Нелюбовь 6

   – Как, как вы сказали? – директор прекрасно расслышал, но почему-то переспросил.
   – Нина, – девушка повторила, но на этот раз на лучезарную улыбку ее набежала тень недоумения: «Уж не глух ли этот старый пенек?»
   – Ни-и-ина, – произнес он нараспев, закатив глаза, словно обсасывал и наслаждался каждой буквой, потом подмигнул игриво и неожиданно заявил: – А я Илизар.
Она точно знала, что это не так, поэтому после его выходки на лице у нее осталось только недоумение.
   – Извините, как?
   – Илизар... – он помолчал немного, глядя куда-то вдаль сквозь ее глаза, потом мотнул лысой головой и, грустно улыбнувшись, исправился, – Тьфу, что я говорю? Сергей, конечно же... Сергей Валентинович меня зовут. Да вы читали на дверях. Извините, лет сорок, наверное, не видел женщин с этим замечательным именем... По крайней мере так близко...

*******

     Ниной звали первую любовь директора. Вернее сказать, тетей Ниной. Ему тогда было шесть, а ей двадцать шесть, тридцать или сорок, сейчас он уже и не помнил, а может, и не знал. Ведь когда по-настоящему любишь, возраст не важен.
      
     Началось все с того, что в доме, где она жила, померла одинокая старушка. От старости, такое случается. Тело увезли, а нехитрое имущество и жилплощадь в виде комнаты шесть на четыре остались. Мелкую мебель и более-менее ценные вещи соседи растащили мгновенно, а за недвижимость и не пролезающие в дверь диван с комодом борьба разгорелась ожесточеннейшая.
 
     Муж Нины Илизар в боях не участвовал, однако следил ними ревностно. Жилья у них с супругой по тем временам имелось предостаточно — на двоих аж две комнаты, но будучи человеком хозяйственным, пройти мимо такого куска, прямо под ногами валяющегося, он позволить себе, естественно, не мог. И вот однажды ночью, разбуженный криками воюющих сторон, вспомнил он об Валентине - своем земляке и дальнем родственнике. Совсем недавно тот, как когда-то сам Илизар, приехал из их деревни покорять большой город и на данный момент ютился с семьей в съемном жилище где-то на окраине. Мужчина тот был мастеровитый, и иметь такого под рукой криворукому Илизару показалось не вредным. Жена к тому же у того была молодая да сочная. «Облагодетельствую-ка я родственничков, а они мне за это сто крат отработают. Все лучше, чем этим упырям добро отдавать, – подумал он, схватил с полу башмак и,  стуча по стене, гневно прокричал:
– Прекратите там орать, бл-ди! Четвертый час ночи! У меня завтра с утра важное совещание!

     Задумал - сделал. Служил Илизар завхозом в драматическом театре и через это имел связи среди городских бюрократов. Ушлости прощелыге было не занимать, - угостил нужного начальника в ресторане «Ермаковы лебеди», подарил пару контрамарок на премьеру другому, и через несколько дней у Серегиного отца в руках хрустел новенький ордер на собственную жилплощадь, диван и комод включительно. Участковый за пару билетов на «Оптимистическую трагедию» разогнал там незаконных претендентов, и когда назавтра летним субботним днем Серега с семьей пришли осмотреть свое новое жилище, оно оказалось полностью очищенным от завоевателей.

