Слёзы капали

                «И ямщик умолк,
                Слёзы капали…
                А в степи глухой
                Ветры плакали…»
                (Из народной песни).
Я вернулась на Родину! Вот вышла из поезда, где после десяти часов сидения в самолёте лежала всю ночь на твёрдой вагонной полке и наслаждалась тем, что могу распрямить тело, потянуться, повернуться на бок… Теперь мой чемодан на колёсиках не катился, а резво прыгал на выбоинах тротуара платформы, из-за отсутствия пандусов, я натаскалась его, набитого до предела. Здесь пустые пластиковые бутылки катились из-под ног,  полиэтиленовый пакет летал в воздухе, норовя налепиться на лицо… Серое утро дышало влагой и смешанными запахами железной дороги… Но как мне было хорошо! Как уютно и весело! Я дома. Дома!
Преодолев ещё два пролёта ступеней: вверх к выходу и вниз на тротуар, я вышла к стоянке такси. Тут же подкатила затрёпанная синяя машина с шашками на боку, водитель отправил чемодан и сумку в багажник, и я устремилась к задней дверце, но он вдруг подал голос.
— Может, впереди сядете, поговорим.
Я удивлённо на него посмотрела. Что-то знакомое мелькнуло в его лице.
— Не узнаёшь, соседка?
— Юрка! Юрочка Костин! Ты?
— Ну да. Все мы изменились, столько лет прошло… Но тебя по телеку показывают иногда, так что я узнал сразу. Садись, пообщаемся.
Машина тронулась, а разговор не завязывался. Ехать далеко, минут сорок, но было странно видеть его погрустневший разом профиль, слышать прерывистое, перемежающееся тяжёлыми вздохами, дыхание. Я чувствовала, что он хочет о чём-то поговорить, собирается с мыслями, что ли…
— Как вы там, Юрочка? Родители живы?
— Нет. Уже оба умерли. Мама, помнишь, она диабетиком была, десять лет в земле, а батя через год после неё… Брат Славка живёт с семьёй в Москве, закрепился там, на стройках работает. Ничего, живут ладно. Два сына у него.
— А ты?
— А я…  Ты писательница, да? (Я кивнула). Вот и расскажу тебе, может, напишешь про меня, – горько и коротко рассмеялся он. –Историю тебе расскажу…
Я женился рано, сразу после армии. Тяжело жили – в примаки я пошёл. Тёща какая-то злая, хотя понятно, тесть пил беспробудно. Дом у них свой, там мои дети родились – сынок Вова и через два года дочка Катюшка. Теперь уже взрослые, у сына своя жена, семья… Дедом меня сделал, а дочка… Она так, без мужа родила, с тёщей и живёт, того деда схоронили пять лет как… Да я не про то! Я тебе хочу рассказать про… Господи, как и произнести, не знаю… Ты не смейся, ладно? Я про любовь тебе расскажу.
Повисла долгая пауза. Серое утро за окном машины плыло нескончаемой, тусклой пеленой, проблёскивая иногда рыжей листвой встречных деревьев. Наконец Юра глубоко, словно собирался нырнуть в воду, вздохнул.
— Знаешь, так бывает, не по великой любви я с женой сошёлся – молодость игра чувств… но жили хорошо, не ругались, хотя трудности были ой какие!.. Она у меня простенькая была, кулинарное училище окончила, поваром в кафе работала. Да что говорить, сам я кто? Простой шофёр, да ещё и бесквартирный. Лет пять так прошло, деньжат мы поднакопили, чтобы своё жильё приобрести.  И вот стала она приходить с работы какая-то мутная, не в настроении. Я спросил, что там у неё. Она и рассказала, что шеф её, хозяин кафешки, глаз на неё положил, добивается её. Я, конечно, разозлился жутко! Нет бы только на него, но и ей начал мораль читать, что, мол, нечего было глазки строить, телом вилять… и всякое другое нёс. Как она заплачет! Прямо ручьём слёзы из глаз полились! И вздохнуть не может. Ну, поутих я, приласкал, прощения попросил и говорю: «Надо тебе другое место искать. С этим козлом работать невозможно и ругаться бесполезно – вышибет он тебя». Пошёл я назавтра после работы к бывшей своей однокласснице, она в вокзальном ресторане официанткой работала. Порасспросил, не знает ли какое местечко, чтоб Светку мою устроить. Оказалось, надо же такое! Её старшая сестра    была замужем за Светкиным обидчиком! А я ж, не зная это, историю всю выложил, как есть. Она, Маринка-то, меня к сестре своей направила, я кафе не называл, но понял, что дело моё пустое. Маринка ещё до основного разговора – ну, там здоровались сначала, про своих знакомых поговорили – так она мой телефон взяла. Я расстроился, про всё забыл. Вдруг под вечер – звонок. Представляется женщина сестрой Марины, Олей, спрашивает, почему я не пришёл (Маринка говорила, что она там, у своего мужа в бухгалтерии, трудится). Я, тык-мык, не знаю, что ответить. Молчу, как дурак. Она смеётся: «Что-то вы оробели, Юрий! А ведь я с вами в одной школе училась, помню вас смелым мальчишкой. В чём же дело?» Снова молчу, а она: «Надо нам встретиться. В сквере у вашего дома, сейчас». Выхожу, скверик в двух шагах, она на скамейке сидит с телефоном в руке, сразу почему-то понял, что это она. Присел рядом, она одними глазами требует, чтоб говорил.  Я ей взял да и рассказал, что обидчик моей жены и есть её муж. Глупо, да?
