Афганистан Рассказ 1

Подпись под фотографией

Афганистан. Идем на задание

АФГАНИСТАН

Пограничники. Их участие в Афганской войне в советское время было особым секретом. Для кого? Да в основном для своих соотечественников.
Необходимо отметить, что пограничники были наиболее подготовленными подразделениями советских вооруженных сил. Всем был известен тот факт, что голова советского офицера оценивалась в 300 тысяч афгани, а урожай со среднего крестьянского надела стоил всего 50 тысяч. И многие «мирные крестьяне» днем обрабатывали свой клочок земли, могли мило тебе улыбаться,  а ночью выходили на промысел совсем другого рода.  За голову пограничника главари моджахедов были готовы платить много больше, чем за «обыкновенного» воина-шурави (русского) и очень их боялись. 
Экипажи вертолетов пограничных войск активно контролировали приграничные районы, а экипажи самолетов обеспечили бесперебойное снабжение всей пограничной группировки, внеся свой весомый вклад в боевые действия.
Далеко от Родины пограничники  проявляли мужество и героизм, преданность Родине, стойкость и ратное мастерство, высочайшую бдительность и самоотверженность. Они выполняли свой долг, сохраняли верность воинской присяге. Они  не думали о почестях и наградах. Они верили, что занимаются нужным делом - помогают простому народу Афганистана отстоять своё право на лучшую жизнь.
В пограничных войсках не было ни одного военнослужащего, пропавшего без вести, а тем более не было ни одного, перешедшего на сторону противника. Именно они, пограничники, последними уходили «с Востока», до конца прикрывая колонны сороковой армии генерала Громова.
И поэтому замалчивание участия пограничников  в этой войне недопустимо ни с точки зрения истории, ни с точки зрения морали.
В то время одни считали, что наши парни выполняли интернациональный долг, другие, что они вмешались во внутренние дела чужой страны, третьи считали, что наши ребята принесли в жертву свои жизни и здоровье в угоду политикам и их непонятным целям.
Самое обидное было то, что слышишь «Я в Афганистан тебя не посылал». Дело ведь не в том, что ты лично их посылал или не посылал… Есть государство, есть приказ … и его нужно было выполнять.
Как бы кто не высказывался, в любом случае, правда в том, что наши пограничники не посрамили чести и достоинства русской армии.
 Это сейчас рассекретили материалы об Афганистане, а тогда …верили, что советский народ  оказывает помощь правительству Афганистана в борьбе с вооруженной оппозицией.

Спасибо всем тем, кто предоставил замечательный материал о тех нелегких днях.
 Беспалому Владимиру Григорьевичу за его очерки об Афганистане. Когда я читала воспоминания, невольно представила себя членом этого экипажа. Это я вместе с ними прошла обучение, затарилась пивом, чтобы пройти комиссию. Тем более, что Вадим,  таким же образом, проходил комиссии, только кроме пива прихватил мороженное и овощи. Директор совхоза «Тепличный» -Тимошенко был шефом моей школы и другом. Воочию почувствовала песок в волосах от ветра «афганца», смеялась над попыткой  «расстрела» комбинезона, подтрунивание  штурмана над моим мужем о том, как тот резал барана,  слушала хриплый голос Изварина. Тем более, что с Эдуардом Васильевичем меня связывала давняя дружба. Наши беседы о воспитании детей (его сын учился в моем классе). Он часто бывал у нас в гостях. Жила жизнью экипажа - настолько реалистично Владимир Григорьевич описывал события.
 
Неробееву Виктору Ивановичу воспоминания об операции «Альбрус». И впервые поняла, что фраза «спасли наших ребят»- это ничто с тем как их спасали, и что кроется за этими скромными словами. Что было сделано всё возможное и невозможное, но погибших ребят не оставили на поругание душманам.
 
Исланову Разифу Камиловичу за его яркий рассказ как спасал самолет и экипаж от попадания «Стингеров» и его шалостях с ракетами. Маленькие такие развлечения.
 
Шильникову Юрию Леонидовичу за его стихотворение «Случай в Джелалабаде». Когда читала это стихотворение - шел «мороз» по коже.
Да, Вадим мне рассказывал кое-что о своих командировках в Афганистан. Но по- настоящему я узнала, что это за командировки только сейчас, работая над этой книгой. А мои дети, и тем более внуки, ничего не  знают о том времени. В первую очередь эти воспоминания посвящаются им.



