Фура с вином, или День Просветления

Пролог

Тормоза взвыли фаготом, столкновение с другими автомобилями, вставшими у красного светофора на перекрестке Ленинградского и Пятницкого шоссе, казалось неизбежным. Водитель вывернул руль влево, фура мягко смяла металлическое ограждение, взяла театральную паузу и замерла у обочины… Потом качнулась чуток из стороны в сторону и стала плавно валиться на правый бок.

Прицеп упал первым, потянув за собой тягач, внутри которого метался растерянный шофер, не знавший, что важнее сейчас – спасать груз или самого себя. Обочина не была слишком крутой, она нежно подхватила на свои руки 20-тонную автомобильную конструкцию и уложила колесами кверху.

Легенда гласит, что содержимое прицепа издало сложный звук, что-то вроде звенящих бубенцов. Прицеп скрипнул на виолончели. И замер. Концерт окончен, зрители могут расходиться.

На самом же деле представление только началось. Давайте все вместе наслаждаться тем, что несет жизнь, когда она не контролирует ни себя, ни остальных. Когда саму жизнь понесло…


Глава 1

Первую красную каплю увидел мальчик. Его зовут Вася. Фамилия – Август. Кстати, о дате. Это случилось 16 июня. День обычный, церковь славит имя святого мученика Дионисия Византийского, который был усечен мечом за твердое и смелое исповедание веры Христовой в Византии во времена гонений на христиан императора Аврелиана. У греков бог был с похожим именем – Дионис. Правда, он занимался другими делами, покровительствовал виноделию, в частности.

Вася Август был десятилетним. Его детские глаза просвечивали мир насквозь. Именно поэтому Васька стал первым, кому открылось чудо. Он воровал. Зайдет в магазин и обязательно что-нибудь стащит. Не потому, что хочет что-то, а просто, потому что руки не слушаются. Он сам по себе, руки – сами по себе. Понятно?

Никто еще ни разу не ловил его на месте преступления. Не треснул по уху и не дал пинка. Даже неинтересно становится. Васькин портрет нужен? Сейчас набросаем пару штрихов, потому что с этого неугомонного пацана все началось.

Итак, Вася Август. Маленький, но уже подонок. Любит стучать на одноклассников. Вообще, любит стучать, греметь и мешать остальным. У него есть волосы на голове, конечно. Светло-русые. Глаза серые, остановятся на пару секунд, потом бегают из стороны в сторону. Он занимается в кружке. Рисует. Воображения не хватает, с красками играет мало. Наставникам хамит.

Мы перемотали его жизнь наперед. Как вам сказать? Хорошо выглядит для своих лет. Есть мышцы  в тех местах, где они должны быть. Разведен. Имеет влечение к чужим женам. Считает своей заслугой, что дает им то, что муж стесняется дать. Что касается совести… Вася однажды взял клюшку для гольфа, представил себе, что мячик – это его совесть, и вдарил по нему изо всех сил так, чтобы больше не чувствовать никаких угрызений.

Вася первым увидел, как вино льется из фуры. Подставил пальчик, попробовал на вкус. Даже не понял, в чем прикол. Своей душонкой он ощутил важность момента, но в чем его выгода? Он пошел во двор, чтобы поделиться этим с кем-нибудь.

В июньский вечер двор наполнял собой дядя Володя. Его темно-карие глаза были известны всему городу. Ибо совсем недавно он имел власть и силу отпускать другим грехи. Еще месяц назад он был рукой Господа, настоятелем Никольского храма. Он был на вершине духовного Эвереста, раздавая ищущим и страждущим многая милости.

Теперь дядя Володя оказался на дне Марианской впадины - его выгнали из РПЦ (Русской Православной церкви). Трудно сказать, за что именно. Говорят, за алкоголизм, за блуд, за воровство, за ложь, за сребролюбие, за антихристианское поведение, за скотство и человеконенавистничество, за расизм и национализм, за фашизм... Наконец, за большой дом, который построил он за какие-то шиши…

Был ли изначально так плох отец Антоний (в миру – Поух Владимир Павлович)? Вот сидит он у роскошной сирени, разве вянет она? Был бы конченным человек, даже сирень бы отошла от него. А она цветет рядом с ним и пахнет. Может ли быть человек нехорошим с головы до ног, от рождения?

Дядя Володя тоже был мальчиком, причем далеким от всякого рода денег. От женщин, прости Господи. Но жизнь его в детстве была сплошным мучением. Из-за фамилии, прежде всего. Есть разные версии ее происхождения. По одной из них, фамилия Поух родом из Германии, так называется коммуна в земле Саксония-Анхальт. По другой, она английского происхождения – от нарицательного pouch, что в переводе на русский язык означает «небольшая сумка, мешок, кошелек». Так могли прозвать бережливого, скупого хозяина либо мешковатого, неуклюжего человека.

Вову Поуха дразнили по-всякому. Допустим, дать Поуху… Даже анекдот в школе появился. Мол, учительница просит передать больному Поуху домашнее задание. А ей в ответ, дескать, зачем по уху, да еще и по больному? Можно ведь просто позвонить по телефону.

Многозначная и в то же время порой такая однозначная фамилия Поух служила пищей для острых языков. Вову растила мама, отец их бросил, когда мальчику было два года. Павел Поух пропал бесследно, его местонахождение неизвестно. Так что защитить Вову было некому, и он был вынужден терпеть постоянные насмешки и издевки.      

Улыбки были на лицах врачей и учителей, участкового милиционера, военного комиссара – всех, кто знакомился с Вовой лично. Поух! И давай смеяться. Девочки в классе не особо миловали. Не было в Поухе ничего серьезного, какой-то загадки. Поух, олух, холуй и так далее. Список вариантов и созвучий лучше не продолжать.

