Пустыня

                Жара в этом году стояла необычайная.
                Из письма неизвестного лица.

       Я очнулся от шелеста песка, осыпающегося с моего лица. Тихо. Только ветер свистит над барханами песка, между которыми я лежу. Моя тяжелая голова покоится на смятой треуголке. Оторвав от нее свою голову, я привстал и, пошатнувшись от слабости, стряхнул песок с себя. Но он был везде. Забрался даже под белую рубашку через прямой вырез. Красный камзол с голубым кафтаном и синей треуголкой лежали на песке рядом с сумкой. Я снял желтые туфли с позолоченными пряжками и розовые чулки, чтобы смахнуть песок с ног. Но это была пустая затея. Тут же, при ходьбе, песок снова забьется мне в ноги. Однако я не мог не сделать этого привычного движения, чтобы почувствовать себя в «своей тарелке». Шейным платком я обтер лоб, вытер жирную кожу над верхней губой и в уголках глаз. Пот струился у меня по лицу от невыносимой жары пустыни. Собрал светлые волосы в косичку и заправил ее в сетку.
       От моих следов не осталось и «следа».   Ветер и движение песка их скрыли. Куда идти?
       - По солнцу, - сказал я себе.
       Всего скорее я промахнулся мимо цели – оазиса Сива или Амонна, - и оказался в самом центре Ливийского плато на северо-западе древней страны Египет. Эта земля, на которой я стоял, принадлежала князю мамлюков -  Али-бею ал-Кабиру, который держался независимо от османского султана. Даже привычные к пустыни бедуины не заглядывали сюда. Зачем? Я был один в этой слепящей от света пустыни. Надо мной раскинулось высокое голубое небо. Хотя бы одно облако было на нем. Но нет. На нем сияло только солнце, разгоняющее синеву по углам горизонта.
       Как я попал сюда? Сейчас этот вопрос не имел никакого смысла, потому что мысли мои сгорали под испепеляющим солнцем, не успевая облечься в плоть слова. Я пошел на юго-запад к оазису. Поднявшись на вершину песчаного бархана, я увидел перед собой бескрайнюю пустыню и пошел, перекинув через плечо сумку, на которую повесил камзол с кафтаном. От солнца меня защищала треуголка. На боку болталась шпага в ножнах, которые держал кожаный пояс на зеленых панталонах. В сумке лежала заветная фляга, которую я наполнил в самой Александрии драгоценной водой, приятной на вкус.      
       Я был в пути уже вторую неделю. Отправившись с караваном в оазис Сива на верблюде, внезапно попал в песчаную бурю на восточной окраине Ливийского плато на третий день пути. Моих спутников я сразу потерял из вида. А когда буря спала, то оказался один в пустыне. Я решил их дождаться. Но никто меня не искал. Тогда я посчитал за лучшее вернуться назад в эль-Аламейн, где мы делали последнюю остановку, пока не попали в бурю. Могло быть так, что караван отправился дальше в путь. Но могло быть хуже: не раз бывало так в пустыне, что караваны пропадали навсегда. Но обратной дороги я не нашел, а только заплутал. Возможно, я кружил на одном достаточно большом месте на плато, теряя надежду на спасение от зноя и растрачивая необратимо исчезающее время, с каждой минутой которого из меня уходили жизненные силы. Я не спал уже третий день. Порой терял сознание. Об этом я догадывался по провалам памяти. Чтобы не сойти с ума от умственного истощения я стал вспоминать то, что со мной приключилось в последнее время, и поймал себя на мысли, что постоянное повторение «я» помогает мне не забыть самого себя.
       Память выхватила из прошлого момент пребывания в Александрии. Я сидел в арабском кафе и кушал хузи – баранину, фаршированную курицей, яйцами и рисом с добавлением тамаринда, лимона и гранатового сока. Потом я попросил еще мяса и мне принесли кебаб – мясную стружку из слоеной верблюжатины, приготовленную на вертеле, и питу – скрученный в хлебный рулон кусок вареной говядины. Наконец, принесли сладости: финиковое печенье в меду и мухаллабию – сладкий рис. Все эти яства я запивал кофе с шафраном и мускатным орехом. От кулинарного воспоминания у меня потекли слюнки.
       В это время передо мной танцевала танец живота смуглая красавица с большими темно синими глазами. Жемчужина в ее пупке переливалась всеми цветами радуги. Она призывно подрагивала бедрами, потом трясла тазом, выгибалась всем телом, ритмично перебирала ногами и в такт им вертела из стороны в сторону своим стройным станом, вибрируя животом и зовя своими гибкими руками меня к себе. От того, что она вытворяла, у меня пересохло в горле и учащенно забилось сердце от любовной истомы. 
       - Ты хочешь ее? - спросил хозяин кафе на ломаном французском.
       - Хочу, - с трудом я разлепил свои сухие губы.
       - Так возьми, - предложил он.
       Девушка взяла меня за руку и повела по коридору к выходу, который был закрыт пологом. Откинув его, она завела меня в комнату. Рука у нее была нежная и в то же время, когда она развернула меня лицом к себе, я почувствовал всю силу ее женского притворства. Одним движением она сорвала с себя никаб - шелковый ажурный платок розового цвета, которым прикрывала свое лицо. Я увидел, что она не такая смуглая, как мне показалось вначале. По ее плечам рассыпались завитые темно русые волосы. Помимо миндалевидных темно синих глаз на овальном лице я разглядел удлиненный правильный нос, широкие скулы, нежные щеки, коралловые губы. На высокой груди в ложбинке между ее половинками лежал серебряный медальон ромбовидной формы.
       Одежда для танца живота состояла из розовых лифа с бисером и пояса с юбкой-солнцем до пола с бисером, бахромой и вшитыми монетами. Под юбкой были шаровары такого же цвета, что и вся одежда. Запястья скрепляли серебряные браслеты.
       После разворота, когда мы посмотрели друг другу в глаза, она внезапно притянула меня к себе и приставила холодную сталь клинка кинжала к моему горлу.
       - Что тебе надо от меня? - спросила она, обнажая свои жемчужные зубки.
       И только теперь я понял, что эта девушка была Духой, за которой я увязался в лавке древностей в Венеции. Здесь я впервые узнал об иллюминатах.
       Будучи от природы человеком любознательным, я, князь Мещерский Платон Степанович, от роду 22 лет, отправился учиться по велению госпожи нашей, матушки-императрицы Анны Иоанновны, в славный город Париж. Здесь я обучался философии, наукам точным и естественным, пока не взяла меня печаль о том, что многие науки мне не «по зубам». Не было у меня правила, как одолеть их, проклятых, суть. В книгах я не нашел это правило, у моих сокурсников такой печали не было, ибо учились они, не задумываясь о том, как им давалось учение. Они были последовательными картезианцами, полагавшими, что естественный свет разума открывает книгу природы, и читающими там то, что написано ей. Главное - не мешать свету разума просвещать нашу душу. Но у меня на каждом шагу появлялись вопросы, которые разум никак не мог прояснить во мне самом. Один ученый муж по имени Эдмон Лавуа попробовал втолковать мне, что лучший учитель в этом вопросе сама жизнь. Он советовал не зачитываться философскими письмами Вольтера из Англии, а самому взяться за мысль. Только потом я понял, как справедлив был его совет. Тогда я жил мыслью, в мысли. И потому, естественно, я не находил в себе основание для решения возникающих проблем, связанных с исследованием и толкованием вещей естественных и моральных. Я еще не понимал того, что это основание лежит прямо здесь, во мне самом. Но что такое я сам мне стало понятно, как только я стал искать не жизнь в мысли, а мысль в жизни.  Пришло время изучать саму жизнь во всем ее пугающем разнообразии.
