Когда приходит горе

                Рассказ               

С таким страхом и неуверенностью ждал он эту страшную новость, а встретил ее совершенно спокойно. Уже месяц Василий Митрофанович Кочетов знал, что его любимый племянник Володя доживает последние дни. И к этому моменту все время готовился. Убеждал себя в том, что сделать уже ничего нельзя.  Если он хочет сам еще какое-то время пожить на белом свете, то должен быть готовым перенести свое горе как неизбежное и неотвратимое.

Василий Митрофанович имел все основания беспокоиться о собственной персоне. К восьмидесяти годам он имел целый букет болезней, которые тут же мгновенно обострялись при нервных расстройствах. Надо было собраться. Он каждый день созванивался с Тулой, где жил его племянник Володя со своей семьей.  И жена Володи Вера всякий раз говорила, что муж практически безнадежен. Если ему что и поможет, то только чудо. Но, как убедился Василий Митрофанович за свою долгую жизнь,  чудес, как правило, не случается.

После обеда Кочетов обычно гулял у своего дома. Вот и сегодня он вышел на улицу. В последние годы Василий Митрофанович прогуливался в полном одиночестве. Те старики, с которыми он дружил, или был хорошо знаком, покинули этот мир. Вместо них в квартиры заселились совершенно не знакомые люди. Они не интересовались восьмидесятилетним  дедом. Он не тянулся к новым жильцам. Поэтому, когда встречались, проходили мимо друг друга, молча. Не здороваясь.

На этот раз у дома оказался мальчик лет пяти-шести. Он диковато посмотрел на появившегося из дверей подъезда деда и постарался отойти подальше. По всему чувствовалось, вышедший на улицу дед не вызывал у мальчика расположения. Василий Митрофанович решил мальчика не беспокоить. Подумал, что он произвел своим блеклым видом на малыша неблагоприятное впечатление. Ну, что ж. Не понравились друг другу. Бывает.

Василий Митрофанович стал ходить туда-сюда по своему привычному для него маршруту. Он был сегодня как-то уж очень спокоен и ему казалось, что жизнь вокруг, наконец, освободилась от неожиданных кульбитов. Все так спокойно и благостно вокруг. И не хочется возвращаться к бесконечным проблемам беспощадной старости, когда все  сыплется, рушится вокруг тебя. И нет никакого спасения.

Нет, он был неправ. Жить на белом свете вполне стоит. Только бы вот таких благостных дней было побольше. Философские раздумья Василия Митрофановича прервал мальчик. Он за все это время так ничего и не сказал. Но приблизился к ходящему, как маятник туда-сюда, деду. И Кочетов решил с ним заговорить:

– Мальчик! Ты в наш дом в гости пришел?

– Да.

– И к кому же ты в гости пришел?

– К тете Нине.

– К тете Нине – это хорошо. Тогда почему ты на улице, а не у тети Нины?

 У них с мамой взрослый разговор. Мне с ними скучно.

Василий Митрофанович решил несколько укротить свое любопытство. Он спросил мальчика, как его зовут. Мальчик лаконично ответил:

– Мишей.

– Миша. Где вы с мамой живете?

-- На Привокзальной улице.

Василий Митрофанович отметил: мальчик еще почти и не жил, а не болтун. Обычно такие мальчишки, если они не скованы застенчивостью, наболтают тебе столько, что не скоро прожуешь.

Но их беседа с мальчиком прервалась по другой причине. Из подъезда вышла супруга Василия Митрофановича Нина. Или Васильевна, как к ней обращаются все в доме. Она подошла к ним, поздоровалась с мальчиком и обратилась к Василию Митрофановичу:

– Как ты думаешь, кто тебе сейчас звонил?

Василий Митрофанович пожал плечами:

– На этот вопрос не сразу и ответишь. Ты и сама знаешь: в последний год я мало с кем разговариваю. Не с кем стало мне по телефону болтать.

Но жена проявила настойчивость:

– А ты подумай.

Кочетов назвал несколько вспомнившихся ему наугад адресов. Но все оказалось невпопад. Тогда она решила прекратить игру в угадалки:

– Из Тулы тебе звонили. Володя скончался.

Василий Митрофанович воспринял эту весть без всяких эмоций. Его супруга даже пожалела, что она вела такую неуклюжую игру, чтобы деда к плохой вести подготовить. Оказывается, он уже давно готов. Вон как спокойно отреагировал.

Они прошли в свою квартиру. Но и там Василий Митрофанович о скончавшемся племяннике не обмолвился ни словом. Он подошел к сетевому телефону и набрал тульский квартирный номер племянника. Как поняла Нина Васильевна, отвечал деду сын Володи Гена. Дед расспросил Гену, как его отец умирал. Оказалось, очень трудно. Метался. Громко стонал. Но был без сознания. Как в семье Кочетовых уже знали, Володя буйно вел себя в больнице. Категорически отказался проходить биопсию. Когда его привезли в кабинет, где проводится эта процедура, и врач уже был готов это сделать, Володя перешел на мат. Грубость племянника вышла за всякие пределы. От процедуры пришлось отказаться и врачи решили, что такому больному следует продолжить лечение у себя дома.

А подозревали у Володи рак легких. Это и хотели установить с помощью биопсии. Еще с того дня Василий Митрофанович узнал от своих родственников из Тулы, что дело Володи практически безнадежно. Больной заметно слабел, терял силы. Да и, как предполагают многие, не только силу, но и умственные способности.

