Машина Зингера иголочку сломала

одноактная комедия

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Разумихин Михаил, сценарист и шоураннер

Парамонов Сергей Николаевич, главный редактор

Зина, его секретарша

Разумихин заходит в кабинет к редактору

— Ну ты что же встал столбом? Заходи, Мишук, садись. Беседовать будем.

— Николаич, ты это по-фастику давай. Вчера презентация в Сохо была, я перебрал как всегда, ну ты меня знаешь. Башка щас, ****а, просто. Откручу и рядом положу.

— Так, ты чего так выражаешься? Не мнс чать какой-то. Вот про это и поговорим сейчас. Про писанину твою, товарищ Разумихин.

— Ой, ой. Ты че, Николаич, решил в сео поиграть ниибаца? Поздно, я тебя как облупленного знаю. Босс, бля. Кстати, вы че весь асфальт раздолбали перед офисом? Я хули, зря купил Порш этот, чтобы по вашим кочкам прыгать? Да ещё всю парковку забили какими-то жигулями допотопными, а щас сам знаешь, как с местом в Мск. Бля.

— Так, Разумихин, ещё одно слово подобное и, это самое, за дверь у меня тут полетишь. Мы, это, как там товарищ Твардовский говорил — инженеры человеческих душ. А ты накрутишь тут матерками конструкцию, что такую душу только в Магадан можно определять. Тут же! Тут же, можно!

— Лан, Николаич, давай по существу. Ты не агрись, Твардовского тут вспоминает сидит. Ты ещё литфак свой вспомни питерский.

— Какой какой литфак? Сам ты пидерский! Я вообще-то из Ленинграда. Вот как ты одет, так точно можно подумать, что ты из этих. И Кирил Тимофеича не трогай, ты ему не чета, «Теркина» те вжисть не накалякать.

— Лан, сорян. Я чет вообще не вдупляю, че ты там несешь сегодня. Давай уже правки свои.

— Какой ещё Сорян? Армянская ССР причем? Ты национальные вопросы вообще не трогай. Ладно. Вот и послушай. «Правки!» Там у тебя такое надудукано, что карандашом красным не отделаешься. Там топором под корень надо рубить (кашляет) иттиху мать. Не вдупляет он. Щас как вдуплю!

— Ну ты не пори, Николаич, в чем суть-то? Этот скрипт мне удался по-моему. Давал почитать людям, всем зашел. Ты че там наковырял?

— Наковырял, наковырял… Это у тебя ковырялка не выросла со мной так разговаривать. Начнем, так сказать, с начала. С названия то бишь. Вот это вот что?

— Ну что, «Хоп — мусорок» называется, а че? Думаешь перегнул мальца?

— Перегнул? Да ты это, шизанулся, видать. Это ты работника МУРа мусорком назвал? Да если я такое покажу в комиссии, меня прям там же — к стенке! И приплыли.

— Какой ещё нахер комиссии? Вот Данил Демидычу точно понравится, он эту тему знает, немало отмотал. Ему прям зайдет, он к мусорам сам знаешь как относится. Потому и вписался в проект.

— Я те дам, Демидычу!

— Вот только с роскомнадзором может выйти херация, там придется бодаться, походу. Скажут оскорбление чувств служащих, или ещё какие-нибудь бления.

— Да не в этом же цимес…

— Цимес? Эт че, с двачей что-то? А в чем тогда? Аа.. Ты за копирайт переживаешь? В смысле трек этот про мусорка, могут авторские предъявить?

— Дааа яя…

— Ну да… Но добазаримся с ними, типа в опенинг ремикс на их песнягу поставим, и им пиар и нам нормально.

— Ничего не понял, что ты сейчас нащебетал тут. Но дело-то совсем не этом, черртт подери! Ты как сотрудника мвд назвал в этой своей писульке?

— Ну, мусорок, а как ещё? Тебя задевает что ли? Ты разве из мусоров бывших, Николаич? Ты, кстати, че с офисом сделал? Дизайн в винтажном стиле, что ль? Совок какой-то устроил, стены зеленым покрасил, дспшки прибил, стулья совдеповские. На ностальгию пробило? А? Ретро-айдентика?

Парамонов вскакивает с места, в руках у него большая логарифмическая линейка

— Совок? Да ты что! Щас! Щас точно по башке! Вот тебе, неуч! На! На!

(Начинает махать линейкой у головы Разумихина)

Разумихин защищается от Парамонова, открывает ногой дверь и кричит в коридор.