Я пожала плечами. Видела, что это только начало истории, не стала даже минутку на ответ тратить, чтобы успеть дослушать Юрин рассказ. Он, словно поняв мою мысль, тут же, снова вздохнув до донца, продолжил.
— Вот, скажи мне, хоть кивни, прав я или нет? Бывает ведь так, с первого взгляда? (Я кивнула). Мне показалось, что я давно её знаю, только забыл на какое-то время, и вот нечаянно нашёл. Её лицо, голос, покатость плеч… Может, потому и сорвалась с языка  вся правда. Она сначала напряглась, словно перемогая боль внутри, потом холод наполнил взгляд.
 — Вы не верите? – спросил я.
Она посмотрела мне в глаза пристально, горько
— Верю, что хуже всего. Знаю я своего мужа, не первый раз мне глаза открывают, да и сама кое-что замечала, понимала… Беда в том, что ни разойтись с ним не могу, ни повлиять на него. У нас сын инвалид-колясочник, церебральный паралич у него. Муж сказал, уйду, так не даст содержания, и сына в интернат сдаст. Вот такая скотина.
— Но есть же закон…
— Закон? Наивный вы человек! У кого деньги, у того и закон. Мне так Никитку, сына моего, жалко! В достатке ему ещё можно жить, а в нужде… Пропадём с ним.
Потом Оля мне говорила, что и она с первого взгляда вся мне доверилась. Бывает же так! Кто-то мне бы сказал раньше, не поверил бы. Ну, жену устроить она мне помогла, знала одну бухгалтершу из их ресторанной сети, так что Света моя скоро устроилась в кафе-стекляшку в скверике. Ладно. Начала жена работать, а всё мне покоя не даёт, надо, мол, отблагодарить женщину за помощь. Понятно, надо. Купила она коробку лучших конфет, шампанское, букет цветов, и пошли мы к Ольге на работу. Как положено, поблагодарили, она твердит своё: «Ну, зачем? Не надо бы…» А всё-таки видно, что ей наша благодарность приятна. Ушли мы, Светка радуется, а я, как на вилы грудью наткнулся, весь болью пронзился. И болит, и болит, и день, и неделю, и месяц…
Знаешь, я ногу ломал, так не болело. Это такая мука, такой ад внутри!.. Взял я, да и позвонил ей. Слышу её «алло», а горло перехватило, говорить не могу, да и что сказать не знаю. И тут она спрашивает: «Это Юрий?» Я только тогда и смог выдохнуть «Да». 
Не буду тебе рассказывать весь наш роман. Всё, как в кино. Встречались украдкой, как получалось, ключи она у подруги брала…  Год пролетел. Я надеялся, что попривыкнем, привянет эта сумасшедшая тяга друг к дружке, ан, нет. Не можем уже и дня прожить в разлуке. А что делать? Я бы со Светкой разошёлся, хотя деток жалко, а жена-то всё чует, как будто пахнет моя любовь к другой. Но Оля уйти не может. Я говорю, что буду стараться, работать, что проживём с её бедным ребёнком, но муж её в ответ на предложение разойтись по-хорошему, пригрозил, что лишит её родительских прав, и сдаст парня в богадельню. Даже пригрозил, что следил за ней и знает, что любовника завела.  Может, правда, может, нет, а ведь материнская любовь бывает сильнее иной какой. Да, бывает…
Он замолчал, справляясь с нахлынувшей горечью. Глаза его блеснули влагой.
