Серия Просто жизнь. Брр! Детский сад

     Счастливы те дети, которых не будили ни свет, ни заря, не вталкивали сонных в одежду и обувь, не тащили по всякой погоде, не важно пешком или на машине, в это скучное и жуткое место под названием «Детский сад».

   Мне повезло значительно больше многих мальчишек и девчонок, поступающих в детский сад чуть ли не с рождения. Моя любимая мамочка, по какой-то замечательной душевной составляющей, понимала, что в сад ребёнка надо отдавать, как можно позже. Благодаря её мудрому решению это дало мне большую самостоятельность, ответственность, чувство собственного достоинства и даже, если весь мир был против, я сама решала, как мне поступать в том или ином случае.

   Мною занималась бабушка, живущая с нами в одном подъезде: мы на пятом, она - на третьем. Это была мама папиного сослуживца, жена, которого являлась коллегой моей маме. Их сын студент, внук этой бабушки постоянно играл со мной. На всех фотографиях я с ним улыбаюсь от уха до уха. У бабушки были озорные, смешливые глаза, но вид она сохраняла строгий. Это совершенно не мешало ей играть со мной в прятки, лепить разномастные куличи в песочнице и даже в догонялки. Не смотря на свой возраст, как только позволяла погода, она всегда спускала мой белый трёхколёсный велосипед, на котором я сначала каталась, отталкиваясь ногами, потому, как ноги не доставали до первого колеса, на котором располагались педали.
   
   Утром папа или мама запахивали легонько своё спящее чадо в одеяльце и через этаж, аккуратно, стараясь не разбудить, расправляли одеялко на огромной тахте в спальне, подальше к стене, со всех сторон обкладывая огромными пышными бабушкиными подушками, чтобы не свалилась.
 
   Жалко, время стёрло имя бабушки, но её светлые озорные глаза на строгом лице я помню очень отчётливо. Бабушка ответственно выполняла главное мамино наставление: доченька должна быть сытой, не плакать, выгулянной и обязательно со мной надо играть, а не дремать на скамеечке.

   Мама с папой щедро платили бабушке. На праздники и по случаю дарили подарки: большой шерстяной платок, красивую блузку из крепдешина, лёгкие шарфики, парфюм, конфеты, вазочки из хрусталя, коробки шоколадных конфет, тёплую кофту, а то и просто папин сухой паёк: гречка, сгущёнка, тушёнка, рыбные консервы, от которого она была в полном восторге. Бабушка смущалась, но было видно - подарки приходились по душе. А этим шерстяным платком, она и меня ещё, накинув на голову, перекрестив под мышками, и завязав на спине, спасала от холодных февральских ветров. Ни разу под её неусыпным присмотром я не заболела, на моих розовых щёчках играл румянец от постоянных прогулок и хорошего питания. Чем она молчаливо скромно гордилась. Совместные застолья по случаю и просто, смех и песни добавляли теплоты в отношения.
   
   Если по какой-то причине, что-то оставалось на моей тарелке, бабушка молча доставала из серванта маленькую фигурку горца с большим острым носом в папахе и бурке, легонько колола меня в руку и говорила с испуганными глазами: «Ешь, а то бабай заберёт!» Самое странное это работало! Тарелка становилась чистой.

   В мои четыре с небольшим года папу перевели в небольшой военный городок под Волгоградом. Через полгода мы уезжали в отпуск с волгоградского вокзала и зашли оставить сувенир, ещё раз поблагодарить за моё воспитание и прекрасно проведённое вместе время.  Не успели мы войти, как на глазах у изумлённых родителей и бабушки, не спрашивая разрешения, быстро скинув сандалики, я прошла в зал, открыла сервант, достала горца и, отломив его круглую деревянную голову, с сияющей улыбкой сложила всё на стол.

   Повисла неловкая пауза. Большие часы мерно тикали на стене. Неожиданно бабушка фыркнула, потом смех беззвучно затряс её дородное тело. Слегка отдышавшись, отирая слёзы со  смеющихся глаз, бабушка выдала:

- Надо, же! Я с этим Георгием столько детей вырастила, и не один, Вы понимаете? Ни один даже сказать ничего не осмелился, а она раз и в дамках! Боевая девочка у вас растёт! На этом инцидент был исчерпан.

   Многие годы, я вспоминаю свою няню, весёлые глаза на строгом лице. Благодарю за моё здоровье, крепкий ребячий сон, прогулки в любую погоду, бесконечное терпение и доброту.

