Букет

    Меня-то вы знаете, я Макар Семёнович, а проще дядя Макар. А мне об одном, интересном случае напомнил Егоров, напомнил уже много лет спустя в санатории, куда мы, не сговариваясь, съехались, как отдыхающие. Откровенно говоря, Егоров ничего вспоминать бы не стал, да его ненаглядная Кла;вушка, Клавдия Михайловна, мне, как старому другу семьи, стала жаловаться на здоровье мужа. И, как водится, в начале - слово, потом фраза, а потом и целое повествование выплыло из далёкого прошлого.

     Ну, что ж, поехали…      

1.
     Как бы рано утром Егоров не собирался на рыбалку, Клавдия Михайловна провожало его. Впрочем, она провожала мужа и на полковую службу, а после «дембеля» провожала и на работу, на местную почту, и теперь, когда он стал «окончательным» пенсионером, провожает каждый раз на рыбалку,  да и вообще провожает и куда  угодно и когда угодно. Так будет всегда, ибо девиз у супруги Егорова непреложно обстоятельный - муж должен выходить из дома сытым и симпатичным. Подруги ехидно уточняли: а для кого симпатичным?
- Симпатичным для меня. Если мужчина замухрышка, значит его жена из рук вон плохая жена. Я - хорошая жена. Кому что не ясно?

     Всем сразу становилось всё ясным и понятным.

     И сегодня выход на рыбалку, рядовую рыбалку. Куда?  Егоров очень подробно может рассказать про старицу, так называемую Вторую Лефу.  Да только, господа, нужны ли вам такие подробности? И было это очень давно, ещё до горбачёвского хамства, то бишь перестройки.

    Ну, разве что в порядке информации, можно сказать: Вторая Лефа километрах в десяти по прямой от гарнизона, а «по кривой» вдвое дальше,  но для настоящего рыбака такое расстояние не расстояние. К тому же старенький, но с коляской, мотоцикл «Урал»  здорово сокращает расстояние. 

     Ну, да ладно, разговоры разговорами, но вместе с Егоровым плотно завтракает и Букет, небольшой коричневый спаниель, неизменный спутник по рыбацким походам. Букет  пёс красивый. Уши отвислые, как и положено спаниелю, но не слишком длинные. На мощных лапах курчавая бахрома, тоже не очень длинная. Букет пёс солидный, не суетливый. А глаза у него большие, миндалевидные добрые-предобрые. Казалось, что Букет настолько добрый, что даже ради собачьего приличия не может ни на кого гавкнуть. Да, нет, господа, мог и гавкнуть. Я, как друг семьи, заверяю. Например, пёс мог гавкнуть на  саму  Клавдию Михайловну.

     Да-да, мог. Но ох, как всё непросто    

     В этом случае нужен осторожный, прямо-таки деликатный анализ  отношений между Букетом и хозяйкой.  Отношения в целом не плохие. Плохими они быть не могут - хозяйка есть хозяйка! Если уж быть честным до конца, а Букет,  несомненно, честный пёс, Клавдия Михайловна в доме тот человек, в чьих руках  и колбаса и ванильные сухарики самого хозяина, ну, само собой, похлёбка и куриные косточки для Букета.  С таким человеком ссориться не следует. Тем более что и хозяин, судя по его поведению, такого же мнения. Правда, он мог громко, весьма громко, о чем-то поговорить с супругой. Ну, и  почему бы  в таких случаях и не поддакнуть, в смысле гавкнуть из-под  хозяйского колена. Случалось такое, не часто, но случалось. 

     Клавдия Михайловна вида не подавала, но обижалась, а что в итоге? И пес, и женщина держали почтительный нейтралитет. Каждый хорошо осознавал своё место и значимость.

     Да! уважение имелось, а душевного понимания, если так можно сказать в отношении собаки, не наблюдалось. Мне, господа, многое чего известно о Букете, а ещё больше о его хозяевах, я ведь долгие годы жил по соседству. А то, в чём не уверен, можно, простите, и домыслить.