Василий Митрофанович и сам в этом убедился. Он позвонил племяннику по мобильному телефону, когда тот еще лежал в больнице. Дядя услышал, что около племянника идет какая-то возня. На него прикрикивали, что-то двигали. Племянник его угадал. Дядя спросил: «Что там у тебя за движение?» Племянник хрипло произнес: «Давление меряют». «И сколько у тебя намеряли?» Племянник страдальчески выдавил из себя: «Семь и один». Дядя растерянно переспросил. Племянник поправился: «Шесть и один».

Василий Митрофанович понял, что у племянника с мозгами что-то неладно. Потом это же предположение он слышал и от некоторых родственников тульчан. Дядя хорошо знал, что племянник, как черт ладана, боялся врачей и больницы. За всю свою семидесятилетнюю жизнь он ни разу сам не записывался на прием ни к одному врачу. Только проходил комиссии, когда  наступало время медицинской проверки. Тогда он работал в диспетчерской службе железной дороги. И такие проверки у них были просто обязательны.

А так Володя говорил, когда ему предлагали показаться врачу: «Они там налечат. Быстрей в могилу загонят». Неужто в таком глупом убеждении племянник оставался до самой последней минуты своей  жизни?

Со своей супругой Василий Митрофанович об умершем племяннике в этот день ни слова не говорил. Но сам постоянно о нем думал. Вспоминал самые неожиданные эпизоды из их жизни. И все время он удивлялся своему душевному спокойствию. Кочетову  с женой судьба не дала  своих детей. Его Нина  Васильевна оказалась бездетной. Вот и привязался он к своему племяннику Володе всей душой. Почитай, был для Кочетова почти за сына.

А дядя сегодня такой спокойный. Вот и, поди, разберись, как тут лучше поступить. Одни считают, что близким родственникам не надо говорить о приближающейся кончине до самого последнего момента. Так будто бы лучше. Меньше человек мучиться будет. Другие считают, что к горю надо готовить заблаговременно. Если есть такая возможность. Для него самого, как он теперь убеждается, лучше второй вариант. Вот он подготовился – и не прихватывает сердце. Давление несколько повышенное. Но терпеть можно. А скажи ему неожиданно о кончине племянника, метался бы, и отхаживал себя таблетками.

С такими бодрыми мыслями Василий Митрофанович улегся в свою постель. Сейчас с успокоительными средствами просто беда. В аптеках стало с этим строго. Не продают там успокоительные средства без специального рецепта. А его попробуй добейся.

Но у Василия Митрофановича еще с давних времен сохранились и им аккуратно береглись таблетки демидрола. Он принял перед сном сразу две. И лекарство подействовало. Он довольно быстро погрузился в крепкий сон. И все было бы хорошо. Если бы не его склеротические мозги. Даже во сне они, как, оказалось, жили делами ушедшего дня.

 Ему снился странный сон о событиях давнего-давнего времени. Будто он пришел в больницу. Там лежала его сестра Катя с сыном Володей, которому тогда едва исполнился год. Сестра  вышла в коридор и сразу заплакала. Всхлипывая и, переходя на плач, она сказала брату Ваське, что врач ее вчера просто убил: дело, мол, серьезное. Ее сынок может и не вынести. У него воспаление легких. А температуру никак не удается сбить. Мальчик ослаб за время болезни. Надежды на его выздоровление остается все меньше.

Васька понял, что Катя утратила надежду на благополучный исход. Да и сам он тоже порядком растерялся, узнав такой страшный диагноз. Васька вышел из больницы в  беспредельной панике. На дворе стояла слякотная осень. Шел сильный дождь. Вместе с обильными каплями с неба по лицу юноши потекли его горькие слезы. Васька стыдился своей слабости. Но сдержаться уже не мог. Он успокаивал себя тем, что при таком дожде встречные не видят, что он плачет. Но что-то в лице Васьки было такое, что все встречные смотрели на него с тревогой. Они оборачивались вслед уходящему мальчишке. Что-то они все-таки замечали. И этот мальчишка притягивал их внимание.

Потрясенный таким странным сном, Василий Митрофанович стремительно проснулся. И не только проснулся. Он зафиксировал для себя, что уже сидит в своей кровати. Его бил озноб. И надо же присниться такому? Володя во сне был годовалым  ребенком, а он сам – восьмидесятилетним стариком. «Что-то у меня с черепушкой неладно» – с горечью подумал о себе Кочетов. – «Все перепуталось. И время, и возраст».

Он встал и пошел на кухню попить воды. После такого странного и страшного сна его мучила жажда. До сегодняшней ночи ничего подобного у него не наблюдалось. Василий Митрофанович начал себя убеждать, что впадать в панику у него нет никаких причин. Племянника Володи уже нет в живых. А  давнишний случай в больнице – такой давнишний. Да и разрешился он вполне благополучно. Старый врач все-таки вылечил тогда племянника. И он еще долго жил, никогда не жалуясь на свои легкие.

Василий Митрофанович еще сохранял способность и без часов определять, в какое время он просыпался. Вот и сегодня он сориентировался, что сейчас может быть где-то либо половина второго, либо уже два часа. Надо бы заснуть. Иначе завтра придется регулировать свое самочувствие таблетками или уколами. Но сон так к нему и не пришел. В своих метаниях он провел до самого рассвета. И лишь, когда в окно его комнаты заглянула все более светлеющая серость рассвета, его одолело короткое, но крепкое забытье.