       Знакомство с жизнью на новом основании открытого мне понимания я решил начать с опытов простых и традиционных – с развлечений. И так как тогда говорили о венецианском карнавале масок, я отправился в Венецию. Но попал я только на конец фестиваля, который приходился на «жирный вторник» перед пасхальным постом. Праздничное утомление суетой, усиленное еще бессонной ночью в пути в Венецию, привело меня благодаря капризному случаю или волею провидения в тихий квартал на окраине Венеции, где было не так сыро. Там я набрел на лавку упомянутых древностей, среди которых нашел немало интересных книг и документов. Увлекшись их чтением, я не заметил, как очутился в углу за книжными полками. Усевшись на предусмотрительно поставленный стул, я углубился в описание тайн древних пирамид в Египте. И тут по иронии судьбы за шкафом со старинными книгами заговорили как раз о том, о чем читал я на стуле. Один голос был женский, звонкий, отличавшийся чарующей пленительностью, другой голос был мужской, глухой с характерным старческим дребезжанием. Ни лиц, ни фигур говорящих я не видел, - их прикрывал книжный шкаф. Я прислушался, ловя каждое слово странного и таинственного разговора, так как собеседники говорили намеками, не столько разумея сказанное по-французски, сколько подразумевая не сказуемое.
       - И что они дали? Где его ждать? – спрашивал девичий голос
       - Знаки Амона. Возьми. Ждать в Александрии, в кафе у Али, - ответил мужской старческий голос.
       - Но здесь не хватает жезла, - с капризной ноткой заметил женский голос. Его интонация нарисовала у меня в воображении надутые розовые губки и сморщенный носик неведомого существа женского пола.
       - Да? Ах, да, он должен быть у меня. Я где-то его положил, но… забыл где. Придется завтра утром найти.
       - Вы не можете своим внутренним оком посмотреть и найти его?
       - Я надеюсь, ты не думаешь, что я буду напрягать ради этого всевидящий дух.
       - Но наша работа как раз и заключается в том, чтобы видеть все то, что касается людей. За ними нужен глаз да глаз, чтобы удержать их от всяких глупостей.
       - Ты говоришь, как моя служанка, которая воюет со своим котом, чтобы он не стащил с кухни что-нибудь вкусное. Представляешь, как она злится, когда заходит на кухню, а он выходит из нее, облизываясь до того, как она накормила его? Мы же сделаны из другого теста. Не забывай об этом, Духа. Завтра, утром, я попрошу служанку поискать его в моей лавке. А теперь иди.
       - Но следует торопиться, иначе… Впрочем, ты прав.
       - Вот видишь. Амон не оставит тебя в надзоре за ними. Приходи завтра. Закрой за собой дверь.
       Я услышал легкие шаги, которые удалялись по направлению к выходу из лавки и шаркающие шаги в противоположном направлении. Потом дверь в лавку открылась, дверной колокольчик звякнул, и закрылась, колокольчик залился опять веселым перезвоном. Шаркающие шаги стихли. Я быстро, широким шагом скользя по полу лавки, дошел до ее двери, вынул шпагу из ножен, придержал ее концом колокольчик, выходя из лавки, потом медленно высунул шпагу из проема двери и осторожно ее закрыл. Развернувшись, я увидел только край юбки женщины, заходящей за угол улицы.  Я бросился следом за юбкой. Завернув за угол, я не нашел ее. Только вдали где-то вверху я услышал стук каблуков. Я прошел дальше по улице и увидел слева ступеньки наверх. Теперь я успел увидеть не только край юбки, но и красный каблучок небольшой женской туфли незнакомки. Видимо заходя опять за угол, она приподняла подол голубой юбки, чтобы не зацепиться за острый край ограды.
       Нет, теперь не упущу тебя, сказал я себе, ускоряя шаг. Я понимал, что женщина скоро смешается с толпой, и я потеряю ее из вида. Нагнав, но, не желая привлекать ее внимания, я следовал чуть-чуть поодаль. Фигура у женщины была стройная. Она шла неторопливой походкой, слегка покачивая бедрами. Спина была прямая, стан тонкий, посадка головы - чуть горделивая.  На голове сидела женская фетровая шляпа бежевой расцветки с пером павлина. На лице, как положено для карнавала и для тайного свидания, была золоченая маска. Это я заметил, как и то, что грудь у нее была весьма эффектна, когда она повернулась, чтобы открыть дверь в роскошный дом с балконами. На втором этаже балконная дверь была приоткрыта. Подойдя к двери и приложив к ней ухо, я услышал приглушенные шаги удалявшейся дамы, поднимавшейся по лестнице внутри дома. Обернувшись в пол оборота, я посмотрел на то, что творится у меня за спиной, - не подсматривает ли кто-нибудь за мной? Но никому до меня не было дела. Все суетливо спешили к себе домой, расходясь с карнавала.
       Снова посмотрев на дверь, я поймал взглядом сумку, которая была заметно тяжелее и объемнее, чем обычно. Я заглянул в сумку и нашел там книгу, которую держал в руках, когда невольно подслушал разговор. Вероятно, я машинально положил книгу в сумку, когда слушал. Вот оказывается кто я, а я и не знал, - вор и шпион. Криво улыбнувшись, я подпрыгнул и уцепился пальцами за край карниза стены дома, подтянулся, распластавшись по стене, перенес опору тела на другую руку, нащупав ногой под собой выступ, встал на него. Затем прыгнул, не думая о том, что будет, если промажу, удачно ухватившись пальцами сначала одной левой руки, а потом и правой, за край балкона. Подтянувшись на обеих руках, я стал руками удерживать вес своего тела, медленно сгибая руки, освободил одну, которой схватился за решетку балкона, и через нее перепрыгнул. Я уже был на балконе, вторгнувшись в чужую личную жизнь. Не знаю, что именно заставило меня совершить этот безрассудный поступок. Вероятно, раскручивающаяся авантюра с преследованием прекрасной незнакомки. Может быть судьба, толкавшая меня в спину навстречу приключениям. Но как бы то ни было, я был на балконе и не хотел отступать от намеченного шага.
       Я заглянул за ажурную занавеску, скрывавшую от меня вид в комнату, и увидел в отражении зеркала висящего у дальней стены комнаты отчетливый силуэт женщины, которая снимала с себя юбку через голову. Шляпа уже лежала рядом на постели. Я понимал, что подсматриваю за ней, как любопытный мальчишка, но просто не мог, был не в силах оторвать от нее взгляд. Она что-то напевала. Но затем отошла дальше вглубь комнаты, бросив лиф на постель. Тонкое ажурное кружево взволновало меня. Заплескалась вода. На улице была духота. Наверное, она ополаскивает свое нежное тело, пронеслось у меня в голове. Но упрямое зеркало хранило тайны тела своей хозяйки. Внезапно дверь слева открылась и в комнату вошла миловидная черноволосая и смуглая, как я понял, служанка с подносом, на котором стоял кувшин воды и еще что-то, что я не разглядел. Потом я услышал шум воды, переливчатый женский смех и неожиданный вскрик хозяйки.
       - Amalia, non essere un tale pasticcione. Senti, mi si taglia (Амалия, не будь такой растяпой. Смотри, ты меня порезала).
       - Non ; evidente. Nessuno vedr; (Совсем не заметно. Никто не увидит).
       - E improvvisamente vedi? (А вдруг увидит?) – спросила игриво хозяйка и они весело засмеялись.
       - Signora, la pelle ; cos; morbida come un bambino. Ma non voglio prendere molto su di te, che ti sedurre il vostro rasata da una figa, se non si dispone di un amante (Госпожа, у вас кожа такая нежная, как у младенца. Но я в толк себе не возьму, кого вы будете соблазнять вашей бритой figa, если у вас нет любовника).
              Я плохо знаю итальянский язык и поэтому не понял того, что служанка имела в виду под словом “figa”. Что за «фига» такая, я ни фига не понял. Лишь потом позже я узнал, что это такое. Но это другая история – история фиги или фиговая история, если будет время, еще расскажу. Скажу только: из-за этой фиги начинались войны и заканчивались. Без нее нам не жить. Фига на то она и фига, чтобы мир вертелся вокруг нее. Естественно, возникает вопрос: на чем вертится фига?