     Дом им попался старинный, прошлого века постройки. «Памятник деревянного зодчества» – значилось на приделанной к стене табличке. И в правду, был он весь ажурной резьбой покрытый, а башней и шпилем походил на Московский кремль. Говорили, что до революции жил в нем какой-то купец, нынче же обитала целая коммуна из несчетного количества пролетариев.   
       Комната им  досталась красивая, просторная, с высоченным потолком, изразцовой печкой и огромным окном во всю стену. Приятным сюрпризом оказались полати — антресоль образующая в помещении второй полуэтаж. Из-за печки туда вела крутая деревянная лестница, которой Серега сразу, как вошел, не преминул воспользоваться. На огромном заваленном хламом балконе нашлось море всего интересного. Особенно порадовала валяющаяся в углу бабкина протезная нога. Она была бледно-оранжевого цвета и очень походила на настоящую. Он решил разобраться со в всем этим позже, а сейчас подбежал к краю, навалился животом на парапет и, свесившись вниз, поспешил доложить:
   – А я-то вот где...
Вопреки ожиданиям, его открытие маму с папой не заинтересовало, они были полностью поглощены уборкой, и лишь трехлетняя сестренка ткнула в него пальцем и с выражением крайнего неодобрения на лице прогундела:
   – А Сеега-то вон куда заез...
Ах так. Борясь со страхом, он забрался на перила с ногами, поднялся в полный рост и прокричал:
   – А я-то здесь... Ку-ку.
Но родители, занятые перемещением тяжеленого комода, даже не повернулись. Тогда он оттолкнулся как следует и прыгнул вниз на диван. Тот жалобно скрипнул, но выдержал, не порвался. А вот сидевшая на нем сестра испугалась и заплакала.
   – Ты что делаешь, паразит! – мать замахнулась на него ладонью и, схватив дочку на руки, сердито прошипела: – А ну, иди отсюда, шпана.
   – Ну, зачем ты так? – вступился за него отец. – Ничего с ней не случилось.
   – А ты не защищай его. Из-за тебя таким бандитом растет. Взял бы да всыпал ему ремня...

     Чтобы не слышать, как мать с отцом ругаются, Серега вышел в коридор. Ему было грустно и одиноко. Когда-то он был главным ребенком в семье, и все его любили, но родилась сестра, и все изменилось - он стал никому не нужен и не интересен.

   – А это кто?!   
Перед ним, как из под земли, выросла женщина с ярко-рыжими волосами - та самая тетя Нина. Она знала от Илизара, что должны прийти родственники, услышала через стену шум передвигаемого комода и решила, что пришло время пойти познакомиться.
   – Племяш!... - Схватила Серегу в охапку, прижала к едва прикрытому халатом телу и громко чмокнула в щеку. По всему было видно, что пребывала она в очень хорошем настроении, поэтому не поставила его обратно на пол, а, продолжая прижимать, крутанула несколько раз вокруг себя, снова поцеловала, но уже два раза и спросила:
   – Как тебя звать-то, симпатяга?

     Ее лицо показалось ему красивым, даже с размазанной помадой. Нисколько не портили его и два прыщика на лбу и рыжие в цвет волос на голове усики под носом. От нее пахло духами, водкой, как иногда от отца, и еще чем-то незнакомым резко терпким, но приятным и волнующим. Крутить шестилетнего парня не так-то легко, она часто дышала, сердце билось и толкалось какими-то твердыми бугорками в ладони рук, которые, когда его схватили, он успел проложить между собой и ее грудями.

     Неведанное доселе чувство захлестнуло Серегу как цунами. В порыве страсти он сжал ладошки и тоже крепко поцеловал ее, куда  получилось, в губу между носом и ртом.
   – Ух ты... шустрый какой... – до нее дошло, что вышло это все у них, не как у тети с племянником. Она поспешно оторвала его от себя и поставила на пол  – Далеко пойдешь, – оглядевшись по сторонам, поправила халат и спросила казенно: – Так, как тебя все-таки звать-то, мальчик?
     Серега стоял и, ничего не соображая, ошарашенно моргал глазами. Пальцы его машинально продолжали сжиматься и разжиматься.
   – Фу ты, горе луковое...
Заметив, что лицо племянника было совершенно неприлично перепачкано помадой, она попыталась стереть ее ладонью, но лишь размазала. Тогда, взявшись одной рукой за его затылок, другой за полу халатика, стала оттирать тканью.
   – Во-о-о! – невольно выдохнул он, заметив, что она без трусов, и повел ноздрями. Вот откуда шел тот запах.
   – Все, иди отсюда, – полностью растерявшись, она оттолкнула его, резко развернулась и пошла в направлении обратном тому, куда ей было нужно.

     *******
   
     Что такое любовь? Это - болезнь, психическое расстройство. Серега заболел. Проклятая рыжая ведьма заразила его. Нет, внешне он выглядел как раньше, ел, спал, гонял во дворе с новыми друзьями. Но внутри все изменилось, там поселилась тетя Нина и не давала покоя. Он  постоянно думал о ней, страдал, а она, коварная, дав единожды надежду на взаимность, совершенно охладела к парню. Он следил за ней, всячески искал встречи, пытаясь повторить тот незабываемый момент, но она или проходила мимо, не замечая, или лишь приветствовала сухо. Один раз только потрепала по волосам, видимо, снова была пьяна.

