Христианские основы народного творчества

Христианские основы народного творчества

Что в первую очередь ассоциируется с  фольклором. Беззаботная меткая частушка, гармошка, два притопа три прихлопа. Еще, пожалуй, блюдечко с наливным яблочком; башмачок в сугробе, крещенский вечерок. То есть гадания и заговоры. Домовой. Вот он тебе и весь фольклор. Дремучий и языческий.
Однако если мы обратимся к фольклору в его целостности и богатстве, включая не только сегодняшний день и сложившиеся стереотипы восприятия, но и тысячелетнюю глубину веков, то языческие элементы окажутся в весьма скромном количестве, всего лишь отдельные частности, не отражающие всего богатства народного восприятия окружающего мира.  Сознание же народа определялись именно православными ценностями. Повсеместно пелись духовные стихи, на Севере сказывались былины; особый пласт – христианские легенды и предания.
 Религиозное мировосприятие определило не только содержание, но и базовые особенности разных жанров. Так, например, почти в любом фольклорном тексте присутствует как земной, реальный мир – так и вечное, идеальное царство; причудливое переплетение сверхъестественного с действительностью составляет основу сказочного конфликта. О.И.Шабалина в кандидатской диссертации «Фольклорное сознание как способ духовно-практического освоения действительности» (2000) расширяет сказочный конфликт до универсального признака всего фольклора в целом. Она называет «противоречие между реальным миром, каким он дан вне и независимо от человека, и миром желаний, устремлений, мечтаний человека, то есть идеальным миром»1  движущей силой фольклорного сознания. Именно в фольклоре «разыгрывается драма этих двух миров, драма человеческой жизни; происходит постоянный поиск человеком гармонии между своим внутренним, идеальным миром и внешним по отношению к нему, реальным миром»2.      
Общая аксиологическая направленность конфликта обусловлена народным отношением к рассказанным событиям, которые можно расценивать двояким образом: как правду или как выдумку. На основе такого разграничения фольклористы выделяют два больших раздела: сказки и несказочная проза. Сказка – это, прежде всего, выдумка, фантазия. По определению В.Я.Проппа, это «нарочитая и поэтическая фикция. Она никогда не выдается за действительность»3. Конфликт мечты и действительности в сказке носит характер условно-утопический.
Исследователь фольклора профессор Т.В. Зуева приходит к выводу, что  народная сказка, реагируя на многие жизненные проблемы, предлагает их «справедливое, но утопическое разрешение»4. А вот в несказочной прозе (легенде, предании, быличке, меморате и др.) характер взаимодействия идеального и реального мира отличается большей достоверностью.
Например, в легенде самое необыкновенное и сверхъестественное событие воспринимается как реальное, поэтому острого конфликта между разными духовными мирами (идеалом и обыденностью) не возникает. Категория чуда пронизывает всю художественную структуру легенды, определяя систему образов и поэтику.
Важно отметить, что, в отличие от предания, события легенд происходят одновременно и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Такая вневременность образуется целостностью двух миров. Мы говорим про общий художественный принцип, лежащий в основе жанра. Внутри же самого единого реально-идеального пространства легенды могут возникать свои сюжетные противопоставления и конфликты, которые, однако, не затрагивают общую аксиологическую установку на восприятие чуда как достоверности.
Например, в христианской легенде «О святой Февронии» социально-бытовой конфликт прослеживается как между Февронией и князем, который не сразу исполняет свое обещание, так и между Февронией и жителями села Ласково, которые смеются над ней: «Посадил ее в сани, едут, а наши ласковские смеются над ней, кричат ей вслед: «Вон нашу дурочку в санях повезли с князем венчаться»5.
В первом случае конфликт разрешается свадьбой, во втором – примирением и покаянием: «Стали ей тут молиться, праздники ее почитать, молебны служить, ну, простила она нас, стало наше село прибавляться. <…> Святая Хаврония была наша ласковская, благочестивая была, Богу все молилась, а наш народ смеялся над ней, дурочкой ее считал. А она вон какая была: сама святость получила, да и мужа
прославила6.  Жизнь благочестивой Февронии проходит сквозь все века, являясь событием не только далекого прошлого, но и настоящего: «Она и теперь, говорят, ходит сюда Богу молиться. Да знамо, мы, грешные, ее не видим, а благочестивые люди видят иногда огонек в церкви, есть у нас такие»7.  Прошлое, настоящее и будущее время оказываются здесь едиными, а земной, видимый мир непременно содержит в себе измерение чудесного, которое является его важнейшей частью.