       Потом я услышал шелест ниспадающей одежды и догадался, что хозяйка комнат переодевается. Значит, скоро она выйдет в комнату с дверью на балкон и обнаружит меня, как непрошеного гостя, и, возможно, поднимет шум. Разразится скандал, и я никогда больше не узнаю продолжения этой заманчивой, только начавшейся таинственной истории. Но и стоять на самом балконе было опасно, - а вдруг кто-нибудь за мной уже присматривает. От этой мысли я непроизвольно оглянулся. Ничего опасного не заметив у себя за спиной, я вошел в комнату и спрятался в широкий шкаф, стоявший справа у стены. Я чуть приоткрыл дверь шкафа, чтобы не задохнуться от пыли висевшей в нем давно вышедшей из моды женской одежды, не принадлежащей нашей хозяйке.
       Служанка вышла из комнаты. Когда незнакомка проходила мимо шкафа по направлению к балкону, я увидел, что она накинула на свое тело прозрачный пеньюар, под которым ничего не было. Края пеньюара разошлись, и я увидел то, о чем молчат поэты.  То, что мне показалось, я навсегда сохраню в своей незабвенной памяти. У меня перехватило дыхание, и я чуть не бросился к ее ногам, чтобы принести ей клятву верности. Но вовремя остановился. В этом была виновата не моя совесть или рассудок, а моя шпага, которая запуталась в одежде и не пускала меня.  Я был наедине с прекрасной полуобнаженной женщиной в ее квартире.   
       Что я здесь делаю? - спросил я себя, добавив, - пикаро несчастный.
      И на самом деле я вел себя как ловкий плут, подсматривающий и подглядывающий за таинственной иллюминаткой. Она села на стул, закинув нога на ногу и поджав под себя, и что-то стала писать за столом на лежавшей бумаге. Потом спрятала бумагу в конверт. Взяла книгу, стоящую на столе и стала из нее выписывать что-то из нее. Перо то и дело окуналось в чернильницу. Потом Духа, так ее назвал невидимый старик, закинула голову и чуть повернула ее ко мне, прикоснулась пером к эротически удлиненному и чуть вздернутому носу, задумчиво провела им по нежным полным губам и стала быстро что-то записывать, тихо шепча своими, видимо, ласковыми губами слова на незнакомом мне наречии, похожем на арамейский язык.
       Видно, от неудобной позы у нее затекли ноги, потому что она встала, прошлась по комнате, запахнув полы пеньюара и завязав их поясом, и зашла к служанке, закрыв за собой дверь. Я быстро вылез из шкафа и подошел к столу. На листе бумаги красивым бисерным почерком были записаны в столбик итальянские слова и напротив них стояли египетские иероглифы. На другом листе бумаги были набросан план местности, как я понял, средиземноморского побережья Египта и Ливии с отмеченными на карте пунктами: г. Александрия и оазис Сива, и план части города, наверное, Александрии, где было отмечено точкой то, что старик упоминал, как кафе Али. На третьем листе были изображения Амона-Ра и его жены Мут или Хатхор, а также атрибутов их силы и достоинства. Я стал запоминать то, что нашел на этих листах. Потом открыл конверт и достал из него письмо. В письме было написано по-арабски следующее:
“;;;;!
 ;;;; ;;;; ;; ;; ;;;; ;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;; ;;;;. ;;;;; ;;;; ;; ;;;;; ;;;;;. ;;;;;;;;.
;;;”.
Если перевести на русский, то будет примерно так:
«Зейнаб!
Прошу тебя, будь готова к тому, о чем мы говорили с тобой. Я буду на месте в начале лета. Жди.
Духа».
       Только я отошел от стола и хотел выйти в дверь в коридор, как дверь слева от меня открылась и показалась Духа. Мы стояли друг от друга на расстоянии трех метров и смотрели в глаза друг другу. Духа была прекрасна. Но я не смотрел теперь на ее роскошное тело, я смотрел на ее красивое лицо, в ее большие синие глаза, в которых закипала ярость. Она была не слишком похожа на арабку. Больше она напоминала парижанку или миланку, чем египятнку. Но тогда мне на язык пришли лишь извинения, которые я промямлил скороговоркой, открывая дверь правой рукой и ударяя левой рукой себя по лбу.
       - Senorita! Mille scuse! Ho camminato a lui e avuto modo di voi (Сеньорита! Тысяча извинений! Я шел к себе, а попал к вам.).
       - Madre di Dio! Siamo andati via, schizzare! (Матерь Божия! Пошел прочь, наглец!).
       Она, было, побежала за мной, чтобы разорвать меня на тысячу частей, но потом спохватилась и быстро забежала к себе в квартиру, ведь она стояла в одном пеньюаре и была передо мной, вся на ладони, какой ее создал Господь.
       Стремглав сбежав с лестницы, я щелкнул язычком замка, дверь дома открылась, и я выбежал наружу. Духа, уже закутавшись в плащ, стояла на балконе и ждала меня, чтобы показать мне маленький кулак. Я поклонился ей в пояс, потом махнул на прощание рукой и побежал обратно по улице.
       Когда я заворачивал на встречную улицу, со мной столкнулся какой-то господин в маске врачевателя с длинным носом и сунул что-то мне в руку. Когда я повернулся к нему, то от него и след простыл, а я сжимал в руке нечто, похожее на мужской детородный орган. Этот каменный жезл висел на кольце с прямым эфесом. Внизу он имел утолщение. Я уж хотел его бросить на землю, выругавшись на злую шутку маскарадного шута, но вдруг меня осенила одна интересная мысль: а не является ли этот каменный фаллос, отшлифованный веками женского удовольствия, атрибутом бога Амона, о котором говорили в лавке древностей, что он потерялся? Если это так, то тогда что за человек мне дал его и для чего? Не в том смысле, конечно. Как мне ответить на эти вопросы так, чтобы хоть что-то прояснить в этом загадочном, а потому занимательном деле?
     И еще интересно узнать о том, как выглядят два других атрибута бога Амона? Что касается незнакомца, то возможно он контролирует самих иллюминатов или является сотрудником внутренней инспекции организации иллюминатов. Если так, то до поры до времени он еще свяжется со мной. Когда я пришел в гостиницу, то достал из сумки каменный фаллос, предположительно, бога Амона и стал его разглядывать. Я обнаружил на нем продольную надпись стирающейся позолоченной краской, которую прежде не заметил. Она гласила: «сними картину в своем номере, в стене сейф, открой его мужской силой Амона, воспользуйся тем, что там лежит по назначению». Я был серьезно заинтригован этим посланием.
       Совершив указанное, я обнаружил в сейфе кошелек с золотыми монетами. Также там лежали старинный перстень с камнем из темного оникса, схема, я так понял, маршрута Духи из Александрии в оазис Сива, еще схема, но уже святилища бога Амона с указанием возможных мест расположения входа в «святая святых» храма, его сокровищницу, дарохранительницу уже не материальных, а духовных богатств.
       Неведомые силы подвели меня к выбору: покинуть Венецию и вернуться обратно в Париж для продолжения учебы в университете или остаться в Венеции и попробовать проследить за Духой до Александрии, а потом до самого оазиса Амона. И что, вы думаете, я выбрал? Конечно, авантюру.
       На следующий день с утра я сел у окна таверны, выходящей на улицу, где стоял дом Духи. Ровно в полдень Духа вышла из дома. Когда она прошла мимо меня, я встал, чтобы последовать за ней, но вовремя остановился, ибо за ней на значительном расстоянии следовала служанка. Я понял, что Духа предусмотрительно решила обезопасить себя от слежки предполагаемого шпиона в моем лице. Я пошел вслед за служанкой Духи, которая подавала знак рукой, махая платком Духе, что все в порядке, - «хвоста» нет. Служанка не видела меня, потому что я был у нее за спиной.
        Но когда Духа подошла к лавке, то служака остановилась у дверей и стала ждать свою хозяйку. Я стал гадать, как мне пройти незаметно мимо служанки в лавку. И, наконец, придумал. Подозвал мальчишку и предложил ему лиру, если он сорвет шляпу с головы служанки и убежит с ней за угол и там бросит ее на мостовую. Так и произошло. Путь был свободен. Я вошел в лавку, надвинув на лоб капюшон монаха. Я замаскировался под францисканца. На меня, естественно, обратила внимание Духа и ее собеседник. Но, увидев монашескую сутану, они успокоились и продолжили дальше беседу. Я зашел за угол, чтобы они меня не видели, и стал к ним приближаться, скрываясь за шкафами с книгами. Я услышал только часть разговора, который они вели теперь из предусмотрительности на арабском языке, опасаясь посторонних ушей.
