого мага и позвал к нему верный слуга, когда понял, что с ним происходит что-то не то…
   И больше он ничего не помнил о себе: о той, самой первой, жизни. Учитель, когда приехал  посмотреть на «больного»,  сразу понял, что с ним происходит трансформация. Тогда, он забрал его к себе. Объяснил некоторые вещи, и научил самым простым положениям Каббалы и Алхимии. Настоящим, а не мнимым.
   В то время, как он узнал потом, сам Учитель, в очередной раз инсценировав собственную смерть, и после собственных похорон, перебрался из Праги в те места, где его знали не столь хорошо.
   Он помог Неназываемому, дал совет уехать куда-нибудь – и на том они и распрощались тогда, но цадик обещал, что в будущем они непременно встретятся вновь, когда «молодая дурь  перерастёт в тебе в задатки будущей мудрости».
   Великий маг, сокрытый цадик, впоследствии жил, как доходили до его тайного ученика сведения, то как простой портной или старьёвщик, то как владелец букинистической лавки. Роль его была столь неприметной, что его советы и даже духовное руководство многие другие цадики воспринимали как собственные  идеи и побуждения к действиям. А он менял страны и города, в основном, незаметно проходя сквозь людские судьбы, и никто не знал о том, чем же он занят, кроме этой внешней видимости, и какие тайны постиг, и где бывает.
   Для  Неназываемого это была лишь вторая, по срокам и продолжительности, человеческая жизнь, и первая – как жизнь, так сказать, «посвящённого»; он готовился свернуть  горы, совершить что-нибудь великое и значимое.
   Учитель, изредка встречаясь на его жизненном пути, всячески усмирял его буйный темперамент.
    Сейчас же ему припомнился один из таких разговоров с ним. Как раз, в Праге. Они встретились на собрании тайного общества, где Учитель, почти никем не замечаемый, неприметный, тихо сидел и спокойно наблюдал за всеми, а после… После они вдвоём отправились с ним в какой-то погребок, который содержал его надёжный друг.
   - Главное правило, думаешь, оставить след в истории? Может, ещё и мировое господство установить, правды и справедливости? - спросил Космополит, посмеиваясь. – Не та планета… Правда и справедливость здесь обычно в кусты прячутся, да из-за угла не высовываются. Только, иногда, осторожненько.
   - Нет, как раз, я против мирового господства, кого бы то ни было, любых сил…Но, разве человечество не нужно развивать, давать ему знания?
   - Вот что я тебе скажу… Никакое доброе дело не остаётся безнаказанным. И первая, даже – наипервейшая твоя задача - не слишком высовываться. А бурный прогресс…Запомни, ничего нет хуже. Во-первых, этим человечество, так сказать, вызовет дьявола на себя, предъявит ему дуэльную перчатку. А, во-вторых, прежде должно быть развитие духовное и гуманистическое, и лишь затем – технологическое. Иначе, последует жутчайшая катастрофа. Много вас таких, молодых да ранних. Береги себя, - и неожиданно, его глаза подёрнулись слезами.
   - Что ты имеешь ввиду, цадик?- спросил Неназываемый.
    - Был у меня ученик…Имя которого запомнилось на века, и есть в  каждом учебнике истории соответствующего времени. Прошу тебя, не попадай в них и ты. Никогда… Он, как и ты, мечтал  о великом прогрессе, о его исцеляющей человечество роли. А ещё, об иных мирах, иных звёздах. Мы встретились в Праге. Самой главной его ошибкой было даже не то, что он пропагандировал новые астрономические взгляды, и увлекался не только мнемоникой и герменевтикой, но изучал открыто - впрочем, изучаемую тогда во всех монастырях и всеми без исключения образованными людьми – каббалу. И, конечно, алхимию… И даже не то, что он и в этой самой каббале, и в христианстве, и в любой ортодоксальной религии увидел одно из самых уязвимых мест: самонадеянный, раздутый до неимоверных размеров, чванливый антропоцентризм… Нет, его вина, самая огромная, была лишь в том, что он назвал ослов ослами…Он сказал, что творцами религий, законов, правил жизни - всегда были величайшие ослы мира. Далёкие от знаний, жизни и умственного развития. Те, кто не исследует тайн природы, кому не интересны ни звёзды, ни Вселенная. Те, кто не способен понять скрытые причины вещей, и не пощадит ни народы, ни государства, с лёгкостью обрекая человечество на кровь и истребление... Что-то в этом роде он и говорил, и писал.
    А люди никогда не любили, чтобы их называли ослами. В особенности, «величайшие ослы мира» этого не переносят… Самые важные и самые раздутые гордостью. Вообще, люди любят, когда им впереди, перед носом, показывают сладкую морковку, и говорят, что они обязательно достигнут её, если будут следовать прежним курсом…Как ослик с повозкой и умным погонщиком.
   - Но кажется, они даже в морковку перестают верить.
   - Теперь – перестают. Не переставая, однако, верить в спасительную ослиность. И при этом,  искать погонщика. А когда перестанут верить в морковку совсем, начнётся общая, всесокрушающая драка. Всех со всеми. За право быть извозчиком на телеге. Только, они никуда не поедут, без настоящего извозчика.
   - А кто настоящий извозчик, цадик?
   - Разум,- ответил Учитель.
   - А тот человек, о котором ты рассказал мне – это Джордано Бруно? Он, я знаю, бывал здесь, в Праге… И ты был знаком с ним?
  - Да. Это он. Я был знаком с ним. А познакомился… Где-то в подобном погребке. И, к сожалению, мы были знакомы совсем недолго. И я толком не успел на него повлиять. Он занимался тогда  исследованиями магии. Написал трактат о её формах. В общем-то, вполне правильно классифицировал. Но, как я его ни уговаривал, он здесь, в Праге, тогда не остался, будто не зная, что его постараются заполучить в свои руки, и пытать. Чтобы выяснить, что он здесь узнал. А уж зачем он принял это коварное приглашение от Джованни Мочениго, зачем поехал в Венецию… Я не знаю. Ведь было понятно, чем это грозит. Конечно, даже я не предполагал, что закончится всё так скоро и так ужасно. Страшными пытками. И сожжением, с кляпом во рту, на площади Цветов. Кляп - это, чтобы он не выкрикнул заклинание, не проклял их. Они, на самом деле, верили, что умирающий Бруно может сказать такие слова, что тут же они исполнятся. Конечно, ему не только мстили за юношеские трактаты, вменяя в вину, что он назвал ослов ослами. Но и внешний повод им был нужен. По их словам, кстати, выходило, что он назвал ослами всех священников. Хотя, он назвал этими животными… в конечном итоге, всех людей, не исключая себя самого.
   - А зачем его пытали?
   - Потому, что хотели выведать мифические знания. О Философском камне, Граале, о магических заклинаниях… Ну, и о том, наверное, как превратить свинец в золото.
   - Он не отвечал на их вопросы?
   - Почему же… Отвечал. Не мог не ответить. Его пытали очень сильно. Но, отвечал он совсем не то, что они хотели слышать. В этих ответах не было никакой надежды… Для них. Сжигая его, они пытались сжечь своё страшное, безнадёжное будущее. И, конечно, они только приближали то, чего страшно боялись. Разоблачение своего невежества…
   - Как ты думаешь, что нас ждёт, всех людей, цадик? Когда мы станем умнее, и перестанем казнить… за правду или за собственное мнение? – спросил он, неожиданно для самого себя.
