Бесстрашная дура

Света Вертман
Бесстрашная дура

Иногда бывает так. Что невыносимо  хочется  бросить все, а у тебя ни денег, ни знакомых, ни каких-нибудь  соратников… и до чертиков надоело,  надоело все. И тут вдруг звонит тебе старый знакомый,  именно старый знакомый и где-то неплохо знакомый, но все же едва знакомый  и говорит: «Хочешь,  прилетай ко мне в Марокко, я билеты куплю».
 И тут ты вспоминаешь, что у тебя была давняя мечта побывать в голубом городе, городе мерцающих стен,  солнечных лучей и множества крыш… Что там еще в этом городе, ты не знаешь, потому что это же мечта, а мечту нельзя набивать реальными фактами, bookingamи и прочей гуглотемой… и ты говоришь: «Да, я хочу», и ныряешь с головой.
Касабланка, или Манеры
Летела я со смешанными чувствами… уставшая, вчера из офиса, облезлая и грустная. Сойдет и так, думала я, приглаживая   гриву на таможне, это мусульмане,  я – белая русская  женщина, этого достаточно…
 *Имелась в виду часть мусульманской культуры,  которая решительно одевает женщину с головы до пят.
 Спускаясь по лестнице, я четко почувствовала, что мой чемодан потеряли. Т. к.  таможня заняла два часа,  и все свои лаггиджи уже забрали, а моего, конечно… не было. А!!!  Нет, нет нигде!!! Вообще,  я привыкла. Таможня реагирует на меня  двумя способами: либо не видит исключительно… я – просто  прозрачная невидимка, ни кивка, ни взгляда, либо  исключительное  пристрастие: 
– Вы откуда? 
– Из Касабланки.
Морщась:
  – Встаньте прямо!
Вытягиваюсь…  Я вообще плохо вытягиваюсь последнее время,  да  и мои гигантские 156 см  не позволяют заглянуть  в глаза органам в «полный рост». Также и с  моими чемоданами:  от ненависти до любви один шаг.   Итак,  рысью я направилась к людям, напоминающим сотрудников аэропорта.  После вздохов и нескольких кругов по пустому залу  человек вытащил из недр какого-то кабинета мой чемодан  и с сожалением  протянул  мне.  Т. е. все же по любви.
 Где-то глубоко внутри я возликовала: вот оно, начало! Начало пути!
 И вот я вывалилась из аэропорта,  и конечно,  здесь надо  написать что-то  вроде «город встретил меня шумом и запахом юга», гамом и ярким солнцем. Наверное... Но я искала глазами моего встречающего – господина Дора. Я прилетела.  Я имела в кармане билет назад через 10 дней и  сумму в 200 долларов.  Более у меня ни черта не было!!! Я  же прилетела в гости!..  И тот ужас, что человек  может  и не встретить,  посетил меня  только  на выходе из дверей. Мимо медленно   пролетело  видение гарема…  почему- то помойки… и исчезло вдали.
Дор распахнул объятия и скромно поцеловал в щечку:
– Хелло, how  are you? 
– Прекрасно, – ответила я, вручая ему чемодан и знакомясь с неким кузеном, которых у Дора  по всей стране как  у нас грибов. Кузен посадил нас в видавший виды автомобиль,  и мы рванули по Касабланке..
 Касабланка… Касабланка…    Oh, Kiss  is as still in Casablanka…
   Ага, в детстве это было просто слово из  чужой песни, о чем эта песня, я  тогда не знала, но ассоциировалось оно с чем-то круглым и стеклянным,  относительно пустым и очень-очень  далеким.
Мы мчали по шумному знойному городу, я вертела головой и инстинктивно запоминала дорогу… Зачем это?! Поймав себя на этой мысли, я приказала себе заткнуться и наслаждаться.
Наслаждаемся! Едущие впереди мужчины о чем-то разговаривали. Изредка упоминалось «Siberia»,  «cold», «Russian»… Я перестала прислушиваться. Город казался огромным. Пыльные стеклянные высотки, торговые  и бизнес-центры соседствовали с ослами и овощными грядками на тележках, в окно влетали острые звуки, автомобильные гудки с южным темпераментом и музыка из радиоприемника.  Мы резко затормозили, и я ткнулась в переднее сиденье, оказывается,  я задремала:  «Э-э-э,  Биби, да ты спишь?! Приехали, выходи», – разбудил меня Дор.  Кругом стояли  огромные темные  старинные дома в испано-марокканском  стиле.
Биби –  это я, тут несложная этимология  моего местного имени… Э-э-э,  типа  пятая  жена четвертого состава… Я долго думала, что это  «baby», но нет.   Это тебе не штаты, детка, это Восток, а Восток – дело тонкое… Тогда я еще не догадывалась,  насколько.

Мужской взгляд. Ожидание и реальность
Честно говоря, я  ехала в отель.
Мы поднимались по  лестнице жилого, отделанного зеленым  мрамором дома, внутри было прохладно и сухо, как в пустом зимнем бассейне. Дор забегал по кухне, рассказывая мне, как он все здесь мыл и убирал к моему приезду, я  послушно сидела на табурете.  Я думала: «Айгюль, биби, или как там тебя, ты  – дура!  Это первый час твоего прибытия, ты сидишь на табурете за тридевять земель  в гигантской квартире какого-то  кузена, в кармане у тебя всего 200 долларов, и ты  не знаешь  ни адреса,  ни имени хозяина, ни где ты, собственно,  сидишь! У тебя нет  ни интернета, ни  телефона, ни черта у тебя нет, потому что ты – дура!» Из тягостных раздумий, как сказал бы  Федор Михайлович, меня вытащил запах марокканского тажина*. Дор хорошо его готовил. Тут явился кузен,  и мы уселись  есть,  для меня мужчины вытащили вилку и нож, сами же лихо принялись орудовать   лепешками и руками. Я отложила приборы. Правило путешествия – жить по правилам страны.
 Пока я роняла горох и куру себе на колени, кузен уже расставлял мои сибирские кедровые конфеты на полке среди прочих сувениров:  Колизея, парижской  и пизанской башен и т. п. «Испортятся, – сказала я,  – это шоколад и орехи. У тебя жарко. Ешь, это вкусно».
Наверное, стоит пояснить… Я полетела  сломя голову, это моя дурацкая черта –  «в дорогу тянет», и тянет так невыносимо, что у тебя рвутся кишки, и поэтому   ты просто садишься в самолет и летишь. Говорят, это болезнь.  Именно поэтому  у меня ни черта не было –  ни плана, ни сумм,  ни  роуминга. Одна мысль – я в гостях, я с подарками. И еще маленький русский «авось».