       Так как я специально во Франции занимался изучением новых и древних языков, имея к ним врожденное чувство, то мне была понятна их речь.
       - Как вы думаете, Гаспар, кто подослал ко мне шпиона? – спросила Духа у своего собеседника.
       - Точно могу сказать, что не я. Какой мне смысл подсматривать за тобой? Если инспектор нашей ложи – это вряд ли. Мы не давали повода усомниться в нас. Значит, некто из тех, что заинтересованы, как и мы, в поисках даров тех, кто провидит.
       - Вы полагаете, что они до сих пор живы?
       - Ты молода и для тебя большое значение имеет плотское присутствие. Для меня же их существование не то, что символично, иллюзорно, но оно не поддается описанию в человеческих словах. Вы, женщины, это чувствуете телом, сердцем. Вот я вижу изнутри себя.
       - Что с жезлом?
       - Так и не найден. Вижу, что его нет у меня. У кого же он -  скрыто от меня. В этом чувствую руку мастера. Ни одного из нас. Но жезл уже не у него, а у другого. Но у кого, не ведаю. Сильное зачарование на вещь. Наш противник серьезен. Но действует через обманутых и соблазненных. Например, через юношу, который вчера был у тебя и сильно смутил.
       - Вот еще. Если бы я не была в… так занята, то я не оставила бы на нем живого места.
       - Как вы женщины чувствительны к вашим женским тайнам. Это мешает тебе увидеть тайны создателей. Вместо того, чтобы на него сердиться, ты бы лучше с ним вошла в контакт, нашла общий язык, переманила на нашу сторону. У вас много общего.
       - Мне что делать больше нечего, чем заводить дружбу со шпионом, от которого мало толка.
       - Не скажи, но это твое дело. Только помни о том, что жезл может быть у него. Представь, что его используют втемную. Он поневоле шпион. Так лучше нам самим сделать его нашим шпионом. Итак, у тебя глаз Атона или всевидящее око и эликсир просвещенных. Око позволит тебе увидеть вход. Но чем ты откроешь его? И с кем ты вступишь в связь, ведь не с твоей же служанкой, чтобы совершить таинство? Ты думала об этом?
       - Конечно, но что мне делать, если я интересуюсь знанием, а не мужчинами.
       - Ты не можешь сойтись с первым встречным. И с нашими братьями опасно. У нас особое поручение от самих провидящих и просвещенных. Но эта часть задания - твоя проблема.
       - Ладно. Я решу ее.
       - Хорошо. Иди. Да будет тебе удача в дороге и благословение создателей.
        Они расстались. Духа вышла из лавки. Я пошел следом. Но то, что я услышал вслед, заставило меня в удивлении остановиться.
       - Не оборачивайся, Платон. Надеюсь, тебе недаром дали это славное имя. И охраняй Духу. Она хорошая девочка. И скажи спасибо за книгу, которую вчера взял у меня.
       - Спасибо учитель. Я буду верным кавалером Духи.
       - А теперь иди. Но помни, что Духа своенравна. Поэтому не беспокой ее без крайней нужды или ее просьбы. Завтра отправляйся в путь в Александрию на корабле купца аль Мубарака. Он будет в курсе. Скажи, что ты от Гаспара. Счастливого пути!
       - Да, хранит тебя Создатель.
       Вот какой удивительный разговор у меня случился в лавке. Когда я вышел из нее, моей спутницы по поездке в Египет уже не было на улице. Но я не стал преследовать ее, ведь теперь мне было известно, что мы поплывем с ней на одном и том же корабле. Но как Гаспар узнал меня, потом определил, что я это я, и, наконец, как он смог завербовать меня так, что я сам пошел ему навстречу? Неужели я был под внушением иллюмината? Все эти вопросы меня беспокоили и не давали покоя целый день.
       На следующий день я нашел корабль и представился капитану корабля Гассану Платоном Степановичем, упомянув что от Гаспара. Он кивнул и поздравил меня с приемом на борт. Я занял свою каюту. Через некоторое время пожаловала Духа со своей служанкой Амалией. И вскоре мы отплыли. Я старался не встречаться с Духой, но это было просто невозможно, потому что нам пришлось делить палубу одного и того же кораблю в течении полутора месяцев.
       Однажды столкнувшись на палубе в открытом море, мы вынуждены были поздороваться. Я пожелал ей приятного пути. Она мне машинально ответила тем же. Потом добавила, посмотрев на меня, что где-то видела меня, но никак не может вспомнить где. Не напомню ли я?
       - Я тоже вас видел. Но затрудняюсь сказать, где именно. Постойте, может быть на венецианском карнавале?
       - Да? Возможно. Я такая рассеянная, что не могу вспомнить то, что на нем было такого особенного, чего не было на прошлом.
       - Я был на нем в первый раз, да и то, приехал к финалу.
       - Позвольте представиться, князь Мещерский Платон Степанович. Я приехал я из славного города Парижа. Там учусь в местном университете.
       - Меня звать Духа аль-Ансар. Я дочь бывшего посла каирского султаната в Париже. Моя мама француженка из дома Куртене в Гатинэ. А вы из России? Говорят, там холодно и по улицам вашей северной Венеции гуляют медведи. Это правда?
       - Очень приятно с вами познакомиться. Интересная у вас, наверное, жизнь. Вы принадлежите двум разным культурам и верам. У меня, несмотря на мой интерес к разным языкам, как только я приехал в Париж, возникло недопонимание французов. И это несмотря на то, что у меня мама тоже француженка, правда, наполовину, из рода де Креси, что дома, в России, меня учил французский учитель, и, в общем-то, мы, русские, одной традиционной веры с французами, хотя и разных церковных изводов. А у вас Духа разница в вере еще большая. Хотя вы французы и арабы одинаково любите конину. Кстати, как «Духа» переводится с арабского, - как «утро»? Я прав?
       - Да.
       - Вы свежи, как утро, и также прелестны.
       - Платон, вы решили поупражняться в остроумных комплиментах? Так ходят у вас медведи по улицам или это сказки?
       - А вы, как думаете?
       - Если все русские такие же, галантные, как вы, князь, скланные задавать вопрос на вопрос мадемуазель, то медведи у вас сидят в берлогах.
       - Госпожа Духа, вы намекаете, что у нас мужчины так же галантны, как медведи, которые поэтому отдыхают в своих берлогах?
       - Нет, я не это хотела сказать. Это все ваши домыслы. Вы изучали во Франции итальянский язык? – вдруг просила меня хитроумная прелестница

        - Да, и хотел в нем попрактиковаться на фестивале. Но, увы, мой итальянский оказался слишком примитивным, чтобы многое понять из того, что просто для итальянцев.
       - Амалия, вот князь Мещерский, наш спутник до Александрии, оказывается, знает итальянский, но еще плохо. Не будешь ли ты так любезна, дать ему урок хорошего итальянского языка?
       - Si, signora.
       - Gracia, signorita Amalia.
       - Allora, da dove cominciamo? (Итак, с чего начнем?) - начала свой урок Амалия как заправский учитель.
       -  Con amore (С любви).
       - Si vuole dire, buon signore, con le parole, che si esprime nell'amore? (Вы хотели сказать, хороший господин, со слов, которыми изъясняются влюбленные?)
       - Amalia, parli come un vero scienziato e persona educata (Амалия, вы говорите, как настоящий ученый и вежливый человек).
       - Платон Степанович! Не соблазняйте мою служанку, а то она не будет исполнять положенные ей обязанностей при своей госпоже, - предупредила меня со смехом Духа.
       Так приятно мы коротали время до прибытия в Александрию. Я стал понимать, что Духа была добрая девушка, как и ее служанка, и, скорее всего, была одурманена иллюминатами, разбудившими в ней не самое светлое начало в ее естестве, чтобы взять власть над ее бедной душой. Но и я тоже в какой-то мере им уже поддался. И все же Духа была изворотливо хитра и чертовски умна. Это я понял потому, что она все же пыталась все же выведать у меня то, насколько я сведущ в итальянском языке и мог услышать то, что не полагалось слышать из женских речей лицам мужского пола.
