День рождения

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

РАССКАЗ

I

           Итак, мне дают квартиру. С этим событием только что поздравил начальник, а в отделе кадров велели готовить необходимые документы.
           С работы возвращался в приподнятом настроении.
           Стоял июнь. Свежая зелень ещё держалась в силе, не потеряла свой изумрудный цвет. Улица, на которой моя семья снимала жильё, сплошь усажена раскидистыми вербами. Неровный ряд одноэтажных домиков огорожен аккуратными, недавно выкрашенными заборами, а сама дорога посреди улицы после вчерашнего дождя взялась прочной пружинящей коркой и не пылила.
           Я шёл, гордо выпрямившись и широко размахивая руками.   
           Собственная квартира! Мы с женой ожидали её хотя и не очень долго, но с крайним нетерпением. Соб-ствен-ная квартира! Я насвистывал какой-то модный «боевик» Пугачёвой, беспечно смотрел по сторонам и уже видел всё окружающее навсегда ушедшим в прошлое, которое меня теперь ничуть не касалось.
           Калитку отворил без обычной солидности и, распираемый важной новостью, направился сразу к флигелю, представлявшему собой маленькое строение, аккуратно побеленное, с крошечной завалинкой, под линейку выкрашенной раствором чёрной угольной пыли.
           Рядом стоявший дом, где обитала хозяйка, грузно и неровно осевший в землю, казался ворчливым брюзгой, неряшливым, с неумытыми маленькими глазками-окнами. Правда, такое впечатление строение производило только вблизи, а с улицы они с флигелем почти не просматривались – их скрывал древний, запущенный сад. В его глубине ржавым гусаком торчала водопроводная колонка. Рядом, на деревянном помосте, стояло оцинкованное корыто, и в нём жена руками стирала бельё.
           Верочка стояла ко мне спиной и яростно работала руками, по локти опушенными пеной. Тоненькая фигурка не выражала радости. В порыве чувств, накатившем внезапно, захотелось растормошить её и расцеловать.
           Я неслышно подкрался сзади и обнял жену за плечи. Вера вздрогнула, затем устало, с хрустом в затёкшей спине, выпрямилась.
           – Валера? – сказала она безразлично. – Есть хочешь?
           – К дьяволу пищу! – заорал я, повернул Верочку к себе и несколько раз громко поцеловал. – Давай-ка лучше потанцуем!
           – Да ну тебя, – рассердилась жена. – Чего раскричался? Маринку разбудишь.
           – Нечего ей дрыхнуть, пусть просыпается, – весело сказал я и сел на мокрый табурет. – Нам дают квартиру!
           Улыбаясь, я следил за лицом жены. Оно удлинилось, руки упали, ноги подогнулись, и она села на табурет напротив.
           – Шутки у тебя какие-то, – выдохнула она, жалко улыбаясь.   
           – Какие уж тут шутки, – объяснял я, стараясь изо всех сил, чтобы рот не расплылся в улыбке. – Завтра понесу документы.
           Жена взвизгнула, взлетела над стулом и чуть не придушила меня в объятиях.
           – Руки хотя бы вытерла, – притворно рассердился я, – а то всего измочила. Верка, да пусти ты.
           Но Вера не послушалась и залепила мне куда-то в шею зубастый поцелуй.
           – Ой, укусила, – отбивался я смеясь. – Отпусти, сумасшедшая, а не то и я укушу.
           Наши губы встретились, и на долгие минуты наступила тишина.
           Такой, наверно, и рисуют художники настоящую любовь, думал я с закрытыми глазами. Давно мы так жадно не целовались, очень давно. Неустроенность жизни во флигеле, а также долгие поиски работы для жены, – всё это истончило нервы, умерило пыл любви. Из-за мелочей часто возникали и долго длились ссоры. Маленькая Маринка своим капризным характером только добавляла напряжение нервам и даже, вопреки логике, разъединяла нас. Мы ожидали собственную квартиру как избавление от всех бед, и только поэтому ещё хватало сил сдерживать эмоции. Мы строили планы, жили надеждой на обретение собственного уютного уголка, а без неё наша семейная жизнь вполне могла закончиться разводом.
           Вера, наконец, отстранилась, как-то странно, словно незнакомого, оглядела меня, и всхлипнула. Я осторожно прижал жену к себе. Под руками её тело показалось неожиданно холодным и даже чужим. Что-то произошло с ней в эти несколько мгновений. Чтобы понять причину, я постарался всмотреться в лицо, поэтому отстранился и приподнял её голову. На лице читались озабоченность и жажда действия.
