Приезд

Можно конечно начинать писать со слов: «В некотором царстве, в некотором государстве». Но это будет похоже на сказку. А поскольку всё, что будет дальше, это урезанная, слегка сглаженная и сжатая быль, то начнётся всё с другого.
    Была весна. Все капало и искрилось днём, все искрилось и замерзало ночью. В этой весне крутилось, прокручивалась, жужжало, устремлялось, бегало, топало, надрывалось, выявляло, привлекало - Управление по борьбе с налоговыми преступлениями.  В составе МВД конечно. Элитная служба, умная, грамотная и конечна страшная-бесстрашная! Одна из тех организаций, которую боятся и уважают. Именно она была в первых рядах по возврату денег в бюджет страны, через выявленных нарушителей закона, привлечения к ответственности. Но не в этом суть. Её уже давно изничтожили супостаты-засланцы на радость уклоняющимся и скрывающим. Сначала уничтожили управления по борьбе с организованной преступностью. Под девизом: «Нету у нас организованной преступности и не будет»! А уже потом и по налоговым преступлениям, под девизом: «Деньги стране не нужны – набивайте свои карманы». Поэтому и пишется легко – без последствий. Так вот, служба серьезная и целенаправленная. Контактирующая в основном с элитой нашего общества – бизнесменами и предпринимателями. С теми, кто пополняет бюджет и соответственно не хочет его пополнять. Ну и соответственно повседневная форма одежды – костюм, рубашка, галстук, туфли. Шляпа по вкусу и погоде. Звездочки, фуражки и шевроны только на официальные мероприятия, которые бывают раз, ну максимум два раза в году. Ну и рабочий день сотрудников соответственно подстраивается под бизнес – с десяти до пяти и перерывом на обед. Ну, в основном. А так, их распорядок прост. Восемь тридцать на работе. В девять совещание в своём отделе, но оно как правило не начинается в девять, потому что начальник отдела в пол девятого ушёл на совещание к начальнику управления. Простые смертные его ждут, занимаясь всем - от чая до срочных бумаг. И если нашего начальника отдела никто не позовёт на совещание к руководству пониже начальника управления, то наше совещание начнётся пол десятого. В кабинете площадью шестнадцать квадратных метров, с шестью втиснутыми письменными столами, десятью стоящих нагромождением небоскрёбов сейфами, двадцатью блуждающими, цепляющимися, мешающимися скрипящими и качающимися убитыми стульями и двенадцатью талантливыми, инициативными, находчивыми и всё и всех побеждающими работниками.
     Совещание начинается просто, буднично, обычно – начальник выгоняет самого рослого сотрудника - Сергееича, из-за его стола. Причина – сотрудник самый большой по комплекции в отделе и в его уголке много места. А это «много места» хорошо уживаются с единственным офисным, крутящимся, собственным, домашним, кожаным креслом.  Вот он садится, наливает кружку чая, отваливается на удобную спинку, стреляет сахар, крутясь из стороны в сторону открывает ежедневник, хлебает кипяток, кривится и начинает разнос. Ну в смысле совещание.
    Из первого получаса его монолога все уясняют, что они безмозглые тупицы, всех набрали по объявлению, что всем пора идти поднимать сельское хозяйство, что всё надо переделать. Следующие полчаса объясняется что мы сделали, зачем и почему это не надо было делать. После этого идёт разбор материалов, находящихся на исполнении у каждого по персоналиям и списку. Беседа с каждым заканчивается словами:
- Так! Это не для всех. Это после совещания. Отдельно, наедине поговорим.
    И так, добавив ещё минут тридцать на интерпретацию глобальных задач руководства до двенадцати. Или начала первого. Вот и всё – иди работай!
    Но ведь ещё индивидуальный разговор по секретным от всех направлениям разработки материалов! Чтобы никто не догадался о методах и тактике в отношении заподозренных в уклонении. Мало ли! Вдруг кто-то сдаст или продаст! Взаимное доверие и недоверие превыше всего. Оборотней хватает везде.