       Лежа у себя в каюте я размышлял об иллюминатах. В связи с ними у меня появилась мысль о том, что их цель: полное управление всеми людьми путем контролирования амплитуды движения их тела, души, интеллекта, - слишком сложна для осуществления.  Этот контроль возможен изнутри каждого из людей путем просвещения их тела, души и разума. Но как это сделать? Если взять тело человека, то только путем упрощения его функций или превращения живого тела человека в механический агрегат, машину.
       Если взять душу, то так, как «чужая душа потемки» и «в сердцах людей читает только бог», то эта задача для человека, в принципе, неосуществима.
       Остается разум. Но как управлять разумом, когда он управляет всем? Ведь человек, иллюминат не разум. Он может находиться в разумном состоянии, но не всегда и даже не часто, а только иногда и не по заказу. Поэтому он может управлять не всем или всеми и не всегда.
       Между тем иллюминаты претендуют на полное управление всеми всегда. Конечно, этого добиться невозможно. Но можно расширить спектр единиц контроля и объем контролируемого массива данных. Как этого добиться? Разумеется, не путем напряжения разума, развития души и укрепления телесного корпуса. Отнюдь, нет. Но тогда чем? Тем, что было, есть и будет испокон века свойственно людям, - животным инстинктом.
       Вот, например, политика. Почему иллюминаты имеют шанс на успех? Не потому, что зрят в корень вещей, проницают их и просвещают. Просто они как политики делают то, что могут. Но это они делают постоянно, поэтому и добиваются успеха. Постоянство в этом вызвано тем, что соответствует человеческой природе. А что ей соответствует, то не вызывает никаких дополнительных усилий. Что же они делают? У них одна забота: бить всех, кто ниже тебя и интриговать против тех, кто равен тебе, чтобы возвыситься над ними и бить, как всех остальных с одной единственной оговоркой. За то, что будут бить не сильно, иногда понарошку, берешь на себя ответственность в качестве доверенного лица высшего лица бить низших. Правило здесь такое: бить других, чтобы другие боялись и подчинялись. Собственно – это единственное занятие тех, кто правит, кто является начальником. Все остальное лишь рационализация, например, штат советников-интеллектуалов, единственная задача которых заключается не в том, чтобы предлагать варианты альтернативных решений тем, кто их предпринимает, а в том, чтобы их оправдывать post factum.
       С экономикой еще проще. Принцип упрощения действует и здесь. Принцип же усложнения в идеологических интересах используется в качестве маскировки или подстановки принципа упрощения для его оправдания, вуалирования истинной картины управления. Экономический принцип упрощения сводится к тому, что все отношения между людьми переводятся на отношения между вещами, становятся товарными. Так духовное полностью замещается превращенно или вторично материальным.
       Такова изнанка правды об иллюминатах, если на самом деле в их всевидящем оке не скрывается нечто, помимо человеческого участия. 
       Когда мы доплыли до Александрии, то нам пришлось на время расстаться. Но встретив меня опять уже в кафе Али, Духа решила вывести меня на чистую воду таким экстравагантным образом, представившись танцовщицей живота, предлагающей свои амурные услуги. Вот какая была предыстория у наших отношений с прекрасной Духой.
       - Гаспар меня предупредил о том, что ты своенравна, но не до такой же степени, и, все равно, мне нравится.
       - Тебе нравится приставленный к горлу нож?
       - Нет, мне нравится его владелица.
       - Откуда ты знаешь Гаспара?
       - Оттуда, откуда и ты. Ты думаешь, я оказался бы на одном борту с тобой, не будь на то воля Провидящих?
       - Ладно, не обижайся на меня, а то ты с самого начала внушал мне подозрения, - ответила она, но вдруг что-то вспомнив, стала меня укорять, - как тебе, Платон, было не стыдно подглядывать за мной в моей комнате. Действительно ты не кавалер, а варвар, хоть и князь.
       - Извини, меня Духа, я не хотел, это получилось случайно, то есть, не случайно, а не по моей воле. Ты так красива, что я не мог оторвать глаз от твоего вида, твоей идеи.
       - Да, ты философ, а не знаешь, что идеи не видят, а ими видят, отнюдь не идеальное. И больше не напоминай мне о твоем постыдном поступке, иначе я действительно  отрежу тебе все лишнее.
       - Духа, моя родная, прости, что я оскорбил тебя, я больше никогда не буду этого делать.
       - Так я тебе и поверила. И я не родная тебе, - дала мне отповедь Духа, потом вдруг остановилась и заметила, - вот какой ты хитрый, – заставил меня обращаться к тебе на «ты». И что мы теперь будем делать?
       - Как что делать? Ведь Гаспар сказал, что мы должны…
       Духа так посмотрела на меня, что я осекся и замолчал.
       - Мы должны  заняться подготовкой к поездке в Сиву.
       Договорившись с ведущим уже готового к путешествию каравана в Сиву, Духа сообщила мне о том, что в самой Сиве нас будет поджидать ее подруга Зейнаб, которая утрясла вопрос с допуском в храм Амона в Сиве с местным эмиром, помощником Али-бея ал-Кабира.
       Так мы отправились в Сиву. Но в пути к ней на нас налетела песчаная буря, которая оставила меня одного на произвол судьбы. Духу со служанкой же унесла в неизвестном направлении.
       И вот я иду, не чуя уже под собой песка, и не считаю времени. И все не вижу ничего примечательного. Но как только я подумал об этом, так стал завязать в песке. Я попытался из него вылезти, но чем больше я прилагал усилий извлечь ноги из песка, тем глубже в него погружался.
       Я ужаснулся тому, что попал в зону зыбучих песков, которые стали засасывать меня в себя. Я уже погрузился в зыбучий песок по пояс и понял, что через несколько минут погибну. Тогда я прекратил сопротивление, чтобы последние часы моей жизни были проведены не в суете жизненной борьбы, а в покое философского созерцания неизбежного.
       - Платоша! Скорей хватай веревку, - внезапно я услышал слова на родном языке у меня за спиной, сказанные нежным и обеспокоенным женским голосом.
       - Не оборачивайся и намотай конец веревки на свою левую руку, - скомандовал тот же голос уже упрямо. 
       Не могло быть сомнений, что это была та, кто только что говорила со мной в моем воспоминании. Конечно, это была Духа. Я сделал то, что она сказала. Веревка натянулась и верблюд, которого Духа тянула под узцы, стал медленно вытаскивать меня из зыбучего песка, в котором я был уже по самую грудь. Так  Духа спасла меня от неминуемой смерти.  Как только я смог подняться на ноги, то почувствовал, что они подкашиваются у меня. Духа подбежала ко мне и обняла меня, чтобы  я не упал на песок как мешок с песком. Я опустился на колени, обхватил ее бедра и прижал свое лицо к ее стану, заплакав счастливыми слезами спасения. Она меня погладила по волосам и сказала: «Не плачь мой милый друг, я спасу себя». Я посмотрел на нее с благодарностью снизу вверх, как на свою богиню: женщины это любят. Но это счастье длилось недолго, - всего одну минуту. Затем она меня похлопала по плечу, давая понять, что минута нежности, на которую она была расположена, уже закончилась. Тогда я спросил у Духи, откуда она знает русский язык?
       - Я жила два года в Санкт-Петербурге у своего родственника, который работал на вашу императрицу. Видите ли, Платон Степанович, не только вы умеете говорить на разных языках.
       Я заверил свою спутницу в том, что у нее отлично получается с языками, особенно с русским, на котором она говорит даже лучше многих русских барышень. Она ответила мне в своей обычной для нее иронической манере, что это обсудит со своей приятельницей Натальей Нарышкиной. Последняя, кстати, была влюблена в меня, но мной отвергнута. Этим я ей разбил ей сердце. Так вот оказывается что: Духа меня знала задолго до того, как узнал ее я, и далеко не с лучшей стороны.
       - Не смотри на меня такими жалкими глазами, я тебя не прощу за Наталью, - я не Нарышкина. Это она в тебе души в тебе не чает.
       - Сердцу не прикажешь, тем более, когда оно мечтает о другой, - объяснил я.
       - Мне это не интересно.