Вот и вырос Володя Поух с букетом самых разных комплексов. Мама тоже не особо жаловала его, предпочитая свободно общаться с мужчинами. По этой причине репутация их семьи была невысокой. Вова был скрытным и одиноким, у него не было крепких друзей. Он затаил обиду на весь мир, ожидая удобного случая для мести.

Возможность взять реванш за покрытое мрачными тучами детство предоставила Православная церковь, она взяла Володю Поуха под свои большие белые крылья. Он решил покончить с кошмаром прошлого и начать новую жизнь. Так появился на свет Божий другой человек – отец Антоний. 

Вова Поух в облике отца Антония попал в струю и добился от жизни именно то, чего он, по его глубокому убеждению, был достоин. Будучи настоятелем храма, он получал мало скрываемое наслаждение от того, как прихожане кланяются ему, целуют руки. Среди них были старые знакомые, одноклассники. Он отрастил густую бороду, так что лишь немногие товарищи из детства могли распознать в нем Вовку Поуха, всеобщее посмешище. В свою очередь, отец Антоний внимательно вглядывался в каждое лицо, был подчеркнуто строг во время исповеди. Не каждый с первого раза имел счастье пройти сквозь духовный рентген отца Антония и получить допуск ко Христовым таинствам. Он был искренним ревнителем Церкви, порой проявляя к пастве излишнюю скрупулезность и придирчивость. Объяснял это стремлением сохранить чистоту православия. Что касается себя, он позволял немного больше, всецело полагаясь на промысел Божий, на Его благодать и щедрость.

Иногда прихожане ощущали резкий запах алкоголя, который исходил от отца Антония. Даже во время Великого поста. Они не верили своим ощущениям, отгоняя прочь лукавые подозрения относительно батюшки.

Дурная слава о похождениях отца Антония долгое время скрывалась в недрах местного отделения милиции, новое здание которого он же и освятил. В результате бартера с властями и правоохранительными органами батюшка имел исключительные права на беспредельное поведение. Все ему сходило с рук – гулянки с барышнями сомнительного нрава, драки в ресторанах, нарушение тайны исповеди, когда он делился тем сокровенным, что доверяли ему люди. Он ездил пьяным за рулем, запускал руку в церковную казну, использовал свое положение и получил в подарок от местной администрации большой участок в центре города «за вклад и укрепление связей между властью небесной и человеческой». Словом, жил в параллельных мирах, и в обоих ему было замечтательно…

«Да уж, - выдохнул Владимир Поух, взглянул на солнце и слегка прищурился. – Времечко было знатное». Он сладострастно щелкнул языком, налил себе водки в пластиковый стакан и махнул своим широким движением руки. Сегодня по маршруту Бутылка – Рот уже направилось где-то триста граммов. То ли Солнышко, то ли Боженька пригрели, и в душе бывшего отца Антония воцарилось согласие. Гладко выбритый, он сидел на лавочке во дворе, словно дитя. К нему-то и подошел Вася и сразу выпалил:

- Дядь Вова, там вино из фуры течет.

Сколько признаний, откровенных слов слышал в своей жизни отец Антоний… Люди выворачивали свои души перед ним, дабы обрести святые дары. Слова, слова, слова… Децибелы, играющие на барабанной перепонке, как на гуслях, – сплошь физика, никакой мистики…

- Перевернулась фура, дядя Володя, вино капает прямо на землю!

Отец Антоний и бровью не повел. Кстати, брови у него густые, ресницы длинные. Он хорош собой, сбрил бороду, десяток лет сбросил. Но эти слова… Вся его жизнь состояла из слов, бесконечных псалмов, тропарей, молитв. Отец Антоний перестал уметь слушать простые слова. Он устал от слов. Все, что говорили ему, пускал отец Антоний мимо ушей. Вот и сейчас, когда Васька говорил о вине, бывший священник эхом отдавал в своей душе на церковнославянском. Он привык разговаривать с Господом, понимать только Его язык.

- Дядя Вова, выпить хотите?

Вопрос этот из уст мальчика прозвучал словно выстрел. Отец Антоний вздрогнул и очнулся.

- Вася, здравствуй! Ты что-то спросил?

- Там, на перекрестке, перевернулась фура. Из прицепа вино льется…

- Что ты такое говоришь?!

- Чессслово! Пойдите и посмотрите!

Отец Антоний всегда открыт чудесам. Ему не составило труда подняться со скамейки и посмотреть, разнятся ли слова Васьки с реальностью. Он слегка поправил голубые джинсы и черную футболку, накинул сверху бежевый пиджак и пошел за мальчишкой. 

- Дядя Вова, надо всех позвать скорее! Пусть остальным нашим тоже достанется.

- Вася, сейчас мы посмотрим и поступим правильно.

Отец Антоний увидел картину по-своему. Фура лежала, как Христос, снятый с креста. Прямо сюда, под ребро, ткнул копьем римский воин, теперь льется кровь Его. Трудно быть священником, даже бывшим, во всем видишь присутствие Того, с которого началась история нового времени.

Он поднес полную ладонь к губам. Да, это вино. Красное вино, которым так часто причащаются православные во храме. Отец Антоний посмотрел на Васю изумленными глазами и тихо молвил:

- Зови остальных.

Глава 2

Дом № 128 на улице Синей представляет собой 4-этажное кирпичное здание, в котором насчитывается 60 квартир. Сверху он выглядит как буква «Г», цвет – светло-розовый. Во дворе есть детская площадка, здесь летом пахнет свежим морсом из шиповника, а также сиренью.

Из-за расположения дома на углу пересекающихся магистралей двор огорожен со всех сторон и давно стал уютным обособленным мирком для его обитателей, включая кошек и собак. Здесь каждый знает друг о друге больше, чем это обычно бывает в иных местах. Здесь каждый ощущает на себе посторонний взгляд, чувствует тотальный контроль за каждым своим действием, как в театре.