    Вот и начинает. С каждым персонально. Открывая толстые папки, листая и перелистывая. Тихо бормоча на весь кабинет, про явки, пароли, фамилии и адреса. А никто и не слышит. Народ посматривает на часы – скоро обед, а с учетом отменённого бесплатного проезда идти нужно пешком. Чтобы успеть. А по ходу успеть потрещать с человеком по поводу неуплаты налогов конкретными нехорошим людьми – в конце месяца шкуру будут снимать если не будет результатов. С живого…
    А по делу что-то не клеится. Милиционер, разрабатывающий фирму, не понимает чего-то, а может уже и не слышит. Одурел от совещаний, наставлений, поучений, вводных. А время идёт. Часы тикают громко, жгут руку. А без обсуждения материала начальником никуда не уйти и из уголков кабинета, кто-то обязательно подскажет, как и что нужно делать. С фамилиями и адресами. Кабинет-то огромный и индивидуальный. Полная секретность вкладов. И убежав пол первого на обед. И добравшись до него через час. Через знакомых агентов и доверенных человеков. Собрав информацию. Птичкой. Клювиком. А в квартире, своей или чужой, включается таймер отсчёта времени на прием пищи. Соответственно с момента его окончания. С поглаживания живота. Час на сон это святое – неизвестно, когда ляжешь. Ну а где час, там и два. Ну под настроение и три. По-разному бывает. Потом бегом и в мыле – в управление. С озабоченным видом, на краю чужого стола, на коленке или двух разложив документы, записав принесенное в клювике, зарегистрировал в мыслимых и не мыслимых журналов, отдав на проверку эскадрону начальников – работа кипит. Но главное возмущаться посильнее – порепетировать перед вечерним совещанием отчёт о проделанной за день работе, так сказать разогреть коллектив, поработать над ошибками, отточить мастерство, сгладить и завуалировать информацию. Чтобы не смеялись во время твоего вечернего бенефиса. Ну потом, в шесть, совещание, которое всегда прерывается вызовом начальника отдела на совещание по итогам работы за день к начальнику управления. Ну а дальше как повезёт – выкрутится-выскользнет, совещание окончится со смехом и шутками, не получится так криками, матом да швырянием чего-нибудь в куда-нибудь. А тут не обедавшие, не ужинавшие, не спавшие – им уже давно пора домой, а время то ещё детское: семь-восемь часов вечера. А рабочий день не нормированный, а за особый режим службы, как, впрочем, за сложность и напряженность платят…
    Не плачем. Завтра будет новый день. Разберемся. День сурка никто не отменял. Меняются только листки календаря. Но это, наверное, не всегда. И не у нас. А тем более в далеком прошлом.
    В общем, что имеем: спецслужба, в костюмах и белых рубашках. Элитная. Каждый день. Бойцы невидимого фронта. Фотографировать можно, но только со спины.  Ботаники? Да нет! Мозг и мега мозг!  Интеллигенты и чистоплюи. Умники и умницы свято поклоняющиеся и колено преклоняющиеся перед трудовым кодексом. Который как оказалось в действительности, никакого влияния ни на них, ни на их трудовые отношения с государством влияния не имеют. То есть имеют. И носят относительный характер. Потому как имеют и используют против нормальных. А ещё есть герои. Есть качки-спортсмены из девяностых – по мышцам, по развитию и интеллекту. Есть все и всякие. Милиционеры - это же детское отражение нашего общества. Все что сверху для того чтобы было понятно о каких супергероях пойдет речь. А сама история в другом. 
    Это вечернее совещание началось с приезда Президента. Да-да! Того самого! Воина-реформатора. Медведева! Внезапно и неожиданно. Зачем и почему от нас очень обидно скрыли. Заставив потом, ночью, не спать и прорабатывать версии его приезда: от попить чаю из пакетика на нашем совещании, до вручения всем нам звёзд героев. Ну минимум орденов Почета. А раз сна нет, то нужно отпарить брюки, чтобы о стрелку можно было порезаться, начистить туфли до зеркального блеска и отгладить до хруста рубашку. Рубашка обязательно должна быть белая, а туфли черные.