     Но не буду ничего домысливать, а просто, покамест Егоров и Букет завтракают, приглашаю на другую рыбалку, на рыбалку трёх годичной давности, А состоялась она всё на той же Второй Лефе.

2
    Тёплый майский полдень. Рыбаков - множество! Егоров, конечно, на своём, «законном» месте. Латанная-перелатанная лодка-одноместка хорошо вписалась в узкое горлышко одного из боковых ответвлений старицы. Улов - не ахти, но кое-что имеется.

     А солнце в зените. Майское солнце не жаркое, но клёв пошёл на спад, а значит, рыбалка рыбалкой, а хороший перекус не помешает. «Да что перекус? - подумал Егоров. - Подамся-ка я на берег и разогрею, как следует картошку с тушёнкой».

     Ну, если решение принято, то оно у Егорова подлежало немедленному исполнению. Лодка резво, но с оглядкой, чтобы не помешать береговым удильщикам, поплыла к «исходной точке». Для рыбаков старицы исходная точка - довольно обширная поляна. Именно сюда и можно подойти и подъехать без боязни «бултыхнуться» в какой-нибудь бочаг.
 
   А лодка Егорова уже на траверзе уютного крохи-пляжика среди расцветающего орешника.
- Привет и почтенное поздравление, старина! - крикнул Егорову  невысокий человек  в яркой фиолетовой блузе. - Как дела на море? А у нас на суше улов весьма скромный.
- Привет, привет, - отозвался Егоров и остановил лодку. - А ты, Петро, как я посмотрю, в своём репертуаре. Главное узнать, что у соседей, ибо, что у тебя самого, ты всегда узнаешь.
- Правильно! Но согласись: пообщаться с друзьями дело благородное. Я  не из тех,   которые уединятся  и, молча, хватают рыбу мешками.
- Твои намёки отметаю, как недостойные. К тому же имею твёрдый приказ - рыбу домой не привозить!
- А у нас с дочкой приказ - рыбу домой!

     Откуда-то их ореховых кустов послышалось призывное:
- Петро! Ты где? «Московская особая» уже в особых стаканах. А там ей долго быть особо долго нельзя - прокиснет.

     Да, «московское» дело,  действительное особо неотложное дело! И фиолетовая блуза исчезла в кустах. Пускай! И Егоров подплыл к краю пляжика, к девчушке-рыбачке. Кофта на рыбачке серенькая, беретик серенький, и личико какое-то серенькое, но стульчик красный, а удочка жёлтая.
- Здравствуй Ида. Чем порадуешь? Чего не в школе? Ах, да, сегодня же воскресенье! Знаю, тебя хлебом не корми, дай с удочкой посидеть. Знаю - ты и есть главный рыбак, а твой батюшка при тебе в качестве пресс-секретаря для связи с общественностью. Молодец, Ида, молодец!

     Ида приветливо улыбается.
- А я, дядя Егоров, и не думала вас встретить. Папа сказал…
- Ну-ну, «папа сказал»! Где ж мне быть в такое утро, как не на водоёме? Держи, девонька,  карасиков, - Егоров протянул садок. - Перекладывай. Отцу скажешь, сама поймала.

- Спасибо, нам  и своих рыбок хватит. Но всё равно спасибо. А знаете, там, где вы сейчас сидели, в протоке, какой-то плеск. Дядя Егоров, неужели Вы ничего не слышали?

     Егоров прислушался, и действительно со стороны совсем недавнего «его места» неслись суматошные всплески и вроде бы даже повизгивание. Всплеск прекратился, однако  быстро возобновился. И опять прекратился. Может карась нерестится? Рановато, но возможно. А ведь интересно: целое утро просидел в протоке и - ничего.  Правда, два незнакомых подростка бродили по берегу. И что? Наверно, рыбаки. А всплески опять возобновились, и не просто возобновились, а явственно сопровождались жалобным визжанием. И снова безмолвие!
- Вот что, Идочка, смотаюсь-ка я  в протоку, тут рядом. Как что делать тебе? Ловить и быть наготове! Не знаю к чему, но будь готова.  Я поплыл.

3.
     А в «егоровой протоке» происходило нечто эдакое... Господа, дух захватывает от того, что происходило в «егоровой протоке»! Но по порядку.

