Любители-защитнички

       У неё была собака породы волкособ.  Это был  гибрид собаки и волка, иногда встречающийся  в дикой природе, когда и  сами  волки не воспринимают таких  бродячих собак как своих  конкурентов. Типичный дикий волкособ силён, как волк, и не боится человека, как собака. Её пёс, весящий 26 килограммов, по кличке Канис,что называется,  проще не придумаешь, потому что это означало в переводе с латыни, canis  – собака, тоже не боялся людей. Правда, не известно было, не боялись ли  его сами люди, когда хозяйка, Ольга  Владимировна, дородная женщина, с крашеными белыми волосами, вечно взбитыми по типу "бабетки" из 60-х, и накрашенная, будто только что вернулась   с  вечеринки,  выходила с ним на прогулку,  из огромной любви не надевая на собаку намордника, и с гордым видом шла по улицам столицы, понимая, что к ней не подойдёт близко ни одна собака,  даже в виде человека.

   А Канис, вышагивая  рядом с ней, казалось,  улыбался,  демонстрируя  свои  отличные крупные  белые зубы, как у настоящего волка, при этом отпугивая прохожих, встречающихся  им  на пути, которые, сорвись он с поводка, могли бы  в лучшем случае,  стать  заиками, что совершенно не волновало его хозяйку Ольгу,  она попросту даже не думала о таком, она безмерно любила свою собаку.

   После неспешной прогулки по асфальтированным дорожкам городского парка, обхода выстроенного церковного новодела они возвращались домой,  в  типовую двухкомнатную  «хрущевку», где Каниса ждал коридор, который он сходу занимал от и до, расположившись своим огромным телом по всей его длине  на полу и загородив своей массой  узкий  проход.  Видно было, как  при  желании  повернуться или сменить позу, он с трудом это делал,   ему  это доставляло  неудобства, его длинные волчьи ноги сходу упирались в стену, которую он каждый раз  оцарапывал  своими толстыми когтями, которые не успевали сточиться во время их совместных  прогулок  по городским улицам.

    На недоуменные  вопросы соседей и знакомых, с сомнением глядящих на размеры этой собаки и спрашивающих хозяйку,  не тесно ли такому псу в её хрущевочке, Ольга всегда  только говорила, что нет, ему двигаться совсем  не надо, то есть лежание в коридоре, это то, что надо этому огромному мохнатому звериному телу,  главное, это подольше гулять с ним. И  потому  гуляла, держа на поводке огромную псину, свобода которой выражалась только в незащищённой пасти, а  в остальном собака шла на поводке, что называется, ни шагу вправо, ни шагу влево, и,  по мнению Ольги Владимировны,  радовалась жизни, хотя бы уже потому, что это было  что-то большее, чем тот коридор, в котором он  мерял  своими волчьими ногами стены, даже  не метры квадратные  этого помещения, хотя  псу, конечно же,   дозволялось прогуливаться и по комнатам, где проживала ещё и полосатая кошка Маруська. Оля же была любительницей всей   живности, какая существовала в природе,  и могла бы,  завела бы себе кого-нибудь из хладнокровных  рептилий, под стать Канису,  к примеру, крокодила и тоже выводила бы его по утрам и вечером на поводке на прогулку, а потом тот сидел бы  в её ванне, наполненной  до краев водой, пускал бы там пузыри и тоже бесконечно радовался бы  такой своей жизни, при том, что ему-то, этому чешуйчатому и зелёному реально больше нравилось такое обездвиженное положение, но не в ванне же, а в каком-нибудь естественном  водоёме.

    Её подружки, такие же любительницы собачьих  пород покрупнее, чтобы можно было, сложив их пополам,   тоже засунуть в помещение поменьше, всегда хором выступали в защиту Оли и её чувств к Канису,  говоря:

               —   Ну и что, что в коридоре пёс спит, и что ему там не повернуться,  не то, чтобы не развернуться,  зато его любят!

    О, да,  ну,   конечно же, любят, кто бы спорил, это было ясно и без слов, ведь  вон,  весь коридор любимчику отдали, правда, ему и его мало, зато любовь до гроба или почти уже как в гробе, учитывая размеры клиента и самого деревянного ящика, в размер того коридора.

И тоже, те  подружки, любительницы погорячее, в унисон с Ольгой всё повторяли:

          —   Для собаки главное выгул и питание. Где она будет спать, не столь важно.

