Первый русский чемпион

В одной из глав моего нового романа «Дети Декабря» упоминается первый русский чемпион мира по шахматам Александр Алехин (1892 – 1946). И я понимаю, что для немалой доли читателей потребуются пояснения, которые я попытался отобразить тезисно.


***

– Александр Алехин, первый русский чемпион мира по шахматам, воплощал собой историю и судьбу эмиграции. Как и безвозвратно утраченную Россию, ныне предстающую в ролевых мифах о «небывалом благочестии» и «промышленном подъёме». Реальная страна с её очень сложной историей интересует совсем немногих.

– Перипетий его даже вне шахматной биографии (участие в двух мировых войнах переводчиком и медбратом Красного Креста), равно как и географии (Россия – Франция – Германия – Португалия) хватило бы на несколько жизней. Их едва ли возможно уместить даже в обширный роман.

– «Защиту Лужина» я считаю главной неудачей Набокова. Дело не только в том, что описывать шахматный мир со стороны равноценно тому, что светскому человеку вникать в монастырскую жизнь. Набоков, благодаря огромному таланту, сумел передать психологическую гамму шахматных дуэлей. Но промахнулся с прототипами: блестящий интеллектуал, юрист со знанием шести языков Алехин не имеет почти ничего общего с рефлексирующим неврастеником Лужиным, коего иногда посещают внезапные озарения. Алехин, напротив, не был столь одарён как Капабланка и Фишер, не говоря уж о Каспарове, но отличался колоссальной (самое точное слово) верой в себя, творившей чудеса. (В скобках замечу, что и главный оппонент Лужина, итальянец Турати, ничем не схож с кубинским гением шахмат Хосе-Раулем Капабланкой. «Капа» не демон, а любимец женщин, одарённый красавчик с блестящим дипломатическим образованием и безупречными манерами).

– «Завалить» такого красавчика не в отдельной партии, а марафонском матче казалось делом безнадёжным. Анатолий Карпов назвал кубинца «гением чистой интуиции»: он не нуждался в длительных занятиях за доской сквозь пот, зубрёжку и муштру. Встретившись с блестящей новинкой американского гроссмейстера Фрэнка Маршалла, «Капа» разобрался в сложнейших нюансах за несколько минут, сделав сильнейший ход. Но тот поединок 1927 года выиграл Алехин. Избегая затем матча-реванша: его исход был, конечно, гадательным.

– Вся история Алехина – и жизненная, и шахматная – не о плохом или хорошем человеке. Это судьба эмигранта первого поколения, которая обречена быть «осколочной», с уникальными взлётами и жуткими падениями (печально известные статьи об арийских и еврейских шахматах). Вне Родины, оставшейся на карте лишь сугубо географически, не цельность личности, безотносительно набора добродетелей, неизбежна. Жаль, что Набоков не пожелал сделать акцент в «Защите Лужина» именно на этом – он ведь и сам сполна хлебнул схожую долю.

– Алехин, совершенно точно, не был трусом. Ни в жизни, ни за шахматной доской. Позднее он писал, что его статьи 1941 года были подвергнуты многочисленным правкам и вставкам настолько, что превратились в агитку антисемитизма. А на сотрудничество с нацистами на территории оккупированной Франции он пошёл ради безопасности жены, имевшей, в том числе, еврейские корни.

– Но после окончания войны и Нюрнберга бойкот Алехина шахматным миром был неизбежен. И даже «рука дружбы» из СССР преследовала сугубо практическую цель: организовать, наконец, матч с молодым претендентом Михаилом Ботвинником, в котором у постаревшего Алехина было совсем немного практических шансов. Он доживал последние дни в провинции у моря, словно по заветам Бродского. И ушёл в свои 53 по причине приступа, что-то анализируя в одиночестве за шахматной доской. Непобеждённым чемпионом мира.

– «Надо стараться, чтобы теория шахмат не мешала мыслить самостоятельно», изрёк он однажды. Что ж, он, совершенно точно, прожил именно свою, а не навязанную извне – жизнь.


Одно из самых известных фото: встреча Алехина (слева) с Капабланкой на турнире в Петербурге (1914 год)