Из сочинения дочери Элеоноры

Проходит год за годом. Многое меняется на земле, в   стране, но неизменной остается память. Войну в Афганистане называли «неизвестной», «необъявленной». Но она была…
Эта война – часть нашей истории. Да, это наше прошлое, это – фундамент, на котором народ строит свое настоящее и будущее. Без прошлого не может быть будущего.
Русские люди, в огромном большинстве, - патриоты. Победа в Великой Отечественной войне подталкивает нас гордиться   страной, как самой сильной державой.
  Во время Великой Отечественной войны солдаты, как мой дед Иван Данилович Кудря ( герой Советского Союза),  готовы были пожертвовать своей жизнью, лишь бы сохранить независимость России. Да и сейчас в мирное, казалось бы время, приходится защищать границы России.
Сражения заканчиваются, а история вечна. По просьбе афганских властей и чтобы не допустить диверсий на нашей границе воркутинские экипажи были посланы в Афганистан. Мой папа,  военный  борт - радист, воздушный радист-стрелок  с честью выполнил свой долг перед нашей Родиной. Имеет четыре медали за мужество и героизм при выполнении интернационального долга.
Необъявленная война длилась в два раза дольше, чем Великая Отечественная. Когда папа летал в Афганистан, меня ещё в живых не было. Но о его службе, естественно, много говорили в семье. Казалось бы, суровая война, но о товарищах, с кем ему приходилось служить в Афганистане, папа всегда вспоминал с теплотой.
Из книги «Крылья границы». Новиков В.С.
Основной задачей авиаторов была поддержка наземных подразделений, обеспечение их боеприпасами, продовольствием и водой, проведение разведывательных полетов, а также оказание огневой поддержки подразделениям, ведущим операции по ликвидации банд. При этом летчикам приходилось совершать санитарные и связные полеты в труднейших метеорологических условиях Памира и Тянь-Шаня, казахстанских степей и туркменских пустынь.
Еще в начале 1979 года возникла необходимость в повышении мобильности пограничных советников, которым приходилось часто бывать в Кабуле. Да и по пограничным провинциям Афганистана было проще перемещаться на самолете. Для этих целей лучше всего подходил «Ан-26». Вскоре были отобраны два экипажа – майоров Ю.А.Мирошниченко и Э.В.Изварина. После необходимой переподготовки – а летать приходилось по международным коридорам, что требовало ведения радиосвязи на английском языке, – 29 мая 1979 года экипаж Мирошниченко первым из строевых частей авиации ПВ выполнил перелет в Кабул.

Вот что пишет В.Беспалый в своих воспоминаниях «Четыре командировки «за ленту»»
Дорога в Кабул для меня, штурмана легкого военно-транспортного самолета Ан-26, началась незадолго до начала событий, вошедших в историю нашей страны под названием десятилетней афганской войны. Утром 19 декабря на новеньком, пахнущем заводской краской, самолете Ан-26 экипаж майора Изварина ушел по маршруту Воркута – Упрун – Душанбе в свою первую южную командировку. Пока еще не афганскую. Но она стала для нас преддверием грядущего Афгана.
Нам пришлось незамедлительно осваивать новый для нас район полетов.
Работа над почти безлюдными пустынями Кызыл-Кум и КараКум с их однообразием и малочисленностью визуальных ориентиров для нас, воркутян, не представляла какой-либо сложности. Но затруднения возникли. Притом там, где мы их не ожидали. А именно – днем при выполнении простых визуальных полетов в условиях видимости «миллион на миллион». Неприятным сюрпризом для нас стало то, что в горах глазомер равнинного летчика дает некую погрешность. Кристально чистый горный воздух с его повышенной прозрачностью искажает привычную для глаз перспективу, скрадывая реальное расстояние до различных наземных объектов. Особенно остро мы это прочувствовали при выполнении первых полетов из Душанбе в Хорог по горной воздушной трассе высшей категории сложности. Почти половина этого маршрута проходит на высотах значительно ниже максимальных препятствий рельефа, причудливо виляя вдоль склонов узких глубоких ущелий. Время от времени казалось, что еще чуть-чуть, и консоль крыла заденет скалу или карниз на проплывающих мимо вздыбленных вертикалях базальтовых пластов, хотя реальное удаление до них было вполне безопасным и составляло не один километр.
Вывозившие нас отец-командир Юрий Александрович Мирошниченко и его флаг-штурман, бывший мой воркутинский наставник по навигаторскому делу Василий Иванович Толстиков, спокойно и уверенно ориентировались в калейдоскопическом сумбуре горного ландшафта. После нескольких провозных полетов их уверенность передалась и нам, а вскоре полеты над горами Памира стали для нас такой же привычной рутиной, как и наезженные заполярные маршруты. Забегая наперед, скажу, что, добравшись, наконец-то, до вершин знаменитого афганского Гиндукуша, мы были даже слегка разочарованы. Горы, как горы. Наш Памир круче.
Однажды вечером Эдуард Васильевич, прибыв с очередного совещания в штабе оперативно-войскового отдела, довел до сведения экипажа информацию, что в ближайшей перспективе нам предстоит рейс, и, возможно, не один, по маршруту Душанбе – Кабул. Цель вылетов – доставка в столицу Афганистана неких служебных пассажиров. Кого и зачем? Придет время – узнаем. Потом для нас прозвучала команда «отбой». И лишь спустя несколько месяцев, уже в Афганистане, нам стало известно, что наш экипаж был одним из кандидатов на доставку в Кабул бойцов спецподразделений КГБ СССР «Альфа» и «Вымпел». Разговор с нами о работе в Афганистане состоялся повторно в ходе нашей последующей командировки в Душанбе летом 1980 года. В июле-месяце, возвращаясь из солнечных долин Таджикистана к не менее солнечным просторам Большеземельской тундры, мы уже знали, что нам после планового отпуска предстоит полугодовая командировка в Кабул.

