Baise une femme

Июль. Полуденный зной маревом окутал Ниццу. Даже птицы примолкли, спрятавшись в густых ветвях платанов и кипарисов, что выстроились вдоль шоссе. Maman, как видит Мария, устроилась подле мольберта на тенистой веранде, увитой глицинией, и будто бы работает над этюдом. На самом же деле страдает от скуки и поджидает lunch, который готовит итальянский повар Бартелло. С кухни доносятся запахи жаркого со специями и ворчливые возгласы. Мария морщится и уходит по древней каменной лестнице вверх по склону, в густые заросли одичавших роз.

У неё в руках энтомологический сачок, а через плечо переброшен ремешок сумочки с конвертами. Из чего следует, что м-ль Гильбер вышла охотиться на бабочек. Вполне достойное занятие для пятнадцатилетней девицы в перерывах между чтением скандального Оскара Уайльда и купанием в море. Впрочем, и она занимается "без огонька". Бродит вдоль колючей шпалеры, раздумывая о том о сём, иногда заходит под сень великолепных сикомор, или яворов, как их именует мама. Жара распугала всех махаонов с адмиралами... Поблёкшие, вялые цветки источают приторно-парфюмерный аромат. Над заливом Ангелов поднимается голубая дымка, в которой растворились дымки пароходов на рейде, а так же паруса многочисленных яхт.

Вдруг из отдалённого гула автомобильных моторов на шоссе выделился характерный ноющий звук и начал приближаться. Девочка удивились — неужели мсье Поль так скоро? Отчим накануне уехал по делам в Тулузу, и обещал вернуться только к воскресенью. А нынче среда. Но вот шум двигателя стих на нижней площадке, а затем раздался нетерпеливый клаксон. Вот чудеса! Заинтригованная Мария подбежала к живой изгороди и раздвинула кусты.

Нет, это вовсе не жёлтый, как цыплёнок, «Citroen» мсье Поля, а восхитительно алый гоночный болид, за рулём которого восседает прелюбопытная дама. С короткой стрижкой платиновых волос, в тёмных очках, одетая не по погоде в коричневый кожаный жакет. О-ля-ля, ну и гостья пожаловала!

Тут из-под сводов шале буквально выпорхнула женская фигура в развевающемся домашнем платье и с дробным стуком сандалий сбежала вниз. Никогда мама не выказывала подобной радости никому из приезжающих, даже возлюбленному мужу. Посмотрите на неё — руки протянула, сияет улыбкой почище мейсенской вазы, чуть не спотыкается. Приехавшая не такова. Спокойно вышла из автомобиля, сняла очки, опёрлась на пламенеющий обвод кузова. В добавок оказалась в чёрных жокейских брюках-галифе и высоких ботинках.

При встрече дамы облобызались нежнейшим образом, защебетали, смешивая русские и французские возгласы, затем скрылись в гостиной. Бросалось в глаза, что гостья выше хозяйки на пол головы, и худа безмерно. Мария лишь покачала головой, озадаченная. Мадам совершила перелёт из Норвегии в Прованс и не успела сменить одежду? Нашлась потерянная во время русской революции родственница? Так или иначе, загадка скоро разрешится.

Тем временем сыпанул серебром колокольчик в салоне — горничная Женевьев накрыла на стол и созывала голодных.

Мария спустилась из розовых кущ на грешную землю, прошла мимо хищно застывшего болида, прочтя надпись витиеватым шрифтом: «Alfa Romeo». Да уж, марка известная, говорящая сама за себя. Захудалые сиротки на таких не ездят!

В спальне девочка сменила платье, причесалась тщательно, повертевшись перед зеркальном трюмо. В столовую вошла со скучающим видом, мол, видывали мы всяких залётных птиц! Мама, со странным, будто смущённым румянцем на щеках, представила её гостье:

— Зизи, это моя несравненная, а порой несносная дочь Мария! Мари, познакомься с мадам Зинаидой Львовной, баронессой фон Штейн, моей ста... хорошей знакомой, к тому же замечательной актрисой и режиссёром синема, на мой взгляд, лучшей во Франции!

— Ну, оставь, Элен, прямо-таки лучшей! Не заставляй меня краснеть на виду у столь очаровательной юной леди! Вот о ком вздыхает большой экран, точно тебе скажу. Ещё год, два, и взойдёт звезда новой Мэри Пикфорд, если приложить старания, конечно...

Голос Зинаиды Львовны звучал низко, с таинственной хрипотцой, но играл мягкими обертонами. В нём, словно в хорошем вине, ощущался букет послевкусий: от доверительной искренности до шутовской иронии, причём выделить основную мысль не представлялось возможным. Мария коротко взглянула на мать, ища подсказку, но та лишь улыбалась блаженно.

Так и не поняв, какой монетой считать свалившиеся снегом на голову комплименты, девочка занялась антрекотом, уставившись в тарелку.

Две женщины, пренебрегая золотым правилом о немоте за едой, вели оживлённую беседу, перескакивая с темы на тему без малейшей логики, лишь иногда прерываясь на пережёвывание ломтика мяса и глоток вина. То сплетни из правительственных кругов, то проблемы синема-индустрии, то личная жизнь в разной степени известных персон. Сплетни, факты из газет, досужие рассуждения — всё вперемешку. У Марии едва не случился отёк мозга от избытка поневоле впитываемой информации, и через десять минут она просто выключила слух. Зато зрение отпустила на волю.