 Утренняя Касабланка  обдувала морским ветром, мы шли к мечети Хасана II. Дор делал вид, что знает город, я делала вид, что  верю. Через три часа пути, из которых 30 минут мы ехали на великолепном трамвае, я засомневалась  и включила ЗЛ. Зеленая труба появилась у меня сравнительно недавно.  Я вдруг почувствовала, что если мне надо что-то  знать, мне надо включить вот это,  и оно называется «ЗЛ» – в районе груди появляется прозрачная зеленая световая труба и тащит тебя туда, куда тебе надо, главное, расслабиться и не прерывать ее поток, она всасывает информацию и та  поступает в мозг. Сумасшествие? Ну конечно! Не то чтобы это идеальный геолокатор, но в Мексике он меня спас.  Так вот,  моя ЗЛ показывала, что мы удаляемся от мечети. После короткой перепалки Дор сдался, и мы вышли к берегу, где я уже точно знала дорогу.
Было рано, очень рано. Море бушевало сезонно и по-утреннему. По берегу скакали кони и бегали мальчишки. Ах, ничего нет лучше марокканского кофе на берегу Касабланки! Пряный, густой аромат лился в душу,  ликование от мощи океана и ветра  наполняло меня, и мир становился роднее и ближе.
Дор хорошо фотографирует. Точно видит кадр, перспективу, и  вообще он все делает хорошо.  Говорит на трех европейских языках и своих «двенадцати  палестинских наречиях»,  хорошо готовит, хорошо поет, хорошо  плавает, водит авто, готов помочь всем и вся,  думала я. Мы приближались к мечети.
 Все исторические места потрясают  меня. Не знаю почему, но я  испытываю благоговение перед этими громадинами, атмосферно нездешними, не с этой планеты. Кто-то  сказал мне, что мечеть Хасана II стоит буквально над волнами, и внутри в прозрачные окна пола можно увидеть, как  шевелится немусульманский бог  Посейдон.  Я твердо  объявила Дору, что мне надо попасть внутрь, и тут произошла первая тревожная мелочь: «Ну, так иди и купи билет», – сказал он мне. И в целом был прав, ведь он обещал мне лишь кров и трансфер.  Но т. к.  я еще ничего не успела поменять, ввиду ночи и раннего утра, ему пришлось медленно, очень медленно, очень-очень медленно  пойти в начало площади и купить мне билет. Его скорость не насторожила меня.
Я уже скакала вниз – в  храм. Нет,   морских волн там видно не было, но вместо них просматривался  какой-то аэродром летающих тарелок – может, тридцать,  может, пятьдесят штук из тяжелого литого белого мрамора. Казалось,  они стоят на прицепе и при первой необходимости завьются в вихре и вылетят в голубое арабское небо с высоким  тонким свистом легко, как витки их алфавита.  Мне нравятся мечети, они полны воздуха и солнца, с этим же ощущением воздуха и солнца я вышла счастливая  под уже палящие лучи площади.
Дора не было. Дора не было нигде. Его не было ни у  гигантских ворот мечети, ни на площади,  ни у медресе. Дора не было……  Впереди простиралось бездонное небо и Касабланка, мимо проносились автомобили, по своим делам спешили люди, солнце палило... В кармане  лежал только паспорт и бесполезный мертвый телефон. Беззвучие потрясло меня… Потрясло и опало… В пустом теле гулко било сердце: БОМ!!! БОМ!!! ...Медленно, очень медленно походкой Дора я двинулась к маленькому музею мечети, там была тень.
–  Так, что делать?! – лихорадочно работал мозг.
Телефон! Я могу найти ближайший вай-фай, позвонить Дору. Мой чемодан! И вещи в оставленной квартире! Интересно, узнаю я этот дом, если поеду искать, что там было рядом?.. Стало ясно, узнаю. Но и это полдела – от подъезда надо ключ, домофон я не знаю, квартиру тоже,  фамилию кузена тем более, а стоять рядом с подъездом белой женщине… предложения, думаю,  будут поступать незамедлительно.  Да и ехать денег не было. Тень не спасала, я намертво прилипла к прохладной скамье.  Время шло.
Не знаю, выразило ли что-либо мое лицо, но когда из-за   угла, посвистывая, выкатился Дор, я готова была его убить.  Дор был свеж и весел,  не сильно опечалился, что я его жду,  и сказал, что пора обедать. Он долго бегал от автомобиля к автомобилю, наконец-то мы сели  в такси и через  5 минут были у кузена. 
*Справка: утром мы добирались три часа!!!
Здесь надо внести ясность.   
Пули и пулемет
C Дором мы познакомились в мою первую вполне классическую поездку в Марокко. Вдвоем с лихой Иркой  мы уже  прошли все пустыни и оазисы страны, наржались и навосхищались до коликов и вот сидели  возле своего отельного  рума и пили. 
Ирка, -  сказала я денег у нас уже в обрез.  Ужинов  у нас с тобой нет. Но  с нами всегда русская классика!!! Прекрасные слова Салтыкова - Щедрина: «В России дешевле пить, чем есть  и одеваться»  подсказывают нам чудный выход!  И  не доводя до голодного обморока, мы отправились в маленький магазин и купили прекрасного серого марокканского вина. «Три орешка « для золушек» , а в последствии  «two olives» уже  сервировали наш скромный столик, когда мимо галопом проскакал Дор.  Пролетая, как арабский скакун, он успел задержаться в воздухе, погарцевать, поздороваться и пригласить к себе на   бокал вина, т.к. только у него  в этом отеле огромный номер, огромный  балкон и, конечно,  все звезды  мироздания  только  над ним.  Мы согласились… Все таки голод не тетка…  Было весело и шумно, разговаривали на четырех языках, плюс Ира  владела дактилологией, попросту языком немых.
 Когда Ира,  корректно сославшись на усталость, ушла спать,  Дор сказал: «Жаль, что ты не говоришь на французском». Я ответила: «Отчего же,  я знаю несколько фраз, с   которыми в Марокко точно не пропадешь:  первая  «Господа, я не ел  шесть дней. *  Вторая  “A la guerre comme ; la guerre», и третья…»   Третьей фразе меня научила Ира. Когда  мы,  сидя в далекой Сахаре,   подсчитывали оставшиеся  «слезы, а не деньги», подумалось  и похохоталось  о разном. Разобрали, кто и что знает  по-французски, выяснилось, Ира знает  кое - что существенное и  житейски необходимое, особенно для французов.   Как - то раз ей довелось бывать  во французском консульстве на приеме.  Девушка высокая красивая, но совершенно не знающая языков,  сразу приглянулась помощнику посла Франции. Отужинали, потанцевали, поцеловал руку, попрощались. И что дальше?  -   спросила ее  подруга и соответственно, сотрудница консульства,  благодаря которой,  Ира   туда и  попала.
- Как что? Ничего, - ответила Ира, языка  то я не знаю.
-Ну ты балда!! Одну фразу то на французском знать надо!!
- Ну и какую?
- Какую -  какую…Вуле ву куше авек муа , месье?
-И что это значит?
Да ничего.., нормально, то,  что надо, ответила подруга.
 И действительно,  помощник посла на следующей встрече на секунду замер, посмотрел Ире  в глаза и ответил, -  Vi…vi!!
 Фразу вызубрили.