Первые шаги в Кабуле

В Кабуле нас поджидал тбилисский экипаж Петра Ивановича Санжарова, с нетерпением рвавшийся домой. Но их планы тормозило одно обстоятельство. Сначала нужно было организовать для воркутинцев провозной вылет по основным аэродромам Афганистана. Поэтому через час после посадки мы вдвоем с Эдуардом Васильевичем опять были в воздухе. Но уже на тбилисском самолете. Пошли по «большому кругу», именовавшемся на местном сленге «Шиндагаром».
В итоге этой блиц-одиссеи вновь прибывшие товарищи получили конкретное визуальное представление о таких аэродромах, как Мазари-Шариф, Герат, Шинданд, Кандагар, Джелалабад и близкие к реальности соображения, где и каким образом следует искать те аэродромы, которые в процессе облета посетить не получилось. Вечером того же дня в Представительстве КГБ при советском посольстве в Афганистане нашему экипажу были официально доведены как цель пребывания здесь, так и тезисный перечень предстоящих нам задач. Из всего услышанного мы уяснили, что главное наше предназначение – это оказание нами всемерной поддержки жизнедеятельности и боевой работы спецотрядов «Каскад» и «Кобальт». «Каскадом» именовался оперативно-разведывательный отряд спецназа КГБ СССР численностью на то время около одной тысячи человек. Начиная с июля 1980 года его подразделения, дислоцируясь в крупнейших административных центрах страны, держали под зоной своей ответственности практически всю территорию Афганистана. Летом того же года в оперативное подчинение «Каскаду» был передан отряд спецназа МВД СССР «Кобальт», имевший в своем составе порядка шестисот человек. Задачи этого сводного отряда, в самых общих чертах, включали в себя создание афганских органов  государственной безопасности ХАД и царандоя с оказанием повседневной помощи в их дальнейшей деятельности; ведение разведывательной и агентурно-оперативной работы на местах; организация и участие в проведении спецопераций по уничтожению и ослаблению наиболее агрессивных бандформирований. В условиях разворачивающейся партизанской войны открытые боевые действия регулярных частей Ограниченного контингента советских войск в Афганистане не всегда были эффективными. Душманы, нанеся внезапный удар, уклонялись от продолжения боя, умело скрываясь в складках рельефа местности, кривых улочках кишлаков и хитросплетении кяризов – системы подземных туннелей-водоводов. С учетом этих особенностей особую ценность обретала агентурно-оперативная деятельность по активному сбору и анализу информации в сочетании с классической диверсионно-разведывательной работой. Без всякого преувеличения можно сказать, что в этой области боевого искусства редко кто мог сравниться с виртуозами «Каскада» и «Кобальта». Нам сходу, без всякой раскачки, предстояло подключиться к этой работе. С учетом географических особенностей страны, отсутствия железных дорог и активного противодействия «духов» автомобильным перевозкам наш самолет для спецназовцев являлся практически незаменимым транспортным средством повышенной мобильности и безопасности. Чтобы новая служба нам не показалась сладким медом, назавтра, с корабля на бал, мы получили задачу повторить практически весь сегодняшний маршрут. Но уже в боевом варианте, с соответствующей загрузкой. Озадачившие нас товарищи были весьма обескуражены, услышав уклончивый ответ в духе, что, мол, рада бы душа в рай да грехи не пускают. Удивление переросло в изумление, когда выяснилась причина нашего отказа – отсутствие у экипажа полетных карт.
– Ну, вы даете! А каким же макаром вы долетели сюда? – А вот таким. По пачке «Беломора». У нас этого гуталина завались. Своим, претендующим на искрометное остроумие, ответом наш борттехник Саня Попов проехался не столько по штурману, сколько по командиру. Эдуарда Васильевича невозможно было представить по отдельности от окурка «беломорины», постоянно дымившегося у него в зубах, как в небе, так и на земле. С ним он ложился спать. С ним и просыпался. Но шутки шутками, а с «картежным» вопросом, не решенным ни в Воркуте, ни в Москве, ни в Душанбе, надо было что-то делать. Дальше отступать было некуда. Проблема решилась по-военному просто и быстро. Нашим полетам на предстоящие сутки дан был «отбой». С утра в представительстве, без всякой бюрократической волокиты, меня обеспечили листами «пятикилометровки», перекрывавшими всю территорию Афганистана. Сообразив из них склейку, я к вечеру успел перенести на нее всю обстановку с карты моего тбилисского предшественника Вани Бабичева, улетавшего назавтра со своим экипажем домой. В ходе упомянутого выше провозного полета мы не успели облететь некоторые аэродромы. Так что через несколько дней нам пришлось выходить на них самостоятельно.