   Садик меня встретил безразлично-холодно-равнодушным тоном высокой со светлыми волосами и короткой стрижкой, с крупными кудрями, без единого намёка на тёплое человеческое отношение воспитательницей: вот твоя кабинка, вот постель, там умывальник и туалет, забирать тебя должны во столько-то, меня зовут Бронислава Епифеевна, вторую воспитательницу- Елена Викторовна.

   Мама с папой вечером:

- Доченька, как тебе садик?

-Фррр! Скучно, нудно, невкусно.

- Потерпи родная, привыкнешь, а там в школу пойдёшь и будешь сама себе хозяйка,- улыбнулась мама.

    Запах от приготовления пищи, смешанный с запахом не просыхающих тряпок и хлорки, до сих пор явственно мной ощущается при просмотре детских фотографий в садике.

   Мама оказалась, как всегда, права. Постепенно я привыкла. Чтобы не подводить родных: быстро одевалась, умывалась, обувалась и, терпеливо ожидая провожатого, стояла на коврике у двери.  Бывало и такое, что приходилось самой вставать, одеваться и одной идти в садик, ну это уже после 6 лет. Благо садик был через два дома от нашего. Да, и чужих в нашем городке не было. Въезд строго по пропускам.   После быстрого поцелуя и пока-пока рукой, не теряя времени переодевалась в сменку и шла в группу, оглашая громким «Здравствуйте!» тех, кто уже был там.

   Накрывали завтрак. Какао с молоком, каша на молоке и всё, что было с молоком вызывало у меня судорожный спазм в желудке и стойкое отвращение, явно читавшееся на моём детском бесхитростном личике. И так каждое утро!

   Елена Викторовна была спокойной, доброй и милой. Я её в своих рассказах домашним называла Белоснежкой. Увидев моё страдальческое выражение лица при виде этой пищи, спросила:

-Не ешь молочное? Почему?

   Я честно рассказала, как недавно в отпуске, в гостях у маминой родной сестры на Алтае, перепила вкусного тёплого, только что из-под коровы, парного молока.  Моя тётя мне сдаивала его прямо в большую алюминиевую кружку, с натянутым сверху двойным слоем марлечки.  Дело было в июле, молоко шло на редкость густое. Ночью мне стало плохо, мой организм не смог переварить такую жирную пищу. Меня рвало сутки и трое суток держалась температура под сорок. Мама с папой ночью уходили в степь и по очереди носили меня на руках, там был свежий воздух и дул небольшой прохладный ветерок.

   Чёрные волосы, гладко стянутые в пучок на затылке в виде кренделька, красиво переливались световыми бликами, когда Елена Викторовна сочувственно кивала, слушая мой рассказ. С этого момента, она всегда приносила мне сладкий чёрный чай, кусок хлеба с сыром. Этого человека я вспоминаю с уважением и благодарностью.

   Полная её противоположность - Бронислава Епифеевна, была удостоена сначала звания Снежной королевы. Услышав, что я не могу пить и есть молочное, категорично заявила:

-Не выдумывай, пей! - протянула мне стакан с молоком.

   Ну, что ж, гусары пьют стоя! Я беру этот стакан молока и залпом, как что-то самое жуткое и отвратительное, выпиваю до дна и спокойно смотрю ей в глаза. Польщённая сама собой и своей педагогической гениальностью Снежная королева открыла рот, чтобы закрепить чем-то нравоучительным данное событие, но молоко тугим высоким фонтаном изверглось из недр моего судорожно сжавшегося желудка на неё сверху до низу, заливая ей глаза, открытый рот, светлую блузку, стекая с чёрной прямой юбки на туфли на каблуках.

   Наступила тишина, Снежная королева брезгливо сморщилась и убежала. Взрыв детского хохота и все наперебой стали предлагать мне вкусняшки, тайком пронесённые в группу: маленькая шоколадка, яблоко, печеньки, шоколадные конфетки, польские жевачки, всё это оказалось у меня на тарелке с хлебом.

   После инцидента Снежная королева ничего не сказала моим родителям. Стала вести себя так словно меня нет в группе. Может кто-то другой на моём месте и расстроился бы от такого, я же наоборот обрадовалась, что меня больше никто не одёргивает, не заставляет за другими собирать разбросанные игрушки и не пристает с едой: хочу ем, не хочу нем. Я тоже не стала расстраивать маму с папой по пустякам. С сестрой мы посмеялись:

-Теперь она точно отстанет от тебя с молочной едой!

   Этот случай добавил мне смекалистости. Пока злая воспитательница отворачивалась ненадолго, я ловко менялась на пустые кружки и тарелки со своими согрупниками.