Похожий тип идеализации представлен и жанром фольклорного предания, чудо реальности – взаимодействие миров видимого и невидимого – проявляется здесь, как правило, в изображении частных судеб исторических деятелей, при этом конкретные подвиги осмысливаются как типические и предстают чаще всего в качестве идеала. Герои преданий – цари и полководцы – нередко обладают особым чутьем к незримым явлениям мира, они способны предугадывать развитие исторических событий и в непростой ситуации делать выбор, единственно верный и победоносный. Их готовность к тому или иному важному поступку определяют небесные видения, а не трезвый логический расчет.
Так, например, полководец Суворов никогда не начинал сражения, «прежде чем не окончится обедня на небе, которую служат ангелы и которую видел только он один»8. Предание изображает «отчаянное положение», в котором как-то раз оказался полководец с небольшим отрядом. И, несмотря на то, что «его могла спасти только одна быстрота нападения, он приказал не двигаться с места и не мешать неприятелю; сам же, сложа руки и сняв шапку с седой головы, слушал ангельскую обедню; долго продолжалась она, долго стоял неподвижно дедушка, вперев свои очи в небо»9.  Кажется, страшное поражение теперь неизбежно. Ведь «сильно укрепились за это время враги…». Однако, вопреки очевидности, «когда кончилась небесная служба, очнулся полководец и, быстро построив своих, начал нападение, и солдаты сами удивлялись, с какой легкостью они разбили неприятеля, столь многочисленного и казавшегося сильным»10.
События идеального и реального миров оказываются взаимосвязанными. Обедня, которая невидимо совершается на небе, охватывает и земное пространство. Такая пространственно-временная целостность образуется в легендах и преданиях на уровне объективной данности и выполняет фатическую функцию. Различаться может лишь глубина субъективного восприятия. Если одни люди способны почувствовать и распознать небесные видения, то для других – идеальный мир остается скрытым, хотя и познаваемым при особых условиях.
Так, в том же самом предании повествуется об одном из адъютантов Суворова, который «выразил сомнение насчет того, что видел фельдмаршал, и для удостоверения хотел просить последнего показать ему небесное видение. Старик, как бы предвидя сомнения адъютанта, подозвал его, не решавшегося выразить свое желание, и приказал ему снять сапоги с ног и стать правою ногою на его левую и поглядеть, перекрестясь, через его голову. Когда адъютант в точности исполнил приказанное, то увидел разверстые небеса и ангелов Божиих, служивших обедню на облаках»11.  Для того чтобы прозревать божественные события небесного царства, человеку необходимо приложить некоторые усилия.
В демонологических рассказах, быличках и бывальщинах, потусторонний мир проникает в повседневную реальность, и человек, настойчиво и необратимо, независимо от своего желания, встречается с нечистой силой. Эта встреча может иметь самые непредсказуемые последствия: трагический исход (в бывальщинах) или чудесное спасение (в быличках).
Другой тип взаимодействия миров мы найдем в духовных стихах. Если в несказочной прозе – легендах, преданиях и быличках – сама повседневность осмысливается как фантастическая, человек постоянно соприкасается с таинственными и непознанными явлениями иной реальности, то в духовных стихах различается не столько земное и небесное, мир видимый и мир невидимый, сколько жизнь христианская и мирская. Это различие касается именно человеческой жизни, которая может быть греховной или святой, а не общих законов устройства мироздания, сформированных Божьим промыслом.
С.Е.Никитина в послесловии к сборнику Г.П.Федотова «Стихи духовные» пишет о неправомерности выделения некоторыми исследователями в духовных стихах принципа дуализма. В них, напротив, господствует «идея всесильной божественной власти», «все происходящее в них делается по Божьему велению». Противоположная Богу сила – дьявол, могущественный лишь по отношению к слабым и грешным по природе людям, на самом деле ничтожен. В духовных стихах утверждается, что «победа Кривды на земле временна, а небеса, где находится Правда, всемогущи, то есть необходимый признак дуализма – равенство сил Бога и дьявола – явно отсутствует»12.