Звезды висели буквально на ресницах,  вино замерло в бокале, море листало вечные страницы…
Vi,  -ответил Дор.
 За два последующих дня, мы побывали на далеком пляже, в  городской харчевне, попробовали  хариры, ткмалы и что - то еще. Вечерами  заходили в   уже  плохо выносимые  клубы, и  все это под влиянием неумолимой стихии,  сметающей все перед собой,  какой - то жгучей энергии  Дора. Времени на разговоры и нежности не было. Он носился, как пулемет,  и мы вместе с ним, как его верные пули. В одном из клубов меня с Дором  вдруг…   поженили. Пришли три «дружка», среди клубного сверкания софитов  заиграла какая- то несвойственная формату тягучая музыка, нам налили в украшенные золотом фужеры шампанское, очередной «дядюшка» -  хозяин клуба  белом костюме  марокканского мафиози прочитал что –то типа, да будьте счастливы, дети мои»,   и я  стала «биби».  Дор весь вечер крепко держал меня за руку.   Я устало поулыбалась и тут же забыла об этом.  Мы обменялись телефонами и расстались. 
Сыр кончился!
 К тому времени  я уже давно была в свободном плавании, и вот как – то  поздним вечером мне позвонили по видео звонку. Я только купила квартиру, кровати у меня еще не было.  Сидя на полу, я спросонья терла глаза и не могла понять, кто это так орет и что хочет. Оказалось Дор.  Мы стали» дружить» вечерами, рассказывать друг  другу о себе  и своих странах.  Выяснилось, что Дор в прошлом профессиональный  футболист, играл в барсе,  а сейчас работает тренером детской команды в Германии, «волонтерит», и  т.к  много беженцев, а он знает их языки ну и прочее и подобное…Параллельно в мире происходила какая  - то мурня, устроенная политиканами. Границы прикрывались, санкции торжествовали, сыр  в России кончился окончательно.
Дор жил в Германии, у него всегда  и все было ясно, понятно и сухо, как у немцев перед октоберфестом в стакане.   В России  же опять потянуло  холодной войной.
 И тут Дор пригласил меня   гости. Пригласил вполне  официально. Сначала он спросил о датах, когда мне удобно,  и после сразу прислал билеты и ваучер на отель. Ну конечно, это выглядело сногсшибательно.
Впервые в жизни, меня пригласили и полностью взяли под свою опеку. Мне не нужно было думать, что есть, где спать, честно говоря,  думать не надо было совсем. А это иногда так полезно женскому мозгу. За последние годы меня посетило лишь предательское  одиночество и пустотелое разочарование.  Хотелось заботы и тепла, а дома  дул ледяной мартовский ветер.
Картина маслом
Я собрала чемодан и  полетела.  Белоснежный отель в пасхально сахарном одеянии плавился перед нашими глазами. Дор  тут же познакомил меня со своими «антами» и  и «анкелями».  Они руководили  отелем. Мы гуляли, ходили на море, я учила, как по - арабски и немецки  будет «принесите мне,  пожалуйста,  марокканского кофе» , мы плавились у бассейна, пока как - кто вечером  Дор не произнес: «Завтра идем ка моей маме».
 Ой, - подумала я, - ой!  А,  я не хочу к маме!! Но вслух сказала: «У меня нет подарка,   Дор!»
-Подарок не нужен.
В  день визита к «маме» я проснулась от звонка сына, который просил сбросить ему денег на карту, и я помчалась на рецепшн, там был лучший WF.  Дело это оказалось не простым, я два раза возвращалась назад в номер за банковской  картой и паспортом, т.е.  носилась пол утра  по отелю с картой и документами, потом долго разговаривала по-русски по телефону,  и   это видели все  сотрудники отеля.
 К Дору  же накануне приехал брат,   и я вручила им сибирский подарок – бутылку водки на кедровых орехах. В тот же  вечер Дор удалился с  братом, и вернулся в отель, когда я уже спала. К слову сказать, Дор снял два номера и веранду между ними;  один мне, другой себе.  Вспомнив Льва Толстого в «Анне Карениной», -  Душечка, я к тебе сегодня загляну,  - я подумала, что  это очень хороший внятный обычай. Тем более,  мы так мало были знакомы.
 Наконец  - то отослав деньги ребенку, я  радостная прискакала  в  свой номер положить на место карту и паспорт. 
- Good morning!, Дор,  - крикнула  я ему  через веранду и остановилась, как вкопанная.  Двери комнаты   Дора были настежь открыты. Все в комнате было перевернуто вверх дном, шкафы, чемодан, сумка. Он стоял, скрестив на груди руки с белым лицом, сузив глаза и сверлил ими меня.
- Что случилось, Дор?! Что случилось?!! Что с твоими  вещами?!
 - Что с моими вещами?!, - Дор еще сильнее сузил глаза и приблизился ко мне. Где ты была сейчас?!
- Не сверли, Дор. Просверлишь!  Отсылала ребенку деньги на карту.  Что с тобой?!
 -Деньги на карту?!
-Дор. Ты не выспался что ли?
-У меня пропала тысяча  евро!!!!!! Тысяча евро!!!!!!
 Тут уж остановилась я. Веселенькая ситуация. Перед тобой стоит принц с конем,  и оба они думают, что я украла деньги. Я онемела. Мать итить!!!!! Я увидела себя со стороны.  В тот момент я  была иконой  твердого отрицательного стереотипа  русско-  украинских девиц за границей… короткое платье,  лохматая голова и открытый рот.
 Я рассвирепела: «Ты что думаешь, это я взяла твою тысячу евро??!!! Как ты посмел!!! Как ты мог подумать такое??!!, - я вспомнила, что я из умного города, о котором я ему столько  рассказывала, что я дочь академических родителей, что мой отец профессор, что я директор. И что …идите вы с конем к черту!!!
 Пока я вопила,  Дор молчаливо выворачивал карманы своих пиджаков, и не думал извиняться.  Я вспомнила, что у меня есть ЗЛ.
- Деньги у тебя, Дор. Ищи хорошенько в одежде,   - сказала я расстроенно  и ушла  свою комнату.
 Боже мой! Как он мог?!!  А почему нет ?,   - отвечало мне мое же нечто внутри. Ты же увидела себя  со стороны. Кто ты? Русская из страны, где все через отверстие.  Так нас видят?! Что ты хотела? А что я хотела?  Вообще  - то,…   мы к маме собирались,  - жалобно  вылезло другое  «я». 
День был разрушен, плакать я не умею. Я надела купальник и пошла в бассейн. Все кончено… показалось,  показалось.
Потом Дор кому -   то звонил, приходили «тети и дяди» из отеля, вызывали всех горничных. Выстраивали рядком. Мне их было жаль.  Деньги пропали. А я бегала утром и проводила какие - то явно банковские операции. Картина маслом!