     Между тем во дворе его пассия была персоной известной. Пацаны звали ее Рыжей с прибавлением разных нехороших слов, говорили, что она - то ли бывшая балерина, то ли стюардесса, что слаба на передок и переспала с половиной мужиков в городе, что, как только Илизар уходит на работу, к ней толпами валят любовники, и даже что некоторые из парней за неимением лучших вариантов тоже нет-нет да и пользовались ее развращенностью. Серега, как никто, часто следил за ее дверями и знал, что это далеко не так, но заступаться за соседку не решался, чтобы никто не догадался, что он влюбился, как какая-то девчонка.

     Двор их занимал почти полквартала, и ребятни в нем жило не мало. Все друг друга знали, но играли или хулиганили, как это называлось, конечно, группируясь по возрастам и интересам. Для этого предназначались детская площадка с грибком-песочницей и вечно поломанными качелями, уютный скверик со скамейками и клумбой, поросшее сорняками баскетбольное поле с двумя щитами без колец. Для игрищ неформальных существовали заброшенная стройка, гаражи и сараи-дровянники, образующие на задах двора целый город.

     За сараями в правом дальнем конце двора располагалось священное для пацанов всех возрастов место — трансформаторная, где все курили и решали свои дела. Это был укромный уголок, скрытый от любопытных глаз с одной стороны высоким забором Горного института, с другой - каменными стенами дровяников, а с третьей - старым ржавым трансформатором. Провода и все ценное из этого гигантского электрошкафа давно убрали, а выкорчевывать боковые стенки и дверь с выцветшими от времени черепом с костями поленились. Последняя ничем не запиралась, но входить в нее разрешалось только людям курящим, то есть, бунтарям, попирающим запреты взрослых. Туда заходили все нормальные пацаны двора, и если где-нибудь за пределами курилки кто-то считался крутым, а кто-то сопляком и мелочью пузатой, то здесь в клубах дыма все были равны, и ты мог запросто пообщаться с кем угодно, хоть с некоронованным королем двора - Лысым.

     Курил там и Серега, а что поделать, для престижа пришлось научиться. Сегодня же он даже пришел со своими сигаретами, - дядя Коля-сапожник с цокольного этажа их дома неосмотрительно оставил на подоконнике раскрытого окошка пачку «Лигероса», за что и поплатился.
   – Здорово, мужики, – Муха, пятиклассник из четырехэтажки с двумя незнакомыми парнями, зашли в трансформаторную и, встретив там Серегу с Петькой, несмотря на разные весовые категории, чинно обменялись с ними рукопожатиями.
   – Че курим такое? – один из Мухиных приятелей подозрительно повел прыщавым носом.
   – Кубинские, – гордо отвечал Петька. Это он первый заметил неосторожность сапожника, но тырить сам побоялся, а позвал более отчаянного Серегу. – Угощайтесь. – Толкнул друга локтем.
Тот достал из кармана шикарную черную пачку с корабликом, протянул парням: 
   – С фильтром.
Муха взял, ловким щелчком выбил из нее несколько штук, одну сунул в рот, две протянул приятелям:
   – Хм, –  целые сигареты тогда считались редкостью. Ребятня курила в основном чинарики, подобранные ими в разных людных местах, а тут почти полная пачка, да еще и иностранная. – Где взяли?
Петька раскрыл было рот хвастаться, но Серега толкнув его в бок, чтобы не трепался, упредил:
   – Места надо знать.
   – Ну-ну. – Муха, чиркнув спичкой, прикурил и дал огня парням. Все жадно затянулись и как один закашлялись.
Прыщавый первый пришел в себя, вытер выступившие слезы и уважительно посмотрел на дымящуюся сигарету:
  –  Крепкие... Бля!
Хозяева пачки, до того еле сдерживавшие смех, дружно заржали.
   – А нам нормально. – Петька набрал полный рот дыма и направил в сторону слабаков внушительных размеров облако. – Курили и покрепче.
   – Ой, не могу... Курец... – Муха презрительно сплюнул. – Ты затянись, салага, тогда посмотрим.
   – Как это?
   – А вот так, – он сделал на этот раз затяжку помельче и, сложив губы трубочкой, выпустил на малыша тонкую, но долгую струю. 
Петька попытался изобразить нечто подобное.
   – Нет, не так, – взялся за обучение прыщавый. – Ты набери в рот дыма и скажи: «м-аа-м-аа» только дыши при этом в себя, – набрал и показал как.
   – Да, какая разница... М-аа-м-аа... – Петька точь-в-точь повторил. – П-по-о-ду-умаешь, могу еще р-раз... –  язык его не слушался, глаза разбежались в разные стороны, но он не унимался и затянулся снова.    
   – Чего это с ним? Петька-а... – Серега попытался поймать за плечо резко позеленевшего друга, но тот выскользнул и, неестественно подогнув тощие ноги, уселся на землю.
   – Не ссы, жить будет... – усмехнулся Муха. – Переблюется и очухается.