   - Нас ждёт… драка, стенка на стенку. И, дай Бог, чтобы мы стали умнее раньше, чем разнесём эту планету на клочки, - ответил мудрец.
    «Как же он был тогда прав, его мудрый учитель! Драка всех со всеми потом вошла в моду и в силу; вдобавок, кто-то воспользовался ею, и ещё сильней столкнул людей лбами.
  С тех пор, она никогда не прекращалась, эта всепланетная драка. Только, меняла формы. Чёрные против белых, русские против немцев, евреи против фашистов, голодные против сытых… Последние из названных – начинали драку первыми. Несомненно, подключая и тех противников, многим из которых отнюдь не хотелось  драться. Но, им тоже приходилось участвовать: трудно не участвовать, когда иначе тебя просто уничтожат. Рок, фатум, безмозглая судьба – лишь она теперь управляет общим хаосом?» - подумал Неназываемый.
    Именно он, один из немногих, одним из первых поверил тогда Учителю. Ещё в Польше. Оказалось, что это сблизило его с теми, кто оставались в тени, но являлись одной из вершин глубоко сокрытого тайного общества и даже входили в его руководство. После нескольких опрометчивых порывов души, вызванных его предшествующей ролью в исторических событиях, Неназываемый ушёл в ученичество. В полное подполье. И полностью вверил свою жизнь и разум Учителю. А после, выйдя на свет уже по делам братства, вёл жизнь как можно более незаметную, а, помогая людям, не афишировал помощь или помогал через других людей, всё более уходя в тень. Он быстро понял, что есть два мира, почти не пересекающихся между собою: жизнь внешняя, показная –она имела своих героев, известных личностей, свой видимый антураж…И была жизнь подспудная, совершенно других ведущих людей, лидеров, учёных, мудрецов – о которой основная масса человечества не знала ничего.

     Неназываемый вышел из раздумья, и ещё раз посмотрел на собственный, давний портрет. На нём был изображён довольно молодой человек с проницательными голубыми глазами. Одетый во французский костюм, он насмешливо и отстранённо глядел на крупные жемчужины, перебирая их на столе.
   О чем он думал тогда? О подвигах, о славе?
   Он уже и не помнил.
   Неназываемый улыбнулся, и… Подмигнул своему старинному портрету. Тот человек, на портрете… Да, он был им. И - не был им. Портрет давно жил своею собственной, легендарной и эфемерной, жизнью. Прекрасной жизнью старых легенд.
   Пожалуй, он заберёт этот портрет с собой. «Или, опечатать, так сказать, снова эти две комнаты? Спрошу завтра у Фанни, нравится ли ей здесь. И захочет ли она когда-нибудь сюда вернуться», - решил он. 
   Начинался совершенно иной этап его жизни.

 
Эпилог.
   Здравствуй, Владик! Если ты видишь это сообщение на экране своего монитора, значит… Я сделал это. Я смог с тобой проститься.
   Дело в том, что я больше не интел. Какой-то хакер, один из тех, что работают на теней, добрался до меня. Он вычистил мою личность из сети. Но… Ещё до этого – несомненно, до! – мне удалось уйти куда-то, в мир без названия… Я хотел помочь людям, и потому… стал энергией, вспышкой, пятном света – не знаю как назвать то, чем я стал. И я сделал то, что хотел – испепелил все следы, по которым тени могли выйти на Фанни.
   А потом… Потом до меня добрались. Но, вычистили из интернета только то, что можно было бы назвать моей оболочкой, моим телом, моей записью...
Лишённый возможности вновь возвратиться в сеть интернета, поскольку меня лишили этой возможности, внезапно я оказался в ином, безвоздушном пространстве. «Неужели, я всё же осознаю себя, даже... лишённый полностью всего?» - удивился я.
 Когда-то, благодаря нашим с тобой экспериментам, я научился видеть мир за пределами сети - но ведь тогда, во времена этих попыток, я всё же какой-то своей частью был по-прежнему там, в сети, и был Фрэдом, интелом. Но, теперь всё было иначе, я висел именно в пустоте, в огромном пространстве пустоты, и не знал, есть ли я в этом мире, и что мне теперь делать. И вдруг... Я услышал голос, зовущий меня по имени, и  совет:
   - Стань вибрацией, Фрэд… Просто, стань вибрацией. Ты – всего лишь чистая энергия Вселенной…
   Я не знаю, как это у меня получилось. Я будто бы задрожал всем телом (хотя у меня и нет тела), и воспарил, взлетел, умчался... Я стал то ли музыкой, то ли светом –  а, быть может, всем этим вместе. Поначалу, вибрировать было больно, тяжело и страшно. Казалось, сердце разрывается (хотя у меня и нет сердца), но оно ещё и расширяется - и выходит за все возможные пределы. И в единый миг, будто бы, произошёл взрыв, изнутри - а после, начался восхитительный полёт.
    Я почувствовал свободу. И ничего не было, кроме этой полной свободы.
   Уже потом, я увидел миллионы и миллиарды шаров, и неизвестных мне конструкций; что-то такое, чего я уже не могу тебе описать. И меня уже снова подхватывало, и будто ветром, уносило вдаль… А рядом были иные - но, такие же, как я, лучи или  души… И мы летали вместе. Из космического пространства - или небытия, из иных миров - мы все могли вернуться и на Землю, и даже полетать над  городом.
   А ещё, я попросил одного человека, умеющего хорошо проводить чужую энергию - таких иногда называют медиумами - открыть для меня своё сознание, лишь на время: чтобы его руками, напечатать тебе это послание.
   Прощай, Владик! Это письмо сейчас появилось на твоём экране - но, никто более его не прочтёт, только ты. И вскоре, оно исчезнет.
Я никогда не забуду тебя, и то, как мы вместе гуляли с тобой по карте «гугл». И я очень рад, что смог тебе помочь.
 Знай, что смерти нет. И всё у тебя будет хорошо.
     Твой друг в вечности, Фрэд.
   






























  Глава 6. Старый портрет.
   Когда он вернулся в Питер - то, конечно же, сразу направился, через Ротонду и подземку, в дом Набокова. До этого, пришлось задержаться на базе, а там состряпать и чуть позже запустить в интернет то самое сообщение, что станет сенсацией, и в котором он сам, Арамис и Сенсей взяли на себя все разборки в НИИ, в МЦ и с заводом по производству андроидов, которым владел Вельзевул.
   Снова был вечер, уже следующего дня. Вахтёрша проводила его глазами, но не сказала ничего. На «своём» этаже он проверил, нет ли на нём меток теней или какой другой заразы – и пошёл в те самые комнаты… Где жил когда-то, и где всё осталось прежним.
   Фанни от стола поднялась к нему навстречу. Обняла порывисто.
   - Ты не спишь? – спросил он, прижимая её к себе.
   - Несколько дней уже не сплю… Переживаю. У меня нет ни связи, ни выхода в интернет. Последнее, о чём я знаю – то, что Милица сообщила, когда заходила... Что ты с Сенсеем и Арамисом полетели бомбить этот гадкий завод, и вроде не были пойманы, а ушли куда-то, на вертолёте, от погони.
   - Погони за нами не было. Потому, что некоторое время мы высвечивались на радарах, но потом перестали.
   - Всё это - теперь уже не важно. Главное, ты вернулся! – она улыбнулась счастливо.
