Плакучие ивы

                детективная история

      рассказ занял 4—ое место в конкурсе детективного рассказа на форуме сайта
                Анны и Сергея Литвиновых
                в августе 2009 г.

СТАРЫЙ ПРУД
-----------

 — Вот, зараза! — Чертыхнулся бригадир, опять взглянув на небо, — не дай Бог опять польёт, тогда, считай, дело – труба!
— Ты чего всё чертыхаешься, Евсеич? – спросил его участковый.
— Да боюсь, польёт. Вон, погляди, как тучи набрякли, если дождик, то тогда экскаватор так по горочке и съедет, ковыльнётся в самый пруд. Там уж два трактора пять лет лежат. Сколь ни тянули, даже армейский тягач из соседней части — дрянь дело, — и он с тоской поглядел из—под руки на низкое серое небо, — земля—то, гляди, жирная как масло. Чернозём ведь.
И он стал счищать сломанной ивовой веткой грязь с сапог. А народ всё подтягивался и подтягивался к старому пруду. Любопытство заставило многих отложить домашние дела.
Старинный  пруд был очень красив в обрамлении плакучих ив. Этим деревьям было уже, наверное, около двухсот лет, как и самому пруду. Пруд этот вырыли во времена Крымской войны по заказу барыни, покойной хозяйки усадьбы, что стояла на опушке леса. Барыня побывала в Париже у одной из подруг, вышедших замуж за красавца—французика. Там ей и  приглянулся пруд, обрамлённый по берегам плакучими ивами, вот и выписала она с собой итальянца, обустроившего усадьбу подруги детства.
Здешний пруд находился в глубоком овраге, перегороженном плотиной. И в солнечные дни казалось, что там лежит зеркало – так  ярко в пруду отражалось голубое небо. Со дна пруда било множество ключей. Вода даже в жару не нагревалась. И только местные мужики купались в холодной воде. Отдыхающие господа и дамы загорали в шезлонгах, а потом резвились в специально обустроенных купальнях с подогретой водой.
Всё это продолжалось до тех пор, пока барыня не выписала из Москвы специалистов, которые определили, что здешняя вода целебна не только для купания. На лугу по дороге к пруду был построен бювет, где в краны подавалась подогретая вода для питья. И потянулся на отдых состоятельный народ даже из самой Москвы и Питера. Усадьба никогда не пустовала. Барыня нажила хороший капитал и переехала на другие воды, в Баден—Баден, оставив вместо себя управляющего, которому доверяла. Старики помнили, что через пруд  перекинут, был мосток не очень широкий, но накрытый в жаркие дни полотняным полосатым навесом. За что пруд был прозван матрасом.
Потом, как саранча, и на их село налетела—набежала коллективизация. От мосточка остались лишь колышки, торчащие из воды, да обрывки полосатой ткани, а в пруд накидали старые плуги, бороны, да хомуты лошадиные вместе со сбруей. Барскую усадьбу, неподалёку от пруда не хватило времени всю разобрать по камушку, хотя и потаскали много кирпича, чтоб подлатать кто фундамент, кто погреб.
В войну пару раз попали туда немецкие бомбы—зажигалки, окончательно превратив в руины некогда изысканный барский дом. А в том году, когда слетал в космос Гагарин, в начале лета, солдатики из части, что находилась неподалёку, крепко принявшие на грудь на танцах в соседней деревне, разогнались на грузовике по шоссе, что проходило рядом с прудом, и, совершив кульбит, угодили точнёхонько в плотину, пробив в ней изрядную дыру. Слава Богу, что сами не убились. А грузовик—то разломился пополам.
Пока ГАИ да ВАИ, вода из порушенной плотины ушла через трубу под шоссе в соседнюю балку. И, только когда взошло солнце, стали видны ушедшие в ил плуги и бороны, да плескающиеся на дне илистых луж сверкающие золотом на солнце караси да карпы. Набежал народ, крича: «Эй, вона, рыбки золотые, мужики, сачки тащите!»
После этого была построена на новом месте широкая плотина, и пруд потихоньку заполнился водой из бивших на его дне родников.
 
В последние лет пять пруд приобрёл дурную славу. И слухи эти разные Евсеича «достали». Местные рыбачки говаривали, что когда поднимался ветер, и ивы склонялись низко над водою, или начинал моросить дождик, то слышались человеческие голоса, особенно мужской, вроде, звал кого—то. Женское имя какое—то слышалось, но разобрать было невозможно. Казалось, что пруд вздыхает тяжко.
Те рыбачки, кому довелось услышать голоса, крестились, читали «Отче наш», кто помнил наизусть с детства и, побросав удочки, карабкались с воем в гору, крестясь дрожащей рукой, подвывая: «А—а—а—а, Господи спаси!», боясь оглянуться. Да, как дерябнут в выходной они самогоночки, что бабка Таня гонит, так и начнут вспоминать, как в горку с мокрыми штанами лезли.
Но в середине девяностых нашлись спонсоры, и несколько гектаров земли вместе с прудом и усадьбой, выкупил какой—то новый русский, который собрался, восстановив усадьбу, пруд и парк, разместить там небольшой санаторий. SPA называется. Ходили и слухи, что он внучатый племянник покойной барыни. Слухи, не слухи, но фамилия у него была такая же. Лебедев. Он и решил почистить пруд.
 
