Туман книга шестая. глава первая

       



 

 
               


               


 




                О  СОБЫТИЯХ.


                Сердце без рассудка ведёт к
                преступлению.
                Рассудок без сердца - к
                сумасшествию.
               
                Б.Ю.Татищев.
                "Беседы у таёжного костра".
 
               
               
               

     Некие события минувшего 1906 года, в коем у наших друзей не случилось ничего примечательного. А раз так, то поглядим, чем наполнялась жизнь России в том году.

Восстание матросов и солдат в Свеаборге.

Кронштадтское восстание.

Документ, удостоверяющий личность, стал называться «ПАСПОРТНОЙ КНИЖКОЙ». В оной, непременно, указывались фамилия, имя и отчество, семейное положение, дети, особые приметы и место жительства.

В пригороде Санкт-Петербурга, в дачном посёлке Озерки, был повешен поп Гапон, в миру Сергей Аполлонович Гапон.

Принята отставка председателя Совета министров Сергея Юльевича Витте.

Пётр Аркадьевич Столыпин назначен министром внутренних дел.

Покушение на П. А. Столыпина на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге.

В Новом Петергофе эсеркой Коноплянниковой застрелен командир Семёновского полка генерал Георгий Александрович Мин.

В дачном посёлке Озерки, поблизу Санкт-Петербурга, Александр Александрович Блок пишет «Незнакомку».

Во время торжественного открытия  клиники накожных заболеваний Института Экспериментальной медицины застрелен Петербургский градоначальник  Владимир Фёдорович фон дер Лауниц.

В Петербурге убит главный военный прокурор Владимир Петрович Павлов.

В Коми пересыльные устроили демонстрацию. Несли флаг с надписью: «ДОЛОЙ САМОДЕРЖАВИЕ».

В театре Комиссаржевской прошла премьера «Балаганчика» А. А. Блока в постановке Всеволода Эмильевича Мейерхольда.
 

Да-а, вот такие события искрились в нашей жизни в течении года. Искрились, как бокал, наполненный игристым вином, от которого невозможно отказаться – уже налито, и проговорен тост, более похожий на приговор. Такие события. СО-БЫ-ТИ-Я.

Послушайте, а ведь презанятное это словцо – СОБЫТИЯ! Весьма занятное, и с особым смыслом! С особым, но маловразумительным. Если … мне тут подумалось, что, ежели, сие словцо взять, да и разделить на составительные фрагменты? Скажем, так – СО и БЫТИЕ. Проявится ли какой иной смысл у прежнего словца, если предположить, что «СО» суть укороченное «СОВМЕСТНОЕ», а «БЫТИЕ» это … это просто БЫТИЕ? Совместное бытие, сиречь какое-то не продолжительное время, проведённое вместе с кем-то.
 
Тогда отчего, спрашиваю я сам себя, то совместно прожитое время остаётся в памяти и у сопроживальщика описываемого события, и, что не редкость, в памяти целых народов? Что-то мне подсказывает, что не в личном времяпрепровождении с кем-то всё дело, а в чём-то более значимом! Скажем, в потешном приключении, либо, что хуже, в трагическом происшествии, свидетелем, а то и участником коего стал, или стали те, кто в своей речи произносит это разбираемое словцо. Тогда напрашивается такой вывод – СОБЫТИЕ суть совместно пережитая не долгая радость, либо драма.

 Последняя, что малость радует, также не продолжительна.

И тут уже не важно, как в памяти сохраняется подробность о совместно пережитом – добавляет ли геройства и решительности, коих не доставало в действительности, либо преуменьшает нерешительность и трусость, коих было в достатке. Важным, на мой непросвещённый взгляд, есть присутствие человека бок о бок с чем-то из ряда вон выходящим. Его, человека, отношение к СОБЫТИЮ, сопереживание и по-настоящему правдивый пересказ того, чему он, тот же человек, был свидетелем, участником и, гарантом истинности в передачи подробностей события.