Не всегда тот или иной поступок вызывает одобрение участников этого совместного спектакля. И тогда он выносится на всеобщее обсуждение, которое чаще всего происходит именно во дворе, который идеально подходит быть универсальной площадкой для информационного обмена и внутренней коммуникации этой удивительной общины. 

- Я щас тебе все волосы поотрываю! Встала, пустила корни и стоишь!

Это орет на свою 5-летнюю дочь с привычным надрывом Тамара Анатольевна Зацепилова – толстенная мамаша тридцати лет, у которой уже трое детей. Они целыми днями бегают по двору. Сама Зацепилова сидит на лавке у подъезда и точит лясы с соседями, обсуждая весь спектр проблем современного мира.

Ее мама – Нонна Арсеньевна Тюкавкина – сидит рядом и помогает дочери осуществлять надзорные и воспитательные функции по отношению к внучатам. Нонна Арсеньевна не проработала в этой жизни ни одного дня, потому что всю молодость рожала и поднимала на ноги детей, успевая при этом бесконечно расходиться и сходиться с мужчинами. В зрелом возрасте она героически помогала своим детям определиться с работой и обзавестись семьей. Всего на ее счету – два сына и дочь. Сыновья сбежали из дома при первой возможности и живут на достаточно безопасном расстоянии от мамы, чтобы она не вмешивалась в их образы существования. Теперь, в летах, госпожа Тюкавкина полностью переключилась на свою дочь и ее отпрысков.

Тамара Анатольевна решила не мудрствовать и пойти по тому же пути, что и мама. То есть стать иждивенкой и приспособленкой. Правда, сначала в ее жизни были любовь и короткий брак с калужским парнем по имени Константин. Он был простым трудягой и работал водителем-экспедитором днем и ночью, стараясь обеспечить молодую жену и маленькую дочурку настолько, чтобы им жилось комфортно.

Но однажды Константин вернулся домой не вовремя только лишь потому, что у него сел мобильник, и он не мог предупредить жену о своем приезде. Он вошел домой, застал Тамару с ее одноклассником, после чего их семейная жизнь раскололась, как упавший с подоконника глиняный горшок. Соседи из подъезда не раз терпели ночные скандалы с криками и громким плачем. Константин бросал стулья и переворачивал стол, разбивал трюмо и ломал комод. Двухлетняя дочь наблюдала за всем этим, прячась в углу и заливаясь слезами.

Тамара жаловалась на домашний ад своей маме – Нонне Арсеньевне. Родительница обладала уникальным опытом в ведении семейных войн. Тем более, на своей территории. Зять был изгнан из принадлежавшей Нонне Арсеньевне квартиры, обвинен в избиениях Тамары и лишен права встречаться с любимой дочуркой. Константин каялся, просил прощения – все напрасно. Соседи не раз видели его во дворе пьяным, он сидел, обхватив голову руками, и рыдал.

Тамара обзавелась материальной поддержкой в виде алиментов и прошла точку невозврата, когда последние обломки доброты и нежности утонули в прошлом вместе с мужем Константином. Остались лишь злость и ненависть к мужскому полу. В скором времени она встретила вполне подходящего напарника для ведения семейного бизнеса – менеджера по продажам автомобилей по имени Дмитрий Зацепилов. У них сначала появился один ребенок, затем – второй. Итого – три ребенка, статус многодетной семьи и некоторые социальные преимущества. В их числе – земельный участок от муниципальных властей в качестве подарка за вклад в увеличение показателей по рождаемости.

Впрочем, иногда соседи фиксируют толчки семейных потрясений в квартире Зацепиловых. Тамара порой выбегает из дома ночью в накинутой наспех одежде, на ее теле можно иногда увидеть синяки и ссадины. Некоторая горечь семейной жизни отражается и на детях, особенно это касается дочки от первого брака. Она все время проводит во дворе, он стал для нее истинным домом, где у нее есть друзья и детское счастье...

Собственно, Тамару Зацепилову и встретил Вася Август именно в тот момент, когда она отвешивала дочке очередную порцию «ласковых» слов.

- Тетя Тамара, из фуры вино льется. Берите все, во что можно налить, и идите к перекрестку! Там из наших дядя Володя, он всех зовет.

- Вася, не кричи так сильно. А то как на пожаре.

Она подняла с лавки свои сто килограммов веса и двинулась в указанном направлении. Вася проводил ее взглядом, затем перевел взор на большую березу посреди двора, которая росла аккурат между двумя мощными лавками, где так любили скрываться от жаркого летнего солнца хозяева и гости двора. 

Вася присел в тенек и стал молча наблюдать за тем, как бурно стали развиваться события во дворе. Бывший поп и мультимама одновременно нырнули в свои подъезды, чтобы выскочить тут же – кто с чайником, кто с кастрюлей. Затем стали выбегать во двор другие жители, держа в руках различные емкости, а также посуду.

Винная лихорадка охватила весь двор в считанные минуты. Люди бегали взад-вперед, наполняя всевозможные бутылки и канистры, банки и целлофановые пакеты. В этом торжестве бесплатного угощения участвовали и молодые люди, и пенсионеры, и трезвенники, и язвенники. А рулил всем процессом вчерашний отец Антоний, в котором снова проснулись лидерские качества. Он лично стоял у заветной дырки, откуда вино струилось лучше всего. Его глаза светились от счастья, он чувствовал себя Христом, одаривая паству вином из Каны Иудейской.

- Братья и сестры, всем хватит. Ибо не оскудеет рука Господня, – отец Антоний поднимал глаза к небесам и бормотал слова ведомой только ему молитвы.  – Да будет вино это во очищение душевных и телесных грехов наших, во примирение наше и благословение!

Это было настоящее чудо. Люди бесплатно получали напиток богов, благодарили высшие силы.