Он еще раз, покрутив, осмотрел пачку. Заманчиво было бы отжать ее у сопляка, но нельзя, тем более, здесь. И протянул Сереге, кивнув на Петьку.
   – Рано вам еще курить, пацаны. Хочешь я тебе за нее патрон дам?
   – Какой еще? – спросил Серега с хорошей долей скептицизма.
   – Настоящий, боевой...
Муха достал из внутреннего кармана нечто цилиндрическое, по-настоящему взрослое и опасное. Хозяин, видно было, ценил эту вещь, ухаживал за ней, чистил, натирал. Она блеснула на солнце своим хищным острием и Серега сразу понял, зачем это ему просто необходимо. Он готов был прямо сейчас хватать ее и бежать, но вместо этого спросил, с трудом подавляя волнение:
   – А на кой он мне?
   – Да на кой хочешь... Хочешь в винтарь вставляй, хочешь в автомат, а хочешь, так стреляй... Вот эту мандюшку видишь? Это капсюль... Гвоздем по ней дашь, и ка-ак врежет...
   – Ну, не знаю...
   – Вот ведь, на... – ухмыльнулся Муха, переглянувшись с приятелями. – Бери, щегол, пока я добрый. Так-то я его у Лысого на нож с зоны выменял, – соврал, конечно.
   – Ладно, давай... – Серега схватил патрон и протянул пачку, – уговорил...
Муха взял и на секунду задумался, возможно, о том нужна ли она ему так. Но тут Петька на земле громко кашлянул и схватившись за живот, судорожно задергал головой.
   – Все. Бери его и валите отсюда... Тут блевать нельзя...

     *******
     Петька хоть и был в ауте, но все слышал. Сигареты считались общими, и ему за пол патрона пришлось отдать бабкину протезную ногу. Но это нисколько не испортило Сереге радостного настроения. Завтра он ей покажет. Завтра она поймет, кто он на самом деле и, может быть... Что конкретно могло получиться в результате, он не знал, но надеялся, что это будет нечто еще лучшее, чем в тот раз...

    Ночью влюбленный плохо спал и проснулся поздно. Наскоро одевшись, слетел с полатей и глянул на часы. «Блин, девять! Проспал!» Пулей метнулся на кухню. Там мать ложкой мешала на сковороде картошку, а соседка тетя Катя чистила селедку. Запахи блюд смешивались под закопченным потолком и образовывали умопомрачительно аппетитную смесь, но Сереге было не до еды.
   – Здрасьте. А где тетя Нина? Я голос ее вроде слышал, – спросил он равнодушно и на всякий случай еще и зевнул.

     Мать сделала вид, что шпаны нет в этом помещении, так как со вчерашнего вечера, после того как унюхала от него запах курева, с ним не разговаривала, соседка же ответила охотно:
   – Здрасте... Откудова это? Когда она раньше одиннадцати появлялась? А тебе за каким эта вертихвостка понадобилась? Вчерась-то она вон че опять...
   – А вот, тетя Катя, почему селедка соленая, думаете? Потому что в соленом море живет, или потому что ее солью солят? – перебив на полуслове, попытался он отвлечь соседку от ее любимой темы.
   – А мне откудова знать?... Я ведь на морях не бываю, как рыжая твоя... Это она и с Илизаром своим ездит каждый год, и без него, да и не по разу еще... И где только деньги берет, кошка крашеная...
   