   - Фанни, ты поедешь со мной, далеко? Понимаешь, мне теперь надо уехать отсюда.
   - Понимаю. И куда мы поедем?
   - Ты согласна?
   - Конечно.
   - Вначале – в Прагу. Думаю, тебе там понравится.
   - Я тоже так думаю.
   - Кажется, ты уже засыпаешь.
   - Да, наверное. Я так давно не спала, волновалась, а сейчас – успокоилась.
   - Иди спать. А я… пока что, немного ещё посижу, - и он подхватил её на руки, и отнёс в другую комнату. Она засыпала, уже на его руках.
   Неназываемый вернулся, сел за письменный стол.  На столе лежала тетрадь Схимника: должно быть, она читала её.
   Он встал, подошёл к старому шкафу: так, из любопытства. Захотелось посмотреть на, можно сказать, уже антикварные вещи, что там хранились. И обнаружил его...
 Старый портрет, не так давно купленный Библиотекарем почти за бесценок у одного из сторожей Эрмитажа. Всё равно, этот портрет валялся там, в запаснике, никому не нужный. Библиотекарь рассказывал ему о нём - и о том, что доставил его сюда, и попросил здешних служителей разместить старый портрет в этом кабинете.
   Неназываемый зачем-то теперь достал его, поставил на стол, оперев на стену. Сел рядом и задумался о том, что ему теперь предстоит. Наверное, снова – иная, не похожая на прежнюю, жизнь.
   
   Как и тогда, когда он впервые познакомился с Учителем… В те времена, Польша и Галиция попали под сильное влияние бродячих раввинов и каббалистов, которые именовали себя цадиками, или магами. Такого мага и позвал к нему верный слуга, когда понял, что с ним происходит что-то не то…
   И больше он ничего не помнил о себе: о той, самой первой, жизни. Учитель, когда приехал  посмотреть на «больного»,  сразу понял, что с ним происходит трансформация. Тогда, он забрал его к себе. Объяснил некоторые вещи, и научил самым простым положениям Каббалы и Алхимии. Настоящим, а не мнимым.
   В то время, как он узнал потом, сам Учитель, в очередной раз инсценировав собственную смерть, и после собственных похорон, перебрался из Праги в те места, где его знали не столь хорошо.
   Он помог Неназываемому, дал совет уехать куда-нибудь – и на том они и распрощались тогда, но цадик обещал, что в будущем они непременно встретятся вновь, когда «молодая дурь  перерастёт в тебе в задатки будущей мудрости».
   Великий маг, сокрытый цадик, впоследствии жил, как доходили до его тайного ученика сведения, то как простой портной или старьёвщик, то как владелец букинистической лавки. Роль его была столь неприметной, что его советы и даже духовное руководство многие другие цадики воспринимали как собственные  идеи и побуждения к действиям. А он менял страны и города, в основном, незаметно проходя сквозь людские судьбы, и никто не знал о том, чем же он занят, кроме этой внешней видимости, и какие тайны постиг, и где бывает.
   Для  Неназываемого это была лишь вторая, по срокам и продолжительности, человеческая жизнь, и первая – как жизнь, так сказать, «посвящённого»; он готовился свернуть  горы, совершить что-нибудь великое и значимое.
   Учитель, изредка встречаясь на его жизненном пути, всячески усмирял его буйный темперамент.
    Сейчас же ему припомнился один из таких разговоров с ним. Как раз, в Праге. Они встретились на собрании тайного общества, где Учитель, почти никем не замечаемый, неприметный, тихо сидел и спокойно наблюдал за всеми, а после… После они вдвоём отправились с ним в какой-то погребок, который содержал его надёжный друг.
   - Главное правило, думаешь, оставить след в истории? Может, ещё и мировое господство установить, правды и справедливости? - спросил Космополит, посмеиваясь. – Не та планета… Правда и справедливость здесь обычно в кусты прячутся, да из-за угла не высовываются. Только, иногда, осторожненько.
   - Нет, как раз, я против мирового господства, кого бы то ни было, любых сил…Но, разве человечество не нужно развивать, давать ему знания?
   - Вот что я тебе скажу… Никакое доброе дело не остаётся безнаказанным. И первая, даже – наипервейшая твоя задача - не слишком высовываться. А бурный прогресс…Запомни, ничего нет хуже. Во-первых, этим человечество, так сказать, вызовет дьявола на себя, предъявит ему дуэльную перчатку. А, во-вторых, прежде должно быть развитие духовное и гуманистическое, и лишь затем – технологическое. Иначе, последует жутчайшая катастрофа. Много вас таких, молодых да ранних. Береги себя, - и неожиданно, его глаза подёрнулись слезами.
   - Что ты имеешь ввиду, цадик?- спросил Неназываемый.
    - Был у меня ученик…Имя которого запомнилось на века, и есть в  каждом учебнике истории соответствующего времени. Прошу тебя, не попадай в них и ты. Никогда… Он, как и ты, мечтал  о великом прогрессе, о его исцеляющей человечество роли. А ещё, об иных мирах, иных звёздах. Мы встретились в Праге. Самой главной его ошибкой было даже не то, что он пропагандировал новые астрономические взгляды, и увлекался не только мнемоникой и герменевтикой, но изучал открыто - впрочем, изучаемую тогда во всех монастырях и всеми без исключения образованными людьми – каббалу. И, конечно, алхимию… И даже не то, что он и в этой самой каббале, и в христианстве, и в любой ортодоксальной религии увидел одно из самых уязвимых мест: самонадеянный, раздутый до неимоверных размеров, чванливый антропоцентризм… Нет, его вина, самая огромная, была лишь в том, что он назвал ослов ослами…Он сказал, что творцами религий, законов, правил жизни - всегда были величайшие ослы мира. Далёкие от знаний, жизни и умственного развития. Те, кто не исследует тайн природы, кому не интересны ни звёзды, ни Вселенная. Те, кто не способен понять скрытые причины вещей, и не пощадит ни народы, ни государства, с лёгкостью обрекая человечество на кровь и истребление... Что-то в этом роде он и говорил, и писал.
    А люди никогда не любили, чтобы их называли ослами. В особенности, «величайшие ослы мира» этого не переносят… Самые важные и самые раздутые гордостью. Вообще, люди любят, когда им впереди, перед носом, показывают сладкую морковку, и говорят, что они обязательно достигнут её, если будут следовать прежним курсом…Как ослик с повозкой и умным погонщиком.
   - Но кажется, они даже в морковку перестают верить.
   - Теперь – перестают. Не переставая, однако, верить в спасительную ослиность. И при этом,  искать погонщика. А когда перестанут верить в морковку совсем, начнётся общая, всесокрушающая драка. Всех со всеми. За право быть извозчиком на телеге. Только, они никуда не поедут, без настоящего извозчика.
   - А кто настоящий извозчик, цадик?
   - Разум,- ответил Учитель.
   - А тот человек, о котором ты рассказал мне – это Джордано Бруно? Он, я знаю, бывал здесь, в Праге… И ты был знаком с ним?
