Солдатские письма

                Солдатские письма

  Он появился в нашей студенческой комнате где-то на последних курсах. Высокий, белокурый, с приятными манерами, непринужденно влился в нашу весёлую девичью компанию. Как-то мы с девочками поехали за город, рвать первые подснежники, и Виктор, так его звали, с нами, вернее, с Томочкой. Они познакомились в поезде, возвращаясь из Юшалы, где у Томы мама жила в небольшой уютной квартирке. Я была в этой квартире, приезжала в гости к Томе, знакомилась с её старенькой мамой.
  Цвела черёмуха, была весна, и мы, молодые, весенние - казалось, вся жизнь впереди, только не видно было, какая она. Мы шли в лес, собирали цветы первые и бежал сок берёзовый, чей-то рукой небрежно забытый. Брали глину и мазали ей раны нанесённые рукой человеческой. А роща берёзовая, светлая, искрилась в солнечных лучах, и трава была зелёная-зелёная.
  Томочка выросла в этой Юшале, жила с мамой, старшие брат с сестрой уже в Тюмени, и имели свои семьи. И Виктор тоже жил в этом посёлке, со своей мамой, единственный сын.
  Он приходил к нам, в комнату, никого не выделяя, но видел только Томочку. Учился в училище кулинарном. Они ходили гулять вечерами по весенней Тюмени, когда воздух сгущался от диких яблонь цветущих по улице Республики.
  Это далёкое прошлое нахлынуло, вышло из тёмной обложки, скрывающей пачку писем, исписанных мелким квадратным подчерком.
  Солдатские письма – письма того далёкого Виктора Пулина к своей девушке, моей подружке – Тамаре. Когда её не стало, эти письма передал мне один из её сыновей – Дмитрий.
  И вот весна, опять сок берёзовый. Отцвела черёмуха,  снегом внезапным из тучки набежавшей посыпало. Будет ли тепло? Всю ночь дождь шумел за окном и кедры качались. То выглянет солнце, заливая светом асфальт мокрый и лужи с черемуховым цветом, то затянет край леса, и дождь упруго застучит по крыше.
….  Пришла внучка и стала печатать старые солдатские письма, которые писал когда-то молодой Виктор своей Томочке, моей юности подружке. Вот они.
  Странно, я никогда не читала этих солдатских писем, они лежали в этой тёмной обложке от общей тетради многие годы. И вот, когда уже дети  разъехались, а внучка старшая просматривала вуз для поступления – предложила я ей подработать, печатая эти письма.
  Встречаясь, мы много говорили с Томочкой о её неразделённой любви, об их отношениях, которые могли бы вылиться в семью молодую, но не случилось. Она рассказывала, как ехали они один раз в ту же Юшалу, тем же поездом, в одном вагоне. А милый её с женой, привёз из Абакана, где служил. Как сидел, склонив голову, так и просидел всю дорогу. И не смотрел на свою бывшую возлюбленную.  Томочка стояла недалеко от них, и, каково ей было? Она еще не была замужем, это потом случилось. 
  И летели письма солдатские исписанные мелким квадратным подчерком в Тюмень черёмуховую, улицу Республики, засыпанную яблоневым цветом, в эти милые переулки, набережную над рекой, где гуляли они с Томочкой. Летели с далёкого Абакана, тоскуя по милой.
  Сейчас, спустя годы, не могу изменить имя и фамилию этого юного солдата, такого открытого в своей любви. Пусть будет, как будет, мы тоже любили когда-то и нас любили. Не нашла в соцсетях автора этих писем. А Томочки нет уже, но есть письма ее, которые хранились в старой, забытой папке. Там жизнь, которая была после, после последней встречи Томы и Пулина в вагоне поезда, что шел на Юшалу. Жизнь под названием « Чужие письма».




Письмо второе
Томуля, милая моя,
Здравствуй, крошка.
  Привет тебе, звёздочка, из Абакана. Доехали мы чётко. Пил я четвертого, а пятого мая утром только сто грамм водки и больше ни капли, доехали нормально. Пишу я плохо – такие условия. Ты извини. Мы сейчас все в карантине. Идёт такая свистопляска – просто ужас. Одели нас в нижнее бельё и сверху хб и всё. Много держат на улице. Ветер десять метров в секунду. Очень холодно. Старики ходят в шинелях, а мы в гимнастёрках. Кормят немного лучше, чем в линейном отделении милиции,  три раза в день.
  Я так хочу получить от тебя хоть бы одно письмо. Я думаю, это будет начало. Никогда не забывай, что я люблю тебя, и не смотри ты на то, что я моложе тебя – всё это ерунда. И то, что я оставил тебя третьего вечером – ты не смотри на это. Я, несмотря на то, что ты мне сказала, всегда любил тебя и так же люблю сейчас. Пиши мне, я прошу тебя. Тома, пиши, пожалуйста.  Я думаю, что ты хотела, чтобы я забыл всё, что ты сказала третьего вечером, и я это сделал, всё это всё равно не имеет роли, я не изменил к тебе отношения. Милая моя, пиши. Нас через две минуты поведут рубать. Кончаю.
До свидания.
Виктор, целую здорово.


Письмо третье
Томуля, милая моя, родная,
  Здравствуй. Пишу тебе второе письмо. Жизнь у нас настала о’кей. Не то, что дома, никакого сравнения. Кормят три раза - в семь часов, в два тридцать и  в восемь. Ну, я тебе уже написал, что кормят лучше, чем в КПЗ.  Надеюсь нормально. Выдали нам формочку.
  Где давит, где жмёт. Всё выглядит смешно. Времени свободного около полутора-двух часов в сутки. Порядки как у Николая Первого. Кушать ходим строем, по команде. Спать тоже. Команда «отбой», и все как обезьяны прыгают на второй ярус, я тоже. Вчера ударился коленкой об неё здорово, но это ничего. Высыпаюсь нормально, хорошо.
   Просыпаюсь в четыре тридцать, засыпаю  в двенадцать. Умываться по команде, в туалет ходим тоже по команде. Ночью курить в курилке не дают. Раздеваемся за сорок пять секунд и больше. Ходим без погон, как штрафники. Их нам выдадут через два месяца. Как раз к присяге. На улице холодина и дует «хакасе» - это ветер такой в Хакасской автономной области. Занимаемся строевой подготовкой по плану. Сапоги сорок второй размер, а мне нужен сорок четвертый. Хожу в носочках вместо портянок. Стёр страшно ноги. Короче, привыкаю к солдатской жизни. Пока всё ещё это по сравнению с будущим – ерунда. Ещё придётся отмораживать руки и ноги, так что, жди калеку.
   Прослужили всего два дня, а нам показалось шесть. На улице холод, в казарме тоже, но «я терплю, песок глотаю». Заставляют дежурить, мыть пол, как последних техничек. Я один за пятнадцать минут мою пол площадью, как наш спортзал в школе. Пиши мне быстрее. У тебя ведь больше свободного времени. И не откладывай это. Я очень сильно жду твоих писем. Пиши, Томулька.
Крепко целую.
Твой генерал: Виктор.


Письмо четвертое
Тома, красотка моя, здравствуй!
  Первые два письма я написал тебе как бы с одышкой, после отчаянного бега, за несколько тысяч километров от Тюмени до Абакана. Сейчас я уже немного привык к армейской жизни и поэтому не торопясь, обстоятельно теперь, хочу написать о моей солдатской службе.
  Несчастный я, пропадаю в этом маленьком, захудалом городишке. Абакан с виду как будто бы неплохой городок. Единственный недостаток его это то, что население здесь составляют хакасы, тувинцы ...... Здесь, как и во всех обычных глухих городишках по улицам ездят автобусы, такси и другие машинки. Как нам сказали, Абакан – это город будущего. Сейчас в нём находится несколько заводиков, пединститут и несколько училищ.
  Наша дивизия, где мы находимся в данный момент, располагается в трехстах метрах от города. Она обнесена высоким, красивым бетонным забором. Обычно по вечерам, когда на ветвях моей души перестают щебетать птички, я и ещё несколько моих новых солдатских друзей, медленно взбираемся на самый пятый, последний этаж нашей казармы, и с тоской на сердце смотрим на тихую и спокойную жизнь городка. Издалека до нас доносятся чуть уловимые мелодии музыки. В эти счастливые минуты в памяти всплывают розовые воспоминания свободы. И видя этих маленьких, беззаботных людишек становится до слёз обидно, что из-за  какой-то мелочи, я имею в виду армию, мне пришлось уехать от тебя.
  Находясь вдали от тебя, моё милое создание, я всё глубже и глубже познаю, что такое разлука. Я здесь очень скучаю по тебе. Мне иногда кажется, что ты где-то совсем близко и, как только наступит вечер, я увижу тебя, и мы снова будем вместе, как тогда в пасху или другие дни, когда вместе нам было хорошо. Все те дни останутся навсегда в моей памяти, как самые лучшие, самые счастливые дни в моей жизни. И если даже (кто знает, что может случиться через два года) нам не придётся быть вместе, я не смогу забыть тебя. Ведь правда, что невозможно забыть девушку, которую любишь, которая была тебе самым близким человеком на всём земном шаре. Эта девушка – ты, Томуля. Милая, ты ведь знаешь, что я всегда любил, люблю и буду любить всю свою короткую жизнь, одну тебя, крошка.
  Человек, который любит тебя: Пулин Виктор Иванович.
До свидания, любимая.