    Разумеется, по улицам Москвы часа даже два-три погулял этот волкособ, опять  кто бы спорил,  а остальное время суток в коридор, просим пожаловать, на покой, не жизнь  у пса,  а малина. Как и у тех, кого Оля тоже очень любила, посещая регулярно столичный  зоопарк, и где все дикие звери, как и её волкособ, сидели в клетках. Про этих бедолаг-заключённых  она говорила, что в  зоопарке им лучше, а в Московском, так тем более, им там   созданы уникальные и безопасные условия.


   И  каждый раз, взахлёб рассказывая о своём посещении этого концлагеря для диких животных,  сожалела, что не успела кого-нибудь из этих заключённых заснять на камеру.

            —    Спал, не удалось снять.   —  С печалью в голосе говорила как-то  она про дикого  кота манула, которых мало осталось в природе, и потому, им лучше конечно,  тут, где детки в клетке, на подобие её Каниса,   породу которого  тоже запретили разводить и продавать у нас в стране, и их  тоже может остаться страшно мало,  и потому Ольга напропалую давала своего волкособа  другим хозявам собак  такой  же породы  для случки, а потом, точно так же напропалую  торговала  его родившимся  потомством. Ну, то есть на профессиональном уровне, почти, как заводчик,  занималась размножением канисов, поддерживая его вымирающую популяцию.


    Иногда, глядя на зверей сидящих в вольерах  с сетчатой или с железными прутьями,   решеткой, соглашалась с тем, что ни один зоопарк не может быть лучше природного заповедника, и что там тоже можно и разводить,  и заботиться о вымирающих видах и продолжала разводить канисов в хрущевках и для хрущевок.


         И всё же  звери в зоопарке всегда  напоминали   заключенных в камере или на прогулке и иногда в комфортабельной тюрьме,  а тот манул, которого Ольга Владимировна так и не сфотографировала,  тоже  не был  исключением,  дикое скрытное животное, и  не только он, кого  уже не вернуть никогда  в естественную среду обитания, то есть, при желании,  популяцию не пополнить.   Так смысл? Смысл держать их в  клетках ещё и   на потеху  таким любителям животных, как эта Оля со взбитой на голове  "бабеткой" и боевой  раскраской от  индейца на молодом ещё, хоть и полном  лице,  и её сердобольным  подружкам, которые как и она сама,  всё же оправдываясь, уже почти как  мантру,  всё повторяли свой рассказ, о том что  пёс свободно ходит по всей квартире, а  вовсе не живёт в коридоре, и что хоть и признаваясь, что квартира маленькая, всё не отступая,  странным образом аргументировали такое явление, говоря, что   размеры квартиры не важны, пёс вырос в ней и это главное.

Будто бы и люди, когда  из одежды  вырастают, другую не  покупают, а так  в ползунках и в пинетках  всю свою  жизнь и   расхаживают,  как и  собака выросла из будки и в будке же  и осталась, как в капкане, но родном.

      Подобные же пояснения, она давала и в отношении тех уникальнейших условий зоопарка, где волк, мало напоминающий волка своим ободранным  внешним видом, мерял лапами,   похожими на лапы  Каниса,   клетку,  и тоже  с заасфальтированным цементным полом, как дорожки в городском парке, где волкособу всё не удавалось сточить свои прочные когти, и  снова и снова  проговаривая  старую сказку про белого бычка, что в естественной среде обитания  почти всех истребили, к сожалению... и что потому в зоопарке им лучше, хотя популяции волков оставались пока  в норме, но волку, как и её Канису, оказывается совсем не надо двигаться.


            —  Поведение волка легко объяснимо.  —   Со знанием дела говорила эта любительница  всех животных всего мира и земного шара.  —   Он  охраняет стаю. Его волнует не величина пространства, а сохранность своего места.


    И  потому, какая разница,  он мог спокойно охранять,  если не коридор в хрущевке,  то свою клетку, этот дикий зверь, оказавшийся в неволе и запертым в клетке навсегда. Зато его любили, и ещё как,  вон, целую клетку или вольер выделили, те самые уникальные условия предоставили, правда,  не как в природе,  а  рядом с какими-то домами, виднеющимися прямо из–за забора, огораживающего  для означенной безопасности, зоопарк.


       Да, нет, же уважаемая  Оленька Владимировна,   величина пространства волка очень даже волнует, чем больше меченая им территория, тем больше еды у него, у волка, где он по 60-70 километров  наматывает ежедневно. А  что же  тут, в этом загоне будет  наматывать  волк?


             —    А ему и незачем наматывать километры, их, волков,  хорошо кормят сырым мясом.