Как по мне, так вполне достойное размышление на предмет словца «СОБЫТИЕ». При условии, что я где-то прав. В какой-то мере. Самую малость.

Да, а отчего так много времени и места уделялось тому словцу?

А вот и не словцу вовсе, а кое-чему, происходившему на веранде дома Тамбовского помещика Кириллы Антоновича Ляцких, и чему стал невольным свидетелем сосед, уже давно ставший близким и дорогим другом – отставной штаб-ротмистр Модест Павлович Краузе.

Не то, чтобы веранда помещичьего дома была местом свершения каких-либо удивительных событий (вот, видите, то словцо сызнова всплыло), но обозначить их, как «обыденные» язык не поворачивался.

Зашедший к другу просто-так-попить-чайку, штаб-ротмистр запечатлел в памяти сидящими в креслах, у накрытого к завтраку стола, самого Кириллу Антоновича и восьмилетнего кухаркиного сына Прошку, всё чаще становящегося Прохором по причине натурального взросления.

С видом скучным до изнеможения, Прошка изображал из себя неубедительную внимательность студента, вынужденного выслушивать нуднейшего преподавателя. А сам преподаватель, в лице понятно кого, занят был зачитыванием в голос заметок из газетных вырезок, в изобилии лежащих на столе.

--Теперь 1902 год, июнь шестнадцатого дня, - помещик одним мастерским жестом призвал своего студента к вниманию, а Модеста Павловича пригласил к столу. Финал того жеста штаб-ротмистр принял на свой счёт, и расшифровал оный как просьбу о временном невмешательстве в процесс чтения.

--На сто первой версте – крупная катастрофа неподалёку от станции Преображенская на Петербургско-Варшавской дороге. Семь вагонов сошли с рельс. Октябрь семнадцатого дня того же года – крушение поезда на перегоне Турмонт-Дукшты неподалёку от Двинска. Локомотив сошёл с рельс, и потянул за собою весь состав. Декабрь двадцать первого дня – на Харьковско-Балашовской дороге, между станциями Мохнач и Чугуев катастрофа – ни одного вагона не осталось на рельсах.

--Может, я приду позже? – Вежливо поинтересовался Модест Павлович, предпринимая попытку привстать из-за стола.

Этот чертёнок Прошка тут же принялся активно мотать головою, сигнализируя однозначное отрицание на вопрос штаб-ротмистра.

Помещик же, без удовольствия прервав чтение, ответствовал другу, даже не взглянув на него.

--Сделайте одолжение, Модест Павлович, наберитесь терпения и подождите. Осталось не так много.

--Хорошо, посижу, - пробормотал гость, и снова занял наблюдательную позицию за столом.

Найдя следующую вырезку, более остальных подходящую для зачитывания, Кирилла Антонович продолжил.

--У нас год 1904. Апрель четырнадцатого дня – накануне Светлого праздника произошла страшная катастрофа с человеческими жертвами на сто девяносто седьмой версте от Москвы по линии Московско-Киевско-Воронежской железной дороги между станциями Бобынино и Воротынск. Первый паровоз оторвался, а поезд шёл на спаренной тяге. Рельсы разошлись, и другой паровоз ушёл в песок насыпи. Июнь девятнадцатого дня, крушение под Владикавказом около разъезда Колонка – разбит паровоз и багажный вагон. В местных газетах пишут, что шайка их тридцати-сорока ингушей сотворила то крушение с целью ограбления. Но, общей картины крушений то разбойное нападение не меняет. Август двадцатого дня ….

--Интересно, - подумал Модест Павлович не переставая скучать, - а с какого времени началось перечисление крушений. Если от Рождества Христова, то действительно, ожидать окончания вычитки осталось не долго. Скорее всего, это чтение завершится ещё при моей жизни.

