Закольцованная вина

   Ирина решительно открыла дверь кабинета, переступила порог и тут же сделала шаг назад, заметив пролетающую мимо компьютерную мышку. Хотя летела та немного в стороне от неё, но на всякий случай захотелось спрятаться. Мышка ударилась о стенку и заскользила вниз. У компьютера в белом халате стоял добрейший доктор Павел, но, судя по поднятой руке, мышку в полёт запустил он. Похвастаться хорошим настроением тот сегодня явно не мог.
   Ирина обслуживала программы и компьютерную технику, но раньше доктора мышиными атаками её не пугали. Наконец, до неё дошло, что мышка у доктора была единственной, поэтому отмерла, подняла горемычную мышку с пола и подошла к компьютеру.
– Раньше летучие мыши только ночами летали, а теперь и днём тренируются? – Ирина попыталась перевести всё в шутку, не понимая, что так рассердило доктора.
– Не работала, – пробурчал Павел.
– Техпомощь прибыла вовремя. Не переживайте, сейчас заменю. Я вам красивую новую мышку принесла.
   Говоря это, она подключила её, подошла к доктору и успокаивающе тронула за плечо: понимала, ни одна испорченная мышка не могла довести его до такого нервного состояния. Может, погода так подействовала? Гроза, что ли, будет? Ох, беда с этими чувствительными мужчинами.

   ***
   Хорошо одетая седовласая женщина с усталым видом шла через двор. Она возвращалась с похорон подруги. Отметила, что сегодня путь от остановки до дома снова удлинился: всё на своём месте, а добираться с каждым днём тяжелее. Почувствовала слабость в ногах, присела на скамейку посреди пустого двора, чтобы перевести дыхание. Мысли были нерадостные.
   Печальное время. Друзья один за другим уходят. Сегодня Марину проводила. Сердце не выдержало. Кто знает, от чего разрывается сердце: от физической боли или тоски? Старость – это печально, это болезнь, но избежать её не хочется, и прощаться с ней никто не спешит. Если позвонила бы Марине неделей раньше, может, поговорили бы о жизни, она и задержалась бы здесь? Или она все свои дела доделала и поэтому ушла? Когда голова работает, понимаешь ведь, что становишься молодым в тягость. Ну, а если мозги уже не работают, то, простите, дети, как получится.
Вот ей сейчас уходить совсем нельзя. Одно время думала, что со всем справилась: образование сыновьям дала, оба докторами работают, жильё имеют, женаты, детьми обзавелись, внуков подарили. У Алексея двое: мальчик и девочка, а у Павлуши – мальчик.
   Только у Павлуши что-то не заладилось в семье. Муж злится, что из-за него мамину квартиру потеряли, говорит, внукам бы пригодилась. А мне Павлушу винить не в чем. Добрый он: никого обидеть не хотел.
   Жутко, когда не можешь своему ребёнку помочь. А чем тут поможешь? Чем его сердце утешить? Не знаю. Но думать больше не могу об этом. Сразу так сердце жмёт. Вот опять начало жечь в груди. Павлуша сказал, на следующей неделе в больницу положит, чтобы провериться. Ох, как горит-то внутри, как огонь в сердце. Надо было согласиться с Павлушей... раньше лечь...
   Женщина поморщилась от боли, приложила руку к груди, вдруг ойкнула,  не удержала равновесие и неловко упала на землю.
   В окне дома показался мужчина, увидел во дворе неловкое падение с лавки незнакомой старушки. Удивился, что та осталась лежать. Ударилась, что ли сильно? Максим продолжил собираться на работу, времени, как всегда, не хватало, попутно размышлял об увиденном. Бомжиха, что ли? Одета, вроде, нормально. Буду проходить мимо – взгляну, если раньше никто не наткнётся на неё.