Но как только его веки разомкнулись, снова стало ощущаться томительное состояние вины перед племянником. Он давно уже носил этот тяжкий груз на своем сердце. Эта вина давно мучила его. Она не давала ему спокойно жить многие годы. И, сколько его ни убеждали, что так могло случиться не только при нем, но и при любом человеке. Василия Митрофановича это нисколько не успокаивало.

А дело обстояло вот как. Когда он поступил в ремесленное училище в Туле, ему можно было жить в общежитии. Но рядом с домом, где квартировали его сестра с мужем, работала вечерняя школа. В те годы молодежь из кожи лезла, чтобы получить образование. Вот и Васька Кочетов мечтал в конечном итоге о высшем. Но пока предстояло получить среднее. Вот они посумовали с сестрой Катей (Сестра с мужем тогда ютились в одной комнате) и решили: можно потесниться. Зато Васька будет  учиться в вечерней школе рядом с их жильем. В те годы это было существенным аргументом. Старые люди до сих пор помнят, как после смерти Сталина и бериевской амнистии свирепствовал бандитизм в городах. Да и в некоторых селах.

Вася учился в двух учебных заведениях. Свободного времени у него почти не оставалось. Он хорошо помнит, как его сестра Катя рассказывала своей тогдашней подруге:

– Сегодня бужу Васю. Ему пора в ремесленное идти. А он отвечает: «Щас, мама. Щас». У меня даже сердце защемило. Еще совсем мальчишка. А уже поднимается в шесть утра. И спать ложится после двенадцати ночи.

И все-таки он находил время заниматься с племянником. Когда они были вместе, Вася просто отдыхал от всех своих нагрузок. К пяти часам вечера он приходил из училища и спешил в детский садик. Забирать Володю. Вот и в тот раз он привел мальчика в комнатушку, Снял с него ту одежду, которая была для садика и одел его в обычное, сугубо домашнее. В это время Володя был на Васиной кровати. Он держался руками за ее блестящую белизной никелированную спинку и  прыгал. Пружинистая сетка его высоко подбрасывала. Вася  укоротил прыть племянника:

– Давай, Вова, договоримся. Так высоко прыгать нельзя. Иначе упадешь на пол. Будет больно. Договорились?

Мальчик сказал «Да» и основательно сбавил высоту своих прыжков. До сих пор слова Василия для племянника были беспрекословными. И он спокойно повернулся к кровати спиной. Стал вешать Вовкину одежду на вешалку. И тут же услышал звук падающего на пол тела. Он стремительно кинулся к мальчишке. Тот пытался встать. И лишь, когда дядя подхватил его на руки, заплакал.

– Володя! Чем ты ударился? Где больно?

Плачущий племянник указал пальцем на голову. У Васи все похолодело внутри. Но плач Вовы терял громкость. Мальчик стал разговаривать. Потом приник головой к плечу дяди. И вскоре спокойно засопел. Заснул, значит. Вася успокоился. Наверно, у мальчика все нормально, если он заснул.

Вскоре с работы пришла сестра Катя. Вася рассказал ей о происшедшем. Сестра заволновалась, и Вася попытался ее успокоить:

– Катя! Все нормально. Он немного похныкал. И сразу заснул.

Сестра укоризненно посмотрела на брата и произнесла:

– Дурак ты, Вася! Вот это и плохо. Не надо было ему давать спать. При ударах головой спать не дают. При ударе головой пострадавшему ни в коем случай нельзя давать спать.

Вася понял, что он должен что-то сделать. Поскольку он виноват. Он предложил сестре сносить завтра Вову к врачу в больницу. Та посмотрела на него и  махнула рукой:

– Ты сам от Вовочки недалеко ушел. Сам еще пацан пацаном. В больницу завтра идти с Володей мне.

Назавтра Катя сходила на прием к врачу с сыном. Вечером Вася спросил у нее, что сказал врач. Она объяснила, что он никаких отклонений не обнаружил. Но Вася от сестры не отставал. Он спросил, как врач осматривал мальчика. Из слов сестры Васе стало ясно, что он долго с ним возился. Все водил перед лицом молоточком. Вглядывался в выражение глаз. Потом заставил ходить, приседать, поднимать руки вверх, разводить их в стороны. Искать пальчиком кончик носа. Потом сказал, что у нашего Вовы все, слава Богу, нормально. А как оно на самом деле – время покажет.

Вася тогда с облегчением вздохнул. Вины его вроде не оказалось. Сестра с мужем по-прежнему всецело доверяли ему своего сына. А у Володи никто никаких отклонений не замечал.

Но как потом показало время, зря они успокоились. Годы только в детстве и ранней молодости, кажется, тянутся вечность. На самом деле они пролетают стремительно. Володя рос, взрослел. Не успели оглянуться – пришло время ему служить в армии. И тут-то выяснилось, что со здоровьем у Володи не все благополучно. Потому и призвали его служить в стройбат. Когда племянник демобилизовался, они с дядей Васей встретились у Володиной бабушки и матери Василия. Как водится в таком случае, выпили. Разговорились. Дядя спросил у племянника, почему стройбат? Тот напрямую рассказал, что в голове нашли некоторые отклонения. Кочетов с горечью признался, что виноват в этом именно он. И рассказал племяннику, как все случилось. Тот лишь беспечно махнул рукой. Лично я, мол, ничего не чувствую. Да и с врачами, когда призывался, он разговаривал, что можно  сделать, и чего опасаться. Те ответили, живи, как живешь. Возможно, со временем, объяснили врачи, травма может сказаться на здоровье. Вот тогда и придет время позаботиться о  лечении.