Но вот послышалась гаишная сирена, и, свернув с шоссе, к плотине подъехал армейский тягач, а за ним экскаватор и автобус с солдатиками, которые высыпались, как горох, стали цепью и оттеснили зевак подальше от берега.
Милицейская машина, микроавтобус прокуратуры районной и скорая помощь остались на шоссе, чтоб не увязнуть в чернозёме. Чуть дальше на шоссе остановился джип нового хозяина пруда. Он из машины наблюдал за всем происходящим на плотине. А армейский тягач, закрепился лапами—упорами на горке, прицепив к себе экскаватор металлическим канатом с крюком. Экскаватор стал потихоньку спускаться на плотину.
— Слава Богу! – сказал бригадир, — удержался.
Экскаватор  вгрызся в плотину. Три ковша хватило, чтобы вырытая яма достигла уровня воды. Вода хлынула в прокоп, и пруд стал достаточно быстро мелеть. Показались заросшие тиной и увязшие в иле трактора.
А потом…
В том месте, где слышались рыбачкам голоса, сначала показалась крыша, а затем и весь автомобиль. Но тина так затянула его, что ни цвета, ни марки разобрать было невозможно. А номер вообще погрузился глубоко в ил.
Солдатики по команде стали теснить толпу подальше от берега. Из рупора милицейской машины раздалась команда: «Просьба срочно всем покинуть берег и разойтись по домам». По рации полковник ГАИ Скруленко уже вызывал оперативную группу с водолазом и дежурного прокурора с судмедэкспертом.
Не просто же так народ набежал. Разные слухи ходили. И про девчонку, что из Киева приехала и утопилась в этом пруду, потому что зазноба её сердечная родом была из этих мест. В Крыму на пляже познакомились. Через месяц обещал он в Крым вернуться, да обманул её. А она уж ребёночка под сердцем носила.
Самой последней новостью был ледянящий душу рассказ об утопленнице с годовалым младенцем. Будто выгнал олигарх московский жену из дома, а дитё не пожелал отдать. Пустилась беглянка ночью с ребёнком, куда глаза глядят, попутку поймала. Да олигарх на джипах своих беглецов у пруда и застиг. Шоферюгу, мужика простого, из машины выкинул, а саму машину в пруд с женой и ребёночком столкнул.
Вроде слышал кто—то это всё от самого шофёра, который дамочку беглую вёз. Да попал, вроде, шофёр потом прямиком в психбольницу после этого случая. Ходил боком, головой дёргал да говорил, что кругом одни убивцы. Бабок в селе много. Все, сердешные, плакали, когда про олигарха услыхали. А когда из—под воды показалась крыша автомобиля, толпа загудела и запричитала, вот и приказано было всем по домам разойтись. Толпа потихоньку рассеялась, в обморок никто не упал. И скорая помощь никому не понадобилась.

Катерина с дочкой Женей добрели потихоньку до ступенек своего дома,  сняли сапоги резиновые, вымазанные в чернозёме, и босиком вошли в террасу.
— Катюшка, это ты что ли? – спросила полуслепая баба Зина, сидевшая в террасе на своей кровати. В комнате стояла вторая Катеринина дочка, Оля. Они с Женей двойняшки были. Олька пила прямо из кринки молоко.
— Это, бабуль, мамка да Женька. Мамка, ты опять хромаешь! — с укоризной сказала Оля, — опять за своей походкой не следишь.
— Что ж прямо из кринки пьёшь, ведь скиснет остальное—то, — сказала Катя дочке.
— Ну, в пруду—то нашли чаво аль нет?— спросила баба Зина Катерину.
— Машина там, на дне, мамань, — сказала Катерина.
— Уж не мово ли Кирюхи машина—то?
— Не знаю, мамань. У Кирюхи—то Жигули были. А эту так тиной и илом затянуло, не разберёшь, что за машина—то.
— Сыночек мой, — запричитала баба Зина, —   на кого ж нас, сироток, оставил?
Женя села на свою кровать и уткнулась со слезами в подушку. Девочка была немая. А Катерина сдвинула домотканый половик да открыла лаз в погреб. Нагнувшись, она вытащила бутыль со сливянкой. Достала стакан, налила доверху и выпила залпом.
— Женька, — крикнула Оля, надевая сапоги,— ты чё за мамкой не смотришь. Пьёт она опять! Уж и так по селу говорят, что Катька спивается. Стыдобища!
— Спивается, эка умные! – засмеялась со слезами в голосе Катерина, — кто из них знает, какова она, бабья доля, когда мужик сгинул, а бабе всего сорок три!
Женюшка встала, убрала стакан и сливянку в погреб, обняла мать, прижала к своей груди её голову и стала гладить по волосам, в которых появились уже седые прядки. Прошло уже пять лет, как пропал Катеринин муж, Кирилл.

СЕЛО СЕЛЬЦОВО И ЕГО ОБИТАТЕЛИ
-----------------------------
 
Село Сельцово стояло на трассе Москва—Батум как раз посредине между Почугаевском и Воронежем. Проезжающие мимо иногородние улыбались: «Это надо ж так назвать — село Сельцово!».
Домов в селе было всего двадцать. Село было дружное, половина сельчан была меж собой в родстве. Кто за кого замуж вышел, а кто женился. Так и жили. Да друг дружке помогали, кому крышу крыть, а кому картошку распахать. Лошадь—то одна была, у председателя.
Село стояло чуть под горочкой. Первым у дороги был храм, старый, местами осыпающийся. Настоятель, отец Гермоген, рассказывал прихожанам о том, что храм построен ещё во времена Ивана Грозного. Сзади храма был местный погост, а рядом изба—пятистенок, где жил настоятель и семь душ его семьи. Матушка Валентина и шестеро детишек. Старшему сыну вот—вот в армию идти. Не захотел он отцово дело продолжать, не поехал в Сергиев Посад в семинарию. А красивый был бы батюшка!
Следом был участок Семёна Давтяна, ассирийца—сапожника. Уж лет двадцать как он поселился в Сельцове между батюшкиной избой и участком Фильки—рыжего. Появился Семён в Сельцове году в семьдесят седьмом, а, может, восьмом, ещё до Олимпиады. Появился с женой в дождливую и холодную осеннюю ночь. Постучался в избу к отцу Гермогену, попросился переночевать.
— Отец, дарагой, пусти на постой на ночь, Христом Богом молю! Храм увидали из автобуса, так и решили, может быть, здесь и останемся, если народ примет.
— Откуда ж вы такие промокшие? – спросила матушка Валентина.
— С Ростова бежим. Выгнал меня отец за то, что на русской женился да в вашу веру покрестился. Сапожник я. Да вот мои документы!
Он отошёл в сторону, а сзади него стояла девчушка махонькая, белобрысенькая, да пузо на носу. Накормила их матушка Валентина. Марусю, жену Семёна, в сухое бельё переодела.
— Когда ж рожать тебе, милая?
— Да ещё месяц—полтора, если дохожу. Обменная карта есть у меня, врач в Ростове выдал, как на учёт встала.