Письмо пятое
Здравствуй? Тома.
  Я поставил после первого слова вопросительный знак, не зная, что будешь ты со мной здороваться или нет. Я в какой-то степени и виноват перед тобой. Например, нечаянное оброненное слово – муха, превращается в слона. А остальное было на глаз видно.
  Во-первых, не ночевал дома, во-вторых, в те дни сильно хотел спать. А домыслы моей бывшей хозяйки фантастические, я об этом тебе рассказывал. Мне, конечно, было очень стыдно за неё перед тобой. Спасибо  тебе, что ты не отправила первое письмо, спасибо. Прочитав твоё письмо, я сгорал от стыда, и благодарил тебя и Бога, что ты не отправила первое. Чувствую я, что если бы ты отправила его, я бы не знал куда бежать, в какой бархан зарываться. Извини, что плохо пишу, - стою на посту и писать неудобно. По местному времени сейчас 00:15 минут. По-вашему 22:15 минут. Стоять мне осталось один час сорок пять минут. И поэтому постараюсь за это время написать всё, что хотел сказать, прочитав твоё письмо.
  Я прекрасно знаю отношения моей хозяйки к тебе, и ты тоже знаешь об этом. Неужели ты не могла как-нибудь отвертеться от такой почётной миссии быть гостьей у меня на хате. Ты просишь меня, чтобы из двух адресатов, я выбрал один. Я не задумываясь ни на секунду, решил мгновенно, что я (если ты будешь писать мне) буду знать о тебе, так же как и ты обо мне. Конечно, я выбрал тебя, моя любимая. А обвинять меня в том, что я не люблю тебя – пустая трата слов. Самое последнее – это то, что ты ссылаешься на вечер третьего мая. Я просто обиделся на твои слова. Мне было так тогда тяжело, услышав всё это. Мне было тяжело расставаться с тобой вообще, хотя к этому ты готовила меня всегда. То к тебе сватаются, то предлагают замуж, почти каждый день. Ты думаешь, для меня это весёлые новости?
  Тома, милая моя, прости, что плохо пишу, очень холодно, и я дрожу, как дрожал зимой, ты ведь, наверное, помнишь. Скоро в моей солдатской жизни наступят поворотные дни. Во-первых, тридцатого мая в одиннадцать часов принимаю присягу. Первого июня переведут в часть. За время службы я прямо на глазах начинаю перевоспитываться, и если это будет продолжаться на протяжении всей службы, то армия сделает из меня настоящего советского Человека (который не врёт, ничего и никогда).
  В твоих письмах, я хочу узнать всё о тебе. Как ты одеваешься? Какую причёску носишь? Обесцвечивалась ли, обрезалась или нет? Всё, всё пиши. Понимаешь, мне всё время кажется, что я служу от Тюмени в двух-трёх километров. И всё жду и жду я встречи с тобой! Поэтому пиши, какая ты есть, чем занимаешься.
  Кончаю писать уже в постели. Я сплю у окна, а на улице горит искусственная «луна», и поэтому есть возможность писать письма, тебе моя любимая, когда уже все спят. Уже четыре часа тридцать две минуты. За день я сильно устал, поэтому спать хочу, как барсук. Подъём в шесть. Скоро вставать. Спокойной ночи.
Любимая спи, спи, спи.
Виктор Иваныч.


Письмо шестое
Привет из Абакана! Здравствуй, моя любимая, Томулечка!
  Во-первых, поздравляю тебя, моя красотка, с тем, что из-за нескольких движений кадров и.т. р. , ты «выросла». Представь, мысленно, что я жму тебе руку. А с тем, что ты Тома не будешь ездить в командировки я вполне согласен, а главное, я спокоен за тебя. Когда получил твоё письмо, сильно обрадовался, но открывать его боялся. Думал: опять ворчуньюшка, распекаешь меня. Но прочитал твоё письмо, и на душе стало отлично. Спасибо, тебе милая моя красотка, за это доброе письмо. В нём, Томуля, ты задала несколько вопросов, поэтому отвечу на них и опишу свою жизнь подробнее. Учить тебя Тома плавать кому-либо, я категорически запрещаю.  Шубу я тебе куплю тоже сам. Всё это сделаю я через два года, если с тобой ничего не случится, в плане личной жизни имею я ввиду.
  Люблю я тебя, Тома, люблю. И сильно, и очень, и больше того, но что поделаешь, когда ты для меня сейчас недосягаема. Поэтому стоит только рассчитывать на твою любовь и верность. Ты много раз, Тома, говорила мне, что не любишь ждать что-то или кого-то. Но я пока уверен, что ко мне это не относится. Я верю тебе, Тома. Я люблю тебя. Ты у меня самая близкая, самая, что ни на есть, родная. Ты моя красотка, Томуля. Да и я тоже, ничего себе. Просто ты неправильно поняла меня. Одет я в китель и брюки по размеру, сапоги сорок пятого размера. В том, что сапоги чуть-чуть большеваты и на ногах мозоли – всё это ерунда, лишь бы получать от тебя, милая, теплые письма, и знать, что ты меня любишь. Кроме этого мне больше ничего не надо.
  Лысую мордочку постараюсь вернуть тебе скоро на фотобумаге, а живьём только через два года, не считая отпуска. Если буду в отпуске, мы непременно будем рядом, и проведём его вместе. Дни эти для нас будут казаться ужасно короткими. Тома, ты просишь меня писать чаще. Делаю я это, как только дают нам десять-пятнадцать минут свободного времени. Я всегда думаю о тебе. Лёва, которого ты мне подарила, находится постоянно при мне. Сидит и мирно отдыхает в пилотке. Без пилотки мне никуда нельзя ходить, и находиться она должна всегда при мне, поэтому память о тебе всегда в моём сердце.
  Спрашиваешь, почему меня волнует то, что ночью не разрешают курить? Просто я не привык к таким местам, где полностью отсутствует свобода и демократия. Но сейчас все образовалось. Я, и ещё два моих друга – индивидуумы, курим лёжа в постелях.
   Том, ты спрашиваешь про блок? Я могу только горестно хмыкнуть, к моему большому сожалению, он кончился ещё шестого утром. Меня заинтересовало твоё непонимание расположения наших армейских коек. Я просто удивляюсь твоему непониманию. Койки у нас расположены точно так же, как в общежитии. По сравнению с первой неделей, жить стало гораздо легче. Занимаемся мы пока в основном строительством нового и разрушением старого. Ты знаешь, Томуля, наша дивизия, скорее всего, смахивает на общину с внутренним хозяйством. Всё здесь делается солдатами, исключительно всё. На стройках работают солдаты, в столовой варят солдаты, охраняют ночью сон других солдат – солдаты. Солдаты, солдаты, солдаты на погонах буквы СА (Советская армия). Погоны чёрные, красные. У меня – красные. На пилотке маленькая, красная звёздочка. Вот и всё. Теперь я солдат, солдат которого ты любишь.
До свидания, моя милая.
Виктор.


Письмо седьмое
Томуля, смазливенькая моя, здравствуй!
  Получил твоё письмо из Свердловска, на двух телеграммах, с опозданием на два дня, так как ездил с группой солдат на полигон. Вели мы там строительства, для развёртки местного населения для учебной тревоги, а впоследствии и на случай войны. Работы хватает по горлышко. Работаем до одиннадцати, двенадцати, а иногда и до двух часов ночи. Иногда остаемся некормлеными.
  Жизнь у нас идёт хорошо, как у «забайкальских комсомольцев». В общем, жизнь собачья. Но мне всё это нравится. Всё это закаляет меня, хотя почва была подготовлена на гражданке. Ведь ты сама знаешь, любимая, что на гражданке я бичевал и гастролировал, привык жить в неприхотливых условиях. Поэтому на всё это я не смотрю с широко открытыми от удивления глазами. Жизнь такая мне знакома.
  Единственная загвоздка состоит в том, что у нас царствует железная дисциплина и расслабиться или отдохнуть никак нельзя. Ты же знаешь, как живут геологи, у которых кончились продукты, которые потерялись. У нас бывают такие приключения: вывезут в поле на какой-нибудь объект часов в одиннадцать утра, а к вечеру забывают послать за нами машину, а до казармы шестьдесят-семьдесят километров. Вот и живём как геологи. Еды тоже нет никакой. И кто знает, когда за нами приедут, привезут ли еды – сам чёрт не ведает.
  Многих ребят наших увозят жить в Монголию. Меня, как индивидуума, я думаю, оставят здесь в Абакане, но слишком не уверен. Поэтому пока не пиши, может измениться адрес.
До свидания, моя любимая. Крепко целую твои невидимые губы.
Жди моего письма. Виктор.


Письмо восьмое
Здравствуй, Тома!
  Здравствуй, моя любимая, милая девчушка! Вот и настало время, когда можно написать письмо  своей чебурашке (тебе значит). Со мной всё в порядке. В жизни происходит большие перемены. Теперь меня можно садить на губу, так как я превратился из молодого бойца в просто бойца, сделав всего лишь то, что принял присягу.
  Денёк выдался не очень-то хороший, но сильного ветра не было. Весь этот акт был торжественным, а день – праздничным. По счастливой случайности меня оставили в городе Абакане, за что каждую ночь я благодарю Бога. Монголия меня никогда не привлекала, не потому что военная часть находится от границы, как Тугулым от Юшалы. Меня она отталкивает своим климатом.
   Скучаю по тебе только ночью, днём не дают начальство и прочие организации. Не видя тебя, такой красивой и чудесной, я не могу наговорить тебе сопку комплиментов. А увидеть тебя я хотел бы,  и даже очень. Хотя бы на фотобумаге, сделать это можешь только ты. Ты у меня, Томуля, молодец. Хорошо, что ты не просиживаешь в ресторане дни и ночи, занимаешься зарядкой сама, нас заниматься зарядкой заставляют в шесть десять утра в любую погоду, и, вдобавок кросс один километр. Не только ты, Томуля, можешь хвастаться – я тоже умею.
  1. Бросил курить. 2. За целый, целый месяц выпил сто десять грамм экстры. 3. Физически стал более крепким.
До свидания, моя красотка. Пиши быстрей (конверт Авиа) я очень жду.
Пиши быстрей, Томуля.
Я так хочу.


Письмо девятое
Тома, здравствуй!
  Крепко целую тебя наугад. Это я, Пулин. Самое первое это то, что я прошу объяснения на вопрос: «почему от тебя так долго нет никаких вестей». Я уже заждался от тебя чего-нибудь получить. И странно получается. Ты пишешь, что подробно опишу поездку в Свердловск. Я уже об этом не слышу ни слова. Может то письмо потерялось в дороге?
  В предыдущем письме я написал, что у меня изменился адрес. Сейчас я живу в Нитрогене. Нитроген – это особая часть войск, комбинированная, занимает главное положение над остальными. Мой адрес: Красноярский край, г.Абакан – 14, в/ч 48256 «А», Пулину В.И.
  Сейчас настала такая заваруха. Жизня настала тяжёлая. Не знаешь, в какой угол приткнуться и переспать минут десять-пятнадцать. Писем от тебя нет. От этого ещё становится тоскливей. Весь мой боевой дух спал до нуля. Я же тебе в каждом письме пишу и напоминаю: пиши быстрей.
  Получил я всего четыре письма. Одно из Свердловска, остальные из Тюмени. Не считая тех, что пишет мать. Напиши, получила ли ты письмо предыдущее, где я указал свой новый адрес? Том, если ты уезжаешь в командировку, извещай меня. А то я думаю, что ты мне нарочно не пишешь.
  Обиделся, короче, я на тебя, за то, что нет писем. Пиши скорей и я тебе всё прощу. У меня ведь мягкая душа. Тома, я прошу тебя: письма отправлять в конвертах авиа и присылать мне в письмах по одному конверту.
  Пиши быстрей, чтобы я простил тебя.
Виктор Иваныч.


