de omnibus dubitandum 119. 64

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.64. БЫТЬ В СНЕ БЕЗДЕЙСТВИЯ ПОСТЫЛОГО…

    Июльское совещание (1917) в Ставке, где представители всех четырех фронтов делились впечатлениями от Калуща и Тарнополя, ознаменовалось речами Деникина и Брусилова. Первому его резкое выступление засчитали для будущего «оки недреманные» петербургского совдепа, а старику верховному пришлось уйти немедленно [Совещание в Ставке, проходившее с 16 по 18 июля, привело к отставке 19 июля А. Брусилова и назначению Верховным Главнокомандующим Л.Г. Корнилова].

    Жестоко оскорбленный, разбитый морально и физически Калущской неделей более, чем 36 месяцев боев, не веря в возможность удержания фронта и возрождения армии, Брусилов возвратился в родную Москву, в тихий Мансуровский переулок, что на Остоженке. Впервые за полстолетие пришлось ему изведать горечь созерцательного безделья.

    Грустный, строгий, туго затянутый в коричневую черкеску, в светлой папахе, левая рука на кинжале, быстрой неверной походкой старого кавалериста проходил он поутру Александровским сквером, радостно приветствуемый всеми встречными, вплоть до солдат-дезертиров, заплевавших подсолнухами улицы и сады первопрестольной.

Я видел в комнате вчера
Героя родины Брусилова,
Вот кара рыцарю добра —
Быть в сне бездействия постылого!

    Бальмонт [Бальмонт Константин Дмитриевич (1867–1942) — русский поэт-символист] точно передал в этих словах то печальное недоумение, которое вызывало в немногих патриотах вынужденное far niente [Бездействие (итал.)] Брусилова. Под Могилевым и Ригой, в Галиции и Румынии решался вопрос о самом существовании России; тщетно метался Корнилов, тщетно Савинков [Савинков Борис Викторович (1879–1925) — с 1903 г. один из руководителей Боевой организации партии эсеров, организатор ряда громких террористических актов; после Февральской революции по возвращении в Россию из эмиграции комиссар Временного правительства в 8-й армии, а затем на всем Юго-Западном фронте; с 19 июля управляющий военным министерством, 27–30 августа военный губернатор Петрограда и командующий войсками Петроградского военного округа. Был исключен из партии социалистов-революционеров 9 октября; после Октябрьской революции один из активных участников и организаторов антибольшевистского вооруженного сопротивления; в феврале 1918 г. организовал в Москве «Союз защиты Родины и Свободы», в мае 1918 г. заговор был раскрыт; в эмиграции находился во главе военной миссии Уфимской Директории, руководил бюро печати при правительстве А.В. Колчака «Унион», возглавлял «Русский политический комитет» в Польше и т.д. Был арестован в результате спецоперации в августе 1924 г.; покончил жизнь самоубийством. «Жуткая фигура Бориса Савинкова занимает особенное положение в русской жизни этого двадцатилетия. Полупоэт, полубоец, умный, исключительно энергичный, с несомненным авантюристическим уклоном, каждым своим появлением Савинков знаменует надвигающуюся грозу, является каким-то роковым буревестником» (№ 17.— 12(25) мая. — С. 2; подпись: Д. Денисов)], Гобечиа, Филоненко [Филоненко Максимилиан Максимилианович (1886–1950) — эсер, штабс-капитан; весной 1917 г. был комиссаром 8-й армии, которой командовал ген. Л.Г. Корнилов, а после назначения последнего Верховным Главнокомандующим стал комиссаром Ставки; с августа 1917 г. до «корниловского мятежа» был помощником генерал-губернатора Петрограда по военной части; с 1919 г. в эмиграции.
13 октября 1917 г. уже под самый бой двенадцатого часа он произнес горячую речь на совещании общественных деятелей в Москве… — Совещание общественных деятелей проходило в Москве 8—10 августа 1917 г.] посылали свои вопли с требованием смертной казни.

    Родина была на острие меча. А в темноватом прохладном кабинете среди клинков шашек — даров туземных полков, — охотничьих трофеев и целой галереи военных портретов посетитель встречал, все то же учтивое ледяное спокойствие, которое Герцен сравнивал со спокойствием моря над утонувшим кораблем…

    И многочисленные общественные деятели, наперебой спеша выказать свое уважение Галицийскому победителю, не упускали случая попытаться затянуть его в свою орбиту, козырнуть этой сильной картой вне игры. Брусилов ласково принимал, сочувственно выслушивал, охотно выступал.