Утром батюшка пошёл к председателю, что жил посередь села. Председатель взял участкового, своего зятя, да пошли все к батюшке в избу. Сапоги сняли у порога, председатель перекрестился на иконы, а участковый глянул искоса на иконостас да попросил документы у Семёна. Документы были все в полном порядке.
— Ну, — сказал председатель, — если точно у нас остаёшься, то пойдём, покажу, где строиться будешь.
Они вышли на улицу, и он показал прогон между батюшкиной избой и забором Фильки—рыжего. Утром пастух гонял здесь стадо.
— Вот здесь и стройся. Оно и хорошо, не будут скотину мимо храма да кладбища гонять. На другом конце села ещё прогон есть. Я в лесничестве попрошу, чтоб делянку тебе дали, а брёвна вывезем, не волнуйся, я трактор дам. Опять же и сапожник свой в селе тоже пригодится.
Так и построился Семён, до зимы успел. Мужики сельцовские помогали, Марусю жалели, уж больно махонькая, да и Семён  им глянулся. Свойский мужик, не злой. А вот самогон не пьёт!
Печку русскую сложил Фёдор, печник из соседней деревни. Дорого не взял. Уж в избу новую привёл Семён жену с младенцем. Всё это время, пока строился дом, она жила у батюшки.
 
А в тот год, когда Валентина Терешкова в космос летала, у Фильки—рыжего да у Евстихеевых, на другом конце села, в один день в почугаевской больнице народилися дети. У Филькиной жены Ираиды — мальчонка, которого назвали Кирюхой, а у Евстихеевой снохи, Полины, девочка, Катерина.  Это было задолго до появления Семёна—сапожника.
Так и дружили Кирюха с Катей с детства. День рождения вместе справляли. Посреди села стоял стол для пинг—понга. Это как—то жили летом у них в селе художники, вот себе и построили. Но у сельцовских игра не прижилась, поставили они с двух сторон лавочки. На стол выставлялись пироги да бидон с квасом, Зина кричала: «Рабятёшки! Айда на пироги с капустой!»
Подросли Катюха с Кирюхой. Стали на велосипедах кататься, на тех, что, уезжая, художники подарили. Да удумали от шоссе под горку разгоняться да руль отпускать. Вот и вывернулся как—то руль у Кирюхи да Катин велосипед и сшиб.
Увезли её в Почугаевск, в травмопункт. Полгода провалялась там Катюха. Операцию на колене делали. Да, видно, хирург—то был криворукий. И домой вернулась Катя хроменькая. Семён—то сапожник, добрый человек, ботиночки ей сшил специальные, чтоб не очень хромала.
Исполнилось Кирюхе 18 лет. Пришла повестка из военкомата. Сказал он Катерине: «Для меня лучше тебя никого нет. Ты уж дождись меня!»
Дождалась его Катя. Сыграли свадьбу. И опять Семён сшил ей беленькие туфельки, чтоб не хромала. А Кирюха—то не в отца пошёл, не рыжий. Блондинчик кудрявый удался. Ох, и шептались девки по селу, что красавец такой на хромой женился. Да, видать, не в хромоте дело!Так и поселилась Катерина у свёкра со свекровью. А через год родила своему Кирюхе двойняшек. Девчонок, Олю и Женю. Жили — душа в душу. Кирилл возил директора молокозавода, а Катерина по дому свекрови помогала да летом на прополке в совхозе работала. Так прошло тринадцать лет.