--… крушение поезда у города Фастов Юго-Западной железной дороги. Весь состав лежит на боку, рельсы погнуты. Год 1906, январь двадцать первого дня – падение вагонов в море между зданием Ревельской таможни и Морской брандвахтой. Упали семь вагонов с платформой. Октябрь третьего дня – на станции Москва-Сокольники столкнулись два товарных поезда. Разбито восемьдесят вагонов. Декабрь тридцатого дня – крушение пассажирского поезда на Московско-Брянской дороге между станциями Тихонова Пустынь и Суходрев. Об этой катастрофе ничего не известно. И … последнее.

Помещик снова пересмотрел вырезки, сверился с какой-то записью в тетрадке … и вздохнул.

--Да, последнее. Мая одиннадцатого дня сего 1907 года было крушение почтового поезда на станции Молодечно, примерно в восьмидесяти верстах от Минска. Среди жертв – машинист, его помощник и неизвестный … вероятно, какой-то пассажир. Несколько сопровождающих ранено. Предполагается злой умысел.

Кирилла Антонович снова вздохнул, и поглядел в исстрадавшиеся очи Прохора.

--И что скажете, юноша? Ничего не заметили странного в заметках?

--Сказать? А отпустите к Злойке?

--Не стоит со мною торговаться!

--Не пустите – говорить не стану! Моё слово крепко, так и знайте!

--Ой-ой, как раздухарился! Модест Павлович, позволите ему навестить вашего коня?

--Позволю, если сделает, как вы просите. Охотно позволю! Хотя и не пойму ….

--Значица –так! –Скоро и громко заговорил Прошка, без стыда перебивая старшего.

--Надобно говорить «значит».

--Ну, да! Значит – так! Гуще всего паровозы падали ….

--Надобно говорить «чаще», и не «падали», а случались крушения.

--Сами же, сами же сказывали, что у Ревельской таможни вагоны упали в море! Заставляете меня говорить, а сами не даёте! Я вообще ничего говорить не стану! А как уснёте – сам убегу к Злойке, так и знайте!

Сказал, и сердито отвернулся.

Помещик выудил из стопки вырезок одну, в коей и писалось о происшествии в Ревеле. Пробежал оную глазами, скомкал и швырнул на стол.

--Признаю, ты оказался прав. Продолжишь?

--Ага, ага! То-то! Я прав!

--Да, ты прав. Продолжай!

--Ла-а-дно, - смилостивился Прохор, - слухайте.

--Надобно говорить «слушайте».

--Опять?!

--Да, Бог с тобой, – отмахнулся Кирилла Антонович, - говори, как пожелаешь.

--Моя взяла! И смотрите – вы обое обещались … к Злойке. Значица – так, - старательно проговаривая последние слова, маленький нахал победоносно поглядел на господ. – Чаше всего крушения случались в сочетательные года, тут двадцать два супротив шести.

--В какие года? – Тихо спросил штаб-ротмистр.

--В чётные, дорогой друг, в чётные.

--Не перебивайте! Более всего крушений было около городов, которые на Мэ.

--Надобно говорить «мыслите», то есть «М».

--Ладно. А самые-самые крушения, а их всего пара, у станций на буковицу Боги, на «Б», верно?

--Не юродствуй, продолжай.

--Все падения поездов были только до двадцать пятых чисел, и никак не после. И только одно, предпоследнее, было тридцатого. Одно за десять лет. И с этим, которое тридцатого, самая, что ни на есть, странность. О крушении ничего не указано, а фотокарточка в газетке имеется. А ещё, на той фотокарточке, стоят люди. Это, что, - Прошка в наигранном недоумении поднял свои полечи, - фотограф был, фотокарточка с людями ….

--Надобно …, - начал, было, Кирилла Антонович, но штаб-ротмистр похлопал друга по руке, призывая к воздержанию от всяких поправок.

Прошка, же, увлечённый возможностью втолковать взрослым такие простые вещи, не обратил ну никакого внимания на попытку сделать замечание.