И воцарился рай на маленьком кусочке планеты Земля.

Глава 3

Пора бы утопить навсегда утопии про общество всеобщего благоденствия. Не бывать этому. Потому что человеческая порода всегда рождает из себя какого-нибудь урода, который все портит.

Однако бывают случаи, когда общество, скользнувшее по рельсам утопии, состоит сплошь из неприглядных особей. Их внешний облик вызывает аллергию у приличных людей, внутреннее наполнение – и вовсе рвоту. Они ужасны, что не мешает им создавать семьи, плодить детей, то есть кому-либо почему-то чем-нибудь нравиться.

А что, если идея построения общего счастья оказывается в руках моральных извращенцев? Они могут прекрасно ладить, создавая комфортные условия друг для друга, наслаждаться искривленным позвоночником частного благолепия. Впрочем, кто сказал, что их солнце косит в сторону переносицы обоими глазами? Все нормально, со стороны никто не заметит.

Примерно об этом размышлял, стоя у окна своей однокомнатной квартиры на втором этаже, латентный гомосексуалист Роман Романович Пидриксон. Всю свою жизнь он занимается тем, что каждое утро надевает на себя маску героя, любимчика женского пола. Потом ходит в ней, лицо потеет, на нежной коже иногда появляются прыщи, а в душе – раздражение. Целую жизнь Роман Романович играет не свою роль, старательно скрывает свое едва осязаемое влечение к мужчинам.

Он – художник и скульптор, участник одного шабаша творческих работников, после которого в городском парке Солнечногорска остались навсегда обнаженные фигуры красавиц неолита с непотребными формами и огромными задницами. Говорят, во время пятидневного фестиваля было выпито столько, что воображаемое и реальность переплелись так тесно, что граница между звездным небом над головой и моральным законом внутри проходила прямо вдоль аккуратных тропинок, что на их пересечении в наследие от креативного подсознательного остались причудливые формы барышень в неглиже, запечатленные в камне в самые занимательные моменты их земной жизни.

Известняковые изваяния, разбросанные тут и там в парке, заставляют мам и бабушек гулять с малыми детьми аккуратно, тщательно разрабатывать маршрут, дабы ненароком не наткнуться на чью-то толстую задницу, изображенную целиком или фрагментарно. Роман Пидриксон приложил свою руку ко многим скульптурным фигурам, его ощущение прекрасного находится где-то близко к той грани, у которой искусство и порнографию отделить уже практически невозможно.

Роман Романович обладает острым внутренним зрением. Он всегда стремится видеть в самых обычных вещах проявление неукротимой силы искусства. Ему видятся образы в облаках на небе, в сосульках на крышах, в шелесте листьев, в громе и молнии. Будучи ранимой натурой, сторонится обычных людей, избегает пустых разговоров на рутинные темы.

До Пидриксона не сразу дошло, что происходит на улице в этот июньский день. Глядел он стеклянными глазами в окно и не замечал суматоху во дворе. Его слегка затуманенный разум находился под воздействием вчерашнего коньяка, бурных цветных снов и утреннего шампанского.

Но что это все-таки там происходит? Роман Романович постепенно выходил из утренней неги, чтобы начать замечать легкие колыхания среды в этом бренном мире. Двор он не любил так же, как и его обитателей. На всех смотрел с высоты парящей в облаках его драгоценной души.

Что-то изменилось сегодня в колесе повседневного существования. Во дворе все было не так. Пидриксон впервые увидел наполненные счастьем лица угрюмых обычно соседей. Они громко разговаривали, обнимались. И что это красное у них в пластиковых бутылках? Почему все такие пьяные? Может, свадьба?

Ни невесты, ни жениха не видать. Роман Романович открыл одну створку окна и крикнул:

- Эй, народ, что за праздник сегодня?

На Пидриксона никто не обращал внимание. Вот быдло невоспитанное! Скульптор решил спуститься во двор. Выходя из дома, он едва не сбил с ног летящую, как на крыльях, соседку с третьего этажа госпожу Коровину, у которой все всегда падает из рук на кухне и грохается о пол, отдаваясь громким стуком в квартире Романа Романовича. 

- Куда мчится Ваш «Сапсан», Мимоза Федоровна? Будьте осторожны и не уроните себя в подъезде.

- Если вы сейчас намекаете на вчера, то это была не я, а сын. Он купил гантели и теперь будет заниматься с ними.

- Что, на кухне? Чем же я заслужил такое счастье? Пусть он бросает их в зале, на голову отцу Антонию. Как говорится, Бог терпел и ему велел.

- Роман Романович, это было неудачное стечение обстоятельств. Мы помним о Вас и стараемся ходить дома на цыпочках, чтобы не сбить с гениальной мысли.

- Мимоза Федоровна, что происходит? Мне чудится запах вина вокруг.

- Наш дом получил благословение свыше. И был окроплен фурой вина. Берите посуду и бегите к перекрестку. По-моему, это красное полусладкое.

- Грешно смеяться над творческими людьми. Какая фура, какое вино?

- Будете стоять на ручном тормозе, проедете мимо своего поворота. Роман Романович, берите банки, бутылки и шуруйте туда, куда я Вам указала. А то останетесь, как и вся отечественная культура, без необходимой подпитки.

- Мимоза Федоровна, верю Вам вопреки всем прогнозам. Разрешите попробовать?

Госпожа Коровина плеснула в протянутую ладонь вина из полного чайника. Пидриксон закинул голову вверх и приложился к руке губами. На его лице застыло изумление.

- Всякое бывало, но чтобы пить вино из чайника?! Пожалуй, побегу.

Роман Романович проявил весьма свою проворность и мигом метнулся к себе домой. Он взял три двухлитровые пластиковые бутылки, которые словно ждали своего часа за холодильником, и деловой походкой направился к перекрестку.