Утром Василий Митрофанович завтракал без всякого намека на аппетит. Силком заставлял себя прожевывать кусочки батона с маслом. Васильевна обратила на это внимание:

– Что, Вася, нездоровится?

Он отмел это беспокойство:

– Да нет. Все нормально. Просто есть что-то не хочется.

– Это от постигшего нас горя, – Заключила Васильевна.

Василий Митрофанович постарался ее отвлечь от этой мысли:

– Да не приглядывайся ты ко мне, Нина. Все нормально. Смерть Володи для меня не неожиданность. Я к этому уже месяц как готовлюсь. Уже притерпелся к этой неизбежности.

Васильевна промолчала. Но за многие годы совместной жизни она настолько изучила своего суженого, что ему можно было и не говорить. Она хорошо разбиралась даже в том, о чем он молчит, но постоянно думает.

Да и сам Василий Митрофанович хорошо понимал, что его увещевательные отговорки сказаны им разве что для отговорки. Его подругу жизни они нисколько не успокоили. Да и что толку  в увещевании? Ну, не может он сейчас не думать о племяннике. Его еще не похоронили. Да и совесть его самого за долгие годы жизни нисколько не успокоилась. Наоборот. К исходу жизни лишь заметно обострилась. Как он мог утратить свою бдительность? Поверить слову «Да» от такого маленького ребенка? Теперь он был твердо убежден, что неадекватное поведение Володи в больнице в последний месяц его жизни на земле – его вина. Неискупимая и неисправимая. И никакого оправдания для него нет и не будет. 

И чувство никогда не покидавшей его вины точило его всю долгую жизнь. Оно не покидало его ни при каких обстоятельствах.  Ни тогда, когда он был беспечно весел и раскован в праздничном настроении. Ни в минуты тяжкой грусти, когда не мил белый свет и хочется наложить на себя руки.
Надо отдать должное. Ни сестра Катя, ни ее муж Гриша никогда не упрекали Васю в его  легкомысленной неосторожности. Ни единого слова осуждения от них он никогда не слышал. Но разве в этом дело? Сам-то он  понимал, его это вина, что у Володи изредка проявлялись последствия того падения с кровати. В очередной приезд к бабушке, еще, будучи школьником старших классов, Володя, чуть не целые сутки проводил со своим тогдашним закадычным другом Лехой. Как только просыпались, ни минуты не могли прожить друг без друга. Их крепкая дружба вызывала удивление, и даже зависть в селе.  Люди говорили часто: «Вот это дружба, так дружба. Да их водой не разольешь».
Однажды Володя пришел в дом бабушки и под большим секретом рассказал дяде Васе:

– Знаешь, Вася! Со мной ныне произошло то странное, что наблюдалось в детстве.

Вася не сразу понял, о чем племянник вел разговор. Тогда Володя напомнил.  В детстве Вася заметил, когда они обедали и ели жареную картошку со свежими помидорами, как лицо племянника перекосилось.

– Кисло? – спросил он Володю.

– Кисло, – ответил тот.

У тогдашнего дяди хватило глупости в другой раз при обеде такими же продуктами спросить у племянника, не кисло ли ему. Лицо Володи скривилось в гримасе кислоты. И Васька заигрался. Он говорил Вове слово «Кисло!» и племянник кривился до тех пор, пока не заплакал.

В комнату зашла Катя и прекратила мальчишество своего брата. Теперь произошло следующее. Володя с Лехой беспрестанно шутили. И заразительно смеялись. Напали на них безудержные «смешарики». И дело кончилось тем, что Володино лицо, как и тогда, когда ему, было, кисло, искривилось гримасой. Леха сразу перестал смеяться и  уже с тревогой спросил:

– Что это с тобой?

Володя и сам не знал, что с ним случилось. Но он хорошо ощущал, как его перекосило.

Еще тогда Васька понял: по его вине  так скривило лицо племянника. И тогда он малодушно искал другую причину нездоровья племяша. У мужа сестры Кати был родной брат, который на Западной Украине служил офицером. У него была красивая жена. И все шло нормально. Пока неожиданно с ним что-то не случилось. Его поместили в сумасшедший дом. Там он вскорости и  умер. Так вот Вася для облегчения собственных душевных мук хотел было списать болезнь своего племянника Володи на наследственность. Да только еще в пору своей молодости понял, насколько жалки и нелепы подобные оправдания собственной вины. Он вынужден был себе признаться, что кивать на чужого дядю, дело подлое, неутешительное. Даже перед самим собой.

Василий Митрофанович был человеком своего времени. А время его наиболее продуктивной жизни пришлось на советский период. Поэтому он, как и большинство его сверстников был неверующим. Он и сейчас убежден, что если бы был Бог на небе, не жил бы мир земной в таком безобразии, подлости и кощунстве. Не мог Всевышний, каким он представлен в Святом Писании, допустить среди людей такие безобразия. Поэтому он не ждал и не боялся «страшного суда». Он строго и беспощадно судил себя сам. И сам себя сурово наказывал.