ПРОПАЖА
-------
 
Моросящий днём дождичек превратился в ливень с ветром. Катерина не знала, что и думать. Кирилл должен был забрать её на своём старом Жигулёнке у рынка, куда она ездила цены на мясо узнавать, да не приехал. Домой сама на попутных машинах добиралась. Да и Женя с рыбалки не пришла. Как ушла на пруд после обеда, так и нет её, а уж время к полночи.
Бежала Катерина, прихрамывая, по сумрачной улице села, под проливным дождём, кричала: «Женя, девочка моя!» Уж несколько кругов по селу под дождём сделала. Соседи вышли на помощь, стали кусты у палисадников просматривать. Мужики к пруду пошли с фонарём. Подбежав в очередной раз к своей калитке, Катя увидела сидящую, рыдающую и совершенно промокшую дочку.
— Караул! Люди добрые! Кто ж так девочку обидел! 
Но Женюшка молчала, только мычала и мотала головой. Подбежал тут Семён—сапожник, подхватил девочку на руки и понёс скорее в дом. Там стали её переодевать в сухое бельё, да поить горячим чаем. А её трясло, словно лихоманка какая напала. И мычит, говорить не может. Пришла бабка Таня—самогонщица, принесла святой воды, что с Крещенья осталась.
— Да и мужика—то моего нет, домой с работы не вернулся! А нам завтра на рынок в город, поросёнка зарезали. Уж время—то ночь—полночь, а его нет. Сбегайте кто—нибудь к участковому, Христом Богом молю!  — плакала Катерина. Да участковый сам пришёл, кто—то постучал к нему, сказал, что с Кирюхиной девочкой беда.
— Денис! – бросилась к нему Катерина, — Кирюха мой пропал!
— Не было сегодня происшествий на трассе. Может, повёз куда—нибудь далеко своего начальника? Катя, подожди волноваться! – сказал участковый.
А Женечку, беднягу, так и трясло под двумя одеялами!
— Эх, сглазили нашу девку—то! – сказала бабка Зина, — за батюшкой идти надо. Молебен служить. Она накинула старый болоньевый плащ и пошла за отцом Гермогеном. Настоятель молился в храме, когда туда пришла бабка Зинаида.
— Что тебе, милая? – спросил батюшка.      
— Беда у нас, батюшка, с Женюшкой беда! Пойдём! Без тебя не обойдёмся.
Отец Гермоген собрался, взял всё для причастия. Накинул на себя плащ с капюшоном, да пошёл следом за семенящей больными ногами Зинаидой. Увидев батюшку, народ, что был в избе, перешёл в террасу, чтоб не мешать. А Катерина, бросилась к настоятелю в ноги.
— Отец родной! За что ж такие напасти? Дочка моя онемела, и муж пропал!
— Господь всегда посылает нам испытания по нашим силам! Молись, Катерина!
Батюшка причастил обеих, велел спать ложиться, а сам вышел в террасу. Батюшку в Сельцове уважали – грамотный, семинарию закончил. Помогал всем, кто просил, документ какой написать или заявление в сельсовет. Увидев участкового, отец Гермоген подозвал его к себе.
— Денис, завтра утром надо везти девочку в городскую больницу. Неси её на руках. И в кабинет  заходи с ними вместе, слушай, что доктор скажет. Катерина—то не в себе, забыть может, что говорить будут.

Часам к двум собрался деревенский люд у дома бабки Зинаиды. Ждали, как привезёт участковый от доктора Катерину с девочкой. Наконец, свернул с шоссе милицейский уазик. Катерина увидела, что у дома стоит милицейская машина да ещё  какой—то микроавтобус. «Может, Кирилла привезли?» — мелькнула у неё мысль.
Вышла Катерина из машины, Семён—сапожник подхватил девочку на руки, и они скрылись в зелени своего сада.
— Денис Васильевич, не томи, скажи, как съездили! – сказал кто—то из толпы встречающих. Вышел тут из машины участковый: «Дали направление в Москву на экспертизу. Но денег у Катерины нет таких, чтоб в столицу ехать. Пожалуйста, расходитесь по домам! Устали они обе. Я сам ко всем зайду, может, и наберём денег—то для Женюшки!»

В доме за столом сидели полковник Скруленко, директор молокозавода и ещё какая—то женщина в строгом костюме.
Катерина уложила Женюшку в соседней комнате и вышла к ожидающим её незнакомым людям.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, Катерина Матвеевна, — сказал директор, пододвигая Катерине стул,— Кирилл так и не появился?
— Нет, — Катя заплакала.
— Катерина Матвеевна, — сказал Скруленко, — вот, познакомьтесь, это следователь нашего ОВД, Марина Николаевна Скворцова.
Женщина кивнула Кате.
— Катерина Матвеевна, я хочу Вас ознакомить с информацией, которой я владею на данное время, — сказала женщина—следователь, — В прошлую пятницу, 25 июня, в 10—00 Ваш муж выехал на служебной Волге на молочную ферму в Воронино, повёз документы. Он прибыл туда в половине одиннадцатого. На обратной дороге, в двух километрах от посёлка Воронино, машина сломалась. Трактор, шедший в Воронино, дотащил Волгу обратно до фермы, где у гаража Ваш муж машину и оставил, договорившись с местным механиком о ремонте. Следователь говорила быстро и очень сухо, Кате трудно было её слушать, голова гудела.
— Голова у меня, как чугунная, я простая женщина, необразованная, не пойму, к чему Вы клоните, повторите ещё раз, не поняла я ничего, — сказала Катерина и положила валидол под язык.
Скворцова медленно повторила всё сказанное и также медленно, но более мягко, продолжила.
— На попутном молоковозе Ваш муж вернулся обратно на завод. Во всяком случае, шофёр молоковоза утверждает, что высадил его там. Как он забирал личный автомобиль и во сколько уехал домой, никто не видел, был обеденный перерыв. Но его автомобиля в гараже молокозавода нет. В воскресенье, Волга, оставленная в Воронино, исчезла. Возможно, её угнали — трасса рядом. Аварий в пятницу на трассе не было, погибших и пострадавших нет. А у Вас есть какие—то предположения, Катерина Матвеевна, муж Ваш куда—нибудь ехать, может быть, собирался?
— Собирался. Мы на рынок в Почугаевск собирались, свинину продать. Девочкам на форму новую к школе хотели денег подкопить.
— Но, может, личные дела какие—то у него были намечены?
— Денис Васильевич, о чём это она? Какие личные дела? – у Катерины совсем голова пошла кругом.
— Катя, сосредоточься! — сказал Денис, — ты—то что думаешь?
— А чего тут думать, если мужик пропал? Он меня и в пятницу из Почугаевска от рынка
не забрал, я на рынке к свинине приценивалась, чтоб не продешевить. Первое сентября скоро, деньги нужны, чтоб дочек в школу собрать. Вытянулись они за лето, да обувка мала стала. Девчонок уложила, да всё Кирилла ждала, — Катя опять заплакала, — да только он  домой ночевать не приехал. Не знаю я, что и сказать Вам. Верный он, мы с ним со школы. По бабам не шастал.
— Спасибо за такое подробное описание, — сказала женщина—следователь, — только пока он у нас один подозреваемый. Фотография его есть у вас? Мы раздадим информацию на все посты ГАИ области, но в первую очередь – на границу.
— Мамань, фотку майскую принеси, Христа ради, — попросила Катя бабу Зину. Бабка Зинаида принесла фотографию.
— Вы что ж, решили, что он Волгу—то украл? – всхлипнув, сказала Катя, — да он когда ухаживал за мной и в сад к нам заходил, так спрашивал разрешения яблоко сорвать. А машину нашу он купил, когда её списали в автопарке Почугаевска, мы тогда тёлку и поросёнка зарезали, чтоб расплатиться. За каждым винтиком на барахолку в Воронеж ездил, пока машину не наладил. Денис Васильевич; скажи хоть ты им, — повернулась Катя к участковому.
— Совестливый он… был, — сказал Денис, — они с Катериной мои одноклассники.
— Был? Почему был? – Катя наклонилась вперёд, держась за сердце.
— Прости, Катя, вырвалось, — опустил глаза участковый.
— Я думаю, на сегодня мы закончим, — сказала Марина Николаевна, поднимаясь со стула, — будьте готовы, что мы будем ещё вызывать Вас в Почугаевский ОВД. Всего доброго, отдыхайте!
Они попрощались и вышли. Остался лишь один участковый.
— Катенька! У мужиков всякое бывает, может всё же, загулял где…
— Да он никогда и не смотрел ни на кого, кроме меня, что ты говоришь, Денис, тебе ли ни знать!
— Ну, отдыхай, пойду я. Дело есть у меня ещё одно. Ложись, поспи маленько.
 