    Во сколько должен прилететь Президент и откуда – это государственная тайна. Поэтому на инструктаж собрались к шести утра. Потом, распечатав запаянный сургучом коричневый пакет, прошитый крест на крест белой нитью, получили задание и на попутных машинах выдвинулись на трассу, ведущую к военному аэродрому «Храброво». На месте сбора, начальник отдела, с совершенно секретным лицом дал последние указания – место дислокации тридцать метров от дороги.
- Воооон в том лесочке! Растянуться цепью и никого не подпускать к дороге.
    Рядом с ним стоял с таким же секретным лицом, пылающим своей загадочностью и решимостью человек. Видно из каких-то очень секретных органов, которые ничего не знают, но делают умный вид и надувают щёки, придав лицу всё и обо всём знающее выражение.
    Вообще хочется отметить, что совершенная секретность вещь чрезвычайно заразная. Круче гриппа или даже холеры. И передается она не только воздушно-капельным путем или простым прикосновением, но и телепатическим способом. Стоит посмотреть на тебя такому товарищу и всё, ты уже входишь в этот круговорот секретнейших секретов. Мало того, ты уже его часть. Носитель!
    Была весна. Солнце ещё не взошло, и поэтому ночная изморозь уходящей зимы тревожно хрустела под ногами.  Лопающийся лёд луж, небольшой грунтовой дороги ведущей в темноту от цивилизации, вскрикивал и замирал. Какая-то ранняя пташка, потревоженная и рассерженная, металась между заиндевевших берез, ив и еще каких-то неопознанных деревьев. Сами деревья, пересыпанные нерастаявшими кучками снега, и ещё замерзших прогалин, гневно молчали на незваных гостей, вломившихся в их покой.
    С дороги пришлось уйти. Через канаву с водой, в глубь зарослей. В тишину и темноту. На дороге мы были слишком приметными, а секретность в том и заключается, чтобы не видно и не слышно. Вроде никого, а на самом деле все на местах.
    Чуть позже подъехал автобус, из которого выпорхнуло человек десять. В форме. Милицейской. В охранение кустов и деревьев по другу сторону лесной дороги. Одетые празднично, по-летнему – в белых рубашках с погонами. Красавцы. Автобус выбросил эту группу утренних щеглов и по-быстрому уехал, освободив место гаишной машине, перекрывшей нам пути отступления к большой трассе. Мы бы не удивились узнав, что гаишникам разрешили применять оружие на поражение при наших попытках, приблизится к предполагаемому месту проезда первого лица, к трассе Калининград-Храброво. Но мы то знали, что перед приездом больших чинов у всех отбирается оружие. Да не только оружие, но и документы, дающие право на его получение, оружейные комнаты проверяются и опечатываются. В том числе секретными печатями. Ну если оружие отбирают даже у тех, кто охраняет оружейные комнаты, то уровень понятен. Думаю, пистолет оставляют только начальнику УВД. На всякий случай. Вдруг что произойдет с Президентом или вынесут оружейку какие-нибудь хулиганы. Застрелиться. Потому что если он этого не сделает, то… Ну понятно… Другим он не нужен потому что они всё равно выкрутятся.
    Не знаю, как клацают клювами щеглы, но ребята и девчата из Гурьевского отдела защелкали зубами минут через пять, словно пеликаны. А через десять иней с деревьев стал осыпаться от утреннего топота нарядных и красивых милиционеров. Мы-то только догадывались, что нас, как элитную службу разместят где-нибудь в администрации области или города. А куда нас деть таких красивых и в галстуках?! А вот им-то конкретно сказали, что стоять они будут в драматическом театре. В тепле, уюте и буфете. Наверное, или водитель что-то недопонял, или карты легли иначе. В пути-дороге. Вот и получилось в рубашечках, в лесу, среди сугробов, собирать грибы. Сложность и напряженность не только у нас…
    Но им-то, щеглам Гурьевским бушлаты да штаны толстые подбросило руководство, а наше уже уехало обсуждать секретные планы. А туфельки хоть и блестят – душу не греют. 