Письмо десятое
Здравствуй, Томик!
  Мне непонятно твоё молчание. Неужели на тебя действует весна. На тебя я очень обижен. Напиши всё как есть. Напиши всё, без утайки. Я очень жду твоё письмо. Если продолжить молчать, я очень скоро, максимум две недели, разберусь, в чём дело. Хотя мне очень трудно, не только от того, что нет твоих писем, но и от разных других факторов, хотя у меня мало возможности писать тебе (время и усталость), я всё, же выкроил время написать тебе это письмо.
  О себе писать ничего не буду.  Сообщаю в третий раз свой новый адрес. Красноярский край, г.Абакан – 14, в/ч 48256 «А», Пулину Виктору. Если ты не напишешь даже четырех слов, я откинусь. После ты поймешь, что такое Нитроген и кто такой Пулин.
  Может ты обиделась на меня за что-то – пиши. Буду исправляться. Не к лицу тебе, милая моя, не писать мне, стройному тунеядцу.
  На этом кончаю. Думаю, ты поняла мою просьбу и надеюсь, выполнишь её.
Рядовой Пулин.


Письмо одиннадцатое
Томурка, кошечка моя, здравствуй!!!
  Мне, всё-таки, хочется узнать, почему ты не пишешь. Ведь я так люблю тебя. Я уже смирился с мыслью, что временно не увижу тебя. Осталось быть счастливым, только получая от тебя письма. А я, видимо, несчастливый, раз ты так делаешь.
  С уже маленькой надеждой на твой ответ сообщаю свой новый адрес: 662 614 Красноярский край, г.Абакан – 14, в/ч 48256 «А».
Хакас Пулин.


Письмо двенадцатое
Тома, здравствуй!
  Наконец-то я узнал, что ты жива. Спасибо тебе за это - большое. Если ты была жива, то почему так долго молчала?  (объяснить подробно).
  Я опять, конечно, за своё. Три или больше недель не получать от тебя писем это большая борзость. И не оправдывайся тем, что это я заставлял молчать тебя, это неправда. Разрешил я тебе это на три дня, а ты решила растянуть этот срок на три недели. Нехорошо так делать, милая моя голубка, нехорошо. Плохо видимо ты знаешь, о чём у меня сейчас думы и мысли.
  Я всё время думаю о тебе, что с тобой? Не случилось ли чего, не заболела ли ты. О службе много думать не приходится, она итак уже сидит у меня в мозгах костей. Писать тебе часто не успеваю. Попал в отряд «чернорубашечников». Работаю с восьми вечера до десяти  утра, остальное время сплю, ем и всё. Теперь же, после такого твоего фокуса, решил твёрдо и бесповоротно отрывать время от сна и писать тебе.
  Получать же от тебя письма каждый  день (или на случай войны через день) – великое счастье для меня. А мои комплименты для тебя любовь и верность, поверь мне, всегда. А то, что тебе кажется «сушчая» ерунда. На тебя я сержусь, хотя и меньше, но сержусь. В своём следующем письме, я хотел просто попросить хотя бы твой автограф, узнать, жива ты или нет. Но вот пришло твоё письмо, и я от радости забалдел. Ребята спрашивают у меня -  где это ты успел поддать. Я так ждал его, так ждал.
  Если ты не против, то, можешь посмотреть на меня, человека, который не несёт, а тащит службу. Да, тащить её, матушку, ещё долго. Могу выслать фотки. Я ещё раз прошу, вышли мне свою. Хотя, закрывая глаза, я вижу твой образ и облик, мне этого мало.
На этом кончаю. До свидания.
  P.S. Ещё раз спасибо за письмо и если бы я мог сделать это, в ход пошёл бы мой широкий, мягкий, весёлый и ласковый солдатский ремешок, со звёздочкой на медной бляхе.
Рядовой Пулин.


Письмо тринадцатое
Томулечка, здравствуй.
  Ты не представляешь, как я рад, что письма от тебя будут приходить каждый день. Это очень здорово. Хорошо получать каждый день письма, да еще от тебя, от девчёночки, которую люблю.
  Ты пишешь, что боишься не выдержать и умереть от тоски. Тогда лучше умри от тоски, но не предавай меня. Я знаю, как это делается на гражданке. Ты пишешь, что любишь меня, и я был бы счастлив, если бы это продолжалось всегда, всю жизнь, а не несколько месяцев как у других. Ты иногда спрашиваешь, ну зачем мучиться, а вдруг два года жизни пропадут зря.
  Спрашиваешь себя, ответ же получишь от меня. Я скажу определенно – мучайся. Кому–кому, а мне-то уже известно, что через два года ты будешь нужна мне, и мой совет тебе: « жди меня, и я вернусь, только очень жди», мучайся, но, жди. Муки твои не напрасны, я вернусь всего лишь через две зимы, через две весны, как только отбуду эту воинскую повинность, и буду твоим. Что говорит мама, конечно, как ты пишешь правильно – глупости. Получать письма нам можно пачками каждый божий день. Ну, а то, что брат двоюродный к жене не вернулся, это его дело, да еще смотря, какая жена. А я к тебе вернусь, это уже точно, ведь ты у меня самая, самая.
  Дело, видишь ли, в том, что я люблю тебя. И потому, даже если сильно захотеть, я не смогу никуда убежать от чувства любви к тебе и, естественно, от тебя. Ты притягиваешь меня, как это делает магнит с гвоздем. И притянут я, будь уверена, очень и очень четко. Разлюбить я тебя никогда не смогу, не в моих силах, и нечего ссылаться на время – оно ничего не покажет, с моей стороны это будет как сейчас. А сейчас я тебя люблю.
  Мой совет Томулька, спрячь всю соль в доме, чтобы мама не смогла подсыпать ее на ранки тебе, и все будет хорошо. Сейчас уже пять утра, спать не хочется, выспался днем. В девять часов увозят почту, и скоро отправлять тебе письмо – это уже закон. Каждый день в девять утра – письмо в почтовый ящик.
  О себе напишу в другой раз, но сразу скажу – жизнь здесь нельзя сказать несладкая – жизнь горькая, и легче становится  только от твоих писем. Сегодня вечером прийдет от тебя письмо, и я уже жду его. Жду, и надеюсь, что прочитав его, я узнаю еще раз, что ты меня любишь. Станет опять весело и радостно. В душе что-то перевернется и все будет отлично. Опять услышать твое здравствуй, и мысленно, или наяву увидеть тебя – это для меня счастье.
  На этом пока заканчиваю. Передай девчонкам привет от воина С.А (советского алкоголика) некоего Пулина Виктора.
  До свидания моя красотка. Целую тебя крепко – крепко.
Рядовой Пулин.


Письмо четырнадцатое.
Тома, это опять я, здравствуй!
  А где же ты? Письмо твое я сегодня не получил. Оно, наверное, задержалось в дороге, я так думаю. Ну, ничего, мы с тобой, я думаю, скоро встретимся. И, как всегда, в постели. Дело в том, что письма привозят нам в пять часов вечера. Как раз в это время просыпаюсь я, а ложусь в двенадцать часов дня. Ребята приносят твои письма в пять часов, будят меня. Выспавшись и отдохнув, сидя в постели, я узнаю о твоей жизни, и о том, как ты любишь меня. Твои теплые слова, я воспринимаю, как твой шепот и тихий голос на рассвете дня. Твои слова о любви проникают мне в душу как никогда. И я все больше и больше осознаю и сожалею, что на гражданке вел себя не так, как надо.
  В этом письме я обещал рассказать тебе о своей жизни. С шестой строки я уже начал это. Дальше будет продолжение. Расскажу я тебе, как прошел день восемнадцатое июня, пятница. Работу закончил в девять тридцать утра. Затем приехал в часть, позавтракал и побрел на политзанятия. Они у нас проводятся во вторник и пятницу. Отсидел политзанятия одну пару, чуть не уснул. Затем пошел в казарму и лег спать. Моментально уснул.
  Разбудил меня один парень, принес мне письмо. Пулину, но не Виктору, а Георгию, моему однофамильцу. Сначала я думал, что письмо от тебя, но, потом узнал, что нет, расстроился, отвернулся на другой бок и стал думать, почему от тебя нет письма. Не прошло и пяти минут, как за мной пришли двое ребят из пехоты звать на художественный фильм. Сказали, что очень интересный. Не сказав названия, они хотели заинтересовать меня, но у меня ничего не получилось. Мне было не до кино.
  Лежа в постели, я мысленно вспоминал тебя. Вспомнил, как мы были у меня, на Мельникайте, и недалеко от « Темпа». Вспоминал ночь в «рождество Христово», т.е. в пасху.
   Вспоминал ночь на Новый год, ночь в мой день рождения, когда мне исполнилось девятнадцать лет. Вспомнил, как я встречал тебя с работы на Одесской из аптеки, ту сумочку коричневую, замшевую. А главное, со всем этим я вспомнил тебя. В черных брюках, красном плаще, с распущенными волосами и, почему-то обиженную на меня. Потом радостную, в клетчатом пальто, сапогах и белой шапочке,  и опять вспомнил пасху.
  Помню, как мы были с тобой в парке, в один из последних дней, когда я был уже лысым. А так же помню тебя на объектах: в нашем бывшем дворе на Тульской и на Тюменской. На других не помню. Помню, как искали улицу Хохлова на Нахаловке. Вспоминал весну семьдесят пятого года, пятьсот шестнадцатую комнату. Вспоминал тебя, моя девочка.
  Затем услышал, что телевизор бормочет о западных радиостанциях, немного посмотрел, сходил поужинал, собрался на работу и уехал. Работа моя ничего, так себе. Сильно устаю, но работа занятная, интересная. Вот так и тащу я службу. Время летит быстро и незаметно. Думаю, два года пролетят так же. Зима, наверное, проходит очень быстро, потому что короткие дни. На этом заканчиваю.
  До свидания. Жду вестей от тебя.
Рядовой Пулин.


