Хроники Сумеречного Восхода. Продолжение

Продолжение вот этого произведения
http://www.proza.ru/2019/06/08/2024

Сумеречный Восход. Билян Хунхар.

Поговаривают одни мудрецы, что мирно было во времена правления Крашича Николая. Мирна и спокойна жизнь была у москанцев. Ни войн не случалось, ни усобиц и ни крамолы иной. Жили все в спокойствии и радости, и горя не видывали. Так поговаривают мудрецы.... Но кривду они глаголят немалую. И не мудрецы то, а обманщики треклятые, что правду утаить желают. А правда ведь горькой бывает, что и сказать не хочется. Да не можно больше молчать. Пускай знает люд, что случилось под конец правления Крашича Николая. Пусть знает и не скрывает тайн. Ибо незачем более уста на замке держать. Думаете, мирно и тихо было? Возможно, первые десятилетия правления нового царя. Но когда Крашичу уж минуло за восемьдесят зим, тёмные силы вновь сговорились против царя Москана и служителей его. Тучи мрачные нависали тогда над царствами великими, и разогнать их было не по силам даже мудрейшим.
Случилось всё зимою ранней. Казалось бы, ничто беды не предвещало. Но так ведь и бывает. Сидишь себе спокойно и горя не знаешь, а в один прекрасный день житие твоё с ног на голову переворачивается. Однажды пришёл ведун странный в земли Москанские. Начал на севере далёком в княжествах Чопорийских народ простой смущать речами своими гнилостными. Князь Игорь, посаженный ещё Николаем Крашичем в Чопорийске, не в радости пребывал, когда услыхал про пришедшего лиходея. Слышал он от бояр своих, что зовёт себя ведун этот Асуранином. Утверждал, что прикосновение его дарует необычайную мощь всякому, кто храбр и отважен в сердце своём. И многие глупцы, что не ведали деяний своих, обращались к Асуранину с поклоном. В двух поселениях побывал этот таинственный колдун и всех наградил прикосновениями своими. Ни один из крестьян ни сумел отринуть ведуньего зова. Ни один из местных жителей не бросил в него камень и не прогнал с земли москанской. Потом пришёл Асуранин и в другие селения на севере далёком. Начал и там свои речи проповедовать, народ простой смущать и на свою сторону склонять. Молвил он речи поистине верные, да вот было в них одно тёмное пятнышко. Пятнышко, что народы целые поглотить способно. Говаривал он мужам про храбрость и отвагу и доблесть в боях. Говаривал и про великую ответственность за семьи свои и про защиту слабых молвил много речей. Но считал он, что царь москанский Николай не в силах более защитить владения свои от угрозы. Утверждал Асуранин, что лично намерен власть прибрать, и наказать Крашича за убийство жестокое.
 "Какое-такое убийство?" - молвили люди в великом недоумении, "Царь наш от ордынцев спасал нас и от демонов. А ещё усобицы прекратил в Курганске. Не верим мы, что злодей он и преступник". На что Асуранин как правило опровергал их речи. "Царь ваш Николай - и есть угроза", - слышались слова колдуна по всем северным деревням, "Это он оборвал род Василия Грозного, а меня... законного сына царя Василия, велел утопить. Это Крашич развязал войну в Курганске, сославшись на боярский заговор. И демонов он привёл в наши земли. А теперь он властвует, как истинный владыка, забыв про преступления, что совершил!". Заволновались тогда люди на севере. Слишком уж правдиво рассказывал Асуранин про судьбу свою злосчастную. Винил он Крашича во всех земных грехах. Утверждал, что Николай - не более, чем убийца и заговорщик, а маршал его Варфоломей, сообщник проклятый, что в убийствах помощь оказывал и неугодных убивал.
  "А как же выжил ты тогда, великий?" - вопрошали Асуранина люди простые, "Как выжил... Ежели утопить тебя велели?". "Один из палачей, что указанье царское исполнял, душою ко мне проникся", - отвечал тогда ведун, "Ведь был я тогда лишь младенцем. Подменил палач царского сына на холопьего щенка. Холопёнка утопили, а меня отправили прочь из Москана. Там я рос у доверенных людей, что преданы Василию были. И вот отправился я в далёкие восточные земли, где и познал мудрость Наргонских шахов и знания их великие. Теперь я прибыл сюда в Москан, дабы вершить правосудие. Я верну себе законную власть над царством. Помогите мне, люди добрые, ибо прибыл я, не как захватчик, а как законный правитель. Ваш нынешний царь - преступник, что уничтожил целый род. Про Василия, отца моего, говорили, что он бесплоден. Ложь! Крашич и сообщник его Варфоломей, всё скрыли. Они скрыли от вас правду! Разве достойны они в таком случае царством владеть?". Заволновались тогда люди северные ещё пуще и возопили в сердцах своих. Не могли они поверить, что столько годов преступник и тиран владеет их державой. Некоторые, кто не верил колдуну, вопрошали его снова и снова. "А как ты докажешь нам, что ты сын Василия, царя нашего бывшего?" - слышались их вопросы в каждом селении. И тогда снимал с себя шапку меховую Асуранин и чело своё показывал люду. Видно было, что похож он на прежнего царя как две капли воды. Показывал и монету царскую Васильеву, что имелась у него в кафтане. Лик на монете совпадал с его собственным. "Имя моё Билян Хунхар", - говорил народу северному самозванец, "Биляном нарёк меня Василий, отец мой... А Хунхар же моё прозванье на востоке." "А что же означает имя Хунхара?" - снова раздавались слова северян, пребывших в недоумении. "Рогатый бог", - говорил тогда Асуранин, "Один рог - Порядок. Второй рог - Хаос. Я ввергну это царство в Хаос, дабы принести Порядок. И вы поможете мне в этом. Ибо я есть ваш царь и ваш бог во плоти".