  - Да. Это он. Я был знаком с ним. А познакомился… Где-то в подобном погребке. И, к сожалению, мы были знакомы совсем недолго. И я толком не успел на него повлиять. Он занимался тогда  исследованиями магии. Написал трактат о её формах. В общем-то, вполне правильно классифицировал. Но, как я его ни уговаривал, он здесь, в Праге, тогда не остался, будто не зная, что его постараются заполучить в свои руки, и пытать. Чтобы выяснить, что он здесь узнал. А уж зачем он принял это коварное приглашение от Джованни Мочениго, зачем поехал в Венецию… Я не знаю. Ведь было понятно, чем это грозит. Конечно, даже я не предполагал, что закончится всё так скоро и так ужасно. Страшными пытками. И сожжением, с кляпом во рту, на площади Цветов. Кляп - это, чтобы он не выкрикнул заклинание, не проклял их. Они, на самом деле, верили, что умирающий Бруно может сказать такие слова, что тут же они исполнятся. Конечно, ему не только мстили за юношеские трактаты, вменяя в вину, что он назвал ослов ослами. Но и внешний повод им был нужен. По их словам, кстати, выходило, что он назвал ослами всех священников. Хотя, он назвал этими животными… в конечном итоге, всех людей, не исключая себя самого.
   - А зачем его пытали?
   - Потому, что хотели выведать мифические знания. О Философском камне, Граале, о магических заклинаниях… Ну, и о том, наверное, как превратить свинец в золото.
   - Он не отвечал на их вопросы?
   - Почему же… Отвечал. Не мог не ответить. Его пытали очень сильно. Но, отвечал он совсем не то, что они хотели слышать. В этих ответах не было никакой надежды… Для них. Сжигая его, они пытались сжечь своё страшное, безнадёжное будущее. И, конечно, они только приближали то, чего страшно боялись. Разоблачение своего невежества…
   - Как ты думаешь, что нас ждёт, всех людей, цадик? Когда мы станем умнее, и перестанем казнить… за правду или за собственное мнение? – спросил он, неожиданно для самого себя.
   - Нас ждёт… драка, стенка на стенку. И, дай Бог, чтобы мы стали умнее раньше, чем разнесём эту планету на клочки, - ответил мудрец.
    «Как же он был тогда прав, его мудрый учитель! Драка всех со всеми потом вошла в моду и в силу; вдобавок, кто-то воспользовался ею, и ещё сильней столкнул людей лбами.
  С тех пор, она никогда не прекращалась, эта всепланетная драка. Только, меняла формы. Чёрные против белых, русские против немцев, евреи против фашистов, голодные против сытых… Последние из названных – начинали драку первыми. Несомненно, подключая и тех противников, многим из которых отнюдь не хотелось  драться. Но, им тоже приходилось участвовать: трудно не участвовать, когда иначе тебя просто уничтожат. Рок, фатум, безмозглая судьба – лишь она теперь управляет общим хаосом?» - подумал Неназываемый.
    Именно он, один из немногих, одним из первых поверил тогда Учителю. Ещё в Польше. Оказалось, что это сблизило его с теми, кто оставались в тени, но являлись одной из вершин глубоко сокрытого тайного общества и даже входили в его руководство. После нескольких опрометчивых порывов души, вызванных его предшествующей ролью в исторических событиях, Неназываемый ушёл в ученичество. В полное подполье. И полностью вверил свою жизнь и разум Учителю. А после, выйдя на свет уже по делам братства, вёл жизнь как можно более незаметную, а, помогая людям, не афишировал помощь или помогал через других людей, всё более уходя в тень. Он быстро понял, что есть два мира, почти не пересекающихся между собою: жизнь внешняя, показная –она имела своих героев, известных личностей, свой видимый антураж…И была жизнь подспудная, совершенно других ведущих людей, лидеров, учёных, мудрецов – о которой основная масса человечества не знала ничего.

     Неназываемый вышел из раздумья, и ещё раз посмотрел на собственный, давний портрет. На нём был изображён довольно молодой человек с проницательными голубыми глазами. Одетый во французский костюм, он насмешливо и отстранённо глядел на крупные жемчужины, перебирая их на столе.
   О чем он думал тогда? О подвигах, о славе?
   Он уже и не помнил.
   Неназываемый улыбнулся, и… Подмигнул своему старинному портрету. Тот человек, на портрете… Да, он был им. И - не был им. Портрет давно жил своею собственной, легендарной и эфемерной, жизнью. Прекрасной жизнью старых легенд.
   Пожалуй, он заберёт этот портрет с собой. «Или, опечатать, так сказать, снова эти две комнаты? Спрошу завтра у Фанни, нравится ли ей здесь. И захочет ли она когда-нибудь сюда вернуться», - решил он. 
   Начинался совершенно иной этап его жизни.

 
Эпилог.
   Здравствуй, Владик! Если ты видишь это сообщение на экране своего монитора, значит… Я сделал это. Я смог с тобой проститься.
   Дело в том, что я больше не интел. Какой-то хакер, один из тех, что работают на теней, добрался до меня. Он вычистил мою личность из сети. Но… Ещё до этого – несомненно, до! – мне удалось уйти куда-то, в мир без названия… Я хотел помочь людям, и потому… стал энергией, вспышкой, пятном света – не знаю как назвать то, чем я стал. И я сделал то, что хотел – испепелил все следы, по которым тени могли выйти на Фанни.
   А потом… Потом до меня добрались. Но, вычистили из интернета только то, что можно было бы назвать моей оболочкой, моим телом, моей записью...
Лишённый возможности вновь возвратиться в сеть интернета, поскольку меня лишили этой возможности, внезапно я оказался в ином, безвоздушном пространстве. «Неужели, я всё же осознаю себя, даже... лишённый полностью всего?» - удивился я.
 Когда-то, благодаря нашим с тобой экспериментам, я научился видеть мир за пределами сети - но ведь тогда, во времена этих попыток, я всё же какой-то своей частью был по-прежнему там, в сети, и был Фрэдом, интелом. Но, теперь всё было иначе, я висел именно в пустоте, в огромном пространстве пустоты, и не знал, есть ли я в этом мире, и что мне теперь делать. И вдруг... Я услышал голос, зовущий меня по имени, и  совет:
   - Стань вибрацией, Фрэд… Просто, стань вибрацией. Ты – всего лишь чистая энергия Вселенной…
   Я не знаю, как это у меня получилось. Я будто бы задрожал всем телом (хотя у меня и нет тела), и воспарил, взлетел, умчался... Я стал то ли музыкой, то ли светом –  а, быть может, всем этим вместе. Поначалу, вибрировать было больно, тяжело и страшно. Казалось, сердце разрывается (хотя у меня и нет сердца), но оно ещё и расширяется - и выходит за все возможные пределы. И в единый миг, будто бы, произошёл взрыв, изнутри - а после, начался восхитительный полёт.
    Я почувствовал свободу. И ничего не было, кроме этой полной свободы.
   Уже потом, я увидел миллионы и миллиарды шаров, и неизвестных мне конструкций; что-то такое, чего я уже не могу тебе описать. И меня уже снова подхватывало, и будто ветром, уносило вдаль… А рядом были иные - но, такие же, как я, лучи или  души… И мы летали вместе. Из космического пространства - или небытия, из иных миров - мы все могли вернуться и на Землю, и даже полетать над  городом.
   А ещё, я попросил одного человека, умеющего хорошо проводить чужую энергию - таких иногда называют медиумами - открыть для меня своё сознание, лишь на время: чтобы его руками, напечатать тебе это послание.
   Прощай, Владик! Это письмо сейчас появилось на твоём экране - но, никто более его не прочтёт, только ты. И вскоре, оно исчезнет.
Я никогда не забуду тебя, и то, как мы вместе гуляли с тобой по карте «гугл». И я очень рад, что смог тебе помочь.
