Была я бабой нежной, а стала бабой снежной...

                "Была я бабой
                нежной,               
                а  стала бабой
                снежной..."
                (Вероника Долина)               


- Шуба – это не роскошь, а воплощенная, сбывшаяся мечта. Должны же желания исполняться, а у меня ни одна мечта в жизни не сбылась и уже не сбудется, понимаешь!..
Ника понимала, в смысле, Маринкину мотивацию понимала, и про несбывшиеся мечты тоже все понимала, а что норковая шуба за 42тысячи (с учетом банковских начислений за кредит, плюс дорожные расходы на Москву – там все же выбор побольше) может хоть немного компенсировать «полтиничной» женщине несбывшиеся чаяния юности: настоящую любовь, счастливую семью, «ту самую профессию» - так что ж… Это счастье, что Маринка может вот так страстно чего-то хотеть и добиваться. И что шуба ее греет – во всех смыслах слова. А вот мне не столько хочется, сколько хочется захотеть…
- А теперь и шуба не сильно радует, - сетует  Маринка – ползарплаты на ссуду, остальные за коммуналку, кофе и сигареты. И на работе все завидуют. Начальник вызвал: «Зачем вам, Марина  Геннадьевна, премии? А вы день и ночь жалуетесь, что в отделе премий нет. И вообще… Моя жена кожаных брюк и норковых шуб не носит. Тем более, на работу. Это ж не дискотека. Кстати, это вызывающе для государственного служащего и людей раздражает!»
- Ну и придурок этот ваш хмырь, хуже бабы!
- Сил уже нет, не дотерплю до пенсии, но ведь как никак – госстаж! Конечно, у всех, кто вовремя на госслужбе начал работать, другие пенсии будут, но хоть что-то. Больше терпела, - привычно успокоила Маринка себя.

 В кафешке, где Ника и Маринка отмечали европейское Рождество и заодно полжизни  знакомства (в тот день обе дамы оказались в жюри районного конкурса самодеятельности), они выпили вина, закусив жюльеном и салатиком, а потом еще добавили сваренного дома глинтвейна (Ника без комплексов - захватила с собой из дома термос и разлила в чашки. На улице метель, мороз, а глинтвейн - прелесть)…
Потом Ника не сразу нашла номерок (а Маринкину шубу повесили на одну с ней вешалку), и Маринка чуть с ума не сошла: «Моя шуба!» После двукратного перерывания в сумке, поиска в зале и в туалете (на  Маринке все это время лица не было), номерок нашелся. «Вот оно ей надо!», - подумала Ника. Так можно и инфаркт получить из-за меховой тряпки. Но с другой стороны, это же не просто шуба (шубы  всегда были маринкиной слабостью, и надо сказать, что их у нее по жизни хватало: цигейковых, мутоновых, каракулевых, был и песцовый полушубок – не то что, у нее, Ники), а воплощение Мечты, свидетельство того, что жизнь все-таки удалась, состоялась. А чужие мечты и упорство в стремлении к ним Ника уважала.
Ника задержалась  рядом с  какой-то старой знакомой (убей, не пойму, как ее зовут и откуда ее знаю!). К счастью, контекст беседы постепенно прояснил приблизительную теорию их пересечений. Маринка тем временем беседовала с гардеробщицей, возмущаясь ценами в кафе: «летом мы с коллегой по 100 рублей здесь тратили – и с вином, и с горячим, и  с салатом, и с кофе.
- Так это ….
- Рекламный трюк, – продолжала возмущаться Маринка. Гардеробщица поддакивала и таращилась на  Марину с удивлением: роскошная шуба, белые кожаные ботинки и белая же кожаная с норкой шляпа несколько не состыковывались с детальным и страстным обсуждением ценовой политики заведения.
…Шел снег, была зима,  Маринка была в новой шубе, говорила о претенденте на свою руку из Питера и любовнике из "органов" (кроме шуб - еще одна постоянная Маринкина приверженность) – все было как тогда, полжизни назад (подумаешь, какие-то четверть века!) Потом для пущего дежавю  Маринка покурила на скамеечке в парке Пионеров и рассказала про последние новости своих подруг (у всех все те же проблемы – будто четверти века не было). Вот у Лорика уже больше нет проблем. Лорик – ближайшая Маринкина подруга, и соседка, и одноклассника, и наперсница, чудная девка, работяга, честнейшей души человек, очень симпатичная, всю жизнь (однажды и ненадолго сходив замуж) прожила свободной женщиной с дочкой, и слава Богу, успела  дождаться внучку.
- Когда-то с Лориком мечтали, что, когда бабки перемрут, то мы займем скамейки и будем открыто курить, а не задымлять свои квартиры и никто нам тогда слова не скажет. Вот и покурили… Бабки все, как одна, по-прежнему  на своих постах, по скамейкам, а Лорик… Как она за жизнь цеплялась, уже в последние недели, еле живая, …
Ника с уважением посмотрела на Маринкину шубу. Нет, это, конечно, правильно, мечты должны сбываться. А продукты  Маринке подбросят – мама и 80-летний ветеран ВОВ, отчим, дядя  Петя, чудный старик, никогда своих детей не имевший и с удовольствием вкладывавший средства в Маринкины наряды, обустройство ее дома,  Маринкиного сына, а теперь и Маринкиного внука. И вообще ей, Маринке, грешно жаловаться: у нее еще совсем молодая (70-ти нет) мама. И внук Матвей.
Подруги с удовольствием прошлись несколько остановок, и погуляли б еще, но Маринка заметно захромала: ноги, ревматизм, в больнице лежала, бывают периоды, что до дверей не может дойти без слез, но упорно ходит на больших каблуках.
Ну, ноги, ну,   Матвей…  Нет Маринкиного Лорика, и Никиной Ленки, а так… Подумаешь – 25 лет прошло! Им и тогда было 25(Нике поменьше, Маринке побольше), но какими емкими, напиханными событиями, были 25 первые – вся жизнь, а эти 25 – тьфу, как с горки скатились, как будто полгода прошло, постскриптум  к  тем, что    из первой половины, да и только!.. (Продолжение следует...)