           – Когда переезжаем? – спросила она.
           – Самое большее – через два месяца. Помнишь, я показывал тебе девятиэтажный дом?
           – Помню. Так это в нём?
           – Да.
           – Хотя бы достался не первый этаж.
           – Говорят, что не ниже пятого.
           – Да? Ну, пятый так пятый.
           Вера зевнула. Что такое? Я не мог понять, почему её радость меньше моей. Честно говоря, стало даже обидно. Своё недоумение я подтвердил вздохом и вопросительным взглядом.      
           – Извини, – тихо сказала Вера и сжала мне руку. – Мне что-то нездоровится. Не сердись.
           Скрипнула дверь. На пороге большого дома показалась хозяйка, Ольга Ефремовна. В свои шестьдесят она ещё бодро передвигалась и смотрела на мир свежими хитрыми глазками.
           На моём лице она, наверно, многое прочла, поэтому вместо того, чтобы пройти мимо, направилась к нам.
           – Гриша не приходил? – спросила хозяйка самым невинным тоном, хотя наверняка знала, что сын направился бы сразу к ней. 
           – Нет, я не видела, – покачала головой Вера.
           Ольга Ефремовна не уходила. Она чувствовала, что у нас произошло нечто важное, но, по привычке, никогда не спрашивала первой.
           Молчать становилось неудобно, да и незачем. Я кашлянул и, не в силах сдержаться, улыбнулся.
           – Мы получаем квартиру, Ольга Ефремовна.
           Я сказал, и рот сам собой растянулся в улыбке до самых ушей.
           – Ой! – вздохнула хозяйка, и начала искать, на что бы сесть. Ничего не найдя, она своей обычной трусцой прошмыгнула в кухню и вернулась с табуретом.
           – Вот, – сказала она, садясь, – я так и знала, что ты, Валера, быстро устроишься с квартирой. Я слышала, что тебя ценят на работе.
           – Ну что Вы, Ольга Ефремовна, – отмахнулся я, хотя слышать такое о себе всегда приятно.
           – И не говори, Валера – уж я-то знаю, что из тебя выйдет большой человек, – продолжала хозяйка, стараясь поймать мой взгляд, скромно опущенный вниз.
           Вообще говоря, Ольга Ефремовна почему-то постоянно старалась меня нахваливать. Я же обычно скромно молчал.
           – Большому человеку, – говорила она далее, – всегда всё дают в первую очередь. Сене тоже сразу дали квартиру, не посмотрели на то, что молодой. Стал начальником – получи квартиру.
           Этого Сеню я невзлюбил сразу. Ему немногим более тридцати, но себя он считал чуть ли не стариком и вовсю солидничал. Он приходился мужем Ане, старшей дочери Ольги Ефремовны. Важный как индюк, Сеня и в доме тёщи раздавал команды направо и налево. Странно, но ему никто не перечил, хотя толку в приказах оказывалось немного – скорее, зять просто упивался недавно усвоенной привычкой руководить. Позже я узнал, что Семён Лазаревич занимает видный пост в торговой сети соседнего города и, по выражению Ольги Ефремовны, «держит его в руках». Руки у него действительно крепкие, с огромными клешневидными кистями.
           По поводу и без него Сеня говорил всем, что руки у него чистые, незапятнанные. При этом он их выставлял на всеобщее обозрение, чтобы присутствующие убедились в чистоте и розовом цвете вымытой кожи. Кстати, обозревая руки, народ с удивлением замечал и полное отсутствие растительности на них. Поначалу и я поразился такому явному доказательству честности, но однажды подсмотрел, как Семён Лазаревич на веранде намыливал руки и выбривал их безопасной бритвой. Поражённый открывшимся зрелищем, я невольно застыл напротив окна. Сеня увидел меня, заметался и убежал куда-то вглубь дома. С этого времени у нас с ним поддерживался воинственный нейтралитет: ни он, ни я друг с другом старались первыми без особой нужды не заговаривать.
           Между тем хозяйка продолжала расхваливать Сеню:
           – Когда он ещё только ухаживал за Аней, я сразу поняла, что будущий зять умный человек. Я предвидела, что он многого добьётся, и не прогадала. Одних только ковров у них одиннадцать штук, а ещё цветной телевизор, пианино для Стеллочки. Недавно гараж купили, скоро загонят в него машину.