 Знай, что смерти нет. И всё у тебя будет хорошо.
     Твой друг в вечности, Фрэд.
   





 Глава 6. Старый портрет.
   Когда он вернулся в Питер - то, конечно же, сразу направился, через Ротонду и подземку, в дом Набокова. До этого, пришлось задержаться на базе, а там состряпать и чуть позже запустить в интернет то самое сообщение, что станет сенсацией, и в котором он сам, Арамис и Сенсей взяли на себя все разборки в НИИ, в МЦ и с заводом по производству андроидов, которым владел Вельзевул.
   Снова был вечер, уже следующего дня. Вахтёрша проводила его глазами, но не сказала ничего. На «своём» этаже он проверил, нет ли на нём меток теней или какой другой заразы – и пошёл в те самые комнаты… Где жил когда-то, и где всё осталось прежним.
   Фанни от стола поднялась к нему навстречу. Обняла порывисто.
   - Ты не спишь? – спросил он, прижимая её к себе.
   - Несколько дней уже не сплю… Переживаю. У меня нет ни связи, ни выхода в интернет. Последнее, о чём я знаю – то, что Милица сообщила, когда заходила... Что ты с Сенсеем и Арамисом полетели бомбить этот гадкий завод, и вроде не были пойманы, а ушли куда-то, на вертолёте, от погони.
   - Погони за нами не было. Потому, что некоторое время мы высвечивались на радарах, но потом перестали.
   - Всё это - теперь уже не важно. Главное, ты вернулся! – она улыбнулась счастливо.
   - Фанни, ты поедешь со мной, далеко? Понимаешь, мне теперь надо уехать отсюда.
   - Понимаю. И куда мы поедем?
   - Ты согласна?
   - Конечно.
   - Вначале – в Прагу. Думаю, тебе там понравится.
   - Я тоже так думаю.
   - Кажется, ты уже засыпаешь.
   - Да, наверное. Я так давно не спала, волновалась, а сейчас – успокоилась.
   - Иди спать. А я… пока что, немного ещё посижу, - и он подхватил её на руки, и отнёс в другую комнату. Она засыпала, уже на его руках.
   Неназываемый вернулся, сел за письменный стол.  На столе лежала тетрадь Схимника: должно быть, она читала её.
   Он встал, подошёл к старому шкафу: так, из любопытства. Захотелось посмотреть на, можно сказать, уже антикварные вещи, что там хранились. И обнаружил его...
 Старый портрет, не так давно купленный Библиотекарем почти за бесценок у одного из сторожей Эрмитажа. Всё равно, этот портрет валялся там, в запаснике, никому не нужный. Библиотекарь рассказывал ему о нём - и о том, что доставил его сюда, и попросил здешних служителей разместить старый портрет в этом кабинете.
   Неназываемый зачем-то теперь достал его, поставил на стол, оперев на стену. Сел рядом и задумался о том, что ему теперь предстоит. Наверное, снова – иная, не похожая на прежнюю, жизнь.
   
   Как и тогда, когда он впервые познакомился с Учителем… В те времена, Польша и Галиция попали под сильное влияние бродячих раввинов и каббалистов, которые именовали себя цадиками, или магами. Такого мага и позвал к нему верный слуга, когда понял, что с ним происходит что-то не то…
   И больше он ничего не помнил о себе: о той, самой первой, жизни. Учитель, когда приехал  посмотреть на «больного»,  сразу понял, что с ним происходит трансформация. Тогда, он забрал его к себе. Объяснил некоторые вещи, и научил самым простым положениям Каббалы и Алхимии. Настоящим, а не мнимым.
   В то время, как он узнал потом, сам Учитель, в очередной раз инсценировав собственную смерть, и после собственных похорон, перебрался из Праги в те места, где его знали не столь хорошо.
   Он помог Неназываемому, дал совет уехать куда-нибудь – и на том они и распрощались тогда, но цадик обещал, что в будущем они непременно встретятся вновь, когда «молодая дурь  перерастёт в тебе в задатки будущей мудрости».
   Великий маг, сокрытый цадик, впоследствии жил, как доходили до его тайного ученика сведения, то как простой портной или старьёвщик, то как владелец букинистической лавки. Роль его была столь неприметной, что его советы и даже духовное руководство многие другие цадики воспринимали как собственные  идеи и побуждения к действиям. А он менял страны и города, в основном, незаметно проходя сквозь людские судьбы, и никто не знал о том, чем же он занят, кроме этой внешней видимости, и какие тайны постиг, и где бывает.
   Для  Неназываемого это была лишь вторая, по срокам и продолжительности, человеческая жизнь, и первая – как жизнь, так сказать, «посвящённого»; он готовился свернуть  горы, совершить что-нибудь великое и значимое.
   Учитель, изредка встречаясь на его жизненном пути, всячески усмирял его буйный темперамент.
    Сейчас же ему припомнился один из таких разговоров с ним. Как раз, в Праге. Они встретились на собрании тайного общества, где Учитель, почти никем не замечаемый, неприметный, тихо сидел и спокойно наблюдал за всеми, а после… После они вдвоём отправились с ним в какой-то погребок, который содержал его надёжный друг.
   - Главное правило, думаешь, оставить след в истории? Может, ещё и мировое господство установить, правды и справедливости? - спросил Космополит, посмеиваясь. – Не та планета… Правда и справедливость здесь обычно в кусты прячутся, да из-за угла не высовываются. Только, иногда, осторожненько.
   - Нет, как раз, я против мирового господства, кого бы то ни было, любых сил…Но, разве человечество не нужно развивать, давать ему знания?
   - Вот что я тебе скажу… Никакое доброе дело не остаётся безнаказанным. И первая, даже – наипервейшая твоя задача - не слишком высовываться. А бурный прогресс…Запомни, ничего нет хуже. Во-первых, этим человечество, так сказать, вызовет дьявола на себя, предъявит ему дуэльную перчатку. А, во-вторых, прежде должно быть развитие духовное и гуманистическое, и лишь затем – технологическое. Иначе, последует жутчайшая катастрофа. Много вас таких, молодых да ранних. Береги себя, - и неожиданно, его глаза подёрнулись слезами.
   - Что ты имеешь ввиду, цадик?- спросил Неназываемый.
    - Был у меня ученик…Имя которого запомнилось на века, и есть в  каждом учебнике истории соответствующего времени. Прошу тебя, не попадай в них и ты. Никогда… Он, как и ты, мечтал  о великом прогрессе, о его исцеляющей человечество роли. А ещё, об иных мирах, иных звёздах. Мы встретились в Праге. Самой главной его ошибкой было даже не то, что он пропагандировал новые астрономические взгляды, и увлекался не только мнемоникой и герменевтикой, но изучал открыто - впрочем, изучаемую тогда во всех монастырях и всеми без исключения образованными людьми – каббалу. И, конечно, алхимию… И даже не то, что он и в этой самой каббале, и в христианстве, и в любой ортодоксальной религии увидел одно из самых уязвимых мест: самонадеянный, раздутый до неимоверных размеров, чванливый антропоцентризм… Нет, его вина, самая огромная, была лишь в том, что он назвал ослов ослами…Он сказал, что творцами религий, законов, правил жизни - всегда были величайшие ослы мира. Далёкие от знаний, жизни и умственного развития. Те, кто не исследует тайн природы, кому не интересны ни звёзды, ни Вселенная. Те, кто не способен понять скрытые причины вещей, и не пощадит ни народы, ни государства, с лёгкостью обрекая человечество на кровь и истребление... Что-то в этом роде он и говорил, и писал.