 Прослышали об этом бояре чопорийские и с князем Игорем долго беседы творили. Князь пока не решался доложить об этом в Москан. Решил он своими силами с самозванцем и сторонниками его справится. Сидел он тогда в тереме своём в Чопорийске и приказы военные раздавал. Собрал вокруг он воевод и бояр своих. И внимали бояре и воеводы словам князя своего, вассала и подданного Москана. "Самозванца этого живьём взять", - слышались команды Игоря по всему терему, "Взять и ко мне притащить. Тут-то мы его и допросим. Сын ли он царский, как поговаривает, или холоп треклятый, что себя за знатного выдаёт и крамолу творит". "Люди говорят, что он колдун", - отвечал тогда боярин Симеон, могучий и храбрейший из всех чопорийских мужей, "Будто бы силой великой владеет. Вот он как... взял и настроил против Москана уже четыре селения. Одними речами настроил! Пришёл бы он ко мне в хоромы, я б выпороть его велел вначале, а после в околоток бы сдал". "Да плевать мне, что колдун", - разъярился князь и ударил посохом по полу деревянному, "Живьём его ко мне! И в цепях! Посмотрим тогда, каков он царский сынок". "Я лично возглавлю ловлю, мой князь", - поклонился властителю севера Симеон, а после грозно взглянул на воевод, находящихся рядом. Дан был приказ - притащить окаянного ко двору северного посадника и хорошенько допросить. Узнать хотел князь Игорь, кем же был этот зловещий колдун, и чьи приказания исполнял. На утро следующее после совета созвал Симеон бояр окрестных и сыновей их. Призвал и стрельцов гарнизонных, поведав им перед этим историю о самозванце. Не поверили в россказни колдуна стрельцы и солдаты. Говорили они, что ведун сей явно не добрыми силами послан и крамолу творить желает. Возжелали солдаты царские на пики ведуна натянуть, да вот не дозволено было. Велено князем - живьём ведуна в Чопорийск тащить. Тем же вечером и отправились чопорийцы в поход на селения. Было их всех не меньше трёхсот мужей. И ярость великая мужами сиими двигала. Наслышались они о речах волшебника злого и покарать его желали. Не были они столь глупы как крестьяне пограничные. Кривду почуяли они сразу, да кривду злую. Кривда эта погубить всё царство могла, если глупцов оказалось бы слишком много. Но к счастью, Боги светлые не оставили в тот миг страну Москанскую.
 Прибыли воины чопорийские с Симеоном в селение Станович. Продвигались они по холму и видели внизу, что в селении этом творилось. Видели они, как народ собирался на сходку. Выходили люди из хат своих и двигались на площадь, где обычно суды вершились и собрания выборных проводились. И много народу было на селе. Больше пятисот человек вышло на улицу и двинулось к центру селения. Ужаснулся тогда Симеон, увидев, что храм Богов светлых спалён был до тла. Не успели ещё догореть его остатки. Ужаснулся он и побагровел от ярости необузданной. И воины его так же ропотом огласились. "Да как же так", - слышались голоса воевод, следующих с Симеоном, "Храм Божий до тла сожгли! А что священнослужители?". И ответ тут же возник пред глазами у воинов князя Игоря. Священник местный повешен был и в петле болтался на площади сельской. А вместе с ним вертелись в петлях и послушники его, что светлым Богам души отдали, но не склонился пред силой нечистой. Народ на площади пред колдуном трепетал и внимал речам его дьявольским. Ведун сей страшный посохом деревянным пред собою крутил и чёрные речи молвил. "Видите, люди мои?" - слышались слова его по всему селению, "Ваш священник не признал во мне истинного царя Москана. И послушники его такие же самые. Вот и поплатились за это". Затем взглянул волшебник в сторону Избы Советной, где сельские выборные избирались и сходки проводились во время непогоды. Двери Избы отворились и вывели мужики местные целых полсотни человек. В цепи их заковали да побили знатно дубинами. Были это те жители, что склониться не хотели перед самозванцем. Потащили их мужики к площади, где колдун зловещий стоял в кафтане пышном и суд вершил. "А это ваши соплеменники.... так называемые соплеменники!" - крикнул во весь голос Асуранин, глядя на подданных своих, "Они отринули мой зов. Отринули происхождение моё. Отказались уверовать в меня! И потому сегодня заплатят за это!". "Повесить их!" - сразу же крики раздались из уст глупцов и предателей, "Ты наш государь! А коли они отринули тебя, пускай заплатят!". Были среди пленников и женщины и дети и старцы, что сами в защите нуждались. Но отвернулись от них соплеменники и продали душу проклятому колдуну. Не ведали они, что творили, ибо слепы были и глухи.