Письмо пятнадцатое
Том, здравствуй!
  Ты, наверное, простишь меня, конечно, за предыдущее письмо. Видишь ли, от тебя не было вестей четыре дня. На пятницу, на восемнадцатое июня ты мне не написала, суббота и воскресенье – выходные дни. В понедельник же наши ребята не ходили на почту, потому, что приехали с регулировки в двенадцать ночи. Я сходить сам не смог на почту, не было времени, работал и понадеялся на ребят. Я не знал, что они уехали. Вот, такая история.
  Сейчас наши ребята готовятся к учениям. Всеобщая подготовка начнется двадцать шестого июня, в воскресенье. В первых числах июля, вернее, в первой половине, выезжаем в Монголию. Продолжительность учений один – полтора месяца. И я тоже еду с нашими, со своими ребятами в роте. Сейчас, начиная с седьмого июня, я нахожусь в командировке. В роте я не живу. Приезжаю только для того, чтобы проспать целый день, а в ночь опять на работу. Жизнь, как у филина. Уже десять тридцать утра. Я еще не завтракал, хочется, есть, но я не пойду т. к. сильно хочу спать.
    Больше ничем не могу  тебя «порадовать». Как говорят французы « се ля ви». Вот такая история. За фотографию «мирси», только сожалею, что ты ее обрезала. На этом пока кончаю.
  Завтра ты снова узнаешь что-нибудь из моей армейской жизни. До свидания. Целую тебя так же, как целовал в пятьсот шестнадцатой, когда ты куда-то уходила, а я задержал тебя один час. Передавай привет девчонкам. Пиши, как дела у Т. Носковой.
Ряд. Пулин.


Письмо шестнадцатое
Тома. Здравствуй!
  Только сегодня получил письмо от тебя, которое почему-то посчитал грустным, хотя пришло оно еще вчера. Дело в том, что ты просто забыла в адресе написать маленькую букву «А» после номера в/ч. Не упускай в следующий раз такой мелочи.
  А сейчас я хочу посвятить тебя в события, которые произошли сегодня утром. Собралась толпа начальников: два майора, три капитана и два простых прапорщика (куска). Начали меня контролировать. Но я вовремя выкрутился. Сам же я хитрый, своя голова на плечах, да еще помог мне один майор. Так что все обошлось благополучно. Подполковник искал меня утром, но я как шпион скрывался от него утром, потом махнул на все рукой и пошел спать. Мое счастье, что он не заходил к нам в казарму.
 Сейчас ночь, я отдыхаю, хотя проспал весь день. На работе страшно устаю. Потерял аппетит. Ем сейчас один раз в сутки. Мой рацион – четыреста грамм чая, две пайки масла, и пятнадцать кусочков сахару. Сильно похудел. Боюсь. Что ты не узнаешь меня, когда вышлю фотки. Сегодня вечером меня разбудили ребята, мои кенты, и позвали фотографироваться. Я согласился. Ты просишь написать меня о своих друзьях. Я решил описать тебе их, когда вышлю фотки, чтобы сразу указать, кто есть кто, и познакомить тебя с ними.
  Письмо твое показалось мне грустным, потому, что я вспомнил людей, с которыми был знаком и места, заслуживающие моих посещений. Погодка у нас стоит сходная. Правда вчера задул хакас, и в тридцати метрах ничего не было видно, потом прошел сильный дождь. Сегодня же к вечеру все высохло. На этом кончаю. Еще хочу предупредить тебя, что ты не сдерживаешь своего слова – встречаться каждый день.
 До свидания. Целую. Жду твоего письма.
Витюнчик.


Письмо семнадцатое
Здравствуй, Томуля! Здравствуй, моя птичка!
  Получил от тебя сразу два письма. Так обрадовался, даже не знал с которого начинать, но, в конце концов, разобрался. Я узнал из твоих писем как ты живёшь, и представил всё это наяву. Но кое-что из твоего письма я не понял. Например, «Но если всё же кому-то удастся, (найти к тебе тропинку) я не задержу этой новости». Что это такое? Объясни подробно. Такого я не понимаю. И ещё «Мне очень хочется быть счастливой, не тебе только». Значит пока я живой, ты не счастлива. Ох, как жаль. Кому же ты хочешь быть счастливой, кому хочешь обрадоваться. Разъясни по-толковому, чтобы я понял всё. Почему ты просишь, чтобы я подумал, как следует и остановился.
  Зачем это? Зачем ты всё это пишешь?
Ведь я люблю тебя, дурачушечку, тебя именно, а не просто девчонку в твоём лице. Ты стала мне почему-то родней матери. Понимаешь? Вот такая история. А на фотографии Вы девушка мне нравитесь. Нельзя ли с Вами мне встречаться почаще с Вашей стороны. Ты, конечно, понимаешь о чём я пишу.
  А сейчас коротенько о себе. Жизнь у меня пошла такая тяжкая, хуже некуда. Некоторые ребята уже помысливают – «Не пора ли завязывать с жизнью, ведь автоматы в руках». Сейчас перед учениями начались проверки, комиссии, учебные тревоги и т.д. в том же духе. Командование уже заколебало меня. Часа два назад м-ор Серков дал мне встрёпочку, а утром доложит подполковнику. Вот и жду утра. Утром меня, наверное, посадят, суток этак на пять. Неприятностей не оберёшься. Да, правдивая пословица бытует здесь «Где начинается армия, там кончается правда» и ещё «На свете есть три болезни: рак, менструация и военная организация». Я прошу тебя, Томуля, ты извини меня за нехорошие слова, более образно выразиться я не смог.
  Не забывай о том, что написано в этом письме и действуй по уставу, чтобы завоевать честь и славу. На этом кончаю, пока. Передавай всем приветы.
  До свидания. Целую.
Рядовой Пулин.


Письмо восемнадцатое
Здравствуй Тома!
Мне кажется, ты переняла нехорошие манеры. У кого? Какие? Да, у меня плохие. Обещала писать каждый день, но слова с делом почему-то не сходятся. Я прошу тебя забыть мои манеры на гражданке.
  Жизнь моя летит по-прежнему, так же быстро, как ты этого хочешь. Окружающее общество выжимает из меня последние соки, но я терплю, туман глотая. Сильно болит нога (небольшая контузия), и очень хочется спать, не забывай, что я все-таки люблю тебя, люблю тебя.
  До свидания, рядовой Пулин.


Письмо двадцатое
30 июня 1976 г.
Тома, здравствуй!
  В предыдущем письме я познакомил тебя со своими друзьями. В этом же я расскажу тебе о последних и главных событиях в моей солдатской жизни.
  Сейчас я, так сказать, небольшой, но начальник. Хотя и звание у меня рядовой, но я уже командую. Да, да ты не удивляйся. Дали десять человек в моё распоряжение. Четыре узбека, остальные русские. Чурки, так мы их зовём, плохо понимают по-русски, и поэтому возиться с ними приходится долго и упорно. Нервы у меня хотя и крепкие, но устаю психически здорово. Потреплешь их с чурбанами, да ещё получишь втык от подполковника, настроение падает до нуля.
  Но всё это ерунда. Главное чувствую себя начальником, авторитет имеешь. Каждый подходит и спрашивает можно сделать то или это, сходить куда-то. Ходишь и показываешь им сделать что-нибудь, а сам только командуешь.
  Людей мне дали для того, чтобы очистить строящийся клуб от лишних стройматериалов, мусора и наведении порядка в этом районе. Всё это связано с тем, что в июле я уезжаю на КШУ (командно-штабные учения). Заниматься этим ещё буду два дня, а потом до июля опять начнётся моя филинская жизнь. На учения выезжаем в Юргу, в ту, что недалеко от Омска. Продолжительность учений пять-шесть дней, а потом тринадцатого июля Монголия. Жизнь, я думаю, будет немного интересней, появятся новые впечатления. Четвертого или пятого июля уже начнём готовиться к КШУ, и меня отзовут из командировки. Попаду к своим ребятам, и это будет очень здорово. Опять с Дедом будем делать деньги.
  Сейчас меня волнует один вопрос. Почему ты мне не пишешь? Неужели все два года так и будешь присылать мне цветы? Такой поворот дела меня не устраивает. Ты пиши мне письма буквами, из которых складываются слова, чтобы я мог разобрать, что к чему. И делай это почаще.
  На этом пока кончаю. Уже жду твоего письма.
До свидания. Виктор.