Дор открыл дверь своим ключом: «Биби,  пойдем кофе попьем, брат приехал. Мы сели на коня и поскакали, вернее в старый  -  старый, но кабриолет. Они о чем – то болтали, хороший кофе своими полосками в высоком стаканчике разогнал все  мои мрачные мысли и черные  полоски, осталась  лишь белая взбитая пена.  И тут брат сказал:  Дор, я же вчера ушел в твоем пиджаке. Ты зачем так носишь деньги?  Ты дурак что  ли?!  Тысяча евро и просто в кармане?!! Дор подскочил и хлопнул себя по лбу, - точно!!!  Я   же тебе дал свой пиджак, бро!!,  – кинулся он обнимать бро.  Я перевела это с арабского  мгновенно,  сопоставив    физиогномику  Дора, стучащего  по лбу  брата,  услышав «тысяча евро» и «кардиган».  Я раздулась от  внутреннего кипения,  словно базоны хиггса или что там перед взрывом…   Хватило ума  промолчать…
 Мы все направились к маме. В целом все были счастливы, особенно Дор.  Мама жила в новом районе Агадира в больших новых полупустых апартаментах.   Я играла с детьми, маленькие курчавые головы с интересом наблюдали, как я сворачиваю из бумаги то самолетик, то лягушку, то корабль. Потом они стали играть самостоятельно, и несмотря на то, что мы вместе гудели и запускали самолетик в небо, а пароход на нарисованные волны,  я видела, как мой корабль, очевидно не имеющий крыльев подбрасывали и запускали, как самолет, удивляясь, что он не летит… Странные  дети,  они не уловили  разницы между этими двумя предметами или их разница очевидна только мне? - думала я.
  Мама Дора  была в годах. В красном вышитом  берберском платье и платке она вынесла тажин и чай.  Я запуталась в истории Дора о его семейном древе. Дор рассказывал, что отец  когда - то женился на другой женщине,   и как бы странно это не звучало, «второй маме»  Дора, а его мать, первая жена отца оставалась  просто   на попечении, а потом  отец и  вовсе отправился в свое главное путешествие.  Получалось, за всей семьей ухаживал Дор. Его любили,  это было заметно, он был горд, и смущен. Утренняя история постепенно растворилась в чае и сладостях, дети дергали меня за рукав: «Нарисуй мой потрет».   Я  думала, -  могу ли и я рисовать их лицо или это незаконно…
 Ночью Дор притащил ворох маленьких нежных роз,  посыпал мне  их на кровать, спел моим  голосом песню Агутина:  «Я забуду о тэбэ на сэрэнэвой луне» и стал целовать. Уснули мы вместе.  Я счастливая.
Слишком мы были далеки ментально, слишком непонятна  и необъяснима была жизнь друг друга. Мое морозное минус сорокоградусное детство  и наклейки с манадаринов «марокко», которые мы с братом в детстве  аккуратно отклеивали и переклеивали на кухонный гарнитур, как напоминание о чем -  то неизбежно далеком и недостижимом. И мама Дора, которая наклеивала эти наклейки в  этом самом далеком и недостижимом Марокко на мандарины. Круг замкнулся?  Я думала о Доре все чаще, вспоминала его руки и хитрые глаза. Так, я попалась в сети марокканского красавца бербера  футболиста, живущего в Германии.
Так и получилось, что  познавала я этого человека удаленно и  постепенно. Ничто  за  пять  лет знакомства не предвещало странностей сегодняшнего дня. Дор был молод, взбалмошен,  добр,  жаден и щедр одновременно, красив и словоохотлив по-восточному.  Я отлично понимала, что никакой опасности он для меня не представляет, но  характер у него скорпионий, поэтому надо быть в тонусе. 
Перед каждой поездкой меня постоянно предостерегали: «Ну  куда ты тащишься? Куда тебя несет?! Что ты там забыла? Одна!» Так я побывала в Мексике, Марокко, Перу, Боливии,  Каппадокии… где я только не побывала. Но вот сейчас я остро почуяла одиночество и холод несбывшегося  женского ожидания.  Дура и есть дура. Деваться тебе некуда. Изменить ситуацию ты не можешь,  измени свое чертово отношение.
Деньги
На следующий день было просто жарко. Жарко в такси, жарко на вокзале, жарко в кафе. Мы притащились в кафе возле автовокзала, Дор оставил меня на чемоданах, заказал мне кофе и исчез. Но сначала у нас состоялся  следующий разговор:
– Биби, сколько у тебя с собой  денег?
– ?
– Ну, сколько денег ты взяла?
– Сто  долларов
– ??!!!!!!
–  Сто долларов?! Сто долларов??!!!!!! Ты взяла с собой в другую страну сто долларов?! –  вскидывал он руки в небо.
– Да, я сказала тебе, что я приеду, но в моей стране кризис, и у меня с собой будет 100 долларов.
– Где они?
 В моем кошельке лежали 200 долларов и экстренная кредитная карта, так сказать, на ЧС.
Пока ЧС не настал, подумала я, когда Дор ловко вытащил мои сто долларов и исчез вторично. На этот раз его не было дольше. Успокаивало одно, наши чемоданы стояли у моих ног. Рядом сидел тихий белый  старичок, и мы наблюдали друг за другом, как  в зоопарке.
 Явился Дор, побритый, подстриженный и с билетами.
Дорога оказалась длинной, очень длинной, мы проезжали города, деревни,  пустыни, впереди замаячили горы. Настала ночь.
Мы вышли в темном месте темного города и пересели в темное  авто к какому-то темному джентльмену, оказалось,  хозяину отеля.
Стояла ночь.  Нам открылась маленькая дверца,  по голубой лесенке мы прошли внутрь и рухнули спать.

Небесный океан
  Я открыла глаза, петухи прокричали марокканскую утреннюю перекличку, запел мулла. Комнатка оказалась  чуть больше шкатулки. Вернее, она и была шкатулкой.  Голубая, с изразцами, кружевами, картинками, ключиками и плиточками. Утренний  чай  с лепешками и клубничным вареньем на крыше отеля  не  разбудил меня. Наоборот,  я медленно погружалась все глубже и глубже в глубину синего сновидения. Город был  дном сказочного океана,  как  манты со свитой проплывали  торговцы с тележками товара,  прошмыгивали стайки мальчишек, опаздывающих в школу,  дымились коралловые тени кафе и чайных, как в глубинном течении трепетали водоросли занавесок.  От гор отделился и гулко  стукнулся в меня «О-О-ОМ!»  муллы, и я проснулась.
Я сидела в маленьком кафе на площади Шефшауена,  и какой-то явно пройдоха с  сильным запахом марихуаны что-то втирал Дору.  Дор  не слушал.    Позже он рассказал мне, что здесь можно в горах купить марихуаны, хотя это и наказуемо законом.  Мы побродили по лабиринту города.  Ориентация  отсутствовала – все было голубым, индиговым,  синим, лазурным.  Тротуары, стены  домов,  двери,   цветочные горшки, цветы и  небо над головой. В небе висели крыши. На крышах жили, завтракали, спали, разводили кур,  сушили белье, играли дети.  На первый взгляд  жизнь глубинных людей была  безнадежно перепутана, где в их мире был верх, где низ, можно было только догадываться. Ты мог стукнуться лбом в окно, которого не было, оно оказывалось нарисованным на стене,   и наоборот, ты вздрагивал, когда вдруг внутри  картины   на стене спальни проходили чьи-то ноги, потому что это было окно.  С другой стороны, в этом мусульманском мире существовала какая-то древняя трисмегистовская гармония... Что внизу, то и наверху, они так жили, они отличали свои заводи и бухты,  и этого было достаточно.
