Старый дом

 Странное это дело - приезжать в провинцию из столицы. Особенно, если дело, по которому ты приезжаешь - пустяковое, не стоящее ни ломаной польской копейки, ни выеденного яйца.
 На улице пасмурно. Осень на дворе. 18 октября. Дело близится к дождю. На улицах обычного городка под названием... Назовем его Урюпинск, дабы избежать неприличных аналогий, лужи и грязь, неприятно хлюпающая под ногами. Буквально вчера прошел ливень, вот все и в таком состоянии. И дождь пройдёт снова. А пока мучительно - монохромное пасмурное небо нависло над городом, делая его более серым, чем обычно.
  — Как грязно. Как и тогда, — проворчала  девушка, держа руки в карманах серого худи. Там она нащупала чёрный маркер и мобильник, обмотанный наушниками. Немного усталым и вымученным взглядом она оглядела унылую постсоветскую улицу, на которой когда-то довелось жить ей и ее семье - отцу, матери, младшей сестре и бабушке.
 В памяти Яны, как на потрёпанной кинопленке, с помехами стали появляться грустные, странные и смешные воспоминания. Буквально 10 лет назад, она бегала по этой улице, играла с кем-то в резиночку, классики, казаки-разбойники. Стук подошвы потёртых кед, детский смех, чьи-то голоса отдавались в проколотых ушах Яны невнятным гулом. Какофонией звуков. Неожиданно она остановилась и огляделась. Здесь все было также, как и 10 лет назад: аллея из осин, грязноватый парк в мокрой тени деревьев, двухэтажные заброшенные дома с заколоченными дверями и выбитыми окнами. В одном из этих домов и жила когда-то Яна. День выселения был еще свеж в ее памяти: неприятная суматоха, быстрая сборка ценных вещей, непонимание Яной и ее младшей сестрой ситуации, искренний испуг матери, раздраженное спокойствие отца. Девушка вспомнила перекличку во дворе, как все жители дома рассаживались по машинам, пакуя вещи, или в автобус, который подъехал к дому. На самом деле, причин для расселения было предостаточно, но их всех можно описать тремя словами: аварийное состояние дома. Яна ясно помнила, как ей с отцом нужно было ремонтировать крышу, потому что она сильно прохудилась; как ее папа, нервный и усталый, ремонтировал пол, потому что ножка ее младшей сестры провалилась в дырку, разломав прогнившую изнутри половицу. Таких случаев была масса, огромная масса;  все сразу и не вспомнишь.
 Неожиданно, Яна остановилась напротив одного из домов, и какая-то небывалая тоска сдавила горло. В глотке запершило, захотелось тихо завыть, роняя скудные слезы. Это был тот самый дом, где она жила когда-то. Ничего не изменилось, кроме огромной дыры в обвалившейся крыше; окна были выбиты и в некоторых местах закрыты деревяшками; облицовка во многих была изуродована глубокими бескровными ранами трещин и язвами голых кирпичей. Дом зарос густыми зарослями крапивы и сныти; со всех сторон его обступила лещина и недавно проросшие тоненькие березки. Что-то необъяснимое будто схватило Яну за руку и потащило за собой в сторону почти полностью разрушенного дома. Она и не противилась. В дом через парадный вход никак не зайти: деревянные двери были заколочены. С одной стороны, можно было бы попробовать отодрать прогнившие зелено-коричневые доски от таких же дверей, но был слишком велик риск разоблачения из-за шума, да и занозы потом весь вечер вытаскивать не очень хотелось. Было решено попробовать пробраться через окно. Оно было закрыто какими-то старыми ящиками и прикрыто ставнями, с которых почти полностью слетела белая краска. Открыв ставни и вытащив ящики, Яна ловко забралась внутрь, даже не порезавшись о торчащие из рамы осколки стекла. Ее взору предстала унылая комната, залитая белым, бездушным светом. Плесень на потолке, обвалившаяся побелка, почти полностью слезшие обои, мусор на полу, ржавые и исколотые розетки.