       - Это тебя касается.
       - Тебе не кажется, что ты выбрал не совсем подходящий момент для объяснения? Моя бедная Амалия потерялась. Я кое-как нашла тебя, а ты, как ребенок, ничего не можешь сделать, кроме того, чтобы говорить мне глупости.
       И в самом деле. Необходимо было искать верную дорогу, ибо  у меня было обязательство перед судьбой, которая подарила мне Духу, - обязательство спасти мою милую. Я воспрянул духом. На верблюде мы доехали к ночи до каких-то построек, но, к нашему глубокому сожалению, это не был эль-Аламейн. Мы решили заночевать в руинах, где было спокойно от ночной прохлады и ветра пустыни. Мы легли рядом, но ночью спросонья обнялись, чтобы не замерзнуть. Утром я проснулся, и во мне проснулось желание, ибо я обнимал женщину, о которой много думал в последнее время. Я потянулся расшнуровать корсаж, тогда Духа шевельнула своей ножкой во сне, аппетитно согнув ее а округлом колене и показалась голубая подвязка. Внезапно Духа вздрогнула, открыла свои глаза и уставилась на меня, прикрыв свою полуобнаженную ножку.
       - Ты что делаешь? – спросила она меня, как спрашивает учитель своего ученика, который баловался.
       - Я помог тебе, ты еле дышала. Я забеспокоился.
       - Хватит врать то, - сказала она грубо, чтобы скрыть то, что я почувствовал. А, почувствовал я то, что ей это было приятно. Впрочем, я, может быть, свою фантазию принимаю за реальность.
         Когда еще не началась дневная жара, мы решили осмотреть покинутый людьми мертвый город. Судя по тому, что он был наполовину засыпан песком, можно было сказать, что люди давно покинули его.  Мы пошли к центру построек. Огибая самую большую из них, Духа внезапно оступилась и под ней разверзлась земля и она упала в глубокий колодец, дна которого не было видно. Но она успела ухватиться правой рукой за балку, которая висела над колодцем. Балка предательски затрещала.
       Я подлетел к Духе и, склонившись над ней, увидел в ее глазах страх. Она висела над колодцем, болтая ногами, а балка ломалась на глазах. Я по пояс сполз по краю ямы и схватил ее за левую руку своими руками. Балка сломалась. Я чуть не упал вместе с Духой в бездонный колодец. Но потом смог выправить положение, смотря прямо в глаза Духи с любовью, и поднимался над колодцем вместе с ней. Наконец, мы вылезли из колодца и с облегченным вздохом упали рядом с его краем. Потом она встала на колени и поцеловала меня в лоб, сказав: «Спасибо». Мы немного отлежались и поднялись на ноги. Так мы спасли друг друга в этой неприветливой пустыни.
       Продолжив свой путь по мертвому городу, мы подошли к святилищу бога Осириса. От него осталась только стелла. Мы опустились у ее подножья. Я прислонился спиной к стелле, а Духа уронила мне на колени свою голову и закрыла глаза. От бессилия я прикрыл свои глаза, и мы погрузились в сонное состояние, которое часто бывает у людей в пустыни от нехватки живительной воды и необходимой еды.
       От того, что у меня затекла спина, я невольно сполз по ней, съехав с места, на котором сидел, Духа во сне зашептала: «Нет, нет», но потом опять смолкла. Я почувствовал под правой ягодицей острую грань какого-то предмета, но не решился беспокоить свою спутницу. Но как это всегда бывает, как только я решил не обращать на досадное обстоятельство внимания, как оно тут же стало мне напоминать о своем неловком существовании. Так что я не мог уже больше терпеть и, осторожно положив голову Духи, на мою шляпу, убрал ноги и встал. Духа шелохнулась и, не открывая глаз, сказала: «Что случилось?»
       - Я сидел на чем-то остром, - пояснил я.
       - Какой все же ты беспокойный. Не даешь спать, уходи отсюда, - она хотела отогнать меня прочь, но потом, передумав, повернулась на другой бок, соблазнительно выгнув свою аппетитную часть ниже спины. Сквозь сон она добавила, - и не смотри на мою попу, а то укушу.
       Я же обратился весь в зрение, чтобы увидеть то, что могло скрываться под слежавшимся песком у основания стеллы Осириса.
       Когда я стал разрывать песок, то обнаружил под ним треугольную табличку из камня с изображением и описанием феникса.
       - Смотри что я откопал!
       - Что ты раскричался. Постой, дай посмотреть. Какая интересная вещица. А текст еще интереснее. Перевести можно примерно так: «Лучи восходящго солнца или Атона падают на Бенбен или священную иву, на которой живет птица Бенну или Феникс». Как понять только? Может так: утром душа возрождается. Или может быть так:  солнце утром каждый день пробуждает душу Осириса.
       - Я знаешь о чем подумала? То, что с нами произошло и вот эта иероглифическая запись надоумили меня на то, куда держать нам путь, чтобы добраться до оазиса.
       Доверившись интуиции Духи, вызванной моей находкой, мы подкрепились оставшейся пищей и драгоценной влагой, сели на верблюда, разыскавшего себе дикий кустарник и съевшего его, и поскакали к оазису.
        Мы миновали ливийское плато и не доезжая двух дней пути до оазиса догнали караван с безутешной Амалией, в душе уже похоронившей свою госпожу. Как она обрадовалась не только своей живой госпоже, но и мне, недостойному спутнику Духи, говорило о том, что у нее доброе сердце. Оно гармонировало с ее открытой и приятной наружностью.
       Вскоре уже без особых приключений мы достигли оазиса Сивы. Там ждала нас подруга Духи Зейнаб. Она была настоящая восточная красавица, стройная как молодой кипарис. Темно каштановые волосы были убраны под хиджаб. Глаза у нее были карими и горели огнем солнца пустыни. Нос правильной формы. Губы темные и резко очерченные. Верхняя припухлая губа говорила о ее покладистом характере, склонном к компромиссу. Подбородок был округлый, что говорило о ее чувствительной душе, слонной к сердечной неге и мечтаниям. Позже я понял, каким неверным оказался нарисованный мной словесный портрет подруги Духи. Но это не значит, что нет зависимости между характером человека и его внешностью. Эта зависимость есть, но она условна и зависит от того, что именно ты ждешь от человека описания. Я сразу почувствовал на себе ее взгляд. Мне было неловко перед Духой. Но Духа никак не заявляла свои права на меня. Как только Зенаб стала теплее ко мне относиться, так Духа стала ко мне холоднее. Я почувствовал себя преданным Духой и показал ей это своим видом, когда мы остались наедине с ней, но она сочла возможным на это не обратить внимание. Мне даже показалось, что она потеряла ко мне всякий интерес. Я опечалился. Амалия спросила меня, не плохо ли я чувствую себя. Я сказал, что переживу. Амалия кивнула мне, что. дескать, все поняла, но не стала продолжать эту тему. Если Духа лишь делает вид, что равнодушна ко мне, то это не хорошо по отношению к ее подруге, с которой она не искренна. Если же она ко мне действительно равнодушна, то не хорошо по отношению ко мне, давая своей игрой мне надежду, что тогда говорит о ее врожденном кокетстве, ибо как человек она девушка хорошая.
       Мне было плохо, я был обманут в своих сердечных ожиданиях, а потому на нее зол. И решил поддержать казавшееся неравнодушным отношение к себе Зейнаб. Но это было пока что только моим предположением.
       И я не сделал ничего лучшего, как поступиь чисто по мужски, что значит: точно определиться. Подозвав проходившую мимо Амалию, я в лоб спросил ее о том, как относится ко мне ее госпожа. Она резонно посоветовала мне спросить об этом саму госпожу.
       - А, если она мне не ответит? – спросил я.
       - Значит, она не разобралась в своих чувствах к вам. Они еще не созрели и надо подождать. Вы замечали, как нетерпеливые люди иногда тянут за стебли растение, чтобы оно быстрее росло и, бывает, его с корнем вырывают. Также вы хотите поступить со своей любовью? Вы так глупы? Какие, все же, мужчины тупые. Это, конечно, не относится к вам, господин.. Я говорю о простых мужчинах, а вы такой благородный, такой сложный.
