Жизнь прожить Глава 5

          Уже к вечеру о произошедшем в доме Маргариты Старостиной, Старостихи – по-деревенскому, совсем недавно оставившей земную юдоль, в Омутах знал каждый. Ещё бы! Такое событие! Просто из ряда вон... Перебирали, перевирали, как кому Бог на душу положит. А точнее, на язык – тут уж по степени окраски отношения как к самой Старостихе, упокой Господь её душу, так и к её приёмной дочери, неведомо откуда взявшейся, но почему-то оставшейся здесь жить. Те, кто поближе, кто пусть изредка, но считался вхожим в дом и был более-менее дружен с Марго, сочувствовали, сопереживали, но, руку на сердце, таких было гораздо меньше, чем откровенно, пусть и за спиной, злословящих и напускавших «тумана» собственной осведомлённости при полном отсутствии оной.

          Вообще, человеческое сообщество (любое) состоит, или делится, как бы на три условных категории: тех, кому до всего есть дело – первая и основная, так сказать. Отличительной чертой данной категории является то, что каждый (!) из в неё входящих считает себя истиной в последней инстанции, правым в любом совершённым деянии, слове, поступке, оправдывая даже то, чему вообще не может быть оправдания, отказывая при этом всем остальным и в ничтожной крохе разума и понимания. Именно они формируют так называемое общественное мнение, подавляя окружающих авторитарностью высказываний, организовывая всевозможного рода бойкоты для посмевших не согласиться с ними, возражать.

          Ко второй можно отнести тех, кому кроме своих проблем и проблем своей семьи, родни, мало что интересно – уж, конечно же, их меньше всего интересует мнение первых! Это такие как бы «бобры», или «кроты», живущие обособленно в собственных норках-хатках, не выпуская за пределы дозволенного даже минимума реальной информации о всём, что происходит внутри; и, наконец, третья категория людей, которых с полным на то основанием можно обозвать «пофигистами», поскольку они живут нараспашку, с раскрытыми настежь дверями и окнами, выставляющими на всеобщее обсуждение всё, что только можно и нельзя, у которых, как говорят в народе, вода в одном месте не задержится. Последние не так безобидны, как может показаться при первом поверхностном знакомстве. Да, они гостеприимны: «что в печи, всё на стол мечи!» Да, вот только в их печи чаще всего окромя картох и не бывает ничего… Да, они откровенны – и надо бы промолчать, но вот никак… не получается… Боже избави вас поделиться с кем-то из них чем-то таким, что тревожит, если, конечно, нет цели поставить в известность всех и каждого о том или ином событии в вашей жизни. Для этой категории людей предательство вовсе не порок! Словно инфекция, озвученная проблема коснётся каждого, влетит в уши тем, кто захотел почему-либо их выслушать, да и не захотел тоже…

          Но все три объединяет между собой чья-то негласная установка: будь, как все! Не смей высовываться, выделяться из общей массы толпы, иначе пеняй на себя… Когда она возникла сказать, или даже просто предположить, невозможно, но вот когда прекратит своё существование и безапелляционное влияние на отдельно взятого индивидуума – легко! Только с полным исчезновением человеческой природы вообще! Иными словами – никогда. Время от времени кто-то по исключительной гениальности, либо, что гораздо чаще, по наивной глупости, рискует (дерзает) шагнуть за строгие рамки дозволенного, становясь на какое-то время как бы лидером, пытающимся повлиять на общественное мнение и, бывает, его даже слушают. За ним даже следуют куда-то слепо и бездумно, не вникая и не стремясь понять, ибо толпа слепа и лишена собственного разума… Но её настроение – флюгер: куда ветер подует… Сегодня она несёт вас на руках под ласкающие слух вопли: виват! Многие лета! Но, кто может поручиться, что так будет всегда или хотя бы долго? Только глупец… И в архивах Истории имеется множество убедительных тому подтверждений.