Так размышляла я, пока мы бродили по центральной крепости, являвшейся пышным оазисом с безумными цветами-фонтанами и по совместительству страшной тюрьмой в былые времена.  Как весело мы дурачились и вспоминали  Алькатрас!
  «Алькатрас!» – говорила я, закладывая руки за спину и  заходя  в мрачную камеру. Дор хохотал  и заходил в соседнюю.  Мы перестукивались. Нам было весело и беззаботно, ведь снаружи нас ждала свобода, кофе и уютная крыша.
 Накануне мы неожиданно переехали в другую шкатулку. Эта коробочка было многоуровневая с целой анфиладой мультипликационных комнат, кухней, залой, сауной и крышей. Все это было похоже на красивые декорации к спектаклю. Переезжали мы почему-то бегом и тайком и потом два дня огибали это дом. Подозреваю,  Дор  не заплатил, но особо никто  нас и не искал, видимо, «ход конем»   был обоюдный.  При этом мои последние сто долларов также исчезли у Дора.
На  крыше этого «театра» сибирская  женщина хотела позагорать, Дор, скрепя  зубами,  вытащил одну  из хозяйских  простыней и каким-то  образом развесил её, как экран, закрыв меня от обзора соседей.   Несмотря на горы, простыню, укоризненные взгляды Дора и прохладный ветер, я сгорела. Обнаружилось это к вечеру. Нагулявшись по Шефшауену, посетив  вполне цивилизованные,  не декоративные  кварталы, полицейский участок, вокзал и рынок, мы принялись жарить маленьких свежих  рыбок и резать марокканский салат к белому вину. 
Справка: вино  не продавали нигде. Магазинов с алкоголем не было совсем. Этим я объяснила себе отсутствие русских в городе. Меня вино волновало мало, Дор купил его в баре ресторации по дороге домой. Мы уже стали разбираться в закоулках  небесного дна, и декоративная шкатулка  стала нашим домом. У нас были свои ключи и телефон хозяйки сундучка.
 Когда стемнело, Дор куда-то засобирался. Застарелое женское нутро чутко определило – хочет выпить. Совместная бутылка вина  была выпита на крыше, а чай, как известно… не помогает. Я знала, его организм, как у чукчи,  был не способен к борьбе со спиртосодержащими веществами, но остановить его не было никакой возможности. Дор вдруг заиграл глазами и  вспомнил, что он тоже в отпуске и имеет право!  Я вспомнила все одноименные сюжеты из русской жизни и кинематографа и поняла,  разницы между мужчинами разных стран нет никакой… «Алкоголики всех стран объединяйтесь!»  Дор закрыл  меня на ключ, вручил свой телефон для экстренного звонка  и исчез.
Не сон
Проснулась я в звенящей пустоте гигантского дома.  Судя по небу, было поздно, очень поздно. Дора не было. Его не было ни у телика, ни на кухне, ни на крыше, ни в других четырех комнатах. Рысцой я обежала владения, взобралась на крышу, хотя отлично понимала, никакого Дора с нее я не увижу.  «Без паники, без паники, это бывает. Чемоданы здесь, паспорта здесь, куда он денется?!» –  сказала я себе.  Стало холодно. Завернувшись в одеяло, я задремала.
Разбудили меня  петухи,  кричали они ритмично, я уже различала их,  с какой крыши они трубят, и вот,  когда последние проголосили  у мечети, я поняла, что где-то 5 утра.
Я успокоительно похлопывала  себя и приговаривала: «Займись делом,  надо позавтракать». В холодильнике остались два яйца, лепешка, пакет мяты для чая и  булочка.  Негусто,  подумалось мне.  Я заварила чай и уговорила себя не торопиться. Тщательно я натерла марокканский чайник, засунула в него полпакета холодной свежей мяты, сварила оба яйца и намазала маслом булку. Аккуратно я составила это на серебряный поднос  и поползла на крышу.  Утро расправляло крылья над городом, запах кофе и пекарен  густо  поплыл от окошек,  в голубом сюртуке  Жёвуна  прошел почтальон  и разложил почту у дверей, пробежали дети в школьной форме, и я поняла, что уже почти восемь утра.
Дора не было. Не   было и часов,  мой телефон еще по пути в Шефшауен предательски начал показывать то Москву, то Новосибирск, то  Мадрид,  и в тот момент, задолбавшись  настраивать,  я  выключила эту функцию.
Анализ  моего «завтрака» выглядел удручающе: денег у меня нет, телефона нет, адресов и контактов хозяйки виллы тоже нет, и самое главное, ключа от дома нет тоже!!! Я закрыта снаружи, и я не могу выйти!
 Книга не читалась. Дор и не собирался возвращаться. Я включила ЗЛ, она показывала, что Дор в целом жив и здоров. Но почему-то находится в районе полицейского участка. Я повертела трубу, увидела вчерашнее кафе, где мы купили вино,  в него  весело входил  Дор.  ЗЛ выключилась.
  Так, на секунду я почувствовала себя героиней комедии  «Кавказская пленница».  Я посмотрела вниз с крыши:  «В  самом безопасном месте метра три – три с половиной, точка приземления не ясна, трава, битый кирпич, мусор, можно сломать ноги».  Обойдя всю крышу, удивив завтракающих соседей серебристыми брюками, я вспомнила, что  шефшауенцы не говорят по-английски.  Французский, немецкий, испанский –  да, страны, в которых учатся их бедные дети гор, но не английский.  Заводить  громкий разговор с крыши на крышу, не зная языка,  я не решилась –  пока мне позорно  не хотелось привлекать к себе внимание.
Простыня, служившая экраном целомудрия,  была снята, из нее предполагалось сделать канат, соединив ее с другой, я могла  достичь хотя бы двухметровой высоты здания.  А дальше... Что дальше... В свободном полете!  В этом же полете должен был упасть мой чемодан и моя сумка с документами.  Фотоаппарат я повешу на себя, решила я. 
ЗЛ четко показывала, что идти придется в полицию. Что я там буду  делать и  как я попаду  в Касабланку,  я не знала, но собрала чемодан и свои вещи. Все было готово к «побегу».
Билеты из Касабланки в Москву были у меня через три дня.  Наличных не было, но была карта ЧС. «Если есть полиция, есть и банки, и банкоматы.  И,  в конце концов, на вокзале должны принимать карты, сейчас  же 21-й век»,  – уныло  думала я,  оглядывая запылившиеся декорации столетней  давности и  вспоминая, что ни одного банкомата я здесь не видела.