--…с людями, ага, есть, а поспрашать их про аварию недосуг? Или нашлися такие, которые запретили и распрашивать, и пояснять крушение в деталях. Я думаю, - маленький говорун мечтательно-философски подвёл глаза под лоб, - таковых запрещальщиков сыщется в достатке не тока на месте аварии, уж мне ли не знать!

--Ты … не перегибай, думает он! Это всё?

--Так … крохи и остались. Откуда на почтовом поезде объявился неизвестный пассажир? Вы, Кирилла Антонович, сами сказывали, что на почтовых возют тока государевы важные бумаги. А откуда явился в самую стужу, да в канун Нового года, да меж двух разъездов фотограф, который ничего не рассказал … этим … из газеты. А как тогда он доставил в ту газету фотокарточку? «Я вам принёс, но не спрошайте ни про что – не скажу»? А не делал ли он ту фотокарточку, чтобы доказать - то крушение поезда взаправду случилось? Тут, как поглядеть, может и без его помощи не обошлось то крушение. Я пойду, а?

Помещик не поглаживал, а по-настоящему терзал свой шрам на правой щеке, оттого и не ответил на последний вопрос Прошки. Снова понадобилась помощь Модеста Павловича.

--Кирилла Антонович, - потрепал он друга по плечу, - если молодой гений сказал всё, что вы от него ожидали, то сдержите слово, и отпустите его.

--Да … нет! Постой!

--Вы … как ….

--Зайди к матери на кухню, и передай ей мою просьбу – пусть подаст нам чего-то существенного … она поймёт. А после – ступай, как уговаривались.

Когда главное действующее лицо прямо-таки испарилось в сторону кухни, Модест Павлович, ощутив возможность расслабить напряжённые члены, откинулся на спинку кресла, и задал самый уместный вопрос.

--А что это было?

--А на что это походило более всего? – Не отвечая, а напротив, задавая ответный вопрос, помещик дал понять другу, что лично у него никакого намёка на расслабление не предвидится.

--На что? На, скажем, проверку домашнего задания. Странного задания, но сданного успешно.

--Успешно?!

Если бы какой ползучий аспид имел голос, то именно таковым и ответствовал Кирилла Антонович, тут же скоро и резко придвинул своё кресло к другу.

От такой рокировки, да и от подобного голоса, штаб-ротмистр решил, на всякий случай, перестать расслабляться.

--Какой … успешно? Вы ничего не поняли? А, ну да, я не успел подготовить вас. Тем интереснее будет.

Прежний голос вернулся к помещику, а спокойствие где-то под задержалось.

--Видите ли, на исходе прошлой недели я, исключительно от скуки, проглядывал газетки. Там … «Слово», «Новь» … эта ещё … как её … а, к дьяволу названия! Сидел и проглядывал. Вообразите, - тут Кирилла Антонович оглянулся с опаской, потрогал шрам на щеке, и продолжил.

--Попадается мне на глаза та самая статейка, о которой разглагольствовал Прошка – фотоснимок крушения около Тихоновой Пустыни, о коем, и это правда, нет никаких сведений. Что за ересь – подумал я, и принялся искать другие заметки о подобных катастрофах. Дошёл до того, что собрал все газетные статьи на эту тему за последние десять лет.

Снова тревожный взгляд себе за спину, снова несколько суетливых жестов.

--Я намеревался провести некий анализ – сыскать общее, часто повторяющееся и, если свезёт, то и нечто не вписывающееся в эту цепь трагедий. И вот – пожалуйста! А вы говорите – успешно!

--Что вы имеете … что я должен был увидеть? Что – пожалуйста?

--Вы не поняли? Этот сорванец накоротко провёл тот же самый анализ, что и я! Причём, он затратил на него столько времени, сколько я на чтение статей. А вот мой личный анализ, никак не лучше услышанного вами, стоил мне четырёх вечеров! И это при моём образовании, моём опыте и … вы можете подобное представить?