          Однако, помимо перечисленных выше, толпа обладает ещё одной странной (странной ли?) особенностью: она сама время от времени способна выдумать себе очередную жертву и, в зависимости от настроения, то возводит её на трон обожания, то, наоборот, низводит, опять же по собственному усмотрению и абсолютно ни за что, до положения изгоя, относясь в точном соответствии с реакцией самой «жертвы» на вдруг возникшую вокруг неё «мышиную возню».

          Есть, несомненно, ещё и другие категории или подвиды первых трёх, но о них речь пойдёт в другом месте и в другое время. Хотя, в качестве намёка: за спинами первой группы обязательно скрываются так называемые «серые кардиналы», незримо направляющие травлю неугодных в нужное для них русло. Действуя аккуратно - тут все средства хороши - они подкармливают лидеров всевозможными подачками по степени заинтересованности в них и степени влияния на так называемое «общественное мнение» последних: одним достаточно куска пожирнее, другим - более доходного места... но, повторюсь, это отдельный разговор.

         Маргарита Петровна Старостина и была для массы жителей Омутов именно таким человеком. Посудите сами: дочь простых работяг, честно трудившихся на полях тогдашнего колхоза «Светлый Путь», вдруг одна изо всех выпускников их десятилетки поступила в медицинский институт и не где-нибудь на периферии, а в самой Москве! Закончила его с «красным» дипломом и вернулась сюда, в заштатный городишко… Ну, что это если не верх глупости? Это она-то, да с её-то возможностями… Нет, тут, без сомнения, явное что-то не то… Где-то в чём-то она либо проштрафилась, причём знатно, либо что-то ещё… А что ещё-то, если не любовь? Любовь, конечно! И понеслось-поехало… Под кого её только не «подкладывали» досужие языки, с кем только не вплетали в сюжеты несуществующих романов. Знала ли про это Марго? Безусловно, а как могло быть иначе, коль продолжала жить здесь же, в Омутах, в родительском доме, покоя старость отца с матерью, очень редко оставаясь на ночь в городской квартире, которую получила как молодой перспективный специалист? Но семья Старостиных, и сама Марго и её старики, относилась именно к тем людям, которым нет дела до того, из чего соседи варят щи, но и в свои кастрюли не позволяли совать досужие носы, не делясь ни с кем даже ароматом тех самых щей. Жили себе и жили. Смотрели на мир прямо и в упор, что, опять же, весьма и весьма раздражало многих... Не могло не раздражать.

          Разговоры то разгорались, то затухали, то вспыхивали вновь, при этом все мило улыбались при встрече, здоровались и непременно обращались за врачебной помощью – ну, а как же иначе-то? Почему бы и нет? Своя докторша! И Марго помогала по мере своих возможностей, не беря за свои услуги даже символической платы, дабы не подпитывать опрометчивым действом и без того не затухающего окончательно костерка вокруг своего имени. И вдруг, будучи уже на пенсии, она вновь «отколола» номер, заставив (разворошив) успокоившееся было «болото» сплетен заколыхаться вкруг себя разбегающимися по округе кругами молвы: привезла в дом никому доселе неизвестную молоденькую девчонку да ещё и с грудным дитём на руках… Кто такая? Почему? И опять пошло-поехало…

          - А! – поджимали осуждающе губы одни – Помните, мы вам говорили, что она была любовницей «самого»? А вы не верили… Ни за что, ни про что из Москвы-то нашу умницу-разумницу не вышвырнули бы… Уж это дело известное…

          - Ну, не знаем… - мялись другие – Больно девка молода для того, чтобы быть её дочерью…

          - Так то не дочь, внучка уже! И тоже, по всему видать, вся в бабку свою пошла, такая же гулёна… Нагуляла дитя-то, в подоле принесла! Ой, как есть в ихнюю породу пошла, в семёновскую! (Семёнова – девичья фамилия матери Маргариты) Мне ещё бабка моя, покойница, рассказывала про то, что вытворяла та по молодости, чем окрутила Петра-то Старостина. Так что удивляться нечему: без дыма огня не бывает. От осинки не родятся апельсинки…