Нина Васильевна вновь не выдержала его душевных метаний и попросила:

– Вася. Ради Бога вспоминай только светлое. Не надо копаться в плохом и печальном.

«И, правда. Надо найти что-то светлое в памяти. Нина права» – подумал Василий Митрофанович и начал копаться в своей затухающей памяти. Только там оказалось совсем немного воспоминаний, которые не тревожили, не кусали бы его душу. Есть только его поездка на свадьбу Володи. Она состоялась в то время, когда Володя был еще красавцем, каких очень редко преподносит людям природа. Совсем недавно с Василием Митрофановичем разговаривала его родственница Галина. Она приехала из Астрахани. Долго не была в родных краях. И с жадностью расспрашивала всех и обо всем. Свой «допрос» прошел при встрече с родственницей и Кочетов. И первым делом Галина спросила:

– А как поживает ваш племянник Володя?

Василий Митрофанович, не скрывая своего горя, сказал:

– Его дела – хуже некуда. Лежит в больнице в безнадежном состоянии.

Он рассказал Галине, что и как. Та  заметно опечалилась

– Мне очень его жаль. Неземной красоты был парень.

Василий Митрофанович хорошо понимал эту реакцию родственницы. Когда Володя приезжал к  дяде в село в свой отпуск, Галина любила с ним ходить то в кино в колхозный клуб, то в магазин за покупками. То просто так по селу прошвырнуться. Поговаривали даже, неплохая, мол, пара. Жаль только, Галина на восемь лет была старше Володи.

Володя женился на другой. Женился, где жил, в Туле. Хотелось вспоминать о приятном. Но даже в женитьбе Володи были темные пятна, которые теперь вызывали грустные размышления.

Василий Митрофанович приехал к сестре Кате в Тулу накануне свадьбы. Было это в обеденное время. А вечером муж сестры Григорий организовал выпивку. Любитель спиртного, он не хотел ждать завтрашнего праздничного застолья. После нескольких стаканов самогона у  Григория развязался язык. Сестра пыталась его урезонить. Но власть в их семье целиком и полностью принадлежала ее мужу.

И тут Василий узнал многое, о чем, как он потом понял, судачили все в доме сестры. Еще со школьных лет Володя крепко дружил со своей соклассницей Валей. Сначала они просто поддерживали дружеские отношения. Когда достигли юношеского возраста, у них проявились более глубокие чувства. По окончании средней школы, Валя решила поступать в политехнический институт на экономическое отделение. У Володи таких четких устремлений в отношении своей дальнейшей учебы не было. Потому он последовал за своей возлюбленной. И они оба поступили в политехнический институт. Но ровно через год выяснилось, что эта наука оказалась для Володи непосильной. Он с треском провалил  экзамены. Пришлось из вуза забрать документы.

Дома возник переполох. Перед знакомыми было стыдно. Так неудачно начиналась взрослая жизнь сына. У Володи не было выбора. Надо как-то устраиваться. И он пошел на железную дорогу башмачником. Самая непрестижная работа у железнодорожников. Григорий, когда напивался, колол сыну глаза этой профессией. Он презрительно смотрел на Володю и произносил только одно слово:

– Башмачник!

Володю эти восклицания отца сильно обижали. Но возразить было нечего. Володя растерянно и беспомощно отвечал:

– Да. Башмачник. Как могу, так деньги и зарабатываю.

Отец Володи был тогда помощником машиниста тепловоза. Поэтому и смотрел на сына с таким презрением.

У Вали была самой верной подругой Вера. Они потянулись друг к другу с раннего детства. Их дружба не нарушалась никакими временными охлаждениями и размолвками.  В то лето, которое было перед свадьбой, она летом устроилась на временную работу в пионерском лагере. Все сверстники знали, что Вера еще со школьных лет смотрела на Володю томными обожающими глазами. Знала об  этом и ее закадычная подруга Валя. Но все считали, что у Веры не было ни единого шанса на успех. Потому у Вали претензий к своей подруге не возникало. А зря.

Вера с Володей тоже со школьных лет дружила. Изо дня в день они втроем проводили свое свободное от занятий время на улице. И очень часто – вместе. Когда Валя училась в своем институте, Вера проводила с Володей гораздо больше времени. Однажды она сказала Володе, что одна из пионервожатых собирается отметить свой день рождения в пионерлагере. Не может ли он составить ей компанию в качестве ее кавалера.

Володя замялся. Как-никак, люди там совершенно ему не знакомые. Будешь все время сидеть, как на иголках. Так ли себя ведешь, или не так? Но Вера очень его упрашивала. Говорила, что все девочки, которые с ней работают в лагере, придут со своими кавалерами. Ей просто неудобно и неуютно будет там одной.

И Володя согласился. Только с условием, что подарок имениннице они будут покупать вскладчину. На равных паях. Вера согласилась. Она была согласна на все условия. Только бы Володя был на именинах ее кавалером.

Володя действительно чувствовал себя очень напряженно. Люди действительно незнакомые. Держали они себя так, что парень с первых минут застолья стал чувствовать себе полным ничтожеством. А Вера оказалась такой раскованной. Она все время подливала в его стаканчик и просила выпить то за именинницу, то за здоровье самой Веры. Вот и получилось так, что Володя много пил, и мало закусывал. В результате "отрубился" еще за столом.