    Но дальше он не шел, действовать он еще (или уже?) не хотел. Привыкнув к реальным величинам, отчетливо зная состояние фронта и соотношение всевозможных сил, старик весьма скептически относился к тогдашним попыткам.

    Летом 1917 г. он понял: надо идти за тем, кто живой или мертвой водой сумеет восстановить боеспособность армии. На армейском съезде он целовался с Крыленко за то, что тот (с особой, конечно, точки зрения и в особых видах) рекомендовал исполнение боевых приказов; на своем автомобиле он развозил всевозможных делегатов, депутатов, главных и второстепенных уговаривающих. Ни у кого не оказалось никакой воды. Слова и жесты, благородные слова, самоотверженные жесты!..

    Самоубийство Крымова [Крымов Александр Михайлович (1871–1917) — по окончании в 1902 г. Николаевской академии Генерального штаба командовал ротой, батальоном, затем служил на штабных должностях, командовал полком; во время Первой мировой войны командовал бригадой и дивизией, в 1917 г. был назначен командиром 3-го конного корпуса и 29 апреля произведен в генерал-лейтенанты; поставленный 24 августа Л.Г. Корниловым во главе отдельной Петроградской армии, должен был арестовать Временное правительство и подавить сопротивление в Петрограде; после того как попытка переворота была ликвидирована, встретился с А.Ф. Керенским, по возвращении от него застрелился], Калединские угрозы, подвиг председателя солдатского комитета Рома, в одиночку пошедшего в атаку на глазах недвижной дивизии и убитого наповал…

    Сердце уставало. На движение Корнилова он отозвался одной фразой:
«У Корнилова львиное сердце, а голова не в порядке!..».

    Идея Алексеева создать Добровольческую Армию не вызвала в нем сочувствия [По одной из версий, когда М.В. Алексеев направлялся на Дон, он встречался с А.А. Брусиловым в Москве, надеясь заручиться поддержкой последнего; затем к Брусилову неоднократно направлялись для переговоров представители Белого командования. См. об этом, например, в книге посещавшей Брусилова в госпитале Руднева М.А. Нестерович-Берг («В борьбе с большевиками: Воспоминания». — Париж, 1931)]. Когда в первые дни октябрьского переворота Алексеев, проездом на Юг, остановился в Москве для переговоров с некоторыми лицами, Брусилов категорически отказался следовать за ним.

    Еще через несколько дней, 1 ноября 1917 г., шальной снаряд залетел в его квартиру и осколком шрапнели старик был тяжело ранен [По другим данным это произошло в шесть часов вечера 2 ноября; осколки мортирного снаряда перебили правую ногу в нескольких местах; доставленный в лечебницу доктора С.М. Руднева на Арбате в Серебряковском переулке, Брусилов пробыл там до июля 1918 г.] (в плечо и в ногу).

    В разгар уличного боя на носилках с белым флагом его понесли с Остоженки, уже занимавшейся большевиками, в Серебряный переулок (на Арбате) в лечебницу доктора Руднева. В дороге случился характерный инцидент, после которого Лейба Бронштейн (Троцкий) призадумался не менее Брусилова.

    Обезумевшие «красные» солдаты, узнав, кого несут, останавливались, снимали шапки и целовали раненому руки. В этот день снарядом снесло верхушку Беклемишевской башни [Во время октябрьских событий 1917 г. снарядом был поврежден верх шатра Беклемишевской (Москворецкой) башни Кремля — юго-восточной угловой башни на берегу р.  Москвы, — построенной в 1487–1488 гг. итальянским архитектором Марко Руффо (Марком Фрязиным)]; с Волхонки тявкали пулеметы, заливавшие колонны большевиков, шедших из Замоскворечья.

    «Чтобы увидеть эту русскую ласку — готов перенесть страдания во сто крат горшие», — сказал Брусилов навестившим его лицам.

    И с этого дня начался чрезвычайно любопытный параллельный процесс. Большевики, поняв ценность Брусиловской вывески, делали все, чтоб воздействовать на слабые места старика. А слабым местом Брусилова было, прежде всего, убеждение, что он не может не пойти на зов русских солдат, что он не вправе отдать их в руки проходимцев.

    С ведома и благословения Подвойского и Лейбы Бронштейна (Троцкого) распространялись и «нелегально» печатались сведения о том, что в такой-то и такой-то части, на таком-то и таком-то заводе постановили: драться опять с немцами, если Брусилов будет командовать…

    Нужно совсем не знать ни большевиков, ни разнообразия приемов, употребляемых их верхами, чтобы поверить в сообщения об аресте Брусилова, угрозах расстрелом и т.п.