У калитки палисадника участкового ждал Семён—сапожник.
— Ну, что Денис? Новости—то есть о Кирюхе?
— Нет, пока ничего толком нет.
— Я вот что думаю, Тоньки—агрономши московская подруга Шура в тот день уезжать собиралась. Мне Маруся сказала, она с Тонькой—то дружит. Может, сманила его за собой в столицу эта вертихвостка?
— Да, вряд ли, дядя Семён. Ты ж Кирюху знаешь, для него кроме Кати женщин нету.
— Ой, знаю, знаю! Просто Шура эта тут всё подолом мела по вечерам, когда Кирюха с работы приезжал. Послушай, о чём бабки—то наши судачат. Бабку Таню—самогонщицу спроси, она рюмашку тяпнет, много чего тебе расскажет.
— Спасибо, учту я и следователю скажу, чтоб бабку Таню вызвала.
Вздохнув тяжело, пошёл Денис по домам. Опросить сельчан да, может, и денег подсобрать для Кати с Женюшкой.
 
Вечером, уж часам к десяти, пришёл опять Денис к Катерине, высыпал деньги из своей фуражки на стол. Стали они считать. Мало, только на один билет и наберётся. Катя, уплаканная, с опухшими от слёз глазами, накрыла на стол, чтоб напоить Дениса чаем.
Уж к полночи ближе постучал кто—то в дверь.
— Кирюха! Вернулся! – вскочила Катя.
— Сиди, — сказал Денис Катерине, — я открою.
Вошёл Семён—сапожник. Положил свёрток на стол.
— Катенька, дарагая, здесь пять тысяч, должно тебе хватить. В гостиницу не ходи, там для простого люда мест нет. Как сойдёшь с поезда, так и стой. К тебе сами люди добрые подойдут. Я был в Москве, знаю.
— Дядя Семён, нет у меня таких денег, чтобы долг тебе отдать!
— Катя, вот участковый свидетель, не надо отдавать. Это я не тебе даю, а Женюшке.
 
Катя Женей вышли из вагона на перрон Павелецкого вокзала. Сновали носильщики, обнимались встречающие с приехавшими. Обычная московская суета. Постепенно перрон опустел, и Катерина заметила, что кроме них, на перроне остались люди. Через какое—то время к ним подошла седая старушка.
— Что, милая, не знаешь, куда идти?
— Да, — смутилась Катерина, — комнатку мне бы снять деньков на пять или на неделю.
— Пойдём со мной, я комнату приезжим сдаю. Как муж помер, пенсии не очень—то и хватает. Но дорого не возьму. И чисто у меня. Тараканов нету. Хочешь, со мной питайся, хочешь, сама готовь. Варвара Петровна меня зовут. А тебя как, милая?
— Катерина. Да вот дочка Женя. Мы к доктору приехали. Болеет она. Не говорит, — Катя смахнула со щеки слезинку. Они перешли широкую улицу, вошли в уютный переулочек.
— Вот и дом мой, — сказала старушка.
Катерина подняла голову, посчитала – восемь этажей! А у них—то в Почугаевске выше трёх и нет ничего.
Вечером они пили чай. Женя спала, устала с дороги. Катерина достала все свои бумаги.
— Вот, Варвара Петровна. Сначала нам надо в институт какого—то Сербского, направление дали, – она протянула хозяйке бумагу, — А ещё соседи попросили посмотреть Кремль, Ленина и купить колбасы и конфет шоколадных. У нас там колбасы не бывает, а детишки просят. Вы уж проводите меня, Христа ради, я заплачу, деньги есть у меня. Семён—сапожник дал для дочки.
— Ну, институт этот недалеко. Везде провожу, не волнуйся, одну не брошу, ложись уж отдыхать, а деньги для дочки побереги, — сказала Варвара Петровна.
 