Проснулся он лишь утром в постели вместе с Верой. Володя с ужасом вскочил с кровати и хрипло промямлил глупейший вопрос:

– Как я тут оказался?

Вера тоже села на кровати:

– Да ты что? Разве ничего не помнишь?

– Н-н-не помню. Помню только, что за столом сидел.

Вера весело засмеялась. Обняла Володю и страстно стала целовать. Володя еле вырвался из такого проявления страсти:

– Ты был весьма активен. И такой молодец, что я от тебя  просто без ума. Мы с тобой  созданы друг для друга.

Откуда люди узнали о происшедшем в пионерском лагере – одному Богу известно. Но обсуждали на их улице эту историю смачно, со всем подробностями. Володя понимал, что он попал в капкан. Но по тогдашним понятиям считал, что поступил подло. Да и Вера рассказала ему, как он прямо из-за стола тащил ее в ее комнату на глазах у всех, кто был на именинах. Во всех подробностях эти фривольности со смаком обсуждались на их улице. И Володя понял, что у него нет выхода.  Вернее, он единственный. Надо жениться на Вере. Иначе его, чего доброго, зачислят в насильники. Стали появляться такие сплетники, которые его в этот позорный список причисляли.

Во время свадебных торжеств было просто неудобно выяснять, что тут,  правда, а что ложь. И можно ли, как-то выйти из этого позорного положения? А сразу после торжеств Василий Митрофанович уехал. Надо было на работу. И тема до следующего лета оставалась для него туманной. К этому времени бабушки Володи уже не было в живых. Но каждое лето  в отпуск он приезжал в село к своему дяде. И тот встречал своего любимого родственника с большой радостью и удовольствием.

Пришло долгожданное лето и Володя со своей женой Верой «нарисовался» в селе. Они хорошо поужинали с обильным возлиянием. Потом пошли покурить на улицу. И тут Василий Митрофанович поднял скользкую и неприятную тему. Он передал племяннику все, что узнал на свадьбе и спросил, что тут действительно было, а что сплетни. И, самое главное, как все  это случилось.

 Володя рассказал все, как было. И из его слов следовало, что все на самом деле обстояло по-другому. Все сплетни, что ходили на их улице в Туле, к действительности никакого отношения не имеют.

 Василий Митрофанович поинтересовался, как ко всему этому отнеслась Валя. И как он теперь сам относится к своей прежней небывалой любви. Володя честно признался, что к Вале его по-прежнему тянет. Только была бы у них ладная семейная жизнь – еще не известно. Как утверждал в той беседе в саду во время перекура Володя, Валя властная женщина. Когда у них  была любовь, она уже целиком и полностью руководила Володиными поступками и помыслами. И не дай Бог протестовать. Потом самому себе не обрадуешься.

Вот так жестко охарактеризовал свою бывшую возлюбленную племянник. И Василий Митрофанович успокоился. В это лето он наблюдал, что Вера Володе во всем старается угодить. Во всем ему потакает. Уже в то время Володя не знал меры в выпивке. Нельзя сказать, что он пил до «сшибачки» и валялся на улице в непотребном виде. Такого никогда не было. Но водка на столе стояла с раннего утра и до позднего вечера. И жена Володе никогда не перечила.

Василий Митрофанович подумал- подумал. Да и махнул рукой: «А, может, так оно  и действительно лучше». Жизнь, она штука сложная. Иногда считаешь, что это наиболее правильно. Потом оказывается, что все казавшееся наиболее  правильным, самая, что ни на есть ошибка. И в этом Кочетов имел возможность убеждаться неоднократно.
               
Вот и на этот раз  он зря сказал «А может, так оно и лучше». Лучше ничего не стало. Стало только хуже.  Хотя лет десять подряд Володя и Вера жили мирно и спокойно. Но Василий Митрофанович мог судить об этом только, по словам своей сестры Кати. Когда он ее об этом спрашивал, она неизменно отвечала: «Нормально живут. Не скандалят». Вот, собственно, и все, что ему было известно. Хотя уже с давних пор, как только Володя стал продвигаться по служебной лестнице, ему дали квартиру и он жил от матери отдельно. Так что Катя тоже имела весьма поверхностные сведения.

И в этом вскоре всем пришлось убедиться. Сразу после женитьбы Володи его первая любовь Валя перестала появляться в Туле. Она блестяще окончила институт, и ее направили на работу по распределению  в Москву.  Ее родители ездили к дочери часто. Валя в столице быстро получила квартиру. И довольно быстро вышла замуж. Потом так же быстро и разошлась. Она осталась одна с сыном.

Сестра Василия Митрофановича Катя в свое время очень дружила с мамой Вали. Она была горячей сторонницей дружбы с детства и потом и возникшей любви между их детьми. Так что к Вере она относилась с большим холодком. Вера, впрочем, отвечала тем же. Только вот общаться им приходилось. И надо было держать себя подобающим образом. Иначе что это за родственные отношения.

Но пришел момент, когда Володя решительно заявил Вере, что они разводятся. Он уезжает в Москву к Вале. Тогда у Василия Митрофановича возникла интенсивная переписка с Верой. Инициатором частого получения писем дядей была Вера. Она горько жаловалась на Володю. Он, мол, поступает подло, неблаговидно. Она ему отдавала все свои чувства. Он же все эти годы был черств и безразличен. Спрашивала Вера, как ей надо поступить, чтобы удержать мужа от опрометчивого поступка.