    А люди никогда не любили, чтобы их называли ослами. В особенности, «величайшие ослы мира» этого не переносят… Самые важные и самые раздутые гордостью. Вообще, люди любят, когда им впереди, перед носом, показывают сладкую морковку, и говорят, что они обязательно достигнут её, если будут следовать прежним курсом…Как ослик с повозкой и умным погонщиком.
   - Но кажется, они даже в морковку перестают верить.
   - Теперь – перестают. Не переставая, однако, верить в спасительную ослиность. И при этом,  искать погонщика. А когда перестанут верить в морковку совсем, начнётся общая, всесокрушающая драка. Всех со всеми. За право быть извозчиком на телеге. Только, они никуда не поедут, без настоящего извозчика.
   - А кто настоящий извозчик, цадик?
   - Разум,- ответил Учитель.
   - А тот человек, о котором ты рассказал мне – это Джордано Бруно? Он, я знаю, бывал здесь, в Праге… И ты был знаком с ним?
  - Да. Это он. Я был знаком с ним. А познакомился… Где-то в подобном погребке. И, к сожалению, мы были знакомы совсем недолго. И я толком не успел на него повлиять. Он занимался тогда  исследованиями магии. Написал трактат о её формах. В общем-то, вполне правильно классифицировал. Но, как я его ни уговаривал, он здесь, в Праге, тогда не остался, будто не зная, что его постараются заполучить в свои руки, и пытать. Чтобы выяснить, что он здесь узнал. А уж зачем он принял это коварное приглашение от Джованни Мочениго, зачем поехал в Венецию… Я не знаю. Ведь было понятно, чем это грозит. Конечно, даже я не предполагал, что закончится всё так скоро и так ужасно. Страшными пытками. И сожжением, с кляпом во рту, на площади Цветов. Кляп - это, чтобы он не выкрикнул заклинание, не проклял их. Они, на самом деле, верили, что умирающий Бруно может сказать такие слова, что тут же они исполнятся. Конечно, ему не только мстили за юношеские трактаты, вменяя в вину, что он назвал ослов ослами. Но и внешний повод им был нужен. По их словам, кстати, выходило, что он назвал ослами всех священников. Хотя, он назвал этими животными… в конечном итоге, всех людей, не исключая себя самого.
   - А зачем его пытали?
   - Потому, что хотели выведать мифические знания. О Философском камне, Граале, о магических заклинаниях… Ну, и о том, наверное, как превратить свинец в золото.
   - Он не отвечал на их вопросы?
   - Почему же… Отвечал. Не мог не ответить. Его пытали очень сильно. Но, отвечал он совсем не то, что они хотели слышать. В этих ответах не было никакой надежды… Для них. Сжигая его, они пытались сжечь своё страшное, безнадёжное будущее. И, конечно, они только приближали то, чего страшно боялись. Разоблачение своего невежества…
   - Как ты думаешь, что нас ждёт, всех людей, цадик? Когда мы станем умнее, и перестанем казнить… за правду или за собственное мнение? – спросил он, неожиданно для самого себя.
   - Нас ждёт… драка, стенка на стенку. И, дай Бог, чтобы мы стали умнее раньше, чем разнесём эту планету на клочки, - ответил мудрец.
    «Как же он был тогда прав, его мудрый учитель! Драка всех со всеми потом вошла в моду и в силу; вдобавок, кто-то воспользовался ею, и ещё сильней столкнул людей лбами.
  С тех пор, она никогда не прекращалась, эта всепланетная драка. Только, меняла формы. Чёрные против белых, русские против немцев, евреи против фашистов, голодные против сытых… Последние из названных – начинали драку первыми. Несомненно, подключая и тех противников, многим из которых отнюдь не хотелось  драться. Но, им тоже приходилось участвовать: трудно не участвовать, когда иначе тебя просто уничтожат. Рок, фатум, безмозглая судьба – лишь она теперь управляет общим хаосом?» - подумал Неназываемый.
    Именно он, один из немногих, одним из первых поверил тогда Учителю. Ещё в Польше. Оказалось, что это сблизило его с теми, кто оставались в тени, но являлись одной из вершин глубоко сокрытого тайного общества и даже входили в его руководство. После нескольких опрометчивых порывов души, вызванных его предшествующей ролью в исторических событиях, Неназываемый ушёл в ученичество. В полное подполье. И полностью вверил свою жизнь и разум Учителю. А после, выйдя на свет уже по делам братства, вёл жизнь как можно более незаметную, а, помогая людям, не афишировал помощь или помогал через других людей, всё более уходя в тень. Он быстро понял, что есть два мира, почти не пересекающихся между собою: жизнь внешняя, показная –она имела своих героев, известных личностей, свой видимый антураж…И была жизнь подспудная, совершенно других ведущих людей, лидеров, учёных, мудрецов – о которой основная масса человечества не знала ничего.

     Неназываемый вышел из раздумья, и ещё раз посмотрел на собственный, давний портрет. На нём был изображён довольно молодой человек с проницательными голубыми глазами. Одетый во французский костюм, он насмешливо и отстранённо глядел на крупные жемчужины, перебирая их на столе.
   О чем он думал тогда? О подвигах, о славе?
   Он уже и не помнил.
   Неназываемый улыбнулся, и… Подмигнул своему старинному портрету. Тот человек, на портрете… Да, он был им. И - не был им. Портрет давно жил своею собственной, легендарной и эфемерной, жизнью. Прекрасной жизнью старых легенд.
   Пожалуй, он заберёт этот портрет с собой. «Или, опечатать, так сказать, снова эти две комнаты? Спрошу завтра у Фанни, нравится ли ей здесь. И захочет ли она когда-нибудь сюда вернуться», - решил он. 
   Начинался совершенно иной этап его жизни.

 
Эпилог.
   Здравствуй, Владик! Если ты видишь это сообщение на экране своего монитора, значит… Я сделал это. Я смог с тобой проститься.
   Дело в том, что я больше не интел. Какой-то хакер, один из тех, что работают на теней, добрался до меня. Он вычистил мою личность из сети. Но… Ещё до этого – несомненно, до! – мне удалось уйти куда-то, в мир без названия… Я хотел помочь людям, и потому… стал энергией, вспышкой, пятном света – не знаю как назвать то, чем я стал. И я сделал то, что хотел – испепелил все следы, по которым тени могли выйти на Фанни.
   А потом… Потом до меня добрались. Но, вычистили из интернета только то, что можно было бы назвать моей оболочкой, моим телом, моей записью...
Лишённый возможности вновь возвратиться в сеть интернета, поскольку меня лишили этой возможности, внезапно я оказался в ином, безвоздушном пространстве. «Неужели, я всё же осознаю себя, даже... лишённый полностью всего?» - удивился я.