     Горлышко протоки узкое и, в своём начале, глубокое. Но, чем дальше вовнутрь, тем водная гладь шире и мельче. К тому же сплошные коряги. Когда-то по незнанию кто-то поставил сеть-путанку. Вытащить, конечно, не смог. Сеть капроновыми ячейками надёжно вцепилась в сучья «топлых» кустов. Часть сетки всё-таки извлекли, но большая часть, в виде обрывков, так и осталась прозябать под водой мёртвым памятником человеческому безобразию. Возле «памятника», опасаясь зацепов, обычно рыбу не ловили. А сегодня, надо же! на берегу двое мальчишек. А ещё на берегу появился, неведомо откуда и неведомо как, маленький  щенок. Видимо испугавшись чего-то, а скорее всего мальчишек, щенок попытался переплыть протоку, и переплыл бы, но запутался в сетке. Щенок беспомощно барахтается в воде, но сетка жертву держит цепко и безжалостно. А мальчишки что? А мальчишки и не думают о спасении щеночка. Больше того, они начали его расстреливать комьями сухого грунта. Щенок, пытаясь увернуться, ещё больше запутался в капроновых ячейках.

     А когда в протоке появился Егоров, один из мальчишек, он  в темно-зелёной толстовке, на затылке залихватский жёлтый брыль, объявил:
; Сейчас мы сделаем гадючку-шипучку.

     И вот большая конфетная фольга свёрнута в виде кокона, вовнутрь  ; рулончик  горючей киноплёнки. Кстати, сейчас такой плёнки уже нет, но в то время имелась. Кокон  выложен на картонку, которая по форме напоминает кораблик. Плёнка подожжена. Из кокона начали с громким шипением вырываться  клочки дыма, брызги оранжевого пламени. По сути, кокон был не чем иным, как сказали бы сейчас, ракетным двигателем. Да будь он чем угодно – «кораблик» сдвинулся с места! Кораблик с каждой секундой ускоряет движение.  Окутанный вонючим, едким дымом он рвется  в сторону щенка, и достиг его. Несчастный отчаянно завизжал, отчаянно из последних сил заколотил по воде  коричневыми, кривенькими лапками. Вода взбурлила, ворвалась в дыхание. Визг превратился в хриплый, скулящий стон. Минутка, другая - и... 

     А жёлтый брыль  в диком восторге, хватая своего напарника за руку, кричит:
- Сейчас сдохнет! Сейчас.  Не сразу, но сдохнет! И хорошо, что не сразу. Собаки, они, живучие. Эй, ты, сдыхай! Ура!

     Избавление подоспело вовремя. Осторожно высвободив щенка из сети, Егоров поместил его под ветровку. Спасённый доверчиво прижался к тёплой груди и  ещё долго дрожал от перенесённого страха и холода.
    
     Ида, а именно к её плажеку и причалил Егоров со спасённым щенком, прослезилась от жалости, а потом и от возмущения:   
-  А знаю живодёра. Наш Витька Кузичев живодёр. До шестого класса мы были с ним в одном классе. И Витька всегда такой плохой мальчик. Он даже тараканов мучает. Нет, чтоб просто убить,  так он соберёт таракашек в банку, и банку - на огонь, и смотрит, как они мучаются. Фу, мерзость!

     Подошёл, сияя великолепием фиолетовой блузы, Петро, отец Иды, и деловито, можно сказать профессионально, осмотрел щенка.
- Спаниель. Возраст месяца два или три, не больше. Кобелёк. И как такой красавец  оказался за тридевять земель от дома? Странно! Щенок породистый. Таких не бросают. Да и где его дом? А ведь и в самом деле красавец. Сам коричневы, а хвостик чёрный, а лапки в белых носочках. Целый букет цветов. Хотя такой букет и не в пользу чистоты породы, но для нас такой букет самое то!

     Щенок при слове «букет» встрепенулся и пискнул.
- Ну, вот ему и кличка - Букет.  Дочка, дай Букету чего-нибудь вкусненькое в честь его крещения. Найдётся?