Оказавшаяся за их столом дама была высокого роста, с приятным “теннисным” загаром, лет сорока, но сохранившая моложавые черты. Сложения самого узкого, характерного и для её лица. При этом глаза необычайно живые, янтарные, выражающие тысячи оттенков смысла и без помощи мимики. Простое, в то же время отлично сшитое платье, надетое взамен эксцентричной униформы, придавало её облику подлинную аристократичность (как написали бы в модном журнале). С другой стороны, яркое ожерелье из резного опала в виде примитивного черепа и цветных бус кричало о принадлежности к богеме.

Совсем скоро Марии, не по годам умной девочке, показалось, что она разглядела все подводные материки в океане души новой знакомой — и не обнаружила, увы, обещанных первым впечатлением сокровищ. В это сложно было поверить, но как будто таинственная причина сбивала настройку совершенной оптики при попытке получить корректный результат. Возможно, загвоздка крылась в скудноватом жизненном опыте исследователя чужих потёмок? Мария отставила проблему в сторону, как скульптор, прячущий до времени незаконченную статую под покрывалом.

Баронесса сочно и метко излагала увлекательные подробности автопробега по крутым трассам Швейцарских Альп. Лицо её собеседницы светились обожанием и впитывало каждое слово тщательнее, чем губка пролитое вино. Когда Мария покидала салон, похоже, того только и ждали.

Впрочем, ближе к вечеру девичье уединение в спальне с томиком Бодлера и мечтами нарушила Женевьев. Горничная передала просьбу, нет, приказ madam, чтобы mademoiselle немедленно явилась на площадку с купальными принадлежностями для поездки на пляж. Мария усмехнулась — отчего же не скататься, раз выпадает оказия? Плавает она, как дельфин, и фигурой Бог не обидел. Посмотрим на тощее тело фон... как там её, освобождённое от элегантных обёрток!

Путешествие к морю, хоть и недолгое, показало, что водит машину баронесса мастерски. Промчалась через все проулки и перекрёстки, как на крыльях, не затормозив почти ни разу. Мария хоть и удерживалась от взвизгов (в отличие от матери), но цеплялась за все ручки и поручни намертво, и не раз с весёлым ужасом представляла подобную езду по альпийским серпантинам. На Английскую набережную выкатились вальяжно, словно колониальный чиновник в туземную деревню, быстро нашли место в ряду столь же престижных авто, следуя указующим жестам дорожного жандарма.

А на пляже яблоку некуда было упасть! Но и тут выручил статус. Специальный жетон-пропуск, приобретённый мсье Гильбером ещё до начала сезона, позволил пройти в особую зону, отделённую от общего пространства щитовым забором, и где каждый счастливчик мог получить кабинку для переодевания, личный лежак и место под тентом. Чем наша троица не преминула воспользоваться.

Первой переоблачилась Мария и уселась на шезлонге, предвкушая зрелище оголившихся "мощей" мадам фон Штейн. Maman и баронесса довольно долго оставались в каморке, громко шушукаясь и периодически ударяясь в стенки. Девочка заскучала и уже собралась кинуться в море самостоятельно, как дамы соизволили явиться на свет дневной.

Мама предстала в своём традиционном голубом в белую полоску костюме, с юбочкой-плиссе, в тёмных гольфах по колено и шапочке а-ля тюрбан. А вот актриса явила нечто фантастическое. Почти прозрачное золотистое трико, обтягивающее формы максимально откровенно, и никаких маскирующих деталей — поясков, бантов и так далее. Лаконизм античной статуи. А стройное тело поражало физической гармонией. Не хрупкая тонкость былинки, а скорее, опасная гибкость стека. Пожалуй, издалека её примешь за прекрасного юношу, или вовсе андрогина. И скрестившиеся на них всеобщие взгляды подтверждают впечатление. Фурор и аншлаг обеспечены! А так же придирчивый интерес служителей Фемиды, следящих за нравственным обликом пляжников. Но “фараонов” не видно поблизости, наверное, ловят рыбку в водоёмах попроще.