Так неделя и пролетела незаметно.
— Ну, милая, с Богом! – сказала Варвара Петровна, перекрестив Женю с Катериной — отпиши, как доехали.
— Приезжайте к нам, Варвара Петровна! – сказала Катя, — Хоть подышите свежим воздухом, в Москве—то вашей духотища.
Поезд тронулся, стал потихоньку набирать ход. А Катерина вошла в своё купе и села у окошка. Мелькали московские кварталы, потом поезд выехал за черту города, и мимо проносились дачки, полустанки. Катя постелила постель и уложила Женю, которая уже клевала носом. А сама так и осталась сидеть у окна. Ближе к ночи заглянула проводница Татьяна с чаем. Катерина обрадовалась ей. Проводница присела на краешек постели да так и осталась. Проговорили они почти всю ночь. Потихоньку разговорились, да так Катерина ей про жизнь свою всё и рассказала.
— Так что ж врачи—то сказали? — спросила Татьяна.
— Ту бумагу их я читала, там не понять ничего. Но дядечка—доктор, старенький такой, мне сказал по—простому, мол, было сильное нервное потрясение у девочки, поэтому голос и пропал. Даже просили её написать, что видела, кто так обидел. Так она ручку сломала и бумагу разорвала. Лекарства разные выписал, я там у них в аптеке и купила. Наказал через год приехать. Но, сказал, может вдруг и заговорить!
Татьяна поднялась: «Всё хорошо будет, Катюша! Поспи немного, как подъезжать будем, я вас разбужу».
Но Катя так глаз и не сомкнула. Подняла заранее дочку, и вышли они в тамбур.
— Ох, беспокойные! – сказала Татьяна, — ещё почти час до Почугаевска, чаю бы попили.  Стоянка  у вас – 1 минута.
Катерина усадила дочку на чемодан. Только и успели сойти они с поезда, как он и тронулся. Татьяна уж в открытую дверь прокричала им: «Всё хорошо будет, Катюша! И голос вернётся! И муж найдётся!»
Они помахали ей и, взяв чемодан, пошли на привокзальную площадь к остановке автобуса до Сельцова. А там уж ждал их председатель на машине. У бабки Зинаиды узнал, на каком поезде приедут. Катя—то дала домой телеграмму. Свернули с шоссе в село. Жарко.
На пустой улице только Митюшка соседский на велосипеде. Катерина подозвала его и сказала: «Беги, кликай рабятёшек, пусть к столу все идут!»
Катя взяла сумку с хлебом московским по 25 копеек и колбасой, пакет с конфетами околадными да тряпку мокрую, чтоб стол протереть. Пришла к столу, а там уж мал мала меньше.
— Ну, — сказала Катерина, — всем руки в колонке мыть, а кто—нибудь пусть к матушке Валентине за квасом и кружкой сходит!
Вымыли руки, уселись за стол. Катя посчитала всех по головам и нарезала хлеб и колбасу варёную любительскую, что из  Москвы привезла. Тут и матушка Валентина подошла с квасом. Поглядела на жующих детей и сказала Катерине.
— Катерина, добрая ты душа, Бог это отметит, он всё видит, вот и сейчас глядит и радуется!
Катя положила голову на плечо матушке, и слёзы тут же потекли.
Подошёл к Катерине малыш с набитым ртом.
— Фёфенька, а ты Клемль видала?
— Видала, милый.
— А Ленина?
— И Ленина видала. Как отдохну, всё расскажу, приходите!
Катерина пошла к себе в дом, чтоб отдохнуть с дороги.
 