           Я кивал, вежливо улыбаясь. Вера сидела, широко раскрыв глаза: ей нравились красивые и дорогие вещи.
           – И ты станешь большим человеком, я это чувствую, – заключила Ольга Ефремовна.   
           Она немного помолчала, зажмурила глаза и сказала то, о чём, наверно, думала всё это время:
           – Валера, у меня к тебе маленькая просьба. Ты не можешь напоследок выписать уголька?
           – Зачем он мне? – наивно спросил я.
           – Тебе, конечно, он уже не нужен, – вздохнула хозяйка, – а мне на зиму хотя бы одну машину.
           Между прочим, Сеня мог бы машину угля привезти тёще шутя. Но, видно, этот «большой человек», не очень-то заботился о ней.
           Пришла моя очередь вздохнуть. Уголь я выписать и привезти мог, тут хозяйка права. Но как раз накануне меня угораздило поссориться с заведующим нашим угольным складом, и идти к нему лишний раз на поклон не хотелось.
           Видя, что я не тороплюсь с ответом, Ольга Ефремовна прибегла к иной тактике. Она посерьёзнела и вкрадчиво заворковала:
           – Я не прошу ничего лишнего, просто услуга за услугу. Я ведь не брала с вас за свет, а вы его сожгли много.
           Вера вспыхнула. Чтобы разрядить обстановку, я быстро согласился:
           – Хорошо, Ольга Ефремовна, я попытаюсь.
           – Если бы его привезли на этой неделе, – продолжала просить хозяйка, – пока Гриша здесь. Он бы и перетаскал уголёк в сарай.
           – Ну, хорошо, хорошо, я попытаюсь.
           Ольга Ефремовна просияла.
           – Вы же знаете, – сказала она, вставая, – завтра у Гриши день рождения, двадцать семь лет. Конечно, говорят, что заранее праздновать не принято, но мы всё-таки решили отметить его сегодня, под выходной. Приходите, посидите с нами. Кстати, который час, не знаете?
           – Без четверти шесть, – сообщил я.
           – Ну вот, в семь и начнём. Сеня с Аней обещались быть, Юра приедет с Сашенькой. Приходите.
           И Ольга Ефремовна скрылась на кухне.
           – Нужно будить Маринку, – вспомнила Вера.
           Она возилась с малышкой, а я ужинал и пытался понять причину внезапного охлаждения жены к факту получения квартиры. Впрочем, такой пустяк явно не тянул на ссору, особенно в такой день.    
           – Валера, – позвала жена. – Что ты решил? Идти нам или нет?
           – Нельзя не идти, нам ещё месяца два здесь жить.
           – Да, – согласилась Вера.
           Не скажу, что она недолюбливала хозяйку – нет, скорее жалела, особенно после истории с газом. Сжиженный газ в баллонах привозил Юра, муж Сашеньки. Две недели назад он заявил, что на всех квартирантов баллонов не наберёшься, что они ему влетают в копеечку. Тогда Ольга Ефремовна пришла к нам и, как могла, объяснила ситуацию. Даже всхлипнула пару раз.
           Юра работал шофёром, возил какую-то важную «птицу». По сравнению с шефом он чувствовал себя не очень значительным человеком, поэтому вымещал свои комплексы на тёще. Вечно угрюмый, недовольный, он мог и накричать, и замахнуться, поэтому Ольга Ефремовна его боялась панически.
           В такой компании нам предстояло провести вечер.
           – Нужно бы что-нибудь купить – сказала жена.
           Она появилась из-за ширмы с Маринкой на руках.
           – У нас есть шампанское, – вспомнил я.
           – Мы его отложили на твой день рождения, – напомнила Вера.
           – Что ж, на день рождения придётся купить ещё одну. Ну, как дела? – обратился я к дочери.
           Ей едва исполнился год, она говорила ещё плохо, поэтому ответа я дожидаться не стал.
           – Лючки, – потянулась она ко мне.
           Я понял её желание и взял на руки.
          Когда держишь на руках собственного ребёнка, возникает удивительное чувство! Жизнь, подаренная двоими третьему, родному существу, невольно заставляет выпрямлять спину, уважать себя. Растить маленькое существо не всегда мёд, но это, в сущности, мелочи и забывается сразу, стоит только маленького человечка взять на руки. За взгляд жены, в котором светится счастье, можно отдать многое, а всё плохое в этом мире тут же забыть.