       Я почувствовал, что Амалия надо мной шутит.
       - А, ты могла бы в меня влюбиться?
       - Я давно вас люблю вас, - вдруг серьезно сказала Амалия.
       - Почему ты не сказала мне об этом раньше?
       - Что об этом говорить, ведь вы не любите меня, а любите мою госпожу. Если бы вы меня любили, то давно это увидели.
       - Амалия, я обидел тебя своими распроссами?
       - Нет, что вы. Мне приятно с вами разговаривать.
       - А, ты бы хотела со мной… ну, это
       - Что «это»? дальше разговаривать? Хотела бы, но у меня много дел и если я не сделаю их, то мы здесь задержимся.
       - Амалия, тебе нравится мучить меня?
       - Конечно, ведь вы мне нравитесь. Я пошла. Иначе не успею все вовремя сделать.
       Воистину, век живи – век учись. Амалия раскрыла мне глаза на многое. Это не значит, что то, что я услышал от нее, я не знал прежде. Но то, как она все расставила по порядку, многое прояснило для меня. Другими словами, Амалия меня побудила задуматься над очевидными вещами. И это оказалось очень полезным в отношении понимания самого себя, своих душевных порывов. 
       Выходит, Духа еще не любит меня. Но только играет моими чувствами, как обычная кокетка. Ее служанка влюблена в меня. Получается, я достоин только служанки, но не ее госпожи. Правда, на меня уже положила глаз другая госпожа, которая по своему, вернее, по местному, просто прекрасна. И мне она нравится, но я не люблю ее, я люблю Духу. Повторяется та же история, что и с Натальей, только здесь мы поменялись ролями.
       Я стал отвечать любезно на любезности Зейнаб, гадая, а не спектакль ли это? Причем в отсутствие Духи. И тут мне представился случай понять, каким является истинное отношение каждой ко мне.
       На следующий день мы посетили храм Амона, пока только для ознакомления с ним самим и его достопримечательностями.      Понимая, что за моими спутницами нужен глаз да глаз, следуя традиции иллюминатов, я искал место и время их оставить наедине, чтобы они были уверены в том, что я далеко от них и не могу слушать их разговор, сам же окажусь у них за спиной в пределах досягаемости звука. Мне получилось осуществить задуманное, когда войдя в храм, я сказался забывчивым и побежал якобы за карандашом  для рисования увиденного. Духа мне предложила свой, а я уже знал о том, что она прекрасно рисует, как, кстати, и поет и играет на чембало и лютне, но я, поблагодарив, отказался от ее любезности, ибо рисунок  получается у меня только, если под рукой мой карандаш.
       Между тем, я еще на рассвете отыскал этот храм. Это было легко сделать, так как оазис Сива небольшой по территории и основные постройки в нем немногочисленны. Предвариетельно обследовав сам храм на предмет мест-указателей на вход, я ничего не приметил. Но у меня в сумке был ключ, крест Амона или крест жизни, которым открывается вход. Мне было интересно как мои спутницы откроют вход без ключа, да и найдут ли они этот вход тоже было большой проблемой. Я задавал наводящие вопросы жителям оазиса, но они не ведали о том, что в нем есть некое хранилище духовных сокровищ.  Правда, одна сморщенная и худая бабка завела речь о том, что с храмом связана легенда о том, что под храмом таится чудовоще пустыни, которое стережет сокровище. Но бывшие при этом ее соплеменники подняли бабку на смех, сообщив мне, что она давно уже не в себе. Этой же легенде столько же лет, сколько в пустыне песка.
       Исследовав наземную часть покинутого святилища, я обнаружил в западном приходе храма ход, выводящий наружу за стены святилища. Им я и воспользуюсь, когда мы придем вместе на место.
       И вот, сказав, что побегу за карандашом, я на самом деле прошел через западный придел опять к центральной части и, встав за колонну, вскоре услышал такой разговор между моими спутницами.
       - Духа, хорошего ты выбрала жертвенного козла для храмового обряда бракосочетания солнца с небом. Я потом тоже позабавлюсь с ним, чтобы  перерезать ему горло за то, что он соблазнил меня.
       - Зейнаб, это не он, а ты соблазняешь его. Мне поручили использовать русского для обряда, так что мне решать, что с ним делать, - убить или оставить в живых.
       - Это с каких пор ты мной командуешь? Видно, забыла кто кому обязан жизнью.
       - Давай, Зейнаб, не будем тратить лишних слов на представление и займемся делом. Нам важно установить, где вход в хранилище.
       Теперь я все понял. Какой оказывается коварной может быть восточная женщина по имени Зейнаб. И поделом мне. Хорошо только, что я не признался в том, что ключ от сокровищницы у меня. Но только я об этом подумал, как Зейнаб  продолжила неприятный разговор со своей «подругой».
       - Вероятно, ключ от входа в дарохранительницу у твоего русского. Это похоже на Гаспара. Он никому не доверяет, включая нас, и правильно, кстати, делает. Я тоже так поступила бы, разделив шансы между всеми, чтобы их пересорить друг с другом. А потом выступила бы примирителем всех сторон, без которого они не нашли бы общий язык.
       - Какая ты умная Зейнаб, но лучше бы ты проявляла свой ум в поисках входа, чем размышляла над нравами иллюминатов и чертами характера учителя.
       - Вот еще, а на что ты и твоя служанка, - сказала нахально Зейнаб и вышла из храма.
       Она осложнила мне задачу прикрытия возвращения обратно. И я решил дождаться ее появления. Через несколько минут она вновь показалась в храме и стала помогать своим сообщницам, расслабившись после выяснения личных и деловых отнощений между ними.
       У меня появилась возможность вернуться незаметно в святилище через ценральный вход. Когда я появился, то встретил подчеркнтую приветливсть лживой и коварной Зейнаб. Мы уже три часа безуспешно искали знаки местонахождения входа. Но, наконец, обнаружили один из них в виде глаза всеведения на самом верху восточной стены храма. Я приставил к ней лестницу, за которой сходил в поселение туземцев оазиса. Духа влезла на нее и нажала на сам зрачаок всевидящего ока. Он на минуту бросил луч света на мозаичный пол храма, стертый и разломанный временем и варварским к себе обращением иноверцев. Согласно тайному сказанию осталось найти еще два знака. Как только мы их одновременно активируем, они сольют свои лучи в один и он укажет место входа, которое необходимо будет еще как-то открыть.  Через пять часов мы обнаружили второй символ в виде статуэтки священной змеи на южном портале храма. У змеи необходимо было нажать на два сапфировых глаза, чтобы свет показался из ее пасти. Поиск третьего знака мы оставили на завтра, так как устали от поисков.
       Следующим утром мы убили примерно три часа на поиски третьего знака в виде священного жука - базальтового скарабея. Искать его было легче, так как мы правильно предположили, что он должен быть на востоке храма. Входя через центральные северные ворота храма, мы актвировали три знака магического треугольника метода исследования иллюминатов. Нам удалось это сделать, потому что нас было четверо. Место входа обнаружлось сразу как только лучи света как будто бы сами нашли друг друга, соединившись и упав на квадрат пола перед ценртальной колонной храма. Мы вплотную подошли к колонне и стали рассматривать пол у колонны. Но ничего не обнаружили. Предварительно мы закрыли все пределы и центральный вход в храм, который сторожили рабы Зейнаб по одному на каждый придел и и по два на центарльные врата снаружи. Так мы могли  не опасаться невольных свидетелей нашей таинственной активности. Мы встали на колени и стали своими руками расчищать место предполагаемого входа. Предварительно мы облили водой квадрат каменного пола перед колонной. Наконец, у северной грани храмвого квадрата мы нашпали выемку для ключа.   
       - Платон, а теперь вставляй ключ, который передал тебе Каспар, - сказала требовательно Зейнаб.
       Так как я не решался его отдать тотчас же, Зейнаб мне пригрозила мне тем, что прикажет своим рабам обыскать меня.
       - В любом случае мы используем тебя в качестве ключа. Если у тебя нет ключа, ты засунешь в него свой зубби.
