Смородиновый морс

Сокращённый вариант «Валерки» для конкурса

Подъём. Сегодня мы едем в райцентр подписать у завполиклиникой бумаги. Привычно тянусь за глюкометром и шприц-ручками. Прокалываю палец, всматриваюсь, появилась ли капля крови. Так и не поняв, веду вставленной в глюкометр тест-полоской по коже пальца. Возможно, капля есть, возможно нет. А может быть, она скатилась уже к ладони. Бывает, я порчу так по две-три полоски. Но прибор пикает – взял кровь. С некоторым замиранием жду – достаточно ли? Второй сигнал звучит через пять секунд – всё в порядке. Снова тяжело всматриваюсь. Шесть и шесть. Отлично.

Подхожу к комнате сына:

– Валер, вставай.

Он бормочет что-то, просыпаясь. Через несколько минут предстаёт передо мной:

– Доброе утро. Как спалось?

Я привыкла к его произношению, понимаю.

Провожу пальцами по его щеке:

– Побрейся сегодня.

Пока он в ванной, собираю на стол, готовлю одежду. Тем временем он перебазируется на кухню. Садимся завтракать. Говорю:

– Всё на диване, будь внимательнее.

Одеваюсь, собираю документы. Подходит сын. Провожу руками по его плечам, проверяя, правильно ли надел. Слегка поправляю воротник тенниски. Обуваемся. Снимаю с вешалки трость.

Сегодня горячее солнце и холодный ветер. Песок под ногами плотно сбит вчерашним дождём. Иду по колее, держу трость перед собой слегка на весу, чтобы не слишком цеплялась за неровности и не путалась в траве у обочины. Взглядом веду по небу. Дома и деревья кажутся серыми неясными пятнами. Но ориентируюсь при ходьбе всё равно на них.

Пытаюсь выбраться из колеи на более ровное место, но без конца оступаюсь обратно. Сын, прихрамывая, идёт рядом и говорит. Я уже научилась не слушать и обращаю внимание на его речь, только если в ней звучит что-то необычное. Дорога требует всего внимания. В колеях стоят лужицы, и сын иногда мягко кладёт руку мне на запястье и отводит в сторону, а иногда я наступаю в них – они слишком маленькие и я не умею нащупать такие тростью.

Приходим на станцию. Я подаю сыну два паспорта – свой и его – и две справки. Он поднимается по деревянным ступенькам в вокзал. Через несколько минут выходит, возвращает паспорта.

– Вложил справки и билеты?

– Она сама вложила.

Кассиры на вокзале знают нас и нередко сами вкладывают под корочку паспорта наши проездные документы, чтобы Валерке не мучиться с этим перед окошечком кассы. Беру сына под руку, идём на перрон. Чтобы никого не зацепить, громко постукиваю тростью.

Подходит электричка. Последние годы двери на вагонах стали красить в красный цвет, и я довольно уверенно иду к двери. Сын держит меня за локоть, слегка направляя. Когда все заходят, ищу поручень, поднимаемся.

Едем.

На выходе проблема. На перроне сняли плитку, под ногами глубокий песок. Нам надо успеть на автобус, и сын нервничает. В толпе теряю направление, он водит меня туда-сюда, кидается во все стороны. Останавливаюсь. Вокруг уже никого нет.

– Подведи меня к перилам!

Снова куда-то идём, он ругается сквозь зубы.

– Объясни, что вокруг нас! – требую я, теряя терпение. Но прекрасно знаю, что это невозможно. Пытаюсь идти сама, он останавливает меня и снова ведёт. Он паникует.

Кое-как выводит меня на пандус. Сползаю вниз. Торопливо идём вдоль вокзала. Чувствую, что сын снова меняет направление.

– Стой. Осмотрись и найди взглядом автобус. Он здесь?

Пауза – сын осматривается.

– Он отъезжает!

Поспешно идём. У двери уже никого нет, только кондуктор – нас увидели и подождали. Подаю Валерке деньги, он рассчитывается. Сдачу кондуктор вкладывает мне в ладонь.