Взявшись за руки, они втроём прошествовали к воде и разом забежали в шелковистую волну. Мария тут же устремилась вдаль, надеясь представить всю мощь своего плавательского навыка. Как ни как — выступления за школьную команду на уровне коммуны, и перспектива попасть в сборную департамента! Однако далеко от бросившейся следом баронессы оторваться не удалось. Дамочка, казалось бы в возрасте, гребла ровно и сильно, дыхание не сбивала, скользила в прозрачных струях, словно угорь. Достигнув предельного буйка, они плечом к плечу повернули обратно, плывя уже не столь суматошно. Оказавшись подле площадки для ныряния, воздвигнутой неподалёку от берега, не сговариваясь вскарабкались по вертикальному латунному трапу. На первом уровне, примерно в метре над водой, толпилось немалое число купальщиков, как на Елисейских Полях в день fete nationale, поэтому наши пловчихи поднялись выше. Там людей было пореже, но так же неуютно. Тогда мадам фон Штейн, сияя золотом  практически нагой фигуры, полезла на самую высшую отметку. С некоторой заминкой то же самое проделала Мария. А там гулял лишь ветер, да выше в небе кричали чайки. Девочка вдруг заробела такой высоты. Метров десять, не меньше! Вода блестит, не позволяет разобрать, где поверхность. Мельтешащие кругом головы плавающих кажутся горошинами. Может, оставить эту затею? Но бравая актриса лишь ободряюще подмигивает девочке, твёрдо подходит к краю, убеждается, что море снизу свободно, и оттолкнувшись вверх и вперёд, распростёртой птицей ринулась вниз. Секунду казалось, что женщина так и врежется в волны всем телом, но за секунду до столкновения она сгруппировалась, сложилась в полёте, и вошла в воду вертикально, словно брошенный нож в масло. Все этажи площадки огласились возгласами и аплодисментами. Тут Мария собрала всю смелость до капельки, шагнула на конечный рубеж... чтобы следующий шаг сделать в бездну. Она полетела вниз "солдатиком", старательно прижимая руки к телу, чтобы не отбить их. Камнем прошила гладь и ушла глубоко под воду. Сразу заработала всеми членами, устремляясь к воздуху, вся в пузырьках и взвешенных песчинках. Когда всплыла, услышала и свою долю оваций. Что ж, приятно победить страх и погреться в лучах славы...

Они втроём ещё с час пробыли на берегу, то окунаясь в море, то обсыхая на лежаках, но пришло время покинуть чудесное взморье. Дамы собрались в Оперу на итальянскую приму, поэтому нужно было спешить. Баронесса нажимала на газ, «Alfa Romeo» ревел нечеловеческим басом, и похоже, всё живое пряталось в щели на три квартала вокруг. Так что домчались лихо, возможно, побив какой-нибудь рекорд скорости. Правда, к концу поездки мама выглядела бледней обычного, но на этот раз не вскрикнула ни разу.

Только авто застыл, прошипев шинами по камню, как дамы кинулись в свои альковы собираться на встречу с прекрасным-вечным. Девочка прошла в спальню, но к Бодлеру не вернулась. Неспешно приняла душ, смывая морскую соль. Долго расчёсывала волосы разными гребешками и щётками. Подумала, что в короткой причёске есть практический смысл, но мама не позволит, а пока повзрослеешь! Вот бы баронесса нашла для неё хоть малюсенькую роль... а там заметят знаменитые режиссёры, пригласят в Голливуд!

Эх... Мария пожала плечами собственной фантазии. Возвращение в Амьен к первому сентября, надоевшая школа, занудные одноклассницы — вот её ближайшая перспектива. Вечно отсутствующий по делам beau-pere мсье Поль, пусть недалёкий, как все банкиры средней руки (а иных она не знает), зато не скуп, что во Франции уже подвиг, и не читает нотаций. Maman другое дело. Придумывает себе тысячу занятий, в том числе воспитание единственной дочери, но ничего не доводит до конца. А уж советов и поучений наслушаешься с утра и до ночи!.. Есть ещё почти мифический персонаж — родной отец. Мария знает только имя — Александр, и что он был пехотным офицером. Они с мамой обвенчались перед самой Великой войной, весной четырнадцатого. Потом папу отправили на фронт, и он пропал безвестно на полях восточной Пруссии, в составе несчастной армии генерала Самсонова. В пятнадцатом году родилась она, Мария, чтобы через три года навсегда покинуть Россию, страну, которую совсем не помнит. Родителям мамы хватило средств переправить дочь и внучку через Стамбул в Париж, и даже обеспечить на первое время. Неизвестно, чем бы окончился этот период, но однажды ей улыбнулась удача — эмигрантка и вдова офицера, впрочем, ещё красивая молодая дама, познакомилась на благотворительном балу с застенчивым добродушным господином, как оказалось, директором филиала банка, спонсирующего мероприятие. Он был уже средних лет, сиял залысиной, впрочем, обладал главным качеством — предложил руку и сердце, и неплохое состояние в придачу. Так Мария обрела фамилию Гильбер (взамен отцовской, которую никто не удосужился ей сообщить).

Услышав шум отъезжающего авто, девочка накинула халат и двинулась притихшими коридорами... с неясной целью, но в определённом направлении. Двери маминой спальни и соседних покоев, где расположилась гостья, остались нараспашку — женщины не просто спешили, но унеслись сломя голову. Это подтвердил и взгляд внутрь — там царил полный кавардак: раскрытые чемоданы повсюду, ящики шкафов бесстыдно выдвинуты, демонстрируя содержимое, личные вещи разбросаны, словно после грабежа или придирчивого обыска. Мария переступила порог, чувствуя себя одновременно преступницей и отважной авантюристкой в чертогах египетской гробницы.