 "Они же сейчас их всех перебьют", - раздался ужаснувший голос воеводы одного, спутника Симеонова, "Надо быстрее. Пока они не казнили невинных". "Если хоть пальцем их тронут", - рыкнул яростно Симеон в тот миг, "Селение это сожгём до тла. А предателей в болоте утопим". Хлыстнул тогда коня своего боярин могучий и понёсся вперёд. Воинство Чопорийское за ним устремилось. Не успели язычники окаянные невинных на плаху отправить, как прибыли воители княжеские. Ногайки и плети в руки взяли и принялись разгонять толпу изменников. Язычники же трусами были и потому не стали сопротивлятьсЯ, а лишь в бегство обратились. Быстро разогнали мятежников поганых воины чопорийские. Продвинулись они быстро к площади селения. Первые же ряды их спешились и принялись невинных освобождать. Не успели язычники расправиться с ними, ибо слабы были, глухи и слепы. В радости великой забились сердца освобождённых пленников. Долго они молили Богов Светлых помощь им привести, и вот подмога и явилась на зов. Но целью основной были вовсе не пленные, а сам окаянный колдун, что народ смущать решился и крамолу разводить. Асуранин этот стоял на площади у столба исполинского и улыбался, словно демон. Пришпорил тогда коня своего Симеон и через миг оказался напротив язычника. Дубиной он здоровой вооружился, дабы сбить нечестивца с ног. "Как смел ты, государем именоваться, холоп?!" - в ярости великой закричал Симеон. В то же мгновенье обрушил он дубину свою на голову изменника. Рухнул тогда волшебник на снег, но не преставился. Лишь сознание его покинуло, но жизнь его чёрная всё ещё клубилась в теле. "Разместить здесь гарнизон!" - тотчас скомандовал во весь голос боярин, "А холопа-чернокнижника в цепи заковать! К князю Чопорийскому поедет. Будет там ему рассказывать сказки про царский род. Там-то он и взбучку и получит, самозванец!". С радостью великой загоготали стрельцы. Быстро подбежали они к телу колдуна и принялись заковывать его да так, чтобы никогда не убёг. На день же другой потащили они изменника в Чопорийск к самому князю Игорю. В селение же Станович оставили они сотню стрельцов, дабы порядок держали, да изменников разных отлавливали.
 Асуранин же так и находился без сознания аж до самого Чопорийска. Вскоре привезли его бравые воины к самому князю Игорю. А Игорь ждал давненько Симеона и хоробров, что пленника поймали. Когда Симеон в хоромы княжеские вошёл, то поразился он диву дивному. Ждал его князь Чопорийский не один, а с мужами и девами, которых боярин ближний сроду не знавал. Мужи и девы те одеты были и не в кольчуги и кафтаны, а в одеяния москанские с пуговичками золотыми да погонами серебристыми. Сабли острые на боках их покоились и часа своего ждали. Выделялась среди процессии этой одна барыня, ростом высокая, метра под два-тридцать, весом под центнер, а то и больше, мускулиста и коренаста, а уж как хороша собой. Волосы длинные и алые, а глаза тёмные-тёмные, словно ночь в Гераклианских степях. Поразился красоте этой барыни Симеон-боярин, да вспыхнул весь. Не видал он никогда таких дев от роду. Облачена она была в мундир великолепный с пуговичками и погонами, а на боку покоилась сабля с алмазным наконечником. Князь же Игорь рядом с нею стоял и грозно оглядывал вошедших вельмож. "Я доложил царю Москана о случившемся", - послышался голос посадника Чопорийского, "Государь прислал нам тайную полицию. Её сотник - Файдулла с радостью заберёт колдуна на допрос". И тут-то и вспомнил Симеон, что слыхивал он про барыню эту из уст стрельцов и городовых. Поговаривали они, что барыня эта настолько сильна, что монету золотую двумя перстами сжимает и разжимает. Называли красу эту втихоря "Великаншей", но едва увидев её, тряслись все воины москанские и трепетали, хоть в душе и восхищались ею. "Я и не думал, что государь осведомлён будет", - ответил тогда Симеон, но не в силах был оторвать он взгляда от Файдуллы, "Полагал, что сами управимся". "Сами вы не управитесь", - грозно прорычала Файдулла, словно волчица "Государь велел в Москан тащить смердюка. Говорит, пущай в столицу едет. Там и гостинцев ему таких всыпят, что на веки вечные запомнит". Со словами этими выдвинула барыня свой кулачище и погрозила всем боярам и воеводам чопорийским. "И ты, Симеон, поедешь в Москан", - послышался уже голос самого князя, "Поможешь тайной полиции царской сопроводить пленника. Такова воля царская... И моя воля". "А где же пленник?" - вдруг вскричала в бешенстве Файдулла, и глаза её дикие едва из орбит не вылетели."Я хочу видеть это создание сейчас!". Симеон же кивнул головой, а затем обернулся в сторону воинов своих. Пленник был ещё в повозке, скованный цепями. Надлежало вытащить его и доставить к князю Игорю. Молодцы добрые тут же исполнили приказ Симеона, и совсем скоро окаянный Асуранин уже предстал пред своими пленителями в хоромах княжеских.