--Я не стану ничего представлять – я это явно увидел. А … Кирилла Антонович, вы не хотите меня разыграть? Скажем – уважаемая публика, на арене чудесный мальчик! Ну, и тому подобное.

Сии слова, сказанные штаб-ротмистром, как-то резвее обычного сменили настроение помещика с тревожно-возбуждённого на отстранённо-меланхоличное. Кирилла Антонович отодвинул своё кресло обратно, к дальнему углу стола.

--Я не стану опускаться до подобных балаганных номеров. Тем более, Модест Павлович, я не знал о времени вашего прибытия и, а так могло статься, наше чтение уж завершилось бы ещё до вашего появления.

--Кирилла дорогой мой Антонович, простите за нелепую попытку шутить! Однако, согласитесь, что ваша совместная вычитка, без предварительного пояснительного анонса, и вас самого заставила бы усомниться в реальности происходящего. И, уж во всяком разе, подобного прозрения от Прошки ожидать никак не предполагалось. Ещё раз приношу свои извинения!

--Я не сержусь, и понимаю вас … где-то. Вместе с тем, прошу вас припомнить, как буквально месяц тому, в саду вашей усадьбы, мы с вами наблюдали за играми этого отрока и Злойки. Припоминаете? И тогда вы сказали, что они так увлечённо резвятся игрою в прятки, помните? Эта парочка по очереди скрывались в укромных уголках сада, и по очереди искали схоронившегося. В той игре, как и в дружбе ребёнка с конём, нет ничего плохого и удивительного. Кроме единственной мелочи – как ребёнок втолковал коню правила игры? Словами? Жестами? Гортанными звуками? То, что участие в игре Злойки было не по наитию со стороны коня, я даже обсуждать не хочу. Как конь стоял, не оборачиваясь всякий раз, пока я мысленно считал до тридцать, а после отправлялся на поиски. Как? Объяснение у меня только одно – Злойка благородно соблюдал правила игры, в которые его посвятил Прохор.
Модест Павлович сидел с таким лицом, словно только что вспомнил, где он закопал сокровища.

--А ведь и верно … я тогда их игру списал на обоюдную привязанность! Дорогой Кирилла Антонович, считаю своим долгом извиниться ещё раз! А, может быть, и не один раз!

--Оставим это, оставим! В дополнение ко всем сегодняшним событиям я вот что имею сказать. Вчера ….

Помещик краешком глаза увидел Циклиду, направлявшуюся к столу. В руках она держала поднос, уставленный всем тем, что, в обычай, заменяет уныло-постное чаепитие. От себя добавлю, что бокалы, сами понимаете для чего, на подносе присутствовали.

Чтобы не походить на разоблачённых шпионов, застигнутых перешёптывающимися и тут же умолкнувшими, Кирилла Антонович продолжил свою мысль, но малость иносказательно.

-- … сами понимаете, о ком я говорю, сообщает мне вот просто так, мимоходом. А знаете, - говорит он, - что разная трава по-разному хрумтит, когда её срезаешь? Я машинально поправляю его Новотомниковский диалект, и предлагаю впредь пользовать словцо «хрустит». На том дело и завершилось. Для него завершилось, поскольку он осчастливил меня своим открытием, да и был таков! Я же битый час не находил себе места, пытаясь понять смысл сказанного. И, что вы думаете? Я, зрелый, образованный человек, беру нож и портняжные ножницы, и иду слушать, как хрумтит срезанная трава! Уж всяко больше часа я ползал на четвереньках, срезал стебли травы и силился уловить различный хруст! Вот именно вчера я не желал вашего прихода, дабы вы не видели меня ползающим среди пыльной травы. Вам смешно, это понятно. Но я не смог удержаться, и не проверить правильность услышанной гипотезы.