Похоже, дамы проводили сборы сообща в одной комнате: посторонние кофры и явно чужие предметы, перемешанные с хозяйскими, свидетельствовали об этом. Однако беспорядок, не свойственный домашнему укладу педантичного мсье Гильбера, скорее волновал воображение, чем претил. Марии никогда прежде не доводилось так близко знакомиться с интимными и неприглаженными подробностями быта взрослых (книги и фильмы не в счёт). Роскошные платья, аксессуары престижных брендов, обувь, но всего интереснее шикарное бельё — образ запретного плода, обычно скрытый за высокой оградой. Девочка нерешительно приблизилась к широкой супружеской кровати, на которой сосредоточилось большинство артефактов. Рука сама потянулась, чтобы потрогать переливы гладкого шёлка. Особенно влекло вычурное изящество звёздного стиля. Мария наживую вспомнила стройную фигуру мадам баронессы на пляже, скорее оголённую, чем скрытую золотым купальником, и представила вместо него присутствующие пикантные штучки, и состроила ироничную гримаску, в мечтательности которой не призналась бы даже самой себе. Мелькнула вовсе сумасбродная мысль —  не примерить ли сии нечаянно открытые сокровища пещеры Сим-Сим... но рассудок вовремя победил. Взамен неуёмное любопытство подтолкнуло к следующему рискованному шагу. Девочка потянула на себя ручку двери, соединяющей смежные спальни, затаив дыхание, словно опасалась встретить там привидение.

Увы, комната баронессы могла бы номинироваться на приз самого тривиального жилища в мире (по версии знаменитого эксперта Марии Гильбер). Девочка бывала здесь множество раз, и поклянётся на Библии, что ничего в ней не изменилось, словно нога человека не ступала с тех пор на этот роскошный персидский ковёр. Нет, минуточку, кое-что интересное всё же имеется! На оттоманке разложены несколько пухлых альбомов с обложками из дорогой кожи. А вот это несомненный знак удачи! Никакое самое сильное чувство недозволенности не сможет помешать Марии заглянуть в них...

Первый фолиант, самый массивный, оказался сборником рекламных фото и афиш актрисы. Фрагменты из фильмов, так же постановочные кадры в разных привлекательных местах, на многих языках, включая иероглифы. Девочка пролистала его быстро, поскольку ничего загадочного откопать в нём не надеялась. Второй альбом, чуть потоньше, преподнёс гораздо больше интересного. Совместные фотографии с различными знаменитостями и сильными мира сего. Звёзды кино и театра (из тех, кого знала Мария), политики высокого ранга, генералы-адмиралы, миллионеры при своих сверкающих каратами жёнах, дочерях, любовницах. Бесконечные виллы, ранчо, яхты, океанские лайнеры. Что ж, впечатляет. Мсье Поль не бедняк, конечно, но подобных высот не достигнет никогда. А вот третий экземпляр, более похожий на школьный буклет, к тому же изрядно потрёпанный временем. Снимки в нём тоже старые, потемневшие, выполненные в старомодной манере. Улицы неких городов, смешные наряды мужчин и женщин, неуклюжие виньетки фотографических ателье. Это, похоже, ещё та, дореволюционная Россия. Мир, одновременно близкий сердцу, и космически чужой. На некоторых кадрах можно узнать юную Зинаиду Львовну, ещё неуклюже угловатую девочку в пышных платьях. Потом девицу, на которой странное, почти монашеское одеяние (ах, да, это форма Смольного института благородных девиц, Мария встречала такую же на старых карточках мамы). Уж не однокурсницы ли они? И словно в подтверждение догадки — совместное фото двух смолянок, видимо, на выпускном балу, уже с институтскими шифрами на левом плече. Следом пошли изображения всё более взрослевших девушек, постепенно превращавшихся в молодых дам, и в конце концов состарившихся до нынешнего сорокалетнего возраста.

Мария захлопнула альбом с чувством, что мимоходом заглянула в открытое окно чужой усадьбы, уловила грань монолита посторонней жизни, но большая часть сторон не покорились воображению. Она покинула пристанище двух давних подруг и отправилась в столовую  где перекусила холодной лазаньей и овощами, оставленными Бартелло, вместо обычного кофе выпила пол бокала Шабли из оплетённой бутыли. Отчим не считал зазорным умеренное употребление вина "милым ребёнком", но maman всегда категорически возражала. Салют и твоё здоровье, дорогая!

В детской Марию поджидал томик Бодлера, но рука сама потянулась за сборником Марины Цветаевой. Из всех русских авторов лишь эта поэтесса вызывала отклик в душе девочки, практически француженки, несмотря на повседневную русскую речь в семье и глубинную память. Чтение увлекло её, и лишь автомобильный шум возвращающихся дам заставил вернуться к реальности. Настенные часы показывали половину второго. Вряд ли родительница похвалит за полуночное бдение, поэтому свет был мигом потушен, халат сброшен, а читательница нагишом нырнула в постель, чтобы не терять время на облачение в ночную рубашку.

Через несколько минут дверь приоткрылась, пуская в комнату электрический лучик из коридора, и приглушенный шёпот, разбавленный смешком, произнёс:

— Спит, конечно, моё милое чадо!..

Снова клацнул замок, темень вернулась, но Мария, разумеется, не спала. Можно сказать, что дрёмы не было ни в одном глазу. Наоборот, непонятное нервное воодушевление гнало прочь из удобной, и всё же скучной кровати.