Заходим. Прохожу немного и останавливаюсь, пытаясь найти поручень вверху. Автобус уже выворачивает. Рядом встаёт девушка:

– Женщина, садитесь.

Но я не пойму, куда. Меня берут за руку, тянут. Трогаю ладонью, нащупывая сиденье. Сын остаётся на ногах.

Дорога – пять минут, и вот мы выходим. Зашагиваем на тротуар. Отвлекаюсь на что-то и едва не падаю с бордюра – тротуар уже кончился. Ещё несколько бордюров и поворотов. Поднимаемся на крыльцо без перил и входим в поликлинику.

Идём к лестнице. У ступенек сын снова отводит меня в сторону – кто-то спускается навстречу.

Поднимаемся.

– Справа двадцать пятый кабинет.

Валерка останавливается у нужной двери.

– Спрашивай.

Мнётся. Вздыхаю и спрашиваю сама:

– В двадцать пятый кабинет кто последний?

Тишина. Повторяю вопрос. Кто-то говорит:

– Никого нет, заходите.

Это хорошо. Обычно здесь толпа. Достаю бумаги, отдаю сыну. Снова мнётся. Спрашивает:

– Что говорить?

Подавляю новый вздох и в сотый раз тихо диктую:

– Зайдёшь, скажешь: подпишите, пожалуйста, документы.

Стучит, заходит. Слышу его голос:

– Здравствуйте... – и сквозняк прихлопывает дверь.

Через пару минут Валерка выходит.

Цель достигнута! Можно возвращаться.

Жаль, что отсюда – только пешком. Идём через двор, Валерка спрашивает:

– Вода у нас есть?

– Нет. Хочешь пить?

Подходим к магазинчику за территорией, достаю кошелёк, кладу мелочь себе на ладонь, он называет монеты. Набираем двадцать рублей.

– Пол-литровую бутылочку, – напутствую я.

Он заходит и возвращается:

– Не хватило.

– Сколько надо?

Мнётся.

– Спроси.

Выходит:

– Тридцать пять рублей.

– Пол-литровая бутылочка?

Тут же теряется.

– Да...

Снова считаем деньги. Заходит, выходит и начинает доставать из кармана сдачу.

– Откуда?

– Она восемнадцать рублей стоит.

Молчу. Что скажешь?

Помогаю открыть крышку, чтобы не облился, прижимая к себе. Стоим. Торопиться некуда. До обратной электрички два с половиной часа. Потом двигаемся в путь.

Тротуар узкий, шириной около метра. Ходить по нему я боюсь. Оступишься влево – окажешься на дороге, вправо – довольно высоко. Тщательно прощупываю край тростью. Сын идёт рядом. Люди не встречаются – наверно, видят нас и сходят с тротуара в заскорузлую под солнцем грязь.

Наконец, трость стучит по плитке. Так, значит, рядом перекрёсток. Валерка подводит меня к «зебре». Он не любит этот перекрёсток. Здесь светофоры только для транспорта, и пешеходу их не видно. Напрягая внимание, прислушиваюсь. Приподнимаю трость, демонстрируя её водителям. Идём.

Наконец сворачиваем. Нам нужно купить бритвенные станки, и я говорю:

– Читай все вывески слева. Там есть «Лепта», хозяйственный магазин.

Вернее, он там был, когда ещё я сама ходила по магазинам. И тогда мне было глубоко безразлично, на третьем от угла крыльце его дверь или на двадцать третьем. Теперь я не могу этого вспомнить.

Сын читает вслух, но нужной вывески среди названных нет. Что ж, впереди у нас ещё два магазина, где могут быть хозяйственные отделы. Но теперь нам надо перейти дорогу, и я не помню, есть ли на ней «зебра».

– Валер, когда увидишь «зебру», будем переходить.

Доходим до перекрёстка, но «зебры» нет. Отходим от перекрёстка подальше, и я говорю:

– Ладно, пойдём так. – И, чтобы успокоить сына, поясняю: – Пункт 14.5, слепой имеет право переходить улицу в любом месте.