Вытирая платочком глаза, и еле переводя дыхание от смеха, штаб-ротмистр спросил.

--И … ой, Господи, простите … каков итог вашего эксперимента?

--Прошка оказался прав.

Смех оборвался тут же. При чём, это случилось так, словно многоразово повторяемое «ха-ха-ха» некто невидимой рукою взял, да и оторвал от губ Модеста Павловича.

 Видится мне, что таковая остановка смеха было и нежданной, и удивительной для самого господина Краузе.

--Вы … хотите сказать ….

--Да, - с полнейшим равнодушием в голосе, ответствовал Кирилла Антонович, не переставая наполнять бокал добрым Токайским.

--И … что?

--Почти ничего. Пусть различная трава различно потрескивает при перерезании стебля. Пусть хрумтит себе в радость сколь угодно! Меня беспокоит иное … как бы так сказать? Вот взять, к примеру, вас. Либо меня. Ни вы, ни я не станем проводить никакие опыты, ничего и никогда не станем анализировать просто так, понимаете? Перво-наперво мы поставим себе цель исследования, соберём все доступные данные, систематизируем их, составим план и реестр требующихся опытов и только затем приступим к осуществлению задуманного! Лично я был уверен, что не существует более короткого пути на отрезке от «я этого не знаю» и до «поздравляю, всё оказалось именно так, как и предполагалось». А этот … Прохор одним предложением разрушил стройность моей теории, казавшейся верной и незыблемой. Мало того, что он просто на ходу производит настоящее аналитическое изыскание, он ещё и не придаёт этому никакого значения!

--Его надо отправить в школу, Кирилла Антонович, учиться ему надо. Года позволяют ….

--Никаких школ! – Просто отрубил, а не сказал помещик.

Сделав несколько неторопливых глотков, он вопросительно поглядел на штаб-ротмистра, словно подталкивал его задать вопрос, требующий пояснения рубленному «никаких школ».

--Вы намереваетесь оставить Прошку неучем? – Выдавил из себя Модест Павлович, правильно поняв взгляд друга.

--Человек, пусть и маленький, но человек, способный понять то, с чем мы ежедневно сталкиваемся, но не утруждющий себя разобраться в подробностях окружающего мира, не может удерживать в тайне свой особый талант наблюдателя и аналитика от иных гимназистов. Он запросто похвалится своим даром, либо, как само собою разумеющееся, откроет кому-то глаза на новую сторону привычного события, или предмета, чем и привлечёт к себе внимание окружающих.  Даже на такую бесполезную вещь, как особый хруст травы. Понимание моё таково – дело не в том, что он открыл факт хрумтения … прости меня, Русский язык, за подобные словечки! А дело в том, что у него открылось весьма необычное устройство мышления. Это возможно счесть замечательным, если развить эти способности. Это может стать трагичным, если его способностями займётся некто со злыми намерениями.

Кирилла Антонович снова поднёс бокал к губам, но отпивать передумал.

--Видите ли, дорогой друг, я не стремлюсь быть понятым верно, либо превратно. Я принял решение, от коего не отступлюсь. Если я сам себе надумал, что любой человек, оказавшийся близко к Прохору, будь то наставник, преподаватель, смотритель, попечитель школы … да, хоть сам директор, сможет использовать его, пока ещё хиленькие, способности в своих интересах, я ничего не стану делать, чтобы разубедить себя, мотивируя, себя же, повсеместным людским благородством. Ежели я чего-то опасаюсь, то буду избегать той опасности.

--Тогда остаётся ….