Алькатрас
В замок вставили ключ. «Слава Аллаху!!!» –  запела моя сибирская душа. По лестнице поднималась хозяйка виллы Марьям и  какой-то мужчина. С Марьям  и ее кузиной мы познакомились  два дня назад, она приходила посмотреть на белую обезьяну – на меня, я с удовольствием посмотрела них. Они рассказали мне о последних событиях их жизни, показали маленький фотоальбом, увидев тату,  предложили свои услуги и здесь.  Я с благодарностью отказалась.  Марьям  чуть-чуть говорила по-английски.  Дор переводил.
Осмотрев холл дома, она спросила: 
– Где Дор?
 Услышав мое – она улыбнулась:
– Так ты была дома? Ты не ходила с ним вчера?
– Нет! – воскликнула я.
Марьям   вздохнула,  и  я почувствовала, это был правильный ответ, мне поставили зачет.  Мужчина спросил паспорт Дора.   
– Не знаю... Давайте посмотрим,  вот его комната.
Кошелек с документами был на месте. Мужчина вытащил марокканский паспорт Дора. Я спросила:
– Что происходит? Что случилось, скажите,  наконец?!
Оказалось, Дор в полицейском участке, вчера он  нарушил закон,  и теперь по закону он должен отсидеть  четверо  суток. 
А-А-А-А-А!!! Четверо суток, четверо!!!  Мысленно упала я в обморок, я должна быть в Касабланке через трое!!!  – заметалась я. Как была в бархатных серебряных  штанах и купальнике, я  побежала за Марьям  и полицейским в штатном.
 Полицейский с паспортом сразу отделился куда-то в заводи города, мы же с Марьям  гребли по центру.  Гребли, было сильно сказано, меня просто  волокло подводным течением по камням и углам, ударяя о прибрежных пешеходов.  Я соображала, край послезавтра мне надо выехать в Касабланку,  Дора нет, денег нет, языка нет, полезных ископаемых нет, планета населена роботами. Что делать?!!!!!!!!!!
 Марьям  вытащила меня из  состояния прострации: «Стой здесь, жди. Это полиция». «Это полиция» -  было  небольшим голубым домиком за забором, без окон и без дверей. Не очень понятно было, что именно здесь здание, где заканчивается тюрьма, начинается офис, участок  или каземат.  Т. к. не было окон и дверей, все это было похоже на большой голубой загон с крышей. Проходя через груды строительного мусора в это помещение, я услышала голоса  откуда-то снизу. Глянув  под ноги, я  с ужасом обнаружила, что под землей, на глубине примерно 3–4 метров находятся люди, чуть ниже тротуара были подземные камеры с оконными проемами. Я покрылась холодным потом: «Так,  ты  –руководитель крупного предприятия, ты – прекрасная  современная европейская женщина в серебряных брюках, ты – серьезный человек... черт,  в… купальнике».  Тут  откуда-то  из стены ко мне навстречу, как у Булгакова, сформировался из утреннего дыма и заколыхался тот самый площадной пройдоха с марихуаной, тепло признав во мне подружку Дора… «О,  конечно, ты сейчас исключительно  кстати!!!» – подумала я громко,  делая вид, что вижу его впервые. Местный оборванец   нежно  поздоровался со мной, что совсем  не прибавило мне краски невинности в глазах сотрудников полиции, которые с интересом провожали меня взглядами. Этого еще не хватало!  Впереди в комнатке  я  увидела компьютер.  Значит, там сидит начальник, решила я. «Здравствуйте, я приехала из Сибири в Ваш замечательный город вместе с Дором Харни, которого задержали вчера. Я  хочу знать,  что случилось?» – произнесла я толстому потному человеку и подала  ему свой паспорт. Шеф полиции внимательно вгляделся в мои бархатные штаны, затем в  мой паспорт: 
– Бон Жур,  que veux-tu?
 – Простите,  я могу говорить только по-английски.  Я имею билеты в Россию через два дня,  и мне очень надо уехать в Касабланку, – сказала я как можно проще.
Он прекрасно понял  меня: «Ну и езжайте», – сказал он, ухмыляясь. Да, но… Не могла же я сказать ему, что у меня нет денег, это выглядело бы в тюряге с подземельем очень кстати!  Какая-то подозрительная дамочка,  черт знает,  откуда и без денег!  Может разберемся поподробнее? Кто вы,  откуда  и кем вам приходится этот Харни... «Так что же он натворил?!» – думала я.  Тут раздался оглушительный крик.  Кричал Харни.


Свободу Дору Харни
Меня покачнуло. В животе сжался какой-то   комок почти привычного генетического ужаса… «Этапы, вагоны, проволока, баланда…» солжениценской  строкой пронеслось в голове. Ну да,  мой дед и отец были репрессированы, как и вся их большая немецкая семья, и  я живу  там, где уж дальше не сошлют, но сидеть в подземном карцере посреди чудесного южного края  в синих декорациях и серебряных штанах,  это было  чересчур! Э-Э-Э, люди!!! Ау??!!
Дор кричал на своих палестинских наречиях, и вдруг  я  то ли  от ужаса, то ли от напряжения четко стала понимать, что именно: «Это моя жена!!! Отпустите ее, мерзавцы! Она ни в чем не виновата!!!»  «Жена» заламывала руки и лихорадочно вспоминала испанский: «Прошу Вас, дайте мне 5 минут, пожалуйста, одну минуту! Я и Дор! Рorfavor!!!» То ли испанский был отвратителен, то ли всем хотелось посмотреть этот спектакль в более полной труппе,  остальные сотрудники уже выстроились в коридоре и с интересом внимали нашей сцене,  и  тут появился «герой-любовник»! Он был великолепен! Взъерошенные волосы, беспорядок в такой чуждой здесь европейской одежде, сланцы на босу ногу и наручники. Наручники, черт побери! ЧТО он мог совершить, ЧТО?! Если  вот это смешное чудовище заключили в наручники и приставили охрану. Силы начали покидать меня.  Во мне образовалась какая-то дырочка в левом боку...
Зал  замер.
– Дор, – сдерживаясь,  сказала я, – что происходит, что ты сделал?
– Биби, все хорошо, я вчера погулял,  но со мной был только немецкий паспорт, и  вот меня  задержали. Ты принесла марокканские документы,  это хорошо, меня отпустят… скоро...
 – Когда? Дор, когда?
– Скоро, Биби, не волнуйся.
Ему надели наручники и увели. Я осталась стоять  под адские аплодисменты.
Занавес опустился.
 Голова была пуста, прекрасное буддийское состояние омрачалось пустотой кошелька. Ко мне подошла Марьям.  Я совсем забыла, что мы пришли вместе. Сейчас я вспомнила последние слова Дора: «Иди к маме, она не обидит». «Мама?! Какая мама?! Моей маме этого не надо знать совсем!» – горько усмехнулась я своей пустоте. Марьям  взяла меня за руку и повела. Мы шли. Посреди какого-то бульвара лопнула последняя нервная резинка, я рухнула на ступеньки и часто задыхаясь, задышала. Плохо, подумала я,  ведь это я так плачу. Марьям  рассказывала подступившим женщинам о моем несчастье, хозяйки вздыхали, соглашались и уходили. Я состою из совершенно ненужных вещей,  думала я,   не умею плакать. Ох, как бы вписалась сцена со слезами «жены» в «алькатрасе»  или здесь... «Девочка плачет»...