— Ну, вечно так не проживёшь: в прятках да обманках. Настало такое время, что стали меня мои женщины на части рвать. Жена к себе тянет детьми и долгом моим, к совести моей взывает, любовница ревнует, мучается на глазах, предложила тайно забрать сына и скрыться, уехать куда подальше. Тут и случай подвернулся: ей написал двоюродный брат из деревни, что слёг, а если она приедет, дом свой ей подпишет, потому что одинокий. Брат этот с детства ей как бы за отца был, их с Маринкой тётя в семью забрала, потому что родители на лодке в разлив речки утонули. А живёт этот Женя в Челябинской области. Я согласился.
Теперь Юрино молчание повисло, как напряжение перед главным рывком в спорте. Когда-то я лёгкой атлетикой занималась, бегала на короткие дистанции, так сейчас прямо ощутила это его приготовление к  броску.
— Подумать только!.. Живёшь с человеком годы, а оказывается вдруг, что ничего почти о нём не знаешь! Я решился с женой поговорить. Начал так издалека, мол, отношения наши сошли на нет, надо что-то менять в жизни. Что тут с ней стало! Как закричит, тихая моя Светка, как зарыдает!.. Одно только и разобрать смог: «Люблю тебя, больше даже детей своих!» У меня мороз по коже, дрожу, как в лихорадке. Сказать ничего не могу. А она: «Я видела всё, поняла про твою… – ну, тут такое слово выдала, а никогда не ругалась даже простыми словами… – Я терпела, – говорит, – думала, что перебесишься, про детей вспомнишь, а ты…» В общем, я умолк, и что делать, не знаю. Рассказал всё Оле, та мне ни слова в ответ. Я и так и сяк – молчит, глаза в пол.
Вот и конец истории: в воскресенье это было. Я с детьми поехал в центр города, в цирк, представляешь? Оля пришла к Светке, та стирку закончила, полоскала бельё в ванне. Что там было и как, не знаю, а только потом следствие выяснило, что жена моя, тихая моя Светка, соперницу головой в ванну окунула и держала так, пока та не затихла. Потом сама в ванну легла, воду включила, и вены себе вскрыла. Одна она дома была, тёща в гости ушла. Не скажу тебе, как я всё увидел, ещё хватило сил, детей до этой картины  не допустить, а что потом – одна муть в памяти. Тёщины крики, соседи прибежали, милиция, скорая…
Скажи мне, писательница, зачем эта любовь? За что ею Бог меня наказал? Как мне век свой доживать? Я же вину свою, как смолу кипящую в себе ношу. У меня ко всему равнодушие: работаю, как робот, всё исполняю, что надо, а ничего не хочу, ничему не рад! И так уже двадцать лет! Представь себе, двадцать!..
И тут слёзы закапали из его глаз, беззвучные горькие слёзы.
Я не могла сказать ни слова. Много страшных историй слышала по телевидению, читала в СМИ, просто из разговоров людских узнавала, но человека, участвовавшего в подобном, видела впервые. Ждал ли он от меня утешения, сочувствия? Не знаю. Но в душе моей ныло и мучило меня чувство сострадания и в то же время неприятия этого моего сочувствия. «А в чём его вина?» – спросила я себя, и не нашла ответа.
— Ты, Юрочка, веришь ли в Бога?
— А… сам не знаю. Мать меня крестила, но в церковь не водила, и сам не хожу.
— Это нехорошо, ведь тут должно само прийти желание, принудить себя, я думаю, не получится. Но ты сам, наедине с собой, молись. Проси, чтобы душа твоя очистилась, чтобы боль ушла. А другого ничего тебе не посоветую. Хорошо бы, людям доброе делать, в любой беде это помогает.
—  Спасибо тебе, что выслушала. Я много лет молчал, первый раз решился поговорить об том. Даже чуть полегчало – плакать хочется, а то всё чёрство было в душе. А не напишешь про эту мою историю? Может, кому в жизни пригодится…
— Напишу, – пообещала я, – думая, однако, что вряд ли. Очень уж это «чернушно». Но слово дав, не могу не исполнить.
Вот мы подъехали к моему дому. Он оттолкнул мою руку с деньгами, но я положила их на сидение: «Я не тебе плачу, работе твоей. Держись, Юрочка».
Двор показался уменьшенным, словно время его смяло в комок, в подъезде было грязно и пахло кислыми щами, но мне было тепло и светло-печально. Я вернулась домой. А когда вошла в квартиру, прилегла на свою кровать, вдруг поняла, что у Юры давно, целых двадцать лет, нет этого своего приюта, некуда ему вернуться из душевного ада. Я встала перед иконой и помолилась за него. Говорят, молитвы других людей помогают страдальцам.