 Облачился наш супостат в кафтанище пышный, да в сапожки боярские и шаровары наргонские. И не колдун, а кравчий при царских палатах. Глядел он на всех, кто присутствовал в обители княжеской, со злобной ухмылкой. Улыбался он всем, кто стоял и смотрел на него с лютой злостью. Держали ведуна на цепях мужичины здоровенные в кольчугах и шлемах. Бердышами они подбивали его вперёд идти. Вскоре один из мужиков военных древком топорища усадил ведуна на колени. Колдун наш вовсе не думал от боли вопить. Он лишь улыбался и улыбался, и улыбка эта холодом дьявольским веяла. Казалось бы, ничто не берёт вражину поганую, ни удары, ни цепи. С вожделением великим посмотрел он на барыню двухметровую. А барыня та в злобе редкостной пребывала. Приблизилась она на пару шагов к супостату и грозно взглянула на него. "Ну что, лиходей проклятый", - в ярости зашипела Файдулла, "Говорить-то будешь? Как смел государем себя именовать, холоп? Как смел против царской законной власти пойти?". Симеон же предостречь пытался воительницу храбрую. Не желал он, чтобы долго говорила она с колдуном, ибо страшился, что чары жуткие в супостате пробудятся. Но Файдулла непреклонной была, и не страшилась она магии зловещей, и не убоялась она встретиться с чародеем взглядом. "Я ваш царь законный", - молвил в ответ Асуранин, "Вот потому-то и смел". Не выдержал один из воинов княжеских и пнул со всей силы колдуна. Но Асуранин и вовсе не почуял боли. Он так и продолжил стоять на коленях и ухмыляться. Улыбка его и не думала спадать с лика. "Отвечай, кто тебя послал", - в гневе зарычала Файдулла, и брызнула слюною на кафтан лиходейский. "Ты явно соглядатай чей-то! И ты ответишь мне сейчас!". На что Асуранин усмехнулся и просиял от странного удовольствия. Нравилось ему, когда барыня слюною плевалась и яростно изъяснялась при нём. Забавлялся он от ярости воительницы храброй, наслаждался её великим гневом. "Зовут меня Билян Хунхар", - ответствовал вскоре волшебник, и улыбнулся ещё шире, "А вот про остальное скажу лишь при одном условии". "Каком условии?" - раздался гневный возглас Симеона, "Ты лучше сразу скажи... А то ведь будет хуже". На что Билян расхохотался ещё больше. Он уже вдоволь насладился яростью пленителей. "А вот коли в преферанс со мной сыграешь", - усмехнулся он в сторону барыни, "И коли я выиграю, ты, девица лучезарная, скинешь всю свою одёжку и предстанешь голышом. Вот тогда-то я и скажу, кто меня послал и кто очень скоро признает меня как законного государя Москана". Озлилась тогда барыня могучая. Сжала кулачище огроменный и с силой ударила супостата по скуле. Тогда-то наш волшебник и снова чувств лишился. Не выдержал он удара столь мощного и повалился на пол.
 На утро же было велено тащить негодника прямиком в столицу Москана. Царь и государь великий Николай Крашич уже давно ожидал прибытия лиходея. Он лично желал говорить с изменником и выяснить всю правду. Вот потому-то и послал он тайную полицию свою в Чопорийск. По приказу Файдуллы пленника было велено погрузить в карету стальную, закрытую со всех сторон, дабы не смог супостат сбежать никуда. Карету эту железную четырьмя жеребцами запрягли, да такими жеребцами, что неподвластны были никаким чарам, ибо освящали их накануне священные люди Москана. В сопровождении имелось сорок молодцов. Тридцать полицейских бравых и десять воинов Чопорийска во главе с Симеоном. Файдулла же руководила отрядом и громко раздавала приказы свои. Боялись её соратники и слушались во всём. Симеон же продолжал любоваться её красой, но не смел даже словечка промолвить об этом. Держаться старался он рядом с барыней, но разговоров не заводил, ибо страшился, что чувство его великое наружу прорвётся. Долгий месяц ехали воины москанские и чопорийские по степям и лесам. Вскоре добрались они до земель, граничащих с владениями Степной Орды. Ехали они по степи пустынной и не было в ней ни единого деревца. То в грозу они попадали страшеленную, то в жару жестокую, а по ночам жуткие холода переживали. Но не страшны были для Симеона храброго ни холод ни жара. Ведь чувство непостижимое сердце его согревало. Едва глядел он на барыню могучую, так сразу и тепло в его душе появлялось, и согревался боярин от него. Не знал, что и делать чопорийский боярин. Думы о Файдулле всё время терзали его и покоя не давали. И с великими трудами Симеону удавалось не заговаривать с барыней о чувствах своих. Ведь у обоих их было задание столь важное, что провалить было попросту невозможно. Колдуна же они так и везли в карете стальной. Изредка выпускали они его по нужде, а затем снова заталкивали в передвижную камеру. Ежели волшебник и ворчал, то била его нещадно Файдулла кулачищами громадными. И замолкал тогда в миг чернокнижник. Еду же ему подавали через мелкое оконце, прорубленное в карете для воздуха и подачи пищи. Вот так и везли воители храбрые лиходея в Москан к самому государю Крашичу.