Девочка откинула простыню и почти на ощупь вышла на балкон. Вид, который ей открылся, волнующий всякий раз, и сегодня не исключение: огоньки далёких судов в море, блеск ночного города, а сверху бескрайняя бездонная пропасть с россыпью звёзд. Тысячи ароматов цветов и растений, усиленные прохладной влагой, ублажают обоняние почище опиума. Хочется невообразимого, ни разу не испытанного, обжигающего запретом и грёзой. Герои прочитанных книг, античные божества манят в густую таинственность сада, обещают сундуки сокровищ и полный иммунитет к угрызениям совести. Конечно, невозможно устоять перед столь мощным потоком архаичной, словно из глубин времён излучаемой энергии.

Словно не отвечающая за себя сомнамбула, нагая, босиком, Мария покинула дом. Она идёт тёплыми ещё дорожками, ориентируясь по светлым проёмам над деревьями, иногда вздрагивая от прикосновений невидимых ветвей, нарочно не вспоминая, куда ведёт путь. Глубокая тишина владеет округой, в то же время населённой шорохами, шелестом, стрекотом цикад, а так же далёким дыханием никогда не спящей Ниццы.

Вдруг прямо впереди девочке чудится красноватый блик, подразумевающий источник света, что совершенно невероятно в столь поздний час. Движимая любопытством, которое пуще страха, она движется в сторону мелькнувшего видения, и скоро убеждается в его реальности. Сквозь густой кустарник можно различить керосиновую лампу, выполненную в образе хрустальной совы (отчим привёз из Германии), которая стоит на деревянном столике и романтично, но довольно скупо освещает место. Мария узнаёт его — это мраморный бассейн в нижней части участка, почти на границе с соседями. Со стороны шале нависает трёхметровая подпорная стенка, увитая плющом, а сверху — живая изгородь из лавра (в которой, собственно, и находилась девочка). Некоторое время она любуется игрой лучей в причудливом хрустальном светильнике и на водной глади, но потом задаётся резонным вопросом: кто принёс лампу, и зачем?

Мария предельно осторожно проникла в жёсткую пахучую листву и высунула голову, чтобы осмотреть всю площадку внизу. Поначалу не обнаружилось ничего стоящего внимания. Овальный водоём, вокруг него на полированной брусчатке расположены столы и скамейки, кадки с пальмами, из пасти бронзового льва, прилёгшего над бортиком, стекает неиссякаемая пенная струйка.

Но вот прямо под стенкой, уже почти в сумраке, но различимо — одна из скамей застелена красноватым покрывалом, а на ней... (тут девочка не может разобрать уверенно, или, скорее, не верит своему зрению) обнажённая человеческая фигура, и похоже, не в одиночестве... Та, что сверху — светлые короткие волосы, узкая поблёскивающая загаром спина, переходящая в молочные лядвия, и ещё обнимающие эту спину руки и охватывающие ноги...

При всей внутренне декларируемой эмансипации, Мария оставалась вполне ребёнком в практических вопросах секса, и не сразу сообразила, что происходит перед её глазами. Лишь всё более громкие звуки страстной близости пробудили разгадку. Там, внизу... занимаются любовью! Нет никакого сомнения... Но кто эта милая парочка, изволившая расположиться в их, Гильберов, пусть и временных, снятых на лето, владениях?

Частично задачу удалось решить довольно быстро. Все приметы, видимые сверху и в неясном свете, указывали на баронессу. Ладно, дамочка высокого полёта, зря время не теряет, но кого она умудрилась притащить с собой в первый же вечер пребывания в гостях? Не слишком ли это даже для всемирной дивы?

Девочка выглянула снова, и на этот раз сумела разглядеть подробность, едва не заставившую её вскрикнуть — на запястье руки, охватившей спину фон Штейн, блеснул золотой браслет с рубиновой искрой — один к одному подарок мсье Поля супруге на день рождения... к тому же донеслись несколько слов, произнесённых хоть и с огрубляющей страстью, но ужасно знакомым голосом: “Зизи, моя Зизи... Да, да!..”

Мария присела невольно, опасаясь упасть от внезапного открытия... Боже, эта баронесса — и мама? Они... там... вместе? В голове бедняжки всё смешалось, и одновременно застопорилось, словно между колёсиками мыслительного механизма вставили стальной шкворень. Ничего подобного даже вообразить было нельзя, никаких намёков, обычная женщина-домохозяйка при вполне богатом муже, довольно занудная в роли воспитателя — и вдруг — в объятиях женщины! Это же нонсенс, бред, фантазия полоумного автора!

К изумлению, тем не менее, примешалось странное острое чувство, которое влечёт Марию вновь удостовериться в действительности происходящего.

Хотя звуки жаркой бесстыдной близости и так разносятся почти по всему саду, взгляд девочки прикован к размытым сумраком телам любовниц, извивающихся в пароксизме охватившей их страсти. Отрывистые слова почти потеряли смысл, перешли на уровень инстинктивных стонов-рычания, остались несколько междометий, в обычной жизни входящие в нецензурную область лексики, но сейчас хлёстко жгучих, бьющих по вибрирующим нервам подобно кастаньетам фламенко.

Мария дрожит, словно от холода, хотя по лицу катятся капельки пота (или слёзы — не понять). Ей кажется, что чужие взрослые чувства захватили сознание и влекут за собой, но куда? Там, внизу, магма из сжатых глубин вырвалась наружу и катится лавиной, но жертвы не только не просят о пощаде, но умоляют большего огня, и собственными руками рушат последние столпы рассудочности...

