Глава IХ

Мишка притащил треногу для ПТУРа. Раскидывая опоры и притаптывая их ногой в землю, прорычал сквозь зубы:
– Сейчас мы этому зайке уши-то прижмём!
Налим закрепил на треногу тубус с ракетой. Не отходя от установки, навёл, проорал:
– Отошли все! Внимание! Огонь!
И прежде чем экипаж украинского танка успел перезарядить и выстрелить, раскалённая струя меди прожгла машине топливный бак, а за ним и моторный отсек. Над танком взвился огненный шар, переросший в чёрный гриб. Когда дым подраскидало ветром, ополченцы увидели изуродованную машину, объятую пламенем.
Но радость победы была недолгой. Снова начался вражеский миномётный обстрел. Всё из-за того же леска показался второй танк, а за ним и около взвода пехоты. На позицию ополченцев обрушился шквал огня. Стрекотали автоматы, плюхали подствольники, гугукали пулемёты. Над окопами жужжали и свистели пули. Одни пролетали над головами, другие врезались в землю. Они яростно щёлкали о камни и со свистом рикошетили куда-то вверх. Следом глухо шлёпали в грунт осколки, зарывались и шипели там, как гадюки на рассказанной сковороде. Палящий, искорёженный, смертоносный металл рвал землю и всё, что попадалось на пути.
Савелич бил короткими очередями по азовцам, не давая им высунуться из-за брони. Налим отстегнул стреляный тубус от установки, а Мишка убежал за новой ракетой. Домовой орал в рацию:
– Прорыв танков! Взвод пехоты! Нужна помощь! Третий пост поддержите артухой! У меня троих задвухсотило! БК на полчаса боя!
Но артиллерия ополченцев молчала. На выручку Домовому попытался пробиться Север прихватив с собой ещё двух бойцов. Но его самого слегка зацепило осколком и им пришлось укрыться в блиндаже второго поста. Плотность огня по всей линии фронта была столь высокой, что мины ложились прямо в окопы. Север разрывался на части, душа металась в тесной землянке, ему во что бы то ни стало нужно было прийти на выручку Домовому…
Месяц назад Сева своего брата Николая в расположение роты привёз. Домовой стоял на крыльце и разговаривал по телефону. Машину как обычно оставили метрах в двадцати от здания, вышли, сделали пару шагов и остановилась. Сева присел, чтобы шнурок на берце перевязать, а Николай склонился от ветра прикурить. В это время раздался щелчок по машине, будто в неё камушек бросили, и одновременно прокатилось эхо одиночного выстрела. Сева сразу сообразил, что по ним снайпер сработал, но промахнулся. Он распластался по земле, крикнул брату: «Ложись!» – и сам ползком, ползком в ближайшую воронку. А Николай ни сном ни духом, он в первый раз на передней линии оказался (до этого-то он по тылам в снабжении), удивился только, чего это брат вдруг переполошился. Встал рот разинул, дым пускает. Домовой подбежал, схватил его за грудки и потянул в укрытие прикрывая своей спиной. Раздался ещё выстрел. И только когда Николай боковым зрением увидел, как отломилась небольшая ветка на дереве, то начал соображать в чём дело. Снова щелчок и где-то совсем рядом просвистела пуля. Но уже через мгновение они оба были в подъезде. Домовой стряхнул помятые лацканы на кителе Николая, пытаясь приободрить слегка ударил по плечу, спросил: «Испугался?» Тот помотал головой, ответил: «Нет». Правда стоя в подъезде он действительно испытал страх и какой-то запоздалый ужас, но не за себя, а за Домового. Капитан заслоняя собой вытащил его с линии огня, хотя сам при этом был без бронежилета. 
Сева часто об этом случае думал, пытался анализировать и оправдать свои действия перед самим собой. Он нырнул в воронку потому что сработал инстинкт самосохранения, всё логично. Но тому, почему Домовой выскочил без броника под пули да ещё и прикрывал собой его бестолкового брата, объяснение не находил.
И вот теперь он сам должен был помочь Домовому, поддержать огнём третье отделение или вывести раненых из-под обстрела, но не мог.