     Кухонь в доме имелось две. На первом и на втором этажах. Эта представляла из себя довольно просторную комнату с едва прозрачными от копоти окнами и высоким грязно-желтым потолком. Когда-то бежевые мраморные плитки пола от пролитых за годы советской власти борщей почернели и покрылись несмываемыми пятнами, а щели между ними забились черной вязкой не берущейся ни какими средствами смесью жиров и масел различных марок и происхождений. Резные дубовые панели, которыми купец в свое время облицевал стены, пролетарии на человеческий рост покрасили чем-то буро-зеленым, а выше, как и потолок, побелили известкой. С точки зрения гигиены это, возможно, было и правильно, но смотрелось не очень, тем более что слоев покраски с тех пор накопилось столько, что замысел резчика - явить людям подробности жизни китайских драконов, сквозь них теперь уже почти и не проступал вовсе.

    Хозяйских мест на кухне было четыре. Серегиной семье от бабки в наследство досталось самое неудобное, сразу у двери. Оно состояло из двух жестоко изрезанных за годы службы столов, поставленных буквой «Г», старенького холодильника «Мир» и руко-посудомойки системы «Мойдодыр», в которую, чтобы помыть что-нибудь, нужно было принести воду с колонки. Воду для питья носили оттуда же и сливали в солидных размеров оцинкованный бак, покоящийся на древнем табурете в углу. Стаканы, тарелки, миски хранилась на полке за ситцевой шторкой, ложки, вилки стоя в жестяной банке, сковородки, кастрюли и разные дуршлаги вися на многочисленных, благо стена была деревянная, разного калибра гвоздях.
     Королем этого маленького государства был керогаз. На его единственной засаленной конфорке держалось все хозяйство. Этот некрасивый, вечно грязный аппарат очень сложной конструкции, располагался в самом центре на солидном каменном постаменте, и когда его зажигали, ревел, как проклятый, и изрыгал пламя. Работы у керогаза всегда было море. На нем готовили завтраки, обеды, ужины, в перерывах между ними варили варенья, разные холодцы, кипятили белье, а по ночам, когда все спали, батя частенько ставил на него свой криминальный самогонный аппарат.

     Керогаз присутствовал на всех столах кроме одного. Нина с Илизаром питались в основном в столовых и ресторанах, сами на кухне готовили крайне редко, и уж если такое случалось, то пользовались новомодной электроплиткой. На ней же Серегина любовь каждый день, когда просыпалась, варила кофе. Обычно это происходило в районе одиннадцати, хотя могло случиться и раньше - в восемь-девять, что бывало крайне редко.
     Сегодня же она встала с постели немного позже обычного, в двенадцать. Серега, дежуривший у двери, сразу, как услышал шум и шаги из ее комнаты, метнулся в кухню и приготовился. Керогазы на столах гудели, варя каждый что-то свое к предстоящему обеду, хозяек возле них не наблюдалось. Ромео занял позицию на табурете напротив входа и стал с непринужденным видом болтать ногой.
     Из коридора послышались шаги. Это цоканье каблуков потерявших актуальность, но еще крепких туфель, которые она использовала в качестве домашних тапочек, не раз заставляло замирать его раненое сердце. Он поспешно достал из кармана свой боеприпас и начал непринужденно крутить в руке.
 
    Патрон был крупнее чем обычный винтовочный и в руках малолетнего пацана смотрелся более чем необычно. Тетя Нина вошла. О, как она была хороша. Эти красивые длинные ноги, яркий, едва прикрывающий место откуда они начинались халатик, роскошная рыжая грива и опухшее после вчерашней пьянки, но все равно прекрасное лицо. Она скользнула хмурым взглядом по нему, по его блестящей штуке и, буркнув какое-то неразборчивое приветствие, проследовала мимо.
 
     Ничего не произошло. Первый раунд он проиграл, но бой продолжался. Покинув табурет, Серега подошел поближе и, поборов волнение, бодрым голоском начал:
   – Тетя Нина.       
Тетя Нина трясущимися руками сыпала из пачки в кофейник серо-коричневый порошок, а обращать на него внимание и не думала. Он подождал, когда она закончит, занял положение между ней и окном, в которое она сразу же, как поставила сосуд на плитку, уставилась, и на одном дыхании выпалил:
   – Тетя Нина, позырьте какой у меня зыканский патрон. Хотите подарю?
Бросив на него полный боли взгляд, она закрыла лицо ладонями, провела ими вниз, потом вверх, задержала на висках и произнесла с выражением крайней муки: 
   – Какая же все-таки параша! – имея ввиду, разумеется, не его щедрое предложение, а свою жизнь в разрезе начавшегося дня.