– Но я-то не слепой! – резонно возражает сын.

– Ты сопровождаешь слепого, – уверенно говорю я.

Переходим, идём вдоль заборов. Поднимаемся на крыльцо магазина.

– Посмотри, есть ли нужный отдел.

Он заходит. Выходит радостный:

– Есть.

– Купи...

– Зайди со мной.

Что ж, покупка непривычная. Заходим. Он подводит меня к отделу, решаем, какие нужны, достаю кошелёк. Спрашиваю, показывая купюры:

– Это что?

– Сотня.

– Это?

– Пятьдесят.

– Это?

– Двести.

Подаю купюры продавцу. Потом, отойдя на два шага, считаем сдачу. Прижав трость локтем к телу, на одной ладони держу мелочь, он перекладывает мне монеты на другую ладонь, называя при этом и подсчитывая. Социализация... Кто, глядя на нас, поверит, что он пару лет назад сдал ГИА?

Продолжаем путь к вокзалу. Оказываемся на довольно обширной площади. Валерка останавливается на середине, крутит головой. Сбился.

– Смотри, где магазинчик «Билайн».

Обрадовался – увидел.

Идём вдоль дороги. Здесь нет тротуаров, но по ту сторону заборы и бурьян, а здесь можно идти. Останавливается. На той стороне магазин.

– Я посмотрю диски?

Сквозь шум железной дороги прислушиваюсь. Машин нет, а «зебры» на этой дороге ещё не изобретены. Вроде бы тихо.

– Иди. Да не беги только.

По быстрому сдвоенному топоту понимаю: бежит. Высокий, выше меня на голову, рука, согнутая, как куриная лапка, прижата к груди. Что ж, я своё переплакала.

Возвращается:

– Ничего интересного.

Снова идём к станции. Уже близко.

Останавливаемся у перрона. Сейчас сын спокоен. Спрашиваю:

– Валер, а почему мы не могли здесь спуститься?

– Там ступеньки разобраны.

– А люди как прошли?

– По пандусу.

Так это или нет, я наверняка не узнаю. Ладно.

Помогает мне подняться на перрон. Пугливо оглядывается, ища, есть ли здесь скамейки. Видит одну, с облегчением ведёт меня к ней.

Достаю глюкометр. На ярком солнце каплю крови видно лучше. Поворачиваю дисплей к сыну.

– Пять и три, – сообщает он.

Маловато, ведь впереди ещё дорога. Закидываю в рот несколько карамелек.

...Наконец выходим на нашей станции. Да, а теперь-то через мост. Ступеньки выщербленные, металлические уголки на их краях отстают, в них застревает трость. Да и сил что-то нет. Ничего, осталось полчаса – и мы дома.

Лужицы подсохли, идти стало легче. Но зато пыль поднимается от ног, зарывается трость. Пока вытаскиваешь, она попадает в траву на обочинах, запутывается. Ничего, вот уже под горку, в горку, мимо переулочка, три двора – и наша калитка.

Сын достаёт что-то из почтового ящика, читает.

– Мам, задолженность за электроэнергию.

– Не может быть! – устало выдыхаю я. Всё оплачено на прошлой неделе.

Дозвониться в «Крайэнерго» почти невозможно. К тому же, там спрашивают данные с квитанций, но я их не вижу.

Что ж! Значит, завтра мы снова едем в райцентр...

Нащупываю ключ, открываю дверь, разуваюсь. На запылённых ногах бреду по паласу в комнату. Не переодеваясь, снова достаю глюкометр. Три и ноль. Мало. Вот почему я так обессилела.

– Валер!

Нет, ему не открыть одной рукой банку.

Кое-как встаю, бреду на кухню. Открываю банку, лью варенье в стакан. Сын уже рядом:

– Налить воды?

Я сажусь на стул, ослабевшими, вздрагивающими руками беру стакан.

Господи, до чего же вкусно! Холодный, кисло-сладкий смородиновый морс!

Осторожно ставлю стакан на стол. Медленно расслабляюсь. Ничего, будем жить. Как хорошо-то, Господи...