Так и потянулось время. Следователь с участковым приезжали, по домам ходили, да народ опрашивали. Зашли и к Тоньке—агрономше. Только отмахнулась она от них.
— Чего удумали! Шурочка моя – женщина из столицы! Очень ей нужен мужик—то деревенский, хоть и красавец. У ней там, в Москве кавалеров тьма!
— Антонина, Вы ей письмо напишите, пожалуйста! – сказала женщина—следователь, — и мне, пожалуйста, адрес её дайте.
— Ну, письмо—то напишу и адрес дам. А как ответ придёт, так вот участковому и сообщу. Пойду я, курей приехал ветеринар осмотреть, а то вдруг три разом сдохли. Звиняйте!
Слукавила Антонина. Письмо уж из Москвы получила, что Шура—то из отпуска не вернулась, и подали родители на неё во всесоюзный розыск.
А Кате всё это время показалось похожим на густой битум. Дорожники ремонтировали шоссе напротив Сельцова, и битум этот грелся у них в больших чанах. Был он густой и чёрный. Женюшка захотела посмотреть, как работают дорожники. Вот Катя битум этот и увидала. Так и стало казаться после этого Катерине, что она в такой смоле увязла. Да и на все Тонькины письма ни разу ответа из Москвы не было. Вот и решила Катя, что Кирюха сбежал от неё в Москву с этой Шуркой. Да всё казалось, что бабы вслед ей об этом шепчутся.
Прошло пять лет с Московской поездки. И таблетки все Женюшка съела, но молчала по—прежнему. А в Москву—то так больше и не собрались. Через год после того, как пропал Кирюха, нашли угнанную Волгу. Нашли в Крыму, в Керчи. Разъезжал на ней настоящий грек Антонис Георгиади в малиновой феске, возил овощи и фрукты на местный базар, где у него был свой павильон. Сказал, что купил машину у каких—то отдыхающих. А те даже номера не поменяли. И машина была уж здорово потрёпана.  Её, конечно, изъяли, оставив грека с его осликом и бричкой.
А Катерина на каждый стук в дверь она вскакивала и бежала открывать в надежде, что это вернулся пропавший муж. Стукнуло Жене с Олей в июне по восемнадцать лет. Олька замуж собралась. На дне рожденья жениха своего всем представила.
А в августе, уж в самом конце, когда по утру роса на траве белая бывает, вышла Катерина часов в шесть утра, корову стала доить да в стадо гнать. Уж пастух пару раз кнутом щёлкал, хозяйкам знак подавал, чтоб поторопились. Катерина шла, прихрамывая, да толкая тёлку в бок, отворила воротину у хозяйского двора  да сказала пастуху: «Коляныч, примай мою скотину!»
— Не волнуйся, Катюх, жива—здорова будет к вечеру. На луг—то придёшь доить?
— А чего ж не прийти, приду. Чё поесть—то принести?
— А сальца с чёрненьким хлебушком. Больно сало у тебя хорошее. А квасом матушка Валентина угостила, — и пастух поднял руку с бидоном, чтоб показать Кате.
Катерина затворила воротину да пошла в дом. Яишенку с помидорами девчонкам делать. Уж очень они до неё охотницы. Она вошла в кухню, зажгла керосинку, да поставила чайник. А то, как Олька вскочит, так ей наперёд всего чаю наливай. Пока крутилась на кухне, в дверь постучали. У Кати сердце застучало – Кирюха!?
— Кто? – спросила Катерина, не открывая двери.
— Катюх, открой, это Денис.
Катя открыла дверь.
— Что ж так рано? Ну, садись чай пить!
— А чего ж не попить, наливай. Варенье—то вишнёвое осталось?
— А то. Для гостей всегда держу баночку. А уж для тебя – особенно. Вдруг ты с благой вестью!
— Ох, и мастерица ты, Катерина!
— Да ладно. Чего пришёл—то так рано?
— Да вот вызывают тебя в Почугаевск, в милицию. Новости для тебя есть. Одна не езди. Хоть Женю возьми. Я к десяти за вами заеду. Собирайтесь.
Когда подъехали к почугаевскому ОВД, у ступенек тамошних стояла карета скорой помощи да чёрный воронок. «Уж не мово ли Кирюху повязали?» — подумала Катерина. Они вошли вслед за Денисом. В кабинете за столом сидел полковник Скруленко. Под руками у него лежала довольно толстая папка. Он налил Катерине в стакан  минералки и сказал: «Новости для Вас, Катерина Матвеевна».
— Какие ж?
— Что пруд спускали у вас в Сельцово, Вы, наверное, знаете?
— Да, сама видала, — дрожащим голосом сказала Катя.
— Машину на дне видели?
— Да…
— Это машина Вашего мужа, Кирилла Филипповича. В машине той были обнаружены останки двух человек, мужчины и женщины. Документы у обоих хорошо сохранились. По документам – мужчина — Ваш муж. Женщина – однокурсница Вашей соседки Антонины, агрономши, что в отпуск к ней в тот год приезжала. Мы делали запрос в Москву. Из Сельцова она пять лет назад не вернулась. Даже место её в поезде было свободно, и билет не был сдан проводнику. Её родные тоже во всесоюзный розыск подавали документы.
У Екатерины стакан с водой лопнул в руках, и кровь ручейком потекла на стол.
Полковник выскочил в соседний кабинет, закричал: «Прапорщик, фельдшера с его чемоданом зови!» В кабинет вбежал человек в медицинском халате с оранжевым чемоданчиком в руках. Он перебинтовал Катерине руку и напоил её валокордином.
— Да мужик—то мой на Волге ездил, возил директора молокозавода, – с надеждой в голосе сказала Катерина.
— Вы же помните, что исчезли оба автомобиля и через год Вам сообщили, что Волгу нашли в Керчи.
— Помню. Но нет, нет! Это не он! Он вернётся! Его машину тоже могли угнать, хоть и старая она. Ведь какая страшная война была, а по телевизору, я сама смотрела, люди всё находят друг друга. Вот и Кирилл вернётся!  У Тоньки—агрономши жила подруга, фря московская, вот и сманила….
— Нашли их вместе в Вашей машине, — сказал Скруленко.
Денис сел рядом с Катериной, взял её за руку.
— Катенька, милая… Это судьба.
— По отчёту экспертов, Катерина Матвеевна, а экспертиза – вещь беспристрастная, останки обнаруженные в машине лежали в объятиях друг у друга, предположительно, спали. Очевидно, во сне кто—то из них задел ногой ручной тормоз, и машина съехала в воду, на плотине уклон в сторону воды. Если бы они не спали, смогли бы выбраться, — сказал полковник.
— Значит, баба его всё—таки сманила, мово Кирюху, — Катерина заплакала.
— Поскольку свидетелей этого происшествия нет, насильственных следов смерти на останках не обнаружено, уголовное дело мы закрываем. А Вы получите в ЗАГСЕ свидетельство о смерти в результате несчастного случая. Администрация сельсовета поможет Вам с похоронами, — сказал полковник.
И тут из—за спины Катерины послышался ломающийся девичий голосок. Это был голос Жени.
— Дяденька полковник, — сказала она, —  не надо закрывать, не надо! Я — свидетель. Могу сейчас всё рассказать.
Катерина, услышав голос немой до этого момента дочери, без чувств упала со стула.