Вдруг последним аккордом, или заключительным ударом шпаги, пронзающей быка, звучит двуедино согласный стон, от которого хочется заломить руки от счастливого отчаянья, либо сотворить нечто гениальнейшее из человеческих шедевров. Бешеный ритм страсти сменяется изнеможенным посмертным дыханием.

Марии приходит на ум запоздалая мысль, что её присутствие здесь как минимум неуместно и чревато небесными карами. Она начинает выбираться из своей засады, стараясь по возможности не хрустнуть веточкой (что фантастически трудно в зарослях лавра). Но удача сегодня явно благосклонна к ней, и скоро девочка оказалась на воле, не выдав себя ничем, и припустила прочь изо всех сил.

Она буквально мигом преодолела дистанцию от водоёма до шале, взлетела по лестницам и лишь в своей девичьей светёлке отдышалась. Не включая свет, походила по комнате, крепко обхватив плечи руками. Можно обдумать спокойно то, чему нечаянной свидетельницей она стала, но мысли не хотят слушаться и укладываться в логические схемы. Казалось бы, очевидный шаг — возмутиться безнравственности преступной связи, отвернуться с отвращением, а вот ум противится осуждению, и скорее полон любопытства, чем праведного гнева. В конце концов, какое зло против ближнего сотворили эти двое там? Мсье Поль? Но разве нанесён ущерб целости брака? Женщины не могут заключить законный союз, и если баронесса и мама, знакомые столь давно, и, возможно, все эти годы состоящие в любовной связи, до сих пор не нарушили обычный порядок, то и впредь вряд ли посягнут на него. Если им приносит удовольствие физическая близость, традиционно приписываемая соитию мужчины и женщины, то... pourquoi pas?

Мария не без труда извлекает из памяти все известные ей случаи любовных отношений между представительницами одного пола. Начиная от легендарной Сапфо, с её "милыми подругами", вплоть до недавних времён. Звезда Голливуда Алла Назимова, умудрившаяся соблазнить первую жену Чарли Чаплина, драматург Натали Клиффорд Барни, у которой был роман в том числе с племянницей Оскара Уайльда, Вита Сэквилл-Уэст и Вирджиния Вулф, и ещё целый ряд скандально прославившихся. А сколько их существовало и существуют, не всплывая на поверхность общественного внимания?

Пожалуй, эта тема не столь апокалиптична, как пытаются нарисовать её моралисты-мужчины. Если два взрослых человека со свободной волей чувствуют тяготение друг к другу, то не важно, какого они пола, расы, или иного отличительного признака... Ну, или что-то в этом роде...

Незрелый философ окончательно запуталась в витиеватых рассуждениях, тем более в памяти её по прежнему стояла недавно подсмотренная картинка и слышались невероятные звуки, увлекающие прочь от интеллектуальных пассажей.

Она встала в проёме балконной двери, почему-то не решаясь ступить наружу, словно боялась выдать своё предосудительное бодрствование. Всё так же переливалась огнями Ницца, соперничая со звёздным небом, и цикады трещали с прежним угаром, но мир определённо переменился. Полюса развернулись местами? Цивилизация Homo sapiens сменилась другой, родом с Юпитера, или, скорее всего, с Венеры?

Мария вдруг ощутила прилив непонятной, но воодушевляющей силы, чему сначала подивилась, но расследовав, осознала причину. О да, теперь она владеет потрясающей тайной, возносящей её, пусть школьницу-подростка, до взрослых высот, уж точно на уровень мамы и баронессы! По сути, у неё в руках оказалась изрядная бомба, способная разнести всё вокруг вдребезги, или принести немалую пользу ей, Марии Гильбер, в случае правильного использования.

Девочка пригрела эту мысль в уме, нарочно не раскладывая по полочкам, дабы не нарушить очарование мечтательного чувства. С этим и улеглась в постель, проигнорировав ночную рубашку, и быстро унеслась в область Морфея, где вполне отдалась зыбким розовым волнам неведомых предвкушений.

Проснулась Мария непривычно рано (на часах — половина восьмого, а летний распорядок даёт поваляться до десяти), при этом сон улетучился  мгновенно.  Она вскочила, откинув одеяло и вытянувшись во весь рост с поднятыми руками, смеясь чему-то, настроение — как в день именин. Вот оно: быть королевой заколдованного королевства — можно творить, что заблагорассудится. Например, пройтись голой по дому, как леди Годива в Ковентри, и никто не посмеет даже взглянуть на неё!

Ха-ха! Всё же накинув, но не запахнув халат, она отправилась осматривать владения (благо в этот час ни одной живой души встретить не предполагалось). Пройдя длинным коридором через весь этаж, без зазрения совести распахнула дверь в “родительскую” лоджию, куда в обычное время доступ ей ограничен. И застыла на пороге.

Ещё бы! Посреди залитого утренним светом пространства в самой вальяжной позе раскинулась в кресле баронесса фон Штейн. В фешенебельной муарово-чёрной пижаме, так же открытой спереди и показывающей подробности стройной фигуры, ноги расположила по-американски на журнальном столике, попивает кофе из крохотной чашки (забавно представить, как удивилась Женевьев столь раннему заказу), попутно листая глянцевый журнал и дымя сигаретой. Лицо, идеально ухоженное, прекрасного цвета, словно не было в помине полуночной вакханалии, сияет довольством жизни. Во взгляде, скошенном на ворвавшуюся полуголую девицу, мелькнула ироничная искра, но ни одна черта облика не дрогнула.