 В одной из ночей случилось с героями нашими бедствие тяжкое. Остановились они в лесу тёмном и дремучем. Лагерь разбили малый, выставили дозорных, а затем изволили соснуть. Утром же спозаранку подняли тревогу дозорные. "Степняки!" - слышались их крики по всему лесу, "Степняки! К оружию!". В миг тогда проснулись Файдулла и Симеон. Подняли они по команде воинов своих и в спешке принялись орудия к бою готовить. Медлить было нельзя. Степняки наступали в большом количестве. Конницы у них имелось столь много, что ежели каждого воина начать считать, то список этот и до полудня бы не окончился. Выхватил саблю из ножен боярин и уже готов был разрубать врагов на части, но соратница его, барыня двухметровая, остановила его. "Тебе не поможет меч", - послышался её грозный голос, "Держи скорострел. Он их мигом завалит". Швырнула она боярину ружьё, похожее больше на мушкет, чем на простую самопалу. Правда не видывал таких ружей ещё Симеон. Да и воины его чопорийские тоже не видывали. "Как оно работает?" - воскликнул разгорячённый воитель, "Это ведь не мушкет!". Прикрикнула тогда барыня на Симеона и в спешке великой обучила его стрельбе. Не ведал боярин, что орудия такие в царской полиции имеются. Обнаружил он, что заряжались они слишком быстро, да и затвора кремнёвого не имели. "Что это?" - снова послышался крик Симеона, желавшего знать об орудии больше, "Ты говоришь, оно называется, скорострел?". "Просто заткни глотку и делай, что я сказала!" - рыкнула тогда во весь голос Файдулла, "Целься и пали. Пали, пока пули не закончатся". Со стороны воинов царских выстрелы раздались. Симеон и воины чопорийские едва не оглохли от ружей москанских. Не думали они, что имеются у соратников их столь дивные самопалы, что и затворов кремнёвых не имеют и пороха не требуют.  "Всем огонь!" - раздался громогласный вопль Файдуллы, "Положим мерзавцев!". Выстрелы раздавались снова и снова, и с каждым разом всё громче. Степняки напирающие и помыслить не могли, что у врагов их окажутся столь страшные ружья. Пули летели с бешеной скоростью и сражали почти каждого всадника. Воины ордынские не успевали выстрелить из луков, как пули москанские убивали целый десяток. Уже через мгновения степняки осознали свою беспомощность и в бегство побросались. Дрогнули ряды ордынские и рассыпались, словно домик из карт. Так и закончилась эта битва, не успев даже начаться. Ни один из воинов москанских так и не погиб. А ордынцев пало великое множество. Больше сотни мёртвых тел распласталось на кровавой земле.
 После битвы было велено двигаться дальше и как можно быстрее. По пути Файдулла и Симеон переговаривались, но не о чувствах неземных, а об ордынцах, сумевших напасть на царский кортеж.  Барыня считала окаянного колдуна виновником нападения. Ведь как же степнякам удалось отыскать государевых полицейских в лесах Москана? Владения Степной Орды имели границу и проходила она во множестве вёрст от лесов. Думали Симеон и чопорийцы его, и к мнению пришли, что правдивы мысли у Файдуллы и истину глаголят. Ордынцы могли быть завязаны с делом волшебника. Не исключались помыслы и про связь колдуна с ордынским ханом Бинбаши. Не так давно Бинбаши пришёл к власти и сразу же показал себя жестоким тираном. Слыхали москанцы, что салтан степной казнит соратников без разбора. Прошли слухи и про расправу хана Бинбаши над старыми воеводами своими, что служили его отцу верой и правдой. Никому из москанцев не нравился новый степной салтан. Полагали царские воеводы, что готовится Орда к войне, и вот-вот вторгнется в земли Крашича с полчищами конников. "Степняки могут нагрянуть в любое время", - говорила тогда Файдулла Симеону, "Они как-то выследили нас в лесах. Знали про наш путь. Знали, кто именно сопровождает карету. Но как? Вопросом я задаюсь. Возможно, и колдун наш связан с ханом Бинбаши". "Ни с кем я не связан", - раздались тогда крики лиходея из кареты стальной, "Всё это вздор!". "А это мы и выясним по приезду в Москан!" - крикнула тогда в ответ воительница храбрая, "Там ты лично всё государю изложишь!". "Я поддерживаю тебя, Файдулла", - проговорил в тот миг Симеон, и впервые он назвал эту барыню по имени, не устрашившись её гнева. Файдулла же улыбнулась Симеону, но через мгновенье снова залилось её лицо багровой краской, и от былой улыбки и следа не осталось. "В любом случае, все наши враги будут повержены", - вновь заговорила барыня грозно и яростно, "Если даже в этом и замешан Бинбаши, ему придётся сполна заплатить за свои деяния".
