Жара, арбузы и горячий хлеб Глава 2

Жизнь налаживалась.  Холодало. Впервые я стал высыпаться. Жара уходила и футбольное поле под окнами общежития гудело. Его оккупировали  пэтэушники и шум от них  стоял на уровне  горочных замедлителей.
Подъехала Наташа сокурсница Лёнчика и я не мог разобраться в их отношениях, но то что у них что то было явственно говорили её глаза следящие  за Лёней. Не убранная Лёнина кровать, стала ею аккуратно заправляться.

Боксер, подселившийся к нам,  удовлетворительно хмыкал. Он воевал с нами за порядок, со мною у него выходило через раз, а с Лёнчиком он терпел полное поражение. Кровать его была раскидана, простынь  сбивалась, а одеяло свисало рваными  кусками. Мы следили друг за другом и  на спиртное между нами было не гласное табу, только арбузы, горячий хлеб и утренняя пробежка  на близлежащем стадионе .

 Я в униформе, мечтающий  стать министром путей сообщения. Лёня к зиме ставший начальником участка. Он важно выходил к машине, садился   с шофером рядом  и начальственно махал рукой тому в сторону предполагаемого движения. В один из дней моего дежурства позвонил Лёня.

- Колян, сегодня не задерживайся у Наташи день рождения. Они  зовут нас к себе в гости.
- Боксёра тоже?
- Куда же без него рукастого. Головы нет – одни удары.

 В последнее время боксёр зависал  на Наташке. Дарил духи и  звал на городские соревнования.  Лёня молчал. Любовью к ней не отличался. Вёл себя странно. И я решил, что между ними   существует тайна.  Боксёр на вечере подпил. Лёня со мной тоже и шептал  мне на  ухо, что стеснялся меня до того сильно важного. Я в ответ боялся его, и  обоюдное признание  в спиртном сблизило нас, а у боксёра от вишнёвого вина отказали ноги.

 Мы  поднимали боксера с кровати, гуляли по этажам и танцевали. Опять поднимали и опять танцевали. Потом боксёр нам надоел, и мы его  бросили. Наташа, укрыв его одеялом, «всплакнув»  слегка над ним  желала ему спокойной ночи. Лёня  ходил  сзади, как лев, взор его блистал,  и кулаки его за спиной были сжаты. Потом потерялись  мы с Лёней. Наташа,  укрывая его, что-то горячо ему доказывала, а Лёня во хмелю  бормотал – не верю.  Но с утра  он  впервые заправлял кровать, неумело, как мог,  сравнял концы одеяла с краями.

 
Жизнь на горке продолжалась.  Заразы, сменив гнев на милость,  смотрели на меня  с уважением. Пистолет готовил меня на главного  и,   распушив хвост, хвастался этим,  а я был против. Ветер задувал, остервенело мёл горку  и вагоны  от него качались.  Напротив вновь возводимые  пятиэтажки от завода притягивали мой взор  и чтобы получить в них квартиру через год, мне надо было к Лёне на  заводской участок.
 
- Колян, сегодня твой день, не задерживайся!

Какой день я переспрашивать не стал.  Сердце   стучало.
 Стол был  накрыт. Жили мы уже вдвоём с личным телефоном. ПТУ ушники гоняли по снегу мяч и, размазав сопли по щекам,  уважительно просили нас  с него «звякнуть».
Подруга Наташкина  засматривалась на меня,  но взгляд её  меня не тревожил. Наташкин  взгляд  бил в десятку, перекрывал всех и  я был влюблён в неё окончательно. Бутылка  вишнёвого вина, икра, молодая пара поездных диспетчеров и боксёр   ждали меня. Стол был не тронут.  Лёня  ходил вокруг него, важно заложив руки за спину.

 - Колян,  есть достоверные сведения о том, что тебя переводят старшим электромехаником ко мне на участок. Через  месяц пуски.  Рад?

-  А как же пистолет?

 Я ляпнул первое, о чём подумал. Мне было жаль  моего старшего механика. Он искренне мечтал передать бразды правления мне и  уйти  на безответственную работу. Я понимал его. Он маялся перед пенсией и любил меня. Но обычная квартира против  современной заводской явно проигрывала во многом.

 - Я рад!

Стол загудел. Посыпались поздравления. Наташи не было, боксёр грустил и вина не касался. А я ждал её. Лёня казалось, нет. Он был занят молодой перспективной парой и налаживал с нею отношения. Постель его была заправлена  на пять. Он прихлопывал её, сбивал ворсинки, боксёр напротив равнодушно  созерцал это. Он так же ждал Наташу.

Она пришла с подругой и Леня галантно представил диспетчерам их обоих. Я танцевал с Наташей, боксёр нет. Вино горячило меня и хотелось уйти с нею  на край света. Леня от двери смотрел на нас и во взгляде его я впервые увидел ревность. Она мелькнула на миг, но я её  почувствовал.  Резанула  холодом от его глаз, но меня понесло.