Мария, спохватившись, стянула халат на груди, ощущая, что густо и неприлично краснеет, при этом совершенно не зная, как себя вести.

Выручила мадам Зинаида, очевидно, разобравшись в смятении девочки — улыбнулась вполне дружелюбно, но как показалось Марии, с оттенком превосходства, и произнесла  безукоризненно поставленным контральто:

— Bonjour, Mari! Ты, кажется, куда-то спешила? Надеюсь, я не помешала твоим планам?

— Доброе утро, Зинаида Львовна!.. Нисколько, даже напротив, я очень рада вас видеть! — девочка быстро оправилась от заминки, и теперь искала случай проявить свой новый статус, но больше всего желая согнать лоск самомнения с заезжей дивы. Она с показной уверенностью подошла к столику, на котором покоились ноги баронессы в атласных туфлях-бабушах, а так же лежала открытая пачка  сигарет. «Marlboro» — прочитала Мария название, и тут же вспомнила рекламный слоган: “Mild as May” – “Нежные как Май”. Вот и попробуем нежность на вкус! Она небрежным жестом взяла заморскую пачку и выудила сигарету, затем обратилась к визави:

 — Не угостите огоньком, Ваше Сиятельство?

Что ж, кой-чего новоявленная “владычица морская” добилась. Уголки губ баронессы дрогнули насмешливо, а брови чуть приподнялись, поднесённая чашка застыла у губ. Ответ на дерзкую фразу последовал после длившейся целую вечность паузы, включавшей в себя глоток кофе, затяжку и выпуск струйки сизоватого дыма:

— Во-первых, не Сиятельство, а Благородие, меня вполне устраивает собственный титул, а, во-вторых,, enfant terrible, с какой стати я должна потакать твоим дурным привычкам и фривольному поведению?

Мария долго не решалась на прямой встречный взгляд, но тут по настоящему вперилась в возлежащую даму, обуреваемая рвущейся на волю жаркой тайной:

–  Ну, хотя бы с такой, что вчера поздним вечером, вернее, уже ночью, я стала свидетельницей некоторого события... в саду... возле бассейна!

В самообладании баронессе никак нельзя было отказать. Лишь небольшая вертикальная морщинка пролегла на её переносице, а в глазах появился холод. Впрочем улыбка всё так же чертила линию губ. Женщина царственным жестом достала из кармана пижамы инструктированную бриллиантами зажигалку и протянула в сторону девочки, щёлкнув кремнем и запалив огонёк. Мария никогда даже не пробовала курить, лишь многократно наблюдала в жизни и на экране, но постаралась соблюсти ритуал. Она вставила сигарету в рот и наклонилась , подождала, когда кончик бумажной трубочки заалеет, потом втянула в себя продукт горения. Сразу запершило в горле, слёзы навернулись, как на сильном ветру, но девочка собрала всю волю, чтобы не закашляться.

Зинаида Львовна наблюдала с тем же хладнокровием, не выказывая ни страха, ни усмешки, затем сделала почти повелительный жест в сторону соседнего кресла — садись, мол, и когда девочка послушно устроилась, неторопливо, но решительно пошла в наступление:

— Понятия не имею, чему ты там стала свидетельницей... ночью... возле фонтана, и какая нужда тебя туда занесла, но любопытно узнать, чего ты добиваешься? Не щепотки же посредственного виргинского табаку?

Теперь наступил черёд Марии держать фасон. Она откинулась в кресле, невольно копируя ленивую грацию собеседницы, как можно небрежнее затянулась сигаретой, при этом позволив полам халата распахнуться на мгновение, отчего мелькнул курчавый рыжеватый мысок внизу живота (и негодница с удовольствием заметила молниеносный взгляд женщины, невольно брошенный туда).

— Вот думаю, как отнёсся бы мсье Гильбер к информации о том, чем занимается его благоверная супруга в период вынужденного одиночества? К тому же, судя по всему, занимается довольно давно, задолго до замужества с ним. Признаюсь, что полистала старые фотоальбомы, опрометчиво оставленные вами вчера, и наткнулась на снимки ещё институтских времён... Полагаю, добрейшему семьянину будет нанесён невосполнимый моральный урон, поэтому не вижу необходимости просвещать его святое неведение, но всё же... Интересный пассаж получается, не так ли?

В течении всей этой эскапады баронесса в своём стиле не моргнула и глазом, казалось, выслушиваемая тема лишь забавляет её. Когда девочка замолчала, не зная, чем ещё пронять ленивого сфинкса, женщина повернула голову чуть в сторону и заговорила с неожиданно мечтательной, задумчивой интонацией:

— О да, да! Благословенные институтские времена! Мы были столь же молоды и ветрены, как ты сейчас, и мечтали о взрослой жизни. Однажды наша преподавательница искусства и литературы Анна Сергеевна Щербинская предложила поставить любительский спектакль по Шекспиру, выбрали "Ромео и Джульетту". Первоначально попечительский совет и начальство были категорически против, и лишь содействие государыни-императрицы спасло пьесу. По понятной причине мужские роли пришлось играть девочкам, и мне сразу отдали роль Ромео, поскольку я считалась самой ребячливой и сорви-головой курса. А Джульетта досталась признанной милашке и красотке Элен, то есть твоей будущей матушке... — тут Зинаида Львовна покачала головой, зорко различив тень сомнения на лице Марии. — Представь себе, нынешняя слегка занудная бальзаковских лет дама была очаровательной барышней с небесными глазами! Впрочем, я и сейчас вижу её таковой... при том...