    Сначала нас было десять. Потом двоим повезло – они вспомнили что забыли выключить утюг и перекрыть воду дома. А с учетом того, что на это утро они оказались круглыми сиротами, то нас осталось семеро. Ну ведь должен быть у сирот старший?! Должен! Вот кто-то и вызвался на это опасное и неприятное мероприятие по сопровождению детей лейтенанта Шмидта. Тем более что необходимо проверить то что они сделали, а потом доложить руководству, что угрозы ликвидированы. Пожертвовали собой! Гурьевцы тоже, растворились как-то по-тихому. Были-были и без тумана исчезли. Нет! Конечно они были где-то тут, на таком же важном и необходимом участке. Просто опыт, плюс экипировка сделали их невидимыми для постороннего глаза. Как говорил мой друг, наставник и старший товарищ, умудренный жизнью и богатым прошлым подполковник милиции Сергей Сергеевич Сергеев: «Опыт не пропьёшь» и «Главное вовремя смыться»!
    А мы не смылись. А мы не пили. Мы отстукивали живописную полянку в наиглавнейшем на Земле плацдарме. Место было для нас выбрано идеальное: за нашей спиной, метрах в пятидесяти находилось что-то важное, огороженное забором с колючей проволокой, а впереди нас, в метрах тридцати проходила та самая трасса, по которой должен был проехать Президент. Нас охватывал трепет, переходящий в колотящую дрожь и гордость, поднимающая нас в наших глазах. Высоко. И если бы не постоянно примерзающие к земле туфли на тонкой подошве, мы бы взлетели. Но природа она завсегда сильней людей. А мы то и не люди – мы милиционеры, потому силы природы действуют на нас по-разному. Поэтому никто из нас не удивился, когда пропало ещё двое – с учётом того, что с нашей замечательной позиции трассу было не только не видно, но и не слышно, они пошли в разведку. Узнать, что там и как. Герои! Пропали в этих деревьях и хрустящих канавах с подмёрзшей водой. Или взлетели или утонули. Погрязли в прифронтовой хляби. Или какая шальная машина на трассе унесла их в просыпающее утро, навстречу солнцу и покушать. И хоть выстрелов не было слышно, не было слышно и хруста ломающихся под нежными руками рёбер… Может это гаишники, прошедшими спецкурс Артура Делёнова или Раиса Хатыповича Валеева в академии имени Богданова, голыми руками исполнили приказ: «Ни шагу назад»?!
     Но сейчас не об этом. Пусть нас мало, но враг к трассе не пройдёт! Это точно. И никогда.  Пусть с этого, истоптанного и уже утрамбованного, хлюпающего утренней чачей клочка земли, скрытого деревьями, кустами, сухой, почерневшей, прошлогодней травой нам не уйти. Мы ведь знаем, что нынче лежит на весах и кто поедет по дороге. Мы любим своё руководство! Пусть живут.
     Отступать нельзя, да и не куда. Мы даже не знаем, что там, за колючей проволокой. Одно известно, что она натянута не вчера. Поржавевшая сильно. И это радует. Очень радует, что не для нас сделали этот загон.
     А солнышка нет и нет. Вон, там, наверху, верхушки деревьев уже дразнятся теплом, капают на головы утренней свежестью, а внизу топот копыт и волчий вой. В наглаженных брючках и застывших галстучках.
    Часов девять. Кушать захотелось. Очень. Будь сейчас обычный день, в тепле, с чаем… Размечтался. Хотя дикие пляски на маленьком островке жизни под несмолкаемый аккомпанемент зубов позволяют увидеть грань, почувствовать, прочувствовать всю предыдущую свою карамелевую жизнь. Пожелать и оценить маленький такой сухарик. С горячим крепким сладким чаем. С бутербродом. С колбасой. Утренней горячей пшённой кашки с огромным озером растаявшего сливочного масла у подножия сахарных пирамид. С сырника. С жаренной картошки, скворчащей на сковородке!