--Да, верно! Я найму для него приходящих преподавателей, коих сам и отберу. Стану сам отслеживать его успехи в обучении. Экзамены сдаст экстерном, друзей у него и без одноклассников довольно, да и привязанность к Злойке, с вашего, разумеется позволения, также будет в помощь. Понимаете, у меня не уходят из головы слова Сеговии о своём сыне, мерзавце Саратоиле, коего лишила жизни Чёрная Библия. Я ведь пересказывал вам нашу с ним беседу в селении Герасимцев. Я спросил Сеговию – как случилось, что ваш сын поднял на вас руку? Отчего же вы не воспитали его в собственных идеалах? Помните, что он ответил? Кто-то, - говорит, - оказался более убедительным, нежели я. В отношении Прошки убедительность должна быть на моей стороне.

--Мне кажется, что домашнее обучение, особенно сейчас, дешёвым не будет.

--А что нам в жизни далось легко, да дёшево? Зато, при благоприятном завершении обучения, этот сорванец может стать нам с вами помощником, а то и партнёром. Ну, довольно об этом! Как ваше житие?

Вот так запросто сей волнительный разговор на тему будущего кухаркиного сына свернулся до бытовых ежедневностей. Вот и случилось то самое событие, совместно прожитое время, оставляющее в памяти подробности, открывшие глаза одному из друзей, а иного укрепившее в правильности принятого решения.

И пусть никто не сомневается, что Циклида не понимала, о чём ведётся разговор на веранде. И, конечно же, она не со всем была согласна – мать видит будущее своего чада только своими глазами. Однако перечить решению Кириллы Антоновича, которое он высказал немногим ранее, она не собиралась. За своим сыном она подмечала много больше, чем знал помещик, а потому, опасение того, что попадись Прошка под влияние худого некто, неизвестно во что превращающего этот дар, так восхищающий Кириллу Антоновича, и так тревожащий мать, разумно встало на сторону домашнего обучения.

А за пределами веранды день, как и всегда, нехотя становился вечером. Ещё дважды кухарка приносила закуски, тосты за столом становились всё мудрёнее и многословнее. От прежней неловкости в отношениях, возникшей после необдуманной фразы штаб-ротмистра о «чудесном мальчике на арене», не осталось ничего.
 
Наступило то самое время, когда и настроение, и душевно-телесное состояние распахнуты для фантазий и скорых решений.

Последние не заставили себя долго ожидать – просто ниоткуда пришло желание отправиться в путешествие. Исключительно по железной дороге.

Вечер, из-за своей старости перешедший в ночь, словно напрашиваясь в попутчики, заморосил дождём.

Штаб-ротмистр остался на ночлег в доме Кириллы Антоновича. Однако же сон, как его ни призывал Модест Павлович, не приходил.

Какие мысли, оказавшиеся сильнее привычного ночного отдохновения, не отпускали нашего доброго знакомца – я не знаю. Как не ведаю и того, по какой причине, пробудившись от скоротечной дрёмы ранее остальных, штаб-ротмистр покинул усадьбу помещика, не уведомив о том хозяина.

Упомянутая поспешность в действиях стала понятна лишь к ужину, когда Модест Павлович снова предстал перед другом на знакомой нам всем веранде, обласканной ароматами блюд, расставленных для вечернего чревоугодия.

--Я знал, дорогой мой, что увижу вас к ужину, я знал! Располагайтесь, прошу вас! Откушайте эти изумительные голубцы, да с этим соусом из Дежонской горчички! Ну, каково?! Теперь – осетринки по-мещански. Ну уж нет, благодарность Циклиде выскажите лично. Её, скажу по секрету, нынче посетило вдохновение на изысканность. Итак, мой друг, что заставило вас так рано умчаться?
Промокнув салфеткою уста, и отпив глоток из бокала, штаб-ротмистр снова вооружился вилкою и ножом, имея твёрдое намерение продолжить наслаждаться «изысканностями». Что, собственно, не помешало ему дать ответ другу.
--Не хочу сказать, что меня задела ваша вчерашняя вычитка газетных статеек настолько, что всю ночь только и делал, что размышлял о катастрофах. Просто кое-что я счёл недосказанным и, если вы не примите сказанное на свой счёт, недоанализированным. Последнее уж никак не в ваш адрес, а в скудно поданные газетные новости. И вот я, едва дождавшись рассвета … да, осетринка просто Божественна, а ваша Циклида – кудесница! Да, только рассвет в окно, я направился домой сменить платье, дабы ехать в Тамбов. Я намеревался сыскать те же описания катастроф, только в иных изданиях.