Письмо двадцать первое
4 июля 1976 г
Тома, это опять я, здравствуй!
  Наконец-то получил от тебя письмо, которое я так долго ждал. Чего я только не передумал после получения письма от Светки. Многое передумал. Потом получил ромашишки. Всё раздумывал, в чём дело. Вчера получил письмо вечером, ответ написать не успел. Ещё злюсь на то, что письма задерживаются по разным причинам после того как придут в часть.
  Сейчас у меня образ жизни сменился. Сплю ночью, работаю днём. Сегодня ты мне снилась всю ночь. Мы с тобой катались в санях, на тройке лошадей. А были мы с тобой одеты по-летнему. Всё было очень здорово. Утром проснулся и стал в недоумении вспоминать, что у меня было что-то хорошее, и я его потерял. Но потом вспомнил, что это был сон, а сны, к сожалению, не возвращаются. Когда получил письмо опять забалдел и понеслось всё колесом.  Я узнал о тебе, о твоём «здоровье» (на ушко), вспомнил дом. Да, ты просто молодец.
  Как у тебя обстоят дела с отпуском, ведь тебе надо срочно и немедленно отдохнуть. Напиши мне о твоём здоровье поподробней. Что с тобой случилось, что за болезнь и долго ли ты будешь ещё болеть за «Спартак». Как живут брат и сестра, как детишки учатся. (Вот здорово, да! Пишу, как учатся, ведь каникулы сейчас!)
  Времени у меня в обрез и поэтому письмо это пишу уже второй день. Сегодня утром мне принесли четыре письма. Два от тебя, одно из дому, и одно из Кызыла от друга. Почитал я твои письма и впал в отчаяние.   
  Зачем всё это мне ты пишешь? Я же просил тебя, что об этом больше не надо. Прошу тебя и сожалею, что я не буду знать как идут дела на свободе в действительности. Тебе я просто советую, оставь панику и не мучайся. Прости меня, конечно, за то, что я сделал тебе больно. Ты не смотри на меня сейчас как на того Пулина до армии. Тот был совсем другой. Он мне не нравится, и я его хронически не перевариваю. Того-же который есть, сейчас я не узнаю. Я уже писал тебе, что Пулин становится человеком. Разум и мысли у него совсем изменились. И слова «я тебя люблю» не пустые слова, совсем не пустые. Хотя меня сегодня чуть-чуть не проткнули ножом сантиметров на два этак за четыре письма, я прошу, пиши мне чаще, не бойся, меня не убьют. Передавай всем приветы.
  Мне не верится что я нужен тебе до того момента, когда ты найдешь своего единственного. Знаешь, Тома, не надо кормить меня надеждами, вдруг ты не выйдешь замуж или выйдешь. Зачем мне всё это писать? Зачем издеваться так? Не надо, не добавляй в мою солдатскую жизнь перцу. Мне итак не очень-то гладко. Реши твёрдо, кто будет рядом с тобой, я или другой? Если ты не будешь со мной, то узнав о моей дальнейшей жизни, я уверен, ты пожалеешь что поступила так. На память оставляю на конверте свои отпечатки рук. Помни и не забывай меня никогда, Тома.



Письмо двадцать второе
  Я решил написать тебе последнее письмо из Абакана. Это моё последнее письмо, т.к. дела оборачиваются так, что завтра в девять часов утра я уезжаю на КШУ. Еду. Как тебе уже известно, в Юргу. В Абакан приеду дней через шесть-семь, затем, вероятно, в Монголию, но, неизвестно, поедем ли мы туда вообще.
  Так что, через неделю я уже буду снова в Абакане. Твои письма для меня, как вода для рыбы, как я для старшины и командира роты, поэтому, чтобы к моему приезду меня ждали не меньше трех твоих писем, ясно? Попробуй только не выполнить приказ, а то, когда приеду домой, посажу тебя на губу, суток эдак на пять.
  Я, конечно, тоже заставлять ждать долго тебя известиями о себе не буду, не в моих правилах такое, ясно? Ты сама, своим существованием просто убедила меня, что без тебя шар земной (большой круглый шар земли) пуст.
  В последнем письме ты пишешь, что мы с тобой хвастунишки. Нет, это не так, пойми меня, не так. Недавно у нас показывали фильм «Анна и Командор». Мы смотрели его с тобой, ты, наверное, помнишь? У меня такие же светлые чувства любви к тебе. Слово «люблю» произнесённое в твой адрес не просто так отговорочка, это серьёзно. Если у меня в душе есть любовь к тебе, то этого никак не спрячешь, уже ничего не поделаешь, ничего-ничего.
  Ясно? Отвечай: «Так точно». Ну ладно, пока на этом кончаю, жду твоих писем. Передавай от меня всем персональные приветы. О себе буду сообщать, если удастся, каждый день.
  До свидания. Пока все еще рядовой Пулин.


Письмо двадцать третье.
Тома, милая моя, здравствуй!
  Вокруг происходят такие события, что можно обхватив голову руками, зажмурить глаза и бежать куда–нибудь в лес. Жизнь началась такая бесшабашная, веселая, плохая и грустная (это ты на меня действуешь). Вчера вечером, в понедельник двенадцатого числа выгрузились на станции Болотная. Шел проливной дождь, все были грязные как бичи. Но выгрузку произвели быстро и оперативно, как ты догадываешься, под моим чутким руководством. Затем команда «по машинам», и мы двинулись.
  Проехали около сорока километров и расположились в лесу, в первом часу ночи. Меня с Дедом высадили за полтора километра до места, надо было помочь движению остальных машин в колонне, и оставили нас. Потом спохватились, но было уже поздно. Мы ушли с того места искать своих. У Деда сразу упало настроение, и он стал злой. Мне же было как – то все равно. Своих мы нашли около трех часов.
  Потом поели, сели в кабину Зила 130 и стали подумывать о сне. Дед и Колька (водила) заснули сразу, а я не мог заснуть. Вылез из машины в пять утра и пошел искать себе ночлег. Но поиски мои были бесполезны, тогда я надел шинель, залез под машину и проспал до десяти часов утра. С двух до четырех часов ночи шел проливной дождь, было очень холодно, зуб на зуб не попадал.
  Сейчас сижу и пишу тебе на поваленном дереве, подложив под бумагу военный билет. Ты знаешь, Тома, я очень удивился, когда утром все разглядел. Трава здесь по пояс, крапива выше меня, а ромашки большие, большие, и много всяких других цветов, в которых я не разбираюсь. Шлю от нашей стоянки цветы три штуки: ромашка одна, хлопушка одна, собачка одна.
  Том ты не подумай, что я обманул тебя насчет больших ромашек. Просто я высылаю самую маленькую, потому, что большие не влазят в конверт, их надо сгибать вдвое, а от этого они мнутся. Ягоды земляника, как у нас малина, очень много грибов, особенно маслят.
  Вот уже и начался первый этап учений: развертывание. По некоторым слухам мы сегодня ночью должны ехать дальше через Юргу на полигон. Юргинский начальник самый большой в Союзе, это тебе не баран чихнул. Скоро начнется « война». Мы будем воевать с Кызыльской дивизией. В учениях будут принимать участие танки, самолеты, БМП, БРАМы, БТРы и много другой техники.
  Ходят слухи тут и там, что восемнадцатого мы должны быть в Абакане, чтобы готовится к Монголии. Сам я ничему не верю, только своим глазам и ушам. Время все покажет.  На этом писать пока заканчиваю. До свидания. Передавай всем приветы.
  Тома, а ты пишешь мне в Абакан? Ох, смотри у меня. П.З.Сейчас пойду в деревню, она близко, всего три километра, и опущу письмо в ящик.
  Тома, я люблю тебя! Твой Витюнчик.


Письмо двадцать четвертое.
Томуля, милая, здравствуй!
Я пишу тебе сегодня письмо т.к. завтра уеду из Абакана. Снова учения. Отдохнул всего два дня, и опять в «поле», как у вас говорят. Учения в Юрге прошли нормально, пока живой, хотя мелкие повреждения тела были более чем достаточно. Были смертельные случаи, двух человек задавило танком. Только ты забудь об этом, и не вспоминай никогда. Я вечно живой.
  Едем на наш полигон, на стрельбы у Красного озера. Сегодня уже готовлюсь к выезду. Сейчас сижу, жду старшину, чтобы получить маскхалат и прочие принадлежности, и, не теряя времени даром, передаю тебе последние известия. Писать тебе буду из Минусинска и Баграда. Ты же мне только в Абакан, потому, что жизнь у меня настает кочевая. Сколько это будет продолжаться, не знаю. На этом кончаю. До свидания.
  Целую тебя 10000000 до потери пульса. Витюнчик.


Письмо двадцать пятое.
Томулечка, здравствуй!
  Ты пишешь мне, что если я буду в Абакане, то когда ты сможешь написать мне? Хотя я уже неделю живу в Абакане, я могу получать твои письма. Дело в том, что мне их привозят один раз в четыре дня. Письмо твое пришло в Абакан двадцать третьего июля, я же получил его двадцать девятого июля, поэтому с ответом задерживаюсь.
  Учений у меня, наоборот очень много. Закончились Юргинские учения КШУ, три дня отдохнул и снова в дорогу. Сейчас идут простые учения. Продолжительность их один месяц. Затем в сентябре начнутся учения Сибирского Военного округа полтора месяца. Затем, в конце января опять учения на месяц.
  Я буду писать тебе со всех точек земного шара. Ты же пиши мне в Абакан. А я буду просто надеяться, что твои письма мне привезут. Жизнь у меня бывает грустной, когда я начинаю вспоминать, и ставить перед глазами твой образ, когда скучаю по тебе. Это ведь ты не сможешь получать мои письма т.к. будешь на выезде на Украине. А ты пиши мне с Украины в Абакан. Если я долго уеду от него, как в Юргу, или дальше, я получу их по приезде. На этом пока кончаю.
 До свидания. Целую Виктор.
Р.З. Мужа Захаровой я не помню и не знаю.


 Письмо двадцать пятое.
Тома, здравствуй!
  Ты мне уже давным-давно почему-то не пишешь. Ведь у тебя времени, наверное, более чем предостаточно, не то, что у меня. После учений только что кончился разбор. Мне хотели дать отпуск домой, но ограничились благодарностью в приказе. Скоро, т.е. двадцать пятого сентября снова выезжаем на учения, на два месяца. Вот после них я надеюсь побывать дома.
  Жизнь у меня идет хорошо. Ну, ты же знаешь, что я плохо жить не могу. Ты давай пиши мне быстрее, а то я обижаюсь на тебя за твое молчание. Скоро будут готовы фотки с учений, я тебе вышлю.
  На этом пока кончаю писать и жду твоего ответа.
До свидания. Целую. Витюнчик.

Витя, здравствуй!
Рада за тебя и твои успехи в службе, если удастся прийти в отпуск, мать обрадуешь несказанно.
Счастливых учений.
До свидания.