           – Пойдём сегодня на день рождения к дяде Грише, – говорю я Маринке и радуюсь, замечая, что она внимательно следит за движениями моих губ.
           – Хорошо, – соглашается Вера. – Бог с ним, с шампанским. Зачем его жалеть?


II
           Я вышел во двор покурить. Перед хозяйкиным домом началось движение. На «Волге» приехали Юра с Сашенькой. В дверях то и дело показывался Сеня. Немного погодя пришёл Гриша, облачённый в джинсы и размалёванную ковбойку. В своей моряцкой форме дома он ходить не любил, даже тельник снимал. Гриша – моряк дальнего плавания, часто и подолгу ходил в «загранку», и всего неделю назад приехал домой. Парень он компанейский и нередко заходил к нам во флигель просто поболтать. Я искренне завидовал его профессии и с уважением рассматривал фотографии, где Гриша позировал на фоне разных достопримечательностей на Кубе, в Италии, Греции, и в других странах. Коренастый, с широкой приветливой улыбкой, он выгодно выделялся на фоне своей сухопутной родни.
           Гриша подошёл ко мне, крепко пожал руку и спросил:
           – Мама приглашала вас сегодня на вечер?
           – Да, конечно. Мы обязательно придём. Поздравляю тебя.
           – День рождения завтра, но всё равно спасибо. Может, подымим, пока они там готовятся?
           Гриша курил крепкие кубинские сигареты. Густой ароматный дым щекотал ноздри и заставлял кружиться голову.
           С Гришей приятно даже просто рядом постоять, помолчать. В нём сразу чувствовалась мужская уверенность в себе. Сам он едва ли осознавал себя таким уж положительным. Грешки имелись и у него, я это знал.
           Однажды Ольга Ефремовна предложила Вере отрез на платье. Цену заломила дикую. Жена, конечно, отказалась, но не сразу. Она осмотрела материал, а потом попросила показать что-нибудь ещё. Оказалось, что в большом старинном комоде, стоявшем в хозяйской спальне, находился целый склад всевозможных вещей: отрезы, ковры, шторы и ещё тьма разных тряпок – все заграничные, яркие, весёлых расцветок, и очень дорогие. Ольга Ефремовна с гордостью сообщила, что всё это добро ей привёз Гриша. Каждую вещь она перебирала в отдельности, ощупывала, чуть ли не обоняла. Рассказывала, где, когда и почём покупал Гриша, – словом, радовалась как ребёнок.
           Вера только вздыхала и проклинала нашу бедность.
           Месяц спустя Ольга Ефремовна не удержалась и похвасталась ей, что тот отрез и ещё кое-что выгодно продала.
           – Для Гриши стараюсь, – говорила она.
           Из последнего плавания сын тоже привёз немало всячины. Что именно – я не знал, да и не интересовался. Довольно того, что Ольга Ефремовна стала особенно ласкова с ним и чуть ли не светилась от удовольствия.
           Итак, мы стояли и курили.
           – Мама вас не обижает? – спросил Гриша.
           – Упаси Бог, – сказал я почти искренно.
           – Не держите на неё зла, – продолжал Гриша. – Я всё знаю: и про газ, и про водку. Маму не перевоспитаешь, да и Юрку тоже. Но вообще она добрая и незлопамятная.
           Тут нужно объяснить, о чём идёт речь. Ольга Ефремовна занималась самогоноварением. Мутноватый, очень крепкий самогон хозяйка продавала каким-то тёмным личностям с синими физиономиями. Она подторговывала в отсутствие детей, осуждавших её ремесло. Гриша прямо запретил матери продавать зелье, и при нём она сдерживалась. Но стоило сыну уехать, как всё начиналось снова. Какими-то путями Гриша узнал, что я однажды купил у неё две бутылки по случаю приезда Миши, моего друга, – наверно, жена нечаянно рассказала. Гриша устроил матери скандал, и Ольга Ефремовна, думавшая, что её предал я, два дня со мной не разговаривала.
           – Это всё мелочи, – отмахнулся я от Гришиных слов. – Мы и не думаем дуться по таким пустякам. К тому же, – я не выдержал и растянул рот до ушей, – нам дают квартиру.
