... вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю.
Откровение Иоанна Богослова.
Ветер храпящий рубит
Море лезвием бури,
Волны сечет крутые —
Дорогу коня морского.
Ветер в одеждах снежных
Рвет, как пила, зубцами
Крылья морского лебедя,
Грудь ему раздирая.
Сага об Эгиле.
- 1 -
Гнус загнал северных оленей в горы. Молодая важенка ощутила запах соли. Солью пах жёлтый снег подле куста горной ивы. Внутри самки вызревала новая жизнь, соль была очень нужна. Недоверчиво косясь на чащу из веток, оленуха сделала несколько шагов в сторону жёлтого пятна.
Вожак вздёрнул верхнюю губу, обнажив крупные зубы, и несколько раз с шумом впустил в лёгкие воздух. Вкус самцу не понравился. Так пахнет смерть. Олень издал лёгкое фырканье. Стадо насторожилось.
Искушение оказалось слишком сильным. Важенка потянулась губами к жёлтому снегу.
Стрела вылетела из куста. Железный наконечник рассёк кожу и глубоко впился в шею животного.
Вожак громко фыркнул. Стадо сорвалось с места и ушло вверх по склону. Впервые самка не смогла за ним угнаться. Ноги стали тяжёлыми и непослушными. Роняя на камни капли крови, важенка пустилась вслед убежавшим оленям.
Из кустов вышел странный, двуногий зверь. Важенка легко убегала, когда зверь пытался приблизиться, но двуногий упрямо тянулся следом. Самка выбилась из сил. Там, где раненое животное останавливалось, натекала лужица крови, словно на земле распускался красный цветок. Скоро самка не могла бежать.
Тяжело поводя круглыми боками, важенка припала к земле, вытянула шею, закрыла от страха глаза, представила себя маленьким оленёнком.
Олень унёс стрелу. Других не было. Мужчина шёл по следу, отыскивая на камнях капельки крови, круглые и красные, словно ягоды брусники. Охотника шатало от слабости. Хотелось лечь в мягкий, белесый мох, умереть, отдать свою плоть лисицам, волкам, воронам, раствориться в бессмысленном, равнодушном пространстве, отнявшим его волю.
Олень уходил в сторону леса. «Если я его не догоню, мы умрём»,- равнодушно подумал охотник. Сознание, что его смерть убьёт людей, доверивших ему последнюю стрелу, перестало помогать. Но кровяные пятна стали попадаться чаще. Мужчина на ходу слизывал с камня солёные следы жизни, и ему казалось, что сила оленя по капле перетекает в его жилы.
Лужа крови блестела чёрным лаком. Важенка лежала в траве, вытянув шею. Длинные ресницы трепетали на полузакрытых глазах. Дыхание шевелило чёрные, влажные ноздри. Она больше не могла бежать.
Задыхаясь от волнения, охотник упал рядом, обнял зверя за шею крепко, как любовницу, быстро провел ножом по живому, тёплому горлу. Полный голодной слюны жадный человечий рот припал к солёной струе. Тело самки затрепетало. Смерть оленя вернула человека к жизни.
Очнулся охотник от ощущения взгляда. Ворон рассматривал человека поочерёдно то одним, то другим глазом. Ветер ерошил блестящие перья вещей птицы. Увиденное ворона разочаровало. Этот двуногий зверь не сдох!
Мужчина был молод и худ, но в его худобе, как в тугом луке, угадывалась скрытая сила. «Ты уже здесь?- проворчал охотник,- извини, я вновь тебя огорчил. Когда-нибудь ты меня съешь, но не сегодня. Не печалься, тебе что-нибудь перепадёт от этого оленя».
Охотник поднялся. Выпотрошенная и ободранная добыча висела на толстой ветке. Под деревом бело-розовой кучей лежали внутренности оленя, желудок, кишки, послед, из которого торчали тонкие ножки оленёнка. Усталость сморила охотника в конце дела. От сытости мутило, но мужчина отрезал и запихал в рот кусок печёнки, не спеша, вдумчиво разжевал.
Снял тушу, отделил задок. Остальные части завернул в шкуру. Стараясь не оставлять пахучего следа, оттащил прочь, повесил на приметное дерево.
Охотник вернулся к месту убийства. Ворон поспешно заталкивал в себя оленьи кишки. Мужчина усмехнулся, подобрал лук и стрелу, поднял связанный за ноги задок туши, надел его на шею как рюкзак и отправился вниз по склону.
Вначале он услышал шум, затем увидел белую от пены поверхность реки, всю утыканную гранитными, гладкими булыжниками; заросшую мелким лесом высокую береговую террасу; несколько свежесрубленных толстых брёвен, резко выделяющихся цветом на фоне серого топляка, устилавшего весь берег.
Мужчина потянул носом, пробуя воздух. Пахло водой и лесом. Водой больше, чем лесом. «Наверное пойдёт дождь»,- подумал молодой охотник и громко крикнул людям внизу, предупреждая о своём возвращении.
Он два раза отдыхал, пока спустился к реке. Гнус лез в лицо и мешал дышать. Нестерпимо хотелось пить.
У реки над всеми запахами властвовал горьковатый запах дыма. Заслышав шаги, из шалаша выскочила голая женщина, почти ребёнок. Увидела охотника с добычей, радостно замахала руками так, что упруго затряслись маленькие крепкие груди. Блаженная улыбка расплылась на плоском лице. Охотник без сил рухнул у костра. Ничуть не стесняясь наготы, женщина, что-то приговаривая, проворно освободила его от ноши. Следом показался бородатый мужчина с впалым, как у голодного волка, животом и ногами, покрытыми язвами. Бородатый был зрел годами и некогда очень силён. Таким мужчинам без еды приходится плохо. Долгое недоедание выгнало из-под кожи жир, обнажив узлы и канаты мышц. Длинный заострившийся нос на лысой голове делал пожилого похожим на облезлую ворону. Бёдра едва прикрывала ветхая тряпица.
Костёр ожил. Женщина нарезала мясо крупными кусками, бросила в закопчённый, помятый котёл и поставила на огонь. Мужчины у шалаша жадно ели оленью печёнку. Женщина робко приблизилась, присела на корточки и стала смотреть, как коричневые куски сырого мяса быстро исчезают в крепких зубах её мужчин. Она успела надеть длинную, кожаную рубаху. Лицо её по-прежнему казалось улыбающимся. Губы двигались, словно пережёвывали вместе с едоками каждый кусок мяса.
Молодой охотник бросил женщине оставшийся кусок печёнки. Женщина поймала его на лету. Лысый недовольно посмотрел на молодого.
Двое мужчин с лицами, заросшими волосами, явились, когда мясные ямы опустели, и дети стали умирать с голода. Глаза пришельцев были круглые, как у рыб. Весенняя буря забрала всех охотников в стойбище её мужа. Чужаки выглядели слабыми. Муж попытался их убить, но бородатые умели убивать лучше. Они забрали всю еду, меховую одежду, снегоступы и побежали в горы.
Без охотников стойбище вымрет. Пама не захотела умирать. Она молодая и сильная. Бородатые убили её мужа, теперь она принадлежит им.
Пама собралась в дорогу. Взяла спальный мешок, нож, иголки, нитки, рыболовный крючок, выкопала последний кусок нерпячего сала, сложила вещи в тюк и ушла вслед новым хозяевам. Ни одна из женщин не решилась её остановить.
Мужчины бежали в сторону гор. Скоро Пама поняла, почему они так торопятся. На открытом пространстве перед стойбищем разглядела движение и блеск, словно солнце отражается в ручье, но ручья там не было. «Люди в железе!»- страх прибавил сил. Железные люди убили её отца. Теперь они гонятся за теми, кто убил её мужа.
Пама не жалела мужа, хоть все его считали могучим шаманом. Айнханна Хорёк был жадным. Когда стало голодно, отбирал у Памы еду, которую ей удавалось достать. Разве Пама была плохая жена? Нет. Никогда не отказывала мужу в ласках, в её чуме всегда порядок, в работе и веселье нет ей равных среди женщин.
Пама догнала мужчин на привале. На землю опустились сумерки. Небо светилось давленной малиной. Тьма ползла в горы, закрашивала чёрным округлые сопки, заросшие карликовыми берёзами и горной ивой.
Услышав шаги, бородатые испугались, но увидели только маленькую, одинокую женщину с тюком за плечами. Мешок был огромным, казался больше дикарки. Мужчина, с синим от побоев лицом, который зарубил её мужа, что-то спросил. Голос был грубым, будто пёс пролаял. Пама не испугалась, сказала: «Ты великий шаман и вождь, если смог убить моего мужа. Ты забрал его большой нож с сияющей рукоятью. Мой муж был плохой человек, но я его женщина, и он кормил меня. Теперь кормить меня должен ты. Я буду о тебе заботиться и спать с тобой. Я молодая и сильная». Но мужчина ничего не понял, стал махать рукой в сторону стойбища. Пама не стала спорить, отошла от лагеря и переночевала.
С гор дуло, как из могилы. Мужчины не смогли развести огонь. Сухое мясо, отобранное у дикарей, было твёрдым, словно подошва. Разбудила их плосколицая девчонка с дурацким тюком за плечами.
Стоял жуткий холод. Кричали птицы. Женщина выглядела встревоженной. Когда мужчины принялись мешкотно собираться, схватила старшего за руку и стала показывать, что надо уходить. «Да, понял, понял,- проворчал старший. Мы пойдём туда,- он махнул в сторону гор,- ты иди туда». Мужчина показал вниз. Девчонка затрясла головой, вытаращила страшно глаза, вновь что-то залопотала. Потом вдруг сделала движение большим пальцем по горлу, которое во всех странах означает одно и то же.
- Она говорит...- начал молодой.
- ...Погоня близко, слышишь, птицы кричат? Бежим!
За ночь полноводный ручей превратился в жалкую струйку мутноватой ледниковой воды, переливающуюся с камня на камень. Русло крутой лестницей уходило в небо. Мужчины совсем не умели ходить по камням. Пама не отставала, хоть заплечный мешок сдавливал грудь и мешал двигаться.
Пятна сугробов вокруг соединились в сплошное белое поле, лишь русло ручья, очищенное талой водой от снега, осталось свободным. Пама боролась с искушением бросить мешок, но это было всё её богатство. Без вещей кому она будет нужна?
Выше лежал снежный склон с чёрными пятнами скал. Ручей скрылся под стеной изо льда. Первой полезла Пама. За ночь снег стал, как камень.
Успели подняться высоко, когда внизу появились фигурки преследователей. Пама несколько раз пыталась считать, но всякий раз сбивалась. Люди в железных шкурах заметили беглецов. Вытянулись друг за другом волчьей стаей, уверенно потрусили вверх. Пама сразу увидела — эти бегать умеют.
Солнце поднялось над гребнями гор. Снег вспыхнул потоком слепящего золота. Глазам стало больно.
Беглецы пытались оторваться, торопились, оскальзываясь, кровавили руки о жёсткий, как акулья шкура, снег.
Первым стал проваливаться человек, убивший её мужа.
Пама уже могла различать лица железных людей. Железным легко было бежать в канаве, которую оставлял после себя её новый муж.
Солнце окончательно съело наст. Вождь увяз. Преследователи обрадовались, закричали, прибавили хода.
Железные люди были близко. Воин со шрамом поперёк лица вытянул лук из-за спины, стал прилаживать стрелу. От бега руки стрелка ходили ходуном.
Вождь сорвал с заплечного мешка снегоступы, вдел ноги в крепления и побежал вверх, неуклюже по-медвежьи переваливаясь. Рядом вонзилась стрела. Молодой обернулся, что-то крикнул, погрозил мужчине со шрамом кулаком.
Железные увязли в снегу. Пама облегчённо вздохнула. Снегоступов у них не было.
Крутой подъём сменился широкой долиной, редко заросшей кривыми лиственницами, сплошными зарослями карликовых ив и берёз, кедрового стланика. Беспощадное солнце повисло над головой, отражалось мириадами маленьких солнц от каждого кристаллика снега.
Первым из сил выбился её муж. Он был большим и тяжёлым, вяз в снегу. Такому великану нужны большие снегоступы. Пама считала, что разумней дождаться вечера, когда снег смёрзнется, но её никто не спрашивал.
Вождь стал спотыкаться. Часто дышал. Пот выступил на безволосой голове. Потом упал и не смог встать. «Вождя ударило солнце»,- поняла Пама. Знаками показала молодому - помоги перетащить его в тень.
Глаза болели от света. Проклятая земля. Если днём не сдохнешь от жары, превратишься ночью в ледышку. Ещё Эльфус завидовал впавшему в беспамятство графу и мечтал о смерти. Пусть придёт курносая, избавит от мучений. С него довольно! Повезло отцу Михаилу. Бог сжалился и прибрал его душу.
Монах получил стрелу во время бегства. Побег устроили новообращённые почитатели распятого Бога.
Гуда с лодкой ждала их в гроте. Женщина Орма сказала, что припасов хватит на десятидневный переход. Оружия добыть не смогла.
Начинался прилив. Эльфус, брат Михаил и граф Балдуин бежали по пляжу. Волны захлёстывали ноги. Беглецы уже видели чёрную дыру грота, промытую волнами в скале, когда вокруг посыпались стрелы. Что-то пошло не так.
Лучники стояли на высоком берегу и посылали стрелу за стрелой. Беглецы на пляже были для них хорошей мишенью.
- К скале — живее!- крикнул граф. Эльфус с Балдуином изо всех сил рванули к берегу и оказались в мёртвой зоне. Здесь их никто достать не мог. Брат Михаил на мгновенье замешкался и получил стрелу в бедро. Монах охнул, схватился за раненую ногу и свалился на песок. Граф метнулся к Михаилу, взвалил святого отца на плечи. Стрелы дождём падали сверху, но больше ни одна в цель не попала.
Эльфус сидел на вёслах. Граф свалил на борт стонущего монаха и помог Гуде оттолкнуть лодку от берега. «Храни тебя Бог, сестра,- крикнул на прощание священник спасительнице,- я буду о тебе молиться!» Михаил попытался сотворить крестное знамение, задел стрелу торчащую из ноги, взвыл и не закончил благословение.
Выгрести против приливного течения было непросто, но падающие вокруг стрелы добавили прыти.
Отец Михаил громко скулил на дне лодки, оберегая раненую ногу от толчков.
- Монах, некогда ныть, держи рулевое весло! Жалеть себя потом будешь, Эльфус, помоги поднять парус!- рявкнул Балдуин. Оруженосец метнулся выполнять приказания графа.
Что, что, а орать и командовать хозяин умеет.
Лодка плясала в волнах. Парус рвался из рук. Эльфус сжёг руки о верёвку. Наконец широкое полотнище забрало ветер, упруго выгнулось. Тёмный берег поехал назад.
Ветер с гор вынес лодку беглецов из Хельгфьёрда.
Берестяных стелек было жаль, но другого выхода Пама не видела. Пучеглазые ослепнут. Мужчины долго не могли понять, зачем закрывать глаза полосками из берёзовой коры.
Пришельцы были глупые, грызли лёд, когда в ямках на камнях было много воды, плохо ходили по снегу. Пама испугалась, что они не смогут добыть еду, но успокоила себя — её мужчины отнимут еду у охотников.
День казался бесконечным. Проклятое солнце не хотело уходить за горизонт. Балдуина мутило от усталости. Снегоступы вязли. Граф молил Бога, чтобы день скорее кончился, и боялся до зубовной дрожи холода предстоящей ночи. Наконец тени удлинились. Солнце коснулось кромки длинного холма за спиной. Граф ткнулся ничком в снег.
«Так ему и надо,- зло подумал юноша про свалившегося без сил хозяина,- единорогов и драконов ему подавай! Сидели бы мы в Париже и горя не знали».
Очнулся Балдуин от запаха дыма. Боль наполнила тело. Болели пальцы. От снега кожа под ногтями лопнула. Болели растрескавшиеся губы, саднило лицо. Эльфус лежал рядом. Дул ветер. Маленькая дикарка хлопотала у огня. В закопчённой кастрюле что-то булькало. Голод вытеснил все чувства и мысли. Граф поднялся на ноги, шагнул вперёд и ушёл по пояс в снег.
Когда выкарабкался из ямы, пополз к огню…
...Горячая еда вернула мужчин к жизни. Восхитительный мясной вкус стоял во рту.
Балдуин переглянулся с оруженосцем. Обоим было неловко. Пустая кастрюля валялась в снегу. Дикарке ничего не досталось. Маленькая женщина делала вид, что так и должно быть.
- 2 -
Ветер вынес лодку беглецов из Хельгфьёрда. Отец Михаил вдруг закатил глаза и сполз на дно. «Чёрт,- выругался Балдуин,- Эльфус, держи руль. Я займусь монахом!»
Граф разрезал штаны возле раны. Стрела застряла в бедре. Кость и крупные сосуды не задела. С такими ранами выживают.
Лодку болтало. «Господи, помоги!»- призвал бога Балдуин, ухватил стрелу, быстрым движением протолкнул сквозь мышцу. Острое железо прорезало кожу и вышло наружу. Граф нащупал и пошатал наконечник. Тёплый от крови кусочек железа выскочил из расщепа неожиданно легко. «Слава Богу!»- сказал Балдуин небу и морю. Рывком выдернул древко. Из дыры в ноге хлынула кровь…
Ветер пробирал до костей. Руки на румпеле онемели. Граф возился с монахом. Эльфус с надеждой смотрел в широкую спину хозяина и просил Бога:
«Христос страстотерпец, помоги! Отец Михаил твой верный слуга и наш товарищ. Прости мои сомнения, колебания в вере, баловство с языческим зельем. Если Михаил выживет, клянусь принять постриг, стану твоим верным рабом, железом сдеру с кожи языческие руны».
- Держи на север!- прервал молитву оруженосца громкий голос Балдуина. «Наш дом на юге»,- хотел крикнуть Эльфус, но смолчал. Руки послушно выполнили команду.
Балдуин хорошо помнил расположение земель на карте, которую ему поднёс перед путешествием обгорелый Мудрец. Из Скандии вернуться можно тремя путями — на юг, мимо земли данов; через север, где живут скререфинны, питающиеся мясом диких зверей и птичьими яйцами. Норманны называют скререфиннов финнами. Оба эти пути морские. Третий путь — сухопутный, идёт через земли адогитов или по-норманнски лопарей, которых так же именуют саамами. Он идёт через горы Скандии от Северного до Германского моря.
Южный путь для графа парижского закрыт. Скоро все бездельники, в распоряжении которых найдётся хоть какая-нибудь посудина, откроют на знатного франка охоту. По суше с раненым монахом не пройти. Придётся идти на север вокруг Скандии. Это трудно, но возможно. Норманны же ходят. Справятся и франки. Лодка у них есть. Разжиться бы где оружием…
Лиственничные дрова плевались искрами. Мужчины прилипли к огню, трясли над костром мокрыми рубахами. Снег таял на сапогах. «Совсем, совсем глупые,- злилась Пама,- промочат ноги и сожгут одежду».
Берёзы, подходящей толщины, чтобы вырезать себе новые стельки в яры за целый день не нашлось. Пришлось утеплять обувь травой. Пама продолжала сомневаться в правильности решения отправиться вслед за новым мужем, но верная смерть от голода пугала больше.
Балдуин заставил себя пойти за дровами. Сапоги размокли. Ноги сразу замёрзли. Навстречу Эльфус с охапкой веток.
- Где брал?
- Там, Ваша Светлость. Пройдёшь шагов сто, но я все ветки уже собрал.
Граф покрутил головой. Ближе деревьев не было.
- Пойду посмотрю сам. Может ты плохо искал.
- Тогда идите по следу…
- Знаешь что. Пока мы тут, не зови меня Светлостью. Какая я тебе Светлость?
- Хорошо, Ваша Светлость, то есть хозяин.
В лицо мальчишка не посмел назвать графа по имени.
Балдуин скривился. Махнул рукой.
- Зови как хочешь, если моё имя тебе не нравится!
Лес состоял из десятка низкорослых деревьев с перекрученными ветром стволами. Граф вытянул из-за пояса меч, которым дикарь пытался убить его. Кроваво-красные камни на рукояти вспыхнули огнём. Как такой клинок мог попасть на север? Рубить дрова боевым оружием преступление, но куда деваться? «Заодно и сталь испытаю»,- подумал граф, принимаясь за работу.
Балдуин приволок к стоянке лиственницу толщиною с руку взрослого мужчины. Больших - здешняя почва удержать не смогла. Графа шатало от усталости. Эльфус бросился помогать.
Балдуин плюхнулся у костра, протянул к огню ноги. От раскисшей кожи сапогов повалил пар.
- Чего это наша дикарка делает?- спросил хозяин.
- Не знаю,- пожал плечами оруженосец,- похоже эта дура собралась в снежной яме ночевать.
Пещера вышла добротной. Пама накидала на пол стланика. Развернула спальный мешок. Муж должен хорошо отдохнуть.
Небо потемнело. Звёзды залили мягким светом горы. Смолистый ствол, который притащил Балдуин, успел хорошо разгореться. Граф клевал носом. Усталость не проходила. Балдуин неприязненно смотрел на оруженосца и завидовал его молодости. Юноша беззаботно спал, устроившись у костра на куче из веток.
Подошла дикарка, взяла за руку, потянула за собой. «Чего ей надо?- думал граф,- лучше бы разбудила Эльфуса. Он молодой, пусть помогает». Однако покорно встал. Сил спорить не было.
Холод объял тело, стоило сделать шаг от огня. В яме темно. Лапник на полу, мешок из шкур. «Хочет чтобы я влез внутрь? Хард рассказывал, что дикари спят в снегу. Попробовать?»
Граф залез в шкуры. Сумасшедшая отобрала одежду. Ощутил себя маленьким мальчиком, с которого строгая нянька стянула мокрые рубашонку и штанишки.
Женщина вывернула одежду мужа мехом наружу. За ночь влага вымерзнет. Утром Пама выбьет из меха лёд. Муж будет доволен. Пама торопливо разделась, и проскользнула в спальный мешок к своему новому мужчине.
Балдуин не мог согреться, пока к спине не прильнула маленькая дикарка. От женщины шло блаженное тепло. Мужчина перестал дрожать. Усталое тело расслабилось. Глубокий сон похожий на смерть сморил Его Светлость графа парижского.
Эйнар и Кнут вновь на Вороньей скале. Бьётся в скалах ветер, жутко воет, как выла и билась в путах дочь ярла Кейя. «Мы под защитой короля, зачем торчать в дозоре?- недоумевает Эйнар,- завтра в роще Одина повесят христиан. Всё станет по-прежнему, только лучше».
Солнце из-за гор зажгло на небе облака. Серый туман в долине ожил, стал пухнуть, потянулся вверх липкими руками.
Предутренние часы в карауле самые трудные. Эйнара била дрожь. За ночь кровь в жилах выстыла. Юноша гнал сон, смотрел на море, смотрел на туман. Туман шевелился, как оживший мертвец драуг. Мертвец заглядывал в душу юноши тысячами глаз. Эйнар узнал глаза драуга. Это были серые глаза дочери ярла, которую мужчины насиловали, подвесив к берёзе. Ему тоже предлагали. Испугавшись насмешек, он подошёл, но ничего не смог сделать. Большое белое тело, распяленное на верёвках, из-под которых сочилась кровь, его напугало. Эйнар захотел убежать, но жрец Орм остановил и заставил смотреть.
Весь следущий день Эйнар помогал готовить погребальный костёр. Орм резал руны. Эйнар сомневался в их силе. Человек, погибший так страшно, как дочь ярла, не успокоится, превратится в драуга и станет мстить, какие заклинания ни читай.
Притворщик Болли приказал зарыть прах отца и сестры вместе с богатыми дарами, но женщины говорили, что никакие подношения не успокоят души безвинно убиенных. Гундосый погибнет страшной смертью.
- Правда, что ты побоялся Кейе вставить?- вернул Эйнара к действительности голос приятеля,- жаль меня там не было. Я бы ей вдул!
- Просто мне не хотелось...- попытался оправдаться Эйнар, сам понимая, что слова его звучат жалко.
Туман истончился. Небесный свет отразился в море.
- Смотри, лодка,- обрадовался помощник Орма возможности избежать дальнейшего обсуждения своего позора. На выходе из Хельгфьёрда мелькнул парус.
- Подумаешь, важное дело, рыбаки пошли на север…,- сердито пробурчал крепыш Кнут. Разговоры про баб его занимали больше вонючих рыбацких лодок.
Гундосый со своими людьми вернулся в стойбище лопарей. Старухи с чёрными лицами сидели у порогов, толкали иссохшие груди в голодные детские рты.
«Скажи им, пусть убираются, не выношу детского писка!»- распорядился Болли. Гарди хмуро кивнул. «Щенок Харда завалится спать. Тебе достанутся заботы. Отправить бы всё к троллям,- думал подручный нового ярла, но знал, что этого не сделает. Слишком жирный кусок пытался убежать из его рта. «Кто смел им помочь?- пытал себя Гарди,- вернусь - правду из глоток вырву. Но каков франк хитрец. Если бы мальчишки из дозора не сказали про лодку, мы бы с Гундосым искали его на юге».
Из лучшего чума выгнали дикарей. Нашли пару ветхих снегоступов с ремнями, поеденными мышами. Хорошо, что шкур и дерева в стойбище хватало…
Ветер дул ровно и мощно. Лодка шла ходко, набегала острым носом на волны, как живая изгибалась сочленениями. Очнулся Михаил, забормотал молитвы. Граф присоединился.
На ночь укрылись в устье ручья. Монах сам доковылял до лагеря. Эльфус притащил с лодки парус. Мокрая шерсть воняла хлевом, но спать было тепло.
Ночью у монаха начался жар. Увидев распухшее бедро, похожее на белесое брюхо дохлой рыбы, граф нахмурился.
Во рту было сухо, нестерпимо хотелось пить. По лицу графа монах прочитал, что его дело плохо. «Поделом мне,- равнодушно подумал о своей участи Михаил,- Бог предоставил великий шанс стать мучеником за веру, но я постыдно отступил. Нет мне прощения!»
Первый свет утра обрисовал горы и море, чёрные силуэты деревьев и скал. Граф с оруженосцем положили монаха на парус и потащили в лодку. Михаил смотрел в небо. Белесый туман лез вверх. «Скоро моя душа такая же лёгкая и бестелесная, как эти серые струи, устремиться к престолу Отца Небесного».
Только на милосердие Господне оставалось уповать Михаилу. Много грехов принял на себя святой отец во имя церкви. Самый страшный из них - обман, доверившегося ему человека. Отправив предателя по пути страданий вместе с его жертвой, Бог преподал суровый урок. Всё чаще приходили сомнения: церкви ли ты служил или недостойным людишкам, вершащим мерзости, именем Бога.
Солнце взошло. Туман поднялся над горами и соединился с облаками. К полудню ветер переменился, усилился, стал дуть на берег. Граф повернул рей. Кричали чайки, бились телами о воду, выхватывали из волн мелкую рыбёшку. Монах стонал. Голос человека и крики птиц слились в надоедливую длинную песню.
«Надо добыть наживку,- думал Эльфус, клевая носом за рулевым веслом,- голый крючок даже голодная рыба хватать не будет». Вдруг круглая спина огромного чудовища показалась из воды позади лодки. Эльфус оглянулся. Хвост гигантской рыбы поднялся выше мачты и едва не задел борт. Сон, как рукой, сняло. Чудище ушло под воду, обдав лодку водопадом ледяных брызг, но оруженосец о нём тут же забыл. Далеко, далеко, там где море сливается с небом, юноша увидел парус. Погоня. Тоска холодной рукой взяла за сердце.
Болли чувствовал себя обманутым. Гарди занял место отца. Наследник Харда утешал себя мыслью, что для конунга Харольда Гарди такой же мятежник, как покойный папочка. «Пусть старик командует, тянет из себя жилы. Плуг вол тянет, урожай снимает погонщик»,- утешал себя Болли.
Очаг дымил. Горел жир в лампах. По стенам метались тени. Норвежцы мастерили снегоступы. Неожиданно Болли вспомнил детство. «Древко копья и снегоступы, малыш, всегда делай сам»,- прозвучал в ушах голос покойного отца. Хард садил на колени красавчика-сына и показывал как заплетать ремнями лёгкие рамки из вязкой осины.
Гундосый тряхнул головой, отгоняя досадные воспоминания. «Негоже мне делать грязную работу. Я ярл и завтра выберу себе лучшие снегоступы!»- решил Болли, завернулся с головой в тёплую, мягкую шкуру и заснул.
Следы беглецов легко читались на снегу. Болли тащился в хвосте своей группы и ругался. Новые снегоступы болтались на ногах.
К полудню преследователи достигли места ночёвки парижского графа. Болли возблагодарил Одина. По всему было видно, что франки успокоились и вышли из лагеря, когда весеннее солнце уже съело наст.
Гарди предложил дать отдых людям. Болли согласился. Ремни на своих снегоступах ярл перетянул сам.
Балдуин опустил на глаза полоску бересты. Солнечное сияние уменьшилось. «Вот почему у саамов узкие глаза»,- догадался граф, и восхитился мудростью Бога, приспособившего каждое существо к условиям жизни на куске Земли, для которого оно было создано. Балдуин чувствовал прилив сил и благодарил Создателя, который в милости своей, послал к ним в помощь маленькую дикарку. Утром он даже попытался забрать у женщины часть груза. Дикарка не дала. Балдуин не настаивал. Кажется эту женщину зовут Пама.
Мужчины продолжали уходить в горы. Местность Паме была знакома. Летом сюда подымались от гнуса. Сейчас еды тут не было, только белые куропатки с красными хохолками клевали почки, да изредка встречались путаные заячьи следы.
Навязчивые мысли не отпускали графа. «Какого чёрта Болли увязался за нами? Он что идиот - бегать за двумя рабами? Всем поступкам есть причина,- размышлял граф, вышагивая за дикаркой,- и почему нас сразу не убили? В чём причина странного человеколюбия?»
Граф поделился сомнениями с оруженосцем. Эльфус забегал глазами и попытался отмолчаться. Балдуин почувствовал неладное.
- Ты что-то знаешь?- нажал на мальчишку граф.
- Ваша Светлость, моя вина,- сокрушенно выдавил из себя слуга, -боюсь, Болли знает ваше истинное имя и положение в обществе.
- Но откуда, чёрт возьми, кто проболтался?- взъярился граф,- болтуну язык надо вырвать.
- Мой господин, я рассказал о вас только своей жене,- пролепетал мальчишка.
- Несчастный, теперь от нас не отстанут,- продолжал бушевать Балдуин,- из гор живыми выйдут или мы, или они.
Здесь были только белый снег, чёрные скалы и сияющее солнце. Была бы на то воля Болли, он давно бы вернулся к палатке на драккаре, нормальной еде и безопасности. Но перепоручить поимку Балдуина другому, означает отдать власть. Оставалось терпеть и шагать вслед своим людям.
Гарди помахал Гундосому рукой, подзывая к себе. Болли ускорил шаг. Обычно хмурая морда старика светилась довольством. Телохранитель стоял возле кучки человечьего дерьма, которое не успело замёрзнуть. Франки были близко.…
Хозяин продолжал упорно идти на юго-восток. Склоны, поросшие стлаником, сменились безжизненными снежными полями меж скал, вылизанных языками древних ледников. «Бог создал горы, чтобы показать смертным своё могущество,- думал Эльфус,- выжить здесь могут только куропатки. Добрые христиане должны жить во Франции!»
Вечером оруженосец сварил ячменную дроблёнку из последних запасов. Заплечный мешок опустел. «Легче идти будет!»- скривился в усмешке Балдуин. «Похоже хозяин умом тронулся»,- подумал Эльфус, но смолчал.
Снежная пещера укрывала от ветра, но не от мороза. Юноша с завистью смотрел на хозяина, который влез к дикарке в спальный мешок. Эльфусу предстояла ещё одна холодная ночь на ложе из веток. Оруженосец лип к живому теплу, исходящему от графа и его девки, наваливал на себя все одежки, но отчаянно мёрз.
Ночью юноша проснулся не от холода. В мешке возились. Дикарка стонала и счастливо смеялась. Движения тел мужчины и женщины, занимающихся рядом торопливой любовью, неожиданно сильно взволновало несчастного юношу...
Все трое кончили почти одновременно.
- 3 -
Эльфус проснулся от странного звука. Наверное уже было утро. Вокруг всё шумело и звучало, словно вся нечисть выскочила из адских врат. Порывы ветра забрасывали снежную крупу в узкий лаз убежища. У входа намело сугроб. Снег лежал на меховой парке, в которую Эльфус на ночь засовывал ноги, и не таял.
Первой обычно подымалась дикарка. Сегодня девка и не думала шевелиться. «Вообразила, что может валяться сколько вздумается, коль переспала с хозяином,- с неприязнью подумал оруженосец,- но что поделаешь? Я слуга, пора вставать!»
Юноша подполз к выходу, растолкал снегоступом, как лопатой, снег, попробовал выйти наружу. Ветер сбил с ног…
Метель бушевала двое суток. Беглецы сидели в яме. Эльфус и Балдуин избегали смотреть друг другу в глаза. О случившемся ночью не говорили. Дикарка была оживлённа и заботлива. Отрезала мужчинам по крохотному кусочку жёлтого сала, нестерпимо вонявшего рыбой.
Чтобы не задохнуться, расчищали вход. Топили снег в мешке из моржовых кишок, поочерёдно согревая его своими телами, и пили эту воду. Утро третьего дня встретило беглецов оглушающей тишиной.
Боль сломила Михаила. Краснота поднялась до паха. Нога почернела и стала вонять. Монах то впадал в неистовство, кричал и грозил небу кулаками, то со слезами на глазах молил Бога о прощении.
Балдуин понимал, что по морю от норманнов не уйти, но продолжал упрямо править на север.
- Граф, бросьте меня! Берите запасы, бегите к Германскому морю. Я уведу погоню, -глаза монаха горели отчаянной решимостью.
- Не болтай глупости,- грубо оборвал Михаила Балдуин,- мы либо вместе спасёмся, либо погибнем. Святой отец, мы тебе обязаны жизнью. Не обрати ты язычников в веру Христову, болтаться нам в роще Одина, словно спелые груши!
Монах упрямо потряс головой:
- Граф, мой грех страшен, я не заслуживаю Вашего прощения!
- О какой вине ты всё время твердишь, друг мой?
- «Друг мой, друг мой»,- передразнил графа Михаил,- глупец, ты всех считаешь друзьями. Протри глаза, несчастный. Ты думаешь, под Парижем мы случайно попали в засаду? Знай, в лапы норманнов вас привёл я по приказу вашего «лучшего друга» Эбля!
- Ты лжёшь,- с трудом выдавил из себя Балдуин
- Не лгу! Ты это знаешь, только боишься в том признаться,- перебил Балдуина монах,- я скоро умру. Зачем мне лгать перед лицом вечности?
Балдуин молчал. Море дышало. Длинные волны с протяжным шумом набегали на недалёкий берег.
- Граф, некто очень могущественный делает всё, чтобы Вас погубить,- прошептал монах.
Кусочки головоломки сами собой сложились в голове несчастного рыцаря: турнир, гнусное судилище, поединок с графом де Бульоном, предательство Эбля.
- Император Карл? Зачем ему моя смерть?
- Не догадываетесь, Ваша Светлость? Я случайно подслушал тайный разговор между аббатом и де Вала. Барон намекал, что император дал задание избавиться от Вас, чтобы жениться на Вашей жене. Элинор и Карл даже тайно обручились во время визита Вашей жены ко двору. Вы не видели у неё перстня с алмазом?
- Я жену не видел с тех пор, как Карл поручил мне оборону Парижа,- выдавил с трудом из себя обескураженный граф.
Ядовитая стрела, пущенная рыжей ведьмой, попала в сердце несчастного рыцаря.
Кричали чайки, ветер свистел в снастях, журчала вода за тонкими досками борта.
В утлой лодке среди холодных, северных вод умирал прежний Балдуин.
Новый Балдуин родился не сразу. Граф парижский до последнего боролся за жизнь монаха. Только когда брат Михаил испустил дух, и его душа отлетела к Богу, Балдуин направил лодку к берегу.
Беглецы оставили тело монаха в лодке, взяли припасы и углубились в лес.
Почти сразу наткнулись на тропу, которая вывела их к стойбищу...
Пережидали пургу в палатке. Ветер рвал шерстяное полотнище. Сырые ветки не хотели гореть, больше давали дыма, нежели тепла. Гарди во сне храпел, словно горный тролль. Болли таращил бессонные глаза в мятущуюся пустоту за шерстяным пологом, проклинал свою участь, франков, покойного отца, конунга Харольда, старого Гарди. Болел нос, обожжённый на солнце, мёрзли ноги, после вяленой рыбы нестерпимо хотелось пить. Больше всего новый ярл сейчас хотел бы оказаться в постели толстой Тофы, но вокруг были только темнота, холод, завывания ветра, кашель, стоны и хриплое дыхание уставших товарищей.
Воины ворчали. Новый ярл лишен удачи. Служить такому — нарушить волю богов. «Зачем гоняться за двумя полудохлыми рабами? Проще перерезать Гундосому глотку. Ярла они себе найдут. Взять хоть Гарди. Человек он родовитый и опытный,- думали воины,- чем не ярл?»
Болли учуял опасность. Умирать не хотелось.
«Друзья,- сказал он,- я не сошёл с ума. Раб Балдуин - могущественный на своей родине человек. Если мы получим за него выкуп, богаче нас людей не будет. Клянусь Тором, честно разделить меж вами добычу!» Тень недовольства слетела с хмурых лиц. Первый раз в жизни новый ярл услышал восторженные крики своих людей: «Да здравствует Болли! Клянёмся тебе в верности! Удача твоя велика, любимец Одина!»
Болли почувствовал, как новая могущественная сила наполнила смыслом его прежнее, никчёмное существование. Ради этого чувства стоило жить.
Надевая снегоступы, Гундосый случайно поймал брошенный на него неприязненный взгляд Гарди. Новый ярл не отвёл глаз: няньки ему больше не нужны.
«Рассыпаться цепью,- приказал Болли, -искать следы. Первому кто найдёт, от меня серебряная монета!»
Слова нового ярла воины встретили восторженными криками.
Долина окончилась горным цирком. Как передовые укрепления один над другим громоздились моренные валы. Среди заснеженных стен крепостными контрфорсами торчали чёрные скалы.
Граф озадаченно хмыкнул. Такой подлости от судьбы не ожидал. Стена, возведённая божьим промыслом, была много выше стены любой крепости.
Безопасней было вернуться назад и искать другой проход. Но вернуться им не дали…
Цепочку следов, неровной строчкой уходящую меж крутых склонов, первым увидел востроглазый мальчишка Кнут. «Из тебя выйдет добрый воин!»- похвалил мальца Болли, вручая обещанную награду. Парень посмотрел на своего нового ярла восторженными глазами. «По крайней мере, этот будет за меня»,- подумал Гундосый. Пурга нанесла снега, но по тропе, оставленной беглецами, идти было легко. Люди приободрились, в глазах вспыхнул охотничий азарт. Перешли замёрзшее озеро и полезли на крутой снежный холм с торчащими из него тут и там чёрными камнями…
Из-за перегиба, как утки из воды, вынырнули юркие фигурки. Погоня оказалась ближе, чем рассчитывал граф. «Дьявол,- выругался Балдуин,- сколько их?» «Четырнадцать, Ваша Светлость!»- вымолвил оруженосец упавшим голосом. С такой кучей врагов даже его хозяин не справится. «Мне бы лук,- подумал Эльфус, -уж я бы всадил стрелу прямо в ненавистную харю гундосого родственничка, а там будь что будет».
«Не уйти,- решил Балдуин,- придётся принимать бой!»
Рыцарь огляделся в поисках подходящей позиции. С трёх сторон заснеженные крутые склоны, с четвёртой безжалостные враги. «Если удастся раньше норманнов подняться на гребень, можно отбиваться камнями как с крепостной стены,- решил граф, -на стене даже безоружный мальчишка и дикарка воины».
- За мной!- решительно скомандовал Балдуин и побежал к склону.
Отчаяние охватило Паму. С тюком на склон не залезть, а без вещей не выжить. Может люди в железных шкурах её не тронут? Если муж не может её защитить, зачем ей такой муж?
Женщина сбросила с плеч тюк, села на снег, опустила на лицо капюшон и закрыла глаза.
Кнут первым подбежал к фигурке маленького человечка, оставшегося под склоном, хотел рубануть топором. Удержал руку, подцепил врага за капюшон меховой парки, сильно дёрнул. Человечек легко, как неживая кукла, опрокинулся на спину. На Кнута уставились испуганные карие глазки. Девчонка…
- Быстрее! Не дайте им уйти,- крикнул Болли. Радостное возбуждение переполнило сердца — закончились мытарства погони. Осталось протянуть руку и взять добычу. Внизу ждёт стойбище с туземными девками, а потом… потом денежки за знатного франка. Загордимся, запируем. Соседи сдохнут от зависти!
Балдуин оглянулся. Дура-девка осталась сидеть на снегу. «Ну и чёрт с тобой!»- с какой-то непонятной для себя злобой подумал граф и полез выше.
Под толстым слоем свежего снега наст, как доска. «Подняться не успеем,- решил Эльфус,- чего хозяин копается, для норманнов удобную тропу делает?» Щемящее чувство неотступное, как зубная боль, наполнило душу. «Пусти, Ваша Светлость»,- попросил оруженосец Балдуина. Граф шагнул в сторону. Юноша побежал вверх по склону. Балдуин попытался не отставать.
Поднялись в пол горы, когда норманны подошли к подножью. Неподвижная фигурка дикарки осталась лежать на снегу. Что-то похожее на жалость шевельнулось в душе графа: «Напрасно убили. Девка ни в чём не виновата».
Люди Болли вытянулись по склону живой, юркой цепочкой.
Свежий снег полз под ногами. Небольшие комки срывались вниз, набирая скорость, катились по склону, становились больше.
Комки снега расчертили склон прерывистыми линиями. Граф остановился и с силой всадил посох в заледенелый снег. От высоты кружилась голова. Мальчишка успел убежать далеко вперёд. «Что, я муха по стенам ползать?»- рассердился Балдуин.
Внимание графа привлекли крики Эльфуса. «Чего разорался?»- Балдуин задрал голову. Его парень застрял у козырька, воздвигнутого ветрами из снега и льда по верху горы. Препятствие, снизу казавшееся пустяковым, в действительности было непреодолимым. Оруженосец в бессильной ярости колотил палкой по нависшей над ним преграде. Напрасные старания! Дальше хода не было.
«Чтоб я сдох!»- вслух выругался Балдуин и зло сплюнул на ненавистный снег. Придётся драться здесь.
Парижский граф приготовился дорого продать свою жизнь.
Пама открыла глаза. Жива. Железные не тронули, но белобрысый урод с топором чуть не оторвал капюшон. Себе рви, никаких ниток не напасёшься! Тюк с вещами валялся рядом. На сердце отлегло. Женщина вцепилась в свой драгоценный мешок и прижала его к груди.
Высоко, там где гребень горы соединяется с небом, увидела крохотные фигурки. Двое маленьких человечков беспомощно прилипли к склону. Как волки оленей, их обступили враги с копьями в руках. Казалось удивительным, почему все эти люди не падают оттуда, так крут был склон.
Её новый муж выхватил свой длинный нож. Солнечным светом блеснула драгоценная рукоять. Бесполезно. Крошечный человек в железной шапке натянул тетиву смертоносного лука. Сердце Памы зашлось от ужаса…
Враги скалились из-за щитов. Балдуин ощутил себя затравленным зверем. От ярости зашумело в ушах. «Спокойно,- сам себе сказал граф,- ты всегда знал, что когда-нибудь это произойдёт».
Болли не был дураком, чтобы соваться под меч франка. Пусть Гарди рискует. Новый ярл вынул лук, наложил на тетиву стрелу и спрятался за спинами своих воинов.
«Конунг, сложи оружие. Вспомни, мы неплохо ладили. Клянусь Тором, не причиню тебе зла. Твой король тебя выкупит. Сдавайся»,- попытался уговорить франка Болли.
Кнут стоял на полшага впереди шеренги воинов и хорошо слышал, что говорил его хозяин. Юному норманну стало стыдно за просящие нотки в голосе предводителя. Негоже ярлу так разговаривать с беглым рабом!
Франк выглядел расслабленным. Кнут решил, что достанет его своим копьём, снова отличится и заслужит награду.
Человечек попытался ударить её мужа. Быстрой молнией сверкнул длинный нож. Крохотная фигурка нападавшего сложилась пополам, выронила копьё и кувыркаясь, как сбитая камнем куропатка, полетела вниз.
«А-яй!- завизжала Пама и зажмурилась от страха. Сейчас враги убьют её безрассудного мужа, и ей придётся искать нового.
Вдруг раздался непонятный, идущий сразу со всех сторон звук, словно тяжко вздохнула гора. Глаза пришлось открыть. По верхнему краю склона пробежала черта, будто сам господин мира Веральден-ольмэй взмахнул гигантским ножом и одним движением рассёк снежное поле, как опытная хозяйка брюхо жирного лосося.
Склон смялся, пришёл в движение. Посыпались люди с горы. Раздался страшный грохот. Поднялись клубы снежной пыли.
Пама схватила мешок, со всех ног бросилась прочь.
Безрассудные мужчины разбудили зверя, живущего в горе. С жутким рёвом белое чудище промчалось по склону, настигло убегавшую маленькую женщину и сбило с ног…
Убив дерзких людишек, рискнувших нарушить его покой, снежный дракон застыл на дне долины.
Голодно. Полярные лисицы дочиста объели тушу павшего от бескормицы северного оленя. Ветер и солнце выбелили кости. Молодой ворон попытался содрать с безглазого черепа остатки волокон мышечной ткани, с которыми не смогли справиться острые зубы голодных лисиц. Протяжный звук, похожий на раскаты грома, вспугнул птицу. Ворон подпрыгнул, взбивая воздух маховыми перьями, взлетел. Струя от нагретого солнцем склона подняла птицу в небо.
Гремело в соседней долине. Ворон забрался выше, перевалил гребень, стремительной тенью скользнул вниз. Сквозь снежную пыль зоркие глаза голодной птицы увидели ободранный до камней склон, длинный лавинный след.
Ворон снизился, широко раскинув крылья, промчался над лавиной. В самом верху, там откуда начало движение беспощадное, белое чудовище, увидел торчащую из снега человечью руку.
Еда!
Боль вернула оруженосца к жизни. Кто-то сильно, до крови ущипнул за большой палец. Поднял веки. В глазах белая пелена. Снег. С трудом высвободил голову и руки из плена. Выплюнул снег изо рта. Тощая ворона проворно отскочила в сторону, с возмущением принялась разглядывать ожившую еду. «Это ты мне руку продырявила?- спросил юноша,- кыш, проклятая!»
Эльфус огляделся. Он там же, где их настигли враги - в самом верху горы. Поднялся на четвереньки. Заглянул в долину. Увидел внизу под собой след лавины, похожий на застывший на бегу водный поток. Крикнул: «Эй!» В ответ - звенящая тишина. Один! В голове каша из чувств и обрывков мыслей: «Погибли! Погибли все. Бедный хозяин! Я выжил. Я один - под чужим, враждебным небом».
Страх и тоска парализовали волю, слёзы выступили на глазах. Эльфус охватил голову руками и глухо застонал. Ворон с надеждой посмотрел на человека: «Может сдохнет?» «Не дождёшься!»- крикнул вороне Эльфус.
Мальчишке нестерпимо захотелось найти виноватого в своих злоключениях. Погибший хозяин на эту роль больше не годился. Нужен был кто-то больше и могущественней Его Светлости. Эльфус поднял лицо к равнодушному синему небу. «Бог,- заорал мальчишка,- злой Бог, ты меня слышишь? Ты глуп, Христос. Зачем ты оставил мне жизнь, забрав моего доброго хозяина, зачем лишил Францию её защитника?»
Словно в ответ на его стенания, рядом, будто из-под земли, раздались сдавленные ругательства. Юноша почувствовал, что под ним шевелится что-то живое. Эльфус вскочил на ноги, принялся лихорадочно копать.
Из под снега появилась недовольная физиономия хозяина. Нос ободран о наст, под глазом, не отцветший с ночи пленения, жёлто-зелёный синяк в пол лица. «Чего разорался? Слазь с меня!» Граф вылез из сугроба, словно небесный воин Гавриил из облака - в руках острый меч, глаза яростно сверкают.
- Где норманны?- спросил Балдуин
- Ваше Сиятельство, слава Богу, Вы живы! Нет больше норманнов. Всевышний сам отомстил им за наши мучения!- ответил слуга.
От пережитой опасности и избытка чувств Эльфус заплакал. «Ну, будет тебе, будет...»- сказал Балдуин. Скрывая предательские слёзы, внезапно навернувшиеся на глаза, граф отвернул в сторону лицо и снисходительно похлопал верного оруженосца по спине.
«Эййяя, эйяяя!!!»- завопил кто-то в долине пронзительным, как у чайки голосом. Хозяин и слуга дружно обернулись на крик. На бугристом теле лавины увидели крохотную фигурку дикарки со знакомым тюком за плечами.
- 4 -
Низкое небо. Чёрные камни и снег. Проклятая Богом бесплодная земля. Три крохотные человеческие фигурки, затерявшиеся в бескрайнем, пустом пространстве, медленно бредут в сторону восходящего солнца.
«Зачем мы здесь?- часто думает маленькая женщина,- тут нет еды, тут нет охотников, у которых муж может отнять еду. Но не глупой бабе лезть в мужские дела. Возможно они идут в заветную землю предков, где реки полны рыбой, а леса дичью? Муж лучше знает, что делать. Он шаман и могучий воин, убил людей в железных шкурах и забрал их припасы. Ей повезло, что стала его женщиной».
Просыпаясь ночами, Пама трогает чресла мужа. Его тело откликается. Скоро в руках - как древко гарпуна. Ощущение силы, исходящее от мужчины, вселяет уверенность.
Пама счастливо смеётся и визжит, когда он входит в неё. Мужу не нравится, когда она громко кричит, но женщина ничего с собой сделать не может. Его гарпун - лучшее, что было в жизни, пронзил сердце и наполнил его радостью.
Более всего юноша раскаивался в неразумных словах, которые в сердцах бросил Богу. Хозяина упрекать было безопасней. Тот, кто живёт на небе, отомстил жестоко. Ночной холод был не самым страшным врагом бедолаги Эльфуса.
Вожделение измучило поэта. Счастливые всхлипы маленькой дикарки, движения тел мужчины и женщины, занимающихся рядом торопливой любовью, бередили кровь и отбрасывали мыслями в прошлое. Что было между ним и крошкой Фифи, между ним и Алейной, а с Кейей? Любовь? Страсть? Похоть? Чем они отличаются? Можно ли любить и не вожделеть? Иногда юноша жалеет, что не поступил с Алейной, как приказывал хозяин. Может тогда власть тягостных воспоминаний была бы меньше?
Эльфус пытался запретить себе думать о женщинах, но стоило закрыть глаза, живое воображение вызывало в памяти сцены сладостного греха. Губы вспоминали вкус губ его женщин, ноздри — их запах, ладони — их груди в его руках. Его колени и бёдра помнили, как жадно распахивались навстречу его движениям горячие женские бёдра и поглощали весь его мир, все мысли и чувства. Это было словно соединиться с Богом! Может, когда церковники описывают райское блаженство - говорят об этом?
Балдуин запретил себе сомневаться в возможности воскресения Мариз, иначе зачем было всё: пленение, рабство, скитания по северным землям, зачем были мучения, которым он себя подверг? Кусок драгоценного рога лежал за пазухой и придавал рыцарю силы. «Я верну к жизни мою любовь»,- думал Балдуин, упрямо шагая на восток. Мягкое тело маленькой дикарки рядом не мешало страстно и чисто любить бедняжку Мариз.
В том месте сердца, где прежде помещалась любовь к прекрасной Элинор, зияла громадная, кровоточащая рана.
Палка, торчащая из лавины, показалась знакомой. Эльфус с трудом расковырял снег носком сапога, потянул на себя. Сердце радостно забилось. Лук! Его верный лук - оружие, которое некогда вручил ему покойный Хард. Юноша чуть не расплакался.
Сошедший со склона снег стал твёрдым, как камень. Они потратили день, колупаясь в мёрзлых комках. Граф сломал берёзовую дубину, которую таскал вместо посоха. Удалось отыскать чей-то заплечный мешок и тело Болли. Проку с мертвеца было немного - только его вонючая одежда. Лавина сорвала с несостоявшегося ярла пояс с оружием. Эльфус не отказал себе в удовольствии плюнуть в белое лицо бывшего «родственничка». В мешке обнаружили запасные рукавицы, носки, мелкую серебряную монетку, заботливо завёрнутую в цветную тряпицу. В отдельных мешочках - сушёную рыбу, дроблёный овёс. Ну хоть что-то годное.