    Как хочется есть!!!
    Егор ушёл. Он худенький и юркий. Он должен пробиться к своим. Если не он, то уже и никто. Хотя надежды на возвращение нет.
     А он вернулся! Вернулся и принёс с собой солнце и новости: Президент приедет к одиннадцати; трасса и справа и слева усыпана гаишными машинами – там не пробиться; еды нет; про нас помнят, но забыли. А мы обрадовались: не долго ждать осталось. Приезда.   
    Хоть солнышко начало греть. Потихоньку. Взмывая все выше и выше, пробиваясь сквозь деревья и буравя лучами землю вокруг нас. Туфли промокли почти сразу.  Полянка стала исчезать под талой водой. Пришлось сменить место дислокации, удалившись ещё дальше от трассы и грунтовой дороги, на небольшую возвышенность. С учетом ржавости, заброшенности и неприступности колючего забора – мы в абсолютной безопасности от внешних угроз.
    Пока бродили, топтали и искали, где-то вдалеке прорычали чужие, не нашенские сирены.   
- Наверное приехал.
    Ждали. Ждали-ждали, но команды выдвигаться домой не было. А может команда и была, но получить её тоже не получилось – телефоны, на всякий случай у нас забрали сразу. Телеграф в этих местах не работал. Экспресс-почта пролетала «Искандером» над головами. А уйти как бы ни было сложно и напряженно нельзя – запеленгуют и вылетишь-полетишь. Если повезёт, то в сельское хозяйство. А если что не так, то тоже, в сельское хозяйство южного берега северного моря. Ответственность – это вам не там как здесь!
    А птички чирикают, чирикают. Согрелись. По веточкам прыгают, скачут. Радуются. А к нам не подлетают. Летает это мясцо с перьями вокруг да около. А ближе никак. Не поймать. А пистолеты отняли. А автоматов нет. Уже не хочется есть, уже хочется пожрать! От души. Взахлёб. Чавкая и вытираясь! 
    Не выдержал Колян.
- Пойду. Попробую прорваться.
- Иди. И про нас не забудь.
     Колян должен. Он раньше в ГАИ работал. Он с ними договорится. Может наша голодная и холодная смерть не останется безнаказанной и за нас отомстят кольцами колбасы, кирпичами хлеба и кипятком сладкого крепкого чая… С лимоном…
     За ним Андрюха. Он у нас по хозяйственной части просто незаменим. Всё найдёт и добудет.
- Иди, брат!
     Померзли полностью. До мозга костей. А в руках– зажигалка от Андрея! Не пожалел. Выдал. Хорошо, что не к следующему утру. Бересту от берез, клочки сухой травы, высохшие веточки и этот согревающий дым, этот оживляющий огонь, эти божественные искры! Да не сколько для сугрева, сколько для того чтобы чем-то занять застывший разум и руки.  Рубашки и галстуки разошлись в поисках питания для костра. И в благодарность, он перестал дымить, а начал пыхтеть и шипеть, разбрасывая искорки на наши туфли и стрелки.
    Через пару часов вернулся утеплившийся Колян. Его костюм с галстуком где-то потерялся и его заменили джинсы, свитер и толстенная, зимняя куртка. Вернулся с пакетами, собранные женой. Хорошая, домовитая, понимающая нашу нелегкую службу женщина, дай Бог ей здоровья. За сало, хлебушек, коньячок и бутерброды. Потеплело! Очень! Теперь огонь был и в сердцах.
    Ну сказать, что мы стучали ногами, цокали зубами, ели коньяк запивая его бутербродами и всё – это не правда! Мы несли и бдили! И вот пример нашей не смыкающей глаз службы стоящих на страже безопасности Президента, который никому кроме нас да чиновников, к которым он приехал, не был нужен.
    Вернулся Андрюха – с мясом для шашлыка, сыром, зеленью и перцовочкой. А как стало тепло!