Образ внешнего мира в духовных стихах оказывается цельным и единым: мать-сыра земля безгрешна, насыщенна Святым Духом. Грех же заключен в самом человеке, в глубинах его души. Именно поэтому вещный, физический мир, по справедливому наблюдению С.Е.Никитиной, характеризуется в духовных стихах как «идеальный мир фольклорной нормы», что отражается системой постоянных эпитетов: на матушке-сырой земле текут реки быстрые, стоят леса темные, дуют ветры буйные, светит солнце красное. Напротив, душевный мир «обычного человека по своей воле творящего грех, – это “мир, во зле лежащий”, отступление от идеальной нормы (душа грешная, житие суетное, мысли нечестивые)»13. Таким образом, «противопоставления добра и зла, правды и кривды, праведности и греха являются внутренней пружиной, разворачивающей сюжет духовных стихов»14.
Такие же мотивы развиваются и в русских пословицах. Кроме того, подчеркивается временность земной жизни: «На сем свете мы в гостях гостим», а также трудность и земная тягота: «Из светлого рая, да на трудную землю»15. Внешний мир становится продолжением души человека. Особое внимание обращается именно на душевные качества: на добродетель и порок, на оттенки чувства любви или ненависти и т.д. В отличие от духовных стихов и лирических песен, фольклорная идеальность мира в пословицах почти не наблюдается, идея взаимодействия миров имеет психологическую функцию.
Если в духовных стихах фольклорная идеальность связана, прежде всего, с природным миром, который сотворен Богом, а потому исполнен благодати и прекрасен, то в лирических песнях идеальность проявляется через единство человека и природы: внутреннее – чувства, мысли, впечатления – выражается через внешние реалии. Так, свежие цветы, травы и деревья, яркий свет, тепло, солнце, заря, звезды символизируют радость, любовь и молодость. Напротив, поникшие цветы, сломанное дерево, бурная погода, ветер, метель, мрак, болото, пустынные поля, смятая трава обозначают тоску, болезнь и долгую разлуку.
Идеальное царство, существующее по своим внеземным законам, герметично по отношению к новым духовным веяниям и не содержит внутри себя принципа дуализма. Таково иное царство в волшебной сказке, на поиск которого отправляется Иванушка-дурачок, такова смысловая сердцевина художественного измерения в легендах и преданиях, таков, наконец, видимый мир в духовных стихах, созданный Богом и не тронутый еще страстями человека. Если в волшебных сказках, легендах, преданиях и духовных стихах константа фольклорной идеальности мира, соединяя мечту и реальность, выполняет символическую и фатическую функции, то в лирических песнях единство внутреннего мира человека и природы осуществляет психологическую функцию.
В демонологических рассказах иное царство, или идеальный мир, обозначить труднее. По мнению исследователя народной прозы Урала И.А.Голованова, в легендах «рассказчик стремится преодолеть бытовое осмысление событий, выходит на уровень вечных, вневременных ценностей»16, то в быличках,  такого экзистенциального прорыва нет. Обращенность к сверхъестественным событиям в демонологических рассказах прослеживается лишь на бытовом уровне, тогда как в легендах, преданиях и духовных стихах – на сакральном. Это фундаментальное различие связано с особенностями восприятия, оценка реальности происходит под определенным углом зрения, что формирует специфику того или иного жанра.
Универсальный принцип двоемирия, пронизывающий все жанры устного народного творчества, определяет характер художественного конфликта, а также тип идеализации, которая выражается константой фольклорной идеальности мира. Проведенный анализ фольклорных произведений показал, что константа фольклорной идеальности мира присутствует и в условно-утопической реальности волшебной сказки, и в чудесной действительности легенд, преданий, быличек, и в духовных стихах, транслирующих оппозицию христианской и мирской жизни, а также в лирических песнях и пословицах. Народное творчество определяется христианским мировоззрением, которое формирует не только отдельные сюжеты и образы, но и глубинные процессы, связанные с жанрообразованием.
Как же сложилось современное представление о языческих основах народного творчества? Для того, чтобы ответить на этот вопрос необходимо обратиться, в первую очередь, к истории фольклористики ХХ века.