Овсяная болтанка и солёная треска надолго стали главным блюдом беглецов.
Неверие, лишившее силы, настигло графа во сне. Приснилась Мариз. Покойная выглядела расстроенной.
- Напрасно ты затеял историю с воскрешением, Ваша Светлость. Я не хочу на землю. Подле Отца Небесного мне хорошо и покойно, как никогда не было в вашем мире.
- Но я люблю тебя,- вскричал страстно граф,- возвращайся. Мы будем счастливы!
- Любишь?- рассмеялась двушка,- Ты погряз в пороках. У тебя есть жена, ты спишь с плосколицей дурочкой. Зачем она тебе? Её ты тоже любишь?
Граф опустил голову и сердито засопел.
- Клянусь спасением души, не коснусь больше ни одной женщины, кроме тебя! Ты моя единственная любовь,- попытался спасти положение мужчина.
- Не мучь себя понапрасну! Твоя плоть сильнее тебя. Будь счастлив со своей дикаркой или другой женщиной. Прощай,- печально сказала Мариз и отвернулась, чтобы уйти.
- Постой! Я верну тебя, хочешь ты того или нет!- разозлился Балдуин.
- Прошу тебя — не делай этого. Даже колдовство не заставит меня полюбить. Я не хочу тебя такого,- Мариз сжала упрямые губы.
- Я стану лучше, я завоюю для тебя корону, только вернись!- закричал Балдуин.
- Мне ненужна корона,- прошелестел печальный голос. Образ девушки стал истончаться, сделался прозрачным, как лёд под весенним солнцем, и исчез. Из глаз графа хлынули горючие слёзы.
«Зачем жить? Выходит, я понапрасну пожертвовал всем!»- подумал несчастный рыцарь и проснулся.
Было утро. Пама и Эльфус хлопотали у костра. Надо было вставать, но вставать стало незачем.
Балдуин тащился вслед за дикаркой. Эльфус ушёл далеко вперёд. Девчонка забрала у Балдуина все вещи кроме длинного ножа. Смертоносный меч путался в ногах несчастного графа и выглядел бесполезным.
Пама злилась. Муж её больше не ласкает, не может охотиться, не может идти. Древко его гарпуна стало, словно трухлявая ветка. Таких бесполезных людей господин мира Веральден-ольмэй уводит в страну теней. К чему тратить силы на такого мужа? Пусть скорее уходит. Она в страну теней не торопится. Есть второй мужчина. Он молодой и сильный. У него есть лук. Он заберёт длинный нож со сверкающей рукояткой, когда старый муж не сможет им пользоваться.
Второй мужчина сильно мёрзнет ночью и может заболеть, но и первый ещё не умер. Она должна побеспокоиться об обоих.
Проблему Пама решила просто: распорола спальный мешок, сделала из него одеяло и легла между двумя мужчинами. Старый муж не возражал.
Молодой боится её старого мужа, но от него исходит такая животная страсть, что противиться её властному зову маленькая женщина не смогла.
Эльфус замер, когда рука дикарки щекотно пробежала по его груди и опустилась ниже - нагло и требовательно.
«Слуга не должен покушаться на женщину хозяина. Но она сама…»,- мысли путались.
Отвернулся, отодвинулся в самый край ложа. Наглая рука отпустила, ей на смену пришла другая, такая же бесцеремонная.
«Он не должен… Какие холодные пальцы… Нет, не останавливайся!»
Пама придвинулась. Маленькие груди расплющились о его спину, соски, как камешки. Та первая, тёплая рука пролезла меж худых, мальчишеских бёдер. Он не помогал…
«Бедный мальчик, разве можно так страдать?»- подумала Пама. Прислушалась. Старик храпел. «Я мужу не нужна,- решила женщина, -но мне нужен мужчина!»
Эльфус старался дышать глубоко и ровно, как спящий человек, но от движений маленьких пальчиков, дыхание предательски сбилось…
Женщина вытерла ладони о грудь. Скользкое прикосновение показалось приятным. Ещё раз прислушалась. Мужчины заснули. Повернулась на спину, полежала. Разбуженная чувственность гнала сон. Коснулась бёдер своих мужчин, удовлетворённо вздохнула. Два гарпуна в руках вернули уверенность в завтрашнем дне. Она правильно поступила, что не осталась умирать в стойбище. Ощущать мужчину внутри себя — значит жить, а жить — это хорошо!
Ночами Эльфус перестал мёрзнуть. Под одеялом было тепло. Тайные ласки маленькой дикарки приносили недолгое облегчение. Юноша засыпал. Тем мучительней было пробуждение. Ощущение послушного тела рядом сводило с ума.
Чтобы не поддаваться соблазну, оруженосец молился, старался измотать себя ходьбой и работой. Всё было напрасно. Одно движение крохотного пальчика ломало все преграды, возведённые между ним и женщиной хозяина. Сам он её ни разу не тронул, но позволял её рукам делать всё.
Еда в мешке закончилась. Старый муж больше не может идти. Его ноги покрылись зловонными язвами.
Пама вырыла пещеру. На охоту пошли вместе с молодым мужчиной. Он убил куропатку. Птицу съели сырой вместе с костями. Старому мужу ничего не оставили.
Потом. Потом это случилось. Пама знала, что рано или поздно это произойдёт. Зов тела победит страх. Она ждала и дождалась.
Новый мужчина два раза оросил её стосковавшееся лоно. Паме понравилось.
Когда вернулись, прежний муж обо всём догадался, слишком блестели её глаза, но не сказал ни слова упрёка.
Вечером граф взгромоздился на Паму, шумно и бесстыдно покрыл её, как осенний лось лосиху. Соседство молодого его ничуть не смутило.
Женщина вновь счастливо смеялась, но прежде, чем забыться под ласками старого мужа, нашла руку молодого и крепко сжала.
Ей было хорошо…
После постыдного гехопадения сатана на время ослабил власть похоти над несчастным поэтом. «Вновь я вляпался!- думал оруженосец, прокладывая путь для Балдуина,- разве десяток движений внутри женского тела стоит мук совести, что жгут меня, словно адский огонь? Добрый хозяин находится на краю жизни. Чем занят его верный слуга? Трахает его бабу! Бог накажет, как один раз уже наказал, лишив всего, что прежде дал,- страдает от острого чувства вины Эльфус,- это всё женщины - орудия сатаны. Чем могу заслужить прощение перед Богом?»
Мысли в голове беспокойные, как вода в весеннем ручье: «Я грешен, грешен. Гореть мне в аду. За всё отвечу, но про это лучше не думать! Мой долг сохранить жизнь Его Светлости для Франции. Только господин Балдуин может взвалить на плечи тяжкую ношу защиты несчастной отчизны».
Белое пространство под серым, низким небом кажется нескончаемым. «Наверное так выглядит ад»,- думает бедняга-поэт. Талая вода издырявила снежное покрывало, напитала сугробы, заполнила низины, превратив тундру в болото. Шли ночами. Земля, отдав небу тепло, покрывалась жёсткой коркой наста. Днём спали, выбрав сухое местечко. Пещера стала не нужна. Эльфус пытался охотиться. Иногда ему удавалось подстрелить куропатку. Раз приволок отощавшего от перелёта серого гуся. Оруженосец подкладывал хозяину лучшие куски. Бесполезно. Граф продолжал слабеть. К страданиям от язв на ногах добавился кашель, днём и ночью сотрясавший несчастного рыцаря. Его Светлости требовался конь. Где его взять? Разве самому стать конём?
Поначалу эта ночь ничем от других не отличалась. Потом с ними произошло нечто, на краткий миг вернувшее надежду.
Эльфус втащил хозяина на очередной пригорок. Сдавленный крик вырвался из груди рыцаря: «Смотри!» Юноша поднял глаза: светит луна. Они на холме с гладкой, зализанной ветрами вершиной. Дальше, докуда проникает взор, плавно убегающая вниз покрытая снегом земля, изрезанная чёрными от леса долинами. Светлые от луны полосы тумана внизу, где воздух от дали становится непрозрачным, сплетались в сплошной золотистый покров, который дышал и шевелился, как живой. Море?
В ту ночь они прошли больше чем обычно.
Нет, это не было море. Это была скрытая туманом, непроходимая стена лесов. Судьба вновь над ними посмеялась.
Пама раз за разом забрасывала в воду крючок. Терпения бабе не занимать. Эльфус стоял рядом, в руках держал лук и стрелу. С берега хорошо видны чёрные спины неподвижных громадных рыбин. Костяная рыбёшка исполинов не привлекала, или женщина делала что-то не так.
«С такой рыбалкой мы с голоду сдохнем»,- подумал нетерпеливый оруженосец. Прицелился, выстрелил. Вожделенная еда махнула хвостом и исчезла. Пама заругалась и ушла. Они всё чаще бранились.
«Дёрганая дура, ну и ступай к чёрту,- проворчал оруженосец,- я же хотел как лучше!» Юноша остался у воды. Мимо проплыла палка, смытая талой водой с берега где-то много выше по течению. «К морю поплыла,- с завистью подумал Эльфус, -почему мы не рыбы или даже не эта дурацкая палка? Был бы я маленький, как муха, оседлал любую ветку и айда вниз, мимо непроходимых болот и лесов!»
Эльфус поднялся на ноги. От движения закружилась голова. Сухие деревья, выцветшие на солнце до серебряного блеска, качнулись. Пришлось опереться на лук, как на посох. «Надо идти на охоту. Дикарка говорила, что оленя можно подманить на солёный снег»,- решил графский слуга.
Еды давно не было. Пама кормила мужчин сосновыми побегами. Эльфуса тошнило от запаха смолы. Глубокий снег в долине сделал продвижение невозможным. Граф из убежища подымался только помочиться.
Мужчины отказались есть древоточцев. «Мне больше достанется!»- решила Пама. Плотные шкурки личинок лопалась на зубах, наполняя желудок сытостью. Молодой хочет убить оленя. Каждый день ходит на охоту. Чтобы помочь, женщина несколько раз пыталась обмазать охотника оленьим помётом, но он сопротивляется. «Все мужчины бестолочи,- разозлилась Пама,- когда охотишься на оленя, должен пахнуть, как олень. У неё два мужчины, а толку. Правда мама говорила…»
Эльфус вылез из куста. Молодой ворон с сухой ветки соседнего дерева разочарованно каркнул и улетел прочь. «Ну прости!»- произнёс вслух оруженосец и пожал плечами. Олени вновь не подошли к его приманке. Маловата? Увеличим! Помочился. Получилось хорошо. «Если бы я был оленем,- подумал поэт,- непременно облизал такой леденец!» От голода подташнивало. «Может зря не стал есть червяков? Дикарка уплетает за обе щёки и ничего — бегает, как коза. Они же с Его Светлостью едва волочат ноги. Скоро сил не достанет лук согнуть».
Снег таял. Чёрные камни за день нагревались весенним солнцем. Тут и там из-под снежного покрова появлялись упругие ветки стланика. «Скоро здесь и на лошади не пройдёшь»,- с тревогой думал оруженосец. Образ палки, плывущей к морю, почему-то не выходил из головы. «А почему, собственно, мы не можем к морю уплыть?»- пронзила поэта сумасшедшая догадка.
- Ваша Светлость, дайте меч!- глаза оруженосца горели воодушевлением.
- Зачем тебе моё оружие?- граф недоверчиво посмотрел на слугу.
- Буду плот делать!
- Плот,- пожал плечами Балдуин,- зачем нам плот?
- Хозяин, мы преодолели горы. Отсюда все реки текут к Германскому морю. Если нам удастся…
В глазах графа вспыхнула надежда.
Меч был хорош, но мечом рубят головы, а не деревья. Невероятными усилиями завалили три здоровенных сосны. Его Светлость работал с энтузиазмом, пока не спросил: «А как ты собираешься соединить брёвна?» Про это изобретатель не подумал.
«Не сломай оружие, голову сниму»,- буркнул граф и уполз в своё логово.
Молодой вечерами колотил длинным ножом по деревьям, строил из них лодку. Разве лодки так выглядят? Днём пропадал на охоте. Старый лежал в логове и всё не мог сдохнуть. «Пора ему помочь»,- решила Пама. Иначе умрём все трое.
Женщина подбросила в огонь веток. От зелёной хвои столбом повалил жирный, сизый дым. Пама проворно скинула рубаху и штаны — пусть хорошо прожарятся, вынула из мешка длинное лезвие, от долгого употребления сточенное до самого обушка, спрятала за спиной и легко скользнула в чёрный зев убежища, где на ложе из веток и шкур лежал старый муж.
Граф предавался возвышенным размышлениям, был за ним такой грех, особенно с похмелья или когда жизненные обстоятельства не позволяли действовать простым и понятным способом — как заведено предками. «Вот скажем я, насколько Я — это моя душа, а насколько Я— моё тело? Всё же мне кажется, коль душа вечна, я, главным образом, - моя душа,- думал граф, валяясь на вонючих шкурах где-то на самом краю мира,- но душа и тело по сути разные вещи, как конь и всадник». Балдуину понравилась найденная аллегория, он даже улыбнулся. «Когда сдохла моя любимая кобыла, я о ней скоро забыл, как забудет моя душа о моём теле после смерти оного,- продолжал неспешно рассуждать рыцарь,- почему душа должна страдать по вине моего бестолкового тела? Почему уже сейчас не освободиться от его власти, закапать его в землю, как издохшую кобылу? Налезть грудью на клинок силёнок достанет». Балдуин нащупал в изголовье меч. «Хорошая сталь, а как рубит!- неожиданно перескочили мысли на найденный меч,- пожалуй, лучшего клинка в жизни не видал,- решил граф, -но о чём это я? Ага, об освобождении души. Но церковь утверждает, что самоубийство есть смертный грех. Хоть в чём разница, кто воткнул тебе в сердце сталь - собственная, или чужая рука? Но церковникам лучше знать, их в школах учат. Мне то как от мук избавиться? Господи, вот бы кто освободил мою душу от никчёмного земного пребывания!»
Чья-то чёрная фигура перекрыла светлую дыру входа…
Дикарка прятала нож за спиной. Балдуин сразу понял, зачем пришла женщина, и удивился, как быстро молитва дошла до Бога. Тело воина подняло тревогу, но усилием воли граф пресёк его самоуправство. Просил смерти — получай! Честное слово, перед господином Богом неловко — что за ребячьи игры «хочу— не хочу».
Граф закрыл глаза и приготовился к смерти.
«Может он уже сам… того?»- Пама с надеждой заглянула в лицо мужчины, неподвижно лежащего на низком ложе. «Нет, живой. Вон как ноздри раздувает. Ну и носище, словно клюв у ворона!- дикарка склонилась над жертвой,- Куда ударить? Перерезать горло надёжно, но кровищи будет! Если через глазницу воткнуть нож в мозг, крови вытечет немного, но хватит ли длинны лезвия?» Рука женщины остановилась в нерешительности. «А если молодой муж огорчится и прибьёт за самоуправство?»- эта простая мысль не приходила в голову. «Пусть прибьёт, смерть хуже!»- решилась женщина и занесла нож…
Эльфус закончил разделку добытой оленухи, подобрал лук и стрелу, поднял связанный за ноги задок тушки, надел его на шею, как рюкзак и отправился вниз по склону. Идти далёко не пришлось. Вначале услышал шум, затем увидел белую от пены поверхность реки, всю утыканную гранитными, гладкими булыжниками; заросшую мелким лесом высокую береговую террасу; резко выделяющиеся светом на фоне серого топляка, свежие брёвна для плота. Пахло водой. «Наверное пойдёт дождь»,- подумал молодой охотник и громко крикнул людям внизу, предупреждая о своём возвращении.
Радостный вопль оруженосца перекрыл речной шум. От неожиданности Балдуин открыл глаза.
Даже следа сна Пама не обнаружила во взоре старого мужа. «Он знал, он всё заранее знал! Шаман! Могучий шаман!»- подумала женщина. Убийца испуганно взвизгнула, отбросила нож и выскочила из убежища.
«Эх, у нас почти получилось…»,- огорчился рыцарь.
- 5 -
За два десятка лет, что держу гостевой дом в порту Бирки, навидался всякого оружия, но такого меча как у этого оборванца, отродясь не встречал. Королевский меч! Держался бродяга нагло и вызывающе, словно был одет не в облезлую шкуру, а в шёлк и меха. Говорил владелец драгоценного меча, словно камни языком ворочал, видать иноземец. Потребовал комнату для себя и своего человека, еды и вина. Эка, хватил! Где я ему комнату найду? Вот уйдут торговцы в Хазарию и Византию, тогда, пожалуйста, — выбирай любую, но сейчас в Бирке места для ночлега и под лавкой не сыскать. Впрочем, если уважаемый господин заплатит, готов предоставить небольшой, но уютный чуланчик на заднем дворе.
В чулане зимою держу свиней, но летом его выгоднее людям сдавать. Воняет, конечно, но моя публика не брезглива.
Иноземец расплатился серебром. Его человек помог втащить молоденькой рабыне во двор тюк с пожитками, покрутил недовольно носом и потребовал поменять в помещении сено. Ну этого добра у нас навалом.
А хороша девка-то, вон как задницей крутит, что кошка хвостиком. Откормить немного, и от приезжих кобелей отбоя не будет. Когда в городе собирается столько мужиков, публичные девки - ходовой товар.
Вы бы видели, с каким энтузиазмом эта троица навалилась на стряпню моей старухи, только за ушами трещало. Они грызли мясо, чавкали, хлюпали носами, кололи кости, с чмоканьем высасывали жирный мозг, только что не урчали от удовольствия, как собаки. Девка от мужчин нисколько не отставала. А зубы у неё ровные да белые, так и блестят меж красных губок. Любо-дорого посмотреть. И шея в вырезе рубахи...
- Чего расселся, старый хрыч? Все зенки смозолил! Новую сучку присмотрел? Нашёл красавицу — соплёй перешибёшь. Тьфу! Глянуть не на что, - голос моей толстухи, как скрип ржавого железа. Ох, давно я её не поколачивал. Совсем страх потеряла!
- Молчи, женщина! Эти сучки нас кормят. Уж не вообразила ли ты, что тащатся к нам за твоей стряпнёй? Смотри, даже перед занавеской к беззубой Алве очередь, а жрут только эти трое, да и то видать наголодались…
На улице послышался шум, мужской хохот, входная дверь с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель, и на пороге нарисовалась команда буйных молодцов — двенадцать человек. Все пьяные и при оружии.
- Здравствуйте, гости дорогие! Чего изволите?- поклонился пришельцам Крысиный Хвост и с трудом изобразил на лице некое подобие улыбки.
«Ничего, если ребята немного поколобродят — завтра в море! Пусть отведут душу. Людишки буйные и ненадёжные, но где других взять?»- думал умудрённый жизнью владелец корабля из Бирке Буи Безносый, направляясь со своей командой на берег. Особенно досаждали Безносому два братца из Оргеста. Младший просто психованный дурак, был бы безопасен, если бы не старший - Гейре Шустряк. Мерзавец скор на любую гадость, сулящую прибыль. В глаза улыбается, за спиной точит нож. Гадёныш давно метит на место предводителя.
Кончик носа морской хевдинг потерял в пьяной драке. В молодости Буи немало переживал за постыдный ущерб, пока не понял, что торчащие вперёд, как у кабана, ноздри придают ему вид грозного воина и опытного бойца.
Пока ждали, когда Безносый закупится товаром, пропились изрядно. Пришлось тащиться в самую занюханную забегаловку Бирки к старому пройдохе Одду, за крайнюю худобу прозванному Крысиным Хвостом. Пиво и девки тут дрянь, зато дешевле только даром! Матушка просила присмотреть за младшим братцем. Пока я болтался в море, Юрвард вырос, что горный тролль, не будь к ночи помянут, и такой же бешеный. Дома сладу с ним нет. Заделал ребёнка соседке, пока муж той сражался рядом с Сигурдом Стурродом в Ирландии. Храбрый вояка вернулся с похода с добычей, а дома ждёт ещё прибыток! Не стерпел обиды от юнца, взял людей и пришёл разбираться. Доразбирался. Остался без головы. К тому же, младший умудрился покалечить ещё двух родственников обманутого мужа. Одному раздробил колено, другому сломал руку, так что тот не скоро сможет взять меч. Ловко стервец орудует секирой! Слава о брате далеко пошла. Правда, злые языки утверждают, что обманутый муж и его родственники были настолько пьяны, что едва держались на ногах и просто хотели попугать мальца, но кто это видел своими глазами? А на курган с могильным камнем может взглянуть любой желающий.
С немалыми потерями удалось замять скандал, но люди на тинге решили сплавить буйного малого подальше от греха. Пусть, скажем, идёт в викинги. Я не возражал. Нам такие нужны. К тому же, иметь рядом брата со славой отморозка выгодно.
В норе Крысиного Хвоста пусто, лишь перед занавесками к шлюхам мнутся несколько бездельников, да за столом в углу троица охотников в грязных шкурах проворно орудует челюстями.
Раздайся, грязь! Где тут лучшая девка, хозяин? Очередь? Ты, что ли очередь, недоумок? Бери сраку в горсть и ступай отсюдова подобру-поздорову. Гейре из Оргеста завтра выходит в море! Ему сегодня баба нужна. Спрашиваешь, кто Гейре? Я Гейре, придурок! Знаешь как прозывают мой меч? Вдовьи слёзы. Не хочешь, чтобы твоя жёнушка плакала? У тебя ещё женщины не было? Несчастный. Можешь постоять у занавески, послушать, как я буду девку трахать и подрочить. Впрочем, вот тебе монетка. Выпей за моё здоровье. Не хочу убивать такого сосунка как ты, пожалею твою матушку.
Юрвард условился с меднокожей Нейдой, что вечер проведёт с ней. Но шустрый братец опередил. От досады ярость залила глаза молодого ухажёра, словно у сентябрьского лося, изгнанного из стада.
- Юртвард, иди к нам! Выпей пивка. Охолонись. Не переживай, твой братец скоро управится. Он всё делает быстро. Даром что ли его прозвали Торопыгой! А лучше ступай к Алве. Не пожалеешь. Старуха такие чудеса вытворяет беззубыми челюстями!- прокричали ему друзья-корабельщики.
Устроившись за сдвинутыми вместе столами, компания во главе с Безносым хёвдингом торопливо заливала глотки дешёвым пойлом.
- Пошли в жопу со своими шлюхами! Ещё кто-нибудь скажет гадость про меня или моего брата, клянусь Одином, вобью сталью гнусные слова в его смердящую глотку,- прорычал Юрвард и положил руку на рукоять смертоносной секиры, торчащей у него из-за пояса,- а пиво выпить братья из Оргеста никогда не отказывались!
Места за столом незадачливому брату не досталось. И тут он опоздал. Юноша в сердцах помянул троллю кровь и собачье дерьмо, покрутил головой. Неподалёку троица грязных бродяг, устроившись на двух лавках, жадно жрут бурду, которую старуха Крысиного Хвоста выдаёт за еду. Двое - чернявый парнишка и девка сидели лицом к честной компании, третий, похожий на охотника за пушниной - спиной, так что Юртвард видел только его потную от стараний, скорее набить брюхо, лысину.
- Эй, вы, троллья отрыжка! Чего расселись? Мне скамья нужна. Дайте сюда! Вам и одной достаточно.
Здоровенный молодец ухватил скамейку, на которой сидел лысый охотник, и дёрнул на себя. Чиненые-перечиненные ветхие ножки подломились. Лысый, не ожидавший такого оборота, свалился на пол прямо в грязь и объедки. Только пятки мелькнули.
Удивительно, даже падая, обжора умудрился сохранить и не измазать здоровенный, говяжий мосол, над которым работали его челюсти.
Корабельщики со смеху чуть штаны не обмочили, так им понравилась весёлая выходка молодого приятеля. Ох, и шутник этот Юртвард!
Дальше произошло что-то невообразимо быстрое, так что многие люди за столом даже не поняли что. Лёжа на земле, лысый подцепил Юртварда сгибом левой ноги, правой пнул по коленям, словно ножницы клацнули. Молодой задира нелепо взмахнул руками и рухнул во весь рост рядом с охотником, попутно задев головою угол стола, за которым праздновали корабельщики. От удара тяжёлая столешница сорвалась с козел, глиняные плошки полетели на пол, забрызгав обоих драчунов липким пивом.
Ребята от хохота чуть со скамеек не попадали. То-то веселье будет!
Несмотря на изрядную седину в бороде, лысый проворно поднялся на ноги, положил кость на тарелку, вежливо вытер руку о штаны, и как ни в чём не бывало, протянул её Юртварду.
- Подымайтесь, молодой невежа,- сказал человек в шкурах, словно ворона прокаркала, обращаясь скорее не к задире, а всему собранию,- вижу пиво затуманило ваши мозги, или ваша задница так устала, что стала вами командовать. Я даже готов выпить с вами мировую, если попросите у присутствующих прощение за неподобающее вашему возрасту поведение.
Корабельщики были удивлены действиям незнакомого охотника. Когда же услышали полные достоинства слова седобородого и увидели у него за поясом королевский меч, который один стоит всего их товара, каждый подумал: «Эге, да это парень непростой! Надо бы поостеречься. Вдруг какому-нибудь конунгу пришла блажь вырядится охотником, чтобы поразвлечься? Уж больно смело и независимо он держится». Но молодой Юртвард оттолкнул протянутую руку. Смех товарищей показался ему обидным.
- Ступай в свой хлев, папаша, и забирай своих людей. Жрите там свои помои. Здесь место для приличных людей! Впрочем, девку оставь. Тогда, клянусь, тебя не трону. Мы с ребятами устроим дикарке незабываемую ночь!
Склонив голову к плечу, седобородый с жалостью посмотрел на молодого человека и стал похож на большую птицу, рассматривающую червяка, прежде чем съесть.
- Господа,- сказал он, обращаясь к собранию,- вижу Вы все тут люди достойные, знатоки правил и воинских обычаев. Вы видели, что я всё сделал, чтобы избежать ссоры с этим славным юношей, хоть моя честь немало пострадала. Я вызываю этого человека на поединок в соответствии с правилами и обычаями, принятыми среди людей знатных и воспитанных в вашей стране.
Озадаченные корабельщики примолкли. С одной стороны, Юртвард из их команды, с другой, хамское поведение мальчишки, поощряемое его братом, многим не нравилось. А тут сама собой представилась возможность осадить одного из буйных молодцов из Оргеста. Они оба уже в печёнках сидят у всей команды.
- Ступайте на улицу драться,- попытался вмешаться Крысиный Хвост,- а то стражу кликну!
- Я те кликну,- рыкнул на хозяина Юртвард,- драться будем здесь. Кому охота ноги за зря бить! Когда я его прикончу, снимешь с трупа одежду. Достаточно, чтобы заплатить за побитую посуду!
«Мне всё равно с чьего трупа одежду снимать, лишь бы хватило покрыть издержки»,- решил Крысиный Хвост, но памятуя, что молчание золото, удержал слова при себе.
Чтобы не посылать на корабль, условились биться без кольчуг и щитов. Живо освободили центр залы, распихав столы и скамейки по углам. Очистили пол от костей и объедков. Зажгли лампы с вонючей китовой ворванью.
Зрители замерли в ожидании поединка.
Балдуин изготовился к бою. Сколько этих боёв было? «Вот стоит очередной юнец, желающий получить свою порцию воинской славы, держит секиру у плеча. По дрова что ли собрался? Не понимает, что мой меч быстрее его топора»,- рассуждает граф и печалится. «Жаль лишать щенка жизни, но наказать надо,- решил Балдуин,- двух пальцев ему будет достаточно, чтобы справлять нужду без посторонней помощи, но махать колюще-режущими предметами перед мирными людьми, охота навсегда пропадёт».
«Если лысый прикончит молодого буяна, одной заботой мне меньше будет,- подумал Безносый Буи,- если победит парень из моей команды, буду им гордиться. Я в любом случае при наваре!»
Вождь приосанился, пригладил русую бороду и провозгласил: «Бой один на один до сдачи на милость победителя или смерти одного из противников». Хёвдинг сделал эффектную паузу и крикнул неожиданно молодым голосом, каким вот уже много лет командует гребцами: «Во славу Одина, начинайте!»
Не успел Безносый закрыть рта, как сверкнул меч седобородого воина, раздался чмокающий звук. Большинство свидетелей даже не успели заметить, отчего секира их молодого приятеля вылетела из его руки, шлёпнулась на пол, сам он побледнел как полотно…
«Только не останавливайся, миленький! Только не останавливайся!»- широкобёдрая, смуглая женщина цеплялась за заросшую диким бурым волосом мужскую спину, словно моряк за мачту корабля в штормовом море. Какое тут «не останавливайся», если за стеной родной братец визжит поросёнком. Гейре из Оргеста вырвался из объятий, поспешно натянул портки, подхватил пояс с оружием.
- Куда, а деньги?- всполошилась женщина.
- Не волнуйся, золотко. Скоро вернусь. Мы закончим начатое. Ты получишь свою плату, не будь я Быстрый Гейре из Оргестра!- попытался успокоить разбушевавшуюся шлюху мужчина.
- Будь ты проклят, Гейре-скорострел! Не думай, что от меня удастся отделаться обещаниями!- завизжала женщина,- я тебе глаза выцарапаю, обманщик!
- Да отдам я твои деньги, отдам!- легко пообещал Гейре и выскочил наружу.
«Сколько раз клялась брать плату вперёд,- корила себя меднокожая Нейда,- и вот опять поверила! Знала же, все мужчины козлы».
Шлюха подмылась над деревянной лоханью, выпила пива, немного подождала. За занавеской взволнованные голоса. Что говорят не разберёшь. Ещё подождала. Нового клиента не появилось. Такого никогда не было. «Что там стряслось?»- встревожилась женщина, накинула просторное платье и выглянула наружу.
Гейре выскочил от шлюхи и увидел, что его братец Юртвард стоит на коленях перед худым человеком в потрёпанной одежде, рыдает и скулит, как девчонка. Его оружие валяется в грязи, а средний, безымянный и мизинец правой руки кровяными колбасками висят на жалких лоскутах кожи.
«Это ты его искалечил?- завопил Шустряк, хватаясь за меч, на человека в шкурах,- мерзавец, порублю тебя, как капусту!»
- Не злись, Гейре!- вмешался в скандал Безносый Буи,- мы свидетели, твой брат сам затеял ссору. Этот человек,- хёвдинг указал на худого охотника,- вёл себя учтиво и победил в честном поединке. Ютвард попросил прощения и признал свою неправоту.
- У кого он просил прощения, у этого лысого пугала? Почему ты допустил такое, почему не позвал меня, глупый старик? Лучше бы иноземец убил Юртварда, чем так искалечил. На что он теперь годен?- продолжал бушевать Быстрый Гейре.
- Не много ли ты на себя берёшь, Гейре из Оргеста, что лаешь на меня, как собака?- нахмурился хёвдинг.
- Прости, вождь! Я не в себе. Обещал матушке присмотреть за малым. Что теперь ей скажу, как взгляну в глаза отца?- смутился Шустряк.
- Скажешь, пусть благодарят богов, что их сына не убили!- жёстко ответил хёвдинг.
- Обиду плешивой собаке не спущу. Пусть померится силами с мужчиной, а не сопляком!- продолжал себя растравливать Гейре.
- Уважаемый, Вы правы, моя шевелюра несколько пострадала в странствиях по бурному морю жизни, но высказываться о постороннем в таком тоне недостойно воспитанного человека. Я считаю, что Вы должны извиниться. Если бы Ваш брат хотел умереть, он, без сомнения, мог взять оружие левой рукой и биться до смерти, но он предпочёл признать поражение,- вымолвил, чуть запинаясь, лысый обидчик Юртварда, выходя вперёд. Голос его оставался таким же спокойным и кротким, как и весь вид.
- Да кто ты такой, чтобы я, сын ярла Тосте, просил у тебя прощения?- взъярился на незнакомца Гейре. Франкский граф приосанился, набрал в грудь воздуха, чтобы представиться наилучшим образом.
- Мой господин — знатный воин! Сами мы люди Харда Сказителя из Норвегии!- быстро вмешался в разговор Эльфус, испугавшись, что Его Светлость выдаст себя. Балдуин смущённо хмыкнул и с благодарностью посмотрел на оруженосца.
- Тем лучше. Мне не придётся марать меч кровью безродного бродяги, каким твой хозяин выглядит!- презрительно бросил старший сын ярла Тосте.
Меч - не топор, а вещь дорогая и статусная. Долбить одним клинком по другому недостойное рачительного хозяина занятие. Гейре не захотел портить оружие, потому послал за щитами. Люди решили, что залы Крысиного Хвоста для поединка таких опытных бойцов, какими без сомнения являются Шустряк Гейре и седобородый незнакомец из Норвегии, недостаточно. Вышли во двор. Пока готовили площадку, зажигали лампы и факелы, с кораблей притащили щиты - по два каждому поединщику. Гейре хотел было надеть кольчугу и шлем, но товарищи его застыдили. У противника защитного снаряжения не было, пришлось уступить — честь превыше всего.
Шустряк готовился к схватке сосредоточенно и со знанием дела - проверил не скользит ли обувь, хорошо ли заточен клинок, как в руку лёг щит. Он был уверен в победе. Первые нехорошие предчувствия возникли, когда увидел, какой меч подал лысому его молодой помощник. Такого оружия у простого охотника быть не должно.
«По всему видать старший брат вояка свирепый и опытный. От такого отрубленными пальчиками не отделаешься. Один из нас сегодня умрёт. Впрочем, мы все кто чуть раньше, кто позже отправимся следом,- думал Балдуин, хмуро поглядывая в сторону противника,- так стоит ли бегать от неизбежного?»
Граф выбрал щит по руке. Привычная тяжесть оружия вселила уверенность. «Прочь думы о смерти,- оборвал печаль воин,- земля всех примет, но каждого в свой срок. Пока живы, тосковать не время!» Кровь закипела в жилах. Действительность стала яркой, словно опасность смыла с реальности пыль привычки, мысли стали быстрыми и глубокими. «Не печалится цветок, давший плоды. Я прожил не пустоцветом,- думал Балдуин, стараясь приглушить излишнее волнение,- что есть наши плоды? Дети? Нет, дети принадлежат женщинам. Плоды жизни мужчины - его дела! Мои дела не завершены. Сегодня помирать мне никак нельзя!»
Граф вдруг ясно, до дрожи в душе, до холода в пальцах, осознал значимость собственной жизни. И поклялся Балдуин Богу — впредь, пока не исполнит задуманное, беречь себя, не ввязываться в сомнительные мероприятия, не вступать в драки.
От скоропалительных слов человека Бог отмахнулся, как от мухи. Давно Создатель не верит клятвам людей, произнесённым перед лицом опасности. Минует страх, и вновь они примутся за старое.
Гейре никак не удавалось приблизиться к юркому старикашке. Лысый всё время трусливо уклонялся, уходя из-под удара, вертелся, как вошь на гребешке. Приходилось всё начинать сначала. Но Гейре чувствовал, что борьба за дистанцию даётся противнику непросто. Лысина норвежца заблестела от пота, движения замедлились. Шустряк же был по-прежнему свеж, изо всей силы лупил мечом по щиту охотника, только щепки летели. Рано или поздно левая рука противного старикашки «отсохнет», силы его покинут, и Гейре сможет добраться острой сталью до ненавистной лысины. Головой ответит норвежец за пальцы Юртварда!
Дымит очаг. В обеденном зале пусто. Только младший брат её торопливого любовника, криво пристроившись к углу стола, баюкает увечную руку.
Нейда растерялась. Обычно, в это время у Крысиного Хвоста от посетителей не протолкнуться.
«Где все?»- спросила юношу шлюха. Юртвард кивнул в сторону входной двери и скривился от собственного движения. Лицо его побледнело. Чёрные от света масляных ламп капли крови продолжали падать с уродливых обрубков пальцев на пол. Уже целая лужица натекла. Того и гляди бедолага изойдёт кровью и загнётся! Почему старший брат бросил раненого без помощи? Почему никто не перевязал его раны?
Жалость тронула женское сердце, не зверь же она. Нейда перетащила Юртварда в свой закуток. Над лоханью, которой сама недавно пользовалась, промыла рану. Поняла: «Пальцы бедняге не сохранить».
Нейда достала ножницы, ими по требованию местных обычаев обрезает себе волосы, чтобы никто не смог принять стриженую шлюху за приличную женщину. Предупредила мальчишку: «Тебе лучше не смотреть». Малый послушно отвернулся.
Трижды звякнули бронзовые лезвия. Увечные пальцы один за другим булькнули в грязную лохань. Юноша закатил глаза и свалился без сознания. «Тоже мне вояка»,- с жалостью подумала женщина…
После месяца голодовки хозяин стал слабым, как ребёнок, но всё же умудрялся держать дюжего шведа на «кончике меча», раз за разом, проваливая его атаки, или принимая удары на щит. Упорный швед, как ветряное колесо в бурю, ни на мгновенье не останавливался, продолжал размахивать оружием и теснить Балдуина в угол. Графу пока удавалось избегнуть опасного положения, но силы его таяли.
Пама от страха вцепилась в руку Эльфуса и закрыла глаза.
Щит лысого из круглого стал подобным ущербной луне, левая рука перестала слушаться, но подлец не хочет погибать — пытается отбиваться мечом. От ударов стали о сталь звон стоит, как в кузнице. С досады Гейре скрипит зубами. Его превосходный меч превратился в подобии пилы, на оружии противника ни царапины.
«Какой клинок у норвежца,- восторгаются зрители,- невиданной красоты и прочности клинок. Наверное, его горные тролли ковали!»
«Этот меч бродяге не по рылу. Место такой стали на поясе короля. Буду последним дураком, если упущу возможность доставить столь редкое сокровище нашему повелителю. Надеюсь, власть оценит мои старания ей услужить,- думает мудрый хёвдинг,- однако, клянусь Тором, мой парень сегодня неудержим, будет досадно, если он прикончит норвежца. Гейре — жадный, как голодная собака. За добычу станет биться до смерти». «Держись, старый!- мысленно подбодрил человека в шкурах Безносый,- я за тебя. Сам убей молодого нахала. Этим ты мне окажешь изрядную услугу!»
Конец клинка развалил его щеку, но Гейре только осклабился, продолжал теснить противника, пока не затолкал его в угол, отрезав путь к отступлению. «Наконец, долговязый старикашка в моей власти! Трус отбегался. Пора с ним кончать!»- возликовал молодой воин.
Гейре сделал ложный выпад, лысый ответил отчаянным ударом сверху. Швед отпрянул недостаточно быстро. Острая сталь прошла по бедру, оставив длинную рану. Гейре заревел зверем, занёс оружие над головой, оттолкнул щит противника в сторону и ворвался на дистанцию для удара. Норвежец в его власти.
Пронзительно взвизгнула женщина. Замолчали мужчины. Эльфус напрягся. Сейчас всё кончится, швед ударит. Хозяину отступать некуда - позади стена.
Его Светлость сделал быстрый шаг вперёд, нырнул под меч, ещё более сократив дистанцию, сошёлся со шведом лицо к лицу.
Лишившись возможности рубить клинком, Гейре взвыл от досады и обрушил сильнейший удар рукояткой меча на ничем не защищённую голову противника. Хозяин успел увернуться. Навершие рукояти скользнуло по уху, попало в основание шеи.
Победитель увидел, как ноги старикашки подкосились, он зашатался, стал сползать на землю. Гейре хотел занести меч, чтобы завершить начатое, но почувствовал как резкая боль от паха до грудины, нестерпимая, словно туда плеснули раскалённым железом, пронзила его, в глазах потемнело. Хватка сильных пальцев ослабела, оружие стало тяжёлым и выскользнуло из рук.
Норвежец упал. Безносый с досады крякнул — конец лысому!
Что дальше произошло за широкой спиной и задницей Гейре зрители не увидели. Победитель вдруг выронил оружие, схватился за живот, медленно повернулся.
На лице скорее выражение удивления, нежели страха.
Люди в ужасе ахнули. Брюхо их приятеля, как у селёдки, попавшей в руки рачительной хозяйки, взрезано от паха до самой грудины.
Гейре попытался удержать внутренности руками. Края чудовищной раны расползлись. Бело-розовые кишки мягко шлёпнулись на землю. Следом упало тело их хозяина. Ноги жалко заскребли твёрдо утоптанную землю внутреннего двора, вмешивая в грязь собственную кровь.
Безносый хёвдинг восхищённо выматерился. Такого мастерского удара снизу вверх, да ещё в падении, на своём веку он не видел.
Холодный, северный ветер закрыл облаками луну, вспенил воды бездонного озера Бурж, завыл в печной трубе бывшей таверны, раздул угли в очаге, вылетел наружу, запутался в вершинах чёрных сосен и разбился о прибрежные скалы.
В бывшей таверне за каменной стеной проснулась рыжая женщина, сладко потянулась гладким, длинным телом, так что сорочка из мягкого от стирки полотна натянулась, облепив обширные, высокие груди с торчащими, как у козы, розовыми сосками, зевнула, перекрестив рот. Прислушалась. Ветер плачет в трубе, сосны шумят ветвями, в хлеву за стеной возится, вздыхает корова.
Под одеялом тепло и безопасно. Тихо посапывает муж. Он, конечно, немного странный и нелюдим, но её любит. После долгих странствий и многих бед, выпавших на её долю, счастье обрести свой очаг, свой огородик, свою корову, своего мужа.
От ощущения безопасности, которое только усилил внезапно налетевший ветер, женщина почувствовала желание, потянулась к мужчине: «Гардубал!» «Фастрада!»
В гнилой топи за озером проснулись драконы, беспокойно задвигали чешуйчатыми телами, забили крыльями, зашипели. Задышало, заохало болото. Северный ветер принёс тревожную весть: «Меч из небесного металла вернулся в мир людей и испил крови».
- 6 -
- Пацан, слушай сюда! Побежишь к городским воротам, найдёшь стражника по имени Викки Дылда, скажешь, что в «Звезде севера» произошло членовредительство и убийство. Убийца - иноземец. Назвался норвежцем, человеком мятежника Харда, но сдаётся мне, что врёт. Пусть господа стражники выяснят кто таков. Да, ещё скажешь… Крысиный Хвост склонился к мальчишескому уху и торопливо зашептал, закатывая к закопчённому потолку поросячьи глазки в белых ресницах.
- Понял?
- Да, мой господин!
- И ещё, не вздумай называть Дылду — Дылдой. Обращайся учтиво - «мой господин» или «господин стражник». Понял?
- Да, мой господин!
- Ты лишил меня двух гребцов,- произнёс Безносый Буи. Убийца устало пожал плечами: «Мол, что тут говорить. Так вышло».
- Я тебя не виню, ты защищался, видеть свои кишки на полу мало радости,- махнул рукой Буи,- но в твоих интересах скорее убраться из Бирки.
- Мне в Бирке делать нечего,- ответил старый воин,- хочу примкнуть к какому-нибудь вождю, следующему во Франкию. Слыхали, там можно неплохо поживиться!
- Оскудела земля франков. Заправляют там даны. Спесивы их конунги и ярлы. В одной берлоге двум медведям не ужиться, а таскать объедки с чужого стола, мои люди не привыкли! Наш путь в страну ромеев. Тамошний народ хорошо платит за меха, железо и славянских рабов. Император Лев ценит смелых парней с севера. Пойдём с нами!
Переглянулись между собой Балдуин и Эльфус. Печально покачал головой граф. Слишком длинный путь, ведущий на родину, предложил этот человек.
- Ты опытный мореход и мудрый вождь,- обратился Балдуин к шведскому хёвдингу,- скажи, как нам попасть в земли франков?
- Путь на запад начинается в Хайтабю,- ответил польщённый таким обращением швед.
- Тогда нам туда. Разве это не по пути твоему кораблю?- спросил Балдуин.
- Нет,- почесал подбородок швед,- мы не в ладу с тамошними людишками. Хёдвинг скромно умолчал о виселице, что его ждёт-дожидается в весёлом городе Хайтабю за прежние шалости.
- Придётся искать другой корабль,- с сожалением в голосе сказал лысый воин,- а теперь, вождь, дозволь нам вернуться к прерванной трапезе. От упражнений на воздухе мой аппетит разыгрался ещё сильнее.
Безносый Буи рассмеялся словам норвежца.
- Присоединяйся к нам, странник! Окажи нам честь. Мои люди не в претензии, что ты осадил нахалов из Оргестра,- сказал хёвдинг.
Хитроумный швед не отказался от намерения уболтать владельца драгоценного меча примкнуть к своей команде. Пьяное пиво, ласковые слова и щедрые посулы - лучшие союзники в таком деле. Надо быть последним кретином, чтобы упустить возможность завладеть столь редким оружием, как у этого «норвежца», желающего попасть во что бы то ни стало в империю франков.
- Какая, к троллям, «Звезда севера», что ты такое молотишь, бестолковый мальчишка?- Длинный Викки не любил, когда его будили в неурочный час. Начальник караула после плотного ужина, состоявшего из двух жирных селёдок и ячменной каши на свином сале, в одиночку высосал целый кувшин пива, потому как, всем известно, — рыба любит воду, и завалился спать, наказав помощнику его не тревожить.
- Убийство и членовредительство, мой господин,- продолжал лепетать испуганный суровым видом большого начальника малец. «Да пусть хоть все придурки в этой дыре поотрубают друг другу члены острыми штуковинами, что так любят таскать повсюду за собой. Порядку больше станет. Впрочем, нет один пусть останется с руками и убьёт всех сопляков с пронзительными голосами, что не дают спать честным стражникам»,- подумал Викки, натянул плащ на голову и повернулся на другой бок, чтобы досмотреть сон.
- Дылда, просыпайся! В забегаловке Крысиного Хвоста убийство,- растолкал начальника его помощник Свейн.
Дылда с трудом разлепил заспанные глаза и уставился на заместителя, как хищный хорёк на глупую квочку. «Конечно, пьём мы вместе, и вообще, живём как одна семья, но не следует своего непосредственного начальника при постороннем называть Дылдой»,- обозлился Викки.
- Зачем малого ко мне впустил? Сам не можешь разобраться в рядовом преступлении?- проворчал командир и потянулся рукой к кувшину. Холодное пиво живительной влагой влилось в пересохшую глотку. «Хорошо, что с вечера всё не вылакал,- похвалил себя Дылда,- опыт!»
- Мальчишка сказал, что для тебя есть весточка от Крысиного Хвоста,- пробурчал Свейн,- мне нипочём не пожелал открыться. Я подумал…
- Подумал он,- перебил заместителя Викки,- давай, малец, выкладывай свою весточку. Шкуру спущу с тебя и твоего хозяина, если разбудили меня из-за пустяка! Дылда склонился к посыльному.
«Выгода - говоришь. Ценный меч — говоришь»,- бормотал начальник, слушая слова посыльного, горячим ручейком льющимся в его ухо.
Предвкушение поживы прогнало сон. Стражник принялся торопливо обуваться. «Звезда севера»,- бурчал под нос Дылда, наматывая на ноги портянки,- «Дыра севера» - самое подходящее имечко для грязной норы Крысиного Хвоста, вернее «Дыры севера», и все расположены между ляжек его шлюх, но надо отдать должное, тощий крыс чует поживу за версту. За это его и люблю».
- Подыми отдыхающую смену, пойдут со мной,- приказал начальник своему заместителю и сплюнул на пол,- ты остаёшься за старшего. В карауле не спать! Поймаю, шкуру спущу!
В длинной зале дымно и душно. Коптят масляные лампы. За сдвинутыми столами пьют мировую. По одну сторону сидят Буи Безносый с новым приятелем, по другую Юртвард. Между ними корабельщики - вся развесёлая компания. Пиво льётся рекой. Крысиный Хвост расщедрился и поит корабельщиков в счёт будущей добычи. Все перезнакомились и ни раз выпили за здоровье друг друга. Лысый мастер меча назвался Балдом, его молодой спутник Альвом.
На своей половине стола одинокий Юртвард заливает обиду пивом. Калека пытается вызвать в себе зависть к старшему брату, прямиком отлетевшему вместе с выпущенными из брюха кишками в высокую залу Одина. Получается не очень. Ничего, кроме радости, что сам остался живой, в голове нет. К этой радости примешивается суетная мысль, что теперь он Юртвард - единственный наследник своего отца, и ему не надо искать удачи в дальних землях.
Альв утащил чернявую девку, упившуюся до бесчувствия пивом, в чулан и вернулся. Владелец меча не пронёс мимо рта ни одного бокала, что щедрой рукой подливал ему Безносый хёвдинг, но крепко держится на ногах и твердит своё: «Мне надо во Франкию». Мёдом ему там намазано, что ли? Буи злился на мастера меча, но не потерял надежды уговорить упрямца отправиться на восток.
Хёвдинг несколько раз ловил на себе настороженный взгляд Альва. «Подозрительный тип этот Альв! Себе на уме. Делает вид, что пьёт, а стакан остаётся полным. Не доверяю я непьющим, но хорошо, что он девку отсюда утащил. Одной причиной для ссор меньше,- думает Безносый,- лишиться ещё одного-двух матросов мне ни к чему!»
Во дворе воет собака. Ветер с гавани принёс запах моря и нечистот. Тело Гейре из Оргестра успело остыть. Белёсая луна равнодушно смотрит на голого, мёртвого человека. В грязной лохани отмокает его окровавленная одежда. Не пропадать же добру.
В норе Крысиного Хвоста тепло. Трещит пламя в масляных лампах. Чёрные тени лениво шевелятся на грязных стенах. Забулдыги расползлись по лавкам, ведут ленивые разговоры, многие спят. Лишь Юртвард мается от боли в увечной руке, да Безносый Буи и лысый убийца, под неприязненным взглядом тощего Альва, продолжают накачиваться пивом.
Тишина и спокойствие.
Дылда взял с собой четверых парней - скорее для представительства, чем для насилия. Лучшее оружие власти — страх обывателя перед законом. Наш закон - конунг Олаф. Правитель сумел внушить к себе почтение. Прозвище Груда Развалин заслужить надо! Даже спесивые датчане, получив по мозгам шведской секирой, с нами считаются.
Груда Развалин навёл порядок. Викинг в местных водах стал опасным предприятием. Многие парни закончили жизнь на виселице или сменили род занятий. Буи Безносый подался в торговцы. Дылда, бывший соратник Безносого, предпочёл встать на стражу закона. Тот же грабёж, только от имени вождя. Плата за службу - нищим больше подают, но если ты парень с мозгами, будешь с приварком! Дылда себя дураком не считает — быстро заделался начальником над городскими бездельниками, что по очереди сторожат ворота. В ближнюю дружину конунга его не взяли — рожей не вышел, но может оно и к лучшему.
Викки однажды имел счастье собственными глазами лицезреть прославленного вождя. Стоял так близко, что пожелай - смог бы дотронуться до его плаща кончиками пальцев. По пути с тинга во дворец конунг Олаф остановился, спустил штаны и помочился на стену! Дылда пользуется любой возможностью показать подчиненным памятное место и через него каждый раз ощущает собственную причастность к власти.
Мостовой в этой части города никогда не было. Жирная грязь громко чавкает под ногами. Стражники не выспались, нервно зевают и матерятся. Начальник выглядит уверенным. «Задержать распоясавшегося чужеземца, как два пальца..,- считает Дылда»,- четырёх парней хватит. Да и Безносый пособит, если что. Старому пройдохе ссориться с властью не резон!»
- Командир, куда мы на ночь глядя,- ноет готландец Маст по прозвищу Крошка,- я уже забыл, когда высыпался.
- Заткнись!- обрывает его Дылда. Командир хмурится. Дюжий готландец ему не нравится — вечно всем недоволен.
Вот и крысиная нора. Во дворе голый труп с кишками наружу. От неожиданности Крошка Маст выронил оружие. «Тише, трусливая овца,- шипит Викки,- засунь копьё себе между булок, если в руках удержать не можешь!» Маст сердито сопит, командир к нему несправедлив, чего орать, подумаешь — уронил копьё.
- К дверям. Смотреть в оба! Маст, не спать, идёшь первый,- командует Викки.
- До смерти попрекать меня будешь? А как что, сразу Маст! Посмотрим, кто из нас мужчина, а кто баран при должности,- обиделся Крошка, толкнул дверь и шагнул через порог.
Темное, длинное помещение. Сдвинутые вместе столы, свет масляной лампы теряется в закопчённых сводах, вдоль стен широкие скамьи. Едко пахнет застарелым мужским потом и кислым пивом.
Навстречу Крысиный Хвост: «Чем обязан, господа?», а сам подбородком показывает в сторону убийцы.
Командир опытным взглядом оценил обстановку.