Девушка сняла капюшон и поправила свои блондинистые коротко остриженные волосы, оглядываясь. 
 — Это же кухня! Точно! — сказала она, пытаясь вспомнить, что где стояло. Но ее мысли отвлек чей-то голос, раздавшийся и отовсюду и из ниоткуда.
 — Кто здесь? Я ничего не вижу... Кто здесь?
 Яна не на шутку испугалась, шумно ахнула, вдохнула воздуха, завертелась волчком. Неужели на какого-то бездомного или наркомана набрела?
 — Кто здесь? — спросила девушка, отойдя к окну и настороженно оглядываясь.
 — Не передразнивайте меня. Прошу. Я и так ничего не вижу. Мальчишки, шутя, мне выбили окна. Я ничего не вижу. Прошу, скажите, кто здесь. — жалобно ответил сдавленный голос. Яне даже показалось, что это говорят сами стены дома. Все еще робея от происходящего, девушка ответила.
 — Яна. Яна Скворцова.
 После того, как девушка это сказала, дом ожил. Стены заскрипели, будто дом начал дышать; тихо забились ставни от сквозняка, вломившегося в окна и дыру в крыше; дрогнули половицы и кровля.
 — Неужели ты правда пришла? Или это все - жестокий обман? — спросил тихий хриплый голос снова.
 — Да, я пришла... Мой дом, — добавила Яна, оглядываясь по сторонам, пытаясь определить источник звука. Но было тихо. Только слышался звук поскрипывания стен; девушке на мгновение показалось, что стены еле заметно шевелились, как грудь человека при дыхании. Только это "дыхание" не было здоровым.
 — Коснись моей стены. И я вспомню тебя. У меня уже и с памятью проблемы, увы. К тому же, мне все еще кажется, что мне это все мерещится, — попросил старый дом. Яна осторожно, боясь наступить на трухлявую половицу, подошла к стене и прислонила мягко ладонь к почти отошедшим обоям. Стена дрогнула, словно живое, оттаявшее сердце под железобетонным каркасом толкнулось вперед. Дом шумно вздохнул. Заскрипели еще не сгнившие половицы, ржавые ставни, старые двери с облупившейся краской. Как их еще не снесли местные вандалы?
 — Яна. Яночка. Наконец-то ты здесь. Милая Яночка... — ответил дом своим трогательным хриплым голосом. И снова повеяло сырой тоской. Девушка не была в этом доме уже 10 лет.
 — Да, я пришла. Я не была здесь очень долго, мой дом. С того самого момента, как тебя объявили аварийным, и нас выселили. Мы переехали в другой город, и сейчас мы живём в высокой многоэтажке на 18 этаже.
 — Зачем ты говоришь это? — дом прервал рассказ Яны. В его голосе слышалась ничем не прикрытая, жгучая обида.
 — Ну рассказать хотела, где я живу, и что случилось после отъезда отсюда.
 — Мне больно. Мне больно, Яна. Понимаешь? Не говори об отъезде. Умоляю. Пожалуйста. Расскажи, лучше, как ты оказалась в Урюпинске. Как живется тебе и твоей семье?
Тут Яна пустилась в очень бурный рассказ.
 — Да все отлично, на самом деле. Я собираюсь в институт. Хочу стать управленцем в гостиничном и ресторанном бизнесе. Моя сестрёнка Катя девятый класс заканчивает, хочет стать орнитологом. Она очень любит птиц, — улыбнулась Яна, заправив за ухо прядь волос. Блеснула сережка. — Папа нашел работу и теперь работает в довольно большой компании инженером, вроде как. Мама дома: стирает, убирает и готовит. Мы с сестрой пытаемся ей помогать по мере возможности. Просто у меня это не всегда получается: вступительный экзамен и мой парень. Он... — Яна резко прервалась и поежилась. По комнате пролетел холодный, влажный сквозняк и с полу-стоном ударился об окно, выбив остатки стекла. Нависла тишина.
 