Первое, что увидел Пидриксон, – это фура, лежащая на боку. Картина, представшая перед его глазами, вызвала ассоциации с Апокалипсисом, концом времен. Среди обычного течения жизни и пробки на пересечении Ленинградского и Пятницкого шоссе разворачивалась вселенская драма.

- Это вино нам всем – в назидание. Мы забыли, кто мы есть, как правильно строить свою жизнь. Нам надо опомниться, остановиться, чтобы задуматься над тем, для чего мы рождены в этом мире. Для любви! Так давайте, братья и сестры, любить и уважать друг друга!

Отец Антоний уже не сдерживал себя. Его проповедь сейчас, когда он был без сана и паствы, звучала гораздо пронзительней, чем в храме. Слова вырывались из глубины души, поражая сердца соседей.

- Мы каждый день встречаемся в нашем дворе, проходим мимо, приветствуя друг друга безразлично, бросая на ходу слова, лишенные всякого интереса. Живем, как амебы, бездушно сталкиваясь, чтобы разойтись в разные стороны. Мы индифферентны и к счастью, и к горю других. Считаем лучшим выходом закрыть глаза и не замечать происходящее вокруг. Наш двор – это микромир, люди приходят и уходят. Мы ощущаем друг друга только тогда, когда делаем что-то не так, когда шумим и не даем спать, когда заливаем соседей, когда ставим свои авто не на свое место… Пока мы соблюдаем границы, мы незаметны для других. И это считается нормой.

Отец Антоний поднес к губам невесть откуда появившийся в руках наполненный бокал вина, осушил его до дна и поднял вверх.

- Само Провидение выбрало этот солнечный июньский день для нашего назидания. Господь призывает нас вырваться из границ, которые мы устанавливаем сами, и обратить взоры на самих себя, на нашу жизнь. Сегодня у нас – праздник Просветления, призываю разорвать все узы, ограничивающие наши свободу и счастье. Предлагаю устроить пир нашего единения и взаимодействия. Давайте соберемся во дворе и просто поговорим, обсудим все насущные вопросы, поможем решить общие проблемы! Мы – одна коммуна, счастье одного человека напрямую зависит от благополучия другого! 

Роман Пидриксон поморщился. Володьку Поуха он видел в разных ипостасях. И в школе, и в церкви, и в городской администрации на банкете по случаю инаугурации главы. И с бабами всякими, прости Господи. Как же умеет Вова верить в то, что сам выдумал! Глядя на его одухотворенное лицо – с кадилом ли, с крестом, с бокалом в руке, – хочется верить этому человеку. Именно потому что видать его лукавство.

- Будет не пир даже, – продолжал разглагольствовать овеянный винными парами отец Антоний. – Назовем мероприятие учредительным собранием. Власть имущим до нас никакого дела нету. Закон мы нарушать не собираемся. И ничто не мешает нам установить свою власть, основанную на принципах уважения к личности и солидарности.

- Владимир Павлович, снова власти захотел, божий ты наш одуванчик? – Громко возвестил о своем прибытии Пидриксон.  – Знаем мы души твоей прекрасные порывы. Налей-ка лучше мне вина, чтоб достичь ступени, равной для общения с тобой.   

- Гляньте, кто проснулся! – Откликнулся отец Антоний и мигом сбросил с себя шкуру благодушья. – Роман Романович, который тайно мечтает о романе с каким-нибудь Романом. Мы рады приветствовать тебя в нашем избранном кругу, дорогой ты наш человек – невероятный, неповторимый и с непокорною душою!

- Ах, оставь весь свой пафос для заблудших чад Церкви Христовой! Нам – идейным птицам Просвещения – претит весь этот ладан православной пропаганды. И если ты уже пытаешься узурпировать власть над умами религиозными, то не посягай на сияние чистого разума, свободного от дурмана поповской околесицы.

Отец Антоний наполнил бокал и подал его Пидриксону с такими словами:

- Роман, прими вино сие и назови имя героя, которому поклоняешься ты. Мы сделаем его символом нашего преображения, ибо жизнь всего дома переменилась внезапно, как в сказке. Мы можем быть ближе и дружнее. Пусть хотя бы на один день в нашем дворе воцарятся понимание и согласие!

Роман Романович, которого за глаза во дворе иногда именовали Розовым из-за штор на кухне, выпил вино и причмокнул. Напиток окропил благодатную почву и затронул тонкие струны творческой души. Голубые глаза скульптора сначала устремились ввысь к облакам, потом они закрылись, чтобы снова открыться и сверкнуть небесным светом. Он обвел взглядом всех собравшихся – их было порядка десяти человек – и собрался с мыслями для достойного ответа отцу Антонию.

- Мне нравится образ, возникший в человеческой истории задолго до Христа, – начал он. – Это герой, восставший против богов и обрекший себя на вечные муки. Иногда мне кажется, что в его подвиге отражается, как в зеркале, судьба любого человека. Я говорю о Прометее, который подарил людям огонь и спас от холодной и голодной смерти. В его руках были счастье быть титаном и полубогом, надежда и вовсе войти в сонм богов Олимпа. Прометей – прямая противоположность Иисусу: он совершил поступок ради спасения человечества и понес страшное наказание. Прикованный к скале, Прометей терпел ужасные муки, потому что орел – бич божий – клевал его печень, когда она каждый раз вырастала снова. Христос претерпел мучительную и унизительную смерть, чтобы затем воссесть с Богом-отцом на престоле. Он получил вечное блаженство, положенное ему по статусу, а греческий герой – тысячелетнюю боль, торжество божественной несправедливости. И вполне возможно, что Прометей до сих пор бы извивался от боли на скале, если бы не другой герой с человеческим лицом – Геракл, который убил орла и убедил Зевса унять гнев. 