    Только поставили жариться шашлык. Где-то в стороне: «Хрусть»! Ветка треснула. Насторожились. Прислушались. Через какое-то время треск и шум продирающегося сквозь чащу тела. Тут бы крикнуть: «В ружье!» или «Тревога», но ни оружия, ни тревоги у нас уже ещё не было. Затаились. Ждём. Главное, чтобы не проверка. Шпиёнов-диверсантов поймаем, скрутим, доставим. Это не сложно. За выходной или даже просто за благодарность, или грамоту мы и десяток переловим и если надо, то голыми руками передушим. Ради этих грамот можем и весь мир завоевать, только вот никто не обещает, потому и всё спокойно вокруг. А с проверкой бороться, грызя зубами горячее сырое мясо – затруднительно. Особенно когда от этого мяса разит за версту коньяком…
     Из-за деревьев и полурасстаявших сугробов вывалился мужик. В сапогах. Телогрейке синя-грязного цвета, пережёванных годами запузыренных на коленях латанных штанах. Небритым лицом, следующим за длинным носом, в сторону нашего мяса. С идущим от одежды амбре перепревших опавших листьев. Он выскочил в надежде что ему мерещится, кажется, этот запах костра и мяса. А может и коньячок этим шнобелем учуял?! От сердца отлегло: Не проверка!
- А ну стоять Зорька!
     А мужик замер и без команды - мышью застигнутую ночью у холодильника включённым светом. Остолбенел. Даже сказать никак и ничего. Мыслимое дело: выбрался из своей берлоги, прогуливается по непролазному лесу, а тут на полянке костёр, и шесть месяцев в галстуках, подснежники из шашлыка выбивают. Тут не только замрёшь – тут реально почувствуешь себя Морозко.
    Вот! Наша бдительность предотвратила несанкционированный выход чуждого нашему Президенту элемента под колеса и пули снайперов. Это ведь не просто показатель! А если бы мы не заняли столь выгодную позицию, если бы не заманили его треском костра и жареным мясом, то сколько несчастья и горя было бы навлечено на нашу область и руководство?! Вот! 
     Не пустили мы его на трассу. Не пустили. Кусок мяса и хлеба дали. И отправили. Лесом. В сторону гурьевцев. Пусть тоже половят. Согреются заодно.
     Часам к пяти у трассы началось какое-то движение. Суета. Машины ГАИ стали потихоньку отъезжать от трассы. Вглубь. То есть почти к нам.
    Встревожились.
    Оказалось, что во всём виноват Президент. Пожалел он наших гаишников. От чистого сердца. Сказал, что всё в нашей области хорошо, только очень много милиции на дороге стоит. Начальство поняло по-своему и дало команду спрятать всех в глубине. Вот они и спрятались. Рядом с нами. А мы ведь не прятались. Мы несли службу. И потому не отступили. Не хотели и не могли!
     Президент улетел около восьми вечера. Когда совсем стемнело и снова начало замерзать. На дороге уже никто не стоял. Так, без пробок, быстро и замечательно до аэропорта. Когда холодно и темно – трасса всегда пустая.  Ещё через полтора часа гаишники сказали, что по рации передали, что Президент прилетел в Москву и нам разрешили уехать домой.
     А через неделю, загорая подмороженными конечностями и хрипящими легкими в больнице, по телевизору объявили о создании полиции и ликвидации милиции. И видимо тогда нашему руководству дошло, что он имел в виду. Они-то наивные подумали буквально: много на дороге, а он подразумевал другое: слишком много вас..  милиции… и ликвидировал, то что работало на…
     А мы-то уволенные или выброшенные, со знанием и опытом, честные и проверенные, на улицу и в сельское хозяйство, подумали:
«А может он о нас не знал?! Заехал бы к нам на поляночку, потанцевал на тонкой подошве, постучал белыми зубками, опрокинул пятьдесят перцовочки, чтобы не двинуть ласты от наших заиндевевших глаз, скушал шашлычок на халяву, закусил бесплатным дымком от костра, может быть не показалось ему нас много и осталась народная милиция, а не светлая память её, да полицейские с засученными рукавами» ?!
     Была весна…