 Но девочка не плачет,  она тащится за женщиной в хиджабе.  Куда? Зачем? Тут Марьям  обернулась: «Ты ела что-нибудь сегодня?»  «Нет», – сказала я, искренне забыв про свой утренний завтрак. Казалось, он был много-много дней назад... и это была не я. Вспомнилась фраза из американского фильма:  «Тюрьма меняет людей, сынок».
Куда мы идем? Это не мой сундучок, думала я, когда Марьям  открывала ключом толстую кованую голубую дверь совершенно чужого сундучка.  «Здесь будешь жить, вечером сходим за твоими вещами на прошлую виллу», – сказала  «мама» и закрыла меня снаружи.
Бесстрашная дура
Когда я вернулась домой в Сибирь, подруга, слушая мои истории,  с восторгом сказала мне: «Слушай, ты, наверное,  теперь ничего не боишься?!»  Так появился неувядающий термин  «бесстрашная дура». Но тогда…  тогда я огляделась:  этот домик жевунов состоял из трех крошечных комнаток.  Марокканские гостевые комнаты обычно представляют собой зал,  по периметру которого стоит красный торжественный диван,  посредине стол, тут собираются гости, семья. Крошка-зала не была исключением, но все было пропитано густым изумрудным цветом ислама. Плотный зеленый  диван буквой "П" с рюшами и оборками. По стенам в золотых рамах суры, молитвы и другие  уважительные изображения Всевышнего.
«Попалась», – подумала я.
Я села на диван... стащила рюши на себя и включила зеленый пузатый телевизор, наверное,  70-х годов. Шел черно-зеленый довоенный    марокканский мюзикл. Открыв рот и наклонив голову, я просмотрела мюзикл от корки до корки, поняла каждое «древнее» марокканское слово,   сердечно полюбила артистов, их протяжные песни и легкий восточный юмор,  как свое родное…
В этой же интеллектуальной  позе «голова набок» и застала меня Марьям.
Она молча взяла  меня за руку, и мы вышли из домика. Я с трудом поспевала за ней, день  разгорался, торговцы толкали меня тележками с живыми злыми курицами и зеленью,  пекарь неласково взглянул на меня и накрыл лепешки салфеткой, город что-то знал, а я нет. Я ничего не понимала и ничего  не знала.  Марьям остановилась у современного, наподобие домов в Касабланке, здания: «Я сейчас зайду, а ты заходи через десять минут и иди на четвертый этаж, дверь будет открыта», – шепотом сказала она.
Я осталась на площади. Чужой дом, шепот Марьям, почему не вместе?  Конечно, это все мне не казалось подозрительным, что вы?! Прошло десять минут, я отворила дверь и вошла в подъезд, дойдя до четвертого этажа, я увидела закрытую дверь. Я постучала, мужской голос неприветливо  спросил: «Кто?!»  Я  в ужасе отскочила и пулей метнулась выше. Там была открытая дверь, я заглянула.
Изумрудный свет ислама
  Бесшумно я отворила дверь. Впереди в сумраке виднелся широкий, устланный мягкими коврами марокканский коридор. Тяжелые золотые канделябры свисали с высокого потолка.  Появилась Марьям: «Сome, come», – прошептала она. Я вошла. В слепой тишине левым  глазом  я заметила  стукающегося лбом о коврик мужчину, впереди  с огромной перины сползала грузная лохматая старуха  в ночной рубашке, к «маме»  подошла третья худощавая женщина лет так шестидесяти пяти: «Hello», – поздоровалась она со мной и кивком показала направо по коридору: пойдем! Я покорно поплелась за ней. «М-да,  при твоем анарексичном сложении женой тебя возьмут едва ли, а вот на плантации марихуаны вполне, и искать замучаешься», – думала я.  С пристрастием я следила за тем, что наливали мне в чашку. Кофе из кофе-машины, молоко из тетра-пака, булка как булка. Подтянулась огромная старуха.  Так, это жены, ну староваты,  я буду младшая. Мужчина,  завершив молитву, ушел, хлопнула дверь. Женщины разговаривали, судя по всему, Марьям  рассказывала про меня и Дора. Пару раз они без интереса  переспросили меня: «Откуда, откуда ты?» Я попыталась рассказать, что такое Сибирь… Марьям  переводила, но я видела,  тщетно.  Странно,  думала я,   и мужа не накормили!
 Я стала засыпать на стуле,  почти бессонная ночь, пробежки по городу, впечатляющий экспресс-тур по тюрьме и булка делали свое черное дело.  Марьям отвела меня опять в маленький домик и закрыла на ключ. Все, бесстрашная дура, спи.
Девочки
 Но спать я не могла, оглядев свою темницу и золотые суры,  я принялась молиться всем богам, каких знаю. Через какое-то время я почувствовала,  что йоговская медитация и крики души что-то  там почистили  и подлатали  внутри. Полегчало:  «Небеса всегда помогают мне и не оставят и здесь». Вернулась Марьям: «Пойдем».  Я старалась запоминать дорогу, петляя,  мы вдруг вынырнули к «нашей»  с Дором вилле, я забрала свои вещи, вместе с ними мы вернулись в сундучок:
– Ты хочешь быть одна? – спросила меня Марьям.
«Что это значит?.. А если я скажу  нет?  – думала я. – Не будет ли это означать согласие „начать работу“?» 
Нет-нет, я не хочу быть одна! Только не одна!!! Пусть что-то  будет происходить, потому что сидеть в раздумьях и неведении  я категорически не могла. Марьям кивнула и ушла. Я подумала, может, она хочет поговорить со мной, поболтать, поди рядом с мужем-то не потрещишь. Тоже ведь женщина, нелегко ей в их муслимовском мире жить. Наступил вечер.
 Открылась дверь и вошла Марьям:
– Привет! – весело сказала она.
– Привет, – ответила я.
В крошку-залу заходили женщины: раз, два, три, четыре, хелло, пять, хелло, Адиля,  шесть, Рабия,  Ханан, хелло... Я досчитала до четырнадцати. Они рассаживались по периметру дивана рядками. Дверь не закрывалась, а они все заходили и заходили. Это было похоже на бесконечный мультик. Я огляделась.  В моем сундучке сидели разные женщины, разных возрастов, в разных нарядах. Самая красивая была лет двадцати в классическом черном мусульманском платье и хиджабе, самая старшая была «старухой» из дома Марьям, она оказалась не старухой, вся в золоте и зеленом платье, ей было лет шестьдесят пять. Женщины принесли мне суп: «О, харира!» – сказала я,  и тут женщин прорвало, Марьям  не успевала переводить. Они накормили меня супом, притащили подносы фруктов, орехов, сладостей. Под красноречивым взглядом Марьям я поняла, что надо  поставить  чай. Я сделала марокканский чай,  «старуха» начала   разливать. Я была уже частью  их команды!