Подозреваемый - мужчина лет сорока-сорока пяти, лысый с длинным носом и неопрятной бородой сидит лицом ко входу. Рядом — хёвдинг Буи Безносый. Пьют пиво. Оба уже изрядно нагрузились, но продолжают пьянствовать. Тут же крутится молодой и тощий. Оружия не видно, но это не значит, что его нет. С другой стороны стола притулился крупный малый с рукой, перевязанной чёрной от крови тряпкой. «Вот и потерпевший,- догадался Викки,- искать не придётся!» Люди Безносого вольготно расположились по скамьям: двое бросают кости, пытая удачу, остальные спят.
Дылда показал глазами на подозреваемого. Ребята всё поняли. Матс зашёл со спины, двое встали по бокам, один остался у входа. «Лучше сразу взять быка за рога и нагнать страху!»- решил командир, выбрал дистанцию, чтобы из-за стола его было мечом не достать.
- Встать! Кто таков?- заорал Дылда, затопал ногами, потянул меч из ножен. Незнакомец поднял от кружки удивлённое лицо.
- А, ты кто такой, что задаёшь дурацкие вопросы?- спросил он.
- По-твоему я дурак, если мои вопросы дурацкие?- рассвирепел Дылда,- тебе приказали «встать», значит вставай!
Пьяница не показался Матсу опасным. Желая отличиться, готландец ухватил незнакомца за шиворот и попытался поднять.
Лучше ему было этого не делать. Лысый, не вставая с лавки и даже не поворачивая головы, нанёс стремительный удар кулаком, как рычагом катапульты, снизу вверх и назад, костяшками в переносицу. Голова ретивого служаки дёрнулась, руки разжались, сам он отлетел в сторону. Из свёрнутого на сторону носа хлынула кровь.
Преступник толкнул козлы. Тяжёлая столешница опрокинулась в ноги стражникам, посуда покатилась по полу, треснул и разлетелся на части глиняный кувшин, пиво разлилось липкой лужей. В руках лысого сверкнул меч.
Стража отпрянула, прикрылась щитами, выставила копья.
«Сейчас начнётся...»,- успел подумать Эльфус, выломал ножку стола и приготовился к драке.
- Стоп, стоп! Успокойтесь! Спрячьте оружие!- вмешался в дело Безносый Буи,- Дылда, на каком основании ты хочешь задержать моего человека? Викки сморщился, словно клопа проглотил. Прошли те годы, когда Безносый мог его шпынять по пустякам и звать «Дылдой».
- На основании подозрения на убийство и членовредительство,- ответил командир стражников,- теперь вина преступника усугубилась сопротивлением представителям власти.
- Откуда ему было знать, что вы представители власти? Ты назвал себя или на роже руны начертал?- задал резонный вопрос Безносый.
- Это люди нашего конунга,- пояснил он иноземцу.
Драчун убрал руку от меча.
- Так бы сразу и сказали,- проворчал он,- а то за шиворот хватать…
На шум подтянулись матросы безносого хёвдинга. В руках оружие. Вид задиристый и решительный, какой бывает в воинственной стадии опьянения. На каждого стражника - два человека Безносого Буи.
Дылда смутился. Меч у иноземца хорош, но всё пошло не так, как Викки рассчитывал. «Всем известна «любовь» между городской стражей и матросами. Люди Буи на стороне убийцы. Если прольётся кровь, с меня спросят. Неприятности никому не нужны,- подумал Викки,- придётся немного придержать коней и действовать по закону».
Командир дал знак своим людям, чтобы они убрали оружие. Стражники охотно выполнили приказ. Кому охота получить дыру в брюхе, как у трупа во дворе!
- Хорошо, допустим я погорячился. Но я обязан его допросить. Факт убийства ты не станешь отрицать?- умерил напор Дылда,- тело я сам видел.
- Никакого убийства не было,- ответил за своего человека Безносый,- был честный поединок. Гейре сам напросился. Спроси у кого хочешь, хоть у его брата. Хёвдинг кивнул в сторону Юртварда.
Дылда вопросительно уставился на молодого человека с увечной рукой, мол, чего скажешь представителю власти?
- Так и было,- неохотно выдавил из себя тот.
- Руку тебе тоже он?
- Он,- подтвердил Юртвард.
- Мой человек не стал убивать Юртварда, хоть мог это сделать,- пояснил Безносый.
Дылда нахмурился. Пришлось признавать, что состава преступления нет, но чем дольше смотрел на меч, что висел на поясе лысого, тем сильнее хотел его заполучить. Начальник стражи судорожно искал любой предлог, чтобы задержать незнакомца. В голову ничего путного не шло.
Эльфус уже думал, что беда миновала, когда хозяин открыл рот:
- Почему ты всё время называешь меня своим человеком?- спросил Его Светлость Безносого Буи. Бывший оруженосец изо всех сил наступил на ногу хозяину. Поздно. Приунывший было командир норманнов оживился:
- Этот человек утверждает, что не нанимался к тебе гребцом. Он не торговец, не охотник и не рыбак. Может он вор или разбойник? Что этот человек делает в Бирке? Личность крайне подозрительная! Его надо задержать для выяснения. Что ты на это скажешь?- уставился Дылда на безносого хёвдинга. Балдуин понял, что ляпнул лишнее и замолчал.
- После драки он несколько не в себе,- попытался оправдаться Буи,- и выпили мы не мало!
Вмешался Крысиный Хвост:
- Я весь вечер был здесь и не слышал о сделке!
- Мы оба нанялись к господину Буи,- попытался спасти ситуацию Эльфус,- я тому свидетель! А ты много раз выходил за пивом и не мог всего видеть,- обвинил хозяина забегаловки дерзкий юноша. Крысиный Хвост гневно дёрнул головой: «Чтоб ты рыбной костью подавился, наглый мальчишка!»
- Кто ещё может подтвердить слова этого человека?- спросил Дылда, обводя недобрым взором людей Безносого Буи. Корабельщики отмалчивались и прятали глаза. С властью никому связываться не хотелось. Пауза затянулась.
- Юртвард подтвердит,- вмешался хёвдинг и тяжёлым взглядом уставился на своего бывшего гребца, словно сталь к горлу приставил. У Эльфуса душа ушла в пятки.
- Так и было,- с трудом выдавил из себя калека после некоторого колебания.
- Всё же я не могу отпустить твоего человека,- продолжал упорствовать Викки,- он сломал нос моему парню, нарушил общественный порядок в заведении, причинил материальный ущерб его хозяину. Дело слишком сложное, чтобы я сам его решил. Твой человек переночует у меня в тёмной, а завтра я его отправлю на суд в Дроттинхольм. Пусть во дворце конунга с ним разбираются!
- Не надо во дворец,- тихо сказал своему бывшему помощнику Безносый Буи,- давай между собой вопрос порешаем… Хозяин, у тебя есть что-нибудь лучше этого дрянного пива? Я плачу!
Поставили столы. Сели друг против друга. Крысиный Хвост притащил кувшин вина, такого же дерьмового, как было его пиво.
- Послушай, Дылда,- сказал Буи Безносый своему прежнему приятелю и подчинённому,- моих людей больше. Меня в Бирке ничего не держит. Я давно собираюсь уйти в империю ромеев. Давай разойдёмся миром. Ты нас не трогаешь, мы тебя.
- Безносый, ты забыл, кто я теперь. Тебе не выйти из гавани без моего разрешения,- упёрся Викки,- подчинись, у тебя нет выбора.
- Ой ли,- усмехнулся старый хёвдинг,- выбор у сильного всегда есть. Выбирай: сдохнешь ты и твой сброд сейчас под нашими ножами, или возьмёте денег и пойдёте досматривать сны.
От слов Безносого в желудке Викки стало холодно. «Тебе, Буи Безносый, не прощу унижения. Ты у меня станешь не только безносым, но и безголовым,- решил страж закона,- мне бы только выбраться отсюда...»
- Деньги,- сделал выбор Дылда и запил позор стаканом кислого вина.
- Я всегда знал, что ты умный парень!- хлопнул по плечу бывшего помощника Безносый Буи.
- У меня нечем расплатиться с твоим человеком,- признался Балдуин новому приятелю.
- Не может считать себя нищим человек, владеющий молоденькой рабыней и шикарным мечом,- сказал хёвдинг.
- Меч не отдам!- насупился граф.
- И не надо,- рассмеялся Безносый Буи,- девки будет достаточно.
Весеннее солнце припекает лысую голову и спину, от реки несёт холодом. Мимо мелькают заросшие лесом берега. Под ногами толстые брёвна в два слоя, брыкаются, как норовистый конь. Чтобы не свалиться в воду, он стоит раскорячившись на носу плота и держит в руках длинное весло. Серединой весло вставлено в глубокую зарубку поперечного бревна. Когда водяной вал подбрасывает плот, слышит за спиной испуганный женский голос. Женщина пронзительно и тонко визжит. Звук мешает. Ему хочется крикнуть: «Да заткнись ты уже!», но надо смотреть на воду и управлять плотом.
Впереди шум. Берега выросли, закрыли солнце. Чёрные от водяной пыли неровные камни нависли над головой. Река вспенилась, загрохотала, понесла, как обезумевший конь, быстрее и быстрее. Женщина, наконец, замолчала - кричать страшно.
Поперёк реки в несколько рядов встали угрюмые утёсы словно тролли с мокрыми каменными спинами, вздымают валы, плюются белой пеной. Гребок влево, ещё влево. Весло бьётся в руках, как живое.
Плот слушается, уходит в проход, лососем простреливает валы, стремительно несётся по реке, как по лестнице из белой пены. Мимо мелькают берега. Ещё несколько гребков.
Он уже думает, что справился. Внезапно огромный камень хищным чудовищем выныривает из-под воды, скалит зубы. Громко, так что заглушает грохот реки, кричит Эльфус.
Весло воткнулось в препятствие, как копьё в крепостную стену, бьёт в грудь. Балдуин взлетает в воздух, руки выпускают толстую рукоятку. Плот цепляет скулой, кренится. Время словно замедляется — медленнее, ещё медленнее!
«Не потерять меч»,- успевает подумать он. Падая в кипящую от стремительного движения реку, видит переворачивающийся плот, растянутый в крике рот оруженосца, безумные глаза Памы.
Вода сомкнулась над головой, обожгла тело, залилась в уши, приглушила звуки, потянула на дно. Балдуин открыл глаза. Вокруг прозрачная бело-пенная круговерть из пузырьков воздуха, свивается тугими жгутами, толкается. Мимо промелькнуло тело маленькой дикарки с лицом, искажённым гримасой ужаса.
Течением вынесло на край воронки. Жадина-водоворот не выпустил, схватил за одежду, повлёк к каменному чудовищу, о которое споткнулся их плот. За камнем - вода крутит, разбивается на тысячи струй, вбирает в себя воздух, кипит, как в ведьмином котле. Балдуин проваливается в пене, судорожно ищет и не находит опору, чтобы оттолкнуться, вернуться к свету, воздуху, жизни. Тяжёлый меч тащит на дно к утонувшей женщине.
Нет, она ещё жива, тянет к графу руки, в глазах отчаяние, струйка воздуха серебрится на краю губ, волосы чёрными лентами колышутся вокруг лица, вплетаются в водяные струи.
Лёгкие умоляют о глотке воздуха. Меч тянет на дно. Женщина рядом. Её рука в его руках. «Бросить меч и спасти дикарку»,- думает Балдуин, но сознание подсказывает: «Опора!». Он отталкивает от себя руку. Видит ужас в округлившихся глазах.
Женщина тонет. Маленькое, бледное лицо медленно исчезает в глубине, растворяется, становится невидимым.
Оттолкнувшись от женской руки, он рвётся к свету, воздуху, жизни. Драгоценное оружие на поясе.
Живая, серебристая поверхность над головой разрывается. Рот жадно хватает струю живительного воздуха.
В ушах шум моря. Встревоженный голос его оруженосца: «Хозяин, проснись. Вы опять кричали!»
Низкое серое небо, плеск волны, визгливый плач чаек, свист ветра в снастях. Балдуин лежит у борта корабля Безносого Буи, идущего под парусом в таинственную Градарику.
«К чему этот сон?- гадает граф,- предательница память, зачем показываешь ложные видения? В действительности я тогда спас её». Молчит память. На душе смутно и муторно.
Балдуин встаёт, переступая через тела и головы спящей команды, идёт на корму к бадейке с пресной водой, жадно пьёт. Холодные капли падают на грудь. Ветер уносит сон. «Ты её погубил, оставив в борделе!»,- приходит беспощадный ответ. Граф мычит, как от зубной боли, мотает головой. «Напрасно терзаешься, - у поганых нет души,- пытается подсказать графу отмазку Христос,- ты не просил её следовать за вами». «Не просил,- соглашается граф,- но без неё мы бы погибли в горах. Есть у неё душа, или нет, я поступил подло!»
- 7 -
Холодны воды Восточного моря. Короткие волны ярятся, злобно бьют в борт корабля Безносого Буи. Ветер в ветхих одеждах из снега с горы Кебнекайсе запутался в большом прямоугольном парусе, дёргает толстые канаты из суровой пеньки, раздувает шерстяное полотнище, сечёт красные лица людей, рвёт сукно их плащей. Корабль напрягается мачтой, срубленной из прямослойной северной ели, подминает грудью бегучие водяные валы.
Коню морскому нравится ловить в парус ветер, бороться с беспокойными волнами, смотреть в море глазами своего кормщика. Печален ныне кормщик. Глубокая морщина легла меж бровями отпечатком трудных мыслей. Не внезапный шквал тревожит Буи Безносого, а скорая встреча с хозяином Альдейгьюборга Вермундом. Цепным псом сидит родич малолетнего конунга Ингвара на пути в ромейскую империю. Обложили крепкой данью потомки Рюрика всю восточную торговлю. Вермунд помимо законной платы повадился вымогать с кормщиков дорогие подарки. С жадностью Альдейгейского ярла сравнится только его тщеславие. Люди рассказывают, что скальд Браги Змеиный Язык, изгнанный за колдовство и злобный нрав из Норвегии, лестью протоптал тропинку к сердцу заносчивого ярла. От браги слов потерял голову ярл Вермунд. Торопится выполнить любую прихоть нового любимца. Пришёл Змеиный Язык в Альдейгьюборг голодранцем, сейчас же одет в лучшие одежды, ест с серебра золотой ложкой. Придётся и ему кланяться. «Хорошо живётся людям, испившим из источника Одина. Дают ярлы и конунги им подле себя место, поят пивом, кормят лучшими яствами. Любят поэтов боги и девы. Вот если бы я был скальдом,- принялся мечтать Безносый,- сколько денег сэкономил!»
Граф Балдуин, которого свеоны Безносого прозвали норвежцем или Лысым Балдом, с неодобрением поглядывает в сторону своего бывшего оруженосца. Вокруг Эльфуса собралась значительная часть команды. Даже плеск волн и злобные завывания ветра не могут заглушить взрывы хохота от беззаботной компании. Бывший слуга и его хозяин разлучены волей хёвдинга Буи. Эльфус, как слабосильный, отряжён за последнее весло в левом ряду гребцов. Похоже, малец тем обстоятельством нисколько не огорчён. Как беззаботная птичка щебечет в кругу новых приятелей. Графу же оказана сомнительная честь в бою стоять на носу ладьи Безносого Буи и держать его знамя. Графу не по душе качающиеся доски корабля как место для битвы. Он бы предпочёл чистое поле, но кто спрашивает воина где ему умереть? Единственное, что утешает Балдуина в его нынешнем положении, возможность собственной задницей чувствовать доски ящика, в котором вместе с другим оружием заперт его меч. Граф большую часть суток сидит на ящике, ест на ящике, спит на ящике.
Команда Эльфуса полюбила за весёлые истории, что, как молодая брага, распирают сына Тощего менестреля. Вкусы людей в грязных забегаловках, где юноша вырос, мало отличаются от вкусов мореходов с севера. Везде любят посолонее. Соли Эльфус не жалеет. «Ну ты даёшь,- говорят ему корабельщики,- ещё раз расскажи историю про бродягу и жадную хозяйку!» Эльфус рассказывает, каждый раз расцвечивая повествование новыми подробностями. Гребцы хохочут, широко раскрывая бородатые пасти, хлопают ободряюще рассказчика по спине. Успех кружит голову. «Жить можно. Ветер попутный. Идём под парусом. Веслом махать не надо. От качки мутить перестало. Вот только жратва тут: сушёная рыба да сухари, зато каждый день! С ребятами поладил, парни неплохие, только Безносый хёвдинг на меня смотрит волком. Чем я ему не угодил?»- думает легкомысленный юноша.
Бывает, Эльфус вспоминает Кейю, батюшку Харда, победу в состязании со скальдом из Исландии, свою недолгую славу. Юноша хотел бы повторить успех, но слова и рифмы не идут в голову. Ум чаще занят мечтами о жратве, нежели брагой Одина. Бедняга поэт никак не может наесться с той проклятой ночи как сбежал из Хельге.
К вечеру небо очистилось. Заходящее солнце зажгло длинную полоску облаков на горизонте. Безносый пригласил норвежца в палатку, разбитую на корме своего судна, выпить браги. Проходя мимо Эльфуса, граф вопросительно посмотрел на юношу - как дела? Оруженосец пожал плечами, мол, какие наши дела? Сам видишь, Ваша Светлость: сидим, ждём Ваших указаний. Балдуин понимающе кивнул и полез под пахнущий мокрой шерстью полог.
- Давай выпьем,- предложил морской хёвдинг и протянул своему новому знаменосцу полный кубок браги.
- Давай,- вздохнул граф.
Второй вечер Безносый Буи выбирает его, чтобы излить душу и накачаться вонючим пойлом.
Балдуин проснулся. За досками борта плещется море. Неудобная железная штуковина воткнулась в бок. «Ключ,- вспомнил граф,- Буи вчера доверил мне ключ от оружейного ящика». Отныне обязанность Балдуина вооружать гребцов, командовать на носу и погибнуть первым во имя Одина и Безносого Буи. Балдуин поёжился — благодарю покорно.
Плащ за ночь отсырел. Чёртов старик не оставил ночевать в своей палатке. Граф поднялся, переступил через тело гребца, притулившегося во сне к его ящику, и пустил с борта жёлтую струю.
Солнце торопливо вынырнуло из-за горизонта, щедро плеснуло на море и небо золотом. За ночь полоска облаков придвинулась, поднялась над водой и оборотилась унылым, низким берегом.
Вчерашний шквал принёс хорошую погоду. Попутный ветер надувал парус, плевался холодными брызгами. Судно шло ровно, как конь-иноходец. К полудню берег ещё больше приблизился, обрел твёрдые очертания, и корабль Буи Безносого оказался в устье широкой реки. Балдуин вздохнул с облегчением. Выматывающая кишки пляска по волнам закончилась.
Они увидели лодки вблизи берега. Опасаясь нападения лихих людей, Буи приказал раздать оружие, но никто не осмелился напасть на их большой и хорошо оснащённый корабль.
Вошли в реку. Ветер стих. Пришлось сесть за вёсла. После недели безделья размяться было приятно. Скоро увидели удобную стоянку, два больших корабля, стоящих борт о борт, костры и палатки. Буи сказал, что это земляки из Бирки и приказал грести к берегу.
Утром важный красномордый человек с большим брюхом привёл ватагу оборванцев. После недолгих переговоров предводитель и корабельщики хлопнули по рукам. С берега подали канаты. Красномордый махнул рукой. Люди налегли, канаты натянулись, корабли пришли в движение.
Новую каменную крепость русы отстроили на берегу высокого мыса, после того как старая погибла в огне. Корабли из Бирки вошли в русло небольшой реки, впадающей в Ладогу, и встали у причалов. Ночевали в шатрах на берегу.
«Рана моя дырою зияет.
Место сына пусто стало.
Скорбь тяжела -
С места не сдвинуть.
В укроме души
Пусть горе погибнет.
Брагой Одина раны омою
Местью утешу
Сердце больное»,- выводил пронзительным голосом Браги Змеиный Язык, подыгрывая себе на ландгарпе.
Посадник Альдейгьюборга Вермунд по прозвищу Суровый слушал скорбную песню, что сочинил исландский скальд на смерть его сына Кари, и глотал пьяные слёзы. Ранней весной ушёл Кари Лосось в викингский поход и сгинул в холодных водах Варяжского моря. Злые эсты погубили сына. Остался пустым семейный курган за Змеиным валом. Некуда прийти поплакать отцу-матери, возложить загробные дары. Не может отмстить Вермунд заносчивым врагам. Ярл принуждён отправить воинов в Новый город. Повелел самоуправный воевода-регент малолетнего конунга Ингвара сына Рюрика, собрать рати. Готовит поход на Киев. Жаден воевода Олег. Хочет взять весь путь на восток в свои руки.
Вермунд украдкой смахнул с глаз слезу, уставился тяжёлым взором на «дорогих гостей». В три горла едят и пьют корабельщики за столами щедрого ярла. Криво усмехнулся Вермунд: «Дай им волю, сожрут с потрохами! Псы ненасытные, посмотрим, что принесли Вы хозяину Адельгьюборга?»
- Какой дар, гости дорогие, приготовили вы в помин моего сына Кари?- спросил Вермунд громким голосом и выжидательно замолчал.
Переглянулись кормщики между собой. Условились дать посаднику по пять куньих мехов, чтобы не возбуждать зависть пред друг другом.
Пока другие уписывали угощение, Эльфус захлёбывался слюной у порога рядом с двумя такими же бедолагами и ждал сигнала, чтобы лучшим образом преподнести дар от своих хозяев местному ярлу. Буи наказал Эльфусу не лезть со своими шкурами первым. Причина странной просьбы стала понятна, когда Эльфус увидел ближе дар Безносого ярлу Адельгьюборга. Одна куница была безнадёжно испорчена небрежной перевозкой и хранением. Эльфус спрятал гнильё между хорошими шкурками и думал, что у него достанет ловкости выложить мех так, чтобы никто не заметил, кто подсунул негодный товар.
Буи посчитал, что его парень справился с задачей, ловко впихнув порченый мех меж хороших, но ехидная ухмылка проклятого скальда показала, что обман не укрылся от его глаз. Верно говорят люди, что Браги Змеиный Язык колдун. Умудрился уцелеть исландский выродок в огне, которым сжёг Эйрик Кровавая Секира своего братца Ренгвальда, что ему плутовство грязного мальчишки?
Насупил брови посадник Альдейгьюборга. Пятнадцать куниц - жалкий дар. Сколько мехов надо, чтобы снарядить корабль? Кровь сына не скоро будет отмщена. Скрыл недовольство за кривою ухмылкой, кивнул своему скальду, пусть пристыдит жадных гостей.
Только на миг задумался Змеиный Язык, сказал такую вису:
«Песню вождю
Быстро сложил.
Но о скупцах
Петь не хочу.
Вольно пою
Славу вождю,
Где надо лгать -
Я молчалив».
Задвигались, зашумели гости. Неправдою обидел их скальд-насмешник, пропев поносную песню. Дар их весьма велик и ценен. Не жалких белок дали они ярлу, а превосходных тёмных куниц из Лапландии. Соскочил с места морской хёвдинг Атли Сухопарый из Бирки.
- Негодные слова сказал твой скальд,- обратился хёвдинг к Вермунду Альдейгскому,- мы поклонились памяти твоего сына превосходным товаром. Зачем ты позволяешь безродному бродяжке из Исландии бесчестить нас в твоём доме, ярл?
Смолчал Вермунд, а быть может, не нашёл слов, чтобы поставить Атли на место.
На «бродяжку из Исландии» обиделся скальд.
- Купец, ты говоришь, что мои слова ложь,- прошипел Браги Змеиный Язык,- что неправедно обвинил Вас в скупости и лукавстве. Так смотри же.
Змеиный Язык выхватил из кучи драгоценного меха порченую шкуру, швырнул в лицо гостя:
- Это ты называешь превосходным товаром?
Неловкая тишина повисла в большом доме посадника.
- Чей это мех?- зловеще проскрежетал голос Вермунда Сурового. В ответ молчание.
- Я ещё раз спрашиваю, чей мех?- повысил голос хозяин Альдейгьюборга.
Браги Змеиный язык указал пальцем на чернявого малого, напрасно старающегося спрятаться за спинами других дарителей.
- Вот этот мошенник дал испорченный мех!- обличил Браги.
Краской налилось лицо Безносого Буи, будто брюхо обожравшегося кровью клопа. Жадный купчина вскочил с места, подбежал к Эльфусу, схватил за шкирку, встряхнул так, что у несчастного зубы лязгнули. «Молчи. Я всё улажу!»- прошипел уголком губ, чтобы посторонние не услышали.
На всякий случай Эльфус сделал виноватое лицо.
«Моя вина, высокородный ярл,- поклонился Вермунду Безносый Буи, не выпуская из рук воротник несчастного поэта,- не досмотрел. Поручил этому человеку выбрать лучший товар. По глупости, по злому умыслу ли совершил он ошибку - подложил порченый мех. На корабле я с него самого шкуру спущу и отдам на выделку. Будет ему урок!»
Вытаращил глаза на Безносого юноша. «Я только выполнял твою волю»,- хотел оправдаться Эльфус. «Молчи, негодяй,- заорал безносый хёвдинг,- сейчас же беги на корабль, выбери лучшую шкуру из запасов и немедля неси нашему хозяину!»
Глотая слёзы от неправедной обиды, Эльфус приготовился выполнить приказание, но ярл Альдейгьюборга рассудил иначе. «Твой человек не меня обманул, он оскорбил память моего сына. Ты думаешь, я могу такое простить? Безносый, моя честь дороже твоей шкуры». Ярл замолчал, взъерошил бороду, раздумывая, как проучить жадных купцов, чтобы впредь, ни у одного не возникло желание лукавить.
«Все знают твою цену как человека честного и правдивого, Безносый Буи, я тебе поверю,- сказал ярл Вермунд и усмехнулся,- но твой гребец должен ответить головой за оскорбление памяти моего сына, или, быть может, найдёт причину для собственного оправдания?» Хозяин Альдейгьюборга пристально посмотрел на морского хёвдинга. Побледнел Буи Безносый, прошептал Эльфусу едва слышно:
«Возьми вину на себя, если меня схватят, нам всем пропасть!» И заорал громко, играя на публику: «Кланяйся! Умоляй о прощении нашего великодушного хозяина, позор своих родителей!» Морской хёвдинг толкнул в шею поэта так, что тот едва устоял на ногах.
Эльфус послушно поклонился, с сокрушённым видом пожал плечами: «Простите дурака, высокородный господин!»
«В поруб, негодяя!»- приказал хозяин Альдейгьюборга. Двое дюжих молодцов из дружины Вермунда подхватили жулика под белы рученьки и поволокли в холодную.
Только сейчас в оборванце, не способном вызвать ничего, кроме омерзения, узнал Браги скальда, которому проиграл состязание в Норвегии.
Сидя верхом на оружейном ящике, как на коне, Его Светлость граф Балдуин вдумчиво жевал чёрствую краюху хлеба. В руках воин держал свой прославленный меч и длинную полосу хорошо выделанной кожи. Его Светлость собирался соединить эти вещи в одну, и сейчас размышлял, как это лучше сделать. «Не вовремя Безносый забрал Эльфуса в усадьбу местного ярла. Мой оруженосец парень башковитый, сообразил бы, как лучше обернуть рукоять кожей. В нашем нынешнем положении опасно привлекать внимание к сияющему золотом и драгоценными камнями мечу. Скромнее надо быть. Да и рукоять, отделанная кожей, практичней золотой!»- думал Балдуин.
Солнце садилось. Пахло водой и древесной щепой. Вдоль причалов бродили тощие собаки. В крепости на мысу перекликалась стража. Меж палаток корабельщиков горели костры. Сизый дым сплетался с дымом очагов многочисленных домишек, вольно разбежавшихся по обоим берегам реки. Пастухи с коровами возвращались с луга. Хлопали бичи. Хозяйки в светлых одеждах, щедро вызолоченых заходящим солнцем, ждали круторогих кормилиц у ворот.
Балдуин вздохнул. Краюха в желудке исчезла слишком быстро. Граф длинно сплюнул в воду сладкой от хлеба слюной, запил скудный ужин родниковой водой, позавидовал: «А кто-то сейчас сидит за столом у щедрого ярла!».
«Сам рукоять оберну, заодно вечер скоротаю,- решил Его Светлость,- если не получится, мальчишка исправит». Помянув недобрым словом Безносого Буи и своего оруженосца, Балдуин принялся за работу.
Графу показалось, что с пира в усадьбе посадника Буи Безносый с командой вернулись слишком рано. Балдуин едва успел закончить дело, даже не убрал меч в оружейный ящик. Хёвдинг выглядел встревоженным, велел собирать шатры и немедля готовиться к отплытию.
- Что за спешка? Куда, на ночь глядя? Где мой человек?- удивился граф.
- Потом объясню,- попытался отделаться от своего знаменосца Буи.
- Что значит «потом»? Ты объяснишь сейчас!- неожиданно взъярился Его Светлость и заступил Безносому сходни.
- Отойди! Дай нам пройти. Поверь, так всем будет лучше,- набычился Буи, хватаясь за торчащий за поясом нож крамасакс.
- Клянусь, ни один из вас не взойдёт на борт корабля, пока я не узнаю в чём дело!- обнажил меч Балдуин.
Безносый оценил обстановку. Его гребцы на берегу. Оружие заперто в ящике, ключ от которого на поясе норвежца. Соваться под меч лысого потрошителя - дураков нет. Шум подымать нельзя, из крепости набежит стража, объясняй потом — почему решил улизнуть от гостеприимного хозяина!
- Альва задержал Вермунд,- попытался свалить вину на ярла Альдейгьюборга Буи.
- Зачем местному ярлу мой человек,- удивился Балдуин,- ты что-то скрываешь? Рассказывай, что произошло на пиру?
- Твой человек подсунул Вермунду негодную шкуру. Ярл рассвирепел и велел его схватить…
- Зачем Альву менять хороший мех на плохой? Он что, украсть его хотел?- спросил Балдуин.
- Я велел заменить мех,- вынужден был сознаться хёвдинг.
- Так почему Альв отвечает за твой проступок?- рассердился граф. Безносый насупился, выдавил из себя:
- Когда мы уйдём, твой человек сможет сознаться. Пусть валит всё на меня. Вермунд его помилует.
- Нет. Не годится команде бросать своего в беде. Завтра я пойду к местному ярлу и попробую выкупить жизнь Альва. Или мы уйдём вместе, или все останемся здесь,- заявил Балдуин.
Его Светлость с сожалением посмотрел на свой меч, с которым видимо всё же придётся расстаться. Люди Безносого согласно зашумели: «Правильно говорит знаменосец! Негоже бросать члена команды в беде».
«Не место творцу в застенке! Я должен спасти несчастного собрата»,- решил Змеиный Язык. Подлая мыслишка, что со смертью норвежского скальда исчезнет превосходящий талантом конкурент, была задушена в зародыше. От осознания собственного благородства, слёзы выступили на глазах исландца. Браги набросил на плечи плащ, изнутри сплошь подбитый дорогой северной белкой, и направился к своему другу самовластному ярлу Альдейгьюборга.
Смешливую девицу с удивительно белой кожей и крутою, как корабельный нос, грудью, посадник приметил среди служанок дочери. Вермунд велел ключнику Якуну прислать хохотушку в свои покои помыть хозяину ноги.
Явившаяся в господские покои девушка выглядела несколько смущённой, но поначалу так всегда бывает. Красавица проворно стянула с хозяина сапоги и только приготовилась опустить его ноги в лохань с горячим взваром из трав, как на пороге объявился скальд Браги. «Как некстати»,- нахмурился правитель.
- Чего тебе?- не очень любезным тоном встретил любимца Вермунд.
- Прости, что тревожу тебя в неурочный час,- сказал Браги, косясь на сидящую у ног хозяина девицу,- думаю, мы поступили несправедливо, заключив человека Безносого под стражу.
- С каких пор тебя, привыкшего говорить с Богами, интересует судьба простого гребца?- спросил ярл и пошевелил короткими пальцами синих от проступивших вен ног.
Служанка заглянула снизу вверх в недовольное мужское лицо, поймала стопу хозяина и осторожно опустила её в зелёную от хвои воду. Вермунд погладил девушку по голове, но обычного удовольствия не почувствовал. Настроение было испорчено.
- Это не простой гребец. Я видел его у Харда Сказителя. Клянусь Творцом Рун, лучшего скальда северная земля не рождала!- в подтверждение своих слов Браги пылко ударил себя в грудь кулаком.
- Он лучше тебя?- удивился Вермунд.
- Лучше,- признался Змеиный Язык.
- Не боишься, что тебя я прогоню и возьму на твоё место норвежца?- спросил хозяин Альдейгьюборга с недоброй усмешкой.
- Твоя воля казнить и миловать,- сокрушённо сказал Браги,- не знаю, так ли норвежец искушён в заклинаниях и резке рун, но лучшего сказителя не встречал. Не мог такой человек подсунуть гнилую шкуру, испорченный товар не его вина!
Некоторое время посадник сидел неподвижно, прислушиваясь к ощущениям в натруженных ногах, затем ответил нежданному заступнику за мальчишку-норвежца:
- Думаешь, я не вижу лукавства Безносого? Не в моей власти схватить хёвдинга. Купцы тут же нажалуются в Новый Город. Безносого придётся выпустить. Однако, из-за простого гребца наместник не станет вмешиваться. Корабельщики получат урок. Никому больше не придёт в голову меня дурить, как беспомощного несмышлёныша!
Вермунд поймал за подбородок девицу, стоящую на коленях у его ног, оборотил к себе и спросил, приветливо улыбаясь: «Ты же не считаешь меня беспомощным?» «Нет, мой господин»,- покраснела девушка и потупила голубые глаза.
Хмель и обида туманили голову исландского скальда. Скупердяй Вермунд выставил его из покоев, как ничтожного попрошайку. Неведомо ярлу истинное величие. «Глупец, ради никчёмной шкурки готов ты погубить поэта, одно слово которого может прославить тебя в веках,- думал Браги, скорбя сердцем,- никогда не войти тебе в круг великих вождей, как ни тщись! Твои дети тебя забудут, едва закопав пепел от погребального костра, а саги норвежца останутся. Веками поколения новых людей будут слушать бессмертные песни Альва». Земля колыхалась, словно болотная топь, скамейки бросались под ноги, постель манила: «Приляг!», но скальд решительно отверг соблазн, и прихватив верный ландгарп и корчагу с брагой, направил нетвёрдые стопы на задний двор, где в холодном порубе томился в заключении поцелованный Одином собрат. Стражники узнали в пьянице любимца хозяина. Спорить с колдуном — себе дороже! Им было велено не выпускать заключённого, приказа никого впускать к нему не было. Караульные на всякий случай отобрали у скальда посудину с брагой - нечего в застенке пиры устраивать, порядок нарушать, и втолкнули беспокойного гостя в холодную - скорее протрезвеет. А брага не пропадёт, поможет скоротать длинную ночь в карауле.
Эльфус сидел, скорчившись на охапке гнилой соломы, и больше всего жалел о меховой парке, оставленной на корабле. Из угла с парашей гнусно воняло. «Дурак,- корил себя юноша,- попёрся на пир в одной рубахе. Прав был мой папаша, когда говорил, что человек всегда должен быть готов к превратностям судьбы, потому даже летом ходил в зимних штанах и плаще».
За стеной послышались звуки шагов, неясные голоса, загремело железо засова. В прямоугольнике входной двери, освещённом неверным пламенем факелов, возникли тёмные силуэты мужских фигур. Двое в шлемах, тускло блестевших железом, легонько толкнули третьего в спину. Новый узник растянулся на полу, выронив из рук предмет, который прятал под полой плаща. Жалобно звякнули струны. Дверь с грохотом захлопнулась, стало темно.
- Гнусные ублюдки,- раздались слова бедолаги,- если мой ландгарп пострадал, хозяин головы с них снимет!
«Браги,- узнал хорошо поставленный голос скальда из Исландии Эльфус,- его-то за что?»
- Зачем тебе отдавать за своего человека меч?- уставился честными глазами на Балдуина Безносый Буи.
- Ничего другого у меня нет,- нахмурился граф,- девку пришлось оставить в Бирке твоему приятелю.
- Он не мой приятель. Слава Тору, благодаря взятке, легко отделались,- сказал Буи,- из лап конунга Олафа ты бы вышел без последних штанов, а то и без головы. Не любит Груда Развалин норвежцев!
- Я тебе за то обязан,- выдавил из себя граф.
- Не стоит благодарности,- сказал Буи и попытался сдержать ухмылку,- я тебе ещё раз помогу. За Альва можешь дать Вермунду деньги.
- Где я их возьму?- насупился Балдуин.
- Я дам,- предложил хёвдинг.
- Ты хочешь купить мой меч?- спросил граф.
- Нет. Я знаю, как ты дорожишь своим клинком,- сказал Безносый,- я дам тебе деньги под залог твоего меча. Рассчитаешься, когда разбогатеешь, но в твоих интересах отдать раньше, потому что долг будет расти.
- На сколько расти?- неприятно удивился граф.
- Не обижу, договоримся,- пообещал Буи и всё же не смог сдержать предательскую ухмылку, подло выползшую на губы.
«Эти уроды отобрали моё бухло,- сказал Браги, подымаясь с грязного пола,- ничего, у меня есть кое-что получше, скучать не будем, вот - испей!» Эльфус почувствовал в своих руках фляжку, в которой булькала какая-то жидкость. «Лучше бы жратвы принёс»,- разозлился голодный поэт. Из фляжки пахло чем-то знакомым. «Не отравит же он меня»,- решил юноша и сделал несколько глотков. Холодная жидкость комком прошла по гортани и пищеводу, в ушах зазвенело, язык и губы онемели, слабый свет, едва пробивающийся через зарешеченное окошко под потолком, помертвел, словно луна в небе сдохла, превратилась в синерожего оборотня. «Волшебный напиток жрецов»,- узнал вкус Эльфус.
- Где тут угол почище?- спросил Браги.
- Места здесь немного, садись рядом,- ответил юный поэт и подвинулся. Браги плюхнулся на солому, проворчал:
- Жлобы, могли бы факел оставить. Я что - летучая мышь, парашу в темноте искать?
- Бадья у входа, найдёшь по запаху. Не ошибёшься,- сказал Эльфус.
Глаза исландского скальда привыкли к темноте. Из густой черноты выплыли толстые потолочные балки, крепко врубленные в брёвна стен, угрожающе нависли над головой. Плахи пола под худым седалищем поэта кренились, словно корабль в бурю. Чтобы отогнать дурман Браги помотал головой. Пол остановил свою пляску. Только теперь исландец заметил, что молодой собрат весь трясётся от холода.
- Надень!- великодушно предложил закоченевшему юноше плащ Змеиный Язык. Эльфус не стал спорить.
- Тебя за что?- спросил оруженосец, с удовольствием закутываясь в беличий мех.
- Я по своей воле к тебе пришёл,- ответил Браги,- нас, людей отмеченных Одином, мало. Мы не должны бросать друг друга в беде.
«Чем ты можешь мне помочь в моём положении,- думал печально Эльфус,- тем что ночь просидишь рядом? Утром ты уйдёшь, я останусь в тесном узилище». Однако чувство благодарности переполнило возвышенную душу юного поэта и наполнило глаза слезами. Кажется Браги догадался, а может услышал, как новый друг хлюпает носом.
- Не печалься,- хлопнул юношу по плечу исландец,- знаю, как помочь твоему горю. Ты сложишь драпу, восхваляющую Вермунда. Ярл падок на лесть. Я уж позабочусь, чтобы он принял твой выкуп. Слова скальда дороже золота и серебра! А сейчас давай выпьем.
Весеннее солнце, заглянув в зарешеченную дыру под потолком, застало обоих скальдов беззаботно спящими под одним плащом. Пустая фляжка валялась рядом. Ни слова драпы на выкуп головы написано не было.
Получив серебро от Безносого, граф ощутил себя важным господином. За четыре мелких монеты ключник Якун устроил Балдуину встречу с Вермундом. Хозяин Альдейгьюборга показался графу разумным человеком, однако в просьбе выпустить Эльфуса отказал.
- Прости, я не могу отменить своё решение и взять твои деньги. Люди сочтут, что меня легко купить,- сказал местный ярл.
- За своего человека я заплачу как за двух рабов,- не сдался Балдуин.
- Честь дороже денег,- нахмурился Вермунд,- слово господина — закон для всех, в том числе и для самого господина.
Не успела закрыться дверь за лысым норвежцем, как перед светлым взором хозяина Альдейгьюборга предстал Браги Змеиный Язык. Любимчик ярла имел весьма помятый и непривлекательный вид — в складках дорогого плаща запутались стебли гнилой соломы, будто прославленный скальд ночевал не в господской усадьбе, а в сточной канаве, щёки ввалились, тёмные тени залегли вокруг красных глаз.
- Ярл,- попросил Браги,- отпусти норвежского скальда! «Неужели я дал повод считать себя человеком, чьё слово переменчиво, как ветер. Зачем ломать предо мною дешёвую комедию?»,- опечалился Вермунд.
- Ты становишься надоедливым,- нахмурился ярл. Гнев хозяина не смутил скальда Браги. Сказал он смело:
- Выслушай меня, Вермунд. Славу вождю поют скальды. Серебро песком уйдёт меж пальцев, слова останутся в вечности! Поступи как истинный властитель — отдай голову норвежского скальда за хвалебную песню, что сложит он в твою честь.
Задумался хозяин Альдейгьюборга. Прав Змеиный Язык, кроме того появился предлог…
- Уговорил ты меня, Браги, выслушаю драпу твоего приятеля. Дам норвежцу свободу, если его слова будут меня достойны,- сказал Вермунд,- а сейчас ступай — проспись. Но вначале найди Якуна, передай ему: пусть вернёт лысого, что недавно был здесь.
«Иди, мой друг. Пробей копьём слова щит равнодушия ярла, рассеки секирой поэзии холодное сердце Вермунда!»- такими словами напутствовал скальд Браги молодого собрата. Легко сказать «пробей и рассеки», человеку, который, между прочим, не без твоего участия, провалялся ночь в дурмане, а сейчас едва на ногах от слабости держится. «Неужели я выгляжу так же ужасно как исландец?»- подумал Эльфус и побрызгал на лицо холодной водой из бочки. Боль, что сжимала виски стальным обручем, чуть ослабла.
Юный поэт пытался припомнить, что пригрезилось ему ночью. В голове крутились неясные обрывки видений: ворон с железным клювом, ожидающий его смерти, какие-то скользкие, зубастые гадины, норовящие залезть на грудь поэта и выесть его сердце, Пама и Кейя, грустно взирающие на его мучения. Почему женщины, одна из которых погибла, были вместе? Неужели маленькая дикарка умерла?
Нет, Пама не умерла. Она живёт в большом доме, куда можно собрать всех людей из её стойбища. Её новый муж человек богатый и щедрый. Зовут его красиво - Крысиный Хвост. Таких жён как она у нового мужа много. Он всех их кормит, они стали красивыми - толстыми и гладкими. Вечерами в дом Крысиного Хвоста приходят мужчины. Должно быть это всё родственники, потому что он всем разрешает спать со своими жёнами.
Паме нравится быть с мужчинами. Она часто смеётся и поёт. Мужчины любят весёлых женщин и дарят им подарки. У Памы много подарков: цветные ленточки, четыре медных колечка и даже один маленький кружочек из серебра. Плохо только, что старшая жена Крысиного Хвоста невзлюбила Паму и обрезала её косы. У самой толстухи волосы не стрижены, но это ей мало помогает. Никто из мужчин её не хочет, вот она и бесится. Пусть старая медведица рычит, лишь бы еды было вдоволь. Крысиный Хвост сказал, что скоро выгонит старуху, тогда Пама станет его любимой женой.
Весенняя вода ждать не будет. Отплытие последних кораблей с дружинниками было назначено на завтра. Буи со своими людьми рассчитывал примкнуть к ним. Хозяин Альдейгьюборга устроил пир. Купцы поскребли затылки и решили — не скупясь одарить ярла, но за провоз его людей взять серебром.
Балдуина как знаменосца Безносого Буи посадили на почётное место против Вермунда. Сама хозяйка Альдейгьюборга обнесла их мёдом. Но не пьяной браги ждал граф и не лживых женских улыбок, а освобождения своего оруженосца. Наконец, двое воинов привели Эльфуса и поставили его пред столом ярла. Юноша имел вид растерянный и помятый. Вперёд вышел Браги Змеиный Язык. Ободряюще улыбнулся Эльфусу, мол не тушуйся. Хорошо поставленным голосом, который смог перекрыть чавканье и разговоры десятков людей, провозгласил: «Господа, оставьте Ваши закуски, посмотрите сюда! Пред Вами человек, свершивший проступок перед нашим хозяином. Нам стало известно, что этот человек скальд. Он просит разрешения высокородного хозяина Альдейгьи простить его и даёт за свою вину ценный дар — драпу на выкуп головы!» В зале зашумели. «Тихо!- крикнул Браги и кивнул приятелю — давай.
«Слушай, Вермунд смелый,
Эту брагу Одина!
Пусть молчит дружина,
Внемля пенью скальда!»- начал Эльфус робко. Поэтические слова пришли перед пиром, в самый последний миг, словно кто их в голову вложил сразу готовыми. Юноша даже не смог определить нравится ему новая драпа или нет.
«Долго плыть пришлось мне.
Часто против ветра
Направлял я смело
Бег коня морского,
Берега владыку
Мне хотелось видеть,
И теперь предстал я
Перед ним без страха»,- голос скальда окреп. Чавканье за столами прекратилось.
«Щедрый вождь дружины
Голову оставь мне
С чёрными очами,
Дорогим подарком
Буду я доволен»,- зазвенел струной звонкий голос молодого поэта.
«Не найду того я,
Кто б с Вермундом сравнился.
В Альдейгье часто
Будут слушать песню,
Что сложил тебе я,
О могучий воин!»- закончил драпу Эльфус и смущённо замолчал. Только теперь юный скальд заметил, что ноги его трясутся в коленях, чего не бывало с ним даже в миг смертельной опасности.
- 8 -
Взошёл молодой Ярило на золотом коне на хрустальный холм небесного свода, осмотрел с его высот владения детей своих. Широко и вольно раскинулась земля Даждьбожьих внуков. Отсюда до угор, и до ляхов, и до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литвы и до немцев, от немцев до корелы, и за Дышащим морем, от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до черемисов, от черемисов до мордвы.
Заждались дети животворящей силы весеннего бога, тоскуют их девы и жёны по ласке мужской, скот по лугу зелёному, траве муравленой. Оборотил светлое лицо своё сын Велеса в сердца людские. Любовью и надеждой откликнулись сердца.
Осмотрел светлый Бог леса безбрежные, поля обширные, пашни многочисленные, потом политые, реки серебряноструйные, многоводные, горы высокие, разгорячил сердце. Жаром сердца разорвал погребальные пелена, что в станке из вьюг и метелей пряла старуха Марена долгою зимою. Лопнул снежный саван. Дрогнула Чёрная царица и скрылась в своём навьем царстве.
От зова ярого Бога проснулись медведи в лесных чащах, закричали птицы-лебеди, выгнули длинные шеи, в речной глубине царь-рыба Белуга ударила хвостом и разбила хрустальный лёд.
Снежный саван старухи зимы оборотился живительной влагой, напитал землю. Проснулась мать сыра земля, отдала воду ручьям и болотам. Заговорили ручьи: «Ждите нас, реки!» Вздулись реки, переполнились яростью зимних метелей, порвали каменные удила, которыми всемогущие Боги пытались сдержать их своевольный бег, умчались к окиян-морю, где Алатырь-камень лежит.
Открылся стругам червлёным путь водный от хладного Варяжского моря до моря Руского.
В страхе проснулся император Лев. За тысячи стадий от порога дворца золочёного в городе Константина услышал базилевс автократор шум многоводного Саркела. Собирается алчная русь за светлым серебром, мягкими шелками, тяжёлой парчой, сияющим златом.
Не дождался утра император, велел призвать в свои покои дромологофета Прокопия, ведающего почтой и золотыми печатями, немедля отписать хазарскому кагану Йосефу, чтобы за обещание вечного мира меж двух государей, верующих в Единого Бога, денежные посулы и подарки не пускали хазары русь через Днепровские пороги, крепко держали запертыми ворота в Понт Эвксинский.
Широка княжеская постель, манит пуховыми перинами, шёлковыми поволоками, одеялом из лисьих шкурок, но холодно в ней одинокой женщине. Улетел князь-сокол в далёкую страну, откуда нет исхода. Тешит мил-дружок сердце ретивое воинскими забавами, да пирами беспечными. Пьёт Рюрик за столом внука Бури меда пьяные, а голова у его княгинюшки болит. Оставил сокол в гнезде соколёнка малого. Встрепенулись в лесах жадные совы, в степях расправили чёрны крылья вороны, вострят хищники железны когти, разевают жадны клювы на вотчину сына её любезного. «О, орёл сизокрылый, закрой крылом сильным осиротевшее гнездо, сохрани соколёнка малого, утешь беспокойное сердце матери, успокой зов плоти бунтующей»,- взмолилась молодая вдова.
Стукнула дверь. Тяжёлые мужские шаги. «Заждалась, княгинюшка?»- ласковая усмешка в усы. Звон пряжек серебряного пояса наполнил вместилище женской любви томлением, словно сама зеленовласая богиня любви Лада наложила княгине Ефанде горячие руки на низ живота…
Оставив ненасытную бабу валяться в постели, Олег сошёл на широкий княжеский двор. Молодые бездельники, изображающие что стоят в карауле, понимающе ухмыльнулись, но под тяжёлым взглядом воеводы быстро согнали скабрезные улыбки, застыли железными статуями. Приторные ласки дебелой княгини Олегу не по нутру. По сердцу варягу пьяный разгул грабежа, трепещущие тела юных дев, которых он насилует под беспомощными взглядами их отцов и братьев. Но только власть над Ефандой даёт воеводе возможность покровительствовать малолетнему князю Игорю и править от его имени. Большие замыслы у Олега — взять под руку путь в империю ромеев, обложить данью зажравшийся город, прибить щит свой к воротам Царьграда. Собрал великую воинскую силу новый правитель, славы, власти и злата жаждет его душа.
Встали под стяги Олеговы варяги заморские, и чудь, и меря, и веси; словене ильменские пополнили ряды его воев, навесили на спины щиты-тарчи, надели на головы шеломы отеческие, взяли в руки мечи и секиры, копья и крепки вёсла. Тесно на Волхов-реке от стругов острогрудых, на берегах от шатров крылатых. Гудит день и ночь лагерь многими голосами, дымит кострами. Каждый день тысячезевное чудовище поглощает запасы хлеба и рыбы, мяса и пива.
Поднялся ропот среди людей лутших словенских и чудских — не для того мы князя призывали. Должен князь судить нас по ряду и правде, а не собирать проходимцев со всех земель подлунных, чтобы жировали они за наш счёт, портили жён и девок, уводили юношей наших от отчего дома в чужие земли, где ветры будут веять им стрелами, дожди падать дротами. Поддержали их меря и веси: выметены сусеки в хлебных амбарах - мыши повеситься; на железо променена мягкая рухлядь, хранимая на чёрный день. Роптать на воеводу, что бурю словом заговаривать иль мочиться против ветра - природный князь мал, Олеговых воинов на реке, что комаров в болоте. Вот уйдёт воевода в поход, тогда посмотрим…
Игоря манила улица. Там можно было бегать, а не шествовать, в лужах пускать кораблики из сосновой коры, бросаться камнями в собак, устраивать набеги на соседские огороды, драться с такими же сорванцами с другого «конца» городища. Но больше всего мальчику нравилось, как начинали лебезить и заискивать друзья по играм, когда он притаскивал гостинцы с матушкиного стола: пряники на меду, белые, пшеничные лепёшки, мочёные яблоки, как за самый малый осколочек цветного стёклышка, любая девочка была готова дать подержаться за грудь.
На своём конце городища этого мальчика все знали и побаивались. Он верховодил во всех ребячьих делах, побеждал во всех состязаниях.
Любил Игорь матушку Ефанду, тяготился её заботой неуёмной, запретами бабскими глупыми, но любил, и она в нём души не чаяла. По обычаю, заведённому меж ними, сунулся с утра в материнские покои, да с порога услышал вздохи, тёмно кровь волнующие, словно голубица с голубем воркует, глаза выхватили из сумрака мускулистые мужские ягодицы меж высоко вскинутыми ногами матери. Краской залилось сыновье лицо. Чужой мужчина занял отцово место, но занял тайно без соблюдения обряда, взял княгиню словно низкую девку, по-воровски, как тать ночной. Ему же, сыну Рюрика, князю и наследнику, матушкой велено быть в покорности проходимцу безродному и целовать ему руку.
Мальчишка отпрянул из спальни, словно в глаза кипятком плеснули, до боли закусил губу. Ныне Игорь часто мечтает, что убежит к заморской родне, станет прославленным конунгом и во главе верной дружины вернётся в Новый Город, чтобы забрать отцовский удел. Представлял, как страхом наполнится ненавистное лицо мужчины, отобравшего у него мать. Возможно Игорю даже придётся погибнуть на трудном пути. Смерть идёт рядом с воином. Он много раз видел мёртвых. Смерть вызывала тягостное любопытство и пугала неизведанным. Мальчик часто думал о том, что ощущает человек, когда умирает? На сердце становилось холодно и тревожно.