  И права оказалась Файдулла могучая и воинственная. Истиной оказались слова её. Едва только прибыли герои наши в пригороды Москанские, как услышали они от купцов и торговцев местных истории недобрые. Оказалось, что война началась на востоке и юге. Москанское царство пока ещё не было втянуто, но вскоре Крашичу и вельможам его непростое решение предстояло принять. Наргонская империя, что союзником Москана являлась, подверглась ударам на северных границах. Эмират Заррагенский войну объявил Наргонскому совету и шахиншаху его. Направили эмиры Заррагены войско большое в земли Наргона. Огнём и мечом прошлись сквозь множество волостей и провинций. Осложнялось всё это поддержкой хана Бинбаши. Бинбаши, степной салтан и убийца окаянный, оказал Заррагене помощь. Он лично признал верховного эмира своим братом и союзником. Наргон был под ударом и с моря и с суши. Флотилии эмирата окружали порты и не давали кораблям торговым в море выходить. Степная же Орда послала на помощь Заррагене десять тысяч воинов. Не исключалась и возможность удара по Москану. Ведь за пару дней до прибытия воинов наших в Москан, государь Крашич осудил властителей Заррагены и оборвал с ним торговлю. Посольство эмирата было изгнано из Москана. Все торговые кварталы опустели и обезлюдели. Ордынцы же теперь могли вторгнуться в земли царства и отмстить ему за изгнание заррагенцев. Война с Ордой была близка как никогда. "Я думаю, наш колдун всё же связан с Ордой....", - проговорил Симеон, едва пустив в себя мысли о грядущих бедах, "Не просто так это всё..... Вначале этот негодник... Потом война на востоке. А теперь мы слишком близко подошли к войне со степняками. Да и степняки те в лесах.... Нападение на наших воинов. Всё это связано. Не думаешь ли?". Он обращался не к воинам своим, что на конях сопровождали колдуна. Говорил он в тот миг с Файдуллой, и молвил речи так, будто б общался со знакомою давней. "Война с Ордой неизбежна", - послышался ответ воительницы грозной. Продолжала она верхом скакать с оружием наготове, да вот заметил в лике её боярин странность одну. И странность эта всерьёз его встревожила. Помрачнела барыня могучая, а на очах её слёзы появились. "Я родилась в Орде", - ответила воительница, но старалась она не глядеть Симеону в лицо, дабы скрыть свою печаль, "Мне суждено было стать наложницей для хана Бинбаши. Моя мать была москанкой, а отец степной головорез. Отцу было наплевать на меня, и  он просто отдал меня в гарем. А мать умерла при родах. Вот и вся моя история. Я бежала от ордынцев на свою настоящую родину. И я знаю их нравы. Они ненавидят Москан всею душой. И только и ждут возможности, чтобы напасть на наше царство".
 Рассказала Файдулла и про побег свой от ордынских воинов. Говорила, что Бинбаши желал её видеть наложницей в своём гареме. Молвила и про зверства великого хана среди соратников своих и невольниц. Не любил хан степной обычные ласки, что свойственны смертным простым. Истязал он наложниц своих плетьми и розгами, а лишь после забавлялся с телами их. Видел он наслаждение великое в причинении боли. Говорила Файдулла, что боль была для хана не просто забавой, а настоящим наслаждением. Он и себя истязал всевозможными плетьми и розгами, дабы продлить несравненное удовольствие своё. Симеон же слушал свою возлюбленную и внимал каждому её слову. И боль великая в сердце его поселилась. Страшно стало ему за судьбу барыни могучей. В теле её громадном пряталась дева ранимая, что любви желала и сострадания. Жестокостью своею к врагам она прикрывала великую слабость, что навечно поселилась внутри и не желала ускользать. Судьба никогда не раскрывала ей свои объятия, а лишь мучила и душила.  "А какому богу поклоняются степняки?" - вскоре вопросил боярин, желая узнать о степных варварах побольше, "У них ведь есть бог?". "Они называют его Ибназул-аль-Сибад", - ответила тогда Файдулла, и очи её расширились от ужаса, "Бог Хаоса и Бог Порядка. Тьма и Свет". "О, напрасно вы произнесли это имя", - послышался тогда голос колдуна из кареты стальной. Симеон и Файдулла быстро пришпорили коней своих и приблизились к чернокнижнику заточённому. Ехали они поначалу слишком далеко от лиходея, и не думали они, что услышит их зловещий негодник. Лик Файдуллы вновь озарился яростью великой. "Что ты об этом знаешь?" - грозно зарычала воительница могучая, "Что ты знаешь об этом боге?". На что колдун как и прежде усмехнулся. Усмехнулся злорадно и с великим наслаждением. "Знаю, что скоро он прикончит здесь всех", - расхохотался Асуранин, "Ведь он и мой Бог тоже.....".