           – Поздравляю, – искренне порадовался Гриша и пожал мне руку. – Вам повезло. А вот мне начальство и не думает давать.
           Гриша помрачнел. Его жена лежала в родильном доме «на сохранении». Они ожидали ребёнка, а с квартирой не ладилось. Жена на время плавания жила у своих родителей, а когда возвращался муж, переселялась к свекрови.
           – Как Наташа? – спросил я, зная, что Гриша сегодня навещал её.
           – Говорит, что всё в порядке.
           – Когда рожает?
           – Ещё полтора месяца. К этому времени я уйду в плавание.
           Гриша улыбнулся. Он ждал сына.
           Откуда-то вынырнул и встал рядом Сеня.
           – Григорий! – рявкнул он, фамильярно хлопнув шурина по плечу. – Пора к столу.
           – Да, да, – согласился Гриша, одёргивая плечо. – Уже пора. Зови супругу, – обратился он ко мне, – и заходите на веранду.
           Они остро ненавидели друг друга. Сеня считал Гришу круглым идиотом уже потому, что тот моряк, а эту профессию он престижной не считал. Гриша отвечал взаимностью.
           Ольга Ефремовна жаловалась мне на их распри и боялась, что сын с зятем когда-нибудь подерутся.


III

           За столом царило оживление. На лице хозяйки блуждала счастливая улыбка. Ещё бы: все дети собрались под одной крышей. Ольга Ефремовна втайне надеялась, что
нечастые встречи, подобные сегодняшней, помогут сдружить семью. Однако я заметил, что не всё шло так, как хотелось матери. За стол садились с улыбками на лицах, но иногда во взглядах читались плохо скрываемая настороженность и готовность к немедленному отпору в ответ на любое неосторожное слово или взгляд.
           Мы с Верой на всякий случай устроились поближе к выходу. Маринку посадили между собой.
           Хозяйка говорила без умолку, но её никто не слушал – все занимались откупориванием бутылок и накладыванием закусок в тарелки.
           Сеня разговаривал с Аней, та рассеянно внимала, улыбалась, но смотрела больше на Гришу.
           Юра сидел прямой как палка. С его лица, побитого оспой, не сходила удалая ухмылка. Сашенька говорила мало, осматривалась.
           Наконец все тарелки и рюмки наполнены. Ольга Ефремовна, вытерев руки о фартук, попросила зятя:
           – Ты бы, Сеня, сказал что-нибудь как самый старший, а то водка уже начала греться.
           Сеня кивнул в знак согласия, и медленно, с достоинством, поднялся.
           – Друзья! – начал он. – Мы сегодня собрались, чтобы торжественно отметить наш общий большой праздник. Григория я знаю давно. Это настоящий мужчина, моряк, смелый человек и любящий сын. Повторяю: любящий сын. Современной молодёжи часто не хватает почтения к сединам нашего поколения, к родителям. Григорий не из их числа. Я говорю это с гордостью. Такие замечательные качества высоко ценятся людьми нашего круга, а это что-нибудь да значит. Я верю: нам пришла надёжная смена. Григорий оправдал доверие и идёт верным путём. Григорий! Тебе двадцать семь лет. Это и много, и мало. Много потому, что к этому времени человек уже сложился и не меняется. Ну, а мало потому, что впереди вся жизнь, которую, как говорится, надо прожить так… Ну, вы знаете это и без меня. Короче, за тебя, Григорий!
           Мы поднялись, зазвенели рюмками, чокнулись, выпили и принялись закусывать. Все, кроме матери. Ольга Ефремовна поочерёдно оглядывала всех торжествующим взглядом, словно говорила: «Ну, разве я не говорила, что Сеня умный человек? Слышали, какую речь толкнул? А кто-то говорил, что Сеня индюк…»
           Впрочем, Сеня действительно напоминал эту птицу, так что тут с хозяйкой можно и не согласиться. Это обидное прозвище я впервые услышал из уст Юры. Сам болезненно самолюбивый, он не терпел, если кто-то в его присутствии выпячивал свою важность. Вот и теперь, когда Сеня упомянул о «людях нашего круга», Юру передёрнуло, да и мне эти слова показались неуместными.
           Водку налили вторично и тут же выпили под какой-то невразумительный тост, сказанный Юрой. Налили и выпили по третьей. Третий тост всегда за женщин, поэтому его произнёс я, поблагодарил Ольгу Ефремовну за то, что вырастила хорошего сына. Гришу я уважал.   