       Перспектива засовывать на глазах прекрасных дам свой орган, к тому же интимный, в половую щель храма, несмотря на каламбур, весьма неприятная процедура, от которой я, естественно, отказался.  Достав член или ключ Атона из сумки, я положил его рядом с замковой выемкой храмового квадрата. Зейнаб бережно обхватила двумя руками ключ и молча поднесла его Духе. Духа взяла его в свои руки и вставила кольцом с эфесом в замочную щель и повернула. Она сидела на колянях перед ключом в нерешительности.
       - Что ты сидишь? – нетерпеливо спросила ее Зейнаб, добавив, - действуй.
       - Не могу.
       - Дай, я сделаю.
       Зейнаб подбежала к Духе и, схватив ее за руку, оттащила от ключа, который стоял в замке.
       - Иди ко мне, - приказала мне Зейнаб, упав на свою одежду на камне квадрата, - возьми меня.
       Я понимал, если я не сольюсь с ней в любовном объятии, таинство соития солнца и неба не будет совершено и сокровищница не откроется. Я посмотрел на Духу, но она отвернулась, потом перевел взгляд на Амалию, которая с испугом смотрела на Зейнаб. Наконец, я обратил внимание на Зейнаб и увидел огонь в ее глазах. Это был огонь безумия. Вот это была последняя капля моего терпения. Я не смог себя пересилить. Любовного жара не было и в помине. Я был холоден как лед.
       - Да. Пошла ты… - ответил я.
       Зейнаб просто озверела от этого и, схватив кинжал, спрятанный в складках своей одежды кинулась на меня. Для чего? Но ответить на этот немой вопрос я не успел, так как она, толкнув меня на пол,  тут же стала размахивать кинжалом у меня перед носом, собираясь, вероятно, перерезать мне горло, а потом отрезать то, что ей нужно было для совершения зверского обряда (интересно, как бы это получилось у нее, если мой орган не был в приподнятом состоянии?). Я хотел сбрость с себя Зейнаб, но она так крепко в меня вцепилась, что ее невозможно было оторвать от меня. Лезвие кинжала, как я не пытался отвести от своей шеи, неумолимо приближалось к ней. Вероятно, в нее вселился легион бесов, настолько она была сильна в своей ярости. И только удар ноги Духи по ее руке с ножом остановил совершение ритуального убийства. От сильного удара руку Зейнаб отбросило к ее груди и лезвие кинжала по самую рукоятку вонзилось прямо в сердце. Зейнаб сразу же скончалась.
       - Спасибо, Духа. Ты второй раз спасаешь меня от смерти, - сказал я с благодарностью своей прекрасной спасительнице, с ужасом смотрящей на то, во что превратилась ее бывшая подруга и соперница.
       Затем я оттащил мертвое тело безумной женщины подальше от квадрата, облил лечебным эликсиром из сумки смазанный кровью Зейнаб ключ, обтер его своим платком и спрятал платок вместе с эликсиром себе в сумку. После этого я попрыгал на камне две минуты и повернул ключ в потайном замке. Невидимый механизм был приведен в движение. Соседний квадрат стал уходить вниз, а потом сдвинулся в сторону, открывая проем в полу. Духа и Амалия чуть поодаль встали у меня за спиной. Я посветил факелом впереди себя. Под моими ногами начиналась уходщая вниз каменная лестница. Из проема в полу тянуло замогильной затхлостью.
       Мы понимали, что  неведомое нам угрожает возможными смертельными ловушками. Вернемся ли мы живыми назад? Но мы знали, что наше опасное приключение уже только что унесло одну жизнь. Если мы спасуем, то нам придется бороться с рабами Зейнаб. Я не был уверен в том, что смогу всех их убить до того, как они смогут причинить вред Духе и ее служанке. К тому же вход был открыт и приглашал нас войти внутрь тайного помещения. Мы вошли, осторожно ступая след в след друг за другом. Я впереди, следом Духа, а Амалия замыкала движение. Я отметил, что при движении ноги наши не скрипели, как это было обычно в этих местач, в которых нельзя было скрыться от вездесущего песка, скрипевшего не только под нагмами, но и на губах. Значит, нижнее помещение храма полностью изолировано и сюда давно уже не ступала нога человека, может быть тысячу лет или больше. Но тогда откуда здеь воздух? Или его фильтрует какой-то неведомый механизм? Мы спустились по ступеькам без происшествий   и пошли ровной дорогой по коридору, который круто заворачивал за угол. Завернув за угол, мы вошли в просторное помещение, где я думал увидеть саркофаг фараона, чаши с его внутренностями, сундуки с сокровищами, светильники с горючей смесью, которая давно высохла, и прочие предметы раскопок древних мавзолеев. Но никаких материальных ценностей я не увидел. Невооруженным взглядом было видно, что никто из смертых не заглядывал сюда. Складывалось такое впечатление, что после того, как ее построили, в ней еще никого не было, если не считать нас. В центре помещения стояло изваяние бога Амона. Рядом с ним стояло изваяние его жены богини Мут. 
        Между изваяниями стояла шкатулка, в которой лежали четыре предмета: шар из камня, похожего на сапфир, а может быть из другого материала, символизирующий всевидящее око; жезл власти Амона из золота, кстати, очень тяжелый; перстень с бирюзой или кольцо счастья, исполнения желаний; статуэтка птицы феникса как приниципа бессмертия души и телесного воскресения. Рядом со шкатулкой находился ларец с обычными сокровищами и драгоценными камнями, как будто для тех, кто не мог довольствоваться духовными ценностями.
       - Вот ради этого мы рисковали своей и чужой жизнью, расплатились одной. Причем все это окажется в нечистых руках лецемеров и лжецов, которые будут их использовать не в интересах людей, а для собственной выгоды и удовлетворения страсти повелевать ими.
       - Да вы, Платон Степанович, рассуждаете как революционер. Вы же понимаете, что если мы не отдадим эти сокровища, то нас просто убьют. Надеюсь до вашей светлой головы уже дошло, что я отправилась в это путешествие не из страсти к приключениям или для блага человечества, а потому что меня прижали к стенке. Вы же почему ввязались в это дело? Неужели ради склонности к юношеским безумствам?
       - Духа, ты говоришь со мой как мудрая зрелая женщина, а не прекрасная девушка. Но отговаривая меня от безумного шага присвоить духовные богатства богов, ты не предусмотрела того, что нас уберут как ненужных свидетелей их существования, как только мы доставим сокровища по назначению, если будем неукснительно следовать указаниям отцов-иллюминатов.
       - И что нам делать? – спросила меня Духа.
       - Можно я скажу? – спросила уже Амалия.
       - Конечно, - ответила Духа.
       - Если не мудрить, а все делать по человечески, то необходимо подкупить стражу из рабов Зейнаб. Для этого у нас есть парец. Взять из него столько драгоценностей, сколько необходимо для безопасности. Прихватить с собой сокровища богов и скрыться в Новом Свете.
       - А что, действительно самое верное решение из возможных.
       - Хорошо, - сказала Духа.
       Взяв все необходимое или самое ценное из камеры богов, что мы могли унести без того, чтобы привлечь к себе излишнее постороннее внимание, мы унесли тело Зейнаб в камеру, ее закрыли, подкупили стражу и навсегда скрылись с глаз лживых иллюминатов.
       Разумеется, сокровища богов, как мы потом установили, имели чисто символическое значение. Они были нужны иллюминатам только для укрепления веры в свои сверхчеловеческие способности тех, кого они обманули и одурманили своей идеологией избранных. Также, как и дургих, иллюминаты в свое время одурманили Духу, используя ее слабость к размышлениям и любовь к знаниям, когда она уже была одинока и не нужна никому из родителей. Когда Духа стала догадываться о том, что иллюминаты выдают себя не за тех, кем являются, то было уже поздно. Для того, чтобы освободиться от их влияния требовались люди, которые помогли бы ей в этом начинании. Таким человеком оказался я и ее служанка, которая нам стала настоящей подругой.
       Теперь мы живем в Новом Свете в Новом Орлеане и вспоминаем  с радостью о наших приключениях в пустыне несколько лет тому назад. Единственно, что омрачает нашу радость, - это гибель Зейнаб, которая стала жертвой своей страсти к господству над людьми.