Игорь живо представил свой труп с красивым, бледным лицом и чёрной раной посреди лба, погребальный костёр. Слёзы в глазах матери, когда узнает, что по своей вине потеряла сына. «Пусть плачет! Пусть жалеет! Поздно будет рыдать, при жизни надо было любить!»- думал мальчишка, чуть не плача от жалости к самому себе.
Весеннее солнце тёплой рукой коснулось щёк сироты. Умирать страсть как не хотелось. Хотелось на вольный воздух к реке, где бессчётное количество кораблей готовятся в дальний поход, где горят костры, вкусно пахнет жареным луком и салом, слышится разноголосый говор воинов, звон оружия. Нет, весной умирать глупо и обидно!
«Вот бы умереть не навсегда, только на время, понарошку,- принялся мечтать мальчишка,- посмотреть, как будет убиваться мать от горя. Потом встать и сказать: «Ну, что ты плачешь? Теперь ты поняла, что нам с тобой чужой мужчина не нужен!»
С пылающими ушами от стыдного, что увидел в спальне матушки, мальчишка выбежал на улицу.
Воздух пах рекой и весенней травой. По синему небу бежали лёгкие облака похожие на лебяжий пух из матушкиной перины. Пузатый шмель, взбивая воздух прозрачными крылышками, качался в звёздочках одуванчика. Басовитый звук утешил взволнованное сердце. «Всё равно убегу,- подумал князь,- но потом». Подтянув пояс с подвешенным на нём дорогим ножом, которым новый «папочка» пытался купить сыновью любовь, Игорь выскользнул за ворота усадьбы.
На гульбище мальчик увидел малышню, играющую в бабки, своего друга Года. Год был на три года старше Игоря, но всегда крутился рядом с малолетним князем и был у него на побегушках. Сегодня Год сделал вид, будто не видит своего князя и продолжил играть в «ножички» с новым другом. Ревность больно уколола сердце Игоря. «Предатель, ты ещё пожалеешь,- подумал малолетний князь,- тоже сделаю вид, что вас не вижу, и вы мне не нужны!» Напустив озабоченный вид и выставив на показ новый нож, Игорь несколько раз прошёл мимо занятых игрой приятелей.
Новый мальчик был старше и крупнее Игоря — мосластый, длинноногий и длиннорукий. От игрового азарта круглое лицо раскраснелось, тонкая прядь длинных, белесых волос прилипла к потному лбу. Он ловко метал свой ножик, и скоро Год остался без земли. «Подумаешь, игрок какой,- решил Игорь,- я тоже всегда выигрываю у Года. Я даже выигрываю у матушкиных дружинников, а они страсть как ловки ножи метать!»
Высокий мальчик выпрямился, вытер нож о траву, обвёл скучающим взором двор. Игорь сделал вид, что с головой погружён в созерцание зелёных мух на навозном катышке. Победитель что-то сказал Году, предатель угодливо рассмеялся и поспешно направился в сторону Игоря.
- Чего не подходишь?- спросил Год Игоря.
- Вам и без меня весело,- не сдержал обиды княжич.
- Кончай дуться. Пойдём играть. Ол тебя зовёт,- сказал Год, сделав вид, что не понимает, почему друг сердится.
- Кто такой этот Ол?
- Ол — сын воеводы. Прибыл вчера с кораблями из Альдейгьюборга. Отец его берёт в поход, а тебя берёт?- захлёбываясь словами, от переполнявших его важных сведений, выпалил Год.
- Очень надо,- презрительно пожал плечами Игорь, но всё же направился к новоявленному «братику».
- Я знаю, ты Игорь. Айда с нами играть! Ты играешь в «ножички»?- спросил Ол.
- Получше некоторых,- проворчал Игорь.
- Вижу, ты парень самостоятельный. Давай сыграем по-взрослому: твой нож против моего,- предложил сын воеводы,- или боишься, что мамочка заругает? Ол улыбнулся углом рта и стал похож на своего отца.
- Вот ещё, ничего я не боюсь,- поспешно согласился Игорь. Улыбка нового знакомца показалась князю насмешливой.
Безносый придумал смолить корпус лодьи. Работа грязная и глупая. В таком деле от Эльфуса - человека насквозь сухопутного, толку мало. Потому прихватив с собой зелья, которым перед прощанием щедро наделил его Браги Змеиный Язык, самодельную доску для игры в хнефатафл, поэт направился на берег в поисках укромного местечка.
Игорь выигрывал. Один удачный бросок, и Олу ногу поставить будет некуда.
Князь метнул ножик. Сверкнула сталь. Клинок сделал два оборота вокруг рукояти и неровно ткнулся в землю. Сердце Игоря замерло. «Чур, держи! Чур, держи!»- забормотал мальчишка. Сжалился Чур. Рукоять не коснулась земли. Год услужливо бросился проверять, войдут ли два пальца под конец рукояти.
- Не лезут, провалиться на этом месте, не лезут!- заверещал Год.
- Чего ты свои толстые обрубки суёшь?- оборвал приятеля князь,- мои пальцы входят! Игорь просунул пальцы меж рукоятью и землёй.
- Бросок засчитан!- был вынужден признать Ол.
Игорь рассмеялся. Сердце радостно забилось предвкушением победы.
Мальчишка попытался провести новую границу меж двумя «государствами» и с ужасом понял, что длинны его рук не хватает. Высунув от усердия язык, Игорь потянулся острием клинка до края игрового круга. Осталось чуть-чуть; он ещё сильнее вытянулся, потерял равновесие и упал на колени.
«Не по рту кусок!»- усмехнулся долговязый Ол. Сын Олега стал крепко двумя ногами на свой изрядно похудевший, стараниями Игоря, участок земли. Нож словно ожил в его руках. Запорхал соколом, послушно выполняя волю владельца, вонзался, куда его посылал Ол. Всякий раз, стирая прежнюю границу, сын Олега приговаривал: «Было вашим, стало нашим!» и смеялся противным смехом вместе с мерзким подхалимом Годом.
Игорь нащупал под рубахой амулет из Царьграда, сжал его так, что пальцам стало больно, и принялся заговаривать нож удачливого соперника. Амулет помог. Рука Олегова сына дрогнула, нож косо вошёл в землю.
Ол попытался просунуть пальцы под рукоять. Не вошли! Ол с досады позеленел. Малолетний князь от радости потёр руки и приготовился вступить в круг. Больше он не ошибётся!
- Погоди,- вмешался Год,- пусть Игорь проверит своей рукой!
- С какой радости я должен его бросок мерить? Пусть сам мерит!- заспорил Игорь, понимая, что его пальцы войдут меж ножом и землёй.
- Трус и хлюзда!- пренебрежительно махнул на князя сын воеводы,- твой бросок мерили твоими пальцами. Я не спорил.
- Я не трус!- Игорь побледнел от ярости,- можешь кидать свой нож. Если вы оба так считаете, пусть бросок будет засчитан.
- Ты сам согласился, Боги слышали!- обрадовался Ол.
Больше сын воеводы ошибок не сделал.
- Вся твоя земля, теперь моя, князь,- криво усмехаясь, сказал сын воеводы, стирая последнюю границу,- твой нож теперь мой. Скоро здесь всё нашим будет!
В глазах княжича потемнело от ярости.
- Я князь и останусь князем, а ты собака, безродный бродяга!- неожиданно сорвался Игорь,- твой отец прислуживал моему. Прикажу и тебя выпорют. Это моя земля! Здесь всё моё.
Мальчишка в ярости бросился на противника, бестолково размахивая кулаками.
Ол встретил Игоря ударом в нос, ухватил крепкими, как железо, пальцами детскую шею, сжал. Боль парализовала волю малолетнего князя. Старший мальчишка принялся возить князя лицом по игровой площадке, приговаривая: «Вот тебе твоя земля! Вот тебе земля!»
Противная грязь лезет в рот. Игорь отплёвывается, рыдает в голос. Сын воеводы не отступает:
- Кто выиграл?
- Ты,- сипит мальчишка, надувая под носом кровавые пузыри.
- Чей ножик?- беспощадная рука продолжает сдавливать шею.
- Твой,- рыдает Игорь.
- Побежишь матушке жаловаться?- не отпускает Ол.
- Нет!
- Клянись! Ешь землю,- настаивает старший мальчик.
Младший глотает солёную от крови землю:
- Клянусь землёй.
- Ну то-то же. Помни, ты поклялся страшной клятвой!
Стальной обруч разжимается. Ол забирает добычу, рассматривает рукоять и клинок, пробует пальцем остроту, хмурится. Этот ножик отец обещал подарить ему.
- Хорошая сталь!- говорит Ол.
- Отличный ножичек,- подтверждает изменник Год,- у меня такого никогда не будет.
«Отцу не понравится, что я отобрал у Игоря его подарок»,- думает сын воеводы.
- Забери себе,- великодушно разрешает Ол новому другу.
Год тянется к драгоценному клинку, недоверчиво косясь на шмыгающего носом прежнего владельца.
«Если отступишь, не быть тебе князем»,- неожиданно слышит в голове Игорь голос покойного отца. «Нет, отец! Нет, я буду князем!»- мальчишка выхватил из рук Года воеводин подарок. Ол не успел отшатнуться. Острая сталь по рукоять вошла в мягкое. Сын Олега ахнул, схватился за живот.
- Я князь, а мамочке ты жалуйся,- твёрдо сказал Игорь в побелевшие от боли глаза Ола, выдернул нож из его брюха и бросился прочь.
Желанное уединение Эльфус нашёл у остова лодьи, за ветхостью брошенной догнивать на берегу реки. От воды тянуло прохладой. Майский жук с разлёту ткнулся о плечо оруженосца, упал в траву на спину и принялся неуклюже сучить лапками. «Что, господин рыцарь, встать не можете? Без услуг оруженосца Вашей Светлости хреново?»- спросил Эльфус мохнатого жука в коричневых латах. Высоко в небе крючконосый коршун чертил спирали. Молодая листва берёз ближней рощи казалась прозрачными зелёными облачками, ненадолго прилепившимися к белым, как женские тела под одеждой, стволам. Разноцветные коровы потянулись на водопой. Огромный, чёрный бык недоверчиво покосился на юношу лиловым глазом в длинных девчоночьих ресницах. «Ну, ну, побалуй у меня!»- сказал ему Эльфус и на всякий случай показал кулак. От коров пахло хлевом и домом.
Костерок оруженосец соорудил под берегом, закатил в огонь три круглых голыша, зачерпнул в берёзовый туесок речной водицы. Солнце по-весеннему припекало. Юноша стащил через голову рубаху, удобно расселся на меховой парке, которую после холодной ночи в Альдейгье всюду таскал с собой; разложив в тени корабля доску для игры в хнефатафл, неторопливо и вдумчиво расставил фигуры и принялся ждать, когда камни раскалятся.
Вдалеке у городской стены послышались крики. Шум, похожий на звуки облавной охоты, покатился в сторону оруженосца, вселяя в его сердце тревогу. Захотелось собрать скорее игральную доску и отправиться к Буи Безносому возиться с вонючей смолой. Дело грязное, противное - зато безопасное. «К чёрту, я ни в чём не виноват и ничего плохого не делаю. Чего мне бояться?»,- попытался успокоить себя Эльфус, однако многажды битая задница почувствовала скорые неприятности.
Чумазый, будто его лицом по земле возили, тощий пацан возник перед опешившим от неожиданности оруженосцем, словно из-под земли выкатился. Мальчишка имел жалкий и затравленный вид, сверкнул на Эльфуса прозрачными, как вода, глазищами, попытался бежать в сторону берёзовой рощи, но ноги отказали. Пацан шлёпнулся в траву. Детские худые лопатки ходуном ходили под рубахой. Дыхание с сипом, похожим на рыдания, вырывалось из груди.
Звуки погони приближались. Жалость пронзила чувствительное сердце поэта. Ему ли не знать, каково быть в шкуре затравленного зверя? «Давай сюда,- сказал Эльфус беглецу,- полезай под лодку. Я тебя не выдам!» Мальчишка встал на колени и шустро, как ящерка, нырнул в убежище.
Подбежали двое красномордых молодцов, что-то спросили Эльфуса. Оруженосец не понял слов чужеземной речи, на всякий случай махнул рукой в сторону рощи. Мужики убежали. Из городских ворот бешеный конь вынес всадника. Десяток конных дружинников едва поспевал за ним. Проскакали в сторону леса. Мимо Эльфуса мелькнуло хищное, костистое лицо предводителя с бритым подбородком и длинными вислыми усами. «Хорош конь,- принялся мечтать оруженосец,- нам бы с Его Светлостью пару таких. Ногу в стремя - гуляй душа! Нас не догонишь!»
Стихли звуки погони. Под лодкой зашевелился мальчишка.
- Сиди тихо,- прошипел Эльфус гнилым доскам. Из города вывалилась куча баб и девок, рассыпались по берегу. «От этих просто не отделаешься,- подумал Эльфус,- надо что-то срочно придумать!» Взгляд упал на меховую парку.
Дворовым девкам, посланным Ефандой на поиски князя, старая лодка показалась подозрительной. Лушка, простоволосая девчонка остреньким личиком и зубками похожая на шуструю белку, заглянула под лодку. Никого.
На берегу у костра одноглазый мальчишка с замотанной грязной тряпицей головой, сидя на корточках, качается тощим телом взад и вперёд, тянет гнусавым голосом бесконечное: «О-о-о», как часто люди, отмеченные Богами, делают. Из одежды на дурачке только замызганная меховая рубаха, пошитая на дикарский манер, кою только выбросить или в собачью будку постелить. Парень постарше по пояс в холодной воде возится у берега, налимов ловит. Ожёг девок диковатым взглядом чёрных глаз. У-у, волчара колдовской! Такой ночью приснится, до утра не уснёшь. Волоокая Зазуля не испугалась, тряхнула упругой грудью, мол не таких красавцев видали, подбоченилась, выставила крутое бедро, дерзко плеснула из-под ресниц синими глазищами:
- Эй ты, бродяга, князя нашего не видел?
Выпрямил спину бродяга, шагнул к берегу. Рубаха, чтоб не замочить подол, подвязана у пояса, портков нет, мужской срам торчит колом. Бесстыдник страшно оскалился, протянул длинные худые руки, зашевелил когтистыми пальцами. Чёрные волосы упали на бешеные глаза.
Испуганными куропатками с визгом бросились девки прочь. Последней убегала бедовая Зазуля и всё оглядывалась на бесстыжего парня. Сердце сладко бултыхалось внизу живота.
- Здорово ты их напугал!- восхитился мальчишка.
- Я по твоей милости чуть конец не отморозил,- напустил серьёзности Эльфус, прыгая у костра,- ты чего натворил, что полгорода тебя ищет?
- Ничего особенного,- беззаботно махнул рукой беглец,- сбежал из дома.
- Ты? Из дома?- удивился оруженосец,- тебя там били?
- Ещё чего,- сверкнул одним глазом малый,- отец умер, мать в дом другого мужчину привела, а я против.
- Зря ты так с матерью,- сказал умудрённый жизнью оруженосец,- женщине без мужчины беда.
- Да пусть живёт с кем хочет, но по закону!- обозлился пацан и хотел стянуть с головы грязную тряпицу.
- Не трогай. В таком виде тебя никто не узнает,- посоветовал Эльфус и принялся натягивать портки на озябшую задницу. Мальчишка несколько раз открывал рот, будто хотел что-то спросить. Наконец решился:
- Ты с корабля?- захлёбываясь от торопливости словами, выпалил юный беглец,- вижу — с корабля! Поговори со своим кормщиком, пусть возьмёт меня в команду. Я отплачу!
- Ты? Отплатишь?- удивился оруженосец,- что у тебя есть? Плавание на корабле не прогулка. Никто просто так тебя на борт не возьмёт. Придётся работать. Думаешь, младшему на корабле мёдом намазано? Всякий тобой помыкать станет. Наплачешься!
Мальчишка смутился.
- Будешь за старшими дерьмо с бортов смывать и ходить всегда голодным. Если бы у меня был дом, никуда бы из него не ушёл!- пылко закончил свою речь оруженосец.
Долго Эльфус расписывал жалкую участь младшего на корабле. Мальчишки вполне понимали речь друг друга, хоть многие слова были незнакомыми или звучали странно. Где слов не хватало, помогали руки.
Беглец согласился вернуться домой, когда услышал о стыдных наклонностях некоторых мужчин.
- Что и тебя тоже?- выкатил удивлённый глаз пацан.
- Вот ещё!- возмутился Эльфус,- мне с хозяином повезло. Но я много раз слышал про то разговоры…
- Какая гадость,- сказал мальчишка,- спасибо за помощь. Я не забуду. Проводи меня до стены.
Неторопливо беседуя, приятели пошли по тропинке вдоль реки. «Как бы моя сердобольность мне боком не вышла»,- подумал битый жизнью оруженосец.
- Давай, дальше сам,- решил Эльфус,- мне на судно пора.
- Вот, возьми. Это тебе!- предложил таинственный пацан и протянул оруженосцу нож. Серебряные звери на ножнах злобно уставились на оруженосца. Эльфус принялся смущённо отнекиваться. Такой нож не для простого гребца!
- Возьми! Я от чистого сердца,- обиделся мальчишка,- не примешь — выкину в воду!
Соблазнился оруженосец дорогим подарком, хоть что-то подсказывало - много неприятностей с того выйдет.
Сын плакал, просил пить, потом умер. Сердце Олега окаменело. Была бы его воля, наступил одною ногою на ногу малолетнего князя, другую взял в руки и потянул. Вручил бы дорогой княгинюшке половинки её волчонка. Но Богини судьбы сделали выбор — оборвали нить жизни Олегова кровного сына. Отныне с Игорем связана судьба воеводы крепко-накрепко, не развязать кровавого узла. Достойного птенца оставил Рюрик — не боится соколёнок крови. Будет истинный князь. Проводит Олег сына в навье царство, принесёт искупительные дары, насыпет высокий курган, справит тризну. Похоронит вместе с Олом свою обиду. Станет его сыном Игорь. Такова воля Богов, не смертным с ней спорить!
Запахло смолой. Вдали показались знакомые палатки. На душе Эльфуса кошки скребли, беспокоил дорогой подарок таинственного мальчишки. Хитроумный оруженосец размышлял закопать ли нож в землю, чтобы завтра продать, или от греха подальше, выкинуть его скорее в воду.
Эльфус несколько раз замахивался, намереваясь избавиться от опасного дара. Ножа было жалко. Пока думал и терзался, налетели верховые, затолкали беднягу поэта конями, заломили руки, сорвали пояс, отобрали нож, потащили в город. Лошадиные копыта растоптали игральную доску.
«Опять вляпался! Я так и знал»,- с каким-то мрачным удовлетворением в душе думал наш несчастный герой о своей незавидной доле, шагая меж лошадиными крупами вслед дюжим княжеским дружинникам. Волосяной аркан на руках и плеть за спиной прибавляли прыти.
Весенняя вода ждать не будет. Корабли вышли с первым светом. Река заполнилась судами.
Балдуин пребывал в отчаянии. Эльфус таинственным образом исчез. Поиски и расспросы результатов не дали. Никто не видел его оруженосца.
9
Велик и обилен людьми город Смоленск. Взметнулся высоко в небо новою крепостной стеною, широко раскинулся по берегу Днепра причалами крепкими, посадами многолюдными, усадьбами богатыми, мастерскими дымными, где дышат меха кузнечные, где день-деньской звон металла стоит. Разбудили весенние воды город, смыли с жителей сонную одурь, наполнили реку движением. Плывут дымы над Днепром, смолят работные люди новые лодки, ладят вёсла, паруса и мачты. Придут скоро за товаром гости из-за моря Варяжского.
Покупают охотно купцы лёгкие лодки-однодревки, пеньку и лён, воск и мёд, рухлядь мягкую — меха беличьи, куньи да собольи, но жадней всего до товара красного — девок невинных. Повезут гости товар редкий в далёкие страны, обменяют девичью красу на серебро и злато. Встреч им по Днепру реке подымутся лёгкие струги с товарами из Царьграда: винами сладкими, тканями драгоценными, сбруей воинской, кольцами и наручами узорчатыми, монистами звонкими.
Не скорый торг взволновал мужей смоленских. Сна лишило известие с Нова городка. Воевода малолетнего князя Игоря Олег разгорячил сердце жадностью, исполнился волчьими мыслями и с великой воинской силой идёт к Смоленску, чтобы взять город под свою руку.
Спросили богатством крепкие мужи лучшие совета у Богов, дали их слугам обильную жертву. Лили прорицатели кровь петушиную Перуну гневливому, жгли курения Велесу скотьему Богу, мазали губы сладким мёдом Морене Чёрной Богине. Сказали Боги полётом птиц поднебесных, застывшим в воде воском, потрохами жертвенных животных предостережение великое: «Ветер принесёт, ветер унесёт. Стена не удержит. Предначертанного Богами не избежать».
Долго чесали в дремучих затылках мужи смоленские, как понять слова прорицателей: «Какой-такой ветер? Что унесёт, что принесёт? Кого стена не удержит?»
С предостережениями божественными всегда так — темны и невнятны, становятся яснее, когда изменить уже ничего нельзя. Не любят Боги, когда человек в их земные потешки вмешивается! А так чего проще — послушал совета, постелил соломки; сам отдыхай на мягком, пей меда хмельные, радуй сердце красою женской. Не страшна опасливым беда! Пусть голова у других болит.
Князь смоленский Боеслав из молодых, да ранних. Окружил себя дружиной варягов заморских, согнал с княжьего стола своего дядю Ярополка. Поступил с братом отца милосердно: не стал убивать, велел только зрения лишить, глаза выколоть. Содержит знатного родича при своём дворе в почёте и сытости, усаживает на собраниях по праву руку. Не знает ни в чём недостатка бывший князь, три проворные девки служат слепому, исполняют все его прихоти, двое отроков водят под руки. Зрения лишившись, не лишился Ярополк ума, потому ценит его совет племянник.
На собрании людей лучших сказал слепец своё слово: «Боеслав, ты уже впустил чужой ветер в свой дом!» Как не допытывался князь, что значат слова дяди, не добился прямого ответа. Замолчал Ярополк.
Своей волей принял решение молодой князь, приказал лучшим людям укрыться в детинце; посады городские, новые лодки и товары без жалости жечь, закапывать тайно зерно, чтобы ничего не досталось врагу. Упрётся Олег в стену, зубы обломает, войско его изголодается, уйдёт назад в свои болота за Онего озеро. У Боеслава же в Смоленске припасов хватит.
Не спешили смоляне выполнять волю князя. Жаль было свои дворы зорить, огню придавать, живота лишаться, трудом нажитого. Тянули время, думали, может всё обойдётся.
Лучше из-под паруса блевать за борт, страдая от морской болезни, чем день-деньской тащить тяжёлую лодку против течения. От непривычной работы у Балдуина болело всё тело. Кожа на плече вздулась мозолями.
Весна густо замешала воздух на комарах и прочей крылатой нечисти. Люди мазались вонючим дёгтем. Комариные тела плющились о липкие лица осатаневших от блеска воды и однообразной работы корабельщиков. Граф перестал отмахиваться от вездесущих кровососов, только глухо матерился на всех известных ему языках, чем вызвал ещё большее уважение соратников к собственной персоне. «Лысый полон чёрной желчи,- говорили корабельщики,- лучше такого не злить». Вспоминали судьбу взрезанного, как селёдка, забияки Гейре. Жалели, что Альф исчез.
Рассказ о поединке Балдуина с братьями из Оргестра, по пути расцвечиваясь фантазиями, распространился среди воинов. К графу намертво прилипла слава великого бойца и прозвище — Потрошитель.
Его Светлость несколько раз предпринимал попытки узнать о судьбе своего оруженосца. Никто ничего не видел и помочь не мог.
Постепенно беспокойство об Эльфусе сменилось раздражением и обидой на него. «Столько вместе претерпеть, чтобы пропасть, когда до христианских земель рукой подать,- злился Его Светлость,- чёрт с ним. Сколько я могу вытаскивать бездельника из дерьма, в которое он сам старательно лезет».
Граф рассчитывал уйти от Безносого в Смоленске. Меч у него есть, раздобыть бы надёжного спутника и хороших лошадей! Эх, Эльфус, Эльфус, хороший был оруженосец.
Никогда не считайте, что ваша жизнь дошла до дна и хуже уже быть не может. Может! Балдуин скоро в этом убедился.
Река обмелела. Буи подвёл их судно к берегу.
Прямо над собой граф увидел заросший лесом склон, липкую от жирной глины дорогу, толпу грязных людей, натужно тянущих свою лодку вверх.
Балдуин грязно выругался, корабль Безносого был в полтора раза больше той ладьи.
Войско растянулось. Граф тревожно всматривался в стену леса. Лучшего места для засады не найдёшь! Безносый его успокоил: «Нечего в лес пялиться! Здешние людишки сами нас пригласили. Они вокруг пути кормятся, убивают любого, кто здесь озоровать пытается!»
Переночевали на берегу. В подтверждении слов Буи, утром подошла ватага бурлаков. Буи долго торговался. Наконец предводители хлопнули по рукам. Безносый подошёл к своим людям, зло сплюнул: «Придётся помогать. Слишком много кораблей!» Взялись за лямки, потянули. Скоро Его Светлость весь перемазался в липкой глине и стал неотличим от местных оборванцев.
Балдуин втянулся в работу, но к вечеру так выматывался, что был рад любой остановке.
Это случилось в новой реке. Корабль Буи догнали пятеро конных и велели прижаться к берегу.
Буи освободил фарватер. Балдуин без сил свалился в траву. Скоро показался караван из трёх стругов. Сытые молодцы легко тащили лёгкие лодки против течения. Из-за борта переднего судна на графа глянули любопытные конские головы. «Чудны твои дела, Господи,- подумал Балдуин,- люди на себе лошадей возят!» Граф едва удержал руку, чтобы не перекреститься. В тени палубного навеса второго судна лежал человек с вислыми усами. «Олег, князь-воевода!»- прошелестело на берегу.
Команда шустро обвела свою бечеву вокруг корабля Безносого Буи. Воевода невидящим взором скользнул по людям на берегу и вновь уставился в пространство над головой. Балдуин проследил, за взглядом усатого. Высоко в небе стая воронов гоняла орла. Наглые птицы крутились вокруг гиганта, пристроившись к крылу, дёргали клювом за перья.
На землю графа вернули звуки музыки. Что за чёрт? Голос графу показался знакомым. Балдуин выматерился. На корме третьего струга, свесив босые ноги за борт, с арфой в руках сидел его оруженосец. Рядом с Эльфусом крутился худенький отрок в богатой одежде. «Игорь, князь»,- сказал берег. Его Светлость ещё раз выругался - пока высокородный господин надрывается на непосильной работе, его слуга беззаботно проводит время. Судя по довольной Эльфусовой роже, его чистой одежде, всё путешествие мошенник провёл не утруждая своих музыкальных ручек.
Эльфус увидел знакомый корабль, вскочил на ноги. «Эй, ребята, со мною всё в порядке! Балд, Балд,- закричал он,- я тебя найду на стоянке!» «А раньше ты этого не смог сделать?»- подумал Балдуин и погрозил в сторону оруженосца костистым кулаком.
Помимо воли черты лица господина сложились в подобие улыбки.
Слуга нашёл господина вечером. Заря лила в реку красное вино. Горел костёр. Пахло дымом и лесом. В закопчённом, мятом котле булькала пустая похлёбка.
- Спрячь. Это тебе,- сказал Эльфус, протягивая Балдуину увесистый свёрток.
- Что там?- спросил граф.
- Сало.
- Сало - это хорошо,- обрадовался хозяин,- отдай его в общий котёл. Прижимистый оруженосец недовольно насупился. «Такого куска одному надолго хватит, а на толпу — только раздразниться. Чай, не в собственном замке живём!»- подумал Эльфус, но выполнил приказание господина. Появление приварка корабельщики встретили радостным рёвом.
Нашедшегося товарища восторженно хлопали по спине, усадили у костра на лучшее место. Всех интересовало, что произошло, как вчерашний бродяга оказался в ближнем круге князя Игоря?
Что им мог рассказать Эльфус?
Дружинники его привели на широкий двор. С высокого крыльца проворно скатилась баба, фигурой похожая на мужика, запричитала: «Что же вы наделали, окаянные? Напугали мальца. Матушка-княгинюшка велела найти спасителя нашего князя и представить пред её светлы очи, а не руки ему вязать, как татю непотребному. Освободите немедленно!»
Сняли аркан. Эльфус растёр занемевшие кисти. Дружинники смущённо переглянулись: «Может неверно поняли приказ?»
«Ступай за мной,- сказала странная баба оруженосцу,- нет постой. Ополосни в кадке рожу-то, да платье почисть, уж больно ты, батюшка, грязен!»
Парнишка, который уговорил Игоря вернуться домой, Ефанде понравился — именно такой нужен сыну товарищ для игр. Дурак и бездельник Год с её поручением не справился. Она уговорит Олега приблизить юношу к её любезному сыну.
Так Эльфус оказался на судне князя Игоря.
- Я могу попросить князя взять тебя в дружину,- сказал Эльфус Балдуину,- он мне не откажет.
Граф озадаченно посмотрел на оруженосца:
- Какого князя - Игоря или Олега?
- Любого,- смутился Эльфус.
- А с Олегом тебя что связывает?- спросил Его Светлость.
- Мы с ним в тавлеи играем и вроде как приятели стали…
Граф потеребил длинный нос. Шустёр мальчишка. Как кошка - всегда на четыре лапы падает, или всплывает, как дерьмо в воде. Это уже с какой стороны глянуть. Прошлая близость к властвующим закончилась для всех печально. Едва ноги унесли.
- Соглашайся, Ваша Светлость. Там хоть кормят от пуза.
Наедине мальчишка предпочитал называть графа по-прежнему - «хозяином» или «Светлостью». Господин почесал в затылке: «Жрать от пуза, конечно, хорошо, но как бы эта жратва потом боком не вылезла. Сбежать из княжеской дружины трудней будет, чем уйти от Безносого».
- Не надо никого просить, пока здесь останусь,- решил граф.
- Как скажешь, хозяин,- поклонился Эльфус.
Олег рассчитывал, что смоляне сделают правильный выбор. Они люди практичные и разумные. Зачем упорствовать и терять выгоду от торговли? Лучше встать под руку Новгорода и продолжить богатеть. Смущал только князь Боеслав. Молодой правитель скорее расстанется с жизнью, чем с властью. Вот если бы кто помог устранить досадную помеху… А так что — из-за одного упрямца город жечь?
Воевода играл в тавлеи с новым слугой князя Игоря. Похоже, чернявый пройдоха, которого навязала ему Ефанда, нарочно сдал партию. Воевода пристально посмотрел на догадливого противника — умные слуги даже бОльшая редкость, чем хорошие игроки в божественную игру на клетчатой доске.
- Хорош придуриваться. Думаешь, не вижу, что ты нарочно мне проиграл?- напустил на себя строгости воевода,- считай, я оценил твою деликатность, но когда мы играем без свидетелей, так не делай!
- Как скажите, мой господин,- не стал запираться шельмец,- Вы очень проницательны.
Олег помимо воли ухмыльнулся, слушая подхалимские слова нового слуги. Этот далеко пойдёт. Похоже, Ефанда нашла сыну хорошего учителя.
- Вот, испей из моего кубка,- расщедрился князь-воевода,- ты поди такого ни разу не пробовал!
- Не смею,- Альв скромно потупил лукавые глаза.
- Пей, не чинись. Я САМ тебе предложил,- сказал Олег, напирая на слово «сам». Собственная щедрость умилила князя-воеводу.
Эльфус сделал несколько робких глотков. Вино ободрало глотку. «Такое у нас в дрянных трактирах подают!»- подумал юный франк.
- До дна, до дна,- приказал воевода. Эльфус энергично задвигал кадыком.
- Чего ты давеча князю пел?- спросил Олег, дождавшись, когда юноша прикончит кубок,- я такого не слыхал ни от одного скальда, а поверь мне, многих видел за своим столом. Браги, знаменитый скальд из Исландии, в честь меня даже вису сложил. Не слышал?
- Прости, мой господин. Не слышал, но я непременно разучу,- сказал Альв, чувствуя как хмель начинает кружить голову.
- Потом. Спросишь у Игоря, он научит,- с притворным безразличием отмахнулся воевода,- но ты не ответил на мой вопрос.
- Стихи, что пел, большей частью мои,- поведал поэт.
- Избранному счастливцу Боги мажут губы мёдом поэзии,- произнёс торжественно князь-воевода и многозначительно ткнул указательным пальцем в небо. Однажды, такими словами выразился в его присутствии Браги Змеиный Язык.
- А исландца Браги на состязаниях скальдов я даже победил,- не удержался от похвальбы Эльфус.
От выпитого поэту нестерпимо захотелось раскрыть собеседнику душу, хоть вино его и дрянь.
- Ты скальд?- Олег удивлённо вскинул лохматую бровь,- почему я об этом не знаю? Утверждаешь, что ты даже лучше Браги?!
- Ну, в некотором смысле,- смешался Эльфус, но потом подумал: «Исландца я превзошёл в честной борьбе! Чего стесняться?»
- Змеиный Язык сам признал моё превосходство!- заявил захмелевший поэт.
Олегу этот юноша всё больше нравился.
- Давай, выпьем за твой дар,- предложил воевода,- наливай по полной.
Эльфус набулькал из амфоры в пузатые кубки. Вторая порция пойла зашла легче. На душе стало легко и покойно. Хотелось смеяться и любить весь мир.
- Коль ты скальд, должно быть, умеешь резать руны и знаешь заклинания?- уважительно спросил воевода.
- Знаю,- разошёлся лгунишка,- Браги научил меня удачу заговорить, а ещё у нас, у скальдов есть смертельное для любого врага заклинание. Только это тайна. Эльфус таинственно понизил голос.
- Врёшь!- округлил глаза Олег.
- Вот ей-ей не вру! Если скальд наденет на шест конскую голову, направит её в сторону человека, которого решил извести, прочтёт заклинания, то несчастный помрёт, клянусь Богами,- побожился Эльфус.
Причастность к таинственным скальдам возвышала поэта в собственных глазах. О страшном обряде Эльфусу поведал Змеиный Язык в Альдейгьюборгском узилище, прежде чем упился зельем. Они о многом успели поговорить той ночью.
«А почему не попробовать извести Боеслава с помощью колдовства?- пришла в пьяную голову князя-воеводы гениальная мысль,- так оно всем выгодней будет. Сами Боги послали мне этого скальда!»
Ждал с нетерпением Богша сын плотника Дубыни весны, когда возьмёт его старший брат Олята на рыбалку. Оголодали мальчишки. По нынешнему трудному времени никудышные у отца заработки, самим крутиться надо, пропитание искать. Долгими вечерами вытачивал из кости Богша хитрую рыбку-крючок, из конского волоса сучил лесу. Такую ни одна рыба не перекусит, даже старый сом, что живёт за мельницей.
Проспал малый утреннюю зорьку, когда клёв самый лучший, от огорчения разревелся. Мать успокоила — не реви. Олята велел передать, что возьмёт засоню на вечерний лов в камыши. А сейчас подбери, рыбак, сопли, попей молока, да ступай на улицу, не крутись у матери под ногами.
Чёрные дела творятся тайно! Спустилось светлое солнце к краю земли, укрылось облаком. Кровавая заря пала с неба на реку. К левому берегу Днепра против Смоленского детинца подошёл лёгкий челн. Четверо гребцов оттащили лодку в камыши, укрыли от людских глаз. Железные кольчуги у гребцов под неприметной одеждой, острые мечи у пояса, луки и копья на дне лодки.
Сошёл на берег некто таинственный. Тревожно зашумели камыши. Отшатнулись гребцы. Жутью повеяло от нескладной фигуры в тёмном плаще. Страх охватил людей в железных рубахах. Оставил при себе таинственный одного помощника, трёх гребцов отправил в караул с приказом убить каждого, кто окажется поблизости. Обнажили острую сталь воины, разбежались по берегу хищными волками.
- И чего ты дальше будешь делать,- спросил граф Эльфуса, когда княжеские дружинники скрылись в камышах, и они остались одни,- как порчу наведёшь?
- Не переживай, хозяин. Тащи из лодки конскую башку. Да не забывай делать вид, что тебе очень страшно!- отмахнулся Эльфус.
Лошадь для жертвы скальд выбрал собственноручно. Долго ходил среди княжеского табуна. Остановил выбор на упитанной кобыле-двухлетке. Велел лошадь зарезать, голову отделить, а мясо отправить корабельщикам, чей челн остановился у дуба с Перуновой отметиной. «Вот мошенник!»- восхитился граф. Возле дуба со следом от молнии расположился корабль Безносого Буи.
Эльфус обратился к графу, когда Олег приказал навести порчу на смоленского князя. Балдуину пришлось согласиться.
- Ваша Светлость,- попросил шельмец, изобразив притворное смущение во взоре,- на людях обращайтесь со мною с большою почтительностью, даже делайте вид, что боитесь меня. Это понарошку. Вы не уроните чести. Уверяю Вас, надо для дела!
- Будь по-твоему,- с трудом выдавил из себя согласие граф, но поклялся, что надерёт уши наглому мальчишке, когда всё кончится. Трёпка пойдёт паршивцу на пользу! Трёх гребцов мальчишка взял из княжеских дружинников. Незнакомым людям голову морочить легче.
«Хорошую я кобылку выбрал, вкусную,- вспоминал Эльфус, вырезая на еловой жерди известные ему руны,- будет нам с Его Светлостью хороший ужин. Не успеет сожрать Буи с командой всё мясо к нашему возвращению». Плутишка вытер о штаны смолу с ладоней, полюбовался на дело рук своих. Руны выглядели как настоящие. Эльфус немного помешкал и добавил значок похожий на мёртвую голову. Решил — так будет таинственней!
Балдуин его допытывал: «Что будешь делать, когда наговор не сработает?» «Титул ума не прибавляет»,- подумал о хозяине оруженосец. Беззаботно отмахнулся: «Мы же не собираемся дожидаться, пока князь Боеслав умрёт, или Олег возьмёт Смоленск. Сбежим раньше. Вы сами говорили, что христианские земли недалеко!» «Чёрт возьми,- подумал граф,- малец прав!»
Но что-то подсказывало — по воле хвастливого оруженосца они вновь вляпались в неприятности.
Друзья детства считали Лада парнем простоватым, но где сейчас эти умники? Крутят хвосты деревенским коровам! Он же - княжеский дружинник. Вооружён до зубов. У него есть нож, щит и копьё, может когда-нибудь и меч дадут. Лада выбрал скальд для тайных дел. «Скальды - это такие заморские волхвы»,- так ему объяснили знающие люди.
Вид заморского волхва Лада разочаровал. Ни длинной бороды, ни пояса с амулетами, ни шапки с рогами. Обычный человек длинный и худой, как палка. Но когда Лад увидел с каким подобострастием обращается с тощим Балд-Потрошитель, решил приглядеться внимательнее. Скоро Лад рассмотрел в иноземце пронзительный взгляд, от которого мурашки сами по спине бежали. Нет, упаси батюшка Род нарушить волю заморского кудесника!
Раздался плеск, словно крупная щука в камышах озорует. Лад приготовил нож, раздвинул прошлогодние стебли.
Из коричнево-зелёной чащи на княжеского дружинника уставились испуганные мальчишеские глаза.
- Это тебе, господин,- дружинник держал за волосы отрезанную детскую голову похожую на большую репу. Чёрная кровь из тонкой шейки мазала камыши.
- Зачем ты это мне даёшь?- Эльфус в ужасе спрятал руки за спиной. Он убийства не хотел. Отослал гребцов, чтобы не кривляться, изображая из себя кудесника.
- Ты приказал кончать всех. Пацан прятался в траве. Я нашёл и убил, потом подумал, может человечья голова для твоих целей подойдёт лучше, чем конская,- убийца подозрительно уставился на скальда, с которого разом слетел весь его таинственный вид. Перед Ладом стоял обычный мальчишка, как тот, которого он зарезал в камышах.
Вмешался Балд-Потрошитель. «Давай сюда голову. Молодец Лад, ты всё сделал правильно. Альв Великий Скальд тобою доволен. Он знал, что Бог направит одному из вас великую жертву. Можешь гордиться — ты избранный»,- сказал Потрошитель.
Заметив, что Эльфус вот-вот хлопнется в обморок, граф поторопил «избранного»: «Теперь уноси ноги. Великий Скальд колдовать будет. Не оглядывайся, если не хочешь ослепнуть!»
За вечерним облаком недобро усмехнулся Один: «Этот не поймёшь кто, то ли христианин, то ли язычник, взялся играть в тайное знание, порчу наводить. Получи, что ты хотел, но и на плату посмотри своими глазами, ощути кровь безвинную на своих руках! Кровь эта — цена бездумных слов твоих».
Много поту пролила новгородская рать, рук-ног поломало, пупков надорвало. Преодолели второй волок. Расплескали Олеговы струги вёслами Днепр, покатились без помех к Смоленску. Затворились лучшие мужи смолян-кривичей с семьями в высоких стенах. Простой люд убежал в леса густые, укрылся за болотами.
Лёг вечерний туман на реку. Деревья с тоскою к земле приклонились. Трава напиталась росою. Словно женские слёзы дрожат прозрачные капли на стеблях-ресницах. Завтра явится гость незваный за дорогим товаром — вольной волей. Быть жестокой сече!
Донесли лазутчики смоленскому князю: «Олег близко! Нельзя боле медлить!» Призвал Боеслав Гуди - варяга верного, спросил, гневно сдвинув брови: «Почто приказ не исполнен - посады не сожжены, Днепр лодок полон?» Велел поднимать дружину, брать факела и стрелы огненные. Боеслав сам выйдет из детинца, пустит жадное пламя на посады. Ничего не достанется новгородцам.
«Что там у тебя за спиной, князь?»- сделал страшные глаза варяг. Схватился Боеслав за меч, обернулся. Что за беда сзади крадётся?
Не там беду ищешь, князь. Ты сам пригрел измену у груди!
Гуди выхватил из-за пояса острый нож и заколол Боеслава, как свинью.
Меж себя решили варяги-наймиты, что выгодней сменить хозяина, чем попусту кровь проливать. Соплеменнику служить почётней-выгодней, чем князю инородцу.
С облегчением вздохнули люди смоленские. Не сгорят посады городские, не прервётся торговля выгодная. Останется всё по-прежнему.
Не ошиблись Боги — не удержала стена, смоленский князь сам впустил чужой ветер в свой дом.
- 10 -
С приходом северных кораблей мастерам прибавилось работы. День-деньской не выпускает топор из рук Дубыня, рубаха от пота колом встала. Побились струги на перекатах, истрепали борта по волокам. Много труда надобно положить, чтобы всё починить-исправить. Пробовали было новгородцы забижать местных, за работу плату придерживать, но князь-воевода навёл порядок твёрдой рукой. Сказал: «Это теперь моё стало. Кто смолянина обидит — тот мне раззор учинит!»
Присмирели пришлые.
Всё бы ладно было, только сынишка младший у Дубыни пропал. Прослышав, что новгородская рать близко, велела мать сыновьям в землянке сидеть, носа наружу не казать, но разве удержит материнское слово проказников.
Вернулся старший затемно, после сознался матушке — не далёко был, с девками хороводился. Куда Богша девался, ему не ведомо. По тому, что пропала рыбацкая снасть, догадались — ушёл малый на рыбалку. Вспомнил Олята, собирался вечером в камыши щуку удить, да мать не пустила.
Когда опасность миновала, обыскал Дубыня с соседскими мужиками берег. Не нашли следов малого, ни одежонки детской, ни рыбацкой снасти приметной. Должно быть утонул Богша.
Наткнулись только на шест еловый, с головою конской, мушиными опарышами полной. Не побоялся Дубыня таинственных знаков, на шесте вырезанных, призвал в помощь Ярило - светлого бога, выдернул шест из земли и далеко в Днепр забросил. Унесли быстрые воды гнилую голову, словно ничего и не было. Только сына отцу-матери это не вернуло.
«Что смурной ходишь будто навку-водяницу увидел,- спросил князь-воевода Эльфуса,- зуб ли болит, иль девка не дала?» Что мог ответить поэт на вопрос князя? Что изумлён он и напуган до душевной дрожи колдовством языческим, своими словами и действиями глупыми вызванным? Или рассказать, что дорого заплатил он Богу неведомому? Что кричит ночами, снится голова детская, ножом отрезанная, что с каждого горшка, на плетень насаженного, смотрят на него глаза мёртвого мальчишки? Что пьёт он зелье колдовское, чтобы забыться, но и в видениях, некогда сладостных, ходит за ним душа ребячья?
- Устал, голова болит,- отговорился самозваный колдун,- много жизненной силы забирают Боги у волхва за обряд порчи.
- Хватит ли у тебя сил ещё раз обряд повторить?- всполошился Олег.
- Не знаю. Боюсь, боги мою жизнь за чужую потребуют.
- А разве Богам коня мало?
- Кто может сказать, что знает желанья Богов?- спросил Эльфус.
Князь-воевода пристально вгляделся в своего волхва. Не врёт скальд, тяжело дался обряд: глаза ввалились, синие тени легли на лицо.
- Отдыхай. Восстанавливай силы. Велю кухарке готовить всё, что ты попросишь,- сказал Олег,- вечером пришлю тебе девку. Приласкает, утешит, развеселит твоё сердце.
Краской налилось лицо скальда.
- Не надо никого, господин. Волхвы должны девство блюсти,- ляпнул Эльфус. «Дурак, от чего отказываешься? Какой, к чёрту, ты волхв?»- прозвучал в голове поэта насмешливый голос. Но слово - не воробей. Да и не до баб ныне!
- Научи меня порчу наводить!- потянул Эльфуса за рукав малолетний князь. «Вот уже и этому запонадобилось кого-то погубить»,- подумал поэт. Нахмурился, спросил:
- Зачем тебе это? Ты — князь! У князя для чёрных дел дружина есть.
- Дружина не моя, дружина Олегова. Все ему служат, словно законного князя у них нет,- насупился Игорь.
- Уж не собираешься ли ты воеводу извести, власть взять?- изумился скальд.
Мальчишка спрятал глаза.
- Тебя первого зарежут, случись что с Олегом,- предупредил несмышлёныша Эльфус.
Игорь недоверчиво посмотрел на советчика.
- Что ты филином на меня смотришь? Пойми, Олегу ты нужен, чтобы объединить племена. Всем другим ты помеха. Каждый вождь мечтает стать князем в своём уделе,- попытался объяснить несмышлёнышу очевидные вещи Эльфус.
- Я сам хочу править,- надулся Игорь.
- Не может щенок с кобелём тягаться,- сказал поэт,- порвёт его кобель. Подрасти. Придёт твоё время.
- Когда оно придёт?- малолетний князь в нетерпении топнул ногой.
- Непременно придёт,- обнадёжил скальд,- конечно, если доживёшь. Научись терпению!
Посадил князь-воевода в Смоленске наместником Ярополка, кинул кость местным. Приставил к слепому своих людей. Боеславовых наёмников взял в дружину. Бойких людишек следует при себе держать. Для всех лучше будет. Принялся готовить поход на Любеч и Киев.
Собрались под стяги Олеговы вои лучшие. От стругов на реке тесно стало. Спустилась рать к Любечу. Увидев под своею стеною силу великую, не стали пытать судьбу любечане, отворили ворота. Оставил Олег в Любече своих мужей, взял оттуда воинов для своего предприятия. Охотно пошли в Олегову рать местные. Много выгоды сулила война с Киевом.
Ох, трудна задача! Голову сломал князь-воевода. Дойдёт весть до Киева, что идёт Олег по Днепру. Запрутся поляне за высокой стеной. Аскольд и Дир вояки опытные и за власть держатся крепко. Пройти мечом и огнём по их землям сил достаточно, но Олегу нужна не война - нужен безопасный путь в Византий.
Любая стена сильна защитниками. Готовы ли поляне кровь за пришлых князей проливать? Найти бы способ снестись с Киевской верхушкой. Нет ворот, которых бы не смог открыть мешок с золотом…
От тела мальчишки-рыбака пришлось избавляться Балдуину. Эльфус совсем расклеился, до сих пор в себя не пришёл. Воображает, что извёл смоленского князя. Каждый вечер до бесчувствия упивается языческим зельем. Опасно когда враль сам верит в свои враки!
«В прежнее время поколотил бы засранца, и вся недолга,- грустно рассуждает Его Светлость,- сейчас - попробуй тронуть личного кудесника двух князей. Руки мигом окоротят!»
Буи пригласил графа отужинать в его палатке. Балдуин охотно согласился. Скоро Олег двинет рати на Киев. Бежать не удастся. Придётся идти с Буи и выждать случая. Как человек битый жизнью, Балдуин твёрдо знал, что благоприятные обстоятельства сами по себе на голову не сваливаются. Их надо готовить, судьба - дама капризная. Граф твёрдо решил добиться её благосклонности.
- Ты в Киеве бывал? Что за люди там живут?- принялся выпытывать Балдуин.
Кормщик почесал в затылке.
- Тамошние людишки долгое время были под хазарами,- сообщил он,- сейчас там заправляют Аскольд и Дир. Я их хорошо знаю: те ещё упыри, присосались пиявками к торговому пути. Много хозяйчиков развелось. Нашему брату от поборов не продохнуть - в Альдейгье дай, в Новгороде дай, в Смоленске поклонись, в Киеве заплати, хазарам дай, от печенегов откупись. Самому что останется? Вот бы кто прибрал весь путь под свою руку...
- Выпьем!- граф знал, что Безносый сам не остановится, потому решительно оборвал стенания кормщика.
Буи мотнул чубатой головой:
- Давай. Чтоб у пути появился хозяин!
Осушили кружки. Занюхали лучком. Заработали ложками.
- Хорошо живут в Киеве? Стена вокруг города крепкая? Каким богам молятся?- принялся выспрашивать Балдуин.
- Живут сытно, стену прошлый год укрепили, местные молятся Перуну-громовнику, Велесу скотьему богу, камням и деревьям, на любой случай в их жизни свой бог имеется…
- А христиане там есть?- перебил Буи Его Светлость.
- Эти везде есть, а ещё иудеи, мусульмане. Сколько народов, столько и Богов. «Есть христиане,- обрадовался граф,- единоверцы в беде не оставят!»
Его Светлость отвалился от стола. Сытно рыгнул.
Солнце садилось на западе, растворялось в ржавом мареве. «Где-то там дом»,- подумал Балдуин. Граф вспомнил свой замок, Париж, женщину, но не жену, а покойную Мариз. В носу защипало. Граф нащупал кусок единорожьего рога, висящий у него под одеждой.
- Что там у тебя?- спросил Буи.
- Амулет.
- Сильный?
- Я до сих пор жив,- пожал плечами Балдуин.
- Тогда сильный,- сказал Буи,- такой же, как твой скальд.
- Эт точно,- согласился Его Светлость и подумал:
«Умереть — не встать, его оруженосец, которого год назад за уши таскал, сегодня в чине любимца Богов».
Буи зевнул, разлил остатки браги:
- Давай на посошок! Завтра рано вставать.
Выпили.
- Пойду на свой ящик,- сказал Балдуин, поднялся из-за стола. В голове закружилось. «Коварное пойло варят местные,- отметил Его Светлость,- кажется, у меня к Безносому было дело».
- Мой долг сильно вырос?- вспомнил граф.
- Да что ты,- отмахнулся Буи,- какие меж друзей счёты!
Перун принял жертву. Тяжёлые тучи, подобные горам, лезли из-за леса, вспыхивали отсветами небесного огня.
Оставив священную рощу птицам и богам, люди возвращались на корабли. Мизгирь — жрец громового бога в сопровождении князя и его дружинников важно ступал во главе процессии. Свежий ветер из-под грозовой тучи играл с седыми волосами жреца, крутил подвески на его одежде.
Крепко держит ясеневый посох в руке жрец. Так в прежние годы держал он Олега. Ныне отшатнулся князь-воевода от своего волхва, приблизил к себе чужеземца. Утверждает, что извёл иноземец смоленского князя. Может и так, но в городе говорят, что Боеслава зарезали наёмники. В жадности и подлости людской чуда нет. Если князь-воевода верит, что волхву под силу колдовством отнять жизнь, не Перунову жрецу разубеждать его в этом. Чужеземца проще извести, чем возродить веру в голове князя!
Мизгирь искоса взглянул на соперника. Худой — соплёй пришибить можно, но волосом чёрен и глаза блестят по-волчьи. Такие опасней всего.