Письмо двадцать седьмое.
Здравствуй Тома!
  Давно уже не писал тебе, но я, думаю, ты извинишь меня. У меня не было времени. Жизнь у меня, как всегда, нормально. Только на улице холодно и валит снег. Иногда замерзаешь, как черт, и проклинаешь эту солдатскую службу. Сейчас идет осенняя проверка, и жизнь идет колесом. Бывают и происшествия. После этих учений я надеюсь съездить домой, и я разберусь тогда, кто там тебя обижает мою маленькую и миленькую девочку. Я гарантирую тебе четырехдневный отдых по моему приезду, я просто не пущу тебя на работу, да и все.
  Высылаю тебе две фоточки. Одна показывает меня в период летних учений, а вторая в период перед отъездом на осенние. Ты знаешь, Тома, в последнее время я стал больше в несколько раз скучать по тебе, каждую ночь ты снишься мне. А на утро не могу вспомнить, о чем мы с тобой так мило беседовали.
  Каждый день думаю, как ты там живешь в Тюмени, и вспоминаю тебя все мелочи. Часто бываю тоскливым из-за этих воспоминаний. У нас ребятам часто пишут, что их девчонки веселятся, или выходят замуж за других. И когда смотришь на этих обиженных горем парней, которые чуть не плачут, самому почему-то становится тоскливо и думаешь – не дай Бог будет у меня также.
  А я по – прежнему люблю тебя, а может быть и сильней, и страшно скучаю по тебе.
Тома, может я жадный, но мне мало одной твоей маленькой фотографии и круглой тоже. Том, ты забудь то, что просила выслать ее обратно, уже забыла? Ну и молодец. Хорошо, что у тебя девичья память. Я думаю, ты меня хорошо понял и вышлешь мне то, что мне надо.
  Проверку осеннюю сдаю хорошо и отлично, а это уже гарантия на отпуск. На этом буду закругляться и кончать.
Я люблю тебя, моя маленькая девочка, и на меньшее не способен. Виктор.
Р.З. Можешь говорить девчонкам, что я все еще, все еще, все еще люблю тебя. 



Письмо двадцать девятое
  Здравия желаю, Тамара Петровна!
Все мои планы начинают рушиться. Я хотел, чтобы ты приехала ко мне – этого не получится. С твоей стороны может и получится, с моей же нет. Завтра первое декабря – начало нового учебного года у нас в армии. Прочитали и ознакомили нас с планом на этот учебный год. И знаешь, что он представляет собой.  … Подготовленных … в конце … или в начале …. Так что считай, милая моя, вся зима пройдет в бегах и заботах. Этому я конечно рад. Быстрей пройдет время. Но не рад только одному, что … будут в … , когда надо быть уже … .
  Сейчас настроение у меня повысилось. Может быть от твоих писем. Подумаешь хорошо, и, кажется пять месяцев это пройдет быстро. Май, кажется, придет скоро-скоро. Да ещё погода радует. Снег тает и, кажется уже весна пришла, кажется уже пора домой.
  Ну что тебе посоветовать насчёт поездки за границу. Смотри ты осторожней там, а то я буду переживать и волноваться за тебя. Поедешь, наверное, в ГДР. Ну, ничего, вот приеду я, и мы с тобой тоже куда-нибудь съездим. В Польшу или Чехословакию.
  О себе: жизнь отлична, бьёт гаечным ключом по голове, здоровье тоже такое же. Служба идёт нормально. А ещё о себе могу написать тебе, что сильно люблю тебя, моя хорошая. На этом кончаю. Крепко обнимаю и целую тебя, представь, что в постели. Виктор.
  P.S. Письмо пишу лёжа в постели, может поэтому и ввернул её на прощание. Да и дом вспомнил. Извини.



Письмо тридцатое
  Ну, вот и всё, а ты боялась! Договорился я, в среду в восемь часов вечера ты услышишь меня. Знаешь, письмо твоё получил я только сегодня двадцать третьего ноября. Перечитал по несколько раз. Но хочется читать без конца, день и ночь напролёт. Приехав в Абакан, я хотел написать ещё одно письмо, когда немного поостыл, ты, конечно, догадываешься, что оно было бы не такое жестокое. Понимаешь, на полигоне страсти, не то, что в части, разгорячены, и всё воспринимается по иному.
  В нём мне показалось, что ты относишься ко мне совсем по-другому, как раньше, и что письмо писала лишь для того чтобы отмахнуться, лишь бы написать, как написать, что написать, лишь бы написать. Понимаешь, в письмах всего не напишешь, чтобы рассказал хоты бы при телефонной встрече, да и слышать твой голос, я думаю, будет куда лучше, чем написанное пером.
  Тома, ты же знаешь, что конца не будет, зачем же ты спрашиваешь «неужели это конец?». И я тебе пишу уже второй раз, можешь уверенно всем возражать, что я у тебя не такой как все, что я тебя, не то, что через месяц, никогда не забуду. Знаешь, Тома, я же тоже очень сильно хочу, чтобы всё было хорошо, чтобы мы всегда были вместе. У меня ведь тоже есть мечты и планы на будущее, и ты в них занимаешь самое главное место. С чего ты взяла, что я тебя больше не люблю. Какие нехорошие у тебя мысли, за них тебя надо немножко, немножко наказывать. И люди эти  никогда не были и никогда не будут правы, и в отчаяние впадать тебе никак не следует. И что такого сказала моя мама, в чём она оказалась права?
  Дед у тебя может появиться в понедельник, вторник, среду, четверг, пятницу – после шести часов вечера, а в субботу и воскресенье до десяти утра, но может быть и вечером. Вероятно числа третьего декабря, я уеду в Монголию на месяц. Ехать очень-очень неохота, не только потому, что пыль в степи не даёт жить по человечески, но и потому что не хочу терять с тобой связь. Погодка стоит у нас холодная, снегу и в помине не было, да, наверное, и не будет. Если я не «заболею» придётся ехать. На этом пока кончаю.
  Письмо писала рука Пулина, она сообщает, что он очень сильно любит тебя. До свидания.


Письмо тридцать второе.
Тома? Том, здравствуй.
С Новым годом, с новым счастьем, я поздравляю тебя. Я поздравляю тебя  с Новым 1977 годом заранее, заблаговременно, потому – что в самый истинный праздник я не уверен, что поздравлю тебя.
  У нас два дня назад выпал снег, но, снегом назвать его стыдно, толщина покрытия два сантиметра. И мне даже не верится, что скоро семьдесят шестой год останется в памяти. Вчера пришло письмо от Деда. Пишет, что четырнадцатого декабря будет уже в Тюмени. Какого числа будет у тебя, я не знаю. По большому секрету сообщаю тебе, что Дед пишет, поругался он со своей девчонкой, которая его ждала все это время и,  кажется, основательно, пишет, что «завязал». Не знаю, что даже у них и вышло.
  Но, у нас с тобой такого никогда не будет. Просто я приеду, сниму солдатский свой дембельский ремешок, и воздам за все грехи твои передо мной и Господом Богом. И все будет так хорошо и отлично. Мне кажется, что время летит ужасно быстро и очень скоро служба моя кончится. И ты будешь уже моей без отрыва от производства.
  Понимаешь, Том, Дед был мне самым близким человеком в армии. Я доверял ему все тайны свои, зная, что поймет он меня правильно. Он был мне ближе и родней родного брата (которого хотя у меня и нет). Если мы сойдемся с ним – это было одно целое. Как он ничего не жалел для меня, так же и я. Ели из одной тарелки, спали на одной койке и носили одну хлебушку (гимнастерку). У нас было правило, что есть у меня – это твое, а что есть у него – мое.
  Поэтому, относись к нему, как к своему близкому другу. И не используй его несчастье в своих любовных целях (шутка). Он прислал мне фотографию, где уже дома балдеет. Мне так завидно. Он часто доводил меня, говоря, что он скоро будет дома, а мне еще тащить службу, да тащить.
  Здоровье у меня сейчас немного поправилось. Жить стало даже лучше. Служба идет хорошо, во всех ситуациях и проделках, я  всегда оказываюсь прав перед высоким начальством, что вызывает злость у начальства пониже. Жизнь идет веселая.
  Все время с одним другом что-нибудь чудим. Деда мне заменил Вовка Страхов, поэтому передавай Шурику привет от нас двоих.
 На этом кончаю, моя любимая, писать тебе письмо и остаюсь единственным твоим чудом на свете, любимом конечно.


Письмо тридцать третье.
Здравствуй Тома!
Почему ты мне не пишешь хотя бы «коротенькие письма». Я уже соскучился по настоящим твоим письмам. Долго ты почему-то мне уже не пишешь. Дед, наверное, уже был у тебя, пиши, как прошла встреча, о чем разговаривали. Возьми у него его тюменский адрес и вышли мне.
  Жизнь моя сейчас протекает каждый день в ожиданиях. Все собираются меня куда-нибудь увезти. Сначала обещали Монголию (но не исключено, что оно будет в феврале, или будет полигон). Сегодня чуть не увезли на полигон, но на мое спасение утром приехал мой друг из Монголии (командировка), и в четыре часа уехал на полигон. Он согласился поехать за меня, а я остался в Абакане.
  Дня три или четыре назад мне сказали, что двадцать шестого или двадцать седьмого декабря  предстоят учения в Юрге. Опять придется ехать двое суток на товарняке в теплушках. Летом было хорошо, а сейчас холодно. Снегу у нас в Абакане еще не было. Земля стоит голая.
  В городе все покупают елки, а я даже не представляю, что скоро Новый год, снегу то ведь нет. Новый год, наверно, справлять будем на полигоне в Юрге, в обстановке, приближенной к боевой. Чёрт его знает, ведь это армия, сегодня здесь, а завтра не знаешь где будешь.
  Дела, служба и жизнь идут у меня пока хорошо. Позвонить тебе по телефону всё нет времени. Хотел позвонить в субботу, опять ты не работаешь, а у меня время было. Сейчас тот парень, через которого я всё хотел сделать, уехал в командировку в Новосибирск на десять дней. Когда он приедет, уеду я, даже не знаю на сколько. Вот такие-то дела, моя милая. На этом кончаю.
  Пиши быстрей, был ли у тебя Дед или не был, всё равно пиши быстрей. Ещё раз поздравляю тебя с наступающим Новым годом, а также всю 518. Не забудь поздравить с Новым годом меня и мою мать. На этом пока кончаю. Люблю, целую. Виктор. Пиши, жду с нетерпением.
  Как получишь письмо, ответ пиши в тот же день, а то твоё письмо может уже не застать меня в Абакане.