Марьям  рассказывала: «Короче, девчонки, этот Дор надубасился и устроил скандал, а этот  наш-то дурак,  Коля, блин, полицейский еще называется, возьми да и прицепись: „Документы давай, документы...”, а Дор-то в "звезду",  уже скачет,  вопит, и никаких документов у него нету!!!»  «Девчонки» восторженно вздыхали: «А эта?» – и показывали меня. «А что эта?! Эта дрыхла дома, он же, балда, ее закрыл, проснулась, а его и нет. Ну, паника, конечно, слезы. Я ей говорю: «Ты слезы-то не лей, горю-то не помочь, а сходи-ка в полицию, может, чудо и случится».    «И шо?» – опять ахали девчонки. 
– А не шо! Иваныч-то со вчера злой, выходной ему перенесли, а тут эта еще… в бархатных штанах.
– Ой, девочки!!! У меня же в полиции Васька, сродный братишка,   работает, – вдруг вскрикнула одна из девчонок,  – ща я ему позвоню!
Она выбежала за дверь с телефоном. Девчонки наливали чай и мило кудахтали, они пришли посмотреть «кино».  Жизнь  в городке была понятной, все друг друга знали, немногочисленные туристы приезжали, бродили по городу и исчезали навсегда, а тут произошло событие: «девочка серебряные волосы», как называла меня Марьям,   попала в переплет, и это была жизнь! Вернулась та, что бегала звонить Ваське: «Нет, не помог», – помотала она головой, все замолчали. Я чувствовала, что-то  надо сделать, рассказать, показать  и мне, я  достала смартфон, показала своего старшего сына на фото, показала свой заснеженный  сибирский город. Все замолчали, и тут младшая в черном  спросила: «А  сколько тебе лет?» Я, не думая, ответила: «Сорок два».  Повисла тишина, и я вдруг явственно увидела, что женщины эти молоды и красивы, даже беззубые, что жизнь их хоть и в золотых кольцах на пальцах, безумно далека от благополучия нашего мира. Я с ужасом осознала свою ошибку, бегом я стала доставать из чемодана все, что имело более-менее приличный вид: сумочку, шарфы, косметику, надела сережки на «не бабулю». Они засмущались,  но были жутко рады, это было видно. Я успокоилась. Я поняла, девчонки своих не бросают. Тут открылась  дверь и пришли дети. Между «старухой» и племянниками произошла обычная перепалка: «Ба, дай денег, ну,  ба».  Ба достала кучку монет и вручила.  «Ну, ба, че так мало-то?» – кислил тринадцатилетний парнишка. Эти диалоги понятны на любом языке, я поняла, что соскучилась по своим.  Ночь была глубока и черна, заходил тот самый утренний «муж».
В целом,  все они оказались одной большой богатой семьей. Дети их учились в Испании  в школах,  сами они сдавали дома, ездили на новых тачках, имели какие-то мандариновые    и  оливковые плантации, и содержала их всех «старуха», когда-то удачно вышедшая замуж, но через год посвятившая себя молитве за безвременно ушедшую мать. Поэтому муж был вынужден стать  министром, жить отдельно,  и, соответственно, в Касабланке,  а также  пересылать ей все необходимые бытовые и бытийные гаджеты в виде денег, а она – каждые полчаса молиться, что она, кстати,  и делала, даже в мандариновом лесу.
Вообще, я уже жутко устала, меня потрясывало, а женщины  и не собирались расходиться, все щелкали  разнокалиберные семечки, болтали  и смотрели на меня. Я думала: «Где же ваши мужья, мусульманские женщины?! Разве вам не пора домой? Разве ваши мужья не ждут вас?!»  Нет,  это был чудесный девичник, и они наслаждались!
Возвращение будулая
Утром  вернулся Дор. Он долго мылся,  убрал тюремную одежду в пакет и  тщательно замотал его скотчем, тапки выкинул. Я поняла, дезинфекции не было.  «Я не спал две ночи,  кровать-достархан на 12 человек,  люди, как сосич», – отчеканил  он  и лег спать.
Проснулся он голодный,  с удивлением заглянул в пустой холодильник.
– Дор,  нам надо в Касабланку, послезавтра я улетаю.
– Я знаю, пойдем в гости.
Дор не устал, он выспался,  он на свободе, он весел и готов к продолжению банкета!
Оказывается,  нас пригласили в гости.  Мы пришли в дом «старухи», тот самый, где меня кормили завтраком. Мужчина, что тогда молился, оказался  родным братом не старухи, а Марьям  и вторая худощавая женщина – сестры. У Марьям  был муж и трое детей, она жила в моем сундучке.  Где-то  над и под сундучком «цвета ислама»  были входы, выходы, окна, крыша и мастерская, где муж Марьям, потрясающий художник,  создавал  этот голубой  лабиринт, смешивая небо, стены, молитвы,  птиц, цветы и двери. Это был  их  мир…
…Это был их мир.  Они рождались и умирали в индиговых отражениях неба, они  стирали  и сушили козлиные  шкуры в реке, они выращивали и мариновали оливки, они не пили вина.  На их крышах жили милые куры и петухи, они пили кофе  и  мятный чай, они мгновенно, но искренне  благодарили своего бога по напоминанию вездесущего  голоса  муллы, они играли в кичу стеклышками, они ели тоннами сладкое,  мучное и мандарины,   они говорили на трех-четырех языках, ездили в Европу к родственникам и открывали  дверцы своих шкатулок иноземцам.  Мне они открыли свое сердце.
Милые, добрые, деятельные  женщины, немногословные, трудолюбивые  мужчины, громкие дети и смущающееся вполне современное  юношество. Каким будет их мир через десять, двадцать,  сто лет? Будет ли он?
Мечта перестала быть мечтой. Она просто сбылась и стала мною. Шефшауен влился в меня и остался навечно.

 Когда мы  через месяц созвонились с Дором, оказалось, что все это время  мы оба просыпаемся с криком:  «Где я?!»  Ему снится,  что он в тюрьме Шефшауена, мне – что я не знаю, где я. Мы оба мечемся по кровати и не можем оказаться на свободе.
Я удалила контакты Дора. Бесстрашной дурой я уже стала, уровень пройден. Прости, Дор. Наши планеты прекрасны, но  слишком разные,  твоя  Биби.
_____________________________________________
Примечания
 с 5  тажина* - блюдо восточной кухни пишется «таджин» или  «тажин» в разных транскрипциях
с10
«Господа, я не ел  шесть дней»  Ильф и Петров «Двенадцать стульев»
 *   “A la guerre comme ; la guerre» - на войне,  как на войне фр. 














© Copyright: Светлана Вертман, 2019
Свидетельство о публикации №219082300723


Томск 2019