     Нашлись ванильные сухарики.  Ах, с каким аппетитным хрумканием щенок  «разобрался» с двумя сухариками и умиротворённо задремал.

     Так у Егорова появился друг - спаниель Букет. Он как-то незаметно стал постоянным компаньоном в рыбацких походах. И так же незаметно пёсик подрос и стал солидным псом, уважаемым рыбаками. И Букет привык к рыбакам, привык к их обиходу, скромному, но основательному.

      А что делал Букет на рыбалке? Охранял хозяйский лагерь: палатку, мотоцикл, рюкзак. Охранял ревностно, надёжно. И, конечно, ревностно и надёжно охранял  самого хозяина. Но имелся один нюанс, несокрушимый нюанс ; в лодку пёс никогда не садился. Он вообще никогда в воду не лез. Видимо, трагический момент на протоке и нежданное спасение от страшной гибели забыть, хоть кому, невозможно.

     Егоров  помнил тот ужасный случай и, уважая Букета, никогда не принуждал  к водным прогулкам. А Букет, уважая хозяина, быстро, но обстоятельно, понял -
дружить можно со многими, но подчиняться, хоть умри, можно и нужно только хозяину. И, конечно, в многочисленных рыбацких походах, Букет присматривался и  вникал в особенности поведения людей, в особенности их быта. Ему казалось, что ни было ничего такого, чего бы он не знает.

     Но увидеть, ещё не значит понять. С точки зрения Букета, в людях, порой,
непонятны и необъяснимы отношения между собой.  Как понять людей, и даже самого хозяина, что когда появляются на рыбалке женщины, к счастью такое случается не часто, женщинам радуются, угождают, угождают даже откровенным капризам. А ведь женщины, по твёрдому убеждению Букета, на рыбалке ничего полезного не делают. Палатки не ставят, костры не разводят, рыбу, рыбу! не ловят, и рюкзаки  с домашней едой не открывают.  Ну, разве что Ида. Ида хорошая, понятная девочка. И рыбу ловит, и каждый раз чем-нибудь да угостит.

     А вот хозяйка.… Да она и на рыбалку никогда не выезжала! Ну, какой от неё толк? Только вкусная похлёбка да куриные косточки. А на косточках и нитки мяса не отыщешь. 

     Но и хозяйке Букет не понравился. Не понравился сразу и, казалось, навсегда не понравился. Не понравился не потому, что ей виделся какой-то физический или, если так можно говорить о собаках, душевный изъян. Просто Клавдия Михайловна равнодушно относилась к животным, более того, они раздражали её своей никчёмностью, что ли...
 
     Сёй факт даже и мне, постоянному гостю поначалу был непонятен.  Потом уж понял, просто домашних животных у Клавдии Михайловны не было, с детства не было, зато сейчас есть  безграничная, счастливая, любовь к мужу 

    И вот  появился Букет. И что? Делиться счастьем? С кем, с собакой? Смешно. Так или как-то иначе обстояли дела, достоверно мне не известно. Достоверно известно одно - Букет появился и прочно  врос в семью Егоровых.   

    Это случилось ровно три года тому назад.

4.
    А между тем завтрак закончен. Егоров встал:
- Порядочек. Спасибо, Кла;вушка. Мы с Букетом готовы к труду и обороне. Букет!
Держи на дорожку сухарик. Самый-самый ванильный, самый-самый поджаристый, самый-самый любимый сухарь.

     Букет неторопливо, степенно принял из рук хозяина лакомство, но есть не стал.
Положил сухарик в потайной уголок в прихожей, куда-то под маленькую полочку под вешалкой, левее обувного шкафчика. А правее шкафчика ватная подстилка. Ватная подстилка законное место Букета. Именно здесь поздней ночью, когда сонная тишина заполонит прихожую, да и весь дом заполнит, можно обдумать, если так можно сказать о собаке, прошедшую рыбалку и, ни на кого не оглядываясь, тихонько, без хруста и чмоканья, полакомиться ванильной сладостью.   