Письмо тридцать четвертое
Том, здравствуй, моя крошка!
  Новый год справил тоже отлично. Стоял после в наряде семь суток, писать не мог, затем с утра до вечера тащил службу. Сейчас начинаю готовиться к армейским учениям. Поедем в Баград числа восемнадцатого, девятнадцатого, двадцатого. Затем на вольные поля полигона с первого февраля до первого апреля. За письмо большое спасибо. Действительно после таких писем есть хорошие результаты: снилась мне всю ночь. Я был доволен, что видел тебя. Вот всегда так и делай.
  Я люблю, когда ты так делаешь, и тебя тоже сильно. Времени я не замечаю. Бежит как поезд, и не удержишь, я даже рад. Саньки, братана моего, сторонись. Ты просто не поняла его и мне жаль, что это так. Почему ты помнила, что у меня день рождение и не поздравила? Деду я напишу, может быть даже сегодня. Меня тоже удивляет его молчание. По его словам он уже в Тюмени, но странно, почему, то не появляется у тебя.
  А люблю я тебя за то, что ты болтушка, и я знаю что болтливей тебя уже не найду никого. Ну, на этом пока всё. Пиши такие письма, чтобы сниться мне во сне. Кончаю. Уже нет времени. Целую. Русоволосое создание.


Письмо тридцать пятое.
Тома,  здравствуй!
  Как я понял, по нескольким твоим словам, ты обиделась, что я так долго не писал. Но, обижаться на меня не стоит. Если бы я смог это сделать. Я написал бы тебе. С полигона я написал тебе поздравительную, не знаю, дошла ли? Мне повезло, что я приехал на два дня в Абакан, и смог с тобой « поговорить». Приехали ночью в час, с десятого на одиннадцатое. Выезд завтра тринадцатого в девять утра.
  Знаю, что ехать будем девять часов, а куда, мне не доложили. Разгрузились до восьми утра, потом заслушивание, сон четыре часа, разбор и подготовка. Узнал, что пришла телеграмма от тебя, думал, что успею все тебе объяснить, но, к сожалению, вышло все наоборот.
  По разговору я понял, что ты думаешь, что я забыл тебя и т.д. и т. п. Все это неверно. Я так же люблю тебя, и «молчание» мое объясняется спецификой службы. Я же не виноват, что такая служба. Самому уже надоело спать по четыре, пять часов в палатках на снегу. Сушить портянки возле печки. Скорей бы все это кончилось. А кончится первого апреля. Потом с пятого по пятнадцатое весенняя проверка, и снова на два месяца на развертывание. Скоро уже будет половина моей службы.
  Время бежит быстро как-то. Не знаю, удастся ли написать тебе до первого апреля, но, будем надеяться. Погодка стоит отличная. На разгрузке моего друга два раза сшибал с ног ветер. Двери в казарму он тоже оборвал: дует день и ночь. А мы тащим потихоньку службу. От тебя мне не получать писем до первого апреля, это уж точно. На этом пока кончаю. Первого апреля я приеду в Абакан на пятнадцать дней.
  Пиши, как там дома идет жизнь, как ты живешь, как ждешь меня.
До свидания, целую. Виктор.


Письмо тридцать шестое
Здравствуй, Тома!
  Учения проходят нормально. Чувствую себя нормально, здоровье хорошее. Всё идёт хорошо, но хотя и достаётся. Пишу в дороге. Жили на полигоне недолго. Сейчас двигаемся в сторону Кызыла. На небольшом привале вот выпала возможность написать тебе письмо. Чем дольше едем, тем холоднее и больше снегу. Дорога лежит через Саяны. Поэтому пейзажи здесь очаровательные. Глухая тайга и горы. Действительно, Сибирь – край необжитый. К первому апреля намечен конец учений, но я думаю, что они окончатся раньше, числа тридцатого, тридцать первого марта.
  Давно я уже не знаю, как ты живешь дома. Почему это ты так долго не писала мне. Как приехали с Баграда – ничего, с полигона – ничего, с полей, правда, была телеграмма, на которую я откликнулся. Не знаю, что же будет, когда кончатся эти. Я ведь тоже жду и надеюсь. На полигоне ты снилась в неделю раз пять. И все такие моменты, когда ты показывала, что очень любишь меня.
  Было очень хорошо. Целый день ходишь или бегаешь, стреляешь, в память приходят приятные воспоминания о прошедшем. Сейчас спать приходится по часу, два - сидя в машине. Сны крепкие, тяжёлые и ничего не снится. Жизнь приходит бичёвская, не весёлая, несмотря на трудности.
  Скоро уже будет год, как я не видел тебя, но в памяти надолго останется третье и четвертое мая семьдесят шестого года. Помню всё до мелочей. Помню тебя в чёрном плаще, хотя глазами по перрону искал красный. Пиши, Тома, я жду. Я ведь ничего не знаю о тебе. Знаю только что по-прежнему ждёшь и любишь, что я одобряю, ведь я очень хочу этого.
  Чувствую, что я на пути великих свершений, скоро что-то будет, но всё к лучшему. Ты ведь знаешь, всё, что я не делаю или делается вокруг меня, всё к лучшему. Или меня переведут в другую часть или что-то будет.
  Ты знаешь, Том, как я хочу быть рядом с тобой. Поэтому стараюсь изо всех силов моих. Писать пока больше нечего. Будущее покажет. Завтра в шесть утра выезжаем. Пиши в Абакан по прежнему адресу. А всем говори, что я особенный и люблю тебя.
  До свидания, моя милая. Пиши, жду.     11:10   21.03.77



Письмо тридцать седьмое
Привет из Абакана! Здравствуй, моя милая!
  Вот и приехал я с полигона. Целый день сидели на Тышебе и вечером первого апреля были в Абакане. Стали подъезжать, настроение такое хоть вешайся, чуть не плакал. Не знаю почему, но такое было чувство, надо бы радоваться, а я наоборот. В Тюмени, как мне сообщили, стоит грязь, надоедают болгары, но тепло. У нас же здесь, на юге Сибири, снег, которого почти не было, стоял ещё в начале марта. Градусов тридцать и двадцать девять на полигоне стояла жара, я отлично позагорал. Даже не верится, что прошёл уже примерно год этой службы.
  Время прошло как будто бы быстро, но тяжело как-то. Скоро начнётся весенняя проверка, поэтому уже начинаем готовиться к ней. После проверки, двадцать пятого апреля, снова едем, не знаю куда ещё, на развёртывание на два месяца. Вот побегаем опять.
  Том, напиши мне письмо, а? Хорошее только. Напиши, ладно? А то давно не получал от тебя писем, одни телеграммы. Знаешь, как хорошо будет. Я уже соскучился по твоему почерку, да и по тебе сильно-сильно.  Тома, ты обещала мне фотографию свою выслать. Если ты нравишься себе такая, какая есть, ведь тебя нет рядом, значит, мне необходимо иметь настоящую, хотя бы копию. Передавай всем привет солдатский от меня.
  До свидания. Целую. Витюнчик.


Письмо тридцать восьмое.
Здравствуй Тома!
Получил от тебя очень маленькое письмо, и сразу же даю ответ. С одиннадцатого по пятнадцатое, у нас будет проверка в эти числа. Возможны выезды на полигон, на стрельбы, да и так будем заняты целыми днями. Возьми отпуск лучше в конце апреля числа двадцать пятого. К этому времени меня должны отпустить домой тоже в отпуск.  Самой ехать в такое время не рекомендую.
  Поездка может оказаться безрезультатной. Можешь, проехав два дня, просто не увидеть меня.
  Целую Виктор.


Письмо четвертое (второе).
Здравствуй моя милая!
Ты знаешь, Тома, сразу ответить не смог, абсолютно не было времени. Все дела и дела. За письмо большое спасибо. Ты просто молодец у меня. Вот решил сегодня написать тебе, во что бы то ни стало. Сейчас уже ночь, все спят. Уже начинаю готовиться домой. Никак не дождусь, когда это будет. С отцами – командирами отношения сейчас наладились.
  Служба идет нормально. Чувствую, что осталось еще немного, и я буду дома, на душе тоска такая, « ужасть». Так хочется к тебе, чтобы мы опять были вместе. Соскучился я по тебе, родная.
  Том, ты писала, что обесцветилась, поэтому силился  представить тебя светленькой такой, и не мог. Остались в памяти твои золотые волосы, а другой я тебя представить не могу. Тома, ты хоть напиши, как ты сейчас выглядишь, а лучше вышли фото, я тебя об этом прошу. В просьбе прошу не отказать. А  во вкусе моем ты ошиблась. Наоборот, полненькие девочки в моем вкусе, а не те, что бренчат костями.
  Я и сам бы рад писать чаще, но не в состоянии. Сейчас насчет свободного времени туго. Встретил тут Витьку Босаева, может, ты его знаешь. Служит л-том в тяжбате. Встретились, поговорили о доме немного (потому, что я торопился), он дал мне адрес (живет рядом с частью), и приглашал в гости, прошло уже полторы недели, а что поделаешь, все некогда.
  Ну, здоровье  у меня сейчас отличное. Все идет хорошо. Погода такая же, как здоровье, на улице температура ноль, минус пять. Снегу еще не было. Наверно, до Нового года не будет. Ну, у меня все.
Целую. Виктор.
Р.З. Не забудь о моей просьбе.


Письмо третье (второе).
  Томочка, здравствуй!
Сегодня суббота, у меня есть свободное время, решил написать тебе письмо, рассказать тебе что-нибудь о своей солдатской жизни. Вчера проводили трех дембелей. В восемь часов вечера на стоянку подкатила черная командирская « Волга», и автобус начальника штаба. В секретной обстановке уже трех гражданских в военной форме, и мы, пять дедов (остальные были на службе), покинули штаб.
  Десять минут езды и мы на квартире у одного прапорщика. А там, рядом магазин « гастроном». Водку дают до семи, но все было в ажуре. Взяли четыре водки и три настоечки. Мы, восемь человек, прапорщик с женой, итого десять человек. Отметили проводины очень хорошо. А водку и две настоечки оставили на вокзал. В девять часов заехали к командиру роты, трое зашли, взяли с собой водку. Минут двадцать они были там, а мы, сидя в автобусе под гармошку пели всякие дембельские песни. Было весело и хорошо. Затем они вышли уже с ротным, сели в «Волгу», и мы поехали на вокзал.
  По дороге мы выпили одну водку, которую дембеля вынесли от ротного (видимо, он угощал их своей). Приехали на вокзал, на перроне устроили маленький концерт. Потом посадили отъезжающих, и поехали в часть. Когда сидели у прапора, вспоминали все интересные случаи.
  Ведь вместе с ними, мы прослужили полтора года. Короче, проводили ребят хорошо.
А сейчас уже шесть часов вечера, я сижу в офицерской гостинице. За весь день на двоих мы съели пять пачек печенья, и больше ничего не лезет. Рядом стоит телевизор, идет передача в мире животных. Колька (мой друг). Спит в соседней комнате, а я за него дежурю. Исполняю обязанности администратора гостиницы.
  Вчера выпал первый снег, сантиметра на три, но, его ветер уже сдул. Погода стоит теплая. Вот так прошел мой вчерашний вечер, и идет сегодняшний. А, кажется, что домой я приеду уже скоро, скоро. Хотя еще полгода. «Не пройдет и полгода, и я возвращусь, чтобы никуда не уходить даже на полгода». Высоцкий и я.
  Тома, пиши, как у тебя дела на работе, какие отношения с матерью, какого она мнения о том, что ты меня ждешь. О чем с моей разговариваешь. Ну, короче, сама знаешь. На этом закругляюсь, целую. Виктор.


