Свет Сунната

Я не был на его похоронах, да и сообщение о его смерти ко мне запоздало. Ещё и поэтому не налегает рука писать о нём в прошедшем времени. Для меня Суннат Ахмедов по-прежнему живой. Подспудно присутствует в моей жизни, возникает - пунктиром - своим голосом, интонацией, своим нерасхожим обликом. Что касается облика, то из нас двоих я, наверное, даже в большей степени узбек, чем Суннат. Он ладный, компактный - никогда не наблюдал его за восточным чревоугодием, - весь - удивительно светлый. Свет этот, эта просветлённость, кажется, идут даже не от проседи, не от общего окраса, а изнутри. Невысокий, спокойный и рассудительный, он напоминает мне скорее суфия. Есть люди, сквозь природные, национальные черты которых со временем, с годами, всё явственнее, заглавнее проступают черты и особенности благоприобретаемые - жизнью. Что касается Сунната, то родовым, заглавным определением его я бы поставил: и н т е л л и г е н т.
Вышедший из недр своего народа, изведавший немало жизненных путей, в числе которых была и журналистика, и военная служба, он сумел постепенно выпестовать, вылепить, если хотите – выковать, хотя этот громкий глагол трудноприложим к его застенчивому, мягкому лику, это главное свойство, роднящее и облагораживающее людей любых национальностей, – интеллигентность.
Подлинно узбекский интеллигент.
Я думаю, что даже определение «узбекский» здесь можно свободно опускать. Интеллигенты, «пролетарии умственного труда» - по-настоящему интернациональная «порода» порядочных и умных людей (которым тоже давно пора в современном мире объединяться).
Знаете, куда он повёл меня в первый же мой приезд в Ташкент?
Не в издательство и даже не в чайхану, это было, неоднократно, потом.
В знаменитую Ташкентскую картинную галерею, у истоков которой стоял когда-то «инфант-террибль» Российского царского двора великий князь Николай Константинович Романов.
В общем-то, вполне логично, что с течением лет - и на десятилетия - Суннат Ахмедов пришёл к главному в своей жизни призванию (не хочу говорить «должности») - возглавлять издательство «Маънавият».
Насколько я понимаю - «Просвещение». Свет. Просветитель. Способный просветительствовать без навязчивого назидания и назидательности. Вполне сообразно выпестованному себе нелегкому, но столь необходимому – и для твоего же народа – дару: интеллигентности.
Когда бывал в Москве, где нас и познакомил с ним много лет назад в ходе Московской международной книжной ярмарки один мой давний прекрасный товарищ, он делил время между книгами, книжными магазинами и – «Детским миром».
Дай Бог каждому внуку на свете иметь такого деда.
Я уже не говорю о детях.
Однажды пересекались во Франкфурте-на-Майне, тоже во время международной книжной ярмарки. Он приехал ко мне в гостиницу с традиционным для любого командированного в Ташкент (и едущего оттуда) дырчатым фанерным ящичком, из которого, прямо из фанерных ноздрей, на весь номер сразу полыхнул изумительный фруктовый аромат.
- Из моего сада - любовно произнёс, передавая рундучок, Суннат. И строго добавил:
– Сейчас не открывай. Откроешь в Москве, с внуками.
Это же надо: тащить фанерный рундучок за тридевять земель, небес: из Ташкента в сердце Европы, во Франкфурт, чтобы потом он проделал обратный немалый путь, тоже к Азии, – через Москву!
Кстати, когда открыл этот ящичек дома, на Арбате, посреди каменно-бетонной Москвы, он у моих внучат имел самый сокрушительный и жизнерадостный спрос, наибольший из всех франкфуртских гостинцев.

…Мы с ним так хотели отметить его семидесятилетие!.. Рождённый зимою, он переносил торжество на самое благословенное узбекское время - на весну…
Горько: не успели…
Его не забыть. Умного, не по-директорски застенчивого и немногословного… А у меня осталась ещё и вполне вещественная память о нём. Передо мною сейчас лежат книги, которые он привозил ко мне в Москву. Прекрасные альбомы-фолианты о природе его любимого райского Узбекистана, различных его областей и провинций. На трёх мировых языках и – изданные на мировом же уровне.
Свой «Маънавият» Суннат Ахмедов умудрялся не ронять даже в самые трудные для республики годы. Я люблю на досуге путешествовать по этим красочным страницам и потрясающим местам.
Вещественное и духовное… В заветном местечке лежат у меня и «Хазарские сны». На узбекском языке. Самая, пожалуй, сложная и даже спорная моя книга, изданная несколько лет назад всё тем же Суннатом и всё тем же «Маънавиятом», перед которым я тоже в долгу. И – быстро, говорят, разошедшаяся, двухтысячным, редким сегодня тиражом, - это уже подарок мне от читающего Ташкента и ташкентцев.
От Ташкента, в котором ещё в начале восьмидесятых прошлого столетия выходила, на узбекском, и первая моя повесть, «Интернат». К слову, то был и первый её перевод с русского, это после она уже зашагала по многим городам и странам.
Земной поклон, мой Суннат!..
Аромат твоего плодоносного сада, твоего личного благоухающего маънавията всё ещё витает у меня на московском Арбате.
И – благодарный привет, «салам» Ташкенту.