          - Да, ну… как-то сомнительно… - не вдруг соглашались третьи – Тут что-нибудь другое есть! Может, просто пожалела девчушку Марго…

          - А то как же! Она пожалеет, ждите, дожидайтеся… Что-то меня она не пожалела, когда я к ней пришла. Уж как болел живот в тот раз, как болел… Думала, конец мой настал. А она? Вызывайте «Скорую», говорит. Да, ну… Пожалеет такая, как же…

          И опять из дома Старостиных ни словечка информации – словно им и дела нет до вспыхнувшего со страшной силой общественного интереса, словно так оно и быть должно…

          Другим объектом «перемывания косточек» для омутчан был Игнат Переверзев. Тот самый дед Игнат, которому вчера бандит проломил голову. Это сегодня он никому ненужный шаркающий круглый год обутыми в дешёвые войлочные ботинки ногами… А по молодости-то был тем ещё присухой, да ходоком! Приехал он в Омуты по распределению после окончания сельскохозяйственно академии на должность агронома. Красавец, чуб волной, рост, стать – картинка да и только! А уж балагур, а уж весельчак какой - не чета местным-то «валенкам да тюфякам», не умеющим и слова правильно сказать. Ой, сколь слёз-то по нему было пролито в девичьи подушки по ночам, сколь желаний загадано… С кем он только не встречал рассветы, чего только не обещал жаркими губами да прямо в нежное ушко очередной своей пассии… А так ни на одной из них и не женился! Сам присох намертво к старостихинской Марго… Ходил за ней, как телок губошлёпый на верёвочке. А той и дела мало – гордячка, хоть бы глазом повела, хоть словом обнадёжила. Всё принимала как должное, а потом и вовсе - взяла да и замуж вышла за чужака... Неначе, в роду имелись те, кто знали… Даже прошёл слух, будто двоюродная бабка Петра, отца Маргоши, что-то такое умела, не зря же именно по ней он и назвал свою единственную дочь-то. Сказывали также, будто в их роду так было и прописано: выживет лишь один младенец, сколь бы не пробовали родить…

          Чушь несусветная? А не скажите… Это то, что зачастую и составляет так называемой «общественное мнение»и прилипает намертво! И чем глупее, чем абсурднее сплётка-сплетня, тем легче в неё верят, даже поначалу отмахнувшись, как от надоедливой мухи, тем дольше она живёт… Даже вслух не соглашаясь, у любого, к кому она прикоснулась, что-то такое в душе остаётся… Некий такой червячок сомнения – а вдруг? Люди-то зря не скажут… люди-то всё-ё знают! Противостоять, опровергать нелепые домыслы – себе дороже. Да, в глаза станут кивать головой, якобы соглашаясь с приведёнными доводами и доказательствами, а за спиной… В реальности своими оправданиями вы только ещё больше разожжёте костёр нездорового к вам интереса! А потому лучше промолчать – для здоровья полезнее.

          Внесла свою лепту в мифологию семьи Старостиных и Антонина, по велению судьбы оказавшаяся под «крылом» Маргариты. Наверное, не случайно и она была человеком той же эмоциональной настроенности, что и сама Марго: совсем не болтливая, серьёзная, строго поведения, не допускавшая и намёков на фривольность со стороны кого бы то ни было и, вместе с тем, уважительная, не позволяющая себе впутываться в какие-то свары и вульгарные перебранки.

          - Себе на уме девочка! – сделали вывод омутовцы – Но, как известно, в тихом омуте черти водятся! Поживём-увидим…

          Однако, как ни странно, сына Антонины, Тимошку, любили все! Да и как его было не полюбить? Вечно хохочущий, никогда ни слёз, ни капризов, приветливый, общительный, он невольно заставлял своим присутствием улыбнуться даже хмурый осенний небосвод, а не только людей! Но ведь вот же, даже он почему-то не вернулся в дом старостихи из армии, предпочёл остаться где-то там, на чужбине... Почему?! Чем не темка для обсуждения? А тут ещё и вчерашнее событие… Связь с бандитами… Ох, не спроста оно, ох не спроста… И вновь, уже в который раз «тёмное» прошлое Марго взбулгачило Омуты… Но на этот раз уже почти никто не сомневался в том, что Тоня - дочь пропавшей без вести дочери Марго, якобы спутавшейся с главарём преступной группировки, да так и сгинувшей не известно где и неизвестно как! Хорошо, что хоть успела свою дочь направить к матери... а, может, та и сама удрала, узнав адрес бабки...