   Прошёл десяток минут, прежде чем он оделся, вышел из дома и подошёл к упавшей: внешне она выглядела прилично. Было непонятно, отчего она лежит? Склонился, желая помочь подняться. Вдруг побледнел, огляделся – двор был по-прежнему пуст.  Стал звонить в скорую, хотя не был уверен, что та ещё нужна. Но кому-то надо было позвонить, а она «Скорая помощь» называется, а ему как раз сейчас помощь и нужна, срочная.
   Пока стоял, ожидая скорую, всё время думал: смог бы помочь, если спустился бы сразу, как увидел её на земле? Изменилось бы что? Не врач ведь. Он причастен к её беде? Ерунда. Вокруг столько прохожих, что же, он во всех их бедах виноват?
   Дождался машины с красным крестом и убежал. Задерживаться смысла не было, теперь ей уже никто не поможет, а на работу спешить, хоть и опоздал, всё равно надо было.

   ***
   Зазвонил телефон Павла. Он слушал молча, кивнул невидимому собеседнику, сердитые морщинки на лице разгладились, глаза стали влажными.
– Сейчас приеду, – он тяжело осел в стоящее рядом кресло и растерянно посмотрел на медсестру, словно просил о помощи, потому что один с услышанной новостью справиться не мог. В комнате раздался хриплый шёпот: – Мама. Умерла.
   Медсестра бросилась капать в чайную кружку капли успокоительного, уговорила доктора выпить, вызвала главного врача, чтобы доктора заменили на приёме. Потом помогла Павлу одеться, и он уехал домой.
   Ирина через полчаса забежала проведать доктора и мышку и тогда всё узнала. Попыталась осознать, недавний взрыв эмоций Павла – что это было? Неужели почувствовал беду? Прямо в тот миг? Просто не смог объяснить свою тревогу?
   Так порой бывает, ощущаешь страх, ни словами его не выразить, ни умом не понять – непонятно куда бежать, кого спасать? Скажешь кому, на смех поднимут, вот и застываешь на месте. А он, значит, мышку о стенку бросил.
   Через несколько дней Павел вышел на работу. Внешне он был спокоен. Ирина не подходила, не задавала вопросов, боясь лишний раз ранить. Но в один из перерывов в приёме Павел сам пришёл к ней и стал говорить, говорить: слова неслись без остановки, словно прорвало плотину молчания.
– Последние дни мама жаловалась на сердце. Давление мерил – терпимое. Договорился с больницей, чтобы в понедельник положили на обследование. Раньше ей некогда было: дела хозяйственные. Всего несколько дней до госпитализации оставалось.
Стыдно. Она нас двоих с братом вырастила, выучила: оба врачи. А мы – помочь не смогли. Как случилось? Вроде бы и не виделось причин для срочности. Расстроилась из-за подруги? Если бы знать, нашёл бы другие слова, убедил бы. Что говорить, уже ничего не сказать.
   Удручённо замолчал, потом снова говорил о маме, вздыхал. Ирина поила чаем: слов, чтобы его утешить – не находила. Слушала. Так хотелось чем-то помочь.
Жизнь потекла дальше прежним руслом. Только смеяться доктор стал реже, а потом заболел, впал в депрессию и попал в больницу. То, что случился нервный срыв, между коллегами не обсуждалось. Навещали его только свои, медицинские.
   Ирина не понимала, как получилось, что, выйдя из больницы, Павел стал жить один, зачем снял квартиру? Ей казалось, что без мамы отцу теперь тоже тяжело, им, двум самым близким людям, жить бы сейчас вместе: были бы общие вечера, забота друг о друге. И папе легче, и Павел приходил бы домой, а его там ждали бы.
   Однажды, когда Павел пришёл с ней почаёвничать, Ирина решилась прямо спросить:
–  Почему ты не живёшь с отцом? Извини. Я лет пять жила на съёмной квартире одна, очень тоскливо.
   Павел ответил не сразу.