    Да, и    по своей собаке с волчьими кровями, она  могла  сказать, что по природе своей, они  очень ленивы и,  если сыты и вокруг спокойно, то есть  никто не нападает, они вполне довольствуются отведённым им  пространством,  теми самыми метрами  два на два. 

              —   И,  вообще, в  зоопарках они живут до 14-15 лет,  а в природе не более пяти лет.

    Это был более, чем весомый аргумент в пользу того, что  собственно,  поэтому и   надо собрать всех волков, что были на воле,  и посадить их в разные  зоопарки, пусть живут дольше, чем предназначено им  природой и радуют людей тем, что они им, диким зверям такую возможность предоставили, прожить дольше обычного и  умереть в камере,   будучи рождёнными   свободными, забывая к тому же или не зная вовсе  того,   что  дикое животное, которое попадает на содержание к человеку, в тот самый зоопарк и получая из его рук пищу,  склонно к заболеваниям, тем, что в природе ему и не снились, таким,  как рак, к примеру.

И  речь ведь  не о том, что волку не надо искать пропитание, находясь за решёткой, а о том, что он заключен,  по сути, в камеру,   а кто же  за него в природе будет выполнять работу санитара, которой он занимается в своей  естественной  среде, если всех волков в зоопарк посадят?

      Но Ольга Владимировна всё сравнивала своего пса  и волка, он же был из этих,  а себя  никак не пыталась даже  сравнить, свои ощущения, не дай бог, окажись она   в тюрьме и будучи  на свободе.

     Впрочем, люди  в   тюрьмах ведь   тоже живут, даже  размножаются там,  как-то детей растят, не будучи уже дикими животными, привыкшими к урбанистическому стилю жизни, но  по какой-то причине всё  стремятся на свободу.  С  чего бы это так, если бы её спросили, она бы тоже не ответила. Она была из тех любителей собак и из тех  хозяев, которые  слоновьи породы селили  рядом с собой в малогабаритных квартирах и даже просто на лоджиях многоэтажных домов,   считая при этом, что просто  осчастливили животное, а на самом деле исключительно себя любимых.


     И это верно,  зачем птице крылья, когда она сидит в клетке и её  кормят бесплатно?  Только это уже не птица,  а пародия на неё, как и тот ободранный, облезлый волк, которому суждено прожить взаперти до 15-ти лет, оказавшись почти на пожизненном заключении, и который совсем не похож на своих сородичей, бегающих на свободе, пусть и меньший срок, чем тот, что проведёт свою безрадостную жизнь в клетке.

               
                ***

         Бедная собака по кличке Канис, или просто собака в переводе с латыни,  и счастливые хозяева, радующиеся тому,   что сделали несчастным животное, заводящих в своих  жилых  полуметрах  породы  собак таких размеров,  и говорящих о своей любви к ним.  А,   разве можно,  доставлять себе удовольствие в ущерб другому и называть это любовью? Что это есть  на самом деле,  как не моральное уродство,  ещё  и проявляемое по отношению к  бессловесному существу, тому, что братья наши меньшие, которые, хорошо, что  говорить не умеют или наоборот, жаль, что не разговаривают,  а то такие защитнички окружающей среды и живых существ  в ней,  не исправимые в своей жестокости,  узнали бы много чего интересного  о  себе, хотя, на вряд ли бы они  даже удивились,  ведь их эгоизм, называемый ими любовью к животным, просто неисчерпаем,  и потому они продолжат эгоистично любить своих собак, сажая их в карцер, называя его коридором, и иногда или даже регулярно, что дела не меняет, позволять им  прогулку   по тюремному двору, а не по парку, и по-прежнему кричать о своей любви к ним, и за этими криками даже не сумеют услышать о том, что разведение и содержание таких пород давно  запрещено и не только в нашей стране, они же, эти любители-защитнички,  будут   как всегда обеспокоены исчезновением вида, а для этого, чтобы он  не исчез навсегда,  надо его, этот исчезающий  вид,   навсегда посадить за решётку на пожизненно.

     В чем только состоит вина всех этих живых существ,  в чём они провинились перед человеком, что он так сурово их наказал и наказывал всю свою жизнь, которая гораздо длиннее даже жизни  того  волка, что в неволе живет 14- 15 лет, и которые точно предпочли бы умереть там, где и  появились на этот свет, который для некоторых закрыли для обозрения  такие люди, как эта Ольга Владимировна со  своим волкособом Канисом, спящим в коридоре хрущевской  «двушки»,   и её подружки, реальные  защитнички, а не защитники  животных.


20.08. 2019 г
Марина Леванте