 Так и продолжался бы зловещий хохот проклятого супостата. Так и продолжался бы целую вечность, если бы не достигли в тот миг герои наши столицы Москанской. И вот... Престольный град Москана уже показался в самой дали. Обитель благочестивых и прекраснейших царей, известных с далёкой древности. Именно здесь и решалась судьба несносного лиходея. "Господа, мы прибыли в столицу государеву", - раздался громогласный крик одного из царёвых полицейских, ехавших впереди процессии, "Да здравствует великий Николай! Да здравствует Престольный город!". "Да здравствует великий Николай!" - подхватили во весь голос воины москанские, "Да здравствует Престольный город!". "Да... Да здравствует великий Николай".... - с усмешкой пролепетал тогда Асуранин, намереваясь поддразнить своих пленителей, "Великий и мёртвый. Да здравствует Москанское царство.... Горящее адским пламенем!". "Может ты, наконец, умолкнешь?" - с дикой яростью воскликнул Симеон. Со всей силы он ударил колдуна через оконце для подачи пищи. Кулак его сумел задеть несносного чернокнижника. Колдун немедля рухнул без сознания и более не просыпался до самого государева дворца.

Сумеречный Восход. Мысли о Хаттуше.

Ехал наш боярин с возлюбленною своею в город к царю Крашичу, могучему государю. Ехал да размышлял. И не только о любови великой мысли его посещали, да о всяком-разном, что с колдунами связывало. Колдунов уж больно не любил Симеон храбрый, ибо считал их всех якшающимся с ада властелином. Да и батька его, боярин ближний Селиверст Павлович, тоже не жаловал волшебников и лиходеев. И вспомнил Симеон наш отца своего храброго, Селиверста, что к царю Москана ездил в ноги кланяться, да службу служить. И вот как-то рассказывал отец его про войну, учинённую на юге. Москанцы как и ныне союзниками Наргонской империи слыли, да чуть что - и войско добрых молодцев послать могли. Так и вспомнил Симеон, как батька егойный про походы свои рассказывал. Было дело, когда Хаттуша на дальнем юге войну объявила Наргону. Зелимхан-шахиншах "вечный мир" с Хаттушей подписывал. И казалось бы, дружили меж собою народы юга и востока. Думал, Зелимхан, что царица юга Назима будет мир держать до скончанья века. Вот только не заладилось у них. Влюбилась царица Хаттуши в Зелимхана и мужем его видеть желала. Но любил шахиншах не её, а жену свою единственную, Нириэм. Тогда озлилась царица юга и послов своих послала, дабы потребовать часть земель южных, что звались Лувианой. Считала Назима, что Лувиана к стране её отойти должна, да и отмстить хотелось ей бурно шахиншаху за то, что отверг её. Отказал тогда Зелимхан снова и велел послам Хаттуши разговоры огончить о Лувиане, ибо считал, что земля эта наргонская, и никакому иному соседу продана не будет. Тогда вторглись войска Хаттуши на земли Наргонского юга. Зелимхан за помощью к Москану обратился. Прибыли тогда послы шахиншаха во дворец к царю храброму, Крашичу Николая. В ноги ему кланялись, да помощи просили. Молвили, что хаттушцев напало тысяч под пятьсот, а войска пока со всей земли соберёшь, уже и Лувиана окаянная под врага ляжет. Велел тогда царь Николай добровольцев собирать со всего Москана. И батька Симеона, Селиверст Павлович, с ними был. Был тогда он в Москане Престольном и царю челом бил, что желание есть в Наргон отправиться, да славы сыскать. Согласился тогда Николай Крашич и отпустил Селиверста на юга с добрыми пятью тысячами. Назначил его главным тысяцким воинов своих. Прибыл потом Селиверст Павлович наш в столицу наргонскую, славный город Бекр. Поразился он красоте башен его и дворцов. Дворцы же многие из чистого золота отлиты были. И статуя Азисова на площади главной высотою своей до небес доставала. Столь великая статуя имелась, что поразился Селиверст красоте её и блеску. Потом с Зелимханом встретился, руки ему целовал и кольца на перстах. Молвил, что царь его послал для подмоги. Зелимхан же могучий руку Селиверсту пожал и с войском генерала своего набрал на юг. Генерала звали Мардонием, и был он стар уже совсем, самого Азиса, как поговаривали, видывал. Но стар лишь по годам, а по силе мог юнца любого сокрушить одним махом. Сдружились тогда Селиверст Павлович с Мардонием и побратимами сделались. Потом прибыл на юг в Лувиану. Удручёнными тогда взгляды их стали, коль увидели они, что случилось на югах империи Наргонской. Всё посжигали проклятые хаттушцы. Ни дворцов ни домов не оставили. Жителей местных всех порубили да порезали. В плен или в рабство ни единой души не брали. Столько тел мёртвых ещё не видывали ни батька Симеона ни друг его, Мардоний. На площади одного из Лувианских городов нашли они идола гигантского, у которого сердца человеческие лежали. Колдовство великое тогда почуял Селиверст Павлович. Да и Мардоний в душе своей возопил и ужасу предался. Не светлому божеству эти дары принесены были. Ведь доброму божеству сердца человеческие в жертву не приносят. На день другой встретились войска