     Клавдия Михайловна, увидев, как Букет прячет сухарик, поморщилась:
; Тоже мне эконом! Грязь и пыль разводится в доме, ;но, покосившись на мужа, замолкла и уже совсем другим, бодрым тоном закончила:
; Так, когда вас ждать?
; Ну, думаю, часам к пятнадцати прибудем. Как думаешь, Букет, прибудем с уловом к пятнадцати? Он думает,  прибудем.
; Только без улова. Мне ваша рыба не нужна.
; Ну что, Букет, без рыбы? Он согласен, прибудем без рыбы. Рыба, конечно не  сухарики,.. сухари,.. суха…

      «Сухарики» забуксовали в речи Егорова. Он ещё несколько раз попытался с непокорным словом, но с каждым разом неувереннее и тише. Грудь распирает не то жар, не то холод. В голове сшибаются красные шары. И, судорожно хватаясь за обувной шкафчик, Егоров повалился на пол, грузным ростом перегородил по диагонали прихожую.

     Клавдия Михайловна остолбенела от неожиданного. Но тут же очнулась, опустилась на пол рядом с мужем и убедилась, муж без сознания. А Букет, чувствуя, что случилось что-то странное, что-то небъяснимо-нехорошее ткнулся мордой в грудь хозяина: эй, чего лежишь, рыба ждать не станет, вставай. Но хозяин не встал. Букет положил голову на коричневые, мощные лапы, встревоженно посмотрел на Клавдию Михайловну, и, тихонечко, тявкнул,  чего ждёшь?

     «Скорая» приехала довольно быстро.
; Инфаркта нет, но состояние предынфарктное.  Надо в больницу, ; авторитетно решила молоденькая докторица.

      Однако, пришедший в себя Егоров, недоверчиво посмотрел на молоденькую докторицу и слабым, но решительным голосом заявил, что если нет инфаркта, то «в стационарных условиях  медицины» делать ему нечего. Обойдётся. И раньше «прихватывало». И действительно к вечеру Егоров почувствовал себя настолько хорошо, что всерьёз подумал о рыбалке. А что? На вечерний клёв, на местное, гарнизонное, озерко можно бы и сходить. Клавдия Михайловна с тоской посмотрела на мужа. Она знала, если он принял решение, перечить бесполезно. Только один человек, Пётр Савельевич, а проще Петро, отец Иды, мог бы повлиять  на Егорова, но Пётро  был где-то в далёких гостях.  Да и какая разница, где был Петро. Не было его на месте. Не было!   

       А Егоров начал бодро собираться. Букет радостно засуетился, и вот уже,  от нетерпения повизгивания, сидит под дверью, но…

      Голова у Егорова опять стала кружиться, В глазах опять потемнело, опять красные, уже какие-то треугольные фигуры сшибаются друг с другом. А грудь похолодела, будто её наполнили снегом или даже льдом.  Пришлось ложиться в постель. И на этот раз основательно ложиться в постель, и на этот раз стало  ясно, окончательно ясно, даже  Егорову -  распрощаться с рыбалкой придётся надолго.
- Кла;вушка, давай второе одеяло - холодно.

     Но и Клавдия Михайловна тоже ни сколько не сомневалась в серьёзности болезни, тем более что пришедший из гарнизонного лазарета врач, толстый, солидный подполковник, ничего определённого, нового сказать не мог. Подполковник  почти слово в слово повторил то, что было сказано утром: 
- Знаете, завтра начнём обследование в лазарете, а  потом, скорее всего, поедете в район, в больницу. Что? Не хотите в стационар? Ваше дело. Да вот у болезни на сей счёт иное мнение. Сердце! Инфаркта нет. Но какая-то поломка есть. Точно не знаем какая. Но узнаем. И так, до завтра. А может сразу в стационар?
    
     Егоров уверенно заявил, что «туда он успеет», и остался дома. 

     И напрасно.
 
5.
     Наступила ночь. Тяжёлая ночь и для больного и для домочадцев. А домочадцев двое: Клавдия Михайловна и Букет.

    Егоров постоянно просыпался и капризно просил то поесть, и ничего не ел; то просил сменить бельё, хотя белье совершенно сухое; то выяснялось, что в матрасе образовался «железный ком», который «тычет в спину, как тележная оглобля».                И много чего ещё чудилось больному.