 Когда-то, благодаря нашим с тобой экспериментам, я научился видеть мир за пределами сети - но ведь тогда, во времена этих попыток, я всё же какой-то своей частью был по-прежнему там, в сети, и был Фрэдом, интелом. Но, теперь всё было иначе, я висел именно в пустоте, в огромном пространстве пустоты, и не знал, есть ли я в этом мире, и что мне теперь делать. И вдруг... Я услышал голос, зовущий меня по имени, и  совет:
   - Стань вибрацией, Фрэд… Просто, стань вибрацией. Ты – всего лишь чистая энергия Вселенной…
   Я не знаю, как это у меня получилось. Я будто бы задрожал всем телом (хотя у меня и нет тела), и воспарил, взлетел, умчался... Я стал то ли музыкой, то ли светом –  а, быть может, всем этим вместе. Поначалу, вибрировать было больно, тяжело и страшно. Казалось, сердце разрывается (хотя у меня и нет сердца), но оно ещё и расширяется - и выходит за все возможные пределы. И в единый миг, будто бы, произошёл взрыв, изнутри - а после, начался восхитительный полёт.
    Я почувствовал свободу. И ничего не было, кроме этой полной свободы.
   Уже потом, я увидел миллионы и миллиарды шаров, и неизвестных мне конструкций; что-то такое, чего я уже не могу тебе описать. И меня уже снова подхватывало, и будто ветром, уносило вдаль… А рядом были иные - но, такие же, как я, лучи или  души… И мы летали вместе. Из космического пространства - или небытия, из иных миров - мы все могли вернуться и на Землю, и даже полетать над  городом.
   А ещё, я попросил одного человека, умеющего хорошо проводить чужую энергию - таких иногда называют медиумами - открыть для меня своё сознание, лишь на время: чтобы его руками, напечатать тебе это послание.
   Прощай, Владик! Это письмо сейчас появилось на твоём экране - но, никто более его не прочтёт, только ты. И вскоре, оно исчезнет.
Я никогда не забуду тебя, и то, как мы вместе гуляли с тобой по карте «гугл». И я очень рад, что смог тебе помочь.
 Знай, что смерти нет. И всё у тебя будет хорошо.
     Твой друг в вечности, Фрэд.
   





 Глава 6. Старый портрет.
   Когда он вернулся в Питер - то, конечно же, сразу направился, через Ротонду и подземку, в дом Набокова. До этого, пришлось задержаться на базе, а там состряпать и чуть позже запустить в интернет то самое сообщение, что станет сенсацией, и в котором он сам, Арамис и Сенсей взяли на себя все разборки в НИИ, в МЦ и с заводом по производству андроидов, которым владел Вельзевул.
   Снова был вечер, уже следующего дня. Вахтёрша проводила его глазами, но не сказала ничего. На «своём» этаже он проверил, нет ли на нём меток теней или какой другой заразы – и пошёл в те самые комнаты… Где жил когда-то, и где всё осталось прежним.
   Фанни от стола поднялась к нему навстречу. Обняла порывисто.
   - Ты не спишь? – спросил он, прижимая её к себе.
   - Несколько дней уже не сплю… Переживаю. У меня нет ни связи, ни выхода в интернет. Последнее, о чём я знаю – то, что Милица сообщила, когда заходила... Что ты с Сенсеем и Арамисом полетели бомбить этот гадкий завод, и вроде не были пойманы, а ушли куда-то, на вертолёте, от погони.
   - Погони за нами не было. Потому, что некоторое время мы высвечивались на радарах, но потом перестали.
   - Всё это - теперь уже не важно. Главное, ты вернулся! – она улыбнулась счастливо.
   - Фанни, ты поедешь со мной, далеко? Понимаешь, мне теперь надо уехать отсюда.
   - Понимаю. И куда мы поедем?
   - Ты согласна?
   - Конечно.
   - Вначале – в Прагу. Думаю, тебе там понравится.
   - Я тоже так думаю.
   - Кажется, ты уже засыпаешь.
   - Да, наверное. Я так давно не спала, волновалась, а сейчас – успокоилась.
   - Иди спать. А я… пока что, немного ещё посижу, - и он подхватил её на руки, и отнёс в другую комнату. Она засыпала, уже на его руках.
   Неназываемый вернулся, сел за письменный стол.  На столе лежала тетрадь Схимника: должно быть, она читала её.
   Он встал, подошёл к старому шкафу: так, из любопытства. Захотелось посмотреть на, можно сказать, уже антикварные вещи, что там хранились. И обнаружил его...
 Старый портрет, не так давно купленный Библиотекарем почти за бесценок у одного из сторожей Эрмитажа. Всё равно, этот портрет валялся там, в запаснике, никому не нужный. Библиотекарь рассказывал ему о нём - и о том, что доставил его сюда, и попросил здешних служителей разместить старый портрет в этом кабинете.
   Неназываемый зачем-то теперь достал его, поставил на стол, оперев на стену. Сел рядом и задумался о том, что ему теперь предстоит. Наверное, снова – иная, не похожая на прежнюю, жизнь.
   
   Как и тогда, когда он впервые познакомился с Учителем… В те времена, Польша и Галиция попали под сильное влияние бродячих раввинов и каббалистов, которые именовали себя цадиками, или магами. Такого мага и позвал к нему верный слуга, когда понял, что с ним происходит что-то не то…
   И больше он ничего не помнил о себе: о той, самой первой, жизни. Учитель, когда приехал  посмотреть на «больного»,  сразу понял, что с ним происходит трансформация. Тогда, он забрал его к себе. Объяснил некоторые вещи, и научил самым простым положениям Каббалы и Алхимии. Настоящим, а не мнимым.
   В то время, как он узнал потом, сам Учитель, в очередной раз инсценировав собственную смерть, и после собственных похорон, перебрался из Праги в те места, где его знали не столь хорошо.
   Он помог Неназываемому, дал совет уехать куда-нибудь – и на том они и распрощались тогда, но цадик обещал, что в будущем они непременно встретятся вновь, когда «молодая дурь  перерастёт в тебе в задатки будущей мудрости».
   Великий маг, сокрытый цадик, впоследствии жил, как доходили до его тайного ученика сведения, то как простой портной или старьёвщик, то как владелец букинистической лавки. Роль его была столь неприметной, что его советы и даже духовное руководство многие другие цадики воспринимали как собственные  идеи и побуждения к действиям. А он менял страны и города, в основном, незаметно проходя сквозь людские судьбы, и никто не знал о том, чем же он занят, кроме этой внешней видимости, и какие тайны постиг, и где бывает.
   Для  Неназываемого это была лишь вторая, по срокам и продолжительности, человеческая жизнь, и первая – как жизнь, так сказать, «посвящённого»; он готовился свернуть  горы, совершить что-нибудь великое и значимое.
   Учитель, изредка встречаясь на его жизненном пути, всячески усмирял его буйный темперамент.
    Сейчас же ему припомнился один из таких разговоров с ним. Как раз, в Праге. Они встретились на собрании тайного общества, где Учитель, почти никем не замечаемый, неприметный, тихо сидел и спокойно наблюдал за всеми, а после… После они вдвоём отправились с ним в какой-то погребок, который содержал его надёжный друг.
   - Главное правило, думаешь, оставить след в истории? Может, ещё и мировое господство установить, правды и справедливости? - спросил Космополит, посмеиваясь. – Не та планета… Правда и справедливость здесь обычно в кусты прячутся, да из-за угла не высовываются. Только, иногда, осторожненько.
   - Нет, как раз, я против мирового господства, кого бы то ни было, любых сил…Но, разве человечество не нужно развивать, давать ему знания?
   - Вот что я тебе скажу… Никакое доброе дело не остаётся безнаказанным. И первая, даже – наипервейшая твоя задача - не слишком высовываться. А бурный прогресс…Запомни, ничего нет хуже. Во-первых, этим человечество, так сказать, вызовет дьявола на себя, предъявит ему дуэльную перчатку. А, во-вторых, прежде должно быть развитие духовное и гуманистическое, и лишь затем – технологическое. Иначе, последует жутчайшая катастрофа. Много вас таких, молодых да ранних. Береги себя, - и неожиданно, его глаза подёрнулись слезами.