- Прометея трудно сравнивать с Христом, – заметил отец Антоний. – Слишком разные судьбы и миссии. Иисус подарил нам огонь веры, возможность быть ближе к Богу. А Прометей восстал против богов, его смелое сердце воспротивилось их воле.

- Прометей подарил людям не призрачную веру, как Христос, а оказал ощутимую помощь. Без огня несчастные люди были обречены на смерть. Вот ты, Володя, знаешь православную кухню изнутри. Скажи, много ли в церкви веры осталось, горит ли огонь, которым можно делиться с братьями и сестрами?

Отец Антоний нахмурил свои густые брови и подготовился к ответу.

- Вера без дел мертва есть, сказал Иисус. Другой вопрос, как человек понимает веру и доказывает ее делами. Многие любят тыкать церковь в дерьмо за прошлые деяния. Мол, инквизиция, бесконечные преследования инакомыслящих… Могу ответить за себя. Когда имеешь духовную власть, попадаешь в тиски неописуемого искушения. Кажется, что Господь наделил тебя исключительными полномочиями. И ты рискуешь попасть во власть умопомрачительной страсти. Я зову ее прелесть. Она действует постепенно и незаметно, подкрадываясь к тайникам твоей души. И ты уже не ощущаешь граней этого мира, ты становишься выше всего – приличия, закона, веры. Роман, отвечая на твой вопрос, скажу лишь, что ты – к своему ужасу – теряешь связь с Христом. Ты смотришь на братьев или сестер и уже не можешь простить им их простую веру, точное следование канону и церковному порядку. Будучи священником, я попал именно в лапы прелести. Мучил и насиловал обычных верующих, цеплялся к ним по мелочам. Потому что во мне произошла трансформация веры в уродливое и больное влечение ко Христу. Я не мог простить всем этим людям, что они могут быть ближе к Иисусу. Что Он открывается безумным, назойливым бабкам, действующим на мозги. Они надоедают бесконечными вопросами и просьбами. Лезут в душу, заглядывают в глаза. И ты чувствуешь их … даже не веру, а стремление во что бы то ни стало ухватиться за шанс быть с Христом, служить ему до конца дней. Ты понимаешь, что они лучше тебя, с ними Бог…

Отец Антоний спустился с небольшой стремянки, которую поставил для того, чтобы было удобнее набирать вино и раздавать его людям. Он взял в руки 3-литровый металлический бидон, с которым за молоком ходила еще его мать в советское время. Он медленно побрел в направлении двора, чтобы укрыться от посторонних глаз на скамейках под деревом.


Глава 4

На одной из скамеек-близнецов сидел мужчина постсреднего возраста. Его синий костюм был изрядно помят. Затертый от бесконечных стирок пожелтевший ворот голубой рубашки выпирал из-под пиджака. Черные туфли покрыты пылью.

Лицо человека было хорошо знакомо обитателям двора. Его голубые глаза выдавали натуру живую, зачесанные назад волосы открывали высокий лоб. Аккуратно подстриженные усы, покрывшиеся приятной сединой, удивительно шли этому человеку, а выдающиеся скулы свидетельствовали о твердости характера и принципиальности.   

Отец Антоний сразу заметил своего старого приятеля, с которым его так часто сталкивала жизнь и общественная деятельность. Это был Виктор Георгиевич Лядский, борец за правду и справедливость, бывший депутат и государственный служащий. Всю свою жизнь он посвятил противостоянию всему тому, что, на его взгляд, ущемляло интересы простых граждан и его собственные. Он занимал должность заместителя главы города по вопросам противодействия коррупции до тех пор, пока не достал всех и его не выгнали на пенсию в 60 лет.

- Вова, привет, – встрепенулся он при виде отца Антония. – Представляешь, гады собираются отнять у нас городской пляж, сделать его платным.

- Это кто?

- Да новая администрация города, наемники из Ярославля, которые свалились на нашу голову. Под видом обустройства берега озера Сенеж они хотят за счет бюджетных средств создать платную инфраструктуру – бассейн, спортивную площадку, кафе, прокат лодок и лежаков. Я же думаю, что не нужен нам берег турецкий и Африка нам не нужна.

- Что ж, получается, мы не сможем гулять вдоль озера, как прежде, и наслаждаться вечерними закатами?

- Ко мне в руки попал план обустройства дикого пляжа. Я чуть с дуба не рухнул! Вот, успел сфотографировать, потом разместил на своих страничках в соцсетях. Призываю всех не допустить захвата территории, которая по праву принадлежит жителям нашего города. К нам из Москвы приезжают отдыхающие, из Подмосковья. Готовлю петицию против этого безобразия.

- Виктор Георгиевич, неугомонное ты сердце, совесть гражданская. Не желаешь ли вина испить, унять немного пожар в твоей протестующей душе?

- Тебе бы только пить, Владимир Павлович. Поражаюсь, как легко нынче властям все сходит с рук. Творят произвол на глазах жителей. Что хотят, то и делают с народным добром. Везде круговая порука, пожаловаться некуда. А какой сегодня праздник, почему угощаешь, божий ты наш человек?

- А на нашем перекрестке фура с вином перевернулась. Ни милиции, ни полиции, ни хозяев товара… Говорят, водителя в скорую увезли. Вот мы и пользуемся моментом неописуемой радости. Упиваемся вином, словно жители Вавилона.

С этими словами отец Антоний налил Лядскому пластиковый стакан вина, и они выпили синхронно до самого дня, причмокнули от удовольствия и продолжили разговор.

- Вот ты, Виктор Георгиевич, удивляешься открытой беспринципности властей, отсутствием всякого стыда. Окажись на их месте, ты бы поступал иначе? Сомневаюсь, прости за откровенность.