– Когда я женился, бабушка нам свою квартиру уступила, а сама с родителями стала жить. Поэтому, когда она умерла, то её на меня оформили. Квартира была однокомнатная, а нас трое, сын подрастал. Решили с женой бабушкину квартиру продать и купить двухкомнатную. Чтобы доплатить за метры, на себя кредит оформил. А меня в это время на несколько месяцев в Санкт-Петербург на повышение квалификации отправили, поэтому оформлением Лена занималась, я ей генеральную доверенность дал. Меня же не было, поэтому Лена квартиру на себя оформила. Я не против был. Через несколько лет на работе с выплатой кредита помогли.
   Вот тогда всё и случилось. Меня снова послали на учёбу на два месяца, хотя пару раз на выходные я приезжал. А когда вернулся, Елена замки сменила и из квартиры попросила. Вещи вынесла за дверь. Квартира на неё полностью записана. Со мной развелась. Я с вещами к родителям вернулся. Папа сердился, что бабушкину квартиру потеряли.
   А когда мама умерла, он сказал, что я неудачник, не состоялся как человек, семью не удержал, и мама из-за меня умерла, переживала сильно. Маме ведь шестидесяти не было. Не смог после всех обвинений жить там дальше.
Ирина даже не сообразила, что можно сказать на это.
   Павел стал искать работу с предоставлением жилья. Смотрел в интернете и один, и вместе с Ириной: приемлемых предложений не находилось. А он очень хотел начать новую жизнь, готов был куда-то уехать, потому что трудно было представить, сколько лет надо ему ещё проработать, чтобы и платить за проживание, и на новую квартиру деньги накопить. Везёт же кому-то: сколько историй на слуху, как уезжают за границу, хорошо там устраиваются. Но, наверное, кто может удачно обосноваться там, тот прекрасно живёт и здесь.
   Теперь доктор вкалывал уже на трёх работах. Однажды Ирина увидела, как в конце рабочего дня Павла качнуло в коридоре и он прислонился к стене. Оказалось, совпали дежурства, и доктор уже двое суток был на ногах. Усталость была так велика, что он даже не попытался спорить, когда её понесло:
– Ты что делаешь? Сколько лет с тобой рядом, ты ни разу не отдыхал, даже в отпуск дежурил. Ты же все эти годы не живёшь, а только работаешь. Я понимаю, деньги нужны. Но ты превратил жизнь в ничто. Это не просто время идёт, это жизнь твоя убегает. А ты её даже не пытаешься поймать, хоть за хвост. Паша, ну, сбавь обороты, хоть разок дыхание переведи. Отдохни.
   Доктор терпеливо слушал, постепенно раздражаясь, что ему опять указывают, как жить. Терпение закончилось, и он кратко выдал:
– Мне на квартиру заработать надо, – как отрезал.
– Квартира, машина – всем всё надо. А в итоге – каждому двух метров земли хватает, – в сердцах бросила Ирина.
   Купить квартиру на бюджетную зарплату – это была в её понимании непосильная ноша. Больше она его разговорами не донимала.
   В обеденный перерыв он по-прежнему приходил, чтобы Ирина помогла с поиском в интернете. Со страницы Ирины в социальной сети он рассматривал фотографии своей бывшей жены: его страницу она давно уже заблокировала. Ирина деликатно перемещалась на соседнее рабочее место, якобы она ничего не видела. И правда, смотреть на это у неё не было сил. Пусть делает так, как ему легче. В конце концов, каждый договаривается сам с собой, как может.
   Павел долго сомневался, отмечать сорокалетие или нет? Столько плохих примет: говорят, нельзя праздновать. Отметил скромно в коллективе: торты, кофе и десятки добрых слов за здравие.
   Он стал следить за здоровьем. Утром выходил из троллейбуса остановок за пять до работы и шёл пешком. Несколько раз даже в тренажёрный зал заглянул.
   А однажды Павел поймал Ирину в коридоре – ему надо было срочно всё рассказать о звонке друга, который был дома на больничном. Но это для кого-то постороннего тот болел, а все друзья и коллеги знали – умирал.
– Представляешь, Андрей вчера позвонил. Сказал, сил больше нет, ресурсы закончились.