    С самого начала, с первой встречи Крыленко с Брусиловым, большевики поняли, что твердость и упорство у него воистину каменные и, что не запугаешь его никакими муками ада. Свершилось худшее, осуществилась обратная мораль басни: «Ты сер, а я, приятель, сед…» [Слова ловчего, обращенные к волку, залезшему по ошибке на псарню, из басни Ивана Андреевича Крылова (1769–1844) «Волк на псарне» (1812).]. Серый надул седого.

    Установив тщательную слежку, перлюстрацию корреспонденции, подсылку провокаторов, вынюхавших его отношение к белым армиям, большевики из кожи вон лезли в доказательствах своего национального порыва и сочувствия великим идеям.

    Детали сговора значительно облегчались содействием Зайончковского, отлично знающего, как надо разговаривать с гордым, резким, сентиментальным верховным. Беседы Зайончковского и Брусилова могли бы послужить прекрасными иллюстрациями к Макиавеллиевским [Макиавелли Никколо (1469–1527) — итальянский писатель и философ, чей трактат «Государь» (1513, изд. 1532) и др. сочинения на политические темы обосновывали необходимость достижения поставленной цели любыми средствами, т.к. в политике неприменима традиционная мораль] трактатам.

    Говорили, как два солдата; разбирали все происходящее, как два скорбящих сына родины; взвешивали pro и contra [За и против (лат.)]… Перевод на язык национальной пользы находили и расстрел Колчака, и террор на Кубани, и уж, конечно, карательные походы в деревню.

    Оскорбленному военному самолюбию нужна была победа: ему дали руководство в польской войне; полководцу, томящемуся в тиши, требовалась армия, и он полюбил красную армию — армию наемников и жертв — той же любовью, которая творила чудеса на осенних полях Галиции…

    Уже с осени 1918 г. Брусилов втягивался отдельными советами; с ним длительно консультировались в вопросе о выборе направления для прорыва фронта Колчака [Колчак Александр Васильевич (1873–1920) — адмирал, с июня 1916 г. командующий Черноморским флотом, 12 марта 1917 г. привел флот к присяге Временному правительству, в июне 1917 г. был отстранен от командования, с апреля по сентябрь 1918 г. занимался формированием армии для борьбы с «германо-большевиками», прибыв в Омск 4 ноября, занял пост военного и морского министра в правительстве Директории; 18 ноября ликвидировал Директорию и объявил себя Верховным правителем России]; потом — заговорили и профессиональное чувство соревнования, и отчасти старческое упорство в доказательстве правильности занятой позиции!

    А потом пришел черед руководства по созданию красной армии, по выработке характера ее действий, приспособленного к гражданской войне… И как художник узнает художника, как архитектор узнает великого зодчего даже сквозь оболочку профанаторов-исполнителей — так в Брянском прорыве Буденного (октябрь 1919 г.), приведшем его за два неполных месяца к полной победе, генералы почувствовали мощную руку. Вспомнился Луцк и лето 1916 г…

    В 1920 г. Брусилов занял официальное положение — председателя особого совещания военспецов по выработке плана войны с поляками, а затем и с европейскими странами (малой Антантой [Малая Антанта — созданный при активной поддержке Франции союз Чехословакии, Румынии и Югославии; просуществовал с 1920 г. по 1938 г.]).

    Но, конечно, все эти отдельные факты бледнеют наряду с основным: Брусилов среди красных. Брусилов против нас, его сын командует полком у Буденного! [Сын А.А. Брусилова Алексей Алексеевич Брусилов вступил добровольцем в Красную армию, командовал кавалерийским полком и, по сообщению газеты «Боевая правда», был пленен под Орлом и расстрелян в декабре 1919 г.]

    Вот вопль белых офицеров, вот начало многих и многих переоценок…

    Если Брусилов слукавил и продал Россию, чего ж требовать от нас. Тогда все окончилось. Если же он пошел искренно, если он убежден, что спасение придет с той стороны баррикад, тогда… И в последние дни Врангеля были видные офицеры, заявлявшие о психологической невозможности продолжать борьбу после воззвания Брусилова к белым армиям [Т.н. «Брусиловское воззвание», подписанное также рядом других крупных русских военачальников, было опубликовано в «Красной газете» 30 мая 1920 г. (№ 117) и вызвало огромный резонанс].