- Трудно судить, каков был бы я на их месте. Считаю, многое от воспитания зависит. Смотрю я порой на нашего Ваську Августа, и страх перед будущим возникает. Помнишь нас, наш двор? Мы не были ангелами, конечно, но существовал какой-то сдерживающий фактор. Не могли мы выходить за рамки. Сейчас же другое поколение. Они ни во что не верят и считают это своей настоящей религией. Не важно как, но надо раздобыть бабки. Деньги решают все. Чтобы раздобыть их, они не остановятся ни перед чем. Вот уж действительно, родителей готовы продать или убить.

- Не так уж все плохо, не преувеличивай. Я вижу другую опасность. Границы этого мира размываются. Молодежь все больше хочет бежать от существующей реальности. Они видят фильмы, где супергерои строят свои миры, они играют в компьютерные игры, где жизнь человеческая измеряется в ничтожных очках и баллах. Они перестают ценить не только окружающих, но и самих себя. Отсюда возникает безразличие ко всему происходящему, поэтому нынешнему поколению правителей так легко все сходит с рук.

- Получается, все идет к тому, что истинным мерилом земного счастья станет сумма денег на личном счете. Купил себе домик за забором и нет тебе никакого дела, что происходит вокруг. Лишь бы тебя это не касалось. И плевать, кто у власти, что творится в городе. Пусть будет хоть империя с царем на троне, хоть демократия с президентом-гомосексуалистом. Володя, и нет ничего, что помешает этому. Даже Русская Православная церковь, прости Господи, вляпалась в мирское дерьмо по самые уши.

- Каждый человек предоставлен сам себе. И вроде бы столько возможностей имеет кричать о помощи или поддержке. Интернет – под рукой, телефонная связь у каждого в кармане! Но случись беда, никакой смартфон или ноутбук не спасет. Эти все устройства встали между людьми, они заменяют личное общение. Зачем приходить друг к другу в гости, навещать родителей, если можно всего лишь набрать нужное сочетание клавиш? Видимая близость отдаляет, мы не замечаем реальности, даже бежим от нее.

Отец Антоний наклонил бидончик и налил вина себе и своему собеседнику. Лядский взял стакан в руки и начал тост.

- Хочу выпить за наше счастье, которое осталось в прошлом. Мы ругались и дрались, потому что не были безразличны друг другу. Отстаивали свою правоту до хрипоты в голосе. Сейчас обществом правит госпожа Толерантность, а по сути – сука Безразличие. И против этой твари нужно бороться всем миром. Почему бы нам не объединиться хотя бы на территории нашего двора, чтобы дать ей бой? Мы давно знакомы и можем постоять за наши интересы. Многие из нас – не самые лучшие из людей. Но что мешает нам построить небольшой мирок, в котором для каждого найдется кусочек понимания и заботы, помощи и поддержки?

- Поддерживаю тебя, Виктор Георгиевич. Предлагаю собрать людей и объявить им о нашей инициативе.

Глава 5

Ему показалось уже, что его время ушло. Что нет пространства для героизма, на который он считал себя способным. Однако он продолжал свято верить в свою звезду. Он понимал также, что судьба бывает непредсказуемой настолько, что изгибает жизнь человека, молнией разит несчастное двуногое.

И вот он сидит в дорожной пыли, где сходятся Ленинградское и Пятницкое шоссе, досадует о том, что так и не получил шанс совершить подвиг. Подмосковный Солнечногорск – отличное место, чтобы плюнуть на себя и спиться. Здесь достаточно комфортно, потому что много вокруг людей, которые уже не хотят ни к чему стремиться.

Их философия кажется самой разумной на свете. Нужно найти свое дупло. Оборудовать его удобным диваном, привлечь птичку какой-нибудь красы, заделать ребенка, дабы люди вокруг признали тебя успешным. Что еще? Ну, все, вроде бы. Что будет сверх того только добавит индивидууму жизненного и общественного веса.

Роман Романович Пидриксон выпил около литра вина и продолжил прокручивать свою жизнь. Вспоминал, о чем мечтал, и прикидывал, чего достиг. В нем сидела монументальная уверенность в том, что он способен на большие дела. Такие огромные дела, которые сделают его великим человеком и прославят на весь мир. Однако годы шли, потом стали бежать, дни рождения случались все чаще и чаще.

И вот теперь, когда круженье лет становилось все более интенсивным, Пидриксона стали одолевать смутные сомнения насчет собственного авторитета в глазах вечности. Его звезда, так и не сверкнув по-настоящему, рискнула погаснуть окончательно. В глубине души зарождалась паника, порой приходили в голову мрачные мысли о бесполезности существования и даже о самоубийстве…

- Роман, привет! Что здесь происходит? – Раздался вопрос за спиной.

Пидриксон встрепенулся и обернулся. Из окна белого спортивного «Ауди» ему улыбался Женя Челпоков, мужчина среднего возраста в самом расцвете сил.

- Привет, сосед! Сегодня небесная канцелярия выписала жителям нашего дома премию в виде фуры с вином. Бери все емкости и наполняй, пока есть халява.

Что за сладкое слово – халява! Оно определяет весь смысл существования Челпокова, его внутреннюю сущность. Трудно сказать, когда именно Челпоков понял, что ему все должны. В принципе, это могло впитаться еще с молоком матери, которая, в свою очередь, впитала молоко своей матери.

Как-то все странно в семье Евгения Челпокова. Его бабушка – Августина Геннадьевна Паль – значительную часть своей жизни посвятила тому, что собирала милостыню в основном у входа в городской парк. Она кружила в поисках людской сердобольности по городу Солнечногорску, появляясь в самых необычных местах. Брала с собой внучка Женю, садила с собой иногда, пока тот не пошел в школу.