В советское время все духовные стихи и христианские легенды попали под запрет, не изучались и не издавались. Необходимость следовать идеологии заставляла ученых сосредотачиваться исключительно на плакатной социальной составляющей фольклорного текста. Идеи видных ученых – Н.С. Трубецкого, Г.П. Федотова, И.А. Ильина, многие важнейшие положения П.Г. Богатырева, сформулированные еще в 1930-е годы оказались не доступными не только для широкого читателя, но и для специалистов.  Самому фольклору, не укладывающемуся в рамки идеологии, была отведена роль темной комнатушки, наполненной страшилками и разнузданными обрядами.
Представление о язычестве народного творчества сложилось не в последнюю очередь и благодаря хрестоматийным писателям. Некрасов, например, представлял в своей поэзии храм Божий «как храм воздыханья, храм печали»17, противопоставляя тем самым церковное начало – народному.
В советское время подобный ракурс оказался востребованным. Вспомним фильм  Тарковского «Андрей Рублев», противоборство полюбившегося народу языческого начала и сдерживающего его, а заодно и страстные душевные порывы, христианства. Зрителю внушалось, что не столько с язычеством, сколько с самим народом борется Церковь.
Между тем примеры подлинных взаимоотношений Церкви и народа надобно искать не в художественных произведениях, скорректированных авторской интерпретацией, но в документальных свидетельствах. В житии святителя Иннокентия митрополита Московского есть такой эпизод. Проживши на Уналашке почти четыре года, в Великий пост он отправился на остров Акун к алеутам, чтобы приготовить их к говению. Подъезжая к острову, он увидел, что все жители стоят на берегу наряженными, как в торжественный праздник. «Наш шаман, старик Иван Смиренников, сказал нам: ждите, к вам сегодня приедет священник, он уже выехал и будет учить вас молиться Богу... – рассказали они.  «Это обстоятельство хотя чрезвычайно меня и удивило, но я все это оставил без внимания и стал готовить их к говению, предварительно объяснив им значение поста и прочее, как явился ко мне этот старик-шаман и изъявил желание говеть, и ходил очень аккуратно. Я все-таки не обращал на него особенного внимания и во время исповеди упустил даже спросить его, почему алеуты называют его шаманом. Приобщив его Святых Таин, я отпустил его... И что же? К моему удивлению, он после причастия отправился к своему тоену (старшине) и высказал свое неудовольствие на меня, а именно за то, что я не спросил на исповеди, почему алеуты называют его шаманом, так как ему крайне неприятно носить такое название от своих собратий, и что он вовсе не шаман»18.
В этом сюжете удивляет то, что святитель Иннокентий не придавал слишком большого значения возможному языческому культу, и даже не обеспокоился тем, что к нему пришел не просто человек, но тот, кого в народе прозвали шаманом.  Он не спешил накладывать какие-либо «санкции» и заперты. Язычество связывалось скорее с недостатком просвещения, священнослужители действовали больше  по модели не «искоренить-запретить», но «просветить-научить». Конечно, языческие проявление не одобрялись. Однако, видимо, они не были настолько принципиальными и первостепенными при общении с простым народом.
Ближе к XXI веку фольклор наполняется новым содержанием. Если мы обратимся к народному творчеству в обычных селах, где разрушены храмы, прервана церковная жизнь, то  почти у каждого респондента встретим множество примет, суеверий, обращений к колдунам. Тогда как о православии – самые общие и туманные представления. В некоторых домах говорили, что «Христос – это такой пастушок с барашками на открытке». Между тем, даже в такой катастрофической ситуации, христианское сознание совсем уничтожить не удалось. Что свидетельствует о силе тысячелетней традиции именно православия, а не язычества! Сохранились и дошли до нашего времени легендарные сюжеты о божественном наказании тех, кто разрушал церкви, разбивал колокола, глумился над иконами. Если мы обратимся к бытовому фольклору, не на религиозную тематику, то увидим влияние православных идей. Приведу несколько примеров, которые мы записали в фольклорной экспедиции  летом 2017 года – в Вологодской области, в долине реки Толшмы. Размышления про вербу: «Это вербочки всегда веть ...есть вербно воскресенье,  мы идём за этими вербочками. А до поры их, эти вербочки, надо в церкви, видишь, опрыскивать. А у нас всё далёко. То в Тотьме, то в Юбилейном была –  я запасаю воды из церкви. В эту воду крещенскую я эти веточки.... мокьну и вот – над иконкой там, наверху, везде натычу. Говорят, вербочку такую скушаешь –  и болезни утихаюца». Или: «Вот как корова заходит, штоб с улицы –  вешается иконка. Николай Чудотворец». Или: «Да, вот, я пошла за рыжиками, вот туда. Пары нет у меня, я одна. Кого бы мне позвать? А вот бабушка Манифа и стоит. А я ей и говорю: «Бабушка Манифа, пойдём со мною в лес!» А она и говорит: «Нет, Шурынька, я стара. Иди, никто тебя не тронет: Бог впереди, товарищ – позади». Я пошла… Кто пойдёт сзади, так все товарищи будут».