С Кундузом и Файзабадом никаких проблем не возникло. Поиск этих воздушных гаваней дался нам без особых затруднений. Но в том же Файзабаде, как чертенята из табакерки, выпрыгнули вопросы иной, уже не штурманской проблематики. Не знаю, как сейчас, а по тем временам летное
поле столичного аэродрома северной провинции Бадахшан представляло собой бесформенный участок местности с ухабистой песчано-каменистой почвой.
Осмотрев в Кабуле после повторного возвращения из Файзабада добавившиеся царапины и вмятины на днище фюзеляжа, а также новые забоины на воздушных винтах, наш бортовой техник мрачно констатировал, что еще пара-тройка кругов этого аттракциона, и аэроплан придется гнать в Союз на ремонтно-восстановительные работы. Если вообще будет что гнать. Итогом последовавшего за этим доклада Эдуарда Васильевича «наверх» стало решение наших кураторов отложить самолетные вылеты в Файзабад до лучших времен.
В очень даже интересной ситуации наш экипаж, а особенно я, как штурман, оказался в ходе первого вылета на Хост – заштатный полевой аэродромчик, прозябавший на юго-востоке афгано-пакистанской границы в получасе лета от Кабула. О каком бы то ни было приводе или хотя бы самом примитивном автомобильном варианте СКП при полете в это, затерянное на глобусе место, нам даже мечтать не приходилось. Оставалось оперировать лишь расчетом по времени и визуальной ориентировкой. Выведя самолет в географическую точку, скрупулезно перенесенную с карты Вани Бабичева, я доложился командиру, что аэродром под нами. Внизу, под самолетным крылом, плыла пустынная, ничем не примечательная, местность без каких-либо видимых признаков жизнедеятельности человека. – Ну, и где он, твой аэродром? – последовал закономерный вопрос командира. – Да, фиг его знает… – вполне предсказуемо ответил я. – Мы хоть туда, куда надо, прилетели? – Обижаете, Васильич… – Ладно… Давай искать… Снизились. Начали выписывать зигзаги, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться. Близость сопредельного государства сковывала наши маневры, не давая возможности особо разгуляться. Какая никакая, а граница. Нам только международного скандала с Исламабадом не хватало. В ходе одного из виражей, вывалившись по пояс в свой штурманский блистер, я увидел промелькнувшие под нами, как мне показалось, самолетные обломки. Развернувшись, прошли над находкой еще раз. Теперь уже на предельно малой высоте. Сомнения отпали. Действительно, останки нашего «родственника» – самолета Ан-26. Судя по фрагментам опознавательных знаков – афганская авиакомпания «Бахтар». Аэропланы, обычно, где попало, не валяются. Стало быть, мы и в самом деле с высокой долей вероятности находимся над аэродромом. Выполнили еще один маневр, пройдя над вещдоками авиакатастрофы по направлению, обозначенному в моих шпаргалках, как посадочный курс аэродрома Хост. Узрели некое подобие прямого наезженного участка, отдаленно напоминавшего проселочную дорогу. Препятствий, явно мешающих посадке, не обнаружили. Командир принял решение садиться. Уходим на «крайний» круг, вываливаем шасси, ощетиниваемся закрылками, строим четвертый разворот. Еще на глиссаде снижения увидели длинный пыльный шлейф, стремительно приближавшийся к нам со стороны ближайшего поселка, то бишь самого Хоста. Вскоре проявился и сам источник поднятой в воздух пыли – пестрое беспорядочное скопище разношерстных автомобилей и гужевых повозок вперемешку с отдельными всадниками. Как конными, так и на ишаках. Не выключая двигателей, развернулись на обратный курс, готовые, в случай чего, тут же «ударить по газам» и унести ноги. На финишной прямой лидирующее положение в бронекавалерийской орде, несущейся на нас, устойчиво занял армейский уазик. Из его открытых окон торчали автоматные стволы и выглядывали бородатые «фейсы». Физиономии не смуглые. Красные. Далеко видать. И бороды явно не местного пошиба. Светлорусые. Одеяние – классические «мушаверовки» песочного цвета. Стало быть, свои, шурави. Можно выключаться.