  Погода резко поменялась за ночь. Ещё вчера было тепло, светило солнышко, а ребятишки, наигравшись в футбол, с удовольствием плескались на мелководье в пруду.
А сегодня небо заволокли тучи, и временами моросил противный мелкий дождь.
Сёстры, Оля и Женя, резались в дурака на кровати бабы Зины, стоявшей на террасе. Но скоро Жене это надоело, и она стала собираться куда—то на улицу.
— Ты, куда это, гулёна, собираисси?
— На пруд.
— В таку непогодь?
— Ба, карасиков кошке наловлю.
— Промокнешь ведь!
— Да, во, гляди! – девочка надела плащ—палатку отца, покрутилась перед бабушкой.
— Смотри, мать из города приедет, покрывать тебя не стану.
— Я быстро! – и девочка, схватив удочку и ведёрко из консервной банки, выскочила на улицу.
На пруду она села на мостки и, как учил отец, нацепила мотыля на крючок, поплевала на него, и закинула удочку. Ветер иногда гнал рябь по воде, но это не мешало рыбалке. В ведёрке уже плавали четыре карасика.
Тут Женя заметила женщину с чемоданом на шоссе напротив пруда. Это была подруга их соседки, что приезжала к ней в гости в отпуск Москвы. Женщина куталась в плащ да то и дело поправляла зонтик, который выворачивал ветер.
Вскоре притормозили рядом с женщиной папины Жигули. Женщина нагнулась к окошку водителя. Потом кивнула и пошла к багажнику. Женин папка вышел из машины, помог погрузить чемодан в багажник, и женщина села в машину. Ветер был со стороны трассы и окна в машине открыты, девочке было не только видно, но и слышно.
— Времени у меня мало, давай уж сразу на вокзал, раз обещал – подвезу, — сказал Кирюха, — а потом я жену должен с рынка в Почугаевске забрать.
— Эх, — сказала она Кирюхе, проведя рукой по его кудрям — красавец ты, блондинчик, а живёшь в такой глуши да с хромой бабой, ничего другого и не знаешь, — и она, расстегнув Кирюхину рубаху, приложила наманикюренную руку к его сердцу.
— Да это ж жена моя любимая, Катя, да дочки—двойняшки, — вынимая руку своей пассажирки из рубахи, — Эх, а охромела—то она из—за меня в детстве, по глупости.
— Я тебе адресок—то оставлю. Вдруг соберёшься. Нашему директору тоже шофёр хороший нужен. Я в теплице работаю, где розы выращивают. Свободная я, и квартира у меня двухкомнатная в Мытищах.
— Свободная, говоришь? Да не поверю, чтоб у такой бабы никого не было!
— А ты поверь, — и она, сбросив капюшон, положила голову ему на плечо.
Машина с полчаса ещё стояла на обочине шоссе. Потом она тронулась с места, повернула на сельцовскую улицу и стала спускаться потихоньку на плотину, где сидела девочка. Женя, побросав снасти и разлив ведро с уловом, спряталась в кустах ивняка. Жигули развернулись, встав капотом к воде. Отец и чужая женщина, улыбаясь, вышли на плотину. Девочка увидела, как отец раскладывает сиденья в машине, снимает рубаху…
Машина качалась и качалась, словно кто толкал её. Из неё слышались женские стоны. А Женя сидела в кустах и боялась пошевелиться. Потом в машине всё затихло, и она перестала качаться. Прошёл час или два, только вдруг машина тронулась с места и поехала по скользкой от дождя траве прямо в пруд. Женю охватил ужас. Машина «клюнула» носом в воду, сначала словно поплыла, но потом вокруг крыши появилось множество пузырей, словно кто бельё полоскать пришёл. Пузыри были маленькие и большие, а машина стала погружаться в воду и, наконец, совсем исчезла под водой. На воде появилось ещё несколько больших пузырей, они лопнули, и никто бы не смог сказать, что на этом месте машина ушла под воду.
Девочка хотела закричать: «Помогите!», но поняла, что голоса у неё нет. Охваченная ужасом, потеряв плащ—палатку, она стала выбираться из ивняка, чуть глаз не выколола острой веткой. Выбралась к спуску на плотину и упала, рыдая. Уже совсем стемнело. Только дождик поливал её. Она слышала, что её зовёт мать, но сил подняться у неё не было. И голоса не было совсем. Вместо слов раздавалось какое—то мычание. Как она добралась до своей калитки – не помнит.
— Вот и всё, — сказала Женюшка полковнику.
Дядя Денис сел рядом, прижал девочку к себе.
— Сейчас отвезу тебя домой, а за мамку не беспокойся. Врачи в нашей больнице хорошие.
— Да уж, хорошие, — сказала Женюшка, — а мамка так и хромает, как я ей всё это скажу?
— Не переживай, Женя, мы ей всё в письме напишем, — сказал Скруленко, — А вот Денис Васильевич повезёт тебя мамку проведывать и передаст ей. Ну, идите с Богом, а то бабка Зинаида, наверное, все капли сердечные выпила. Денис, ты уж сам поговори со старушкой.
На следующий день у калитки остановился Лебедевский джип и машина его охраны.
Следом подъехал участковый. Интересный мужчина с чуть поседевшими висками в сопровождении молодого человека постучались в дверь террасы. Бабка Зинаида открыла им дверь.
— Здравствуйте, — сказал мужчина, — меня зовут Антон Николаевич Лебедев, а это мой сын Тимофей. Нам бы повидаться с Женей.
Бабка Зинаида охнула и метнулась в комнату. Женя вышла, опустив в смущении глаза.
— Дочка, — ласково сказал Антон, — долетел до меня вчера слух, что ты заговорила. К доктору надо ехать. К Московскому, хорошему. С позволения бабушки, собирайся, поедем завтра в столицу. Не волнуйтесь, я оплачу приём у хорошего доктора. И домой обратно доставлю.
— Ох, батюшки! Женюшка! Кланяйся, спасибо говори! – засуетилась старушка.
Женя залилась краской, ни слова не сказала, только к Денису прижалась и заплакала.
А через полгода вышла замуж Женя за Тимофея Лебедева. Приглянулись они друг дружке. И Тимофей поставил на плотине памятник покойному тестю. А Катерине сделали операцию на колене, и она перестала хромать. Ухаживает за внуками.
Вот такая приключилась  история в Сельцове.
Сказка – не сказка, а детективная история.
Дай нам Бог всем здоровья!
 
2009 (С)