Молния сверкнула ближе. Первые капли упали на воду. Обрадовались люди, дождь в дорогу - к удаче. Завыл сигнальный рог. Олеговы струги взмутили ясеневыми вёслами прозрачные струи многоводного Днепра, отошли от берега, хищными щуками пустились к Киеву. Среди них торговый корабль Буи Безносого, как уточка среди лёгких чаек.
Торопится князь-воевода. Если прознают киевляне о новгородской рати, запрутся в стенах, попробуй — выковырни! Скальд Альв сказал, что его Боги в здешних местах меньшую силу имеют, не дадут ему прежней власти. Должен Олег сам решить вопрос с Аскольдом и Диром.
Вышли корабли на стрежень. Подхватил Днепр струги многовёсельные, принялся с корабельщиками разговоры разговаривать, о дальних странах рассказывать. Не слышат реки корабельщики, о своём думают. Вспоминают жён, матерей, да деток малых, мечтают о славе и богачестве, жизни сытой, удаче воинской, гадают - ждёт их успех, или примет их косточки мать сыра земля. Сама собою вырвалась жалоба из груди неведомого певца, повисла над водою:
Солнышко, солнышко, солнышко моё,
Обогрей-ка, солнышко, я дитя твоё.
Мы гуляли, солнышко, в зеленом саду,
Мы сорвали веточку виноградную.
Плыви, плыви, веточка, где волна прибьёт,
Где волна прибьёт, похоронят меня.
Похоронит меня ой, да мил дружок,
Ой, да мил дружок, вострый ножичек!
Каждое утро зовёт Олег норвежского скальда в шатёр, выспрашивает - не приснился ли тому вещий сон: как Киев град взять? Прячет глаза Альв. Отвернулись от него Боги, не желают говорить. Нахмурился Олег, сказал: «Ты давай там, напрягись. Скажи им — очень, мол, надо...»
Пьёт каждый вечер скальд дурманящее зелье, но снится только ворон, его смерти ожидающий, да мальчишкина голова с мёртвыми глазами. Закручинился от чёрных дум Эльфус, понял: ушёл он от распятого Бога, к другим не пришёл. Кто он теперь - грешный христианин, или язычник отступник? Решил скальд больше не полагаться на волю Богов, у Балдуина совета спросить. Граф воин опытный, сумеет помочь.
Горят костры. Словно кто щедрой рукой рассыпал уголья по берегу Днепра. Пахнет рекой, ядрёным мужским потом и всем тем, чем может пахнуть огромный людской муравейник.
Его Светлость сушил у огня обмотки. «Дожил,- думает печально старый воин,- сам себе портянки стираю. Эльфус из себя колдуна корчит. Колдуну не пристало портомоем у простого воина служить».
Знакомый голос отвлёк графа от грустных мыслей:
- Господин, рад Вас видеть в добром здравии!
Хозяин вгляделся в лицо оруженосца. Глаза ввалились, как у больного. «Суровы Боги. Нет уж, если запонадобится кого-нибудь жизни лишить, без вмешательства высших сил обойдусь!»- решил Балдуин.
Эльфус плюхнулся рядом, протянул хозяину увесистую суму с гостинцем. Люди Безносого подтянулись на угощение.
- Хозяин, отойдём, разговор есть,- улучшил момент Эльфус.
От воды веет прохладой. Шумит лагерь многими голосами: лает собака, заливисто хохочет женщина. Обыкновенные звуки средь войны кажутся странными. Млечный путь опрокинулся в Днепр. Свет звёзд смешался с рыжими огнями костров, зажёг воду. Чёрный лес бросил на реку густую тень, силится и не может потушить небесное сияние.
- Чего тебе?- спрашивает оруженосца граф.
Долго подбирает слова скальд.
- Олег просит совета, как взять Киев малой кровью. Боюсь, если не присоветую ничего путнего, потеряю влияние. Будет трудно организовать побег,- наконец говорит оруженосец.
- Разве ты военачальник, советы князю давать?- удивился Балдуин.
- Хуже, я — скальд. Похоже, Олег уверовал в мои способности,- смутился Эльфус. «Вот так дела,- думает Его Светлость,- в город без длительной осады нам нипочём не войти. Но прав мальчишка, близость к князю стоит дельного совета!»
Долго бродили граф и его оруженосец по берегу Днепра. Дружинники, случайно встретив знаменитого волхва, чьим колдовством, по слухам, был изничтожен смоленский князь и ужасного Балду Потрошителя, спешили уступить дорогу, хватались за обереги, бормотали слова охранительных заговоров.
Расставаясь, Балдуин шепнул Эльфусу:
- Всё запомнил? Скажешь Олегу, что Боги тебе дали совет.
- Запомнил, Ваша Светлость!
Укладываясь спать на свой ящик, Балдуин думал: «Вот и мне удалось побыть Богом!»
Мишелю вновь приснилось, что он пишет Богородицу. В открытую дверь потоком льётся солнечный свет. Дочка трактирщика проказница Мия с трудом удерживает на лице благостное выражение.
В заведении её отца часто останавливались паломники к Св. Эммерману, прежде чем славянские орды не сравняли монастырь и близлежащие деревни с землёй. Что стало с Мией и её близкими юному художнику не удалось узнать. Похоронил Мишель учителя Годе и прибился к отряду рыцаря Конрада Швабского. Мишеля определили в обоз, смотреть за лошадями. Другого хотел юноша, но из послушника в одночасье не сделаешь воина. Мишель любил лошадей, и они отвечали ему взаимностью. Старые конюхи шептались: мальчишка знает заветное слово, без колдовства тут точно не обошлось. Усмехался Мишель — есть у него колдовство, называется «любовь».
Недолго продлилась служба Мишеля. Отряд Конрада попал в засаду. Рыцарю удалось уйти. Славяне захватили обоз с палатками, казной и добычей, взятой Конрадом в их землях. Вместе с обозом в плен попали коноводы. Стариков и раненых славяне убили сразу, остальных по десяткам попарно привязали к длинным палкам и заставили бежать за обозом. Кто выбивался из сил, убивали. Из десятка Мишеля в живых осталось трое.
Его несколько раз перепродавали, пока Мишель не оказался у большого города со странным названием Киев. Новые хозяева надели на шею Мишеля железный ошейник и определили ходить за лошадьми.
Аскольд и Дир были побратимами. Крепче дружбы труднее сыскать. В прежние годы досужие языки любили строить догадки на чём основывается близость меж мужчинами, но когда друзья утвердились на киевском престоле, поносные разговоры смолкли.
Сев на княжение в одном уделе, побратимы не стали соперниками. Они помнили, что дружба возвысила их средь других людей. Аскольд сильный, а Дир умный. Кто может противиться союзу ума и силы?
Всю весну с Новгорода приходили тёмные слухи: говорили, что воевода Олег собирается убить малолетнего князя Игоря, чтобы взять Рюриково наследство, ещё говорили — собирает Олег рати на Царьград. Посмеивались меж собой киевские князья. Видели они Царьградскую стену! Такую нипочём не взять, хоть собери под руку все племена от Варяжского до Руского морей.
Но когда не пришли торговые корабли из Бирки, Новгорода и Смоленска, встревожился Дир — началась замятня на торговом пути. Успокаивал его Аскольд: стена в Киеве крепкая, хлеба много и браги наварим. Не стоит кручиниться по серебру и товарам купеческим, год-другой можно и без них прожить. Однако, согласился с умным другом, что надо предпринять меры предосторожности. Князья решили запереться в стенах, чужаков в город допускать безоружными, на ночь никого не оставлять, к тайным сторонникам Новгорода приставить негласное наблюдение.
Что-что, а уж поесть Аскольд любил! С утра князюшка умял тушеный свиной бок с репками, зелёным лучком и укропчиком, побаловал себя яблочками мочёными, клюковкой на меду, запил кувшинчиком мёда пряного, а тут и умный друг с хорошей вестью пожаловал:
- Суда торговые на реке!
- Я же говорил, рано тревожиться. Всё будет хорошо!- вытер жирные губы Аскольд.
«Всё бы жрал! Эк, как тебя от сытой жизни разнесло,- неприязненно подумал Дир,- скоро в кольчугу не влезешь!» Но вслух произнёс: «Ты бы охотой занялся, или хоть гулял побольше».
- Беспокоишься, что я не такой быстрый как прежде?- ощерился Аскольд,- Желаешь испытать меня? Бери меч, я не против!
Великан хлопнул тяжёлой ладонью по столу.
- Что ты, что ты. Вижу, ты по-прежнему силён,- успокоил разбушевавшегося приятеля Дир,- но думаю, Олег рано или поздно захочет проверить это!
- Я его не боюсь,- ухмыльнулся Аскольд,- но хватит об этом! Пошли к гостям человека, пусть присмотрится…
- Уже сделал,- перебил великана Дир,- наши люди докладывают, что пришли пять судов из Бирки и Новгорода. Наш безносый приятель Буи передаёт тебе привет. Просит разрешения повидаться с нами, говорит, для тебя у него особенный подарочек припасён.
- Отчего не повидаться,- почесал бритый подбородок Аскольд.
Великан поднялся из-за стола.
- Не знаешь, что за подарок привёз Безносый?- спросил Аскольд.
- Буи сказал, что ты доволен будешь,- улыбнулся Дир.
- Пойду в поварню. Распоряжусь насчёт жратвы, чтобы не пришлось перед гостями краснеть,- заторопился Аскольд. Обычно Безносый привозил ему бочонок селёдок, которых великан очень любил.
Дир был нехорош собой: волосом чёрен, редкозуб и сутул. И ещё от него отвратительно пахло. Этот природный запах не могла смыть с князя ни одна баня. Девки Дира не любили. Впрочем, в прежние годы его мало заботило. Волку безразлично мнение овцы. Нравится, не нравится, раздвигай ноги, красавица. Посмеялась над Диром зеленоокая богиня любви Лада. На старости влюбился в дочь лучшего друга Голубу. Эту силком на сено не потащишь. Просил её руки. Усмехнулся Аскольд в седой ус, сказал: «Уговоришь мою девку, сыграем свадьбу. Я не могу её принудить». Про себя подумал: «Лет на десять, запоздал с ты с женитьбой, мой дорогой друг».
- Голуба, выдь во двор!- позвал Дир через отворённую в горницу дверь.
- Чего тебе?- отозвалась красавица.
- Смотри, что я тебе принёс!
Князь остановился у крыльца, утёр рукавом вспотевший лоб. Весеннее солнце с каждым днём припекало сильнее. «Чего она медлит?»- Дир в нетерпении дёрнул себя за ус.
На дворе воробьи устроили драку за клочок линялой собачьей шерсти. Цвели сады. По небу лениво плыли белые облака. Из кузни тянуло дымом. Дым мешался с запахом яблоневого цвета. «Вот и простые птахи заботятся о доме, только у меня своего гнезда до сих пор нет»,- грустно подумал киевский князь. Из дверей в сопровождении няньки и двух дворовых девок вышла Голуба, изогнула соболью бровь:
- Чего принёс?
Дир поспешно достал из-за пазухи тяжёлый мешочек, тряхнул:
- Смотри, орешки из самого Царьграда. Для тебя приберёг.
- Девок дворовых орехами подкупай!- фыркнула красавица.
- Не сердись, лада! Придут корабли торговые, будет тебе и бисер многоцветный и украшения серебряные,- заныл киевский князь.
- Вот когда придут корабли, и ты приходи,- сказала суровая красавица, но мешочек с орехами приняла.
Когда друг её отца ушёл, Голуба понюхала мешок, остро пахнущий зверем, брезгливо наморщила носик и отдала орехи дворовым девкам.
Тишило вложил в товар все деньги. Что и говорить качество отменное, он сам всё досконально рассмотрел, ощупал и обнюхал. За такой экземпляр в Хазарене или Булгаре можно сорвать такой куш, что навсегда вырваться из нужды.
Тишило человек Нажира, ест с его руки и выполняет разные деликатные поручения. На сей раз хозяин отправил доверенного слугу к моравам, пригнавшим из Панонии великий полон. Тишило взял восемь голов для Нажира. Можно было взять и больше, но уж больно хлопотно управляться с большой партией товара. Того и гляди половину по дороге потеряешь — деньги на ветер! Свой экземпляр он отбирал особенно тщательно. Ребята из отряда обещали молчать про его левые делишки, теперь главное - доставить груз вовремя и без потерь.
Не важно кто стоит за спиной мальчишки-скальда — Боги или человек, но совет он дал дельный.
Дружину князь-воевода оставил в двухдневном переходе от города полян. Сам же, взял три новгородских струга и два корабля из Бирки, спустился к Киеву и стал против городских ворот, где обыкновенно останавливались все торговые суда.
Немедленно к каравану спустились люди из города. Посланцев киевских князей встретили Буи Безносый, и варяг Гуди из Смоленска. Олег укрылся в палатке.
- Эй, Коротконосый, что так поздно явился в наши земли? Тебя водяной за вёсла держал, или ты из жадности команду из слабосильных баб и ребятишек набрал?- крикнул с берега давний приятель Буи ближний дружинник Аскольда и Дира тощий Рулав,- а может со смолянами воды не поделили?
- И ты будь здрав, Рулав,- отозвался с носа своего корабля Буи,- со смолянами у нас мир и согласие. Нам, людям одного племени, глупо вражду меж собой разводить. Тебе это и твой давний знакомец из Смоленска подтвердит.
Из-за спины Безносого высунулась улыбающаяся физиономия варяга Гуди.
- Здорово, Тощий,- крикнул варяг,- вижу, ты так и не избавился от глистов, или это тебя очередная бабёнка так заездила, что от стрелы за мачтой спрятаться сможешь?
- Зато ты на службе смоленскому князю такую задницу наел, что спину любой лошади раздавит. Буи, Днепр из берегов не вышел, когда ты этого бездельника на борт поднял?- не остался в долгу Тощий.
Долгожданные гости соскочили с кораблей. Старые приятели шагнули навстречу друг другу, всмотрелись в постаревшие лица. Никого время не щадит. Много воды утекло с тех пор, когда они вместе с Рюриком пришли в эти земли. Земляки обнялись.
Олег придирчиво осмотрел малочисленный отряд Буи Безносого. Головорезы как на подбор: Балда Потрошитель, Гуди Убийца, десяток выродков разных земель и народов, для которых человека зарезать, что курицу придушить.
- Ты бы ещё шишак на башку нацепил,- сделал замечание варягу князь-воевода.
- Я кольчугу везде ношу,- заупрямился Гуди.
- На сей раз придётся снять,- сдвинул брови суровый вождь,- у вас и без того видок, будто на битву собрались!
- Я бы предпочёл в поле с киевскими князьями встретиться, чем за столом,- ощерился варяг.
- Так и выйдут они тебе в поле,- проворчал Безносый,- будут каменьями со стены кидаться. Не хотел бы я полгода под Киевом торчать. Уж лучше раз жизнью рискнуть...
- Тем более я вам хорошо за риск плачу!- рассмеялся Олег.
Буи исподлобья глянул на нанимателя. «Чего воеводе не веселиться?- хмуро подумал корабельщик,- зарежем мы князей-узурпаторов, вся выгода ему! Если нам потроха выпустят, отопрётся. Мол, моих людей среди убийц нет. Ещё и серебро на наших смертях сэкономит!»
За смерть Аскольда и Дира князь-воевода обещал хорошо заплатить. Должно хватить рассчитаться с Буи Безносым.
Балдуин проверил, как меч выходит из ножен. «Как тебе в шкуре наёмного убийцы?- сам себя спросил франкский граф,- быстро же ты докатился до подлого коварства». Однако, чувства стыда Его Светлость не испытал. «Если назвать убийство гостями хозяев в их доме военной хитростью, совесть спокойно спит,- усмехнулся Балдуин своим мыслям,- к тому же, я бы на месте Христа охотней простил грешнику смерть двух язычников, нежели разрушение города, хоть не уверен, что убийство нехристей Бога бы опечалило. С другой стороны, всё что случается, происходит по Его воле. Предопределённое свыше я бессилен исправить!»
Успокоив совесть таким образом, Балдуин направился к киевским воротам.
Тишило успел доставить товар в Киев до прихода кораблей из Бирки. Пломбы, поставленные на хозяйский товар самой природой, удалось сохранить целыми. Нажир остался доволен.
Ребята из отряда в обмен на снисходительность к их шалостям, сохранили тайну Тишилы. Хвала богам, у девок есть отверстия помимо тех, сохранность которых так высоко ценится восточными людьми. Почему мужикам ими не попользоваться? Быть у воды и не напиться — это глупо!
Вот со своим экземпляром Тишило дал маху. Его девка в два раза потеряла в цене. А всё вино виновато! А впрочем, уж больно хороша и ласкова златовласая Беляна, чтобы с ней расстаться. Пусть будет хозяйкой в его доме.
Но не потеря денег волновала Тишило. В Киеве назревали события. Нажир велел своим людям вооружиться и ждать приказа. Ох, к добру ли это?
- 11 -
Налетел ветер, принялся дёргать громовую тучу-старуху за мокрый подол, трепать седые космы. Посмотрелась небесная странница в зеркало реки, застеснялась неприбранного вида, растрёпанных волосьев, уползла за Киевские холмы грохотать громами, жаловаться Стрибогу на его беспутого сына.
Гроза не принесла людям обычного облегчения, не упало ни капли дождя. Воздух напитался электричеством как ощущением скорой беды. Чёрная коза беспокойно кричала с крепостного вала. Люди с ножами забрали её козлят. Городская стена из бревенчатых клетей желтела свежим деревом. Время словно остановилось. Балдуину казалось, что вечно будет течь река, пылить дорога, кричать коза с крепостного вала. Никогда ничего не изменится в этом городе на краю мира.
От пристани с её многочисленными навесами, амбарами и просторным торжищем дорога косо подымалась по крутому склону, шла вдоль стены и ныряла в ворота проездной башни.
Граф был вынужден признать, что оборона города построена весьма разумно, и взять такую крепость иначе как длительной осадой или хитростью невозможно.
В воротах гостей пыталась разоружить стража, но Буи сказал, что своё оружие не доверит славянским оборванцам. После длительного препирательства пришёл Тощий Рулав и уладил дело. Оружие гостям оставили.
Внутри крепость была застроена усадьбами, домами и домишками. Из-за заборов торчали высокие тесовые крыши, длинные жерди колодезных журавлей. Меж дворов бродили свиньи и куры, копались в жирной пыли. Из домов тянуло дымом и запахом съестного. Граф невольно сглотнул набежавшую слюну.
По бревенчатой мостовой гостей повели на княжеский двор. Улицы полны народа: купцы, бабы, ребятишки, много вооруженных дружинников. Идея убить князей в их городе выглядела глупой. «Я дурак, что предложил такой план, но почему Безносый взялся за это гиблое дело?»- удивлялся Его Светлость.
Под ложечкой неприятно засосало. «Я трушу?- изумился старый воин,- или дожил до тех лет, когда стал ценить жизнь? Давал же клятву не ввязываться в сомнительные предприятия!»
Частью сознания Балдуину нестерпимо захотелось оказаться в том дне, когда пришло злополучное письмо от Карла с приглашением возглавить оборону Парижа. Может тогда стоило остаться дома?
Граф упрямо тряхнул лысой головой. Он всё сделал правильно. Верни всемогущий Бог тот день, вновь бы отправился Родину защищать. Ему не за что себя корить.
Княжеская усадьба встретила гостей высоким частоколом из дубовых брёвен, запертыми воротами и лаем собак. «Эге,- сообразил Его Светлость,- если захватить логово Аскольда и Дира, здесь можно пару дней против всего города держаться!» Настроение улучшилось.
Оружие у них всё же забрали. Граф задницей проверил прочность скамьи. «Доска в умелых руках — хорошее оружие»,- считал Балдуин, пока не увидел череп Аскольда. «Тут палица нужна»,- понял Его Светлость и опечалился.
Гостей рассадили вперемежку с местными. Граф постарался устроиться ближе к Безносому.
Последним вошёл сутулый, чернявый человечек и уселся во главе стола. «Дир»- догадался Балдуин и пожалел, что оказался далеко от второго киевского князя. «Плакали мои денежки,- сокрушался Балдуин,- упустил свой шанс. Доской прибил бы Дира, как муху!»
Проворные служки внесли закуски, обнесли гостей пивом. Гости и хозяева дружно навалились на еду. Балдуин набил рот нежным козьим мясом и постарался забыть о покушении. Пытаться голыми руками порешить такую пропасть народа - глупость несусветная!
Разговоры возникли после третьей перемены блюд.
- В Киеве новые порядки? С каких пор у соплеменников оружие стали забирать?- крикнул с места Безносый.
- С тех пор, как стали они разным хозяевам служить,- быстро нашёлся чернявый Дир.
- Мы были в Новаграде и Смоленске, везде вешали своё оружие за спиной, как издавна повелось,- укорил киевских князей Буи,- впрочем, кто я такой, чтобы устанавливать порядки в чужом доме, но род наш силён старым обычаем.
- Мудрые слова ты сказал, Безносый,- вымолвил после некоторого замешательства князь Дир,- если ты настаиваешь, пусть люди нашего племени повесят оружие за собой. У иных же, как я понимаю, такого обычая нет?
Буи обвёл взглядом зал. Из гостей только он и Гуди могли воспользоваться предложением Дира. Это мало могло помочь в осуществлении коварного плана.
- Вот ещё,- натянул притворную улыбку на лицо корабельщик,- зачем мне оружие в доме старых друзей? Я про верность обычаям хотел сказать!
- Хватит спорить! Принесите Буи его меч,- хлопнул здоровенной ручищей по столу Аскольд,- давайте, выпьем за старину.
Выпили по полной, заработали челюстями.
В горницу стремительно вошла высокая девка, села возле Аскольда, полыхнула синим пламенем глаз на новых мужчин, усмехнулась. Балдуин почувствовал, как от одного только присутствия этой женщины, встрепенулась его душа.
Голуба что-то спросила у отца, великан улыбнулся в ответ, снисходительно кивнул чубатой головой. Девушка наполнила отцовский кубок пивом, так что пена пролилась через край, и направилась в сторону чернявого Дира. Киевский князь от волнения пошёл красными пятнами. Однако красавица поднесла сосуд не ему, а варягу Гуди, сидевшему неподалёку. Незадачливый жених от ярости заскрежетал зубами.
Гуди, не чинясь выдул пиво, и поцеловал девушку в алые губы. Дир вскочил на ноги и швырнул бокал в стену.
Буи уловил начало скандала и сделал знак слугам. Молодцы внесли дары киевским князьям. Там были куньи и беличьи меха, две штуки цветного сукна и пресловутый бочонок сельди. На недолгое время подарки целиком заняли внимание Аскольда и Дира.
- А бисера и женских украшений у вас нет?- спросил Дир, искоса поглядывая на красавицу Голубу,- плачу любые деньги!
- Откуда?- пожал плечами Безносый,- все знают, я торгую мехами. Но вдруг, словно солнце осветило лицо безносого кормщика.
- Старый я дурак!- хлопнул себя по лбу Буи,- есть у нас в караване богатый купец из Новгорода. Везёт от Олега и Игоря товары грекам. Бисер у него, словно семицветная радуга, а серебряные броши и подвески, что луна холодная ясной ночью. Да приболел он нынче. Как полегчает, обещал к вам явиться.
Только чуть шевельнула собольей бровкой красавица Голуба.
- У нас свои ноги есть, чтобы до торжища дойти,- поспешно сказал Дир,- друг мой,- обратился он к Аскольду,- составишь компанию?
- Отчего не составить?- согласился великан,- но пусть гости не чинятся нашим отсутствием, продолжают пировать. Рулав за ними присмотрит.
Таким образом, отряд Буи Безносого оказался в заложниках у киевских князей. «Не рой другому яму!»- подумал Балдуин и решил всё же вооружиться, хоть доской из-под собственной задницы.
День тянулся и тянулся. Вестей из Киева не было. Что-то пошло не так. Солнце поднялось высоко в небо и там остановилось, словно влипло в белёсую патоку облаков. После несостоявшейся грозы воздух застекленел, раскалился. Днепровская вода оборотилась расплавленным серебром.
Нудно гудели весенние мухи. За пристанью у мостков, сверкая белыми ляжками из-под подвёрнутых юбок, бабы стирали бельё. Тощая сука вылавливала блох из пыльной шкуры. Толстомордый щенок теребил материнский хвост. Народ бестолково толкался на торжище, удивлялся пустым прилавкам.
- Господин, отправь наших людей с товарами,- Эльфус не находил себе места от беспокойства.
- Где я тебе товары возьму?- ощерился Олег,- иди к князю. Он тебя спрашивал. «Чёрт!- выругался скальд,- из-за пустяка всё пойдёт насмарку». Юноша поднялся на борт корабля Буи Безносого. Люди в полном вооружении лежали вповалку на дощатом настиле. Тесно, ступить некуда.
- Чего там?- десятки взволнованных глаз уставились на Эльфуса.
- А я почём знаю!- огрызнулся юноша, пробираясь через воинов на корму.
Солнце нагрело палатку. Мальчишка-князь от скуки играл сам с собой в тавлеи.
- Скоро?- встретил он вопросом Эльфуса.
- Потерпи,- сказал Эльфус подопечному, - есть что выпить? Князь молча кивнул на посудину с квасом и вернулся к игре.
Снаружи послышался шум. Оруженосец поспешно оставил кувшин и высунул нос из палатки.
С Киевского холма к кораблям направлялись какие-то люди.
Напрасно скальд напрягал зрение, стараясь разглядеть среди них хозяина. Эльфуса неприятно удивила оживлённая физиономия Безносого, торчащая меж двумя одетыми с варварской роскошью мужчинами. Измена?
- Это то, о чём я думаю?- спросил Гуди Тощий Рулав.
- Смотря что ты думаешь!- оскалился варяг.
- Безносый подготовил князьям ловушку?
- Для таких дел кишка у Безносого тонка,- ухмыльнулся Гуди.
- Олег!- схватился за меч Рулав. Некоторое время варяги пристально вглядывались друг в друга. Ни один мускул не дрогнул в лице Гуди.
- Ты не уйдёшь отсюда,- мотнул головой в сторону дверей Рулав,- во дворе полно наших людей!
- Ага,- согласился Гуди,- но и Олег твоих хозяев живыми не выпустит. Не думаю, что тебя и твоих людей князь пощадит, если ты нас побьёшь. Так зачем понапрасну лить кровь? Давай договоримся.
- Что ты предлагаешь?- спросил Тощий после некоторого замешательства.
- Предлагаю встать на сторону победителя,- пожал плечами Гуди.
Среди толпы дружинников Олег издали узнал здоровяка Аскольда по прозвищу Зверь, его друга Дира и корабельщика Буи. Безносый издалека помахал воеводе рукой и крикнул:
- Я гостей тебе привёл. Подготовь товар!
Олег соображал быстро, иначе он бы долго не прожил.
- Одеть князя в лучшие одежды! Приготовить оружие. Без команды не высовываться.
Воевода ещё мог отступить без кровопролития, но не затем он явился в Киев.
Подошли киевские князья со своими людьми. Олег дал знак. Из кораблей повалили его дружинники. Две группы варягов встали друг против друга.
- Шапку! Шапку надень!- Эльфус нахлобучил соболью шапку на голову малолетнего князя и вытолкал его из палатки.
Блестела река. Толпа зевак застыла на торжище соляными столпами. Две группы варягов, некогда бывших единым целым, стояли друг против друга. Многие узнавали старых знакомцев по рюриковой дружине. Увидев Олега, побледнел Дир, Аскольд схватился за меч.
Напряжение росло. Казалось, чихни кто, и начнётся беспощадная резня.
- Зачем ты пришёл сюда? Тебе здесь нет места!- пузом вперёд выступил великан Аскольд. Олег шагнул навстречу.
- Я пришёл, чтобы забрать рюриково наследство.
- Почему ты считаешь, что имеешь на него право?- выкрикнул Дир.
- Вы не князья и не княжего роду. Я княжего роду, а се есть Рюриков Игорь, княжич!
Олег показал рукой на бледного мальчишку в княжеской мантии и собольей шапке, стоящего высоко над всеми на корме корабля из Бирки.
Только мгновенье мешкал Аскольд, потянул из-за пояса меч, но Олег оказался проворней.
Кровь из разрубленной головы великана кровавой росой пала на прибрежный песок. «Прав был Гир, надо было больше гулять»,- успел подумать киевский князь, прежде чем умер.
Дира заколол копьём в спину собственный дружинник. Пришёл настоящий князь!
«Убили! Убили!»- бабий вопль достиг княжеской усадьбы раньше людей. В окружении соратников, вновь ставших единым целым, поднялся Олег к городским воротам. Осмотрел с кручи открывшийся простор, вздохнул полной грудью. Закружилась голова у седоусого воеводы.
Словно что изменилось в природе. Налетел ветер с реки, сдул сонную одурь с города полян, принёс свежесть. Заснувшее было время тронулось, раскатилось тележным колесом с горы и помчалось вперёд, всё быстрее и быстрее.
Хлопнул по плечу князь-воевода малолетнего подопечного, обвёл рукой ширь безбрежную, указал на город вольно стоящий по берегу многоводного Днепра.
- Сей град да будет мать всем городам русским!- сказал Олег торжественно. Только кто слышал те знаменательные слова?
В княжеской усадьбе каталась по полу, выла от ужаса красавица Голуба.
- 12 -
Хорошо валяться на травке, беззаботно глазеть в синюю высь. Там небо, как ковригу, ласточки нарезают на прозрачные ломти, коршун рисует крыльями тележные колеса. Ещё выше плывут белые облака, солнце блестит золотой лужицей.
Балдуин представил, что это он висит в бездонной вышине, а вся небесная твердь с облаками, солнцем и птицами находится под ним. Земля и небо поменялись местами. От глубины, открывшейся под ногами, захватило дух, закружилась голова. Граф рассмеялся, потянулся всем телом, так что затрещали косточки, и перевернулся на живот.
Мимо текла река. Рядом спал Эльфус. Граф посмотрел на бесконечную ленту воды, возникающую на одном краю видимого пространства и исчезающую с другого. «Так и наша жизнь,- подумал Балдуин,- начинается с времён, о которых не помнишь, и теряется в неясном будущем».
Граф разбудил оруженосца, чтобы поделиться мыслями с самым близким на этот миг человеком на земле. Эльфус недоуменно уставился на хозяина. «На солнце перегрелся»,- думал поэт, выслушивая сбивчивую речь Балдуина.
Наконец, Его Светлость окончательно запутался в сложных словесных конструкциях, которыми пытался передать посетившие его возвышенные чувства и замолчал. Вместо ответа Эльфус промычал нечто неопределённое, понимай, как хочешь, и принялся жевать травинку.
Едва слышно шумела река, гудели пчёлы.
- Ты познакомился с коноводом?- прервал затянувшееся молчание граф.
Чернявый юноша ткнул в сторону Мишеля длинным пальцем и произнёс обличающим тоном: «Христианин?»
- Да, мой господин,- поклонился Мишель. Незнакомец был одет как богатый викинг: штаны из сукна, нож в серебре.
- Куда коней гонишь?
- На луг, мой господин,- ответил Мишель и только тут сообразил, что норманн с ним разговаривает на чистейшем франкском языке.
- Уж больно мелки твои кони,- усмехнулся чернявый.
- Кони как кони,- обиделся раб за своих подопечных и вопросительно уставился на странного норманна.
-Как думаешь, дойдет такой конёк до Парижа?
- Если хорошо кормить, отчего ему не дойти,- нашёлся Мишель,- только кто его на волю отпустит?
Чернявый блеснул исподлобья диковатым взглядом, хмыкнул.
- Можно я тебя до пастбища провожу?- спросил он.
- Как вам угодно будет, господин,- ответил Мишель.
Город скрылся за лесом, кони норовили на ходу ущипнуть с обочин весенней травы, пахло близкой рекой и свежим конским навозом.
«Видал я коней получше,- думал чернявый, -но конь есть конь! На месте раба я давно бы дал дёру».
Луг встретил юношей тишиной и запахом разнотравья. Слегка прихрамывая на одну ногу, Мишель подошёл к жалкому навесу из веток, служащим ему единственным убежищем от дождя и солнца.
- Присаживайся,- пригласил коновод странного норманна.
Всхрапывали кони, секли себя по спинам жёсткими хвостами. Воздух гудел от насекомых.
Долго говорили и не могли наговориться Эльфус и Мишель, по странному капризу Богов встретившиеся на краю мира.
- А он ничего не напутал?- вид графа парижского выражал крайнее изумление.
- Богом клянётся: Арнульф поднял восстание против Карла. Мишель состоял послушником в монастыре Св. Эмермана, когда его разграбили славянские союзники Каринтийца. Вам, Ваша Светлость, надо срочно возвращаться в Париж. Нельзя оставаться в стороне, когда дома такие дела творятся!
- Ты считаешь, каролинги без меня власть не поделят? Нет, в Париж не поедем!- усмехнулся Балдуин. Пришла очередь удивляться Эльфусу: «Как же долг?»
- Чего глаза на меня вылупил?- грубо спросил юношу граф,- если добудем эликсир жизни, станем с тобой благодетелями человечества! Бессмертие важнее, чем имя императора на троне!
«Окстись, Ваша Светлость,- хотелось заорать Эльфусу,- ты всё ещё веришь в невозможное?» Но он не посмел сказать это в лицо своему господину.
- Всё, что мне сообщил Мудрец оказалось правдой,- с фанатичной верой в голосе продолжил Балдуин страстную речь, -я нашёл единорогов на севере, Скандию и земли вокруг неё старик правильно описал. Мы встретим драконов в топи Бурж! Я собственными глазами видел письмо настоятеля тамошнего монастыря к Карлу с просьбой прислать рыцарей для борьбы с драконами. Скажи, зачем святому отцу врать?
Пожал плечами Эльфус — разные бывают причины для лжи.
Кувыркались в воздухе ласточки. Коршун чёрной стрелой упал из-под облака, подхватил когтистыми лапами зазевавшегося суслика и взмыл в небо. «Ловок дьявол!»- восхитился Эльфус.
- Нам бы такого коня как у Олега заполучить!- мечтательно, скорее для неба или его обитателей, чем для своего оруженосца произнёс Балдуин. Голос рыцаря вернул юношу на землю.
- Тебе, хозяин, очень нужен этот конь?- Эльфус выплюнул травинку.
- Ха, спрашиваешь!- округлил глаза Балдуин,- с таким конём как у князя хоть к озеру Бурж, хоть на край света! Меч у меня есть. Кто нас удержит?
- Добуду я тебе Олегова жеребца, хозяин!- пообещал Эльфус.
Балдуин с жалостью посмотрел на своего оруженосца. От колдовского зелья последнее время часто заговаривается малый.
Приснилось, что она падает в бездонную яму. «Тише, сердешная, тише,- разбудила матушка Голубу. Девушка открыла глаза. Льётся мутный свет в слюдяное оконце, перекликается стража, однообразно и скучно лают собаки.
Пробуждение не принесло облегчения. Незавидная участь — в одночасье из богатой наследницы и невесты превратиться в приживалку при дворе убийцы её несчастного батюшки. Но лучше быть приживалкой там, где кипит жизнь, чем сгинуть в безвестности за воротами одной из сонных киевских усадеб.
Голуба осознавала могущество своей красоты. У женщины всегда есть шанс из ямы подняться к солнцу. Просто не надо быть дурой.
Кажется, дочка Аскольда строит ему глазки. Олег бы не против полакомиться свежениной, но каждую ночь опасаться ножа в брюхо от мстительницы за смерть отца - благодарю покорно. Кто знает, что у этих малолетних дур на уме ? С другой стороны, девчонка благородных кровей, за ней стоит многочисленный славянский род. Не хотелось бы ссориться с местной аристократией. Нужно показать полянам: он им не враг. Унижать и преследовать семью покойного Аскольда недостойно великого правителя.
Кто великий правитель? Как кто? Конечно, князь-воевода Олег, не мальчишка Игорь же, именем которого он правит.
Этого юношу Голуба заприметила в близком окружении князя-воеводы. «Могучий волхв, провидец и колдун»,- шепнула девушке всезнающая ключница Улада, расторопностью и умением услужить новым хозяевам сохранившая прежнее место.
Красавица с интересом рассмотрела знаменитого волхва: волосом чёрен, глаза, как бездонные омуты, глянешь в такие — душу погубишь. «Присмотрись, присмотрись к нему, девка,- шипела меж тем Улада,- Олег души в ём не чает. А ныне слыхала, что он напророчил...»
Боги на стороне правого! Олег легко взял землю от Ладоги до Киева. И оказалось, что норвежский скальд годен не только песни петь. Отправил его и прежнего своего советчика волхва Мизгиря в священную рощу, жертву Богам дать, о будущем спросить. Волнует Олега, успеет ли он земные дела завершить, прежде чем придёт неминучая. Душит витязя осознание собственной беспомощности пред Богами, грузом давит плечи чужая воля чрез волхвов высказанная. Мучили сомнения: слова Богов передаёт хитрец Мизгирь, или за волю небес выдаёт собственную? Единолично, без оглядки на Богов, желает Олег распоряжаться жизнью и судьбой своею.
Сейчас бы пойти Царьград воевать, но нельзя новых подданных без присмотра оставить. Широко шагнёшь, штаны лопнут. Есть у воеводы незавершённые дела на ближних землях. Древляне, радимичи и северяне платят выход хазарскому кагану, кормят чужую силу, а должны давать дань Олегу, потому как враг он хазарянам, а славянам союзник. И пусть хоть всё небо восстанет против воли князя, исполнит он мечту свою: заполнится Днепр стругами многовёсельными, словно чайками белокрылыми, берега оживут от конных ратей. Явится народ новый к горделивому граду Константина. Содрогнётся старый мир — на востоке появилась и никогда не исчезнет сила великая, с коей все языки и народы считаться будут.
Мизгирь решил предоставить инициативу заморскому кудеснику. Пусть ненавистный соперник сам себе выроет яму. Крут нравом князь-воевода. Много волхвов попали в немилость, дав плохое пророчество.
С глубокомысленным видом рассмотрел Эльфус потроха петуха жертвенного и произнёс важно:
- Мне всё ясно!
- Что тебе ясно?- буркнул Мизгирь. Заморский кудесник нарушил все правила вскрытия священной птицы. Или в других землях это делают по иному?
- Суровые испытания ждут князя,- заявил заносчивый иноземец. «Ну, такое пророчество я мог бы дать и не вставая с лежанки»,- подумал Мизгирь, однако вслух произнёс:
- Ты говоришь общие слова. Князь нас не за этим послал! Велел узнать он: от чего ему суждено умереть. Об этом говори!
Подцепил грязными пальцами мальчишка птичье сердце, сунул под нос старшему коллеге.
- Вот!
«Что «вот»,- подумал старый волхв,- сердце как сердце, что ты в нём нашёл?» Но вместо ответа хитрый старик важно надул щёки и с понимающим видом покивал головой. Мол, вижу!
- Опасность ожидает князя! Зоб жертвы полный, но по изменению цвета печени можно смело предположить, что зарятся враги на добытое добро,- продолжал нагнетать заморский скальд, -много крови из птицы вытекло. Кровавые дела ожидают Олега.
Мальчишка замолчал. Стало слышно как шумно дышит, волнуется Мизгирь.
- Однако другое меня беспокоит сильнее!- озаботился заморский волхв и поднял глаза к небу, словно там, а не во внутренностях жертвенного петуха искал ответ на вопрос господина. Пауза затянулась. Наконец Эльфус вытянул из петушиных внутренностей длинную, розовую, похожую на дождевого червя кишку:
- Видишь?- требовательно спросил он старого волхва.
- Вижу,- был вынужден согласиться Мизгирь.
- Если князь-воевода не избавится от любимого коня, скорая смерть ожидает его,- неожиданно выпалил чужеземный предсказатель.
«Хвала Перуну,- постарался спрятать за кустистыми бровями радость Мизгирь,- мальчишка сам себя губит. Олег и за меньшее ни одному волхву голову снял».
Олег встретил любимцев Богов вопросом:
- Открыло вам небо свою волю? Какие опасности меня ждут? Отчего суждено умереть?
Спрятал глаза за тяжёлыми веками Мизгирь. Отмолчался. Вылез вперёд пылкий иноземный скальд, сказал пророчество:
- Князь, конь, которого ты любишь и ездишь на нём, от него смерть примешь.
Закостенело лицо правителя, дёрнулся седой ус. Словно могильным холодом повеяло на присутствующих. Страшен князь в гневе.
- А ведомо ли тебе, несчастный, как ты сам умрёшь?- оскалился Олег.
Испугался мальчишка-скальд, побледнел. Вымолвил помертвелыми губами:
- Ты, господин, хочешь убить меня…
Только сейчас понял опасность своих слов Эльфус.
Торжеством вспыхнули глаза премудрого Мизгиря: иноземец сам подсказал князю, что следует с ним сделать.
Заметил радость старого волхва Олег, призадумался: «Старик был против похода, а эвон как всё обернулось. Путами на моих руках его советы».
- Мизгирь, правильно передал урманин волю Богов?- спросил князь-воевода.
Огладил мягкими руками бороду волхв, произнёс вкрадчивым голосом, что прежде действовал на Олега подобно волшбе:
- Ты Господин, в мудрости своей, как всегда, прав! Боги сказали мне, что умертвишь ты предсказателя.
Усмехнулся Олег, подумал: «Хитёр старик. Вон как обрадовался. Думает, что уничтожу я его соперника. Нет, моя воля превыше его будет».
- И скальда казнить не велю, и на коне своём ездить больше не буду, и не увижу его впредь. Вывести коня из княжьей конюшни и отдать в табун на вольный выпас!- приказал князь-воевода и показал за спиной шиш волхву-советчику и его Богам.
Чувство может возникнуть и таиться в глубине души, словно зелёная трава под снегом, задолго до того как влюблённые встретятся. Так было с несчастным поэтом. Любовь уже жила в нём, но он об этом не подозревал, просто вновь небо стало высоким, солнце ярким, люди добрыми. Был вечер, когда Эльфус услышал голос и влюбился в него.
«Ой, вы, ветры, дружки буйные, вы братушки непокорные,
Вы развейте, мои милые, сердце ранено на все стороны
Вы развейте, разметите-ко тело девичье да на семь дорог,
Чтобы тело моё, тело белое младой сокол склевал,
Младой сокол склевал, не седой старик
Не седой старик - коршун нелюбой,
Коршун нелюбой — старче немилой»,- пела девушка. Столько в голосе было скорби и отчаянной ярости бороться за своё счастье, что сердце поэта не смогло не отозваться.
Юноша считал, что после всех страданий, которые принесла ему любовь, душа его — выжженная пустыня. Но вот песня из окна, и в груди новый огонь. Поэт ещё не видел девушки, не знал её имени, но сердечко уже сказало: «Это она!»
Эльфус вспомнил другой вечер и песню, которую пела другая девушка. Захотелось оплакать ушедших друзей и себя прежнего. Собственная печаль откликнулась на боль незнакомки. Эльфус бы жизнь отдал, чтобы защитить её от несчастий, как нежный цветок от холодного ветра.
«Выгляни, выгляни, выгляни»,- заклинал неведомую певицу поэт.
Услышало девичье сердечко страстную мольбу. Только на миг прелестница показалась в окне. Огнём полыхнули синие глазищи, ослепили поэта, но не настолько, чтобы он не рассмотрел высокие скулы, дерзкий подбородок, шею и голое плечо в низком вырезе сорочки, случайно сползшей на грудь… Ах, это белое плечико!
Голуба посчитала, что молодой скальд для первого раза увидел достаточно, и скрылась в глубине покоев.
Жеребца невиданной красоты и силы передали в табун из княжеской усадьбы. Конюшенный тиун Ратша наказал рабу-коноводу беречь коня пуще глаза, на работы не ставить, холить и лелеять, как молодую жену. «Впрочем,- сказал смешливый Ратша,- откуда тебе щенку знать, что такое молодая жена и как её лелеять? Но знай, Михай, если с Олеговым жеребцом что-нибудь случится, лучше сам убейся о берёзу!»
Ратша не был злым человеком, но любил во всём порядок. Рабов держал в строгости. За провинность лично вразумлял плетью, за попытку побега наказывал отсекновением пальца на ноге. Без пальца сильно не набегаешься. Хороших работников ценил. Рабы и скотина при княжеском тиуне всегда накормлены и здоровы. А иначе какой с них толк?
Буи Безносый предавался тягостным размышлениям. С одной стороны, долг норвежца настолько вырос, что можно забирать его меч, с другой, были опасения, что проклятый устроит бучу в результате которой об оружии прознает власть, и прекрасный меч уплывёт в чужие руки. Олег отжал себе два княжества, станет он церемониться с простым купцом из Бирки? Нет, лучше права на меч предъявить вдали от городских стен.
Смущала хевдинга также неопределённость планов Балды-Потрошителя и его приятеля Ала, который вдруг заделался ближним человеком воеводы Олега и наперсником молодого князя. Если раньше норвежцы имели твёрдое намерение следовать с Безносым в Константинополь, то теперь только пожимают плечами. Возможно бродяги решили, что от корма кони не рыщут, от добра добра не ищут. Им при новых хозяевах вольготно заживётся. Буи намекнул Балде, впрочем, достаточно деликатно, чтобы не вспугнуть, что непорядочно сходить на берег, не отработав долга.
Тяжёлые мысли не мешали Буи привычно распоряжаться подготовкой к плаванию. Люди смолили днище и борта, приводили в порядок мачту и канаты, запасали провиант и самое главное — выбирали красный товар для торговли в славном граде Константина.
Балдуин пытался не привлекать к себе внимания, держался как все, старался реже видеться с Эльфусом, но старый пройдоха Буи, что-то учуял, намекнул, что должок надо отработать. Жаль, убийство киевских князей прошло не по плану. Олег заплатил крохи. Где денег взять, чтобы рассчитаться с Безносым? Конечно, можно сбежать не отдав долга, но Балдуин Тёмный всегда держит слово. Неужто придётся с клинком расстаться?
Стал ли Эльфус счастливей от новой любви? Нет, тысячу раз нет. Надо же было влюбиться в дочку Аскольда, хоть она вроде и не против. Кто он такой — бродяга и нищий поэт, а она княжна, пусть и опальная.
Молодые люди несколько раз встречались в саду.
Отцветающие яблони сорили на землю белыми лепестками, дорожка стала узкой, пришлось прижаться плечами. Голуба коротко взглянула на юношу, залилась румянцем, потупила глаза, но не отступила ни на полшага.
Голову поэта закружило, как лёгкий яблоневый лепесток. Время остановилось, только этот сад, тёплое плечо рядом с его плечом, пьянящий запах весны и женщины. Отныне для нашего поэта цветущая яблоня всегда будет пахнуть девушкой с востока.
Путь расширился, но влюблённые продолжили идти рядышком, как приклеенные. Эльфус себя не узнавал, куда девалась его обычная бойкость. «Господи, зачем ты вновь подверг меня испытаниям?- думал поэт,- моя любовь приносит одни несчастья. По моей вине погибла бедняжка Фифи, страдала Алейна, страшную смерть приняла Кея, даже дикарка Пама попала в притон не без моего участия. Я не хочу погубить эту девушку. Боже праведный, клянусь, не притронусь к ней даже пальцем!»
Пылкую клятву отступника услышал Христос. «Ну, ну,- подумал Бог,- всё же когда допекает, ты меня вспоминаешь. Может не всё потеряно, и ты вернёшься в лоно христианской общины?» Божий сын глянул на землю. Сплошной вой из клятв, просьб и обещаний обрушился на Иисуса. Сделал гневное лицо Христос. «Что я буду делать со всем этим, когда людей на земле станет более семи миллиардов?- подумал он,- язычникам хорошо. У них каждый Бог занимается только одним делом. А я всё сам, да сам. Попробуй за всем уследить, хоть я и Вездесущий».
Нога девушки подвернулась. Если бы Эльфус не обнял её за плечи, Голуба упала. От ощущения девичьего тела в руках, все мысли и клятвы вылетели из головы несчастного поэта. Эльфус наклонился, девушка потянулась навстречу. Губы влюблённых встретились…
«Зарекалась свинья говно есть»,- вспомнил грубоватую присказку Божий сын и обречённо махнул рукой на подопечных. «Творите, что хотите,- подумал Христос,- но сами отвечайте за содеянное! Тьфу на вас».
Божественная влага упала на землю ливнем. Холодный дождь, налетевший внезапно, отрезвил поэта. «Что я делаю?- с ужасом подумал несчастный оруженосец,- зачем мне ещё одна загубленная душа? Я не могу остаться здесь и не могу взять эту женщину с собой!»
Голуба поднялась с мокрой травы, одёрнула подол, с досадой посмотрела на юношу. «Эх, ты тютя-матютя,- подумала девушка,- дождь его испугал».
Но успокоившись поняла, что так даже лучше вышло. Неосуществлённое желание притягивает сильнее. Спасибо весеннему дождику!
Ещё они катались на конях. Эльфус всегда выбирал рослого жеребца невиданной красоты и статей. Раб подсаживал Голубу на круп лошади. Девушка садилась за своим волхвом, делала вид, что ей страшно, прижималась к худощавому юношескому телу. Опрокинь сверху ведро воды, одежда меж влюблёнными осталась бы сухой.
Поездки Голубу волновали. От лошадиного тела шло тепло. Чувствовать большое, сильное животное меж своими ногами, касаться спины мужчины и двигаться в такт их движениям это было так… Она потом до утра не могла заснуть.
Каждое свидание с Голубой превратилось для поэта в поединок с самим собой. На фронте этой борьбы поэт мог себя похвалить — ни разу не зашёл так далеко, как это было в яблоневом саду.
Подготовка к побегу, меж тем, шла своим чередом. Любимцу князей легко удалось достать кусок старого паруса для палатки, сухарей, овса, пшеничной дроблёнки и сала. Труднее всего оказалось добыть кастрюлю. Наконец и эта задача была решена.
Балдуин не расставался с драконьим клинком. Рукоять сама просилась в руки. Холодный блеск стали завораживал. Ни одно оружие прежде так не волновало его. Это было.., это было, как любовь. «Мой оруженосец стоит клинка,- пытался убедить себя граф,- надо отдать меч Буи и покончить с этим. Денег мне не достать». Но сука-жадность шептала: «Почему ты должен жертвовать клинком? Эльфуса задержали за вину Безносого». «Ты дал слово!»- пыталась вмешаться совесть. «К чёрту слово,- яростно шептал граф,- с волками жить, по-волчьи выть!»
Несколько раз граф видел своего оруженосца со смазливой девицей. Буи сказал, что это дочь убитого Аскольда. «Не по зубам кусок, подавишься,- высказал досаду Эльфусу Его Светлость,- ничему тебя жизнь не учит!» Покраснел, как варёный рак, оруженосец, попытался оправдаться:
- Мы просто друзья.
- Себе хоть не ври,- рявкнул граф,- вижу, как ты на неё смотришь, только слюной не капаешь! От баб одни беды.
- Она нам поможет,- проблеял поэт,- кастрюлю достала.
- А ты не растрепался своей красотке зачем тебе кастрюля!- взъярился Балдуин. Опустил повинную голову поэт.
Что с заморским волхвом дело нечисто, Голуба догадывалась: его странная дружба с рабом, тайная подготовка к путешествию, наконец, поведение не свойственное мужчине. Ал до сих пор её не тронул, хоть Голуба испробовала все женские ухищрения и уловки, чтобы крепче привязать юношу к себе. «Может с ним что не так?- мучила себя вопросами девушка,- иль моя красота померкла?» Обычно было достаточно бровью шевельнуть, как самый суровый воин начинал ходить пред ней на задних лапках дрессированной собачкой. Этот же только таращил печальные глаза. Матушка намекнула, дядья поговаривают - не след девице в её возрасте жить без мужа, и что если Голуба сама не устроит судьбу, придётся им этот вопрос решить.
«Коль сама не расстараешься, о тебе побеспокоятся другие, как им выгодно,- подумала Голуба,- пора с Олеговым любимцем объясниться. Но всё же, выполню его просьбу - достану котелок. Матушка не обеднеет».
Ни толстые стены, ни чистое поле не скроют тайное от волхва. Мыши подслушают шёпот, вольный ветер подхватит слово с уст слетевшее, донесут любимцу богов. Понимают кудесники язык всех тварей земных.
Может и так, а может и нет, то нам неведомо! Люди любят говорить, а более всего говорят о себе. Достаточно иметь уши, и желание слушать. Знание звериного языка без надобности. Тайное без колдовства всегда становится явным.
Мизгирь не смирился с поражением. Старый волхв прикинулся всем любезным дедушкой, сам принялся ткать вокруг беспечного соперника липкую паутину недоброжелательства, справедливо полагая, что рано или поздно ловушка сработает.
Про полог для палатки и продукты, которые вытребовал себе заморский скальд, Мизгирю поведала ключница Улада. Волхву показалось подозрительным, что мальчишка передал палатку и еду не своему лысому приятелю с корабля, а унёс коноводу-христианину. Что связывает скальда и раба? Уж не состоят ли дерзкие юноши в заговоре?