   - Что ты имеешь ввиду, цадик?- спросил Неназываемый.
    - Был у меня ученик…Имя которого запомнилось на века, и есть в  каждом учебнике истории соответствующего времени. Прошу тебя, не попадай в них и ты. Никогда… Он, как и ты, мечтал  о великом прогрессе, о его исцеляющей человечество роли. А ещё, об иных мирах, иных звёздах. Мы встретились в Праге. Самой главной его ошибкой было даже не то, что он пропагандировал новые астрономические взгляды, и увлекался не только мнемоникой и герменевтикой, но изучал открыто - впрочем, изучаемую тогда во всех монастырях и всеми без исключения образованными людьми – каббалу. И, конечно, алхимию… И даже не то, что он и в этой самой каббале, и в христианстве, и в любой ортодоксальной религии увидел одно из самых уязвимых мест: самонадеянный, раздутый до неимоверных размеров, чванливый антропоцентризм… Нет, его вина, самая огромная, была лишь в том, что он назвал ослов ослами…Он сказал, что творцами религий, законов, правил жизни - всегда были величайшие ослы мира. Далёкие от знаний, жизни и умственного развития. Те, кто не исследует тайн природы, кому не интересны ни звёзды, ни Вселенная. Те, кто не способен понять скрытые причины вещей, и не пощадит ни народы, ни государства, с лёгкостью обрекая человечество на кровь и истребление... Что-то в этом роде он и говорил, и писал.
    А люди никогда не любили, чтобы их называли ослами. В особенности, «величайшие ослы мира» этого не переносят… Самые важные и самые раздутые гордостью. Вообще, люди любят, когда им впереди, перед носом, показывают сладкую морковку, и говорят, что они обязательно достигнут её, если будут следовать прежним курсом…Как ослик с повозкой и умным погонщиком.
   - Но кажется, они даже в морковку перестают верить.
   - Теперь – перестают. Не переставая, однако, верить в спасительную ослиность. И при этом,  искать погонщика. А когда перестанут верить в морковку совсем, начнётся общая, всесокрушающая драка. Всех со всеми. За право быть извозчиком на телеге. Только, они никуда не поедут, без настоящего извозчика.
   - А кто настоящий извозчик, цадик?
   - Разум,- ответил Учитель.
   - А тот человек, о котором ты рассказал мне – это Джордано Бруно? Он, я знаю, бывал здесь, в Праге… И ты был знаком с ним?
  - Да. Это он. Я был знаком с ним. А познакомился… Где-то в подобном погребке. И, к сожалению, мы были знакомы совсем недолго. И я толком не успел на него повлиять. Он занимался тогда  исследованиями магии. Написал трактат о её формах. В общем-то, вполне правильно классифицировал. Но, как я его ни уговаривал, он здесь, в Праге, тогда не остался, будто не зная, что его постараются заполучить в свои руки, и пытать. Чтобы выяснить, что он здесь узнал. А уж зачем он принял это коварное приглашение от Джованни Мочениго, зачем поехал в Венецию… Я не знаю. Ведь было понятно, чем это грозит. Конечно, даже я не предполагал, что закончится всё так скоро и так ужасно. Страшными пытками. И сожжением, с кляпом во рту, на площади Цветов. Кляп - это, чтобы он не выкрикнул заклинание, не проклял их. Они, на самом деле, верили, что умирающий Бруно может сказать такие слова, что тут же они исполнятся. Конечно, ему не только мстили за юношеские трактаты, вменяя в вину, что он назвал ослов ослами. Но и внешний повод им был нужен. По их словам, кстати, выходило, что он назвал ослами всех священников. Хотя, он назвал этими животными… в конечном итоге, всех людей, не исключая себя самого.
   - А зачем его пытали?
   - Потому, что хотели выведать мифические знания. О Философском камне, Граале, о магических заклинаниях… Ну, и о том, наверное, как превратить свинец в золото.
   - Он не отвечал на их вопросы?
   - Почему же… Отвечал. Не мог не ответить. Его пытали очень сильно. Но, отвечал он совсем не то, что они хотели слышать. В этих ответах не было никакой надежды… Для них. Сжигая его, они пытались сжечь своё страшное, безнадёжное будущее. И, конечно, они только приближали то, чего страшно боялись. Разоблачение своего невежества…
   - Как ты думаешь, что нас ждёт, всех людей, цадик? Когда мы станем умнее, и перестанем казнить… за правду или за собственное мнение? – спросил он, неожиданно для самого себя.
   - Нас ждёт… драка, стенка на стенку. И, дай Бог, чтобы мы стали умнее раньше, чем разнесём эту планету на клочки, - ответил мудрец.
    «Как же он был тогда прав, его мудрый учитель! Драка всех со всеми потом вошла в моду и в силу; вдобавок, кто-то воспользовался ею, и ещё сильней столкнул людей лбами.
  С тех пор, она никогда не прекращалась, эта всепланетная драка. Только, меняла формы. Чёрные против белых, русские против немцев, евреи против фашистов, голодные против сытых… Последние из названных – начинали драку первыми. Несомненно, подключая и тех противников, многим из которых отнюдь не хотелось  драться. Но, им тоже приходилось участвовать: трудно не участвовать, когда иначе тебя просто уничтожат. Рок, фатум, безмозглая судьба – лишь она теперь управляет общим хаосом?» - подумал Неназываемый.
    Именно он, один из немногих, одним из первых поверил тогда Учителю. Ещё в Польше. Оказалось, что это сблизило его с теми, кто оставались в тени, но являлись одной из вершин глубоко сокрытого тайного общества и даже входили в его руководство. После нескольких опрометчивых порывов души, вызванных его предшествующей ролью в исторических событиях, Неназываемый ушёл в ученичество. В полное подполье. И полностью вверил свою жизнь и разум Учителю. А после, выйдя на свет уже по делам братства, вёл жизнь как можно более незаметную, а, помогая людям, не афишировал помощь или помогал через других людей, всё более уходя в тень. Он быстро понял, что есть два мира, почти не пересекающихся между собою: жизнь внешняя, показная –она имела своих героев, известных личностей, свой видимый антураж…И была жизнь подспудная, совершенно других ведущих людей, лидеров, учёных, мудрецов – о которой основная масса человечества не знала ничего.

     Неназываемый вышел из раздумья, и ещё раз посмотрел на собственный, давний портрет. На нём был изображён довольно молодой человек с проницательными голубыми глазами. Одетый во французский костюм, он насмешливо и отстранённо глядел на крупные жемчужины, перебирая их на столе.
   О чем он думал тогда? О подвигах, о славе?
   Он уже и не помнил.
   Неназываемый улыбнулся, и… Подмигнул своему старинному портрету. Тот человек, на портрете… Да, он был им. И - не был им. Портрет давно жил своею собственной, легендарной и эфемерной, жизнью. Прекрасной жизнью старых легенд.
   Пожалуй, он заберёт этот портрет с собой. «Или, опечатать, так сказать, снова эти две комнаты? Спрошу завтра у Фанни, нравится ли ей здесь. И захочет ли она когда-нибудь сюда вернуться», - решил он. 
   Начинался совершенно иной этап его жизни.