Запив последний кусочек осетрины парой глотков винца, Модест Павлович продолжил.

--Теперь же вообразите моё удивление, когда в первых шести библиотеках вовсе не было подшивок газет более, чем за текущий год! А в одной с меня решили истребовать аж пятнадцать рублей за пользование читательским залом! Слыхано ли такое! Пятнадцать рублей! Это, с вашего позволения, четверть коровы! Разумеется, я отказался. И только в библиотеке «Тамбовскага общества взаимнага вспоможенiя ремесленников» я получил в своё распоряжение всё, что надо было. И, даже, сверх того.

Штаб-ротмистр осушил бокал, словно проводя грань примирения самого себя с окружающей действительностью, и выудил из внутреннего кармана несколько сложенных листов писчей бумаги.

--Вы, дорогой друг, заразились азартом от Карла Францевича?

--Увы, нет. Я всегда был таким, просто скрывал от людей идеальность своей натуры. Смотрите, Кирилла Антонович, я попытался исследовать газету «НИВА» и журнал «ОГОНЁК», коих не было у вас. И обнаружил нечто такое, что у меня … я не совсем готов к подробному изложению, поэтому буду перескакивать с одного на иное. Вот … тут, значит … нет, тут. Да, мне досталась пресса только с 1900 года, но и того хватило. Глядите, за семь лет нового тысячелетия было девятнадцать крушений. Два крушения … пока к годам привязываться не стану. Два крушения - первое на Московско-Киевско-Воронежской железной дороге, иное на Московско-Брянской. По сим дорогам проходит постоянное перемещение опломбированных почтовых и казначейских зелёных вагонов.

--Казначейства принялось окрашивать свои вагоны в цвета вагонов третьего класса?

--Либо явление временное, либо конспирация. Теперь же – самое любопытное. Знаете ли вы, как бывает на войне? У армейских частей имеется основной маршрут передвижения. По нему следуют пехотные части, кавалерия, сапёры и … остальные. А интендантские части, провиант и кухни, боезапас и прочие принадлежности идут, как правило, по вспомогательным дорогам, и малость впереди. Те дороги обследуют разведчики, проходчики … обойдёмся без подробностей. Общая мысль такова – главное армейское соединение пользует не менее трёх вспомогательных дорог, лежащих вдоль основной. Напомню, по ним идут все те, кто может стать помехой для быстрого разворачивания основных сил в боевой порядок. Ну … в случае отступления те, второстепенные, тоже сгодятся … как правило. Одним словом – вы срочно делаете вид, что поняли меня.

--Я вас понял срочно, и без вида.

--Хвалю! Это облегчает мне задачу. Кроме газет и журналов я воспользовался картами железных дорог нашей империи, а именно картами тех участков, где происходили аварии. Знаете, как говорит шарлатан-факир в бродячем цирке? «О, чудо!» - вот что он восклицает. То же самое проговорил и я, когда рассмотрел в подробностях карту Петербургско-Варшавской железной дороги. Мало того, что это основная дорога от столицы вдоль границ империи, главное то, что подавляющее число крушений, а именно дюжина, происходило на станциях, являющих собою именно вспомогательные дороги относительно главной.

--И … что?

--Если случится война, то эти вспомогательные, из-за поломок рельсового полотна, не смогут выполнить в полной мере свою задачу. А сам главный путь окажется изрядно перегруженным. Вот вам и военное снабжение столицы, вот вам и спешная эвакуация.

--Я был бы готов согласиться с вашим выводом, ежели бы не ощущение, что он грешит некоей поспешностью. Вы не находите?