Ёлочка с особинками

Елка была метра три высотой. Ну, не елка, конечно, а сосна. Но все заезжие зовут новогодние деревья елками, и мы тоже, чтобы не отставать.

Вообще, у нас в Михайловском такого отродясь не было. Кто-то, понятно, в домах-то ставил, но вот так вот – чтобы на самом видном месте села, у магазина, всем на обозренье-загляденье – нет, такого не припомню.

«И кто это вас настамычил? – спрашивала Петровна, упираясь поясницей в свою вечную клюку и смотря на верхушку. – Наряжать-то чем будете? Я могу грибов белых на верхотуру накидать».

Что-что, а грибов старуха точно могла накидать. Она у нас в селе на этом особинку заточила. Так в Михайловском про всех говорили, кто умел да знал. А знали многие. Дед мой, к примеру, на печки заточен был: так сложит, кровью куриной обмажет, что любо-дорого посмотреть, – домового и упрашивать не надо, сам сразу селился где полагается – за теплым углом.

У бабки особинка на хлеба была: подрастить где колосок, подправить пирог, тесто поднять. Я вон по рыбе специалист, а Петровна, само собой, грибы белые хоть в студеную зимнюю пору откопает-достанет.

Так вот: елку-то эту Толик придумал, наш местный староста.

«Пусть, говорит, стоит: и нам порадоваться, и детишкам огняные хороводы будет где поводить. А то всё на Белу горку бегают да на колодец Сабуров подлётывают. Пусть лучше здесь, рядом, под присмотром, так сказать».

Ну сказано – сделано. Мы с ним за этой елью с утра лыжи и навострили. Толик-то у нас по деревьям мастак: любое определит с налету, какой болезнью болеет и когда какую веточку срывать-трогать можно.

Мы нашли то деревце, которое всё равно к следующей зиме загнуться должно было: корешки у нее как-то не так росли. «Это у нее с детства, у сосенки-то этой. Так шо рубить можно» – ну если Толик сказал, так тому и быть.

Пришли – поставили в центре Большой улицы. Мама дорогая! Кра-со-тень!

Петровна и правда каких-то грибов светлых на верхотуру накидала, Поська с Друговыселок каким-то мхом-паутинкой веточки покрыла. Ну и гирлянды с игрушками понавесили, - их из города Сёмка-радист привез. За ним особинка на магазины числилась: брал что хотел, продавцы от денег сами отказывались.

И вот поставили. Радуемся безмерно. Думаем: завтра, значит-ка, 31 декабря, напразднуемся вволю. А утром – ешки-матрёшки – проснулись: елки-то и нет!

Ба! Да как это, да где это? Всё село гудит, Толик брови хмурит, Петровна головой качает. Ну что делать? Пошли к Арине гадать.

Та в банку с водой глянула, глаза у нее затуманились и говорит: «Да это заезжие какие-то натворили. На машине белой, большой, типа «ГАЗели»: один коренастенький с усиками, а другой – белобрысый, глаза навыкате. Оба – сидели, говорит. Всё по одной статье – разбойное нападение с отягчающими».

Ну Толик губами пошамкал, в бровях почесал и спрашивает:

«Ты, Аришка, хватит нам мозги пудрить. Фамилии и адреса давай, нам Новый год праздновать вечером, а ты тут демагогию разводишь». Ну та и дала.

Поехали втроем – староста, я и Сёмка-радист. Приехали в город, улица Гагарина, дом 28, дробь 2, квартира 34. Стучимся. Открывает тот самый белобрысый верзила.

«Ты, скотина, зачем у нас ёлочку-то скоммуниздил? – староста не любил вокруг да около ходить. – Вертай взад».

Ну у хозяина-то и так глаза навыкате, а тут совсем выпрыгнули почти. Сёмка его под ребра, а я – селедкой ему рот заткнул, чтобы не шумел. Глядим – наша елка у него в зале уже наряженная стоит, подпиленная снизу. Под ней домовой здешний валяется задом кверху и поскуливает.

«И не совестно тебе с хозяином-то таким кров делить? – спрашивал Толик скулящего лохмача, пока мы с радистом игрушки обдирали. – Ведь вот ворюга он».

«И рыбу не любит совсем», – добавил я и засунул ворюге еще немного сёмги под рубаху.

Елку мы уволокли, белобрысого на диван уложили, чтобы проспался, лохмачу конфет оставили.

Везём елку назад, а староста слезы утирает:

«Ведь не та уже елочка, подпиленная, блин. Уже красоты такой первозданной не будет. Но другую рубить не дам!»

«Да отдадим вон Пашке-наросту, он ей вмиг надбавит длины-то!» – предлагает Сёмка, и староста заметно веселеет.

В общем, так и сделали. Поставили деревце опять посередь Большой улицы, Петровна грибов понавесила, я икрой красной по краям пустил. Ну и Сёмкины гирлянды включили. Кра-со-та, одним словом!..

До утра огняные хороводы здешня ребятня водила, а мы – постарше которые – сидели и вспоминали былое времечко.

«Вот ведь бывалоча к нам из соседних областей бабы слеталися, ну кто умел, конечно. Все как на подбор – ядрёные, красивые, частушки знали, на волках могли прокатить, – вздыхал староста и смотрел на вызвездившее небо. – А теперь – что? Только Михайловское и осталось…».

«Зато у нас елка с гирляндами! – возражал Сёмка-радист. – И детей вон сколько!.. Кончай, Толян, тоску наводить: Новый год всё-таки. Давай лучше настойку на грибах хряпнем! Петровна, ведь есть поди?».

И хряпали, и голосили песни, и радовались. А уж под утро кто-то из старух, наверно, Поська, сотворила салют из падающих звезд. Этого в Михайловском уж года три никто не видел.

Так что Новый год и впрямь замечательный получился. Хорошо всё-таки у нас тут на селе, душевно. Заезжайте, кстати: Арина-гадалка вам адрес подскажет, если что…