Брусиловский прорыв - часть военной фикции 1916 г
Страны Антанты оборону центральных держав могли прорвать или продавить достаточно уверенно. Проблема была в структуре Антанты. То, что она победит, стало ясно сразу же после присоединения к войне Британии, то есть в самом начале, укрепилась уверенность после чуда на Марне. Вопрос был как всегда: что делать с послепобедным миром. Наследие Центрального блока поделить было относительно несложно (относительно, потому что все-таки нефть в Османской империи...) А вот дальше, Китай и пр.? У Центральных держав проблемы управления не было: Германия составляла там процентов 60 - 70 общего веса. В Антанте акции делились более ровно (из-за структуры наземной войны, т. к. экономически БИ была мощнее), отсюда были возможны послевоенные коалиции... А то и столкновения с последующей войной. Западный и Восточные фронта были сбалансированы сравнительно быстро, и заслуга тут не в германо-австрийско-турецком противостоянии: члены Антанты прежде всего уравновешивали друг друга.
Проблема сильного союзника заключается в том, что никто не хочет брать на себя основной вес разгрома общего врага ценой сокращения своих послевоенных ресурсов. Попросту говоря, если русская армия будет наступать, то получит переброску германских войск с Западного фронта. А после перемалывания общего врага и истощения своих сил получит равноправную с отдохнувшими союзниками победу (вариант 1945 года). Поэтому союзники пристально и ревниво наблюдали за взаимными усилиями, сложным образом балансируя интересы и стратегические операции. В наиболее неудобном положении оказалась слабейшая на тот момент Франция: она была вынуждена напрягать все силы и воевать на своей территории. Такое положение было создано Россией и Британией (Британией в большей степени, конечно; Россия играла роль зеркала) искусственно: обеим было выгодно ослабление французского конкурента одновременно с германским врагом (БИ опасалась Франции, как союзника США). Британия и Россия использовали время в 1915 и 1916 довольно плодотворно: Британия ощипывала Турцию (а на самом деле Францию) на Ближнем Востоке, Россия перестраивала экономику мирного времени на военные рельсы и запасалась вооружением и кадрами для захвата любимых проливов и для второй части войны - переговоров о мире (калька с действий Александра I в предыдущей мировой войне)[1].Которые тоже велись и к 1916 обрели контуры соглашения Сайкса - Пико (мы понимаем, что основные переговоры о мире - это переговоры между победителями, а вовсе не...) Соглашение не привело к развязке на фронте, ибо споры о Дальнем Востоке продолжались. И главное - британцы рассчитывали заманить во Францию США. То, что войну можно было, напрягшись, закончить в Европе гораздо раньше, не вызывает сомнения, но делать это можно было только одновременно. В частности, раз уж быстро не удалось, русское императорское правительство твёрдо вознамерилось воевать "малой кровью", умышленно затягивало с закупками вооружений и боеприпасов, перестройкой промышленности и не спешило с мобилизацией.
Считается, что Россия плохо воевала против Германии, но хорошо против Австрии и Турции. Это объясняют относительной слабостью южного фланга Центральных держав. Но зачем России было напрягать силы против действительно сильной Германии, если её интересы в Европе простирались на юг, а на западе их не было совсем? Россия воевала не просто где удобнее, а где нужнее, и союзники это прекрасно понимали.
Один из популярнейших мемов - "снарядный голод", якобы не позволявший наступать много месяцев. Забавно, но зеркальная ситуация, "снарядный кризис" была в 1915 и в Великобритании, надо же, какое совпадение. Разумеется, никакого особенного "голода" не было, или, если сказать другими словами, он был у всех, поскольку военные требовали снарядов чрезмерно много, перед наступлениями их долго копили. На деле же, политическое руководство союзников планомерно вступало в затяжное ресурсное противостояние[2]. Из всех крупных стран Россия имела самый низкий процент мобилизации призывных возрастов. То есть экономика России работала в существенно более мирном режиме, чем экономики врагов и союзников. Похожая ситуация была и в Великобритании, которая предпочитала зафиксировать французов во Франции и совершить рывок в других частях света. Русские поступили прагматично: имея гигантскую оперативную глубину, они отдали сложные выступы и территории с низкой лояльностью населения под контроль противника и тоже сели выжидать. Стратегия России была простой: либо быстрая победа, мир и возобновление бурного экономического роста параллельно с экспансией на юг и восток, либо то же самое, но "труба пониже, дым пожиже" во время войны с упором на сдерживание германцев. Параллельно Россия хотела додавить Австрию и Турцию, чтобы вывести их из войны или заставить Германию платить по счетам её союзников. Если бы не фактор США, второй вариант стал бы для России вообще идеальным с точки зрения послевоенного мира.