Догадка пришла, когда волхв увидел молодого соперника рядом с кровником воеводы Олега.
Был вечер. Мизгирь собирал лечебные травы. Пряча лицо под накидку, мимо прошла женщина. «Куда в столь поздний час Голуба направилась?»- узнал дочь покойного Аскольда волхв. «Впрочем, дело молодое. Известно куда пылкие девицы по ночам шастают»,- попытался успокоить себя Мизгирь, однако любопытство взяло верх.
Стараясь остаться незамеченным, волхв прокрался вслед за красоткой в сад. Мужчина поджидал княжну в тени яблоневого дерева. «Не моё дело, пусть за непутёвой девкой её мать смотрит!- собрался удалиться Мизгирь. Но мужская фигура вышла на свет. «Скальд Альв!»- узнал соперника волхв и решил остаться.
Женщина извлекла из-под накидки некий свёрток, передала скальду. Прежде чем спрятать таинственную посылку, иноземец воровато оглянулся. «В свёртке нечто ценное!»- решил Мизгирь, плюхнулся носом в траву и затаился. Сквозь шум собственного дыхания старик услышал неясные голоса. Юноша и девушка что-то бурно обсуждали. «Жаль, не смог подобраться ближе,- подумал старый волхв,- но таким тоном о любви не говорят!»
Голуба и иноземец расстались как чужие. «Подозрительное свидание,- решил Мизгирь,- любовью здесь не пахнет. Ни один нормальный мужик не отпустил бы такую красотку без поцелуя. Девка передала скальду деньги. Не иначе - заговор. Аскольдова родня наняла урманина извести воеводу. Быть беде!»
- Я выполнила твою просьбу,- сказала девушка, вручая заморскому волхву медную кастрюлю. Эльфус взял заветный котелок, неловко потупил глаза.
Был вечер. Красный шар солнца коснулся холмов на горизонте. Стая ворон потянулась в соседнюю дубраву для ночлега.
- Ты уезжаешь и не зовёшь меня с собой,- заплакала девушка.
- Прости меня, Голуба,- сказал поэт,- я был с тобой честен, не обещал ничего.
- Ты встречался со мной. Я думала у нас любовь,- укорила Эльфуса девушка.
Наш бедный поэт чуть не разрыдался.
- Ты княжна, я бродяга,- сказал он,- не хочу тебя погубить. Любовь ко мне приносит гибель и несчастье. Я не могу взять тебя с собой.
- Ты дал мне надежду. Что мне теперь с влюблённым сердцем делать, убить его?- спросила Голуба.
Заходящее солнце красиво освещало залитое слезами девичье лицо. Пухлые губки обиженно дрожали.
Конечно, Голуба играла, но как хороший артист верила своим словам в тот миг, когда их произносила. Признаться честно, больше всего девушку расстраивало то, что этот чернявый бродяга устоял перед её чарами.
- Зачем я узнала что такое любовь?- продолжила укорять Голуба,- дядья собираются выдать меня замуж. Как я буду жить с нелюбимым после всего, что между нами было?
«А чего было то, ничего и не было»,- чуть не ляпнул Эльфус, но вовремя прикусил язык.
Расставаясь с предметом воздыханий, от осознания собственного благородства глупец сочился довольством. «Я не сломал невинной деве жизнь. Бедняжка должна быть благодарна!»- считал Эльфус.
Так княжну не унижал ни один мужчина. Не то чтобы она была готова бежать с безродным бродягой, но он даже не позвал. Синим льдом затвердел взор. «Напрасно растратила время на нищего. Зачем манил любовью, коль изначально собирался меня бросить?- обвиняла иноземца Голуба,- изменщик дорого заплатит, не будь я дочь Аскольда Зверя!»
Соперничество между советниками правителю на руку, но когда вражда доходит до обвинения в измене, приходится принимать меры. Олег вызвал дочь Аскольда. При беседе присутствовали ближние дружинники князя и волхв Мизгирь. Дознание начали в тайне от норвежского скальда.
Девка не стала запираться. Свалила вину на скальда. Сказала, что норвежец готовится сбежать. Что хотела о том донести князю-воеводе, который ей заместо отца родного, но не успела.
Напустил на себя строгости воевода. Сдвинул сурово брови, спросил:
- Утверждают, ты наняла норвежца меня извести, отомстить за гибель отца своего! Что скажешь в оправдание?
Захлопала длинными ресницами Голуба, пустила слезу, мол знать ничего не знаю, напраслину возвели.
- Молчи, бесстыжая!- рявкнул Олег,- ты передавала в саду деньги. Не запирайся. Есть свидетели твоему преступлению,
- Деньги,- изумилась Голуба,- какие деньги? Объяснила, что передала скальду не злато-серебро, а всего лишь старую кастрюлю, и если это преступление, пусть её накажут. Позовите скальда, он подтвердит её слова, если хоть кусочек совести у него сохранился. Под конец своей речи красавица так горько разрыдалась, что растрогала сердца всех присутствующих мужчин.
- Не плачь, дочь моя, если всё, о чём ты нам поведала правда, твоей вины нет,- погладил по голове девушку воевода Олег.
Голуба продолжала всхлипывать, красиво сотрясаясь упругой грудью.
Мизгирь выглядел обескураженным. Пришло время вызвать на допрос норвежского скальда.
Эльфус учил Игоря стрелять из лука, когда пришли посыльные от Олега и призвали его на княжий двор.
- Пошли прочь, дураки,- сказал посыльным князь,- мы заняты! Пришлось Эльфусу объяснять малолетке, что у взрослых бывают дела, которые нельзя отложить. «Возвращайся скорей!- наказал Игорь,- я ждать буду!»
По заплаканному виду Голубы поэт понял, что дело плохо.
- А чо я то, я ни чо,- попытался отпереться Эльфус, одновременно стараясь догадаться в чём его будут обвинять.
- Эта женщина говорит, что дала тебе кастрюлю,- сказал поэту Олег.
- Кастрюлю? Какую кастрюлю?- включил дурака Эльфус.
- Медную,- пояснила Голуба.
- Если тебе нужна твоя кастрюля, так я верну,- развёл руками поэт,- незачем князя по пустякам беспокоить.
- Так ты утверждаешь, что только кастрюлю брал, не деньги?- изогнул бровь Олег.
- Какие деньги?- пришёл черёд удивляться Эльфусу.
- Которые тебе дали, чтоб порчу на меня навести!- рявкнул воевода.
- На Вас? На моего благодетеля!- хитрый мальчишка хотел упасть на колени, но потом решил, что это будет выглядеть излишне драматично. Что-что, а в хорошем вкусе нашему поэту трудно отказать, поэтому он ограничился только тем, что молитвенным жестом прижал руки к груди.
«Чего это я, из-за дурацкой кастрюли учинил целое следствие»,- урезонил себя воевода, но Мизгирь так просто не сдался, обвинил Эльфуса:
- Зачем тебе кастрюля, палатка, продукты? Ты готовил побег? Вот и девка об этом же твердит!
- Это правда?- спросил Голубу Олег. Девушка коротко кивнула и спрятала глазки за ресницами.
Эльфус несколько раз набирал в грудь воздуха и с шумом выпускал, прежде чем нашёлся, что соврать:
- Князь, я тебе говорил, что поклялся Богам блюсти девство. А тут такое дело… Короче.., ну, вы меня понимаете, я должен был от неё отвязаться... Но я её не тронул. Голуба, подтверди, между нами ничего не было.
Девушка залилась краской и разрыдалась ещё громче.
- Ну, ну,- ободряюще улыбнулся Голубе Олег и словно норовистую лошадь похлопал её ниже спины,- ведь ничего не было, чего же ты теперь-то ревёшь?
- За-а-а-муж хочу!- услышали сквозь всхлипывания собравшиеся мужчины.
- 13 -
Плачем великим плачет неправедно обвинённый в заговоре против божественной власти базилевса автократора опальный патриарх Фотий в Армонийском монастыре.
Принудил император Лев отречься Константинопольского патриарха от престола в пользу своего никчёмного брата Стефана, чем умножил грехи Византии перед Господом Богом нашим.
Хотя Бог и благ, но и про него можно сказать, что он негодует. Гнев Божий происходит вследствие наших грехов, веществом грозы бывают деяния грешников, а потребностью наказания – неисправимость во грехах. Подлая людская природа заставляет ослеплённых гордыней правителей бродить во тьме беззакония, как лишённых глаз без поводыря, приближая Судный День.
Ничего не ново под луной. Во времена кесаря Варды наказал Господь град Константина нашествием росов, народа доселе неизвестного. А чем страннее, ужаснее и беспримернее нашествие, чем страшнее злодеяния, учинённые врагами над нами по соизволению божию, тем более обличается чрезмерность грехов наших. Мы побиты нашими беззакониями, изнурены страстями, унижены грехами, сгублены злыми делами, и стали поношением и поруганием соседей наших.
Господь может сделать орудием своим даже народ, считаемый наравне с рабами, не имеющий воинского искусства, народ не именитый.
Такой народ нахлынул на наши приделы, как дикий вепрь, истребил живущих здесь, словно траву или тростник, или посев, не щадя ни человека, ни скота, не жалея женского бессилия, не милуя нежных младенцев, не уважая седины старцев, не смягчаясь воплями, но буйно сражая мечом всякий возраст и пол. Младенцы лишались сосцов, молока и самой жизни, гробами им служили те камни, о которые они были разможжаемы. А матери их жалостно рыдали, и зарезываемые, или разрываемые, в истоме умирали подле малюток своих.
Лютость губила не одних людей, но и бессловесных животных, волов, коней, куриц и других, какие только попадались варварам. Лежал мертвый вол и подле него мужчина. У коня и юноши одно было мертвенное ложе. Кровь женщин сливалась с кровью куриц. Речные струи превращались в кровь. Некоторых колодезей и водоемов нельзя было распознать, потому что они через верх наполнены были телами, а другие едва заметны были, и то потому, что трупы были бросаемы в ближайшие к ним водохранилища. Мертвые тела загноили нивы и завалили дороги. Рощи сделались непроходимы более от трупов, чем от поростков и чащи. Пещеры наполнены были мертвецами. Горы и холмы, лощины и долины ничем не отличались от городских кладбищ. Так велико было поражение. Вдобавок губительная язва от войны, носимая на крыльях грехов наших, перелетала с места на место, заражая что попадется.
Император Лев, ты хочешь, чтобы это повторилось?
Нет, не забыл базилевс автократор о диких народах, словно волки, рыщущих круг его империи. Те, для которых некогда одна молва о ромеях казалась грозною, подняли оружие против самой державы. Имя же восставшим народам легион: пачинакиты или печенеги многочисленные, как трава в их степях, и росы, сражающиеся на кораблях и в пешем строю, и хазарене, и булгары, и турки, сильные конницей, и аланы, строящие каменные крепости, и нечестивые магометане, несущие имя пророка на своих мечах.
Ведает мудрый - в многочисленности врагов их слабость. Как голодные псы смотрят варвары, чтобы лучшего куска не досталось соседу, и скорее вцепятся друг другу в глотку, чем позволят такое.
Главная задача правителя - не допустить мира меж варварами. Пока завистники в злобе и ослеплении режут друг друга, мы копим богатства.
Империя будет стоять, как град на холме, вечно будет сидеть на высоком престоле император могучий, как лев меж псов смердящих.
Твёрдой рукой властитель державный будет править мировым кораблём, направлять один варварский народ истреблять другой, пусть даже оба народа будут из одного корня.
Среди подданных будет он, как Христос средь апостолов. Враги да падут пред лицом властителя сего, и да будут лизать прах неприятели его.
И так будет из года в год, из века в век, докуда не соберёт Сидящий на Белом Коне царей всей земли для последней битвы у горы Мегиддо, где власть имущие, будут побиваемы мечом острым, исходящим из уст царя царей и Господа господствующих во славу Божию, и как ныне поклоняются императору земному, так в Судный день все народы поклонятся властителю небесному. Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и телёнок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их.
И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому.
И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи.
Но это потом будет. А покуда терпи, работай, ибо нет власти не от Бога. Посему противящийся власти противится Божию установлению.
Василик Прокопий посланник императора Льва ехал в земли пачинакитов без опаски. Варвары дали заложников, к тому же, закладом отношений меж Византией и степью служат сыны знатных пачинакитов, взращиваемых попечением державы в граде Константина. Варварские вожди считают за выгоду отдать своих юношей под опеку императора, полагая, что через них приобщаются к могуществу ромеев. Наивные, если мы воспитываем этих детей, то чьи они — дети степи или дети державы?
Позвякивая бронзовыми подвесками в виде птиц, к императорскому василику подъехал пачинакит, униженно поклонился:
- Господин, лошади устали.
Глядя в лживые глазки на бритом лице сопровождающего, Прокопий постарался сдержать брезгливую гримасу. Жадность пачинакитов до вещей, что они сами не могут производить, всем известна. Куркутэ — начальник над своими людьми вымогал у посланника подарки весь путь от Херсонесской крепости до степи: вначале - для себя любимого, потом - для своих многочисленных жён, уважаемых престарелых родителей. Теперь дело дошло до коней!
Василик опустил руку в суму, нащупал там пригоршню мелких монет, притушив раздражение в голосе, подал дань вымогателю:
- Надеюсь, это серебро поможет твоим коням обрести силы?
Спешил посланник, повеление базилевса должно было быть исполнено.
Журчит вода за бортом. На носу судна Безносого Буи лежит Его Светлость граф Балдуин Тёмный, смотрит в таинственную глубину. Печальны глаза рыцаря. Что он там видит?
Единственный христианин, который пытался помочь им, был всеми гонимый раб-коновод. Ни один из могущественных и богатых людей не протянул руку помощи попавшим в беду единоверцам. А в бывшем городе Дира последователей Господа Бога нашего немало. «Меж Божьим Благоволением и мошной богатый всегда выберет мошну»,- с горькой иронией думает Балдуин.
Речной ветер непривычно холодит голый подбородок Его Светлости. Вчера франкский граф поддался уговорам и согласился побрить лицо на местный манер. Мальчишка оруженосец сказал, что новое обличье хозяину к лицу, но слушать этого хитрована — себя не уважать.
Балдуин смочил забортной водой ветхую тряпицу и повязал лысую голову. В здешних краях солнце было такое же жаркое, как на далёкой родине.
Течение великой реки без устали несло корабли русов в новые земли. Остался в надречном мареве город Киев, конунг Олег, княжий конь, коновод Мишель, несостоявшийся побег, глупая девчонка Голуба, её новый муж варяг Гуди.
Тиун Ратша собственными руками отсёк ещё один палец на ноге раба-коновода из Франкии. Ратша бы и рад не наказывать старательного малого, но порядок есть порядок, тем более, что все признаки умысла налицо! Сделаешь раз исключение, подчиненные тебе на шею сядут. Людская природа не прощает слабостей!
Тяжко вздыхает болото. Во тьме ночи блуждают призрачные огни. Это вечно голодные болотные духи рыщут в поисках христианской души. Бойся их путник!
Туман стелется над спящими в глубине коробочками кувшинок, метёлками камышей, листьями береговой осоки, вглядывается в звёздное небо жабьими глазами.
Тайной жизнью живёт озеро Бурж. Зашумел и внезапно затих ветер в вершинах елей, предсмертно вскрикнула крыса, попав в объятия болотной змеи, огромный лось забрёл в воду и с шумом принялся жевать сочные стебли.
Много тайного и ужасного содержат тёмные воды. Живёт там Вуивра королева змей, стерегущая прекрасный рубин, и скользкие рыбы-оборотни, и многоглавые гидры, и вечно жаждущие злата драконы.
Поверхность водная — волшебный щит меж мирами. Заклятие лежит на том щите. Нет хода обитателям гнилых глубин в наш мир. Но Бог милосердный любит всех своих созданий, даже самых ужасных. Глубокой ночью, когда добрые христиане спят, Всеблагой Отец открыл ход меж мирами.
Выползла на берег Вуивира королева змей, принесла с собой красный камень, обвила его кольцами гибкого тела. Во тьме ночной горит драгоценный рубин, словно рыбацкий костёр на дальнем берегу.
Вышли из вод круглоглазые рыбы. Оборотились в дев. Сели девы на прибрежные камни песни петь, волосы расчёсывать. Струятся лёгкие пряди туманом над чёрными водами, призывно светятся голые тела. Не соблазнись их наготой, юноша! Холодны объятия тех дев, во ртах острые рыбьи зубы, слизью покрыты белые груди, меж ног вместо женского естества - неутолимый голод, вместо горячего сердца — кусок гнилой тины.
Ускользнули драконы из душной топи, взрастившей их, прошли грань между мирами. Легли скользкие тела болотных гадов на прибрежные скалы, серым туманом повисли меж сосновых стволов, заполнили собою котловину озера Бурж. Звёздный свет отразился в зелёных, подобных драгоценным камням смарагдам глазах.
Всю мудрость мира вместили в себя драконьи глаза. Есть в них и холодный расчёт, и рациональное знание. Не нашлось места для жалости и любви.
Но ответь, человек, возможно ли познать истинную мудрость и сохранить в сердце любовь или жалость?
Плачет топь, повисли слёзы-росинки на камышах: дети её выросли, тяготит их докучливая материнская забота. Весь мир желают подмять драконы, скрыть города и веси людей под тенями быстрых крыл. Пытается прочесть топь волю неба, звёздными письменами начертанную. Темны предсказания, однако все сулят скорые изменения.
Предутренний ветер очистил небо, зашумел в вершинах каменных гор. Учуяли драконы в ветре с восточной реки запах опасности: идёт рыцарь с мечом из звёздного металла.
Встревожились мудрые гады. Зашевелились призрачные тела. Зелёным пламенем полыхнули глаза. Не должен смертоносный меч попасть в болото. Пусть жалкие людишки убьют друг друга в схватке за звёздный металл.
Потянулась драконья воля, искушение несущая, к реке на востоке. «Ме-е-е-ч, ме-е-е-ч, завладей ме-е-е-чом,- зашипели драконы,- оружие — сила. Сила — власть. Власть прекра-с-с-сна!»
Услыхал драконий призыв Безносый Буи, заскрипел во сне зубами. От тягостного видения беспокойно заметался на ложе поэт Эльфус, вздрогнул Тёмный рыцарь, крепче прижал к себе клинок, что по Божьему соизволению обрёл на севере.
Многим людям в ту ночь снились кошмары.
После Смоленска Альва словно подменили. Где его беззаботный смех, скабрезные песенки, шуточки? Не узнают мальчишку бывшие друзья-приятели.
Меж собой шепчутся корабельщики: «Боги наложили на скальда свою руку».
Неохотно отпустил удачливого волхва от себя Олег, однако внял грозному предостережению: «Такова Перунова воля». Кто с громовержцем спорить осмелится?
При расставании с другом малолетний князь Игорь не смог сдержать слёз. На прощание скальд подарил князю камышовую дудочку. Долгие годы хранил Игорь памятный подарок у сердца и всякий раз становился печальным, слушая звуки детской свистульки.
Бек Аслан получил повеление из Итиля снять конные заслоны с порогов многоводного Узу-су. Мудр, как змея, каган Иосеф, да продлит небо годы его правления. Усилились русы. Подвели под свою руку многие земли, прежде хазарам покорные. Сами берут с них дани. Жадностью ослеплённые не ведают, что только хазарские сабли хранят Русь от набегов из дикой степи.
Купцы с севера неохотно дают десятину за проход кораблей по землям каганата.
Прав Иосеф. Пусть шкурой почувствуют северяне, что отдать малую часть кагану выгодней, чем всё печенегам. В то, что князья русов перестанут вести себя, как свиньи, роющие под стену своего дома, не верил бек.
Однако, снять заслоны - значит лишиться десятины с кораблей! На это великий бек пойти не мог. Чем он будет платить воинам? Без купеческого серебра заржавеют их мечи, затоскуют жёны, не во что будет убрать сбруи боевых коней, баранье мясо потеряет вкус. Мудр каган Иосеф, однако сидючи в далёком Итиле, легко повеления раздавать. Выйди из дворца и покомандуй войском, не имея казны. Пусть ты и потомок Ашинов, но без серебра ты никто.
Не за пустое молодечество любят воины своего бека. Удальцов в степи много. Тех, кто платит — меньше. Кто всегда платит - бек Аслан!
Решил Аслан до времени утаить приказ из Итиля. Кордоны же от печенегов снять, получив десятину с купцов. Воля Богов и премудрого кагана Иосефа исполнится! И концы в воду.
Ещё в Киеве условились кормщики держаться купно, считать Буи за отца и во всём ему подчиняться.
Безносый подождал отставшие суда у Вятичева. В тот год к славянской крепости на Днепре кораблей пришло меньше обычного, помешали приготовления Олега к войне за северские земли. Многие вожди русов и славян рассудили, что лучше синица в руках, чем журавль за морем, и остались с воеводой.
Безносый давно догадался, что Норвежец никакой не норвежец, хоть по всему видать, в тамошних землях бывал. Его знаменосец - христианин, личину северянина надел, чтобы пробиться к единоверцам. В Византии ромеи своего в обиду не дадут. Должок надо забирать сейчас, потом поздно будет. «Пройдём пороги, предъявлю права на меч,- решил хёвдинг,- а если должник задёргается, веслом его по башке и за борт!»
Хёвдинг почесал потный подбородок. «Пожалуй, безопасней - сразу по голове иль кусок стали меж рёбер. Балда добровольно меч не отдаст».
Весь остаток пути до хазарских земель Буи строил коварные планы относительно своего знаменосца.
Размеренный походный быт вернул Балдуину силы, только спал Его Светлость плохо. Снилась какая-то чертовщина.
Ночевали на берегу, огородив лагерь рогатками и выставив караулы. Весь световой день шли на вёслах, изредка устраивая передышку. Эльфус горько пошутил, что чаще держит в руках опостылевшую гребь, чем собственный член. Балдуин хотел возразить, мол, от этого всем меньше неприятностей, но смолчал, только сплюнул за борт.
Днепр казался бесконечной дорогой, среди зелёных дубрав. От несмолкаемого журчания воды за бортом, слепящего солнца, однообразной работы люди впадали в полусонное, гипнотическое состояние. Графу представлялось, что все они приговорены Верховным Судиёй на вечное странствие. Изо дня в день, из года в год придётся махать тяжёлым веслом, слушать как переругиваются гребцы, осатаневшие от однообразной, отупляющей работы.
Однако в тот день всё было иначе. Безносый выглядел возбуждённым. Настроение кормщика передалось команде.
- Что случилось?- спросил Балдуин.
- Башни скоро!- ответили ему.
Хазары поставили укрепления по обеим сторонам Днепра. После деревянных городов Градарики было странно видеть строения из кирпича. На левом берегу крепость с зубчатыми стенами, рвом и валом, на правом — одинокая башня торчит на мысу, словно нож в руке.
При виде флота русов в крепости поднялась суматоха.
- Забегали,- со злостью в голосе сказал Безносый,- псы ненасытные, пусть наше добро застрянет в ваших глотках!
- А почему мы мимо пройти не можем?- задал дурацкий вопрос граф.
- Ага, как ты пройдёшь через это?!
Только теперь Балдуин разглядел связки плотов, перегораживающих реку.
Безносый направил корабль к причалам у стен крепости.
Как ни странно, отдав десятину хазарам, хёвдинг успокоился. Заслоны из хазарских всадников — хороший щит от степи, когда придётся перетаскивать суда через пороги. Такого не бывало, чтобы взяв плату, хазары уклонились от обязательств.
Ромей сказал, что хазареев на порогах не будет. Баче может разграбить лодки и забрать весь хабар себе. Жадностью полыхнули глаза степняка. Но придержал хан скакуна радости. Белый Бог всё видит. Хитёр ромей Прокопий, печенежскими руками хочет собрать кизяки для своего костра.
Чтобы выиграть время прикрыл глаза Баче, отпил сладкого вина. «Хорошее пойло возят византийцы, однако нет ничего лучше кобыльего молока. Мудрость даёт напиток степи мужчине, ромейский — разум забирает,- подумал Баче,- плохо, что многие молодые воины этого не понимают».
- У нас мир с русами,- сказал степняк,- ты сам уговорил заключить с ними союз против хазарян.
- Обстоятельства изменились, высокий хан,- отвёл глаза ромей,- известно ли тебе, что всякий раз проходя по землям кагана, русы отдают десятую часть имущества, тем самым приумножая могущество ваших врагов? Ты сам бы мог брать эти деньги!
По желвакам на скулах хана понял василик — стрела попала в цель.
- За обиду русы мстить будут,- не дал легко уговорить себя степняк,- я им слово дал.
- Разве ты не хозяин своему слову? Сам дал, сам заберёшь,- перевёл всё в шутку василик. Нахмурился хан. Клятвой нельзя шутить.
Заметив недовольство, залебезил грек. Сладко пропел:
- Дозволь вручить тебе дары от моего повелителя.
Хан милостиво позволил. Прокопий дал знак.
С видимым усилием двое крепких воинов втащили в ханскую юрту сундук, окованный крепким железом.
- Возможно великому хану будет угодно собственноручно открыть замки?- проблеял ромей, с низким поклоном протягивая ключ повелителю степи.
- Нет. Ты открой,- голос хана просел. Неизвестно какие заклятья наложили ромеи на своё золото.
Неожиданно легко для своего тучного тела Прокопий скользнул к сундуку. Трижды клацнул замок. Откинулась крышка…
Движение крышки сундука в ханской юрте подобно землетрясению всколыхнуло всю степь. Быстрыми стрелами рассыпались гонцы по кочевьям. Пробудилась степь. Заревели верблюды, заскрипели колёса кибиток, зазвенело железо, от тысячи конских копыт загудела земля.
Через неделю четыре сотни степных воинов перешли Узу-Су на переправе Крария.
Буи велел девкам замотать рожи платками. Светлокожие стоят дороже.
Мерно вздымаются вёсла. На борту тесно: гребцы, тюки мехов, оружие, клетки с курами, бочонки, рабыни.
Хлопотно торговать бабами. Товар нежный, скоропортящийся. Умом тронешься, пока с рук сбудешь. И своих кобелей на коротком поводке приходится всё время держать. Вон как старый Лид уставился на девку, что Буи приобрёл за немалые деньги, только слюной не капает. Плакал прежний хозяин, расставаясь с товаром. Ну, а что? Хороша девка, стоит каждого дирхема, за неё плаченного.
«Эй, старый хер,- окликнул хёвдинг сластолюбца,- хватит зенки пялить. Тебе пора о загробной ладье думать, а не о бабах. Подрочи за борт коль неймётся. А ты, бесстыжая, прикройся. Смотри у меня. Потеряешь девственность, будешь солдат в борделе обслуживать!»
От хозяйского окрика ссутулилась красавица Беляна, как от удара. Слёзы выступили на глазах. Чтобы не зареветь, запела упрямая девка. Голос сильный и чувственный. Про такой мужики говорят: кишки выворачивает:
«Цвели, цвели цветики, ой, лазоревые,
Да увяли
Росла, росла павушка, ой, на волюшке
Да пропала
Вытоптали кони, кони буйные,
цвет лазоревый
Умыкнули павушку во неволюшку
горе мыкати...»
Беззвучно заплакала Беляна, не смогла сдержать слёз.
Оглянулся Лид на кормщика. Занят хёвдинг. Всматривается во что-то на берегу, словно приметы какие выискивает. У, пёс жадный, бережёт девок, как сахарную кость. Не покушаюсь я на сохранность товара. За шалости товарищи взыщут строго, могут и прирезать. Очень надо. Просто девчонок жалко. У самого дома трое таких растёт.
- Ну, чего сырость разводишь,- попытался утешить девушку Лид,- скоро придётся твои сопли ковшом из лодки вычерпывать. Девка ты красивая. Купит тебя молодец, станет любить-нежить, дынями-арбузами угощать. Ты хоть знаешь, что такое дыня?
Замотала белокурой головкой Беляна. От ласки незнакомого воина зарыдала в голос.
- Переживает, что не девственной её бывший муж продал хозяину. Не возьмут её в жёны,- не удержалась выдать тайну подруги Любица, первая красавица на корабле. Хотел сказать Лид, что невелика потеря, чтобы так о ней убиваться, но вдруг впереди заплескало, зашумело.
- Не спать, сукины дети,- рявкнул хёвдинг,- все за вёсла.
Берега вздыбились, сошлись теснее, вцепились в реку зубьями каменного капкана. Взъярился Днепр, взревел, словно дикий зверь, попавший в западню, покрылся водяными валами, забился, заметался, навалился сильной грудью на камни, преградившие вольный бег.
Подхватило течение корабли. Почувствовал Безносый, что несёт его судно словно щепку.
- Греби, греби, сильнее греби,- заорал хёвдинг,- якорь вам в глотку!
Команда сбросила сонную одурь. Напряглись спины гребцов. Вёсла дружно вспенили воду. Словно птица чайка, полетел корабль к берегу. Упруго толкнуло рулевое весло в руку кормщика. Хищно оскалился хёвдинг, лодка вновь покорна его воле.
Серыми волками рыщут печенеги по левобережью. Не обманул ромей хана. Ушли хазарене. Остыла зола их костров.
Коварны ромеи. Двойной язык в их ртах, как в гадючьей пасти. Одним - прельщают напасть на русов, другим - наведут хазар. Потому нет им веры. Предпринял все меры безопасности хан Баче.
От наскока тяжёлой хазарской конницы огородился разъездами. Легки ноги печенежских коней, нет им равным в степи. Дадут знать повелителю, если ромеи снюхались с каганом и злое задумали. Словно птицы-соколы разлетелись печенежские дозоры. Всё видят зоркие глаза.
Пуста степь, лишь жирные суслики над норами стоят, да кружат орлы над курганами.
Оставил хан сотню своего родича Илдея охранять переправу Крария, что одной стороной ведёт к родным кочевьям, другою в греческий Херсон, сам ушёл на пороги ждать корабли русов.
Безносый отрядил Балдуина командовать дозором. Занятие знакомое, но стоило ли отдавать десятую часть товаров, чтобы самим защищаться от грабителей? «Дело любой власти навести порядок на своей земле, иль зачем такая власть?»- ворчал Его Светлость, натягивая на себя воинскую сбрую.
Караул вышел хлипкий. Не врага бить, закричать только: «Спасайся, кто может!» Впрочем, граф понимал кормщиков - лучшие люди нужны таскать лодки.
Рыцарь сошёл на сушу с удовольствием. Похаживать с копьецом приятнее, чем морозить жопу в воде.
Хороший командир должен своими глазами оценить обстановку. Взяв с собой опытного Акке Меченого, граф влез на высокий берег. Огляделся. Красотища!
Гигантским порогом от горизонта до горизонта легли холмы поперёк степи, перекрыли вольное течение Днепра. Не сдалась река, прогрызла проход в камне. Ярится Днепр, протискиваясь сквозь пороги, рычит сотнями глоток, плюётся белой пеной.
Не река тревожит дозорных. По степи шарят глаза.
Пустынна степь. Никто не мешает гнать бродяге-ветру волны по травяному морю.
- Смотри!- Балдуин показал Меченому рукою на тёмную полосу примятой травы.
- Ерунда,- успокоил Балдуина опытный Акке,- хазарский разъезд проехал. Бездельники отрабатывают плату!
Балдуин пожал плечами: «Хорошо, коль так!» Однако на сердце старого воина стало неспокойно, и засвербил, откушенный палец. «Жди неприятностей!»- подумал граф и торопливо перекрестился, думая что его никто не видит.
Ошибся граф. Из-под деревьев недалёкой рощи на русов, обвешанных дорогим железом, недобро смотрели узкие глаза степного всадника.
- Что тут по малой воде деется,- старался перекричать порог старый Лид,- вода так и кипит, так и кипит! «Похуже видали»,- подумал Эльфус, однако скидывать портки не спешил.
- Хватит болтать. Лид, выводи девок, а вы, срань собачья, живо за работу!- разорался Безносый.
Добродушно подшучивая друг над другом, ребята поскидали одежонки, и светя срамными местами, полезли в воду.
Не долго Его Светлость грелся на берегу. Здоровяк Стейн зашиб ногу. Пришлось его заменять.
- Держи лодку, а не за яйца,- орёт хёвдинг,- упустите груз, собственноручно каждому оторву и рыбам скормлю!
Никто про яйца и не думает. Команда, ощупывая босыми ногами дно, ведёт корабль вдоль берега. Эльфус делает вид, что трудится у кормы, лысая башка Балдуина торчит ближе к носу. За спиной через плечо драгоценный меч. Проклятое корыто брыкается, как норовистый конь, и норовит ускользнуть из рук. Буи крепко стоит на корме своего корабля. Всё успевает хёвдинг: орудовать шестом, облаять нерадивых, осмотреть берег.
Первые два порога дались сравнительно легко. Поэт приободрился, посчитал, что дело пойдёт бодро. Оказалось рано радовался.
Новый порог встретил грозным рёвом. Вздыбился берег, изогнулся словно стенка громадной каменной лохани.
Стирают бельё водяным навки-водяницы в той лохани. Плещет вода, щедро покрылась пеной, бьётся о стенки, сыпет брызгами.
Развесили навки радужные полотнища над порогом. Самое жаркое солнце не может высушить волшебные одеяния.
«Давай, давай, ребята! Навались!»- подбадривал Безносый своих людей. Ребята «наваливались» и «давали», однако их лодка безнадёжно отстала от других кораблей.
«Хорошо Ингельду,- думал граф,- со стороны берега воды по-пояс. У нас одни ноздри наружу торчат». Зависть не мешала графу по старой воинской привычке вертеть головой и оценивать обстановку.
«Хорошее место для засады. Много кустов. Берег пологий. Порог ревёт, ни хрена не слышно, хоть заорись. Случись что на берегу, на воду не уйдёшь, любой корабль на камнях разнесёт к херам собачьим. Если бы я планировал нападение, выждал, пока последняя лодка дойдёт до того рыжего камня, и устроил резню»,- прикинул Его Светлость.
Течение усилило напор. Граф запнулся и едва не наглотался воды.
- Эй, Безносый,- крикнул хёвдингу тощий Карн,- давай погреемся!
- В пороге согреешься,- забранился предводитель,- и так от всех отстали!
- «Отстали, опоздаем», воды нам не хватит!- заверещал Карн, дурашливо передразнивая хёвдинга.
Ребята заржали, хоть шутка приятеля была так себе.
«Отстанешь тут,- зло подумал Балдуин,- наше чёртово корыто в два раза тяжелее».
Отчего-то граф вспомнил своего деда, в честь которого его назвали.
- Деда,- обратился маленький Балдуин к большому,- про тебя говорят, что ты не проиграл ни одного боя. Я хочу стать непобедимым как ты! Научи меня.
Усмехнулся дед. Потрогал бугристый шрам, вспахавший левую щёку от скулы до подбородка.
- После того как я получил это,- сказал прославленный дед,- я понял, что не во все драки надо ввязываться!
- Как не ввязываться? А что делать - убегать?- маленький Балдуин чуть не расплакался от разочарования. Его дед трус!
Старик расхохотался, увидев вытянутое лицо внука.
- Скажем лучше так,- пробасил он,- не убегаю, а отступаю! Отступление - вполне приличный манёвр, в нём нет ничего постыдного.
С возрастом Балдуин всё больше понимал правоту деда.
Даже через грохот порога ухо Эльфуса уловило вскрик.
- Крикнул кто-то!- сказал оруженосец,- слышите? Ребята остановились. Буи вытянул шею.
Гремят волны, говорит река разными голосами.
- Тебе показалось. Это вода шумит. Хватит прислушиваться. Давай, двигай вперёд!
Эльфус пожал плечами: «Как скажешь, командир. Я предупредил».
До рыжего камня оставалось десяток шагов.
Умело раскинул ловчую сеть печенежский хан: тесно посадил лучников вдоль порога, без промаха бьют его воины степную лисицу в глаз. Не уйти русам. У сомов нынче будет знатный обед! Каждому молодцу, который запрыгнет на борт лодки и не даст её увести, обещана награда. Но даже если два-три корабля сумеют выскользнуть из лап его воинов, нет в том беды. На переправе Крария встретит их сотник Илдей со своими людьми.
Вырезать дозорных не составило труда. Русы обвешались железом, но на человеческом теле слишком много слабых мест, чтобы вести себя беспечно. Сложность доставил только здоровяк с бычьей шеей. Долго хрипел и сопротивлялся. Ребята ему чуть башку не отрезали, прежде чем заставили замолчать.
Флот растянулся. Первый корабль почти дошёл до балки, куда хан спрятал своих всадников, последний - только подходил к порогу. Хан Бече сидел возле камня с рыжей отметиной и в нетерпении дёргал ногой, дожидаясь, пока большой корабль русов поравняется с ним, и весь флот втянется в порог. Пригнулся хан Баче. Подзадержался безносый кормчий. Осторожный гад. Так и рыщет глазами по берегу. Тускло блестит железо длинной кольчуги, на башке шлем, меч и нож на поясе. Чего вырядился? Не поможет железо, когда вся твоя команда голыми задницами светит.
Наконец, лодка с безносым миновала приметный камень. Баче пнул мягким сапогом в железную спину нукера. Телохранитель быстро оглянулся на хана. Прочитав волю в глазах повелителя, наложил на тетиву сигнальную стрелу с костяным шариком свистка на конце. Вздулись мышцы на плечах степного воина. Возвещая скорую смерть, пронзительно и долго завизжала стрела. Упала смертная тень на флот русов.
Вдоль порога люди натоптали вполне приличную тропу. Лид довёл свою бабскую команду до ручья, мирно текущего по дну неглубокого оврага. Здесь в приятном тенёчке вояка собирался сделать привал, чтобы подождать отставшие корабли. Насчёт побега подопечных не тревожился старый воин. Глупо бежать. Бабе в степи одной не выжить.
Его девчонки освоились и перестали таращить испуганные глаза на каждый прибрежный куст. Бойкая Любица вплела в косы синие и красные полевые цветочки. Лид добродушно ругнул непутёвую.
Журчал ручей, ровно и мощно шумел порог, береговые ласточки кружились в синем небе. Всё вокруг: каждый кустик, каждая травинка, каждая капелька воды в ручье были пронизаны истомой и покоем летнего дня. Лид широко улыбнулся, набрал полную грудь воздуха и подумал: «Хорошо жить!»
Девушки смыли пот, расселись на берегу. Беляна подошла к Лиду, протянула на ладошке несколько горошин первой земляники.
- Сама ешь,- улыбнулся старый воин.
- Не отвергай мой дар. Себе я ещё найду,- обиделась Беляна. Губки у девки, как сочные ягоды, глаза голубые, словно небо в ясный день. Как такой откажешь? Потянулся старик к пахнущей земляникой девичьей ладошке. Сразу отчего-то пересохшим ртом взял ягоды. «Эх, сбросить бы десяток лет!»- подумал старый воин.
Беззаботный конвоир забросил щит за спину, присел над ручьём, чтобы напиться. Рукоять ножа неудобно упёрлась в живот, но Лид этого даже не заметил. Неприятный холодок пробежал по спине. Песчаное дно было сплошь взрыто конскими копытами.
«Печенеги!»- хотел заорать вояка, но не успел.
Долгий свист перекрыл шум порога. Тихий поначалу звук стал громче, приблизился, оборвался.
Всадники возникли, словно свист стрелы соткал их из прозрачного воздуха. Бестолково заметались по берегу рабыни. Схватился за копьё Лид.
Мимо промчался всадник. Щёлкнула тетива кривого лука. Дёрнулась голова северного воина. Выпало смертоносное копьё из ослабевших рук. Ткнулся старик лицом в землю. Ноги жалко задрожали, заскребли прибрежный песок. Бросилась к поверженному воину Беляна.
Кони вынесли десятку Метигая прямо на рабынь. Испуганными пташками заметались, заголосили девки, разбежались по зелёному бережку. Развеселились степняки. Знатная добыча в руки попала! Закричали хриплыми голосами: «Имай их, имай!» Страшно засвистели, завертелись дикие всадники, принялись сбивать баб в кучу, словно бестолковых овец.
Двое соскочили наземь, выхватили из кучи визжащих девок красотку, завалили на травку. Воем воет Любица. Пыхтят насильники, задрали девчонке рубаху на голову, только косы с красными и синими цветочками торчат из-под серого полотна.
Попыталась Любица брыкаться, заехала одному коленом в пах. Взъярился степняк, до предсмертного хрипа сжал девичье горло. Потемнело у Любицы в глазах, поняла — сейчас умрёт. Покорилась девка. Раскинула ноги. Бесстыдно заблестели длинные белые ляжки.
Метигай осадил коня рядом с насильниками. Право командира быть первым! Месяц в походе. По бабам изголодался так, что кобылий круп кажется женской жопой. По утрам в штанах аж дымится.
Жадными глазами впился Метигай в белое и розовое. Задохнулся сразу загустевшим воздухом. В ушах зазвенело. Скатился с коня, хищно оскалил щербатый рот на боевых товарищей. Рванул завязки на шальварах.
Подчиненные неохотно уступили. Путаясь в широких штанах, Метигай упал на сладкое. Ноздри вобрали в себя дурманящий запах девичьего пота.
Колени степного всадника торопливо растолкали податливые женские ляжки. Девка громко задышала.
Напряглись смуглые ягодицы. Громко ойкнула Любица, ободряюще заржали боевые товарищи, запыхтели, будто не их молодой командир, а они сами вошли во влажное, женское, желанное.
Стоны умирающего руса слились с всхлипываниями несчастной Любицы.
Сладкая судорога прошла по мужской спине, словно волна по травяному полю. Бессильно отвалился Метигай с девичьего тела. Обидно заржали подчинённые, показывая пальцами на живот товарища. «Чего ржут, бараны?»- хватнул Метигай рукою опавшую плоть. Красными стали пальцы. «Да ну нах, трогал - чистая была девка. Не нарушил я установления неба»,- успокоил себя десятник. Поднялся на ослабевшие ноги. Нетвёрдыми руками натянул штаны. Огляделся. Не теряют времени соратники, заголили ещё двух девок. Так весь товар перепортят!
«Рабынь не трогать! Это добыча хана. Вам одной хватит, по очереди пользуйте!»- перекрикивая женский визг, заорал десятник.
Скисли лица боевых товарищей. Взялся за нагайку Метигай.
Покорились подчинённые. Только здоровяк Тирах недобро оскалился, прошипел в лицо десятнику:
- Я убил руса. Одна баба моя!
Не посмел Метигай спорить с дерзким подчинённым, прожужжавшим всем уши, что приходится племянником жены хана Баче.
- Бери,- сдался десятник,- потом утопишь обеих! Нам лишние разговоры ни к чему.
- Как скажешь, командир!- усмехнулся упрямый Тирах.
Слаб в коленках начальник. Хан обещал сделать начальником Тираха, если Метигай оплошает!
Почти состоявшимся десятником ощутил себя удалец, по-хозяйски оглядел бережок. Соратнички отпустили коней, сгрудились возле визжащей бабы, как вороны над падалью. Всем не терпится. Вояки! Напади русы, всех перережут.
Рабыни прячутся за спины друг друга, лишь одна возится над стариком. Дерзкая. Не боится крови. Такая долго брыкаться будет. Тем слаще.
Втянул воздух сквозь зубы Тирах, как волк, ищущий запах течной сучки. Пахнет воздух страхом и потом совокупляющихся людей. Взволновался Тирах. Зачастило сердце. Кровь наполнила чресла, прилила к лицу.
«Говорят, с девственницами слаще!»- хищно оскалился молодец. Шагнул к деве, распустил пояс, ухватил дерзкую за косы. Потонули пальцы, пахнущие курдючным салом и конским потом, в золотых волосах. Выдохнул: «Брось эту падаль. Он всё равно сдохнет».
Снизу вверх зыркнула на степняка девка, не выпустила руса.
Парочка товарищей по оружию кинулась помогать Тираху. «Сам справлюсь!»- рявкнул насильник и потянул рабыню за косу.
Не успели соратники прийти на помощь. Выхватила девка нож из-за пояса умирающего руса, выпрямилась, словно лук, с лопнувшей тетивой. Хищная сталь мелькнула в воздухе.
Тирах попытался закрыться. Поздно. По рукоять вошёл клинок в шею степного всадника.
Зашатался удалец, схватился за горло, упал на колени перед дерзкой девкой. Завизжали рабыни.
Беляна толкнула ослабевшее тело насильника себе под ноги.
Выхватили печенеги сабли из ножен. Довольно ощерился Метигай — заслужил Тирах постыдную сметь.
Переступила девка через пускающего горлом кровавые пузыри степняка и бросилась в бурные воды Днепра. Подхватили серебряные струи гордую славянку и навсегда укрыли в доме отца своего.
Прошли камень с рыжей отметиной. Из прибрежных кустов вылетели стрелы и больно ударили в кольчугу безносого кормщика. Крепка отеческая броня. Упали бессильные стрелы к ногам северянина. Взревев: «К оружию!» хёвдинг ухватил крепкой рукою щит, копьё и спрыгнул на берег.
Послушная воле кормщика лодка косо ткнулась в камни. Ожил берег. Наполнился криками, конским ржанием, стонами умирающих. Как бешеные носятся всадники, сеют смерть тугие печенежские луки.
«Ко мне,- взывает Буи,- стройте заслон!»
Напрасно зовёшь, кормщик! Не слышат тебя твои воины, лежат, истыканные злыми печенежскими стрелами. Красными маками расцвели раны на белых телах людей с севера. Хрипят пробитые лёгкие, пузырится кровавая пена вокруг чёрных стрел. Некому прийти на помощь.
Окружили печенеги отважного воина.
Успел всадить Безносый копьё в брюхо степного всадника, прежде чем пал, получив стрелу в глаз.
Балдуин рванул было к Безносому, но когда увидел, как умирают люди из Бирки, сообразил, что он тоже не бессмертный. Граф укрылся за корпусом лодки. «Отталкивай!»- заорал Его Светлость уцелевшим товарищам и потянул корабль от берега. Тяжёлая лодка медленно тронулась. Пошла, пошла.
Сообразив, что останутся без добычи, четверо степных всадников перепрыгнули на судно. На берегу закричали, попытались своим помочь, но влекомая течением лодка набрала ход, заскакала в водяных валах.
Берег быстро отъехал, и осиротевшее судно Безносого Буи скрылось в бушующих волнах.
- 14 -
Три дня ноябрь сгонял стада небесных коров к подножью гор Мон-дю-Ша, три дня томился лес в ожидании бури, три дня застилая солнце и погружая Божий свет в сумрак, над озером Бурж стлался туман. По утрам ветер подымал серые столбы из озёрной влаги к небесным коровам, оплодотворяя их тяжёлые чрева.
Опасливо косились в небо сёстры монастыря Св. Маврикия. В кружении облаков чудилась монашкам сладкая греховная чертовщина.
Знамения и приметы предвещали беду: сестра Луиза видела ночью призрак: серая фигура вышла из кельи настоятельницы и растворилась в воздухе. Деревенские бабы болтали меж собой, что своими ушами слышали, как коза старой Кунихи кричала человеческим голосом: «Мор, мор!» Но может и брешут долговолосые, что с дур взять!
На четвёртый день к вечеру с востока налетел неистовый ветер, бросил тучи на каменный клык Кошачьего зуба, вывернул с корнями десятки сосен. В горах загрохотало. Вспорол Кошачий зуб отяжелевшее небо, и хлынул ливень.
Потоки воды скрыли горы, лес. Закипело озеро Бурж.
Вышла на порог своего дома рыжая женщина, из-под руки всмотрелась в серое пространство. Последнее время неладное творится с её мужем: стал угрюмым и молчаливым Гардубал, плохо спит, сутками пропадает на болоте. Говорит, что охотится, а добычу не приносит. Где он может ходить в такую погоду?
Неделю неистовствовал ливень. Вздулись реки, подмыли берега, понесли в озеро потоки грязи. Там, где монашка переходила ручей, не задирая рясы, сегодня бушует кипящий поток. Дорога из Италии в земли франков стала непроходимой.
В ночь на пятницу грязевой поток разрушил четыре крестьянские хижины, стоящие в русле ручья. Погибли люди. На утро, словно удовлетворившись человеческими жертвами, ливень превратился в нудный, моросящий дождь.
Двенадцать лет назад к порогу Кунихи подкинули младенца женского полу. Пожалела баба кроху, где Бог питает пятерых, кусок ещё для одного рта найдётся. Назвали сиротку Лилией, потому что была она хорошенькая, как вышеназванный цветок. Выросла девка послушная да пригожая. Аббатиса Св. Маврикия часто справляется о здоровье сиротки и обещает помочь устроить её будущее.
Марта - коза матушки Розы, которую деревенские называют Кунихой, вновь улизнула в болото. Болтают местные кумушки, что в козу чёрт вселился. В глупые сплетни не верит Лилия. Никакой чёрт не вселился в её любимую козочку, нравится сластёне водяной орех средь камышей искать.
Девочка посмотрела в низкое небо. Бледный диск солнца медленно катился к закату. «До темноты успею,- решила Лилия,- уж, я задам проказнице водяной орех!» Девчонка выломала хворостину и отправилась в сторону болота.
Коза Марта вернулась во двор Кунихи без молодой хозяйки, а к ночи с гор сорвался ветер и началась буря.
Ненастье наделало много беды, мужикам было не до пропавшей девчонки. К поискам приступили только после вмешательства аббатисы Св. Маврикия, пригрозившей ослушникам отлучением.
Растерзанное тело несчастной нашёл перевозчик Гардубал возле зарослей рогоза. Одежды на девчонке не было, золотые пряди волос смешались с болотной травой.
Непогода не смыла с детского личика красоты. То, что убило приёмную дочь старой Кунихи, разорвало ей промежность и оставило на девичьей шейке следы чудовищных зубов. Платье и другую одежонку, бывшее на Лилии в день гибели, мужики не нашли, как ни искали.
Сёстры обмыли несчастную и положили на лёд. Аббатиса отписала императорским чиновникам в Регенсбург, что имеет неопровержимые доказательства существования в окрестностях её монастыря неизвестных науке гадов, по образу жизни более всего похожих на драконов, как их описывает уважаемый отец церкви Св. Иоанн, который дважды упоминает в своём «Откровении» этого ужасного зверя. Также в письме к императору аббатиса изложила слёзную просьбу направить в монастырь Св. Маврикия на Бурже своих рыцарей, дабы они могли освободить вышеназванный монастырь от злобного чудовища, сделавшего жизнь монашек невыносимой.
Во избежание паники мудрая управительница наказала сёстрам держать язык за зубами, однако скоро по деревне поползли слухи, что драконы, исчезнувшие было после смерти старой Гевеллы, вновь вернулись. Тень драконьих крыльев простёрлась над людьми.
Таинственная смерть изменила жизнь в монастыре Св. Маврикия. Сёстры заперлись в стенах. Никого не увидишь в полях, только коровы тоскливо мычат на ближнем лугу, да в огороде бродяга-дождь шарит мокрыми ладонями по опустевшим грядам.
Воскресным вечером собрала настоятельница Агнесса монахинь пред ракой с перстом их небесного патрона. «Сёстры,- сказала игуменья,- коль земные власти нас не слышат, попросим Св. Маврикия умолить Господа Бога направить к нам войско, которое могло бы отыскать и лишить жизни дьявольского змея Дракона».
Ветер скрипел ставней, однообразно и скучно шумел дождь, пред святыми образами плакали свечи. Мутные восковые слёзы катились по меди подсвечников. От каменного пола несло болотной сыростью. Пусто и страшно. Спаси и сохрани нас, Господи, Ты один наш оплот и защита!
Пали Христовы невесты на колени. Прежде не видела игуменья, чтобы её подопечные молились так истово и страстно, как в тот вечер.
Ночью в ворота монастыря постучали. Злобно забрехали собаки. «Кого черти носят в этакую пору?»- ворчала сестра Луиза, всовывая мускулистые, как у мужика, ноги в растоптанные чуни. Монахиня отличалась недюжинной силой, поэтому игуменья часто давала ей послушание сторожить сестёр.
Дождь шёл не переставая. Инокиня накинула на плечи ветхую дерюгу, вооружилась дубиной и направилась на стук. «Пестрыш, Брыластый — тихо!»- скомандовала сторожиха. Узнав хозяйку, псы радостно заскулили, ткнулись в ноги. Лязгнула щеколда. В створке ворот открылось крохотное оконце.
- Кто там?- голос Христовой невесты мало отличался от лая её подопечных.
- Сестра, ради всех святых, впусти нас,- взмолились из темноты. В пелене дождя монашка с трудом разглядела тёмные силуэты двух всадников.
- Здесь женский монастырь. Мужчинам в нём не место. Ступайте себе с Богом, а то псов спущу!- пригрозила суровая сторожиха.
- Проявите милосердие, госпожа. Мой хозяин болен. Ему нужен отдых и кров,- подпустил жалости непрошеный гость. Голос незнакомца звучал мягко и проникновенно, словно елеем по душе мазал.
