Тризна
Алексея Пронюшкина в городке уважали. И, когда он, молодой и могучий, бороздил моря-океаны, и теперь, когда семидесятилетним груздем сидел на даче и пьянствовал, опрокидывая в заросшее горло стакан за стаканом.
На жестком щетинистом лице слезились голубые глаза, из груди с трудом пробивался сиплый простуженный голос. Живот тугим мешком лежал на артритных коленях. Сквозь истлевшую ткань старой рубахи пробивалась белесая шерсть.
Старик пил, никому не досаждая, не приставая.
Он был добр. Хотя в море это не самое главное качество.
Как белорус, без семейных морских традиций, стал когда-то авторитетным морским волком, неведомо. Но познал он практически все воды земного шара. Во всяком случае те, где промышляли советские тральщики. Владел всеми судовыми специальностями. Под его началом, бок о бок, тянули сети рыболовы всего русского Севера.
Удивительно ли, что портовый городок, где приписан был Пронюшкин, помнил и чтил его былые заслуги.
Сам он на промыслы давно не ходил, но в холодильнике всегда лежала свежедобытая треска, или навага, или селедка-беломорка, в зависимости от сезона. По негласному закону «десятины», возвращавшиеся с путины заносили отставному рыбаку часть своего улова.
Дачу Пронюшкин поставил на безлюдном побережье. Впереди море, позади лес. Шумит неумолчно вздымаемая ветром волна. Никого окрест.
Сидит он, смотрит в распахнутое окошко, как носится за горластыми чайками Федька. Потяжелевший, но еще радостно-подвижный спаниель. Любовь и отрада последние десять лет, когда умерла жена, не умевшая рожать детей.
- Каким пьяным не буду, пса без жратвы не оставлю, - гладил Пронюшкин блестящую черную шерсть, без стеснения добавляя: мальчик мой, сынок мой.
Федька возник скоро после списания волка в сухопутный резерв.
Лежал под мостовой, в гнойных коростах, поскуливал, ни на что не надеясь.
- Что за юдо? Ползи сюда, - прохрипел Алексей.
С тех дней они не расставались.
А недавно Федька с берега не вернулся. Старик звал. Ждал. Решил, что повстречалась неотразимая сучка. Но сердце щемило не по-доброму. Пес ни разу не изменял правилу – ночевать в подножии хозяйской кровати.
На рассвете побрел искать.
Федька лежал в лесу, зажатый по задницу медвежьим капканом. Увидев хозяина, приподнял башку и коротко, тихо гавкнул.
С трудом Пронюшкин разодрал железные челюсти.
- Терпи, сынок. И без ног живут. Ты, главное, потерпи. Сейчас…
Но Федька все равно умер.
Алексей долго сидел возле него, гладил твердую холодную морду.
- Как же ты сунулся… Вторую собаку я не осилю, понял, мальчик мой?
Но не было больше мальчика, и не было ничего.
Он похоронил Федьку под окошком. Чтобы и дальше вместе смотреть, как дышит море.
- Сопьешься, - вздыхают рыбаки, принося Пронюшкину улов.
- Тризна не пьянка, а святое дело.
- Разве по собаке можно?
- А я не по собаке, - говорит старик. – Я по любви.
Свидетельство о публикации №219082400936