Уже к исходу первого месяца командировки полетная карта для ведения визуальной ориентировки над Афганистаном мне требовалась лишь эпизодически в целях уточнения отдельных мелких деталей. Древняя страна солнца и гор была излетана нами вдоль, поперек и по диагонали. Главные площадные, линейные и точечные ориентиры нового района полетов всему экипажу основательно «намылили» глаза. Ибо летали мы плотно. В среднем за месяц набиралось порядка сорока часов налета. Очень скоро наш экипаж стал узнаваемым в радиоэфире для подавляющего большинства руководителей полетов действующих афганских аэродромов. Чему немало способствовала почти стопроцентная имитация Эдуардом Васильевичем голоса всенародно любимого актера Анатолия Папанова. Когда в разноголосицу эфира вливалась характерная интонация общеизвестного Волка из мультфильма «Ну, погоди!», всем было понятно – в воздухе пират Изварин, командор «посольского» корабля Ан-26.
Однажды, в мае 1981 года, в начале нашей второй кабульской командировки, мы в очередной раз шли по наезженному «Шиндагару», в том числе и через Кундуз. С горем пополам, после нескольких безуспешных попыток связались с РП аэродрома. Дальше началось нечто странное. Вместо разрешения обычного спрямленного выхода в район четвертого разворота мы получили команду следовать на привод аэродрома. После выхода на точку последовало указание взять курс, не имевший ничего общего с установленной схемой захода на посадку. Затем в эфире прозвучало еще несколько таких же логически необъяснимых команд. Носиться на малой высоте, над пользующейся дурной славой «зеленкой» вокруг аэродрома Кундуз – не самая удачная идея. Своими соображениями я поделился с командиром. Васильич в энергичных выражениях выразил полную солидарность с мнением штурмана и, проигнорировав очередную маловразумительную команду РП, украсил афганский эфир знаменитой хрипотцой голоса Папанова: – «Гавр», четыреста полсотни пятый, на четвертом. Ощетинился, ноги свесил, зеленые горят. Бетон наблюдаю. Сажусь. На что тут же последовал громкий радостный возглас РП: – Эдуард, так это ты? Какого же ты хрена мне тут голову морочишь? Прилетел – садись! Мы не стали углубляться в тему, кто кому на самом деле морочит голову, потому как окончательная команда РП «Гавра» нас вполне устраивала. После заруливания на стоянку командир и я поднялись на СКП. За пультом радиостанции, качаясь в густых волнах табачноводочного амбре, сидел не первой молодости майор, давний приятель Эдуарда Васильевича. Увидев нас в проеме двери, он с распростертыми объятиями кинулся нам навстречу: – Мужики! Сколько лет – сколько зим! Эдуард, а ты знаешь, тут всех уже поменяли. Только мы с тобой остались. Два бессменных афганских аксакала. Когда же и до нас очередь дойдет? С трудом отбившись от настоятельных предложений остаться на ночевку и отметить встречу, «как положено», мы, выгрузившись и высадив пассажиров, ушли дальше по заданию. Если бы не креативный подход командира к ведению радиообмена, кружить бы нам над окрестностями Кундуза до морковкиного заговенья.