Прекрасной иллюстрацией является "Брусиловский прорыв" - крайне важная дипломатическая операция. Он готовился в рамках договорённостей с союзниками о всеобщем наступлении. В конце концов, несмотря на будущую очевидную победу союзникам все-таки надо было эту победу оформить на поле боя. Брусилов - боевой и довольно ограниченный генерал предложил воевать по-настоящему. Никто ему, конечно, не объяснил, что никакой всамделишной войны не требуется, а надо зеркально отобразить усилия англофранцузов на Сомме. Карьерист смело полез вперёд, толкая перед собой миллион солдат, а потом в мемуарах долго ругал соседние фронта Эверта и Куропаткина, генштабиста Алексеева и самого Николая за удручающую пассивность: они не поддержали его порыва/прорыва, а не то бы... А что бы? Да ничего бы. Более опытные стратеги (не говоря уж о Николае) прекрасно понимали, что было бы в случае большего усилия: союзники (а там верховодили англичане) ослабили бы давление на Сомме, германцы перебросили бы войска на восток и... вместо миллионных потерь они были бы двухмиллионные. А в случае развития успеха и схлопывания Германии (допустим на миг такое чудо) истощённая русская армия столкнулась бы нос к носу (все на той же Сомме) со свежими розовощёкими партнёрами: ("Какие Сайкс-Пико, а-а, эти художники по картам?") Интересно, что англичане действовали на Сомме более чем прагматично: они прислали туда высокомотивированных добровольцев, профессионалов среди них почти не было[3]. Наступление англичан носило характер самоистребления, потери патриотов были колоссальными. Более кадровые французы и немцы воевали существенно эффективнее.
БИ убила нескольких зайцев: во-первых, в прямом смысле - уничтожила доморощенных потенциальных революционеров-республиканцев. С ума сойти, они рвались воевать за Францию, а на чьей стороне будут эти молодчики после войны: сегодня их распропагандировали на патриотизм, а куда девать этот патриотизм после победы? Во-вторых, имитировали бурную деятельность: заставили Францию и Германию выставить более-менее паритетный состав игроков хотя бы на качественном уровне, и те выставили, сгубив кадровый состав своих армий. Огромное количественное превосходство английских "пиджаков" победило в пиар-битве не только с немцами, но и с союзниками, молчаливо укоряя покойницкими крестами союзную Францию. Свои кадровые войска БИ держала на Ближнем Востоке и сохраняла для решающих событий и послевоенного торга. В-третьих, не предприняв действительно решительных шагов, БИ заставляла воевать на истощение всех остальных ещё и ещё, по меньшей мере год, пока не втянутся последние конкуренты в битве за мир - США. Потери на Сомме, кстати, были без стеснения предъявлены БИ американцам в качестве аргумента за их вступление в "общую борьбу". И это в-четвёртых. Но не думаю, чтобы в Америке не понимали истинных мотивов.
Во Франции предпочитают поминать честную Верденскую мясорубку, а битву на Сомме предсказуемо не любят, справедливо считая её британской профанацией.
Что касается русского прорыва, Николай, как главнокомандующий, в последний момент попытался внушить Брусилову необходимость прорыва фронта на одном направлении вместо нескольких, и сместить начало акции ближе к событиям на Сомме. Это произошло после того, как поступили сведения о том, что англичане склоняются к показательным выступлениям. Брусилов психанул и приступил к действиям по-своему, прикрываясь заранее утверждённым планом. Вообще, русская армия была готова для решительного наступления по всему фронту, при условии равных усилий союзников. Французские дивизии были перемолоты под Верденом, но и после этого при достойном участии англичан можно было организовать стратегическое наступление: ведь германские войска были тоже ослаблены более чем серьёзно. План Алексеева предполагал наступление всеми фронтами, но опытные Эверт и Куропаткин возражали, приводя стратегические аргументы (немцы перебросят с Запада свои дивизии, а резервов нет, союзники же ненадёжны). Алексеев, убеждённый представителями британского командования в мощном кулаке на западе (численно это было так, обещали даже бестолковые танки) подготовил план общего наступления, впоследствии, когда Николай заподозрил подлог, наступательная операция фронтов Эверта и Куропаткина была перенесена на более поздний срок (Николай англичанам никогда не доверял, в отличие, кстати, от французов) и впоследствии окончательно свёрнута. Брусилов же, отказавшись, по сути, исполнять приказ Верховного командования, привёл армию к колоссальным жертвам. Его одновременный прорыв мог действительно иметь меньшие удельные потери при всестороннем наступлении, от которого к началу его одиночной операции уже отказались. Успех был ограниченным и дался тяжёлой ценой, но ограниченный Брусилов зря всю жизнь сетовал на соседей-генералов и царя: его накануне честно предупредили, но он упрямо попёр на рожон. Предупреждали его умерить пыл неоднократно и в процессе развития событий.