— Зинуль! Зин! У тебя босс спидов обожрался дешевых, снова! Бросается тут!

— Спид — это выдумки империалистов! (Садится обратно) Ты зачем туда пошлятину вписал, а?

— Какую ещё пошлятину?

— Зазноба у главного героя кто? Не спортсменка, не комсомолка, не работница МУРа как в «Месте встречи...». Нет! У тебя она проститутка Маляля с двумя абортами за плечами! У нас вообще-то аборты вне закона и коллективно осуждаются на собраниях.

— Ты че порешь-то? Кукухой поехал по ходу…

— По ходу-пароходу...Почему у тебя милиционер употребляет… водку жрет как не в себя да ещё и на рабочем месте при исполнении?

— Да норм все, щас такое в тренде. Реализм.

— В тренде у него. Не трынди тут! Зачем вообще верховного главнокомандующего упомянул? И Афган? Да нас за такое завтра к той же самой стенке теплой поставят.

— Николаич, у нас ретро, ретро, ты че. Ретро сейчас в тренде, вот и Афган я приписал. Вообще в книжке какой-то прочитал всю эту тему, или кино доисторическое смотрел что ли...с Панкратовым-Черным… Оттуда списал, короче, тему.

— Так, Афган убери, Юрия Владимировича тоже. Немедленно! И бумажки сожги, не в ведро выкинь, а прям сожги!

— Какого Владимировича ещё? Это кто?

— Он ещё издевается тут, ты чего дуру гонишь-то?

— Да не гоню я! С чего бы? С утра чистый. Что за Юрий-то? Я только Дудя знаю и Хованского.

(Парамонов шепотом):

— Ну, Андропов же. Генсек наш.

— Генсек гомосек… я только фамилию вписал, для антуража. Ио его не знал и знать не хочу.

— Пшш! Ты че несешь-то! Вписал! Сам захотел в Афган? Или в дурку? А?

— Николаич, я, конечно, не эксперт, но наши из Афгана году в 90-м ушли, куда я там поеду?

— В смысле в 90-м? Ты че из будущего? (Властно встает над столом, нажимает кнопку на телефоне) Зиночка! Кофе пожалуйста принеси Мишеньке, он сегодня вообще трахнутый.

— Ну ты, Николаич, уж не груби. Че это трахнутый?! Я не из той тусовки, отвечаю, и не надо мне за шмот. Это Рубчинский, между прочим. А вот про тебя слушок ходил, кста.

Парамонов испуганно садится обратно в кресло.

— Какой это слушок, Мишук? А?

— Ну я знаю, за че купил за то и продаю, конечно. Ну, любишь ты мол с юными дарованиями мужского пола в сауне позависать.

— Ч-чего? Какая падла?...

— Да я че, мне пофиг так-то. Твое дело. Это совки все талдычат, у них бомбит. Смотри только, чтобы харрасмент не пришили, щас время такое…

— Еебушки воробушки…

— Ну вот! Наконец-то ты по-русски заговорил.

Входит секретарша Зина с подносом.

— Ого, ты уже и Зинулю переодел во все винтажное. А были времена, она у тебя в бдсм ходила. Зин, че за лук такой? Почем купила все эти причиндалы или у бабки в сундуке надыбала?

(Зина, стоит с подносом):

— Я лук с собой на службу не ношу, вонять тут ещё. После работы на рынке беру, успеваю. Но вообще он у нас по 32 копейки кило — подорожал.

— А? Ок, ок. Понял. Лук. Смехуечки пошли. Сейчас уже немодно над хипстотой орать.

— Я вообще не ору никогда. Не имею такой привычки

(Парамонов):

— Ты, Зин, кофеек поставила да иди. Видишь, товарищ не совсем сознательный сегодня. Че препираешься?

Зина ставит поднос на стол, но не уходит, молчит.

— Ну, в чем дело, Зин?

— Сергей Николаич, мне бы пораньше сегодня уйти — в «Людмиле» трикотаж гэдээровский выбросят сегодня, Машка с третьего этажа предупредила.

— Ой, бабы вы и есть бабы, за это вас и любим…

— Вот ты сексист, Николаич, стал…

— Цыц! Ладно, иди. Только патрулям на глаза не попадайся, а то запишут в тунеядки. И чтобы завтра красивая пришла, чтобы радовала нас, мужиков!

— Спасибо, Сергей Николаич, ну спасибо!

Зина убегает.