Василий Митрофанович был в полной растерянности от таких вопросов. Что он мог посоветовать двум взрослым людям, которые давным-давно привыкли самостоятельно принимать решения? Он написал увещевательное письмо племяннику. Тот на него не ответил. Сестра Катя тоже включилась в эту непонятную со всех сторон ситуацию. Она горячо поддерживала сына в его решении разойтись с Верой и отправиться жить с Валей.
Васили Митрофанович и сестре написал увещевательное письмо с просьбой хотя бы не вмешиваться в сомнительную авантюру. Та ответила пространным обвинением в адрес нынешней своей невестки. И  категорически отрицала свое участие в авантюре. Хотя Кочетов ей нисколько не поверил.

Потом пришло краткое письмо от Веры, известившее Василия Митрофановича, что его племянник все-таки уехал в Москву. И его связь с Тулой надолго прекратилась.
Наконец, после длительного перерыва сестра написала Василию Митрофановичу письмо. Из письма он узнал, что Володя возвратился из столицы и снова сошелся с Верой. Та его приняла.  Что там получилось, или не получилось в Москве, сестре не известно. Василий Митрофанович сам успокоился и Катю попросил это сделать. Бывшие когда-то детьми, стали взрослыми. И они с Катей для них – не указ. Так что им надо примириться с тем, как оно есть в реальной жизни. А не так, как им представляется.

В очередное лето Володя с Верой снова приехали отдыхать к Василию Митрофановичу в село. Были традиционные застолья. Были мужские беседы во время перекуров и с хмельными головами. И однажды Василий Митрофанович набрался смелости и спросил племянника:

– Володя! Ты можешь рассказать мне, почему у вас с Валей совместная жизнь не сложилась?

Володя как-то весь съежился, скукожился своим сильно располневшим за последние годы телом и кратко изложил, что у них с Валей не склеилось. С детства Володя привык называть Василия Митрофановича Васей. Так пожелал молодой дядя. Тогда он категорически не хотел быть дядей. И, когда сестра обратилась к нему за разъяснением, ответил ей: «Еще успею быть дядей. А пока хочу оставаться просто Васей». Родители Володи возражать не стали.

Когда Вася со временем стал для всех Василием Митрофановичем, племянник стал к нему обращаться только по отчеству. Вот и на этот раз он обратился именно так:

– Не сложилось, Митрофаныч, не у нас. А у ее сына. Он меня на дух не переносил.

–А как сама Валя?

– И тут все очень непонятно. Прожил я в квартире Вали три месяца. Но спали на разных кроватях. Когда я спросил, почему, она ответила: «Пока сын не одобрит наш союз, ничего не будет».

– Выходит, сын не одобрил?

– Это мягко сказано. С каждым прожитым мной в их квартире днем ненависть ко мне становилась все сильнее. В конце концов, не только Валя, но и я сам понял, что наше ожидание – дело зряшное. Ну и уехал обратно в Тулу.

Василий Митрофанович застыл от удивления. Потом собрался и заговорил:

– Ничего не понимаю. Когда ты приезжаешь в наше село, за тобой постоянно бегают наши мальчишки. Они души в тебя не чают. Почему московский мальчик Валентины тебя и близко к себе не подпустил? Что-то тут не вяжется. Ты-то сам как думаешь?

– Поверь мне, Митрофаныч. Сам ничего не понял. Я и сам всегда считал, что у меня с детьми дружить получается. А тут – ни в какую. Я даже предполагал, что мальчик обижен не на меня, а на свою маму. Мне сказали, что в положенные дни и часы отец мальчика встречается с сыном. Может, он мог сказать сыну такое, что тот  встал на сторону отца. Но мать есть мать. И он окрысился на меня, чтобы она не осчастливила себя моей персоной. Мне и такие мысли приходили в голову. Но определенно ничего не знаю.
Из Тулы позвонила Вера и во всех подробностях рассказала, как похоронили Володю. Ее  рассказ прерывался горьким плачем. Василию Митрофановичу приходилось ее долго успокаивать. И снова говорила Вера, не упуская ни единой, самой мелкой детали. После ее звонка он долго ходил по комнате и все думал, думал.

Раньше Василий Митрофанович относился к Вере с некоторой долей подозрительности. В  какой-то мере он все-таки  поверил тогдашним тульским сплетням. Подходил к ним по принципу «Дыма без огня не бывает». Но теперь, когда он слушал ее голос, ее страдания по безвременно умершему мужу, он потеплел душой. Вера Володю искренне, всей душой, самозабвенно любила. Может, это все и искупает? Хотя как знать? Как знать?

Как с этим вопросом  хорошо обстояло дело в советское время!! Тогда многое было категорично. Зато вполне определенно. Были категоричные оценки. Это однозначно хорошо – а это однозначно плохо. И никаких разночтений не допускалось. Теперь вот, поди определи, прав ли он в своем внезапно возникшем либерализме в отношении оценки  Веры?

Вот ему и вспомнилась история поездки Володи  в столицу к Вале. И он рассказал своей Нине Васильевне о похоронах его племянника. Потом, что было для него совсем несвойственно, разговорился. Он впервые раскрыл ей историю поездки Володи в Москву с несбыточной надеждой устроить совместную жизнь со своей первой любовью Валей. Потом спросил свою  подругу жизни, как она оценивает это событие.