Народно ли такое творчество? Да, народно. Ведь народность определяется не соответствием церковным канонам, но особенностью бытования устной традиции. Насколько важно (и нужно) записывать? Для ученых – важно записывать все, включая заговоры, блатные песни и нецензурные частушки. При публикации необходим отбор, так же как предметом творческого писательского изображения и осмысления становится не любой встретившийся факт, не любое событие или деталь внешней среды, но характерные приметы того или иного времени. Учитываются и особенности восприятия читателем произведения. Одно может вызвать тоску, отчаяние, разрушительные порывы. В другом, напротив, можно будет черпать силы для противостояния трагическим обстоятельствам или найти пример созидательной жизни. Так же и фольклорных темах необходим отбор, учитывающий характер их воздействия на читателя. Публиковать и делать достоянием культуры – только то, что хранит в себе духовно-нравственный идеал. 
Но это нужно делать обязательно. Ведь народное творчество так же, как и авторское, тесно взаимодействуя друг с другом, определяют границы и особенности национальной картины мира.
Задача современной науки расширить представления о народном творчестве; вернуть понимание того, что на самом деле фольклор и православие – никак не противоречат друг другу. Точно также как не противоречит  православному мировоззрению и русская литература, живопись, музыка. Конечно, есть разные писатели и разные музыканты. В произведениях устного народного творчества это «разность» ощутима еще больше. Ведь какой человек – таков и его фольклор.
1. Шабалина, О.И. Фольклорное сознание как способ духовно-практического освоения действительности [Электронный ресурс]: автореф. дис. … канд. филос. наук: 09.00. 01 / Шабалина Ольга Ивановна. – Магнитогорск, 2000. – Режим доступа: 2. Там же
3. Пропп, В.Я. Фольклор и действительность: Избранные статьи / В.Я.Пропп. – М.: Наука, 1976. – 327 с. – С. 87.
4. Зуева, Т.В., Кирдан, Б.П. Русский фольклор: Учебник для высших учебных заведений / Т.В.Зуева, Б.П.Кирдан. – М.: Флинта: Наука, 2002. – 400 с. – С. 217.
5. Народная проза. Серия: Библиотека русского фольклора / Сост. С.Н.Азбелев. – Т. 12. – М.: Советская Россия, 1992. – 608с. – С. 508.
6. Там же
7. Там же
8. Там же, с. 249.
9. Там же
10. Там же
11. Там же
12. Никитина, С.Е. «Стихи духовные» Г.Федотова и русские духовные стихи. Послесловие / С.Е.Никитина // Г.П.Федотов. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам). – М.: Прогресс, Гнозис, 1991. – С. 137 – 153. –  С. 142.
13. Там же, с. 140.
14. Там же
15. Даль, В.И. Пословицы русского народа: Сборник: В 2 т. / В.И.Даль. – М.: Художественная литература, 1984. – Т.1. – 383 с.; Т. 2. – 399 с. – С. 229.
16. Голованов, И.А. Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX-XXI вв.): Монография / И.А.Голованов. – Челябинск: Энциклопедия, 2009. – 251 с. – С. 37.
17. Некрасов, Н.А. Полное собр. соч. и писем: В 15 т. / Н.А.Некрасов. – Т. 4. – Л.: Наука, 1982. – 656 с. – С. 51.
18. Святитель Иннокентий (Вениаминов), митрополит Московский. Жизнеописание. Режим доступа:
 https://azbyka.ru/otechnik/Innokentij_Moskovskij/
Опубликовано: Чернова А.Е. Христианские основы народного творчества //  XVIII Всероссийские Иринарховские чтения. Выпуск 15. – Борисоглебск: Издание Борисоглебского отделения Международного фонда славянской письменности и культуры, 2018.  –  120 с. – С. 113 – 117