   Мне даже фартило. Я не любила есть быстро, а хорошие игрушки доставались тому, кто первый доел и вышел из-за стола.  Свои игрушки в этом садике из-за соображений гигиены приносить не разрешали. Женька-Паровоз, мой замечательный сосед, всегда ел быстро и, на глазах у изумлённой воспитательницы, бежал и хватал, с лицом победителя, пианино. Терпеливо ждал, пока я доем, и, как подарок, отдавал пианино мне. Ему же от меня доставалась каша, морковные котлетки, какао, творожная запеканка.

   Когда меняться было не на что, я просто пила воду из-под крана и спокойно ждала обеда. Это дало мне некоторую худосочность, расстраивавшую мою маму медработника. У меня регулярно брались анализы в надежде найти глисты. Глистов не оказывалось, а папа утешал маму:

-Любушка, не волнуйся. Кости есть – мясо нарастёт!

   Так мы мирно сосуществовали со Снежной королевой, пока не случилось чрезвычайное происшествие местного масштаба.

   В этот злополучный день, мальчик и девочка в сон час решили выяснить, чем они отличаются друг от друга там!  Мальчик был невысокий и плотный, я бы даже сказала солидный. Девочка – маленькая, беленькая, смешливая, с глазками похожими на лисичку. За этим невинным занятием детей, познающих мир, и застукала наша злючка.

   Обычно в сон-час мало кто спал, все набрав кубиков и мелких игрушек перекидывались ими с кровати на кровать. Заслышав скрип входной двери, все «спали»: кто, успев накрыться одеялом, кто нет. А эти двое так были увлечены, что не услышали и поймались с поличным. Я спала глубоким сном, меня, Снежная королева разбудила последней, резко дёрнув за плечо:

-Вставай, одеваться не надо!

   По всему было понятно, что сон час ещё только начался. Мама с папой меня учили, что в приличном обществе не принято ходить в майке и трусиках, поэтому я живенько одела гольфики и натянула платье. Снежная королева поджала губы, что опять не по её, но ничего не сказала.

   В центре круга она держала за руки, дрожащих от ужаса и позора малышей с поникшими головами, абсолютно не понимающих в чём они виноваты. Но, свято верившие взрослой воспитательнице, что они опозорились на весь свет.

  «Педагог» начал свою речь:

-Эта девочка и этот мальчик вели себя недостойно! Они смотрели друг другу в трусы! Об этом обязательно узнают их родители! А сейчас, - сделала она зловещую паузу, - они разденутся донага, раз так хотят всем всё показать, и голыми пройдут по всем группам!

  Её глаза сверкали холодным блеском, ехидная улыбка застыла на губах. Она явно смаковала весь ужас, страх и стыд этих маленьких комочков жизни. И тут меня прорвало:

-БРОНТАЗАВРА Епифеевна!- сказала я неожиданно низким голосом. Вы не имеете никого права, так жестоко обращаться с детьми! Из простого детского любопытства вы сделали трагедию и унижаете при всех их честь и достоинство! Если вы поступите, как сказали, я тоже тогда всем расскажу, как это было!

   Наступила полная тишина. Незадачливая муха билась и билась о стекло не находя открытой форточки.

   Снежная королева вся белая от ярости, сжав кулаки, резко повернувшись на каблуках бросила на ходу :

-Всем спать!

   Ни разу, ничем она мне больше не напомнила этот эпизод. Я для неё стала исчадием ада. Она ещё более принципиально не замечала меня. Мне же было всё равно. С тех пор все в группе между собой стали звать её Бронтазаврой.

   Родители пропадали на круглосуточных дежурствах: папа на объекте, мама в госпитале. Сестра - спортсменка, уезжала в другие города на соревнования. Забирать ребёнка из садика порой было некому. Наш дом располагался через два дома от садика. Проезжих дорог на моём пути не было.  Я радостная забегала в группу, крича воспитательнице:

-За мной пришли! - быстро одевалась и с толпой выходила за ворота.

   Только захлопнув за собой дверь, звонила маме на работу, что я дома и всё хорошо. Сама кушала, умывалась, доставала на утро одежду и укладывалась спать. В коридоре свет оставался всегда включённым. Дверь в спальню прикрывалась, оставляя тонкую полоску света. Я верила, что ночью под кроватью живёт кто-то опасный, поэтому в три прыжка оказывалась под одеялом.  На столе стоял заведённый будильник. Засыпая, я считала скользящие по потолку лучи света от фар, проезжающих мимо дома машин.