Васильевна долго сидела, молча. Василий Митрофанович оторопело подумал: уж не задремала ли она. Раньше за ней такого не замечалось. Но Васильевна, наконец, заговорила:

– Не знаю, что тебе на это сказать. Это в книгах все обоснованно и закономерно. В жизни часто происходит такое, что никакому объяснению не поддается. Хотя лично я думаю: Валя женщина жестких непоколебимых принципов. Она по ним жила. В них безраздельно верила. И отступление от них для нее равносильно смерти. Вот у них с Володей совместной жизни и не получилось. Теперь такие натуры не в моде. Да и не востребованы.

Васильевна немного помолчала и продолжила:

– К нынешней жизни больше подходит Вера. Хотя и ее судьбе не позавидуешь. Ты думаешь, ей легко было, когда Володя жил вместе с ней, а своим сердцем изо всех сил тянулся к Валентине. И во что это вылилось? Все оказались пострадавшими. Нет. Жизнь часто ставит нас в такое положение, что судить и рядить, как правильно, а как неправильно, не приходится. Можно поступить просто не по-человечески. Не по совести.

Потом еще немного помолчала. И подвела итог:

– Знаешь, Вася. Я всю жизнь считала, что ты намного умнее меня. Вот ты и решай, кто тут прав, а кто нет. Может, не то у меня с языка сорвалось?

Но Василий Митрофанович лишь сказал:

– Да все ты правильно оценила.

И они разошлись каждый по своим делам.

Они с племянником большую часть жизни провели порознь. Но Василий Митрофанович привык переживать за Володю, как за собственного сына. Он от всей души радовался успехам племянника на работе. Тот со временем дорос до должности руководителя диспетчерской службы железнодорожной станции. Потом стал заместителем начальника станции. Вот тебе и башмачник. Если бы до этого времени дожил его отец, вряд ли он  бросал бы в лицо Володи презрительное «Башмачник»!

Но слава к Владимиру пришла вовсе не по этой части. Он стал известен в Туле своими интервью. Тогда советская власть доживала последние месяцы. Все рушилось и шло к развалу. Железная дорога тоже переживала не лучшие дни. Тем для критики было более чем достаточно. И Володя стал часто появляться на телевидении со своими резкими и откровенными интервью. Рвущиеся к власти демократы чуть ли не носили его на руках. Имя Владимира Григорьевича Карпова ими использовалось, чуть ли не в каждой передаче. То  же было в передачах радиовещания и в газетах.

Сам Василий Митрофанович по убеждениям  был правоверным коммунистом. Он горько и с обидой воспринимал резкую критику своего племянника в адрес советской власти. Тем более что  в ней было немало сугубо пропагандистской клеветы. Он пытался связываться с племянником. Укорять его в недостойной клевете. Но Володю на волне славы понесло.  Уговоры дяди не него не производили никакого впечатления. Племянник по взглядам стал заядлым демократом.

Только дутая слава, как правило, длится недолго. Пришла эпоха Ельцина. Страна с большим шумом и скандалом переходила в капитализм. И продвинувшийся в советское время племянник оказался на  работе в железнодорожной отрасли лишним. Лишним потому, что на этот раз он заметил реальные признаки падения отрасли в пропасть. Эта его критика стала уже ненужной. Вот и предложили Владимиру Григорьевичу Карпову досрочно уйти на пенсию. Поскольку до этого благодатного времени оставалось всего  два года.

Став пенсионером, Володя первое время при встречах со своим дядей заметно смущался. Он хорошо помнил, в чем его старался образумить дядя в период интенсивного развала советской власти. Но Василий Митрофанович ни единым словом не упрекнул своего любимого племянника. Для себя дядя решил, что Володя и так в душе крепко переживает из-за своих заносов в то горбачевское и ельцинское время. Хватит этих переживаний. И без того жизнь вокруг тяжелая.

Девятый и сороковой поминальные дни были  для Василия Митрофановича особенно тяжелыми. Он начал ощущать, что у него появилась новая болезнь – виноватости. Она особенно усилилась после кончины Володи. Он проклинал себя в мыслях о давнем  падении племянника с кровати. В последние дни стал корить за то, что накануне свадьбы не настоял на обсуждении ее отмены. Володю тянуло к Валентине. И пусть она высоко ставила свои принципы. Зато по этим принципам она, возможно, удержала бы племянника от чрезмерного употребления спиртного. И Володя бы сейчас здравствовал. А не переходил в земельные крошки в могиле.
Вера женщина более мягкая. И очень сильно любящая своего избранника. Она лелеяла и баловала своего мужа. Потому для племянника и не было никаких ограничений.

Да и себя Василий Митрофанович ел поедом за свое прежнее попустительство. В этих чрезмерных попойках и он принимал участие. И самое страшное и постыдное заключалось в том, что он сам тогда в этом ничего зазорного не видел.

Было очень тяжело на душе от того, что уже ничего не исправишь.

Эх, жизнь, жизнь. Сколько существует человечество, человек из века в век не становится совершеннее в нравственном плане. А если и меняется то совсем незначительно. В свое время Василий Митрофанович много читал древнегреческих и древнеримских авторов. И с удивлением  делал для себя неутешительный вывод: душевная красота отдельных людей тогдашних нисколько не отличается от душевной красоты нынешних. И подлецы остаются такими же, как и в те далекие времена.