«Слушала бы и слушала! Чисто ангел воркует, должно быть хорошенький стервец»,- поддалась женщина магическому действию. Торопливо перекрестилась, отгоняя греховные мысли.
- Кто твой хозяин, и что Вы забыли в наших болотах?- лёд в интонациях сторожихи растаял.
- Мой хозяин прославленный рыцарь Балдуин. Нам стало известно, что в ваших местах обитает злокозненный зверь дракон. Хозяин проделал долгий путь, чтоб сразиться с ним!
«Господи, радость то какая!»- возликовала Луиза. Первый раз в её жизни Св. Маврикий не заставил себя долго молить. «Погодите чуток. Я мигом. Поставлю в известность мать-настоятельницу и вернусь»,- тенорком пропела Луиза, и разбрызгивая лужи чунями, метнулась к хозяйке монастыря.
После утренней службы игуменья зашла в гостевой дом, чтобы проведать больного. Мужчина лежал, разметавшись на низком ложе. Был он годами немолод, худ и лыс. Спутанная борода, длинные пряди волос, уцелевших на висках и затылке крупной головы, глубокие морщины, словно прорубленные топором в костистом лице, делали рыцаря более похожим на святого мученика, каким его изображают на иконах, чем на воина. Его молодой оруженосец спал, по-собачьи свернувшись в ногах хозяина.
«Господи, не моему скромному умишку сомневаться в орудии, кое ты избрал для своих замыслов, но разве так выглядит Герой? Этому мужу более подошла бы церковная кафедра, нежели конское седло!»- мать-игуменья перекрестилась на святое распятие.
Почувствовав присутствие постороннего, проснулся оруженосец, схватился за нож. «Тише, тише, господин страж! Уберите смертоносное железо. Тут только слабая женщина,- успокоила мальчишку аббатиса,- не разбуди больного. Вижу, ему полегчало. Жар спал. Отойдём в сторонку, поведаешь мне о том, что привело вас в нашу обитель. Ты наверное голоден?» Вместо ответа оруженосец громко сглотнул слюну. «Меня зовут матушка Агнесса,- улыбнулась игуменья,- я отведу тебя в трапезную. За хозяина не беспокойся. С ним побудет сестра Жанна».
Иногда мать Агнесса думает, что трапезная - истинное сердце её монастыря. Ведь что такое монастырь? Это частичка горнего мира на грешной земле. Место, где Дух Святой питает всякого, ищущего спасения от мирской суеты. Разве не таким местом является трапезная?
Сёстры закончили вкушать скромную монастырскую еду, однако разойтись по работам медлили. Всех снедало любопытство: что за мужчины прибыли ночью в обитель.
Монахини сгрудились вокруг сестры Луизы. Наслаждаясь всеобщим вниманием, сторожиха не спешила делиться известными ей обстоятельствами.
Одного взгляда матери-настоятельницы хватило, чтобы сестёр как ветром сдуло. Трапезная опустела.
Громадный очаг испускал блаженное тепло. Пахло хлебом и нехитрой снедью. Игуменья поставила пред гостем миску с ячменной кашей, нарезала хлеб и сыр. Эльфус не заставил себя упрашивать.
- Если твой хозяин, так владеет оружием, как ты ложкой, драконам несдобровать,- по-доброму усмехнулась аббатиса на старания нашего оруженосца одновременно запихнуть в рот сыр, хлеб и кашу.
- Что Вы знаете о моём хозяине, чтоб его судить,- обиделся юноша,- можете надо мной потешаться сколько угодно, его не смейте трогать!
- Успокойся, дитя моё,- сказала аббатиса,- я в мыслях не держала плохого, но всё же прежде чем гневаться, расскажи кто вы такие, и чем замечателен твой хозяин?
Смутился Эльфус. Балдуин запретил болтать лишнее, но не мог верный оруженосец допустить, чтобы какая-то монашка пренебрежительно отзывалась о Его Светлости. Решил верный слуга поведать доброй женщине об их с графом приключениях, впрочем, сохранив истинное положение хозяина втайне.
«Мой хозяин прославился победами над норманнами,- начал Эльфус рассказ издалека,- но завистники заманили нас в западню, и мы оказались в руках врагов. Нас увезли на север». Печаль легла на выразительное лицо поэта. «Наш товарищ отец Михаил принял мученическую смерть. Мы бежали. Кругом дикий край, снег и камни. Правят всем чужие Боги! За каждым деревом таится погибель. Пришлось скрывать, что мы христиане. Я для маскировки даже нанёс на руки языческие письмена». Оруженосец задрал рукав. Увидев зловещие знаки, аббатиса опасливо отодвинулась.
- Надеюсь, ты покаялся, сын мой?- спросила женщина, накладывая на чело охранное знамение.
- В болгарской земле я омыл руки в источнике Св. Андрея, и старец-пустынник отпустил мой грех,- легко соврал Эльфус.
- Как же вы избегли опасности и попали в христианские земли?
Почесал в затылке молодой рассказчик. С чего начать?
В трапезную под благовидным предлогом вошла сестра Луиза. За сторожихой потянулись другие монахини. Мать аббатиса решила не выгонять сестёр — пусть послушают с какими трудностями сталкиваются христиане во имя истинной веры. Присутствие новых слушателей оживило рассказчика.
«Мы вырвались из рук поработителей, жестоко им отомстив. С купцами отправились в Ромейскую империю, надеясь получить там помощь единоверцев,- продолжил повествование Эльфус,- наш корабль шёл по большой восточной реке. Мы уже вошли в земли хазареев, как вдруг впереди услышали шум, будто разом взревели тысячи воинских труб, задрожала земля».
Эльфус коварно замолчал. Стервец знал, как завладеть душами неискушённых слушателей.
Монахини застыли пред хитрым мальчишкой, как крольчихи пред удавом. Внимание десятков глаз хмелем ударило в голову поэта. Это был его триумф.
«Огромные скалы поднялись со дна реки. Вода закипела словно в дьявольском котле. Но мы с хозяином и не такое видали!»- голос оруженосца наполнился силой. Обожание в глазах слушательниц сделало Эльфуса отчаянно смелым.
«Порог!»- закричал я и велел править к берегу. Будь наше судно легче, а команда опытней, мы бы с Его Светлостью провели его через препятствие, но с этими людьми был один выход — волочить корабль по мелководью,- горестно вздохнул Эльфус. Оставили оружие в лодке, поскидали портки. Вода холодная, чуть…»,- рассказчик вовремя остановился, чтобы не вогнать в краску христовых невест. Впрочем, они были так увлечены, что не заметили конфуза.
«Мы с хозяином взялись за самую трудную и опасную работу. Его Светлость встал у носа, я у кормы, тех кто послабее поставили ближе к берегу. Лодка брыкается на волнах, но мы её уверенно ведём. Купцы боятся, мы подбадриваем, хоть нам труднее всех приходится, того и гляди утонешь. Воды — по шею!»
Эльфус перевёл дыхание и продолжил:
«Наши люди уже выбились из сил и надеялись на скорый отдых, как вдруг, словно дьяволы из преисподней, на берег выскочили всадники и принялись осыпать нас стрелами. Это были печенеги! Сойдись со злодеями лицом к лицу, мы бы покрошили их, как капусту, но трусы предпочитали поражать нас издалека.
Наш кормщик соскочил на берег и пронзил копьём трёх, нет четырёх печенежских всадников, прежде чем пал, сраженный стрелой. Если бы на его месте оказался мой хозяин, он бы убил в десять раз больше. Но мы были в воде и без оружия».
Эльфус замолчал и уставился в пространство, словно продолжал видеть картины кровавого побоища.
«Под ливнем вражеских стрел уже пали наши товарищи, бывшие ближе к берегу. Нас же защитили высокие борта лодки,- продолжил горестное повествование поэт,- река покраснела от крови. Стоны умирающих слились с грохотом воды в пороге. Смерть простёрла над нами чёрные крылья! Нет от неё спасенья».
Мальчишка с шумом отпил из кружки. Молоко оставило на верхней губе след. Женщины с обожанием глядели на героя в белых усах.
Ну, что сказать про повествование нашего оруженосца? Любят поэты ввернуть в свой рассказ, что-нибудь этакое: замысловатое и пафосное.
«Хозяин решил спасти от грабителей товары и жизни оставшихся купцов. Мы оттолкнули лодку от берега»,- продолжил рассказчик, светлея лицом. Но когда монахини готовились перевести дух, повествование вновь понеслось вперёд, сокрушая кровавыми подробностями слабые женские мозги. «На беду, с берега в нашу лодку успели заскочить с десяток злобных дьяволов, вооружённых с ног до головы, и все в прекрасной броне»,- вновь омрачился рассказчик.
«Язычники убили наших товарищей. Что может противопоставить болтающийся за бортом голый человек вооружённому до зубов печенегу?- оруженосец поднял к небу указующий перст,- НИ-ЧЕ-ГО! От верной смерти меня спасло только то, что я висел на длинной верёвке за кормой нашего судна и злодеи не могли до меня дотянуться.
Мой хозяин с трудом держался за нос судна, каждое мгновение, рискуя, быть раздавленным о камни проносящиеся мимо.
Злодеи решили убедиться, что в живых никого не осталось. Один из них перевесился за борт. Его Светлость только это и ждал. Одним движением могучей руки он сбросил врага в воду. Только пятки мелькнули. Вот так!»- и Эльфус показал жестами, как дёрнул печенега хозяин, какое лицо тот скорчил утопая.
Монахини слушали оруженосца, не смея громко дышать.
«Ну, так вот,- Эльфус вновь отхлебнул из кружки и подумал, что хорошо бы вместо молока там было что покрепче,- ну, так вот,- продолжил рассказчик,- схватил хозяин печенега за шкирку, и пока тот цеплялся за борт, Его Светлость взобрался на судно и обнажил меч!»
Эльфус стремительно вскочил на ноги и выхватил из-за спины воображаемый меч. Аудитория ахнула.
Потом Эльфус в лицах скорее действиями, чем словами показал, как хозяин с одним за другим расправился с врагами.
Воображаемая кровь залила монастырские стены. Мирная кухня заполнилась звуками боя, хрипами умирающих. Обрубки рук и ног валились направо и налево, заставляя трепетать женские сердца, мертвые тела устлали пол.
«Остался последний печенег самый злобный и коварный с огромным копьём в руках,- продолжил вдохновенный рассказ Эльфус,- но и ему бы несдобровать, граф уже поразил язычника в ногу, и тому оставалось только выброситься за борт или истечь кровью, как вдруг..,- рассказчик взял длинную паузу и выразительно заглянул в опустевшую кружку. Мать-игуменья толкнула в спину ключницу. Ключница давно научилась понимать хозяйку без слов. На столе возле героя словно из ниоткуда материализовался кувшинчик вина. После того как Эльфус промочил глотку, повествование заблистало свежими красками и живее покатилось к финалу.
«Граф подступал к язычнику, чтобы во имя Господа нашего милосердно лишить его жизни, поднял меч, как вдруг,- на этот раз Эльфус не стал мучить слушателей проволочками,- БАХ! ТРАХ!- страшным голосом крикнул оруженосец,- судно налетело на камни, содрогнулось. Его Светлость вывалился за борт! Бедный мой хозяин! В кипящем водном потоке никому не выжить!»
С трагическим видом Эльфус рухнул на скамью, бессильно уронил руки и покосился в сторону опустевшей кружки. Рассказчик был немедленно вознаграждён новой порцией бодрящего напитка.
«В последний момент графу удалось ухватиться за конец верёвки, на которой уже висел я,- страшно вращая глазами продолжил Эльфус,- представьте - кругом кипит бешеная вода. Нас бьёт о камни. Поднимаю глаза и что вижу?»- на этот раз рассказчик не смог отказать себе в эффектной паузе. «Что я вижу?»- продолжил он после того, как тишина в трапезной стала невыносимой. «Печенег вытащил нож и с гнусной ухмылкой пилит нашу верёвку. Ну, думаю, пропала моя головушка! Что мне оставалось делать, только беспомощно наблюдать, и молить Бога, чтобы смерть моя была лёгкой,- Эльфус понизил голос до трагического шёпота,- но тут - БАЦ!» Рассказчик изо всех сил врезал кулаком по столу. Подпрыгнули ложки и тарелки. Сёстры вздрогнули, а мать-настоятельница даже взвизгнула, не сумев сдержать эмоций. «Наше судно в щепки разносит об огромную скалу! Меня ударило о камни. Померк белый свет. Тут бы мне и пришёл конец, но чувствую, чья-то сильная рука хватает меня за волосы и тащит на берег...»
«Матушка,- прервал рассказчика взволнованный голос сестры Жанны,- рыцарь очнулся! Требует еды и вина!»
Граф всё ещё выглядел хреново: в груди подозрительно хлюпало, глаза слезились, из носа текло, но едва поднявшись на ноги, Его Светлость принялся допытывать мать-настоятельницу: что её известно о драконах? Вместо пространных объяснений игуменья привела Балдуина в ледник.
Осмотрев труп несчастной девчонки, граф пришёл в полнейший восторг. Вот оно материальное доказательство существования дракона. Значит, все его страдания не напрасны! Вместе с тем, глубокие раны на теле жертвы встревожили старого воина и настроили его на самый серьёзный лад.
Эльфус приводил в порядок кольчугу, что его господин заработал на службе византийскому кесарю. Подошёл Балдуин. Хмуро покосился в сторону баклажки у ног своего слуги, протянул мальчишке наконечник копья.
- Насади на черень покрепче. Видал, какие раны дракон на шее девчонки оставил?- спросил граф.
- Сделаю,- коротко кивнул оруженосец.
- И вот ещё что,- сказал граф после некоторой паузы,- ты давай, завязывай с языческим зельем. Мне твоя помощь во как нужна.
Балдуин энергично провёл ребром ладони по горлу.
- Не сомневайтесь, Ваша Светлость. Я вас не подведу,- Эльфус отвёл глаза.
- Кто нашёл девчонку?
Аббатиса подняла глаза на Балдуина. Рыцарь выглядел значительно лучше — движения энергичны, лицо исполнено решимости.
- На тело наткнулся перевозчик Гардубал,- ответила женщина,- оно было недалеко. Нашли бы раньше, но помешала буря.
- Кто такой этот Гардубал?
- Многие считают его сумасшедшим. Он безобидный, ловит рыбу и занимается перевозом. Лучше его никто болота не знает. Живёт с женой,- игуменья поджала губки. Видимо, жена Гардубала святой женщине была не по сердцу.
- Хочу встретиться с Гардубалом!- рыцарь тронул увечный палец на руке.
- Завтра ты его увидишь. Перевозчик должен доставить улов. Я накажу сестрам проводить его к Вашей Милости.
- Хорошо,- сказал рыцарь,- а сейчас мне нужен провожатый. Я должен осмотреть место убийства.
- Тебя проводит сестра Луиза,- сказала аббатиса, и наконец, поверила в этого воина.
Перевозчик не явился ни завтра, ни послезавтра. Балдуин не находил себе места, извёлся сам, извёл придирками Эльфуса. Сёстры испуганно жались по углам, завидев гневное лицо защитника.
Гардубал появился к вечеру четвёртого дня. Оправдываться не стал, сгрузил улов, получил плату, кивнул, когда аббатиса сказала, что должен помочь рыцарю и его оруженосцу.
Погрузились в длинную лодку перевозчика, выдолбленную из ствола огромного дуба. Эльфус с копьём, как на медведя, и мешком с графским доспехом устроился на носу, Его Светлость в центре, Гардубал - у кормы. Садилось солнце, журчала вода, перевозчик умело орудовал шестом. Лодка продвигалась по узким протокам.
На все вопросы графа о драконах Гардубал пожимал плечами или говорил: «Не знаю». Скоро Балдуин оставил попытки разговорить дурачка, но духом не упал. В мешке лежало верное средство, способное развязать язык любому мужчине хоть мудрецу, хоть идиоту — фляга крепкого монастырского вина.
Дом перевозчика провонял рыбой. Рыбой пах хлеб, что мы ели, посуда, хозяин с хозяйкой, их одежда, их мебель. Охоту за драконом отложили на завтра. Вначале пили наше вино, потом хозяйка принесла какое-то отвратительное пойло. Я притворился пьяным. Неизвестно какие трудности нас ожидают. Спросил разрешения Его Светлости не прислуживать за столом. Граф недовольно дёрнул губой, но отпустил. Его Светлость с дураком продолжили бражничать.
Хозяйка выдала одеяло, задержала мою руку. «Ложись в сенях, молодой. Кровь у тебя горячая - не замёрзнешь»,- сказала Фарстрада и усмехнулась.
Ложе устроил на сене. Разулся, развесил обмотки на ветерке, расстелил одеяло, завернулся в плащ.
В соседнем закуте уютно вздыхала корова, через оконце в стене подмигивали звёзды. Я начал задрёмывать, когда, чуть скрипнув, отворилась дверь и на пороге появилась женская фигура. «Это я»,- шепнула хозяйка. Весь вечер рыжая бестия тискала под столом мою ногу. «А муж?»- попытался я образумить хозяйку. «Объелся груш,- хохотнула женщина, залезая на моё сено,- перепились с твоим хозяином. Давай быстрее».
Не могу утверждать, что той ночью я её поимел, скорее она меня.
Фарстрада ушла. Я вышел помочиться. Ветер гудел в верхушках сосен. Мерцали звёзды. Ущербная луна глядела на своё отражение в озере. Над протоками подымался туман. Поёжился — холодно. День будет ясным.
После улицы в сенях тепло. Услыхав мои шаги, шумно задышала корова. Я вспомнил Фарстраду, зарылся в сено. Укрылся одеялом. Сердце бухало в груди. Сон не шёл. Хотелось пить. Томила неизвестность. «Судя по следам на шее трупа, зубы у дракона больше кинжала. Зачем зверюга изнасиловал девчонку прежде чем убить?»- гадал я, ворочаясь в колючем сене. «А если эта тварь накинется на меня? Думаю, моя несчастная задница его скорее привлечёт, чем жопа хозяина»,- вздохнул я.
«Господи, что за идиотские мысли лезут в голову! Но если дракон на меня покусится, у Его Светлости появится лишний шанс с ним покончить!»- я повернулся на другой бок. Что-то твёрдое упёрлось в живот. Фляжка с зельем. «Чтобы уснуть, сделаю один глоток. Я хозяину обещал не притрагиваться...»,- терпкая влага смочила пересохшие губы.
Хозяйка сразу положила на меня глаз. Была она молодой, ладной и огненно-рыжей. Жемчужные зубы сверкали средь сочных губ. Милые веснушки проступали на белой коже, стоило красавице рассмеяться. Я выпоил её дураку-мужу всю нашу флягу, но здоровяка было проще убить, чем свалить с ног вином. Догадливая женщина, принесла такого пойла, что после первого же глотка мой оруженосец попросился баиньки. Хороший мальчишка, но жидковат для настоящих мужских дел. Я разрешил. Эльфус ушёл. Мы продолжили бражничать. Перевозчик уже только мычал, но продолжал подставлять свою кружку.
Я больше делал вид, что пью. Слишком хорошо помнил охоту на медведя. Лесная зверюга чуть нас не прикончила, что же сможет сделать дракон?
Положа руку на сердце, мне бы следовало думать об отдыхе, чем о любовных шашнях. Но когда женщина наклонялась, чтобы налить вина, ворот её сорочки раскрывался, все мои мысли были здесь. «Какого чёрта,- думал я,- эта ночь может стать последней».
Наконец, Гардубал ткнулся башкой в стол и захрапел. Мы с Фарстрадой свалили его на скамью. Женщина укрыла мужа козьей шкурой, потушила плошку, взяла меня за руку и потянула к семейному ложу.
Рыжая чертовка попыталась меня оседлать, но я поставил её на четвереньки и овладел, как жеребец кобылицей. Меч я даже не снимал. Менее всего хотелось в темноте быть застигнутым врасплох.
Последнее время больше был занят выживанием, чем любовными подвигами, поэтому всё кончилось довольно быстро. Фастрада ласковой кошечкой потёрлась о мою руку и проворковала: «Отдыхай. Я скоро. Если что, ведро в углу».
Кажется я успел заснуть, когда женщина вернулась. Сбросила мокрую сорочку.
- Где ты была, сумасшедшая?- спросил я.
- Купалась!- рассмеялась рыжая чертовка.
Я больше не торопился. Мы любили друг друга долго и нежно.
Не знаю, спал ли я или бредил. Страх и ощущение приближающейся беды томили душу. Наконец, заорал петух, позвал солнце. Небо над Кошачьим Зубом посветлело. В доме проснулись. Я ополоснул рожу и вошёл внутрь.
Горит огонь в очаге, в закопчённом горшке булькает рыбная похлёбка. Сытный дух ударил в голову. За столом - хозяин дома и Его Светлость. С перепою рожи у обоих, как у покойников.
- Долго спишь!- ожгла меня озорным взглядом хозяйка. Я пожал плечами и полез за стол.
Похоже, Его Светлость с дураком поладили. Погрузили на борт всё потребное для охоты. Я помог Его Светлости влезть в броню. Когда садились в лодку, Фарстрада успела шепнуть: «Присмотри за моим». «Она мужа любит,- изумился я,- тогда, что у нас было ночью?» Я почесал в затылке: «Нет. Мужчине женщину никогда не понять, лучше и не пытаться!»
Гардубал умело управлялся с шестом. Тростник с бумажным шелестом ложился под лодку. Я лежал в носу, держал в руках копьё. Туман стоял над водой. Дурацкие мысли про дракона не шли из головы. «С этим драконом что-то не так,- думал я,- звери убивают, чтобы есть, а не для других целей».
- Ничего не слышишь?- спросил граф. Я вытянул шею. Тишина, как в склепе, только капает вода с шеста перевозчика.
- А что я должен услышать?- спросил я Его Светлость громким шёпотом.
- Птицы.
- Что птицы?
- Птицы замолчали.
В самом деле, птичий гомон, преследующий нас на протяжении всего пути, смолк.
Опасность! Я вцепился в оружие. От страха волосы встали дыбом.
Мерно плескалась вода. Из тумана выплывали уродливые остовы мёртвых деревьев, тянули к нам голые ветки и вновь скрывались в сером мраке. Каждый топляк за бортом казался затаившимся драконом, каждый корень чудовищным змеем. Тишина так действовала на нервы, что покажись за бортом драконья башка, я бы обрадовался.
Но ничего не происходило. Мы плыли и плыли. Одна протока сменяла другую. Туман стелился над водой. Сухие камыши стояли стеной. От бесконечных, однообразных пространств я сам себе казался маленьким мальчиком, затерявшимся на краю света. После бессонной ночи, долгой неподвижности, сырого холода мозг впал в тревожное оцепенение.
Наверное я заснул или всё делал неосознанно. Следующее, что помню: мы с Его Светлостью идём по земле. Граф впереди, я следом несу его копьё. Я настороже. Топкая земля колышется. Ноги вязнут.
Кажется это остров. Нет, без сомнения — это остров. Гардубал куда-то исчез. «Остался караулить лодку»,- вспоминаю я. Туман чуть поднялся, сформировав над нами бугристый свод. Хочется втянуть голову в плечи, чтобы не удариться о его края. Солнечный свет едва пробивается на дно нашей «пещеры». Почему-то у меня ощущение вечера, хоть должно быть утро. «Если дракон здесь обитает,- думаю я,- должны остаться следы его жизнедеятельности», и тут же слышу, как под ногой хрустят кости.
Костями усеяна поляна. Старые и новые останки горой навалены друг на друга. Частоколом торчат белые рёбра. Трава проросла сквозь позвонки. Безглазые черепа глядят в небо. Граф остановился, поднял руку. Я выставил вперёд копьё.
Дракон возник из ниоткуда, словно сгустился из воздуха и набросился на нас. Величиной тварь была с большую собаку, только раза в два длиннее. Двигался змей стремительно, и всё время менялся - сверкала чешуя, сверкали радужные крылья. Описать его словами, всё равно что рассказать, какую форму имеет молния.
Я успел сунуть Балдуину копьё в руку. Удар Его Светлости был быстр. Ещё бы, лучшего бойца, чем мой хозяин, земля не рождала и вряд ли скоро родит. А я лучший оруженосец первого меча нашего мира!
И ещё, я — поэт!
Я преисполнился гордости и решил, что непременно напишу песнь о подвиге Тёмного Рыцаря, какой не слагал ещё ни один менестрель. В веках останется моё свободное слово! Вот убьём дракона, и напишу!
Бить сияющего зверя копьём было всё равно что палкой попасть в молнию. Змей извернулся. Клацнули зубы, тварюга с жутким рычанием вцепилась в древко. Раздался треск. Копьё пополам! Вот, ей же ей, Богом клянусь, дракон перекусил толстый ясеневый черенок, словно монах куриное крылышко. Но граф времени не терял. Пока змеюка глодала палку, ударом меча поразил её в шею.
Сталь высекла искры из чешуи. Отлетела голова. Пролилась кровь.
Змей умер, стал, как пыльная, линялая тряпка. Отгорела живая молния и превратилась в пепел.
Горькое разочарование тяжким камнем навалилась на плечи и отравило сознание. «Всё суета и тлен,- думал я, глядя на безжизненное тело дракона, ещё мгновение назад полное жизни и Божественного огня,- зачем мы здесь? Мы убили зверя в его доме. Как он был красив! Мы можем только жизнь отнимать. Тщетны потуги Человека тягаться с Творцом в создании прекрасного. Самый скромный цветок в его полях совершенней всего что создал я, создало так называемое человечество».
«Набирай кровь!»- подбодрил меня затрещиной Его Светлость. Но кровь набрать нам не дали.
Следующий змей был тощ, как верёвка. Он атаковал стремительно и свирепо. Если бы не кольчуга, быть хозяину хладным трупом.
«У Господина стальная броня, у оруженосца вся защита — дырявые портки,- позавидовал я Балдуину,- а чем он лучше меня?! Тем, что родился от нужных мамочки и папочки? Двух слов связать не может. Только и умеет что драться».
Змей свился тугим жгутом. Закачалась маленькая головка на длинной шее. Немигающие глазки переводились с хозяина на меня. Смертоносное жало дрожало в безгубой пасти. Перепончатые крылья, похожие на крылья ночного нетопыря, пряли воздух. «Бей господина,- заклинал я смертоносную гадюку,- оруженосец человек подневольный. Можно сказать, здесь случайно оказался».
Гад ударил графа в лицо. Рыцарь успел закрыться рукой. Смертоносное жало застряло в стальном наруче.
Балдуин рассёк змея на части. Уже отрубленная голова ещё долго показывала смертоносные зубы, пока я в ярости не размозжил её черенком от копья и сразу увидел третьего дракона.
Третий дракон был подобен раскалённой стальной полосе. «Да сколько же можно,- гнев удушающей волной ударил мне в голову,- проклятые твари!» Хотелось всё крушить и ломать: драконов, чёртово болото, а больше всего бестолкового хозяина, по чьей вине нам предстоит стать добычей гнусных тварей. Хорошо, если они нас убьют, пред тем не подвергнув унизительному насилию.
«Стальная полоса» сбила графа с ног. Тут бы хозяину и пришёл конец, но я подскочил и нанёс змею ряд ударов. Я кипел яростью, словно вместо крови по жилам тёк огонь. От свирепых тычков толстенный ясеневый черенок копья расщепился. Змей обернулся, поднял крылья и зашипел на меня. Это была его ошибка. Его Светлость ударил змея под крыло, там где чешуя была тоньше. Смертоносная сталь пронзила чёрное сердце. Потускнело яростное тело, словно кузнец плеснул на раскалённое железо холодной водой. Опали крылья, так и не познавшие небо.
Я не удивился появлению следующего зверя. Был он похож на комок соплей. Живые волны перекатывались по тягучей, зелёной поверхности. Я чувствовал, что слизняк нас видит и испытывает относительно нас определённые намерения. Если бы пришлось выбирать, я предпочёл смерть от зубов или жала первых двух тварей, чем от оживших соплей.
Я осторожно ткнул огрызком черенка в зелёный комок. Палка прошла насквозь. Как такое убить? Оглянулся на Его Светлость, мол, что делать будем?
Прямо в лицо мне вылетело щупальце из липких соплей. Омерзительная слизь едва коснулась щеки. Сверкнул меч хозяина. Стальной клинок стал огненным. Ложная конечность зверя упала, и по-змеиному извиваясь, поползла в сторону основного тела. От места разреза, который оставил меч хозяина на теле зверя, шёл дым. Запахло палёным.
Скользкое прикосновение щупальца вызвало странные изменения в моем сознании. «Зачем всё: борьба, слава, погоня за удовольствиями, если всё равно умрёшь?»- подумал я и опечалился. Силы ушли из рук, словно нервы и кости превратились в зелёную слизь. Я почувствовал, что больше не могу, и главное, не хочу шевельнуть ни одним членом.
Одновременно со мной произошло ещё одно превращение. У меня словно глаза открылись. Эта тварь, что меня едва не убила, нас боялась, но не могла поступать по-иному, она должна была нападать — такова её природа. И ещё, я видел хозяина насквозь, читал его мысли, мог смотреть его глазами.
Слизняк попытался перехватить руку графа. Балдуин ударил на отходе, отсёк смертоносные щупальца, перешёл в атаку. Быстрый выпад в центр тела сопливого гада туда, где просматривается что-то тёмное и плотное. Слизняк не успел увернуться. Раскалённый меч нырнул в слизь по самую ручку. Звёздный металл убил зверя. Слизняк съёжился, почернел, запах гнилью.
«С этим всё кончено»,- понял я.
Пока я стоял, окаменев словно жена Лота, зашевелилась земля. На божий свет вылез пятый зверь. Был он бесцветен и безглаз. Длинную башку величиной с лошадиную голову покрывали уродливые выросты толщиной в руку взрослого человека. Белёсые отростки, похожие на ожившие кишки, щупали воздух в поисках жертвы. На конце каждого — круглый мягкий рот по краям весь утыканный острыми зубами. Крылья подземной твари превратились в лопаты с длинными когтями-кинжалами.
Дракон почувствовал мою беспомощность и рванул ко мне. «Скорей бы всё кончилось»,- обречённо подумал я.
Зверь приподнялся на передних лапах. Хищные отростки жадно искали моё лицо. Зловонный запах из десятков смердящих ртов ударил в нос. В глубине каждой воронкообразной глотки мои глаза ясно различили клацающие от нетерпения здоровенные зубы. «Буду ли я чувствовать боль или сразу умру,- гадал я,- Господи, пошли лёгкую смерть!»
Ни о чём в жизни я так страстно не молился.
Глазами графа я увидел подходящий для нападения момент. «Давай!»- сказал я ему. Сила звёздного меча наполнили наши руки уверенностью. Его Светлость подскочил к гадине сзади. Дракон почувствовал опасность, бросил меня, резко развернулся и сумел сбить Балдуина с ног. Падая, граф ранил зверя. Дракон вцепился в Его Светлость десятками ртов. Стальные кольца кольчуги, выкованные лучшими ромейскими мастерами, выдержали. Балдуин ранил зверя ещё раз.
Дракон попытался уйти под землю, но пал, безжалостно добитый смертоносным мечом моего рыцаря.
Изменённым сознанием я присутствовал во всех участниках кровавых событий и не понимал уже жив я или мёртв. «Сейчас выйдет ещё один дракон»,- почувствовал я.
Эта тварь была огромной. Больше всего она походила на раскормленную до чудовищных размеров мокрицу. Тонкие ножки с трудом удерживали большое тело. Мягкое брюхо полное мутной белесой жидкости волочилось по земле. Красные человечьи губы на морде насекомого всё время были в движении, алчно причмокивали и исходили слюной.
Граф встал весь покрытый кровью. Кровь сочилась из многочисленных ран, оставленных мелкими зубами предыдущей твари. Жирный дракон учуял запах.
Красные губы задвигались быстрее, зачмокали, как у обжоры перед трапезой. Липкие нити потянулись от мокрого рта до земли. Неистребимый, вечный голод жил в чреве этого зверя.
Я его почувствовал. Ещё я чувствовал, что Рыцарь недооценивает красногубого дракона. Балдуин был слишком уверен, когда подошёл к тонконогому зверю.
С хвоста гада метнулись две живые верёвки и оплели тело беспечного рыцаря. Красногубый рот потянулся в поисках горла. Наткнувшись на кольчужный капюшон, зашарил по телу, плотоядно причмокивая и всё ближе подбираясь к паху Балдуина. Липкая слюна оставляла на одежде графа мокрые полосы.
Если бы хозяин выпустил меч, или если бы это было обычное оружие, нам пришёл бы конец. Его Светлость извернулся и достал мечом живую верёвку. Достаточно оказалось одного прикосновения звёздной стали к коварному хвосту. От контакта меча и плоти дракона последнюю ожгло, как огнём. Задымилась драконья плоть и распалась.
Членистая тварь попыталась защититься, свернувшись в клубок. Меч графа сокрушил хитин на башке коварной гадины и пронзил мозг. Задрожали тонкие ножки, из жадного рта полезла красная пена.
А потом… Потом ничего не произошло. Внутри я превратился в лужу слизи и не мог двигаться. Балдуин вырвал из моих ослабевших пальцев склянку и набрал драконьей крови. Граф едва не разбил хрупкий сосуд, так у него дрожали руки.
«Вы всё-таки сделали это!»- услышал я голос Гардубала. Его Светлость торопливо спрятал сосуд. «Где он отсиживался и зачем сейчас явился?»- поймал я торопливую мысль хозяина.
Перевозчик осмотрел место битвы, подобрал обломок копья с наконечником и подошёл ко мне. Граф насторожился, с неодобрением покосился на окровавленную сталь в здоровенных ручищах Гардубала, но ничего не сказал.
- Что это с ним?
- Его слизняк коснулся.
- Он сдох?- дурак попытался ткнуть мне в глаз грязным пальцем.
- Мёртвые по другому выглядят,- заступился за меня Балдуин, -помоги донести его до лодки.
Гардубал легко поднял моё онемевшее тело и перекинул через плечо. Я чувствовал себя поленом, которого несёт равнодушный дровосек.
Дева дожидалась у лодки. Была она юна и прекрасна. Светлые волосы падали на плечи с нежными ямками у ключиц, куда хотелось целовать. Блестящие одежды, сияющие, как крылья стрекозы, обвивали тонкий стан. Длинные бёдра волнующе колыхались при каждом шаге. В такт им двигались дерзкие ягодицы. На груди, подобной молодым яблочкам, пламенело ожерелье из кроваво-красных рубинов. Голову венчала корона из золотых лучей и меховой шапочки. Кусочки белого, словно снег, огненно-рыжего и чёрного, как ночь, меха слагались в искусный узор.
- Кто ты такая и как здесь оказалась?- спросил граф.
- Мой герой, ты спас меня от драконов,- проворковала дева,- сними броню, я омою твои раны.
От звуков нежного голоса Его Светлость расплылся в бессмысленной улыбке. Заулыбался и пустил слюни дурак-перевозчик. Даже моя разжиженная кровь закипела.
Кольчуга полетела на землю. Нежные пальчики девы причиняли боль Балдуину, но он улыбался. Гардубал свалил меня в лодку.
- Какой молоденький,- щебетала дева,- так рано умер. Ему бы жить и жить. Давайте, его здесь похороним. Я украшу могилу цветами!
Я был готов умереть, чтобы такая девушка украсила мою могилу.
- Увезём его в монастырь,- проворчал граф.
- В монастырь! Ах, какая замечательная мысль! Ты такой умный!- стреляла глазками девица.
Лодка отчалила от берега.
- Какие у тебя сильные руки!- восторгалась девушка, глядя как Гардубал орудует шестом. Граф хмурился. «Я тебя так ждала»,- шептала красотка Балдуину. Перевозчик был готов убить моего хозяина. Дева трогала мои волосы, я мечтал, чтобы это продолжалось вечно.
Мы чувствовали себя её мужчинами. Она равно была со всеми нами.
Я проникал в мысли Балдуина, читал намерения Гардубала, но мозг девы был для меня скрыт.
Граф торжествовал победу. Драконы повержены. Рог единорога и драконья кровь греют грудь против сердца. А тут ещё дева…
Гардубал хотел остаться наедине с прекрасной незнакомкой. «Какие у тебя руки»,- сказала она и многообещающе посмотрела. «Надо избавиться от старика. Зачем старому дева?»- думал перевозчик и прожигал яростным взглядом затылок графа.
Живому сопернику не было места в нашей лодке.
Мужчины накинулись друг на друга одновременно. Женщина отодвинулась. Движения её были изящны. По-змеиному изящны. Она с интересом смотрела, как два самца бьются за её тело. Остренький язычок быстро облизывал алые губы. Сиял золотой венец, пламенели кровавые рубины. Я мечтал: «Пусть граф с перевозчиком убьют друг друга. Мы с ней останемся».
Гардубал пытался раздавить грудь графа. Балдуин вцепился в шею перевозчика.
Дева любовалась напрягшимися мужскими телами. Щёчки раскраснелись. Грудь вздымалась. Прекрасные глаза сияли.
Гардубал сильнее сжал рёбра противника, выжимая из них воздух, но раздавить кадык оказалось легче. Балдуин нажал. Перевозчик зашатался. Мужчины вывалились из лодки и скрылись под водой. Закачалась лодка на волнах.
«Туда им и дорога!»- решил я. Но Балдуин вынырнул, натужно кашляя и отплёвываясь, забрался на борт.
Граф был страшен. Остатки редких волос облепили череп. Вода ручьём текла из изорванной одежды, красные глаза преисполнены похоти.
«Иди сюда»,- Балдуин ухватил деву за плечи и впился поцелуем в кроваво-красный рот. «Погоди...- красавица упёрлась кулачками в мужскую грудь,- я так не могу. Давай, вначале избавимся от твоего слуги. Выброси его в воду».
Дева уставилась в Балдуина немигающим взором. Зелёные глаза сияют… и в каждом — змеиный зрачок. Белесая перепонка третьего века неуловимо быстро пробегает по яркой радужке глаза.
- Что же ты медлишь, мой герой,- приторно сладким голоском просюсюкала дева.
«Седьмой дракон!»- страшная догадка отрезвила Балдуина.
- Я подержу твой меч,- белые перепонки закрыли глаза,- дай его мне.
Рука твари жадно тянется к оружию рыцаря. Меж губ по-змеиному щупает воздух острый язычок.
Граф ударил мечом. Так рыцари не рубят. Это был самый неудачный удар, который когда-либо наносил Балдуин. Не может рыцарь бить женщину!
Клинок лишь слегка оцарапал девичью грудь.
Удивительные изменения произошли при прикосновении волшебного меча к телу красотки: нос провалился, поседели волосы, морщины избороздили чело, сгорбилась спина, тело раздулось, как у обожравшейся пиявки. На шее вместо рубинов на верёвке болтаются кровавые сердца, меховая шапочка из кожи покрытой лобковыми волосами закрыла седые космы, выше её венец из мужских членов, шевелящихся от похоти как живые. Дракон не заметил, что его чары на нас больше не действуют.
- Я вся твоя,- кривлялась тварь, -обними меня!
Графа чуть не вырвало от отвращения прямо на красотку. Змей распахнул объятия.
Балдуин ударил изо всех сил и убил седьмого дракона едва его не погубившего.
Я почувствовал, что дышу. Попробовал скосить глаза. Получилось. В нескольких шагах увидел тело омерзительного гада. Увидел не внутренним взором, как прежде, а собственными глазами, пусть в них всё двоилось. Это значит… Я — живой!
И ещё я увидел: смертоносная тварь, заставившая нас убивать друг друга, без сомнения была мертва, но в её чреве, что-то шевелилось. Балдуин это тоже заметил. Рыцарь взрезал чрево дракона, и из него вывалилось маленькое, жалкое существо. Это был младенец — мальчик, и больше всего он походил на… графа!
У младенчика были светлые, вьющиеся волосы, какие должно были в детстве у Балдуина, чуть великоватый носик, цвет глаз, взгляд, улыбка - как у моего хозяина. Мальчишка тянул к графу крохотные ручонки… и на левой ручке на безымянном пальце не было одной фаланги.
Лицо Балдуина приняло странное выражение. Будто он увидел сам себя, но не в зеркале, а встретился с собой прежним - трогательным и безвинным, каким был в детстве.
Остатками волшебного зрения внутри мальчишки я заметил нечто странное. Все семь тварей, что убил мой хозяин, отложили там свои смертоносные личинки. «Убей их! Убей! Убей!!- кричал я беззвучно. Мои губы едва шевельнулись.
Балдуин шагнул навстречу к себе прежнему. Он всё видел. Видел крошечных гадов, устроившихся у его сердца, но он их… любил, нет не любил, точнее жалел. Не могу передать, что испытывал граф.
Граф шагнул. Я не смог остановить его. Невинный мальчишка превратился в дракона.
Крылатая тварь ударили жалом. Удар был смертельным.
Побледнел рыцарь, зашатался. Семь раз била тварь. Семь смертоносных гадов проникли в сердце графа.
Восьмой дракон скользнул за борт, словно его здесь никогда не было.
Умер Герой. Отлетела душа из бренного тела.
Разверзлись облака. Открылась лестница в небо.
По золотой лестнице без перил уходил от меня Рыцарь. Поникли травы. Заплакали ветры. Запели ангельские трубы. Тихой скорбью наполнилась душа. Слёзы потекли из глаз. Боль возвращала меня к жизни. «Он умер прекрасной смертью,- пытался утешить я себя,- Герой должен уйти, пока девы не смотрят с брезгливой жалостью в его сторону, пока старческая слабость не иссушила волю, пока тело не знает, что такое гнилые зубы, ревматизм, геморрой, несварение желудка».
Я завидовал графу, умершему вовремя.
Высоко, высоко в небе среди облаков я видел, как Рыцаря встречает Мариз с лавровой ветвью в руке. Подле девушки стоит мой приятель красавчик Жобер, и голова его там, где и положено ей быть — на плечах. Вьются золотые волосы на ветру. Склонил колено юный оруженосец, приветствуя своего рыцаря.
Я зарыдал в голос, так хотелось к ним на небо! Задрожала золотая лестница и распалась. Слёзы смыли прекрасное видение.
- Хватит валяться, вставай,- окликнуло меня чудовище, оставшееся на земле вместо моего дорогого хозяина, -я что за тебя грести буду?
Я с трудом поднялся на ноги, взял шест перевозчика.
- И вот ещё что,- добавило существо, -впредь называй меня только «Господин» или «Ваша Светлость, и не забывай кланяться, когда прислуживаешь».
Лодка с бумажным шелестом подминала камыши. Я толкался о вязкое дно шестом и посматривал на окровавленный обломок копья валяющийся в моих ногах…
- 15 -
Проснулся от запаха рыбной похлёбки. Горит огонь в очаге, хлопочет Фарстрада, голые руки так и мелькают над столом. «Свой кусок хлеба, свой очаг, своя женщина рядом — может это и есть истинное счастье мужчины?»- подумал я.
За ночные труды хозяйка вознаградила улыбкой и здоровенным куском сомятины. Эльфус ещё дрыхнул.
С улицы вошёл Гардубал, спросил: «Что со слугой? Мальчишку невозможно добудиться». Дьявол! Сопляк опять накачался языческим зельем.
Не удалось поднять Эльфуса даже холодной водой. Малец только мычал. В ярости я растоптал чёртову фляжку, сгубившую моего слугу.
Фарстрада взяла на себя обязанности оруженосца и помогла влезть в доспех. Похоже, жене перевозчика это занятие было хорошо знакомо.
Просьба женщины позаботиться о её муже меня не удивила. Ей нужен мужчина рядом, а мы птички залётные. Пообещал присмотреть. Когда растяпа-муж отвернулся, влепил бойкой бабёнке поцелуй и ущипнул за задницу. Красавица расцвела, словно роза. Много ли женщине надо, чтобы вновь ощутить себя желанной?
Фарстрада тайком перекрестила спину мужа. Перевозчик направил лодку в протоку.
Туман вставал над озером лесом призрачных башен. Ветер строил из них замки, громоздил одну конструкцию на другую, вешал в воздухе зыбкие мосты. Безумный архитектор не мог остановиться, сминал свои творения в бесформенную массу, сгонял обломки к горам. Туман карабкался по склонам, цеплялся за скалы, копился на мхах и лишайниках, превращая их в мокрые губки; навязчивым любовником лип к деревьям.
Лодочник маялся похмельем и часто мочил голову. Холодная вода стекала с густых, как у зверя, волос на рубаху, блестела в бороде.
Гардубал умело управлялся с шестом. Тростник с бумажным шелестом ложился под лодку. Я лежал в носу, держал в руках копьё. Дурацкие мысли про дракона не шли из головы. «С этим чудовищем что-то не так,- думал я,- звери убивают, чтобы есть, а не для других целей».
Долго плыли по протокам. Солнце пряталось за облаками, определить в какую сторону плывём было невозможно, но у меня возникло ощущение, что крутимся вокруг одного места. Хотел было поделиться соображениями с проводником, но сдержался. Иногда, опасения лучше придержать — целее будешь.
Наконец, причалили к берегу. Гардубал сказал, что здесь видел следы дракона. Лодку пришлось оставить. Проводник предложил мне идти первым, он понесёт оружие. Я отказался. «Ты лучше знаешь дорогу,- сказал я, -ступай вперёд. Я прикрою тыл». Копьё я ему не отдал.
Мы шли по едва заметной тропинке средь болот. Кусты сменялись ёлками, ёлки вновь исчезали средь топи. Одежда скоро промокла, в сапогах захлюпало.
Часто натыкались на следы животных, но что за зверь их оставил — поди разберись!
Проводник говорил: «Там я видел след», и вёл дальше. Дракона не было. Я пытался утешаться мыслью, что глупо рассчитывать на скорый результат, но не смог убедить даже самого себя. Крупный зверь должен оставить следы: лёжки, кости, помёт, а тут ничего.
Наконец, все промокшие и по уши в болотной тине выбрались на сухое место. Земля стала твёрдой и перестала студнем дрожать под ногами. Чахлые ёлки сменились соснами.
Наскоро разломили монастырскую лепёшку, запили холодной водицей. Хлеб успел зачерстветь. Гардубал свою часть проглотил не жуя, и с надеждой уставился мне в рот. Я отдал обжоре остаток своего куска.
Если ночевать под крышей, самое время повернуть назад. Но Гардубал имел другое мнение. Спорить было глупо — проводник лучше знает болото. Самостоятельно мне из топи не выбраться. Пришлось довериться идиоту, хоть его поведение казалось всё более подозрительным.
Долго продирались сквозь лес. Колючки цеплялись за ноги, тропинка то исчезала, то вновь появлялась. Я изрядно вымотался, внимание притупилось, чаще смотрел на ноги проводника, чем вокруг. Бессонная ночь давала о себе знать. Дракона бы я сам не заметил. Гардубал остановился и поднял руку, привлекая моё внимание.
Сердце забило тревогу. Усталость пропала. Я стиснул древко копья, сделал шаг вперёд, вытянул шею.
«В кустах кто-то есть»,- сдавленным голосом прошептал Гардубал и отстранился, давая дорогу.
За крохотной прогалиной, стена из ивы и ольхи. Какое-то движение средь веток.
Чувства обострились. Мои глаза различали каждый прутик впереди, я слышал рядом дыхание Гардубала, чувствовал странный в лесу запах свежевскопанной земли. «Там, видишь?»- хрипел проводник и показывал пальцем.
Я сделал ещё шаг.
Лодочник толкнул меня в спину.
Если бы я не ожидал подлости с его стороны, Гардубалу удалось бы сбить меня с ног. А так, я извернулся, и вцепился в перевозчика.
Мы топтались на месте. Он толкал, я упирался.
«Зачем Гардубалу понадобилось, пихать меня к кустам? Скормить дракону?»- судорожно соображал я. «Запах земли. Прогалина это не прогалина, а ловчая яма, замаскированная прутьями и травой!»- догадка холодной стрелой пронзила позвоночник.
Перевозчик был сильнее. Я решил не дожидаться пока он завалит меня в яму, чтобы добить моим же копьём. Ухватил здоровяка за пояс, подсел. Он надавил сильнее. Я сместился, дёрнул на себя. Гардубал «провалился», потерял опору. Я поддал корпусом.
Броска не получилось… Мы просто свалились в яму, но я оказался сверху.
Мне это мало помогло. У Гардубала руки, как мои ноги. Лодочник так меня стиснул, что рёбра затрещали.
От бессилия я боднул его в нос.
Гардубал захрипел, забился подо мною. Выпучил глаза. Кровавая пена выступила на губах. Железная хватка ослабла.
Мой тычок не мог привести к такому результату, но времени удивляться не было. Я выкрутился из рук перевозчика, поднялся на колени, выхватил меч.
Коварный враг продолжал хрипеть и пускать кровавые слюни. Из его груди торчал конец окровавленного кола.
Вот куда меня толкал злодей!
Балдуин милосердно добил перевозчика. «Позаботился», - как и обещал его жене.
Силы покинули графа. Рыцарь долго лежал на краю ямы в которой остывало тело Гардубала и смотрел в небо. Небо смотрело на Балдуина. Оно было пустым и равнодушным. «Зачем ВСЁ?»- думал рыцарь, всматриваясь в низкие облака. Если бы у графа спросили, что он имеет в виду под словом «всё», он бы долго мычал и делал рукой неопределённые знаки, потому что ВСЁ это сейчас в его понимании и было всё — земля и солнце, горы, реки и моря, это проклятое комариное болото, птицы и звери, его жизнь, чужие жизни. Постепенно дыхание успокаивалось, на смену мыслям о вечном, пришли обычные заботы.
В корнях старого дерева граф наткнулся на землянку с очагом и лежанкой. У входа, где охотники обычно оставляют капканы и петли, висели огромные щипцы. Половинки железных пастей были все усеяны острыми зубьями. «Так вот какой ты, дракон!»- подумал Балдуин, рассматривая страшную находку.
В изголовье ложа граф обнаружил платье несчастной Лилии всё в подозрительных пятнах, цветные ленты, уже выцветшие и пыльные, какие девушки вплетают в косы, дешёвые колечки из олова и меди, серебряный крестильный крестик; под потолком - мешок сухарей.
По следам копоти в очаге было видно, что перевозчик здесь подолгу жил.
Граф попил воды из ручья, текущего неподалёку, поел сухарей. Хлеб отдавал плесенью, но привередничать не приходилось.
Открытие, что здесь нет и никогда не было драконов, а стало быть, все его страдания напрасны, оглушило рыцаря. Судьба вновь завела в тупик.
Стемнело. Долго сидел Балдуин на берегу ручья. Думал. Едва слышно журчала вода. Ветер разговаривал в вершинах деревьев. Над головой бесшумными тенями мелькали распластанные тельца летучих мышей, однообразно и скучно плакал филин. «Зачем всё,- продолжил граф мысль, явившуюся ему на краю ямы,- если беспощадное время, словно червь, начинает сжирать тебя изнутри ещё при жизни, если итог любых деяний твой зловонный труп в могильной яме? Страшно жить и страшно умирать, потому что и загробная жизнь может оказаться таким же обманом, как дракон». Осенние деревья уныло кивали лысыми головами, вторили грустным мыслям рыцаря. «Но ведь я не только страдал,- спорил сам с собою Балдуин, -я был счастлив в жизни. Я помню что такое счастье. В каждый такой миг рядом со мной была ЛЮБОВЬ».
Деревья вновь соглашались и пели: «Любовь, любовь…»
«Счастье - это любовь»,- решил рыцарь.
Потом он размышлял о содержании любви.
Он любил папу и маму, родной дом, славу, успех, жену, детей и ещё много чего… разного. Содержание любви менялось. «Любовь - это слова, это прикосновения и ласки, это жалость и обожание,- думал Балдуин, глядя невидящими глазами в чёрное небо,- да, конечно, это и то, и другое, и третье, и ещё тысяча разных разностей, делающих жизнь прекрасной. Но любовь — это, прежде всего, ответственность пред тем, кого ты любишь, дела и поступки. Родители умирают, дети вырастают и уходят, женщины изменяют или изменяются… Всё это зыбко, как морок. Что остаётся?»
Рыцарь привычно терзал на груди амулет из кости единорога, думал о делах, которые бросил, погнавшись за призраком, сожалел о потерянном времени.
Невидимые в темноте слёзы потекли по щекам мужчины. Кто ему вернёт напрасно потраченное время?
«Остаются дела, что мы совершаем ради людей, их память, их любовь. Больше — ничего,- решил Балдуин,- напрасны были мои старания обрести счастье в любви юной девы».
Подчинившись новому движению души, разом перетряхнувшему его убеждения, граф сорвал с шеи амулет, прельстивший его свернуть на ложный путь, и выбросил во тьму.
Словно тяжкий камень сбросил Балдуин вместе с костью единорога. Теперь он знал, что будет делать и горел решимостью приступить к этому как можно скорее. Рыцарь нашёл ответ на вопрос: «Ради чего ВСЁ?»