На некоторое время установилось неопределённое затишье. Баронесса, похоже, витала в belle epoque своей юности, а девочка пыталась представить maman на сцене, признающуюся в любви к Ромео-девушке. Было от чего поколебаться нежному сознанию институтки! Но идеи ещё более экстремальные искали воплощения. Марии пришла на ум сокрушительная, по её мнению, фраза, которую она и выложила саркастическим тоном:

— А можно вас расспросить, милостивая госпожа, каково это — baise une femme?

Женщина мгновенно оставила эмпиреи и заливисто рассмеялась, но достаточно сдержанно, чтобы не разбудить округу. Взгляд её вознёсся в небо, как будто пересчитывал все стрелы Амуры, выпущенные в неё или её жертв, и последних оказывалось существенно больше. Затем снова нацелился в сидящую напротив девочку с озорным огоньком:

— Душа моя, это самое прекрасное, что может быть в жизни, и ничто, даже синема и сцена, не может сравниться с ним! А все остальные мирские дела, по сравнению с этим божественным занятием, лишь суета и ловля ветра... Но боюсь, пока тебе недоступно осознание данной истины, впрочем, как и многих других, открывающихся по мере взросления...

Всё в прозвучавшей тираде задело Марию за живое, но последний намёк на недостаточную взрослость вывел из себя. Иметь на руках такие козыри, и терпеть постыдное уничижение! А вот увидим, кто посмеётся последним! Она резко, по-спортивному встала с кресла, и приблизилась к баронессе, которой поневоле пришлось убрать ноги со столика, на их место тут же уселась девочка, вплотную к мадам фон Штейн. Мария откинулась на выставленные назад руки, а оголившиеся ноги скрестила самым откровенным образом, который подсмотрела в одном журнале для мужчин.

Разумеется, глаза мировой знаменитости несколько округлились, но в целом её облик не потерял сиятельного апломба. Похоже, она с интересом ожидала развитие сюжета интермедии. А Марию окончательно понесло во все тяжкие. Неожиданно для себя самой она произнесла охрипшим голосом:

— А почему бы нам не попробовать... это занятие, раз оно столь божественно? Я как раз в том возрасте... Джульетты, и вполне хороша собой, разве нет? И я заметила все ваши жадные взгляды, брошенные на меня...

На этот раз баронессу всё же проняло. Теперь она мгновенно поднялась с кресла, машинально застёгивая топ пижамы на все пуговицы... С лица её смыло всякую иронию, черты словно обветрились. Глаза стали колючими, но в глубине их светилось смятение. Рука отбросила окурок сигареты прямо на пол, что свидетельствовало о потере контроля. Женщина застыла взволнованной статуей. Внутренне сжалась и Мария, почти испуганная произведённым эффектом. Но длился этот эпизод весьма недолго. Мадам фон Штейн как будто пропустила сквозь себя в землю грубые эмоции, встрепенулась и расслабилась. На лице вновь заиграла тонкая усмешечка, имеющая покровительственный оттенок, а голос вернул роскошный бархат. Она погрозила девочке полушутливо-полусерьёзно указательным пальцем с изумрудным кольцом:

— Послушай, что я тебе посоветую, моя маленькая Мари: выбрось из головы свои сумасбродные фантазии — что там, кого там ты видела у бассейна  Просто забудь. А вот спортом продолжай заниматься, это прекрасный способ создать и сохранить фигуру. Курить лучше не начинай, эта вредно для состояния кожи, и не прибавляет взрослости. Учись в своей школе, но развивай ум самостоятельно. В свою очередь обещаю, что открою для тебя все двери, если выберешь путь на сцену или в кино. В тебе определённо есть шарм, возможно, это зачаток таланта...

Баронесса наклонилась к столику, чтобы забрать сигареты, и лица женщины и девочки едва не соприкоснулись, и Мария ощутила запах духов, крепкого кофе, табака и целого букета неведомых, но волнующих ароматов высшего света. На мгновение ей показалось, что последует объятие, однако шелковистая прозрачная ткань прошелестела рядом, но мимо. Мадам Уверенность направилась к выходу, словно двигалась по ковру королевского дворца, оставляя девочку в состоянии эйфорического оцепенения. Впрочем, уже в дверях фон Штейн остановилась, казалось, вспомнив нечто важное, и обернулась. Глаза её сияли странно, совсем не надменно, будто раскрывая секрет волшебных сокровищ, а улыбка дарила намёк о будущем:

— И ещё обещаю совершенно точно, клянусь душой, когда буду в следующий раз baise une femme, со мной будет мечта о тебе!..


Beau-pere — отчим
Baise une femme (франц. нецензурн.) — заниматься любовью с женщиной.