   Павел перевёл дыхание, и она лихорадочно думала, как его поддержать, но он продолжил:
– А я ему бодрячком. Ты там держись! Представляешь, если что, какие хлопоты сразу начнутся: деньги собирай, венки заказывай, – ну, пошутил. Андрюха понял, вместе посмеялись. Прощался он со мной. А вечером... умер. Помочь никто не мог. Как считаешь, он меня понял? Не обиделся?
– Он тебя понял. Понял.
   Павел шёл по коридору с растерянно-виноватым видом: взъерошивал рукой волосы, качал головой и мыслями был совсем далеко отсюда. Ирина понимала, что Павел мысленно раз за разом прокручивает  в голове последний  разговор с Андреем. Он не знал, что надо было сказать вчера, поддержал он друга или обидел?  Через пять минут он рассказывал о разговоре кому-то другому, заглядывал собеседнику в глаза, пытаясь понять, а как бы тот ответил?
   Кто может сказать, что хочет услышать человек на прощание? Если только, что это не последний разговор? Что за ночью наступит утро? Что будет ещё в его жизни завтра? Только кто может это честно сказать? А может, ему слов никаких и не надо было, просто стало страшно, и захотел почувствовать кого-то рядом, пусть только по телефону.

   ***
   В конце августа лето раскрашивало дни цветами, плодами, которые источали знойные ароматы благополучия и покоя, чтобы все наполнились ими и запомнили эти прекрасные мгновения, о которых будут тосковать всю предстоящую осень и зиму. В редкий воскресный вечер Павел оказался дома – самое время для отдыха. Столько мечтал о такой возможности.
   Он заварил свежий чай, вынул принесённую из магазина сдобу, устроился на диване в комнате. И вдруг понял, что оставаться с собой наедине, когда не падаешь от усталости, очень грустно: в голову лезут без спроса незваные мысли.
   Взгляд медленно перемещался по комнате, задерживался на мгновения на мебели, которая была совершенно чужой, и плыл дальше. Жил здесь кто-то до него, съедет он – будет хозяйничать другой. Он здесь практически только ночевал, когда не было дежурств.
   Подошёл к окну. В доме через дорогу светились окна, но ни у одного никого не было видно. Понятно, все заняты делами. Может, ссорятся сейчас? Вот что лучше: ругаться или быть одному? Кота и то не заведёшь – сдохнет кот от тоски. Это только человеку под силу. Столько людей вокруг, десятки за день проходят за приём. Спасибо говорят, а потом уходят домой. Я тоже домой, но какой он мне дом-то?
   Мысли было ни прогнать, ни остановить. Как случилось, что совсем один? Значит, делаю что-то не так? И спросить не у кого. Друзья? Конечно, есть. Только с таким образом жизни все они были коллегами. Год назад Андрей ушёл. Прошлый Новый год тот был Дедом Морозом, а в этом – ему, Павлу, пришлось в этот костюмчик залезть. Жизнь на чьём-то уходе не заканчивается.
   Дома у каждого свои семейные проблемы: жёны, дети, мамы, тёщи – столько забот. Куда тут лезть со своим отсутствием неприятностей, скажут, отдыхай, набирайся сил. Брат с семьёй в другом городе живёт. Даже если бы рядом жили, не стал бы надоедать со своими проблемами.
   Лена считает, что я старомоден. Но главное, я ей не нужен. Деньги отдаю исправно, как договорились. Долги мои. А кто сказал, что за возврат долгов благодарят? Вздохнул. Лена. Бывшей стала. Больно, когда любовь проходит. У неё прошла. И в этом я тоже виноват? Разочаровалась.
   Вспомнил, как впервые встретил Лену. Её на скорой помощи привезли в конце его смены. Плачет. Такая симпатичная и заметно беременная. Глаза, обиженные на весь мир. Ногу сломала. Он ей гипс наложил. Одну отпустить не мог: как она справится? Жила Лена одна на съёмной квартире. После смены на скорой отвёз её домой. Потом продукты приносил, готовить помогал. Из роддома тогда он Лену с ребёнком забирал. Вскоре поженились.