Ответ был простой и ясный: «ВСЁ — ради людей».
Граф спустился в землянку, завернулся в шкуры и заснул крепким сном человека, уверовавшего в новую истину.
Ради этой веры Балдуин был готов убивать.
Господь на небесах пожал плечами. «Что с людьми не так,- думал Христос, с недоумением в Божественном взоре глядя на спящего Балдуина,- почему они всегда приходят к мысли, что надо убивать друг друга? Я их плохо учу, или у Отца небесного в день творения изо рта шёл порченый дух, или с выбором земли для их тел Вседержитель ошибся?»
Утром Его Светлость разбудила мышь, по-хозяйски разгуливающая по его ногам. Граф голой пяткой отогнал серую разбойницу. Наглое животное не думало убегать, уселось на край постели и принялась рассматривать непрошеного гостя чёрными бусинами глаз. «Уходи в лес,- сказал мыши граф,- здесь скоро будет жарко».
Балдуин собрал следы страшной деятельности маньяка в один тюк, выбросил в яму, где лежало тело перевозчика. Туда же полетели зловещие клещи. Забросал землёй могилу, которую, получилось так, чудовище выкопало само для себя.
Когда искал огниво, чтобы спалить логово Гардубала, за топчаном обнаружил заплечную суму, доверху набитую золотыми монетами. «Вот и золото дракона»,- невесело усмехнулся граф.
Огниво нашлось где ему и положено было быть — у очага. Убогое кресало долго не давало искру. Граф все пальцы оббил. Наконец трут разгорелся. Балдуин поджёг траву на топчане. Подбросил хвороста. Пошёл дым, занялась кровля.
Граф выбрался наружу, долго стоял и смотрел, как вместе с хижиной сгорают его прежние мечты. «Но всё же клятву я выполнил — убил дракона!»- горько усмехнулся рыцарь.
Солнце дарило ненавязчивое осеннее тепло. Пытаться вернуться по своим следам представлялось безнадёжным занятием. Граф решил довериться чутью и пошёл вниз по ручью. Скоро берег понизился, стал топким, и Балдиун вышел на узкую протоку, всю заросшую камышом.
Болото жило своей обычной и нестрашной жизнью: вездесущие мошки лезли в глаза, цапли в старушечьих одеяниях горбились над водой, суетились длинноносые кулики, зубастая щука гоняла в тростниках ленивых карасей. Последние стрекозы этого лета сверкали в воздухе изумрудными телами. Сорванные ветром увядшие листья издали похожие на золотую пыль кружились в прощальном хороводе и ложились на воду, превращая протоку в пёстрый ковёр.
Граф побрёл вслед увядшим листьям и скоро наткнулся на свою лодку.
Как Балдуин и подозревал, дом перевозчика оказался близко. Фарстрада встретила рыцаря немым вопросом в испуганных глазах. Женщина не хотела верить в очевидное.
- Прости,- выдавил из себя граф,- твой муж погиб в схватке с драконом. Он не вернётся.
По-бабски загородилась руками от беды Фарстрада.
- Я сделал всё, что мог,- неловко басил Балдуин,- чудовище убито. Вот, это тебе…
Граф выловил из сумы пригоршню золотых монет и протянул несчастной.
Золото в руках рыцаря развеяло сомнения. Некрасиво кривя рот, заголосила по покойнику Фарстрада.
«Скажи я правду,- думал Балдуин,- сейчас бы не выла, но позже больше страдала».
Граф решил, что поступил правильно.
Балдуину показалось странным, что оруженосец не вышел встречать. Настроения это не добавило. Граф ввалился в дом вслед за рыдающей женщиной и застал мальчишку в хозяйской постели.
Гнев тёмной волной окатил Балдуина. Рыцарь сграбастал оруженосца за ворот, потянул на себя. Эльфус уставился на хозяина мутными, непонимающими глазами.
- Пожалей мальчишку, у него жар,- заступилась за слугу Фарстрада. Слёзы оставили на щеках мокрые дорожки, но по бабьему обыкновению женщина была готова спасать всех сирых, убогих и больных.
Граф выругался, толкнул Эльфуса в подушки, брезгливо вытер руку о штаны. Нашёл время болеть!
- Что с ним?- спросил Его Светлость, хмуря брови. Ответ он уже знал, у мальчишки та же хворь, что неделю назад терзала его самого, но надо было о чём то с женщиной говорить.
- Он слёг, как Ваша милость отправились на охоту.
Фарстрада неловко топталась перед важным господином, расшвыривающим золото горстями. Эта женщина совсем не походила на вакханку, едва не оседлавшую Его Светлость памятной ночью.
Балдуин подёргал обрубок пальца, что всегда делал в момент смущения. Оставаться в доме человека, которого недавно убил, рыцарю показалось неуместным, но с Эльфусом надо было что-то решать, причём немедленно.
- Господин, за ради всех святых, оставьте Вашего слугу в моём доме. Я выхожу. Потом, если угодно будет Вашей Милости, его заберёте,- женщина в смущении теребила грязный передник и не смела поднять глаз.
Граф тяжёлым взором обвёл жалкие руины, которые Фарстрада называла своим домом, грязь и убожество, царящие в нём. Нет, здесь он своего оруженосца не оставит и возвращаться сюда не будет. «В монастыре меня излечили. Помогут и моему слуге. Невесты Христовы сведущи в медицине».
- Собери его вещи,- приказал Балдуин,- мы немедленно отплываем к Св. Маврикию!
Её Гардубала убил дракон. Ещё один мужчина ушёл из жизни, упокой Господь его душу. Был он странным, но по-своему её любил, и как умел, заботился. Жаль, не смог сделать её матерью.
Фарстрада всплакнула о своей не задавшейся судьбе, вспомнила северянина, отнявшего её у Иисуса. Иисус оказался страшным ревнивцем — одного за другим убил всех соперников, встававших у него на пути, но одинокой Фарстрада не останется! Мужчину, который будет её любить, она родит для себя сама. Надеюсь, его Бог помилует!
К каким ухищрениям пришлось прибегнуть для осуществления простого и естественного желания стать матерью. Любовнички, небось, вообразили себя неотразимыми красавцами, особенно лысый господин с увечным пальцем! Припомнив, как старикан старался оттянуть финал любовной схватки, чтобы произвести на неё впечатление, Фарстрада фыркнула.
Услужливая память вернула картины безумной ночи. Женщина потянулась сильным, красивым телом, в котором, она верила, вызревает новая жизнь.
Фарстраде не пристало лить слёзы: есть крыша над головой, скотина в хлеву, рыба в озере, лодка. С деньгами, что подарил один из возможных отцов её ребёнка, она стала завидной невестой. На такой любой молодец из деревенских женится. Жаль, конечно, щедрый господин не оставил заболевшего слугу. Фарстрада бы его поставила на ноги. Потом мальчик сам бы решил — остаться с ней на озере или вернуться к хозяину. Но суровая жизнь приучила женщину к мысли, что нельзя от Бога сразу требовать слишком многого.
Фарстрада заперла двери и пересчитала монеты. Тяжесть золотых кругляшей вселила уверенность, что в её жизни и жизни её будущего ребёнка всё будет хорошо.
Известие об убийстве дракона сёстры встретили ликованием. Монастырь гудел, как растревоженный улей. Герою выделили лучшую келью рядом с покоем матери-настоятельницы, хворого оруженосца окружили заботой и вниманием.
Правда, за спиной воина досужие кумушки шушукались, что не плохо бы предоставить материальные доказательства победы, ну, там башку зверя, или на худой конец коготь или зуб, но в глаза рыцарю высказать этого никто не осмелился.
Мать Агнесса собрала сестёр в базилике и произнесла проникновенную речь, в которой сравнила дракона с диаволом, Балдуина со Св. Георгием, а его подвиг с деяниями самого Св. Маврикия их небесного патрона. Славословия в свой адрес герой встретил краской смущения, чем вызвал новую порцию похвал. Всем известно: скромность - лучшее украшение христианина.
Затем сёстры исполнили скорее бойко и воодушевлённо, нежели сладкогласно Ave Maria. Ангельское приветствие завершило молебен.
Когда монахини разошлись, смущённый герой поинтересовался у аббатисы откуда в такой дыре, то есть pardon, в таком милом уединённом месте роскошный алтарь. Мать Агнесса поведала рыцарю о богатой даме, которую одной ненастной осенью божественное провидение привело в их скромную обитель. Сия госпожа очень страдала от вины перед мужем и во искупление грехов пожаловала Св. Маврикию все свои драгоценности, а поверь, то были ценности немалые: можно заказать три таких алтаря как этот или даже больше. Оставила при себе лишь адамант невиданной красоты. Дама сказала, что этот камень чистотой своей всегда будет напоминать о слезах, выплаканных в осознании вины.
Аббатисе показалось, что рыцарь, услышав её рассказ, расстроился. Он долго молчал, в смущении теребил обрубок пальца будто хотел о чём то подробнее расспросить, но сдержался. Перед тем как вернуться в свою келью выдавил из себя: «Я очень спешу. Не могли бы Вы присмотреть за моим оруженосцем. Бедняга совсем плох. Осенняя дорога его прикончит».
Святая женщина легко согласилась исполнить просьбу героя, особенно после того, как слова были подкреплены изрядной суммой в золоте.
«Разбудите меня пораньше,- попросил рыцарь,- я уйду с первым светом!»
С тяжёлым сердцем граф оставил оруженосца в монастыре. Мальчишка продолжал бредить — испуганно таращил глаза, словно вместо обожаемого хозяина пред ним выгибал спину чудовищный змей-дракон.
Балдуин щедро поделился со слугой золотом. Вполне достаточно, чтобы начать самостоятельную жизнь или вернуться в Париж и продолжить службу оруженосца.
По старой римской дороге серый жеребец уносил Его Светлость к прерванным делам новой старой жизни. Балдуин был преисполнен решимости и энтузиазма. Граф больше не терзал свой разум бесплодными вопросами. Ответы были получены. Пришло время действовать.
Одно доводило до бешенства Его Светлость и выжигало мозг — ревность к жене. Не врало подмётное письмо.
Стучат кованые копыта по булыжникам, уложенным руками римских легионеров. Покачивается всадник в высоком седле. Чёрный леопард скалит зубастую пасть с треугольного щита за спиной. Тяжёлая сума с драконьим золотом бьёт по рыжей от носки коже сапога. Меч в простых, видавших виды ножнах привычно оттягивает пояс. В перемётных сумах сменного коня нехитрый походный скарб и ромейская густокольчатая броня.
Печален рыцарь. А помнишь, как водил ты в поход сотни верных воинов? Как гордо шествовали их кони? Как в лучах солнца блистало оружие? Как ветер трепал цветные значки на пиках? Как пьянил тебя восторг в глазах женщин, что смотрели вслед? Всё это было, было, было.
Чем встретит потерявшегося во времени и пространстве героя Родина?
Опасно связываться с дьяволом. Ужасные события произошли в монастыре Св. Маврикия что на Бурже после того, как уехал таинственный рыцарь, объявивший о победе над драконом. Его слуга продолжил изображать из себя больного и даром есть монастырский хлеб. Ладно бы хлеб. По приказу матери настоятельницы хворому готовили куриный бульон, чем изрядно подорвали птичье поголовье. Каждое утро монахини ревниво наблюдали, как сестра-экономка, шустро семеня сухонькими старческими ножками по вытертым половицам, несёт бездельнику золотое варево. Толку от такого расточительства не было никакого. Мальчишка по-прежнему кашлял и пускал сопли носом.
Послушница Катерина сказала послушнице Марии, что на бульоне и мясе и она бы согласилась немного похворать. В ответ Мария припомнила, как летом страдала животом, так ей прописали пост и молитву. Аббатиса тогда сказала, что это верное средство от всех недугов. Почему же мужчину, никакого отношения к святой вере не имеющего, лечат курицей?
Св. Маврикий усмотрел нарушение порядка в подведомственном хозяйстве и осердился. Вначале заболела и умерла сестра-экономка, следом в лучший мир отправилась сестра Жанна. Если смерть престарелой ключницы никого не удивила, то кончина Жанны, слывшей первой лекаркой в монастыре, всех напугала. Дело было нечисто. Наверняка, без происков дьявола не обошлось.
Аббатиса собрала сестёр и послушниц на всенощный молебен. Сёстры плакали, истово молились и целовали раку с перстом святого, но гнев небес не утих. Скоро все монахини кашляли и громко чихали, даже во время святой молитвы.
Сёстры слегли. Бог одну за другой прибрал трёх монахинь, давших обет вкушать одну воду, докуда Св. Маврикий не сжалится.
Уныние посетило сердца даже самых крепких в вере. Средь монашенок возникли разговоры о причине болезни, разом поразившей сестёр. Многие видели в том приближение конца света, другие говорили, что Св. Маврикий недоволен пребыванием мужчины в его монастыре.
Когда же послушница Мария сказала в трапезной, что собственными глазами видела на руках мужчины колдовские знаки, средь сестёр возник ропот. Игуменьи стоило немалых трудов убедить дрогнувших духом сестёр, что в Божий дом ни один колдун войти не может. Монахини согласились, но страх проник в женские сердца.
Аббатиса крепко держала в руках вожжи. Колёса монастырской телеги продолжали крутиться, пусть и со скрипом. Шли службы. Умерших отпевали и складывали на ледник, потому что не успевали копать могилы. Матушка Агнесса поддерживала отчаявшихся своим примером, сама кормила с ложечки беспомощных, вела службы и даже вставала у плиты. Сам Бог и Св. Маврикий давали женщине силы. Верная Луиза всегда была рядом.
Сегодня мать-настоятельница не вышла из кельи. Сестра Луиза долго вздыхала и топала чунями под дверью, таким образом намекая обожаемой госпоже, что пришло время вставать. Игуменья не ответила. Луиза осмелилась постучать. Вновь тишина. Сторожиха толкнула дверь. Не заперто.
Луиза всполошилась. Игуменья всегда держала дверь на замке и никого не допускала в келью.
Страшная картина предстала перед испуганной сторожихой. Келья забрызгана кровью. Агнесса лежала поперёк ложа абсолютно голая. Из головы, покрытой мелкими девчоночьими кудряшками, торчало медное распятие. Женщина была мертва.
Кто-то нечеловечески сильный пробил череп аббатисы тяжёлым крестом, как топором. Кровь вокруг раны успела свернуться.
На столике у изголовья сторожиха увидела поднос с остатками еды. В луже вина плавали куриные кости. Рядом стоял порожний кувшин и два бокала.
Луиза прикрыла греховную наготу настоятельницы одеялом и метнулась к сундуку, где, как она знала, хранились ценности. Пусто! Исчезли драгоценности, что оставила монастырю знатная дама и золотые монеты пожертвованные рыцарем.
«Да полно! Рыцарь ли то был? Может ли смертный убить дракона?»- теснились мысли в голове Луизы. «А может и дракон, и рыцарь пункты одного плана? Дьявольского плана!- соображала сторожиха,- вначале сатана в облике дракона убил несчастную девчонку, тут же оборотился рыцарем, чтобы проникнуть в монастырь. Мы сами его провели в дверь, иначе дьявольской силе ни почем не войти в святую обитель. То-то мне показалось подозрительным, как быстро явился рыцарь. Мы дожидались годами, а тут он, как муха на гов.., то есть, хотела сказать, на мёд».
Луиза осмотрела двери. Следов взлома не обнаружила.
«Агнесса сама открыла засов. Почему?- продолжала рассуждать сторожиха,- постучал кто-то знакомый или… Её заколдовали! Колдун! Мужчина притворился больным, а сам… Далее, курица и вино на столе? Его курица и вино! Сама такое носила мнимому больному!»
Луизу обдало жаром. «Под чужим обликом колдун проник в келью матери-настоятельницы, убил и ограбил! Если в его кошельке найдётся хоть одна золотая монетка, вина будет доказана!»- решила сторожиха.
Страшное известие собрало сестёр в базилике. Притащились даже самые хворые.
Храм гудел. Зловещие подробности расходились от Луизы, бывшей свидетелем картины убийства, и обрастая по пути досужими домыслами, возвращались назад, расцвеченные пылким воображением Христовых невест.
- Правда, она была голая?
- Голёшинька, матушка, ни клочка одежды на ней, и ноги раздвинуты!
Голос скатывается в шёпот.
- И он её того…, а потом убил крестом?
- Крестом. Так и есть, матушка, крестом. Прям, воткнул в черепушку, сердешной,- сочувствует шёпот.
«Колдун изнасиловал и убил настоятельницу!»- пронеслось меж сестёр. Страшная новость заставила замереть женские сердца.
- А деньги? Где деньги?
- Нет денег!
Известие поразило.
- Нет денег? Сёстры, обыщем колдуна!
- Обыщем! Горе злодею, если найдём хоть одну монетку!
Праведный гнев охватил монахинь.
- Уничтожим сатанинские письмена! Отрубим вражине руки!
Христовы невесты распаляли себя воплями, однако, никто первым идти не решился, а ну как колдун и их…
- Сёстры, не бойтесь! Святой Маврикий нас защитит!- нашла выход Луиза. Сторожиха подхватила раку с пальцем святого, вооружилась дубиной.
«Убьём колдуна!»- завопила сторожиха. «Убьём! Убьём!»- подхватили праведные женщины.
Эльфус с трудом открыл глаза. Был он слаб, но жар отступил. Собственная голова показалась облачком, свободно парящим над бессильным телом. Было странно, что несмотря на свет за окном, никто не посетил его келью.
Потом Эльфус услышал женские голоса. Голоса кричали, звали, угрожали. Защищённый собственной слабостью и болезнью поэт не испугался. Этот шум был сторонним, и к нему не относился.
«Куда идут эти женщины, и что их так расстроило?»- удивился поэт.
В общем высоком и длинном звуке ухо различило отдельные выкрики. «Колдун! Колдун!»- кричали женщины. «Кто тут колдун?- удивился Эльфус,- хотел бы я взглянуть на колдуна».
Шум накатился океанской волной. «Зачем они так кричат? Боже, сделай так, чтобы они замолчали,- взмолился Эльфус,- у меня сейчас голова лопнет!»
Отлетела дверь. Звук стал нестерпимым.
Потные женские тела заполнили келью: выпученные глаза, перекошенные общим воплем чёрные ямы ртов. Кто-то дёрнул дорожную суму, лежащую в изголовье больного юноши. Драконье золото покатилось по полу.
«Вор! Вор! Убей вора!»- взвыли голоса.
Луиза занесла дубину. Эльфус попытался закрыться.
Ломая кости и сминая плоть, тяжёлая палка обрушилась на руки поэта…
Послесловие.
Земля - зола и вода - смола,
И некуда, вроде, податься,
Неисповедимы дороги зла,
Но не надо, люди, бояться!
Не бойтесь золы, не бойтесь хулы,
Не бойтесь пекла и ада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: "Я знаю, как надо!"
Кто скажет: "Всем, кто пойдет за мной,
Рай на земле — награда".
А. Галич
«Франкская нация блистала в глазах всего мира. Иностранные королевства – греки, варвары и сенат Лациума – посылали к ней посольства. Племя Ромула, сам Рим – мать королевства – были подчинены этой нации: там её глава, сильный поддержкой Христа, получил свою диадему, как апостолический дар... Но теперь, придя в упадок, эта великая держава утратила сразу и свой блеск, и наименование империи; государство, недавно ещё единое, разделено на три части, и никого уже нельзя считать императором; вместо государя – маленькие правители, вместо государства – один только кусочек. Общее благо перестало существовать, всякий занимается своими собственными интересами: думают о чём угодно, одного только Бога забыли. Пастыри Божьи, привыкшие собираться, не могут больше при таком разделе государства устраивать свои синоды, нет больше собрания народного, нет законов, тщетно вздумало бы прибыть посольство туда, где нет двора. Что же сталось с соседними народами на Дунае, на Рейне, на Роне, на Луаре и на По? Все они издревле объединённые узами согласия, в настоящее время, когда союз порван, будут раздираемы печальными раздорами... В то время как империя разрывается на клочья, люди веселятся и называют миром такой порядок вещей, который не обеспечивает ни одного из благ мира».
Дьякон Флор Лионский.
«...чтобы этот несчастный народ, уже много лет как страдающий от различных и непрестанных грабежей, а также податей, которые взимаются, чтобы платить норманнам за отступление, нужно, чтобы он получил некоторое улучшение своего состояния; нужно, чтобы справедливость, которая у нас словно бы мертва, ожила, дабы Бог вселил в нас смелость для борьбы с язычниками; ибо уже много лет в этом королевстве не защищаются, а платят, откупаются; поэтому не только обеднели люди, но разорились и церкви, некогда богатые».
Епископ Гинмкар.
Духовенство и магнаты каждой части некогда единой империи выдвинули из своих рядов вождей, которые могли бы принять на свои плечи тяжесть правления. Восточные франки признали власть Каринтийца Арнульфа, папа римский венчал его императорской короной; в Италийских землях утвердился Беренгарий из Фриули, вырвав ненадолго корону из рук Гвидо Сполетского; бароны и духовенство Верхней Бургундии вручили свою судьбу в руки Рудольфа из Старших Вельфов. Лишь Западное королевство, наиболее страдающее от набегов норманнов, осталось без предводителя.
Дуют жестокие ветры над Францией милой. Норманны никуда не ушли. Осенью шайки северян стали лагерем в Шесси, на левом берегу Марны. Как только стало известно о смерти Карла III, язычники решили, что смута вызванная сменой власти для них означает полную безнаказанность. Клятвоотступники пошли на Труа и сожгли его, проникли в Бургундию, разорили монастырь Без к северу от Дижона, создали угрозу для Реймса и монастыря Сен-Реми. Только Божьим соизволением, укрывшим город и монастырь туманом как плащом, христианские святыни не были подвергнуты разграблению. Язычники же, продолжая грабежи и опустошения, двинулись к Тулю и Вердену.
Стон и плач стоит над Францией, скорбит Нейстрия, в траур погрузилась Бургундия. О, герой и защитник, где ты?
В канун рождества в аббатство Св. Людовика расположенное близ Орлеана въехал рыцарь в сопровождении оруженосца и трёх слуг. Был тот рыцарь ликом тёмен, словно пыль многих дорог въелась в морщины избороздившие лоб и щёки. Жизненные разочарования превратили лицо в маску, взирающую на мир с брезгливым и высокомерным выражением.
В аббатстве рыцаря ждали. Сам игумен Св. Людовика преподобный Понсон из орлеанских Эгингардов встретил путника и лично сопроводил в гостевые покои.
Ещё один отряд, состоящий из трёх рыцарей с пятью оруженосцами и десятком слуг, прибыл к Св. Людовику ближе к вечеру. Последний раз столько вооружённых людей в аббатстве собиралось, когда в монастырь доставили бывшую жену императора Карла.
Второй год кряду преподобный Понсон склоняет вдову принять постриг, но упрямица находит всяческие предлоги, чтобы уклониться от своего долга.
Рыцари встретились в уединённой комнате при трапезной.
- Уже не чаял увидеть тебя средь живых, друг мой!- загремел басом краснолицый воин из вновь прибывших.
В ответ смуглый чуть тронул уголки губ безразличной улыбкой.
- Тебе на севере сердце заморозили?- изумился холодному приёму красномордый,- но я знаю как его растопить!
Громогласный рыцарь вытолкнул вперёд светловолосого мальчишку из своей свиты, одетого как паж богатого и могущественного вельможи.
- Папа…
- Сын…
Маска равнодушия слетела с лица чёрного рыцаря.
- Ну, то-то же!- выговаривал Балдуину граф Алома, когда сын и отец выпустили друг друга из объятий,- теперь я узнаю моего прежнего товарища, которого, честно сказать, заждался. Вся Нейстрия и Франция заждались! Где тебя черти носили, друг мой?
Рождественское утро. Звон колоколов. Монастырский двор. Красное от мороза солнце повисло на ветке старой яблони.
Крытой галереей, куда выходят двери комнат паломников к Св. Людовику, граф Балдуин следует в трапезную. Руки рыцаря сложены в молитвенном жесте. Лицо яростно кривится. Губы шепчут. С кем ты разговариваешь, герой, с Богом иль Дьяволом? О чём просишь?
После открытого пространства внутреннего дворика под крышей темно. Свет едва проникает в высокое окно в конце галереи.
Хлопнула дверь. Лёгкие шаги. Кто-то вышел из кельи. Граф поднял глаза.
Солнце закатилось в арку окна, ослепив Его Светлость. В потоке света тонкий девичий силуэт.
Сердце графа болезненно сжалось. Это уже было: солнце, девушка, золотые звёздочки пылинок вокруг милого лица. Наваждение?
Балдуин шагнул ближе.
Услыхав звук шагов, девушка обернулась: зелёные глаза, сияющее облако волос вокруг гордо вскинутой головки, скромный жемчуг на нежной шее.
- Мариз!
- Вы ошиблись, сударь. Меня зовут Катерина!- улыбнулась незнакомка и стала ещё больше похожа на несостоявшуюся любовь несчастного рыцаря.
Из дверного проёма выплыли монахини. Чёрные фигуры в просторных одеяниях застили свет. Померкло солнце.
Христовы невесты подхватили бывшую императрицу и увели с глаз рыцаря.
Балдуин остался один. Почему так бьётся сердце?
Погрязло в интригах Западное королевство. Нет мира меж людьми. Архиепископ Реймский Фульк проталкивает на трон своего итальянского родственника из Сполето - Гвидо. Однако вельможам Нейстрии и Франции надобен вождь из своих, вождь, который, оберегая свою семью и удел, защитил бы их семьи и владения.
Французы и нейстрийцы во главе с архиепископом Сансским Готье хотят короля для себя и только для себя.
Говорят в замках, спорят в монастырях, судачат в придорожных трактирах. Франция наполнилась слухами:
- Он добыл единорога.
- Какого единорога? Чего ты мелешь! Я собственными ушами слышал, как граф Ренье за обедам рассказывал домашним про Дракона.
- При чём тут дракон?
- Он убил дракона.
- Граф Ренье?
- Ну, ты, недоумок! Ренье из-за стен замка носа не кажет — опасается норманнов. Я же сказал тебе — ОН. И ещё, говорят, он связан с некромантом. Некромант хотел оживить труп!
- Оживить труп? Это грех и бесовщина!
- Грех? Как же тогда Иисусовы чудеса с воскресением Лазаря?
- Лазаря после четырёх дней пребывания в смертных пеленах воскресил наш Господь Бог. Слышишь: господин Бог, а не жалкий некромант! Ты разницу между Богом и обыкновенным человечишком чуешь? На что будет похож этот мир, если всякий болван сможет оживлять мертвяков?
- Но, ты, старый пьянчуга, был бы не прочь прожить ещё одну жизнь? Не всё вино в подвале дядюшки Базеля выдул, не всех девок перепортил.
- Я то? Да пожалуй. Только бы без моей чёртовой старухи. Мне её стряпня за одну жизнь надоела!
- При чём тут твоя старуха, Кривой нос? Лучше расскажи, кто этот ваш «он»? О ком вы сплетничаете? Хватит говорить загадками!
- Как кто? Его Светлость граф Балдуин! Воин отстоявший столицу от норманнов. И пусть все слухи про него будут правдой, я не колеблясь вновь сяду в седло, чтобы следовать за ним, нашим вождём! Жердяй, помнишь, как мы втоптали в песок северных дьяволов у стен Парижа? Если бы не трусость императора…
- Не жалей вина, наливай до краёв за возвращение командира, за наш Чёрный отряд. Сегодня же обновлю краску на шлеме!
Ветер гонит тяжёлые тучи с Атлантики, стоит туман над Сеной. В личных покоях монсеньора Аскериха не гаснет камин, наполняя воздух сухим жаром. Тщедушный епископ слаб грудью и легко простужается.
- Зачем ты меня позвал?- заросший дурным волосом могучий муж похожий на медведя тянет руки к огню. Отсветы пламени медью ложатся на крепкие скулы. От рясы из тонкого сукна идёт пар.
- Грейся, дорогой аббат. Ты, озяб в пути,- мягкий, как кошачья поступь, голос хозяина покоев наполнен притворной любезностью, но мышка всегда должна помнить о коготках, скрытых в лапках.
Здоровяк мышкой себя не считает.
- К чёрту! Некогда мне пред твоим камином задницу греть. Флот норманнов видели на Сене,- злится Эбль, -зачем позвал?
- Выпей вина, успокойся. Мы стали редко видеться. Согласись, нам есть о чём поговорить,- усмехнулся Аскерих и легонько покашлял, прикрыв рот тонкой ладошкой.
Эбль налил в бокал из пузатого кувшина. С неодобрением осмотрел маловатую, по его мнению, ёмкость. Вздохнул. Выпил. Повторил. Гневная складка меж бровей растаяла.
- О норманнах зря беспокоишься,- успокоил аббата епископ,- мои люди доносят - Сена свободна. Безбожники грабят Реймс. Пусть у Арнульфа голова болит.
- А как из-под Реймса к Парижу явятся?- высказал опасения Эбль,- кто встанет на стены? Бароны сидят по замкам. Нет вождя, который бы мог собрать всех в один кулак! Каринтиец нам не поможет.
- Я, собственно, тебя для этого и позвал. Новости из Орлеана. Думаю, они тебя заинтересуют…
«Бог услышал мои молитвы, Балдуин жив. Одним грехом на душе меньше. Но почему я не рад,- думал Эбль, ворочаясь в постели, разом ставшей жёсткой,- или моё раскаяние пред Богом было притворным?»
Со смертью Гослина, аббат лишился покровителя. Кончина императора Карла усугубила положение. Даже брачный союз Алейны с бароном де Вала не смог этого исправить. Если граф Парижский примется мстить, никто не вступится. Надо договариваться с Балдуином или бежать.
Воет ветер в каминной трубе, во сне сладко причмокивает алыми губками новая любовница. Пахнет ладаном и вином. Кому хочется терять дом, положение в обществе, становиться бродягой?
Хитроумный аббат принялся строить планы. «Я помогу Балдуину получить корону Нейстрии и Франции,- думал Эбль,- архиепископ Сансский за нас. Если граф Парижский меня не простит, придётся предложить услуги партии Гвидо Сполетского. Это не будет предательством. Рыба ищет где глубже. Решено. C’est la vie!»
С этими мыслями благочестивый аббат уснул.
Архиепископ Сансский собрал епископов Франции и Нейстрии в Париже. Пред собравшимися выступил Эбль. Аббат напомнил об обороне столицы на острове и предложил возложить корону и ответственность за судьбу многострадальной Отчизны на главу графа Парижского. «Единственного вождя, чья рука способна крепко держать меч»,- так выразился красноречивый аббат.
Эбль своего добился: Балдуин будет королём. Но надо обтяпать дело так, чтобы гордый граф запомнил, кому обязан возвышением. Для столь важного дела нужен ловкий, и главное, верный человек.
Эбль принялся мысленно перебирать, кому бы мог доверить столь деликатное поручение.
После долгих сомнений решил, что лучшего посланника, чем барон де Вала, не найти. «Привлечение мужа Алейны придаст коронации Балдуина семейный характер»,- решил хитроумный аббат.
После странствий собственный замок показался Балдуину жалким, но разросшаяся деревня у подножья Слюдяного холма, новая церковь и парочка свежих висельников у стены свидетельствовали, что и в отсутствие хозяина жизнь ни на миг не останавливалась. Здесь правили твёрдой рукой, царил закон, собирались налоги, проповедовалось слово Божье. Скот и крестьяне плодились, и все находили защиту под сенью зубчатых стен.
Ворота в проездной башне были открыты. При виде отряда дозорный протрубил в рог. За стеной поднялась суматоха: на стену высыпали люди, из замка спешно выехала группа всадников в нарядных одеждах. Хозяина ждали. Рыцарь вернулся домой.
День был наполнен радостными «как ты?», дружескими похлопываниями по спине, лживыми «ты совсем не изменился», к вечеру сменившимися пьяными лобзаниями и клятвами верности.
Его Светлость в компании с бароном де Вала изрядно набрался, но складка меж сурово сдвинутых бровей так и не разгладилась. «Неужели эта чужая женщина рядом, моя жена?»- думал Балдуин, осушая один кубок за другим. Они с Элинор сидели во главе стола. Жена к еде не притронулась. Наконец, сенешаль спровадил пьяных гостей и они остались одни.
- Ты, как тут без меня?- выдавил из себя граф.
- Я? Нормально,- Элинор опустила голову. Седые пряди серебром блеснули в волосах. Острая жалость резанула по сердцу мужчины. «Это твоя жена,- попытался вызвать прежние чувства граф,- сейчас ты её обнимешь, и всё станет как прежде!»
- Пойдём… Я так долго этого ждал. Дай руку!- голос Балдуина от волнения прервался. Желание хмелем ударило в голову.
Элинор подняла глаза, потянулась к мужу, робко улыбнулась, взяла со стола свечу.
На тонком пальчике жены огнём полыхнул драгоценный перстень. Графу словно влепили пощёчину. Кровь прилила к лицу.
- Тебе алмаз жить не мешает?- желваки камнями заходили на скулах, вены на висках налились дурной кровью. Кулак грохнул по столу.
Вздрогнули женские плечи, погасла улыбка, помертвело лицо, потупила графиня глаза.
- Вели постелить мне отдельно - устал. Завтра рано вставать. Я уезжаю. Дела,- ледяные глыбы слов похоронили под собой надежду, что семейное счастье возможно.
29 февраля в Компьене в церкви Св. Корнелия в присутствии архиепископа Турского Адаларда, епископа Готье Орлеанского, графа Пуатье Адемара, графа Аломы, виконтов Блуа и Ту-Ра и многих других достойных мужей Франции и Нейстрии исигнии королевской власти епископом Сансским были вручены Балдуину Парижскому. Взамен прославленный воин дал клятву.
«Я обещаю, — сказал он епископам, — и жалую каждому из вас, так же как церквям, вверенным вам, что сохраню все канонические привилегии, все законы и все права, причитающиеся вам; я буду вас защищать от расхитителей и притеснителей ваших церквей и отстою ваше имущество по мере сил, какие даст мне Бог. Я верну, все, что было испорчено с дурным намерением, в первоначальное и лучшее состояние, с Божьей помощью, с вашим советом, с вашей поддержкой и с поддержкой прочих наших верных».
Коронации не помешала скорбная весть, пришедшая из замка Chateau de Mica, о скоропостижной кончине Элинор Вифлисбургской жене графа Парижского. Много пересудов вызвала предсмертная воля несчастной: похоронить её в закрытом гробу.
Гвидо понял, что его дело во Франции проиграно. Герцог вернулся в Италию, где сошёлся в борьбе за корону с Беренгарием Фриульским, из коей вышел победителем.
Архиепископ Реймсский не примирился с восшествием Балдуина на престол, продолжил интриговать и строить козни. Вместе с аббатами монастырей Сен-Бартен и Сен-Бове, епископами Камбре и Додилона Фульк связался с Арнульфом, чтобы последний взял под свою руку наследие императора Карла.
Арнульф двинул армии восточных франков в Вормс.
Империя замерла в ожидании братоубийственной войны.
- Ты знал, что драконы сказка, и способов воскрешения не существует?- слова короля падают ледяными глыбами.
- Знал, сир,- седой старик со следами ожогов на лице неловко переминается перед повелителем западных франков.
- Зачем ты внушил мне ложную надежду?- король гневно изогнул лохматую бровь.
- Вас Сир, надобно было вернуть к жизни. Вижу, мне это удалось!- учёный старик неожиданно улыбнулся.
- Думаешь, время бы меня не излечило?- Балдуин не ответил на улыбку.
- Мы с аббатом Эблем посчитали…
- Разговор сейчас идёт не об аббате, а о тебе, старик!- оборвал Мудреца король. Учёный потупил глаза. В малой зале дворца повисла зловещая тишина прерываемая только треском дубовых поленьев в камине.
- Предстоит борьба. Ты мне нужен. Помоги. За тайну чудесной силы, разорвавшей норманнские корабли, готов тебя простить,- король с надеждой посмотрел на старика.
Молчит Мудрец.
- Клянусь, я создам тебе условия для работы. Ты ни в чём нуждаться не будешь! Дай мне это оружие!- настаивает король.
Не поднял головы старик.
- Что же ты молчишь?- в голосе Балдуина послышалось нетерпение.
- Зачем тебе новое оружие,- спросил Мудрец,- разве старое перестало убивать?
- С его помощью я восстановлю империю, завоюю весь мир, - голос короля наполнился страстью,- прекратятся войны, везде будет царствовать один закон и один повелитель!
- Зачем тебе весь мир? Тебе не хватает собственного дома?- печально улыбнулся Мудрец,- наведи здесь порядок, осчастливь свой народ, и соседи захотят сами прийти под твою руку.
- Ты глуп, старик! Без воинской силы чужаки разорят страну, отнимут наше добро, сделают мой народ рабами,- прогремел Балдуин, -жалка участь раба. Ты этого хочешь?
Шевелятся чёрные тени по углам, за дверью слышится мерные шаги стражников, пёстрая борзая лежит в ногах повелителя и смотрит человечьими глазами на мудреца. Живые огни отражаются в умных, всепонимающих глазах.
«Кабы ты была королём,- думает старик,- мы бы договорились».
- Отпусти меня, Ваше Величество,- просит Мудрец, -чувствую, мне не много осталось. Бог скоро прервёт мой земной путь. Хочу дописать книгу…
- Ты ничего не понял, старик,- нахмурился король,- я не могу освободить тебя. Твои знания опасны. Выбирай - откроешь тайну оружия мне, или умрёшь. Даю на размышления неделю.
Весенний ветер мнёт серую речную поверхность, рвёт утренний туман, треплет цветные пологи праздничного убранства Гревской площади. Солнце запустило в дыры облаков золотые руки, играет с рекой. Красавица Сена морщится, как от щекотки, плещет волной на песчаный берег, толкает в бока пузатые барки у причалов.
Праздник. День Св. Мартина исповедника. Отстояв мессу, люди рванули на торжище. Шумит Гревская площадь, яблоку негде упасть. Посредине - два столба. Двойная цепь из городских стражников с трудом сдерживает напор толпы.
Парижане хвалят нового короля — пришёл хозяин. В честь святого назначена ярмарка и казни. Без строгости с нашим народишком нельзя — забалует.
Заполнились трибуны для знатных господ. Толкучка на местах, отведённых для простолюдинов. Атмосфера праздника. Лица расцвели улыбками, блестят глаза. Дружеская перебранка, шутки, смех.
- Я ей грю, если это луковый суп, где в ём лук? Матушка варила, чтоб ложка стояла! А она: «Ну и ступай к матушке!» Пришлось маненько поучить дерзкую…
- А морду тебе кошка расцарапала?
Смех.
- Неплохо быть городским стражником! Смотри какое брюхо. Это сколько надо съесть вкусного, чтобы такое наесть.
- Чего тянут? Торговля стоит.
- Не ной! Своё возьмём. Смотри, сколько народа собралось.
Торжественно и скорбно зазвонил колокол. На дальнем углу площади возник крик: «Везут! Везут! Везут!» Успокоившееся было людское море взволновалось.
Стражники потеснили толпу, освободили проезд. Крики смолкли. На площадь выкатилась телега с осужденными.
Во имя будущего Он должен умереть. Пусть люди продолжают крошить друг друга примитивными железками.
Прав король. Мозг, содержащий знание новых способов убийств, надо умертвить.
Удалось передать незаконченную книгу горбуну Аббону. Мудрец надеялся, что монах не испортит свидетельство обороны Парижа глупыми измышлениями.
В ночь пред казнью снился лес, шум листвы, золотые столбы солнца меж серых стволов. Снилась птица с жёлтым клювом. Снился Ученик.
Они прогуливались по лесу и были счастливы. Мальчишка с обожанием глядел на Учителя. Почему они не остались в том лесу?
«Учитель, скажи, что главное в жизни? В чём смысл? Чему надо научиться?»- спросил мальчишка.
Стукнула дверь. Смолк голос Ученика. Исчез волшебный лес. Он не успел ответить.
Открыл глаза. Солнечный свет пробивается сквозь прутья тюремной решётки. Тяжёлые шаги. Идут за ним. Животный страх вонзился в кишки.
- Что толстяк шамкает? Забыл кашу изо рта выплюнуть?
- Тише, глухая тетеря! Толстяк говорит, что оба преступника признали вину.
- И что? Как им это поможет?
- Деревня! Теперь их задушат, а тела сожгут.
Первой на помост выволокли старуху. Ведьма упиралась и сыпала проклятиями. Некромант взошёл сам. Только стоящие вблизи видели как жалко дрожат старческие колени.
Священник дал целовать крест. Ведьма бросилась в ноги. Палач оттащил.
Когда палач вязал руки, старик понял, как бы он ответил на вопрос ученика. «Смысл жизни - сама жизнь,- сказал бы он,- главное, чему тебе предстоит научиться: принять её».
Верёвка захлестнула горло…
Небеса наполнились запахом палёного. Иисус недовольно покрутил длинным еврейским носом. Начадили - дышать нечем!
Выглянул из-за облака. Город. Река. Площадь. Люди. Посредине - костры. Пламя рвётся к небу, плюётся искрами. Жирный дым свивается кольцами. В огне корчатся трупы. Из лопнувшей кожи течёт жир. Монахи в тёмных одеждах читают молитву.
«Вновь моим именем жгут неугодных,- нахмурился Христос, -они это называют «акт веры». Сам виноват. Зря ляпнул при апостолах: «Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе». Теперь отвечай за их поступки. Пред Отцом Небесным стыдно!»
На земле про казнь сказали: «Лёгкая смерть. Так колдовать не отучишь. Стоило ноги бить, чтобы смотреть, как двух мертвяков жгут…»
- Фуке, мне деньги нужны,- король сжал руку в кольчужной рукавице.
- Денег нет, сир. Казна пуста,- камерарий нового короля отвёл глаза.
- Собери налоги,- голос Балдуина остался ровным, только гневно дёрнулся седой ус.
- Как? Второй раз? Ваше Величество, одумайтесь. Нейстрия и Франция разорены, с них нечего взять!
- Возьми в Провансе и Бургундии. Аквитанцы зажирели за нашими спинами. Там деньги остались?
- Люди будут недовольны…
- Отправь солдат. Выполняй!- король принял от нового оруженосца копьё и пришпорил коня. Норовистый жеребец прижал уши, мотнул головой. Балдуин выругался, сильнее ударил шпорами. Конь смирился, послушный воле хозяина, помчался по ристалищу.
Ахнули придворные. Копьё их господина точно поразило центр мишени.
Фуке действовал решительно. Тонкие ручейки серебра потекли в королевскую казну.
Король Балдуин заключил брак с вдовой императора Карла Катериной Венгерской, чем ещё более укрепил свои позиции в глазах простого народа.
Церемонию бракосочетания провёл аббат Эбль. Епископ Сансский Готье отказался. «Выдержите траур, Ваше Величество! Следует показывать подданным пример смирения пред Богом. В один месяц королю не пристало хоронить жену и жениться»,- заявил этот напыщенный осёл.
Эбль оказался менее щепетильным и соединил руки Балдуина и Екатерины.
Королева с удовольствием ловила на себе восхищённые взгляды молодых придворных. «Сегодня избавлюсь от ненавистного девства. Надеюсь, муж дома долго не засидится»,- мечтала Катерина.
Волшебная страна любви лежала у её ног.
Серебро, выбитое стараниями чиновников из подданных, привело в движение колёса государственной машины. Запылали горны кузнечных мастерских, оружейники трудились непокладая рук, кожевники выделывали кожи, шорники гнули спины над новыми сёдлами и сбруей, ткачи шили одежду. Дороги наполнились движением. Тысяча лучших всадников со всего Западного королевства встали под знамёна нового короля.
Балдуин повёл армию к восточной границе между Реймсом и Вормсом. Войско стало лагерем у холма по дороге на Монфокон, откуда ожидалось нападение Арнульфа. Места дикие. Перебивались охотой.
Был полдень 24 июня. Воздух гудел от тысяч насекомых. Крошечные тела толклись в прозрачном воздухе. Тень от холма укоротилась.
Балдуин ехал впереди отряда, когда телохранители привели к нему одного из охотников. Парень выглядел взволнованным.
- Сир, у нас в тылу тысячи врагов!
- Ты ничего не попутал? Арнульф не мог проскочить мимо!
- Каринтиец ни при чём. Это норманны! Своими глазами видел — идут в сторону восточной границы.
Только мгновение колебался король - ввязаться в драку или дать уйти северянам на земли Арнульфа. «Приготовить оружие! Мы примем бой!»-скомандовал рыцарь.
Балдуин надел доспехи, повесил на шею щит, вынул меч из ножен. Хищно заблестел на солнце звёздный металл. Усмехнулись драконы на рукояти — хозяин вдосталь даст испить людской крови!
Корабли остались в реке. Долгий марш. Жара. Кругом чужая, враждебная страна.
В сёдлах разномастных лошадок покачиваются всадники. Скрипят тележные колёса обоза. Пехота шествует налегке. В телегах тяжёлые брони, щиты-тарчи, смертоносные секиры.
Тысячи ног коней и людей разбили дорогу в пыль. Застилая солнце, красноватое марево стоит над головами. Крошечные частички глины лезут в глаза, нос, оставляют красные потёки на потных лицах людей.
Войско норманнов растянулось. Конный арьергард вырвался далеко вперёд, втянулся в долину за холмом, который скрыл его от основной армии.
Сигвад Рыжий не любил лошадей. Ярлу больше по душе пляска корабельных досок под ногами нежели твёрдое седло под жопой. Но пешком он ещё меньше ходить любит. Нет уж, лучше на кобылке, на кобылке.
В этих местах он уже бывал. Вон над лесом приметный холм, за ним равнина с ручьём, где можно встать на отдых.
Ярл поторопил своих людей. Ручей небольшой. Пехота превратит его в грязь. Лошади пить такую воду не станут.
Конники Сигвада обошли холм.
- Не дай им повернуть лошадей! Гони вперёд. В спину рубить легче!
- Не беспокойтесь, Ваше Величество! Ни один северянин от моих псов живым не уйдёт!- граф Алома воинственно расправил усы.
- Тогда убери людей с дороги!- рявкнул король. Самодовольная улыбка слетела с красного от жары лица графа. Старый воин помчался выполнять приказ господина.
Ручей поманил прохладой. Лошади норманнов ускорили шаг.
Франкская конница пропустила врага и ударила в спину, злобными псами вцепилась с флангов. В мгновенье ока всё смешалось.
Сигвад ехал в голове колоны своих всадников потому уцелел. Крики, звон оружия. Давка. Сталкиваются кони. Искажённые страхом лица, безумные глаза.
- Стоять! Все ко мне!- тщетно взывает ярл. Его не слышат. Кони несут, увлекают с собой его смирную лошадку. Бешеная скачка.
Франки настигают, рубят. Какой-то мальчишка тычет Сигваду в бок копьём. Перехватило дыхание. Земля вздыбилась. Ярл свалился под ноги бегущих лошадей.
- Не разбредаться! Побьём пехоту, поле достанется победителю. Клянусь, каждый получит свою долю!- Балдуин восстановил порядок в рядах своих всадников.
Франки укрылись в лесу.
Король потребовал свой рог и поднялся на холм. Три телохранителя в чёрных доспехах отправились следом.
Пеший авангард норманнов наткнулся на следы побоища. Передние ряды остановились. Не понимая что случилось, задние продолжили двигаться, внося в построение хаос. Впереди раздались крики: «К оружию!» Норманны бросились к телегам. Обоз встал.
Балдуин поднёс ко рту сигнальный рог. Рёв подобный рыку грозного хищника вырвался из-под королевских губ.
Франки поднялись в сёдла и ударили на норманнскую пехоту.
В горячке боя король получил удар секирой, сбивший ему шлем на спину. Яростью полыхнули драконьи глаза на рукояти королевского меча. Рыжая голова норманна распалась надвое. Телохранители оттеснили повелителя от прорвавшихся врагов.
Полученный удар отрезвил Балдуина. Рыцарь вышел из сечи, привстал на стременах, осмотрел поле боя.
Его всадники закрутили смертельную карусель вокруг норманнской пехоты, поражая врагов пиками. Трупы северян ложатся под кованые копыта франкской конницы. Скоро всё будет кончено.
Дело сделано.
Узнав о победе при Монфоконе, Арнульф отослал от себя Фулька. Каринтиец не желал воевать с народным героем и предложил союз.
После долгих переговоров правители встретились в Вормсе. Речь пошла об единстве империи. Балдуин был вынужден смирить гордыню и признать верховенство каролинга. Отныне оба короля поклялись соблюдать христианский союз и поддерживать мирные отношения.
После этой встречи власть Балдуина окрепла, ведь сам император признал его королём.
Второй раз Балдуин разбил норманнов под Оксером. Добить врага помешали тревожные известия из Аквитании и Прованса. Недовольные поборами сепаратисты взбунтовались.
Король бросился в Аквитанию наводить порядок. Запылали замки мятежных баронов.
Воспользовавшись отсутствием короля, норманны сожгли предместья Оксера, спустились по Сене и напали на Париж. Епископ Анскерих был вынужден откупаться.
В монастыре Св. Маврикия, что на Бурже, появилась новая настоятельница назвавшаяся Рихардой. Сестра Луиза было признала в новой игуменье знатную даму, некогда гостившую в их обители. По монастырю пошли слухи. Настоятельница пригласила сторожиху для беседы.
Вышла к сёстрам Луиза тихая и умиротворённая. Сторожиха во всеуслышание объявила, что за слабостью глаз обозналась. От себя же добавила, что если кто из сестёр станет перечить новой игуменье, будет иметь дело с ней лично. Христова невеста недвусмысленно показала собравшимся ядрёный кулак, которому могли бы позавидовать многие мужчины.
Зловредные змеи Драконы больше никогда не появлялись в окрестностях святой обители. Матушка Рихарда сказала сёстрам, что рыцарем, убившим Дракона, был, не иначе как сам Маврикий.
В подтверждении её слов святой явил чудо. В казну вернулись деньги и драгоценности, некогда похищенные дьявольским колдуном. Правда никто не мог достоверно сказать те ли это были деньги и драгоценности или другие, но это и не важно.
Прослышав о чуде, в обитель потянулись паломники. Монастырь расцвёл.
Любвеобильная королева Екатерина за пять лет родила королю трёх наследников и умерла при родах четвёртого. Больше Балдуин не женился.
Король много воевал, но несмотря на усилия, франкское королевство продолжило расползаться, как гнилая шкура.
Игуменья Рихарда скончалась во сне, пережив короля Балдуина на двенадцать лет.
Монахини погребли тело настоятельницы в часовне, возведённой на живописном мысу озера Бурж. Молитва к матушке Рихарде помогает обрести любовь и семейное счастье.
В 1049 году Римско-католической церковью Рихарда была причислена к лику святых. Чудотворные мощи по сей день хранятся в монастыре на Бурже и пользуются большой известностью среди верующих.
Старший сын Балдуина ушёл воевать за веру и сгинул на испанской границе в схватках с сарацинами. Ни один из детей Екатерины не пережил отца. Когда король умер, Франция вновь осталась без вождя.
На краю света в Бирке одна из шлюх Крысиного Хвоста родила мальчишку. За длинный носик мать назвала малыша Воронёнком. Хозяин «Северной звезды» из милости разрешил дикарке оставить сына.
Воронёнок вырос, ограбил благодетеля и ушёл в викинги.
По растерзанной набегами земле Франции, многострадальной Нейстрии, стонущей от королевских поборов Бургундии, странствует бродяга, называющий себя поэтом. Лицо и руки нищего обезображены шрамами, нос сломан, словно несчастный попал некогда под лошадиные копыта. За плечами бродяги котомка и старая арфа, на плече - облезлый ворон с покалеченным крылом. В придорожных трактирах, портовых забегаловках называют калеку Тощим Менестрелем и считают сумасшедшим.
Любому бездельнику, готовому слушать, поёт бродяга бесконечную балладу о битве рыцаря с драконами.
Не в чести у нынешней публики песни о подвигах. Зрители охотней собираются, когда Тощий устраивает представление с вороном. Бродяга бьёт искалеченной рукой по струнам. Ворон, расставив крылья и полуоткрыв чёрный клюв, нелепо прыгает, словно пляшет.
Пьяный солдат, иль скучающий купец иногда бросят калеке кусок хлеба, сердобольная баба пустит переночевать в сарае вместе со свиньями, накормит жидкой похлёбкой. Но обычный удел Тощего Менестреля насмешки, унижения и бесконечная дорога.
Иногда Тощему снится лес, золотые столбы солнца средь серых стволов. В то утро поэт просыпается счастливым, и Драконы ненадолго перестают грызть его сердце.
Конец.
01. 07. 2020
Драконы. Часть седьмая. Возвращение
© Copyright: Иннокентий Темников, 2019
Свидетельство о публикации №219082100706
Свидетельство о публикации №219082100706
Рецензии