 — Ты сейчас рассказываешь про свою жизнь, Яна, и мне "немного" больно. У тебя есть все: амбиции, крыша над головой, любимый человек. А у меня ничего нет. Спрашиваешь: почему я ещё стою? Да коммунальщикам лень отключать воду и электричество в Урюпинске, поэтому они лелеют надежды, что я сам развалюсь. Полтора месяца назад у меня обвалилась крыша в гостиной, начали вываливаться кирпичи из стен. Я уже не простою долго, а жаль. Мне не хочется умирать, Яна.

 После этих слов, Скворцова совершенно расстроилась. Грудь начала грызть совесть. Грызла с горьким упоением, словно бродячая собака мозговую кость. Она десять лет назад любила этот дом всей душой, даже порой прижималась к этим обветшалым стенам грудью, лицом и ладонями, с радостью открывала ставни окон, а теперь он лишь пара десятков кадров на киноплёнке памяти. Она замолкла, не смея даже поднять глаза на стены. Неожиданно, она отмерла и прошла аккуратно вдоль стены, выходя в коридор. Ого, тут все намного хуже, чем она представляла: в полу виднелись свежие дыры меж прохудившихся половиц, кое-где валялись бычки и бутылки от спиртного, стены покрывали черные угревые точки плесени, а ветхая кожа обоев местами слезла с желтых стен, источавших запах сырости.
 — Я не советую тебе идти туда. Один бездомный уже однажды провалился. Не надо, не иди туда, — предостерег Яну дом.
 — Но я просто хочу осмотреть весь дом. Вспомнить где какая комната.
 — Тогда позволь мне рассказать все обо всем. Я просто боюсь за тебя; если ты провалишься в дыру, то я себе этого никогда не прощу, — отвечал девушке хриплый голос, натужно протягивая слова. Ему тяжело говорить - это видно. Дом начал неторопливое повествование, часто прерываемое его кашлем и стуком ставней. Вот детская, где всегда играли дети, веселя родителей и умиляя сам дом. Приятно, когда в твоих стенах слышится детский смех. Дальше - комната родителей Яны. Когда-то это была самая чистая комната в доме, но теперь она была более всех замусорена. На полу лежали осколки, куски обоев, штукатурка - там стали обваливаться стены. Рядом с комнатой Скворцовой была комната сестер - сейчас пустая и одинокая, а раньше она была самой очаровательной и громкой комнатой в доме после детской. Девочки частенько дрались за место перед стареньким ноутбуком, дулись друг на друга полдня, рассказывали секреты и вместе ложились спать. Яна, когда ей исполнилось шесть, иногда вечерами разговаривала с домом, чем и влюбила его в себя. Но пока не об этом. Дальше — ванная, кладовка и комнаты, принадлежавшие другой семье. Этой семьей была парочка студентов. Недалеко от дома был техникум, поэтому они подселились к Скворцовым в их скворечник. Студенты жили недолго - вскоре съехали. Затем туда заехала другая семья: муж, жена и девочка. Яна и Катя подружились с новой соседкой той самой крепкой детской дружбой, о которой говорится во многих советских фильмах: приключения, клятва на мизинцах, общие игры и секреты. Но, спустя год...
 — Спустя год наше счастье закончилось. — печально прохрипел дом, все больше затихая. — Всех выселили, и я остался один, брошенный. Десять лет я стою здесь, как неприкаянный. Терплю, когда на мне рисуют граффити; когда мальчишки, веселья ради выбивают окна; когда в одной из комнат ютятся алкоголики или наркоманы и буянят до глубокой ночи. Я в чем-то похож как раз на тех бездомных, что искали здесь приюта. Один, никому не нужен. Даже той моей жительнице, которую я любил и люблю до сих пор.
 — О ком ты? — робко спросила Яна, оглядываясь по сторонам.
 — О тебе, Яна. О тебе. Хотя был ли смысл говорить тебе об этом? Насильно мил не будешь, верно? Да и ты тем более, любима и любишь.
 — Но ты не прав насчет одного... — начала было Яна, но треск окончательно прохудившейся кровли и угрожающий скрежет стен напугал ее, она снова ретировалась на кухню. Неожиданно... Голос затих. Совсем. Яна начала обеспокоенно оглядываться, искренне надеясь, что не изогнулась трещина по перегородке меж комнат, и не начала ли рушиться крыша. Но на стене кухни появилась надпись.
 "Прости, у меня уже не осталось сил на разговоры. Я уже умираю. Прости, Яна."
Надпись исчезла, и проявилась другая, более бледная.
 "Напиши ответ на стене"
 Яна пошарила по карманам худи и нащупала черный маркер. Рука вывела на стене: "Нет! Ты не можешь умереть сейчас! Неужели нет метода и средства, чтобы тебе продлить жизнь?"
 Надпись исчезла снова, будто чернила впитались в обои. И снова на них проступили буквы. В груди заскрежетало от боли, словно заёрзала в механизме ржавая шестерня.
 "Увы, я уже не могу существовать. Жить я давно перестал. У меня сердце болит. Я так хотел бы обнять тебя, Яна. Ведь ты, как никто другой, понимала меня, но, увы, я не человек. Как же горько от этого, ты бы только знала... А теперь... беги. Беги. Беги, Яна, но не забывай свою колыбель детства. Не забывай, молю!"

 После секундной звенящей тишины, оглушающей больше крика, последовал жуткий грохот. Среди него, Яна, подбежав к окну и буквально уперевшись в разрушившийся под руками подоконник, она услышала мучительный, горький стон. Треск, лязг и скрипы. Кажется, это рушится крыша! Скворцова быстро вылезла из окна, едва ли не оставшись под куском кровли. Пребывая в страхе, она просто отбежала в сторону дороги, что разделяла дом и парк. От страшного зрелища нельзя было оторваться. Даже несмотря на то, что глаза застилала соленая пелена. Стены трескались, кренились и валились на сырую глинистую почву кусками кирпича и облицовки. Лопались со звоном стёкла. Спустя минут 7, вместо дома номер 9 были только руины, стоявшие на непоколебимом фундаменте. Из обломков выглядывала арматура, и какие-то провода плевались ядовитыми и горячими белыми искрами.

 Яна некоторое время еще стояла на улице под моросью, глядя на обломки дома, где она попробовала на вкус юность, ощутила ее в груди и на руках. Слёзы катились просто реками. Самой было больно. Да и больно так, что аж Скворцова завсхлипывала в голос, быстро убежав подальше оттуда. Смотреть на разрушенную колыбель счастья и любви она не могла, как не могут добрые люди смотреть на того, кто страдает или убивается. В сердце выжженная пустыня. Больно. Очень больно.
 К вечеру, Яну отпустило. Девушка сидела у окна за чашкой чая, что приторно обжигал язык. Родители и сестра все спрашивали приветливо Яну, почему она такая грустная и задумчивая, почему она проплакала весь обед. Та не отвечала. Вместо этого, она лишь молча смотрела сквозь заплаканные окна на руины тихого, но уже навсегда мертвого дома.


Рецензии
Отличная миниатюра. Сюжет, образы, язык, мистическая канва - всё выдержано на высоком уровне. Всегда приятно найти неординарное повествование. Вы меня поразили, желаю Вам вдохновения и ни за что не останавливаться в своём творчестве. Пишите, у Вас это великолепно получается.

Влада Юнусова Влада Манчини   28.09.2019 02:11     Заявить о нарушении