Жизнь за счет подачек странно воздействует на самовосприятие. Августина Геннадьевна была строгой бабушкой, не давала единственному внуку ни копейки даже на мороженое. С ранних лет приучала его жить за счет других, а свои деньги тратить только на себя. Желательно тихо, чтобы никто не видел.

Ее дочь Ирина Валерьевна ненавидела мать и ее образ жизни настолько, что все детство и отрочество мечтала только об одном – покинуть родной дом и завести свою семью. Она даже взяла фамилию отца, которого совсем не помнит, потому что он бросил Августину Геннадьевну, когда Ирочке было всего три годика. Настало время выбирать фамилию на паспорт, появился на свет новый гражданин – Сыса Ирина Валерьевна. Однако жизнь не смогла подарить ей мужа, оставив лишь Женьку на память от пылкой и недолгой любви с Павлом Челпоковым, попавшимся на краже и пропавшим за горизонтом, где небо – в клетку.

Ирина Валерьевна пыталась работать, но не могла закрепиться на одном месте подолгу. Жили они тогда втроем с Августиной Геннадьевной и сынишкой. Бабушка вполне могла стать кормилицей семьи. Злые языки поговаривали, что у нее накопился на сберкнижке чуть ли не миллион советских рублей, что она может купить весь Солнечногорск.

Правда это или нет, не знали даже родные. Бабушка старательно скрывала свои сбережения, жила в основном на скромную зарплату дочери, которая воспитывала еще и маленького Женьку. Потом рухнул СССР, сгорели все деньги на сберкнижке. Августина Геннадьевна Паль обошла всевозможные инстанции, чтобы вернуть утраченное. Она жаловалась на проблемы со здоровьем, на голод, на свою тяжелую жизнь. В городе ее все знали, ее бордовый платок вызывал отвращение. Августина Геннадьевна искала правды в Москве, но все тщетно. Она свихнулась и упала тяжким бременем на и без того дефицитный бюджет семьи Паль-Сыса-Челпоков.

Умопомрачение сопровождалось странными отклонениями. Августина Геннадьевна выходила на Ленинградское шоссе и бросалась на проезжающие автомобили. Также караулила она транспортные средства у светофора, чтобы бить их палкой по капотам, бамперам, дверям. Она несколько раз находилась на лечении в психиатрической больнице, но даже там была настолько невыносимой, что ее предпочитали возвращать обратно на попечение родственников.

Маленький Женя наблюдал за истериками и безумными выходками бабушки все свое детство. Он видел бесконечное отчаяние в глазах мамы, все трое терпели жуткую нищету, когда в доме не оставалось ни крошки хлеба. Жизненные обстоятельства заставили Ирину Валерьевну Сысу пойти по стопам матери и по миру с протянутой рукой. Она целыми днями сидела на паперти у Никольского храма, моля Бога только об одном – о смерти потерявшей разум старухи.

Она приносила деньги домой и прятала их, как ей казалось, в укромное место. Затем Ирина Валерьевна стала замечать, что вожделенные бумажки куда-то исчезают. Поначалу она подозревала сынишку, ему больно доставалось за то, чего он не делал. Но однажды соседи рассказали Ирине, что видели, как ее мать рвет деньги на мелкие кусочки и бросает их с небольшого железного моста в канал неподалеку от дома.

Жизнь Августины Геннадьевны Паль оборвалась внезапно – под колесами одного из первых поездов, которые следовали по маршруту Москва – Санкт-Петербург. Российские железные дороги выплатили приличную компенсацию и похоронили безумную старуху, установив на могиле мраморный обелиск за счет компании. На похоронах присутствовали только Ирина Валерьевна, Женька и одетый во все черное представитель РЖД.

Соседи по двору относились к семье, где рос Женя Челпоков, с едва скрываемой брезгливостью. Не советовали своим детям водиться с Женей, не разрешали приводить его в гости. Однажды в школу приехал тренер из Москвы и предложил Женьке посвятить себя гребле. Мама не раздумывала ни секунды и отправила своего сына в Крылатское в спортивный интернат с проживанием, питанием и прочим государственным обеспечением.

Евгений Челпоков демонстрировал неплохие результаты, принимал участие в чемпионате страны среди юниоров. Получил высокое звание кандидата в мастера спорта. Все складывалось хорошо до тех пор, пока товарищи по команде не стали подозревать его в воровстве. Худшие опасения подтвердились, и Челпокова с позором выгнали из спортивной школы олимпийского резерва.

В итоге Евгений не получил ни образования, ни профессии. Он вынес из профессионального спорта только чувство обиды на команду. В родном Солнечногорске он получил ставку тренера и право быть инструктором в тренажерном зале. Трудно сказать, были ли у него настоящие друзья, потому что ему было несвойственно быть искренним. А это основа всех нормальных человеческих отношений.

Евгений Челпоков старался использовать каждого исключительно в своих целях. Просто брал и ничего не давал взамен. Первый и скорый брак не сложился, потому что его быстренько раскусили жена и ее родственники. Сказали, чтобы шел вон и никаких алиментов за новорожденного сына не надо. Евгений пооколачивал пороги у особняка жены, потом махнул на все рукой.

Он сделал второго ребенка милой узбечке и нещадно бросил ее. Затем сошелся с 16-летней школьницей, которая запала на его тачку – белую семерку «Ауди». Родители девочки подали заявление в милицию на Челпокова за взрослую связь с несовершеннолетней. На фоне этих разборок не стало матери. Ирина Валерьевна умерла с протянутой рукой у ресторана «Макдональдс», унеся с собой в могилу тайну, где хранились ее сбережения. Не просто копейки, а миллионы, по словам всезнающих соседей.

Саша – так зовут юную подругу Челпокова – так и не закончила школу и сразу пошла работать. Ее простая и открытая душа стали самым настоящим сюрпризом для Евгения. Мало-помалу его злость на мир, на остальных людей стала утихать.

(Продолжение следует)