Сегодня

Не знаю, какое число, месяц – октябрь или ноябрь, но год семьдесят шестой еще.
Давно не давал о себе никому знать, а тебя решил посвятить в мои солдатские дела и последние новости.
  Пишу, как и повелось с последних дней сентября, из бункера. Торчать мне здесь, видимо, придется до конца ноября. Так что небольшие затеи можешь затевать без моего позволения. Отыскивать старинных друзей – пожалуйста, налаживать переписку с ними – я не против, о конкуренции не знаю – дело твое. И вообще, знаешь, как у нас говорят: любовь по письмам – это обед по телевизору.
  Скоро к тебе приедет Дед, он все расскажет. Это мои последние письма, Тома. Скоро у нас начнется с тобой любовь по телефону. Уезжая из Абакана на полигон, я договорился с ребятами батальона связи о том, чтобы разговаривать с тобой по телефону каждую неделю, в какой-нибудь один и тот же день, часа по два.
Разговаривать будем в вечернее время. Начало разговора в Тюмени в восемь часов, в Абакане в десять, двенадцать часов. Ты будешь оставаться на работе, и ждать моего звонка. В вечернее время мало помех, и я избрал именно его. Тебе остается только сообщить мне номер своего телефона на работе, а мне день и время звонка. Ты же знаешь, как я тебя люблю, Тома. И зачем это отыскиваются старинные друзья, зачем все это знаю я, зачем ты мне все это пишешь, зачем.
  В другое бы время, я, может быть, и не обратил на это внимания, но сейчас, когда мне так трудно. Это коротенькое твое письмо с шутками. Заставляет оно меня задумываться, куда же это ты так спешишь? Кто это тебе мешает написать мне. Ты помнишь, когда я писал тебе письма на подоконнике в подъезде дома за « Золотым ключиком», когда ты была в командировке. Я никуда тогда не торопился. Мне никто тогда не мешал. Я очень скучал по тебе, потому, что любил. А сейчас сильней скучаю и сильней люблю тебя моя милая.
  Мне посчастливилось быть в Абакане по делам в тот день, когда уезжал Дед. Видимо, это судьба. Я дал ему твой адрес, так, что жди гостей в конце ноября. Мне так жалко было расставаться, и то, что уезжает он, а не я. Шурик, наверное, уже дома, а я зарылся в землю, как суслик (здесь этих тварей немыслимое множество), и скучаю по тебе.
  Завтракаю и ужинаю чаем, обедаю консервной банкой. Пью расплавленный лед. Снегу у нас еще не было. Последний снег видел я в Тюмени еще зимой. Остальное время работаю, в общем, аскет.   Проводив Деда, на другой день подрался с капитаном, так, что насчет отпуска, не знаю, но надежды не теряю. Чувствую себя виноватым перед тобой за это.
 Целую один раз, но очень крепко. Письмо писал Виктор Пулин  из Абакана. Привет.

Следующие письма были почему-то с двойной нумерацией. Подписаны Томиной рукой. Так я и оставила. И было самое последнее страшное письмо от 30 января 1978 г.

Письмо первое (второе)
Тома, милая моя девочка, здравствуй!
  Давно не писал тебе ничего, просто понимаешь, не было возможности. Уже третий месяц кочуем по белому свету. Были во многих городах. В Новокузнецке были, ничего городишко. Мимо проехали. Все не запомнишь. Сколько ещё ночью проехали. Сейчас остановились в Юрге, повоюем немного на полигоне и поедем дальше.
  У меня всё нормально, всё в Ажуре. Жив, здоров. Ты, наверное, думаешь, что со мной что-нибудь случилось. Если будем проезжать Тюмень, постараюсь позвонить или дать телеграмму пораньше где-нибудь из Ишима, чтобы ты пришла на вокзал, может, увидимся. А то, как уехал двадцать второго апреля, так мотаюсь.
  Соскучился только я по тебе, часто вспоминаю. Бывает по вечерам, такое как вспомню, так тоска захватывает.
Ведь я люблю тебя и в памяти моей ты всегда.
  Тома, я уже разучился писать, но ты не обращай на это внимания. Ты знай, что я люблю тебя и в конце мая семьдесят восьмого года буду дома.
  На этом пока кончаю писать. В Абакан не пиши ничего. Адреса у меня не будет месяца полтора.
До свидания. Виктор.
23.VI.77

Письмо второе (второе)
Здравствуй, Томуля!
  Ты ничего плохого не думай, что я так долго не писал. Вот пришла машина и ждёт когда я напишу. У меня всё хорошо. Я жив, здоров, по-прежнему крепко тебя люблю, знаю, что ты ждёшь меня и мне больше ничего не надо. Сейчас воюем в Туве. Дома будем десятого сентября. Ну, пока.
Целую. Виктор.


Письмо третье (второе)
Тома, здравствуй!
  Поговорили мы с тобой вчера, а мне кажется, что мы с тобой виделись. Так хорошо стало. Кажется, будто ты приезжала ко мне, или я был дома. Вообще отлично. Писем твоих не получал и не держал в руках уже вечность. Так хочу получить от тебя письмо весёлое, хорошее такое, ну сама знаешь. Соскучился здорово.
  Ты знаешь, Том, когда ты писала в апреле что хочешь приехать, я боялся что ты меня не найдешь в Абакане, ну я куда-нибудь уеду или что-нибудь в этом роде. Знаешь, я как-то не хотел, чтобы ты видела, как я здесь живу. А сейчас так хочу, чтобы ты ко мне приехала. Подумай хорошо, если сможешь, то напиши. А если нет – увидимся только в мае.
  Служба идёт нормально. Десятого сентября приехали с учений. Пока разбор, заслушивание, подкатила осенняя проверка. Стали готовиться к ней. Приехала московская комиссия, сдали проверку. Я ждал всё от тебя письма. Думал, может что случилось. Ведь прошло целое лето. Поговорив с тобой, оказался на «седьмом небе». Ну что ещё писать. Домой хочу здорово. К тебе. Пока больше ничего.
  Погода у нас стоит сейчас похожая на вторую декаду сентября в Тюмени. Температура плюс пять или плюс семь градусов. Иногда бывает сильный ветер. Снегу не было, и даже не похоже, что будет. Через два дня осенники уже поедут домой, первой партией. Знаешь, тоска такая, домой охота. Смотришь на них как они собираются, как хотят ехать, что они уже не солдаты, и никто ими не может командовать и распоряжаться, становится так грустно и тоскливо. Но мне осталось не очень много и это уже веселит.
  Ну, пока, на этом заканчиваю. Жду ответ. Целую. Витя.
14.X.77


Письмо седьмое (второе)
  Здравствуй, моя двухцветная милая девочка!
Пишу тебе сегодня в понедельник. Через час заступаю на дежурство. Ротный сказал, чтобы я хорошо подготовился, но я этого не «слышал». Примерно месяц назад у меня начался какой-то духовный упадок сил. На душе творится что-то непонятное. Сам не знаю, что такое со мной случилось. Время и всё вокруг происходящее, всё как в тумане. Или может всё опротивело, или такая просто осенняя апатия.
  У нас уже наступает осень. Начались дожди. Иногда и подморозит, но редко. Так хочу, чтобы быстрей приходил Новый год. Всё-таки служить меньше останется. Да и мы с тобой раньше увидимся. Так хочу, чтобы эти последние полгода прошли быстро и хорошо. Ребята с моего призыва ходят весёлые, песни всякие поют, а мне почему-то не весело. Может быть, я настроил себя и свою психику на полтора года. Лягу спать, закрою глаза, и мысленно представляю встречу с тобой, с матерью, как сниму с себя эту зелёную военную робу и стану свободным человеком. Сейчас как-то более сильно ощущаю, как я люблю тебя, понимаю, что кроме тебя мне никто не нужен, что счастлив буду только с тобой и ещё многое-многое чего сейчас пока не могу объяснить.
  Тома, ты хочешь, чтобы я меньше пил. Когда прочитал про это, удивился, что неужели я так много пью. Самое большое раза четыре в месяц, иногда ни разу и всё понемногу. Летом я вообще раза три выпил и то ночью в компании. Я просто удивляюсь, что ты так думаешь.
  Как и прежде я жив, здоров и невредим, служба тянется нормально. Тома, пиши мне, какие там изменения, новости тюменские. Что идёт в филармонии, что показывают в «Темпе» и других кинотеатрах. Как там Женька Шилова живёт, Томка у которой муж Вовка (они живут у «сапоговяленой» фабрики). Как там остальные мои знакомые. Видишь-ли Саньку, брательничка мово?
  На этом пока кончаю. Крепко целую.
До свидания. Виктор.

30 января 1978 г
  Здравствуй, Тома.
Дорогая моя, не жди меня. Не пиши мне больше. Я люблю тебя и люблю сейчас, у меня были связаны с тобой все планы на будущее. Но если всё так случилось, забудь меня. Так будет лучше для нас двоих. Я благодарен тебе за многое. Ты была моей первой любовью. Спасибо тебе за радость и горечь принесённые мне тобой. Мне с тобой было так хорошо. Я был счастлив. Сейчас же это всё прошло. Пойми меня правильно. Так будет лучше, моя хорошая. Извини меня за всё. Прощай. Виктор.
P.S. Пойми всю серьёзность этого. Рано или поздно это случится. Извини меня.