     А когда Егоров уснул, привиделось: он, как и три года назад на «той протоке» Второй Лефы. И, как и три года тому назад, живодёр мальчишка Кузичев, появился на берегу. И, как и три года тому назад,  живодёр мальчишка Кузичев убивает, но убивает не беззащитного щенка, а поджаривает на «гадючке-шипучке» самого Егорова.   Егоров проснулся. Возбуждённый кошмарным видением, он приподнялся, видимо намереваясь куда-то пойти, но тяжёлое, одеревенелое тело отказалось повиноваться. Жар почему-то обернулся холодом, жгучим, нестерпимым холодом. Грудь по самую гортань наполнилась льдом, и лёд не тает. Наступило забытьё. Сколько в нём пробыл больной, больной не знает, но стало легче, стало тепло. Тепло! Лёд растаял. Дышалось свободно. 

     А наяву Егоров увидел Букета, который прижался всей мохнатой, коричневой длиной  к левой стороне грудной клетки.   

     Егоров погладил Букета, теснее прильнул к нему.  А Букет, если так можно сказать о собаке, тоже довольно улыбнулся, хотя в таком положении лежать ему очень, ну просто очень неудобно. Лапы постоянно придавливаются грузным телом хозяина. Но когда пёс высвобождал лапы и пытался улечься поудобнее, хозяин начинал хрипло дышать, в груди возникало нечто вроде глухого гула и, уже совершенно чётко грудина становилась сплошным очагом пульсирующей боли, то нестерпимо раскалённой, то нестерпимо холодной. Больной начинал бестолково метаться. Задремавший было, Букет немедленно опять длиной своего тела прижимался к груди хозяина, и хозяин успокаивался. Клавдия Михайловна от  бессонной тоски, а главное от переживаний за мужа, сгорбилась, но ничего сделать, чтобы облегчить страдания мужа не могла. Только Букет мог это сделать. Он мучился, иногда  жалобно скулил, но элементарное бегство было невозможным для него.  Букет не покинул  Егорова. 

       Под утро Егорову значительно полегчало, но Букет по-прежнему оставался рядом, дремал, свернувшись удобным калачиком.   
             
     Ну, а утром явились доктора и приступили к совершенно обычному в таких случаях процессу осмотра больного, приступили к подготовке его к столь нелюбимому «медицинскому стационару».  А как это делается, мне, господа, не интересно, да и вам, полагаю, не интересно.

    Гораздо интереснее и значимее, особенно для Букета, другое событие.

    Когда уехали доктора, забрав с собой Егорова, когда в осиротевшей квартире, установилась тяжёлая от латунного боя часов тишина, и когда Букет тоскливо задремал у обувного шкафчика, случилось то, чего ещё никогда не случалось - пальцы хозяйки коснулись  головы Букета, и не просто коснулись, а запутались в коричневых прядках шейной шерсти.  А длинная бахрома ушей, да и сами уши замерли в женских ладонях мягких, пахнущих лавандой ладонях. Нет-нет, пёс не знал названий духов, но знал запах хозяйки, а запах всегда был лавандовым. И случилось, что именно сейчас и пальцы женщины, и её запах стали настолько ласковыми и понятными, что Букет расслабленно замер.

     О чём он думал, если так можно говорить о собаке?  Думал он о многом:  о чём-то своём, сугубо собачьем, но думал и том, что только сейчас стало понятно, за что рыбаки так любят и уважают женщин. Любят и уважают женщин за мягкие, ласковые, пахнущие лавандой пальцы.

     Букет осторожно, очень осторожно, чтобы не нарушить общее спокойствие, высвободился от тонких, лавандовых пальцев и ушёл. Он вернулся быстро и, посмотрев прямо в глаза хозяйке, положил перед ней, опять-таки осторожно, но решительно   сухарик, самый-самый ванильный, самый-самый поджаристый, самый-самый любимый.

     А больше ничего у Букета и не было.




                А. ЗОРЬКИН.                2019.