— Так! Ты, Миш, такие слова не говори при бабе больше. Сэкс вот этот вот. Тьфу!

— Да понял, секса у нас нет же.

— Вот-вот! Хорошая фраза, ты её запиши, при бабах такого больше не говори, неудобно.

— Да че творится-то? Я че - попаданцем стал что ли? Какой год сейчас по-твоему, Николаич?

— Слушай, Мишук, ты давай употребляй в меру уже, а? 83 сейчас год, 83! От рождества Христова, только никому это не говори.

— Еб твою...Ефимка мудак...что-то дал вчера, какую-то херню...теперь вот кроет как бобика. Может я вообще дома сплю сейчас с пеной у рта. Банальный сюжетный ход, конечно, но все же. А может и не дома! На вписке этой ****ской у Ефимки того же.

— Разумихин, я тебе что про твои выражения…

— Николаич, а ну ка… (зовет Парамонова рукой к себе) пошептаться.

Парамонов наклоняется ухом вперёд, Разумихин с размаху дает ему пощечину.

— Ах, ты сука! Щенок! Руки распускает тут! Скотина!

— Чет не сработало…

— ****енок!

Прыгает через стол на Разумихина, оба падают со стула и катаются по полу в борьбе. Парамонов сидит сверху на противнике и душит его.

— Да я тебя сгною, бездарь! Будешь у меня за сто первым километром утренники зэкам ставить про тревожную молодость!

— Отпусти, Сергей Николаич! Все все, я понял.

Парамонов, наконец, убирает руки.

— Да я таких каркалыг как ты на службе одним пальцем давил, одним! А бывших не бывает, сам знаешь, скотина. Во времена оные вообще бы уконтрапупил был на месте!

—Да, не задался денек…

Парамонов кидает Разумихину папку со сценарием.

— И забери свое дерьмо, пойди вон в макулатуру сдай, и то полезнее будет! Я тебя отстраняю, в смысле, не занимаешься ты больше этим сценарием. Бумагомарака, а не работник. Вали подобру-поздорову! Чтобы здесь больше духу твоего не было!

— А скрипт кто напишет?

— Херипт! Не твое собачье дело! Ты бы лучше на севера бы ехал, БАМ строил, вот и дело бы было. Мусорок! Хать тьфу!

Разумихин выползает из кабинета. Гаснет свет, его высвечивают прожектором.

Обращается к залу.

— Вот это пригар у него! Что же случилось-то? Какая такая оказия? Что за колеса я вчера сдуру закинул? Может, меня откачивают уже? Может Анжела отвезла куда надо? Ах, ты ж, ****ство, она же с Брянским сейчас, переметнулась, сучка. Забыл! Забыл, в какую парашу жизнь превратилась моя. В какую щель я попал, а думал — в щелку. Бабки, корпораты, папики всякие, кокос опять же дармовой. Хорошо, что хоть до хмурого не дотянулся. Ручонками-то жадными. Тьма какая-то египетская вокруг. Сгущается прямо. Недобрые какие-то метели кружатся. Да откуда у меня выражения такие? Откуда я такое знаю? На ютубе что ли услыхал? А может на Грундике накрутил? Голоса вражеские? Хоспади, а это что все значит? Кто это в мою голову вложил, а? Бедная, бедная моя голова, что там творится, в черепушке? Это наша с тобою жизня, это наша с тобой биография, ммдаа… Ой! Что? Сгинь! Уйди! Пропади! Отвали от меня! Отъебись! Вот нахальник, пропесочить бы тебя на партсобрании за язык твой. За твою несправедливость, тунеядство, дурость, нечестность, карьеризм, стяжательство! ААА! АААА! Я просто несчастный нелетающий пролетарий, и никто меня не любит! Ни Анжела, ни она, Революция!

Мама, жизнь ведь только началась! Пожалей о своем больном дитятке!

Отпустите меня, старшие товарищи Комиссары!

Отвечает хор из темноты сцены:

— КЛЯНЕМСЯ! НЕТ, МЫ НЕ ОТПУСТИМ ТЕБЯ!

— Отпустите меня, товарищи политруки!

— КЛЯНЕМСЯ! НЕТ, МЫ НЕ ОТПУСТИМ ТЕБЯ!

— Отпустите меня, товарищи замполиты!

— КЛЯНЕМСЯ! НЕТ, МЫ НЕ ОТПУСТИМ ТЕБЯ!

— Да и хрен с вами, поеду на БАМ.

Занавес.