- Колян, ты хороший, но для меня Лёня многое значит. Очень многое. Он бросил кафедру из-за меня. А я дура, но я честна перед ним. Скажи ему. Вы же друзья и  я вами любуюсь. Скажи, Колян!
 - Скажу! Сейчас скажу, только скажу  потом.
- Нет сейчас, Колян, пожалуйста!

Лёня танцевал с подругой, на нас не смотрел и в этом чувствовался вызов. Боксер сидел смиренный,  трезвый и казалось ко всему безучастный.

- Леня выйдем.
 
Мы вышли в коридор.

 - Не знаю, что у вас было, но Лёня поверь мне, она тебя любит. И ещё она сказала, что она дура и честна перед тобой.

 Мы молчали долго, пэтэушники носились по коридору, как  будто в одной из комнат случилась   война, и они все моментально потеряли разум.

- Спасибо, Колян!

 Пришли  холода. Пуски шли в ускоренном режиме.  Нас одели в шубы, и мы  частенько оставались ночевать на перегоне. В общежитии оставались девчата и боксер упертый и настырный. Легковес, выглядывающий едва из-за Наташкиной шапки,  вновь добивался её расположения. Боялись ли мы его, мы даже об этом не думали.  Он отлип от неё по моему настоянию и не обиделся.

 А я работал на линии безвылазно. Изредка заходил на горку к пистолету и замедлители, встречая  меня,   молчали.  Заразы торжественно высыпали на балкон, но шуток их я по-прежнему боялся. Звали на чай и вскользь советовали мне на ком-нибудь из них жениться.  Я впадал в краску, а они  смеялись, потом свыкся и хотел этого.

 К весне появился   отец  Лёни, солидный профессор  автоматики и водил  меня  за  руку. С Наташей был весел, а  с Лёней имел долгий и серьёзный разговор, но тот   гнул голову и возвращаться в Москву не хотел.  Расстались они хорошо, обнялись   на перроне,  Наташа щебетала, а я стоял в стороне и тихо за них радовался.

 Весна пришла  внезапно, всё вокруг заблагоухало, пэтэушники,  овладев балконами,  и разморенные от тепла после стылых зимних морозов, грелись. Поле пустовало, только боксёр отрабатывал на нём  силовые  упражнения. Он победил на городских соревнованиях и  став символом  этажа, гордился этим. Хук справа, хук слева, свист его кулаков  в воздухе вызывал у пэтэушников  восхищение.

Они были на соревнованиях с ним, гордились им  и передвигались по коридору  как по рингу. Смешные и упертые,   они спорили о хуках до хрипоты и бились до последнего. Бокс прочно овладел этажом. Комендант грозила  им милицией, а я,  представляя её  тучную и   потную,  жалел  её.

- Колян, когда вы  приедете? Здесь невыносимое твориться. Пэтушня накупила боксерских перчаток и этаж ходуном под ними ходит!

Звонила Наташа,  боксёрская месть брала свое, и  я звонил ему.

-  Колян,  ты волшебник! Они все на футбольном поле! Спасибо, Колян!

Звонила она по общей связи и её бархатный московский говор слушали все, а я  плотно сжав трубку, не отпускал её. Хотелось  говорить, говорить    и снова лететь  с нею  на край света.
 
А работа поглотила нас. Диспетчера помогали нам, предоставляя на перегонах дополнительные  «окна»* Наша комната, заваленная пуско-наладочными схемами, превратилась в  маленький НИИ. Часто ночами по звонку из-за повреждений, мы сутками не могли спать, выезжая на  тот  или  иной отказ в работе ж.д автоматики.  Поезда стояли, и шум на разборе стоял неимоверный. Пугали Москвой  и важным для страны   заводом.

 Начальник нас ругал, хотя все понимали, что вмиг участок до завода идеальным не станет. Схемные неувязки,  перегоны после дождя с ложной занятостью, десятки мелких не обкатанных повреждений готовых в каждый миг разбудить  нас звонком из преисподней.

- Николай Иванович, на № станции ложно занят № путь. Срочно выезжайте, поезда стоят.

 Диспетчер связи милая женщина  уже  была не  милой,  была даже злой, мы тряслись в машине и ругали на чем свет стоит тракториста, который порвал нам кабели связи. Мы исхудали, осунулись, а Ленин румянец сошел на нет.  Но к лету полегчало.  Неполадки  в основном исчезли,  и только грубое нарушение ПТЭ* поднимало нас с постели.

Леня с Наташей жили уже вместе,  ниже этажом,  а боксер перешел ко мне с грушей для битья и перчатками.  Я чаще стал бывать на горке и звонил одной из зараз   с содроганием.  Мы гуляли потом, а платок, подаренный ею, с её инициалами   на нем стал для меня иконою.

Окно*  - время для работы с прекращением движения поездов.
ПТЭ*  -  Правила технической эксплуатации.