Мардония и Селиверста Павловича с полчищами Хаттуши в пустыне необъятной. Множество убитых в тот день имелось, тысяч до двадцати. Пригнали хаттушцы орду целую да с колесницами и всадниками на конях полосатых. Но не было в их воинстве ни одного самопальщика, кто мог бы пулей рыцаря тяжёлого пробить. А у наргонцев с москанцами молодцы такие имелись и в числе большущем. Постреляли тогда они хаттушцев окаянных. Войском их девица одна темнокожая руководила. Волосы длинные-длинные, да глаза тёмные-тёмные, а мускулов на теле её больше, чем у хоробра царского. Бился с ней тогда Селиверст Павлович наш на клинках. Пыталась она ему главу молодецкую отсечь, да не вышло. Рубанул тогда сплеча Селиверст и по шее ей задел, да так, что замертво упала язычница. Посмотрел он потом на лик её и подивился красоте невероятной. Желание совокупиться с телом мёртвым постигло его. Скинуть он одеяния свои возжелал, да в деву колдовскую проникнуть. Но остерёг его потом Мардоний. Как сказал он тогда, что девы хаттушские смуглы и прекрасны, но опаснее любого разбойника будут, ибо магия тёмная в них живёт и здравствует; пьют зелья они чародейские и в ярость необузданную приходят, да такую ярость, что зубами и ногтями врага рвут, а ещё и кровь людскую попивают. Говорил и про то, что желание с девой мёртвой возлечь - не от светлой силы послано. Отошли тогда они от воительницы этой. Оставили лежать на месте том же, где и сразили её. Да потом вотСеливерст как отошёл на расстояние достаточное, обернуться вздумал и ужаснулся в сердце своём. Не было уже девы этой на песке. Не лежало тело её. Лишь формы лишённое нечто, на тень похожее, на землице жёлтой стояло. Холодом веяло от создания жуткого. Глазища алые из нечто этого так пронзили Мардония, что рухнул старик тот замертво рядом с Селиверстом. Но лишь Селиверст устоял, да пистоль свой схватил и выстрелил. Пуля у него была не простая, а из особого железа отлита, и такого железа, какое на доспехах Азиса Безупречного имелось. И поразила пуля это создание тёмное. И в миг рассыпалось оно и развеялось по песку. Так и выиграли битву они посреди пустыни. Жаль стало Селиверсту Мардония. Да отжил Мардоний век уж свой и отошёл в мир иной спокойно. Ведь преставился он не в кресле замковом, а на поле боя, на земле своей Наргонской. Потом нового генерала прислали из столицы, молодого юнца, что звался Каспаром. Только не стали они уже друзьями с Селиверстом, ибо юнец тот надменный был и напыщенный, грезил лишь о власти, но не уважил он воинов своих. С трудом великим тогда Селиверст поладил с Каспаром. Вскоре разбили они ещё множество воинств хаттушских. А потом выяснилось, что новая царица их, Тагира, войны не хочет. Мир она заключила с наргонцами и послов к ним прислала с дарами. Утверждала она, что не желает более крови пролитой. В недоумение великое Селиверст Павлович наш пришёл, узнав, что царица новая теперь у Хаттуши. Потом узнал, что прежняя властительница их, Назима, в битве пала. В той битве, в которой наш москанец и участвовал с Мардонием. Москанец наш же и прикончил Назиму, избавив Хаттушу от тиранши и колдуньи. Говорила тогда Тагира, царица новая, что Назима с колдунами путалась и чарами тёмными увлекалась. Утверждала, что некому богу странному поклонялась, Сибадом зовущимся. И бог этот странный, как молвили жрецы, ещё вернуться должен в будущем ближайшем. Представлял он собою саму тьму, в далёких далях обитающую и вечно жаждущую вселенную нашу поглотить. Но не поверил словам этим Селиверст Павлович. Лишь Богу светлому молитвы произнёс, а после позабыть пытался слова эти. Батька Симеонов вскоре вернулся обратно из Наргона в Москан престольный. С почестями великими вернулся. Наградил его царь-государь великий, Николай Крашич, и желал к себе в гвардейцы капитаном. Но отказался тогда Селиверст наш Павлович, ибо душа его в Чопорийске жила с сыном своим и женою. Вернувшись домой к себе, рассказал он тогда Симеону-боярину, что видел он в землях южных. Поведал правду он, как тень пречёрную узрел во время битвы. Как лично сразил он Назиму-колдунью, что вторглась с полчищами дикарей своих. И запомнил тогда навечно слова отцовские Симеон. И вновь они раздались в ушах его, когда видел он колдуна поганого, Асуранина, перед собою. Магия зловещая окутывать земли Наргонские стала. На юге дело было, но кончилось победой. Но чем же обернётся для Москана Асуранин? Что хочет он, и что в уме его скверном засело? Вопросов много стало как и тайн. И надлежало их раскрыть все до единого. Подумал тогда Симеон, что батька его неспроста историю эту рассказал ему. Ведь знал он будто бы, что вскоре нечто злое вновь вернётся на земли эти и попытается войну создать. Знал он, и что бремя предстоит ему тяжёлое. Колдуна этого допросить надо, да выяснить, откуда он взялся. Ведь то, что глаголил он на севере, лишь лошь и словоблудие. Затеял что-то чернокнижник этот, и выяснить бы поскорее надо что.

---