     Он понял, что продолжать дальше в том же духе бессмысленно, и нужно переходить к чему-то более радикальному. На этот случай у него был припасен вариант «Б».
     К одному из их столов отец, как переехали, приделал большие слесарные тиски для своих хозяйственных целей. Главная роль в третьем раунде принадлежала им. Серега подошел, вставил патрон между их натруженными губками и, не отводя взгляда от ожидающей закипания напитка возлюбленной, стал крутить тугую ручку.
     В кухню вошла мать, поздоровалась с соседкой и глянула на сына. Первым побуждением ее было, спросить, что такое странное тот творит. Но вспомнив, что дала обет не разговаривать с курильщиком, отвернулась и занялась манипуляциями с керогазом.

   «Ничего, так даже лучше. Пусть тоже увидит, как я крут...» – подумал Серега, открыл ящик, где лежали отцовы инструменты, взял молоток и выбрал подходящий гвоздь. Тиски с вставленным в них снарядом были направлены немного не туда, куда бы ему хотелось. Он попробовал повернуть их вокруг оси, но не смог. «Близковато, конечно, – подумал, –  опасно, но ничего, зато точно заметит...»

     У тети Нины закипел кофе, вырвался на свободу и, попав на раскаленные спирали, ядовито зашипел.
   – Бля! – она схватила кофейник за ручку и подняла в воздух.
Медлить было нельзя — сейчас выключит плитку и уйдет. Он прицелил гвоздь острием к капсюлю и врезал по нему молотком.
 
     Грянул гром, и в клубах пороховых газов с перерывом в полсекунды раздались звуки падения двух тел — большого и маленького. Мать бросилась, естественно, к сыну. Он лежал, закрыв глаза, распростертый на грязном полу и, похоже, не дышал. Гильза при выстреле вырвалась из тисков и ударила его в лоб, о чем свидетельствовала быстро набухающая шишка.
   – Что с тобой, сынок!? – она схватила его и, в отчаянии прижав к груди, подняла, – Убился! Да, что же это еще за наказание такое!? – и зарыдала.

     Серега же на самом деле сознания не терял. Упал он скорее не от удара, а от перепуга. До него дошло, что натворил. Шишка саднила, но он боялся ее потереть и вообще пошевелиться. Не решился он проявить признаков жизни и, когда мать его поднимала, а не выдержал, лишь когда та заревела.
   – Да чего ты, мамка!? Живой я, живой, – запищал он и завозился, пытаясь освободиться.   

     Вслед за ним ожила и его пассия. Пуля до нее не долетела, а ударила в пол, отколов от него солидный осколок. Он-то и сразил ее, к счастью, на время. Ударив в мягкие ткани ноги, чуть пониже полы халата, каменюга причинил тете Нине шокирующую острую боль и теперь валялся неподалеку в луже дымящегося кофе. В ней же, жутко ругаясь, сидела и его жертва. Ой, как она материлась... Это надо было слышать. Прибежавшие на шум тетя Катя и пара-тройка других соседей сначала опешили, а потом, поняв что к чему, стали в полголоса обсуждать ситуацию и потихоньку посмеиваться над мокрой ненавистной всем Рыжей проституткой.
   – Да, пошли вы все на...!!! Видала я вас всех в...!!! – закончила она свое гневное выступление, поднялась, запустила пустым кофейником в сторону Сереги с матерью и похромала к себе.

     *******

     А вечером отец нашел застрявшую в стене пулю и выпорол стрелка. Порол по-настоящему - ремнем, страшно при этом ругаясь. Мать хотела вступиться, но не посмела, и правильно сделала, потому, как пошла экзекуция Сереге на пользу. Понял он с тех пор, что всякой шалости должны быть границы, взялся за ум, вырос и стал директором, а не алкашом как Петька и не уголовником как Муха. Любовь его после этого тоже как-то постепенно стала уменьшаться, а когда он осенью пошел в школу и встретил там самую красивую на свете девочку Таню, прошла совсем.

2019.