   Вместе столько лет были. Первые книжки Игорю читал. На велосипеде учил кататься. Дул на царапины на коленках, когда мазал зелёнкой, слёзы вытирал. В первый класс отвёл. Как бы он сейчас хотел общаться с Игорем – тот для него роднее родного.  Сейчас уже подросток. Общаться с Павлом совсем не хочет.
   Зачем Лена ему всё рассказала? Теперь Игорь считает, что Павел его обманул. А он его не обманывал – любил. Павел ему не отец? А кто отец? Тот, кто бросил задолго до его рождения? Теперь вдруг объявился. Где же столько лет пропадал? Теперь, когда у них квартира, они вдруг понадобились?
   В чём Павел виноват перед всеми? Но он такой, как есть. Другим не стать. А такой – не нужен. Никому не нужен. А что потом? Даже если купит новую квартиру, сколько лет пройдёт. И что ожидает? Вот такие одинокие вечера?
Надо что-то сделать, чтобы всем доказать: вот он, существует, состоялся в этой жизни. В первую очередь доказать отцу, ребенку, ну, и себе.
   Павел понял, что больше не может оставаться один. Вышел из дома, и ноги сами привели в тот двор, на скамейку, где сидела в тот день мама. Как ему не хватало её.
   Воронка безысходного отчаяния раскручивалась всё шире, захватила его душу и потянула в глубь без дна. Щемящая тоска заскользила по лезвию вины, и в тончайший надрез на сердце ринулась лавина жара. Больно. Он понял: надо остановиться, пока эмоции не затянули безвозвратно. Принял лекарство, удивился, что не помогает.
   Вокруг всё закружилось, его немного качнуло.
– Эй, ты что?
   Павлу было так плохо, что он смутно видел лицо мужчины, неожиданно появившегося рядом.
– Может, тебе скорую вызвать?
– Я сам.
– Знаешь, сам. Я тебя из окна заметил. Ты уже давно сидишь здесь. И покачиваешься странно. А по виду приличный человек. Не хватало, чтобы упал сейчас. Ты, парень, держись, – Максим вызвал скорую, – ты должен продержаться. Если с тобой что случится, мне потом как жить? С меня прошлого раза хватило.
   Скорая приехала быстро. Из машины вышел знакомый Павлу доктор с чемоданчиком.
– Спасибо, что так быстро, – поблагодарил Максим.
– Паш, ты аккуратнее, сейчас тебя в больницу отвезём.
   Павлу вдруг стало хорошо: он был теперь не один. Ребята сейчас помогут. Он расслабился, прикрыл глаза – и всё провалилось. Он уже не видел, как мигом все засуетились и его перенесли в скорую, как доктор нашёл в его мобильном телефон отца и позвонил. В реанимации он пролежал четыре дня.
   Отец проводил с ним время и утром и вечером. С удивлением обнаружил, сколько у сына друзей, они потоком шли взглянуть на него, передать вкусные приветы. Это посторонним нельзя в реанимацию, а коллеги все были здесь своими. Навещали и из этой больницы, из травматологии, где он дежурил, забегали и из других больниц, где сын раньше работал. Из разговоров друзей он узнал много нового о сыне, чем можно было гордиться: и какой он замечательный доктор, и человек добрейший, и что его все любят.
   Отец с ужасом думал, что он только случайно не потерял родного человека, которого любил. Как бы он потом себе это простил? До конца жизни был бы виноват. Только, зная ершистый характер Павла, помня, как обвинил его в смерти мамы, сейчас не понимал, как сказать, чтобы он перебирался домой. Дома он присмотрел бы за ним, подкормил. Но он же гордый, в него.
   Собрался с духом и сказал:
– Паш, ты меня прости. Возвращайся домой. Слишком я старый стал, чтобы жить одному. Мне помощь нужна.