          Утром, задолго до открытия, у дверей магазина уже толпилась определённая кучка людей, которым в самом срочном порядке, ну вот просто позарез, понадобились кому соль с сахаром, кому яйца, кому вермишель с мукой. В основном, это были серьёзных лет дамы, которые почему-то совсем не относили себя к «бабушкам», имея при этом даже не по одному внуку или внучке. Близость деревни к городу всё-таки накладывала некий лоск презентабельности на её жительниц, которые в силу известных обстоятельств (развал колхоза – прежде всего) весьма мало стали заниматься сельско-хозяйственными работами даже на собственных приусадебных делянках. У многих не желающих стареть старушек на руках имелся даже салонный маникюр, и почти у каждой заметно поредевшие волосы подвергались к Пасхе так называемой «химической» завивке и окрашиванию по большей части в каштановый цвет, старательно скрывавший на какое-то время фатально-неизбежную седину… Короче говоря, это был такой своеобразный бомонд, живший по давно установленным им же законам и правилам… Ну, за малым, так сказать, исключением.

          Долетела «горячая» новость и до Ивана, который в это утро тоже присутствовал здесь, расположившись чуть в стороне в одной из беседок так называемой «зоны отдыха» перед находящимся вблизи магазина небольшого мотеля под непритязательным названием «Уют», обещавшим всем пожелавшим остановиться в его номерах спокойный отдых и вкусную домашнюю еду. Пришедшую за десять минут до начала работы Ольгу, совсем не удивило наличие столького количества любопытствующих с утра пораньше, кроме, пожалуй, того, что здесь же находился и «предмет» её страстного обожания – молодой красавец лесничий, впрочем, уж его-то интерес, конечно же, был в чём-то совершенно ином… Ах, если бы она могла подслушать его мысли, которые вовсе не имели к ней никакого отношения… Нет, Иван, как и все эти досужие старухи, пришёл сюда именно для того, чтобы хоть что-то узнать о том, что произошло в доме Антонины после того, как она так стремительно убежала от него. Сильно ли пострадала, если пострадала, понравившаяся ему Русалочка-дикарка? Но ничего вразумительного с досужих языков не слетало и он пришёл к выводу, что никому и ничего не известно, а потому хотел было уже напрямую спросить у Ольги, как тут же увидал спешащую сюда саму Антонину и поспешил встать у неё на пути:

          - Тонь… - начал было говорить Иван, но она резко оборвала:

          - Всё потом! Леший, всё потом… Мне сейчас не до разговоров. Приходи к озеру часов в пять, думаю, что освобожусь к тому времени, там и поговорим… может быть… Прости… - и решительно прошла мимо, войдя в сразу же примолкший торговый зал.

          - О, сколько у нас сегодня покупателей! Всем доброе утро! - и скрылась в подсобке, сделав знак Ольге, чтобы та следовала за ней - Оль, прости, но придётся тебе тут пока самой – я с Никитой в город еду и когда вернусь точно сказать не могу. Потом дам тебе лишний выходной, договорились?

          - Выходной это хорошо, но… Тонь, с Богом! Ты держись там! К деду зайдёшь?

          - К деду? А что с ним? Где он? Я прождала его весь вечер, но он так и не заявился… Здорово ему досталось?

          - Я не врач… Но пришлось вызывать «Скорую» В больнице он, в городе…

          - Да?! – не смогла скрыть удивления Тоня, но тут же взяла себя в руки – Конечно, навещу! А как же? Ну, всё, я пошла – вон Никита уже приехал.

          - С Богом! – перекрестила её Ольга, и Тоня вышла на улицу.