За пиррову победу Николай Брусилову отказал в Георгии II степени, пойдя наперекор всем мнениям и представлениям, впрочем, Брусилов утешился георгиевским оружием, что, конечно, повергло его в обиду до конца дней. Он считал, что одержал самую блестящую победу во всей войне, так и не поняв сути той войны, где генералы не решали ничего - даже сделав революцию и повернув оружие против своей страны. Николай понимал, что тех же результатов (имитация) можно было добиться совершенно другой ценой, но явных приказов отдавать не мог по политическим причинам: у него на обеих руках висели английские атташе-контролёры. Отличники БиПП Эверт и Куропаткин (бывший военный министр, большую Политику понимал без лишних слов) саботировали план Ставки изо всех сил[4], отвлекающими манёврами заставляя противника удерживать против себя войска, таким образом, почти без боёв помогли и союзникам на западе, ограниченно, конечно, - ни в коем случае не ведя масштабных наступательных операций. Николай о саботаже знал и вовсю потакал, принимая негодование союзников на себя. Остаётся, впрочем, вопрос относительно чисто военной квалификации Эверта и Куропаткина, но он вторичен. Создаётся впечатление, что, как и Голицына в премьерах, Николай держал обоих генералов командующими фронтов именно по причине их ничтожности как специалистов. Такие профессионально несамостоятельные фигуры в 1916 были необходимы с политической точки зрения, когда война перешла в фазу откровенной профанации и саботажа, а внутрисоюзный конфликт разросся до масштабов конфликта военных блоков. Ставя слабые фигуры на доску, Николай оставлял в своих руках всю полноту власти в критический год подготовки решающего наступления 1917 года, когда Россия одна, без помощи союзников, смогла бы решить дело и перераспределить баланс сил в свою пользу в послевоенном мире.
Брусиловское полугодовое самоистребление сослужило службу не просто плохую, а – катастрофическую. Армия продемонстрировала способность побеждать несмотря ни на что, не считаясь с жертвами. Союзники убедились в том, что даже если в таких удручающих условиях один-единственный фронт при скромной подготовке может одерживать решающие победы[5], то для них дело плохо. Ровно через год, когда русская армия была готова к тотальному и окончательному прорыву даже без помощи союзников, эту готовность замаскировать Николаю не удалось никакими утверждениями Бьюкинену о том, что он собирается только освободить Польшу, а в Германию не пойдёт. Это после брусиловской-то авантюры, имея кратно лучшую армию – и не пойдёт?
[1] Александр в Вене заявил что-то вроде: "Я завоевал Польшу, и у меня есть 800 тысяч солдат, чтобы это защитить". Перед вторжением Наполеона у него имелось тысяч 250 - 300, в 1813 - 14 году - 400, следовательно, основные силы он тренировал для переговоров.
[2] Интересно, что в России "голод" привёл к денационализации военной промышленности, а в Великобритании - к национализации.
[3] Такие акции по истреблению высокомотивированной молодёжи проводили все, начали немцы в битве под Лангемарком, послав в ноябре 1914 своих студентов и рабочих на английские пулемёты. Патриотов опасно держать внутри страны, особенно военной порой, они могут по щелчку перестроиться в антиправительственную колонну.
[4] Планы Ставки сразу копировались союзникам, они составлялись так, чтобы последним было формально не к чему придраться. Именно поэтому было так важно понимание между Верховным и генералами поверх официальных распоряжений. Ярость союзных мемуаристов в отношении Эверта и Куропаткина вполне предсказуема. Их называли бездарными командующими, а люди просто путали следы в фиктивной войне, как могли.
[5] По сути, выбили из войны Австрию. После брусиловщины та перестала быть вполне независимой державой.
Свидетельство о публикации №219081800750