           Закусив, Сеня, плотоядно ухмыляясь, потянулся к имениннику.
           – Ну как, Григорий, твоё плавание? Где бывал, что привёз?
           – Далеко, Сеня. Мы заходили в Эль-Кувейт, в Бомбей и Коломбо. Кое-что привёз. Разве я тебе не показывал?
           – Показывал, – согласился Сеня. – А ковры, другие тряпки – из этого что привёз?
           – Мама, покажи ему, что я тебе подарил. Пусть поглядит.
           – Сейчас, Гришенька, сейчас, – засуетилась Ольга Ефремовна.
           – Не надо, – махнул рукой Сеня. – Потом посмотрю.               
           Он помрачнел и замолчал, оттопырив нижнюю губу.
           Мать сидела прямо и только моргала, чуть не плача.
           – Рассказать вам анекдот? – вдруг сказала Аня и больно сжала Сене руку.
           – Давай, – согласился Гриша. – Только так: сначала выпьем, а потом расскажешь. Идёт?
           – Идёт.
           Налили и молча выпили. Я понял, что время тостов закончилось.
           – Слушайте анекдот, – начала Аня.
           Рассказать не удалось: залаяла собака.
           – Оля! – послышался из-за калитки грубый женский голос.
           – Кто это? – спросил Гриша.
           Ольга Ефремовна страдальчески поморщилась и вышла во двор. За ней выскочил Сеня, тут же вернулся и сообщил:
           – Какая-то старуха с красным носом. Наверно, пьяница. Позвать?
           – Зачем? – возразил Юра, до того упорно молчавший. – Разве что посмеяться.
           – Не смей! – зыркнул на него Гриша. – Не смей так говорить о маме.
           Юра пожал плечами:
           – Причём здесь мама? Маму я не трогал. А вот…
           – Юра! – одёрнула его Сашенька.
           – Ну что – Юра?! – вспыхнул тот, порываясь встать. – Привадили алкоголиков, нищих. Противно смотреть.
           Вернулась Ольга Ефремовна.
           – Ты куда, Юра? – спросила она, запыхавшись.
           – Покурить, – буркнул Юра, протискиваясь между тёщей и дверью.
           – Это Анисимовна приходила, просила немного петрушки, – тихо сказала Ольга Ефремовна, садясь на свой стул. – Ну, рассказывай, Аня, анекдот.
           – А я уже и забыла его, – так же тихо сказала Аня.
           – Может, она хотела бутылку, так отдайте ей, пусть не мучается, – улыбнулся Сеня и подмигнул мне.
           Я сделал вид, что это не ко мне. Ольга Ефремовна молчала.
           – Мама, ведь я просил тебя, – сказал Гриша угрюмо. – Почему ты не слушаешься меня? Ну, скажи, зачем ты продаёшь самогон?
           – А что? – возразил за тёщу Сеня. – Очень даже неплохо. Бутылка стоит рубль пятьдесят. А сколько у мамы таких бутылок? Выгодное дело.
           Аня закашлялась и потянула Сеню за рукав.
           Ольга Ефремовна покраснела, но сидела молча, опустив голову.
           – Не трогай меня, оставь! – рванул руку Сеня. – Я дело говорю. Григорию деньги на обзаведение нужны? Нужны. Честное слово, я бы тоже на её месте торговал самогоном.
           – Как тебе не стыдно? – вспыхнула Сашенька. – Мама тебе не чужая.
           – Да как вы не поймёте, – рассердился Сеня. – Я же её защищаю.
           Ольга Ефремовна всхлипнула.
           – Слушай, защитник, – медленно, с придыханием, произнёс Гриша. – Мне кажется, что тебе самое время заткнуться.
           – Что? – встал Сеня. – Думаешь, если именинник, так можешь безнаказанно оскорблять? Хватит. Идём отсюда, Аня. Выслушивать оскорбления от какого-то матроса! Этого не будет. Ольга Ефремовна, не зовите, больше мы не приедем.
           – Да кто тебя захочет звать? – набычился Гриша. – Кому ты нужен со своими бритыми руками?
           – Ну, всё, – прошипел Сеня. – Меня, ответственного работника…
           Он пулей выскочил из-за стола, опрокинув по пути не меньше двух рюмок. Большое водочное пятно быстро растекалось по скатерти, угрожая пролиться мне на брюки. Я порывисто встал, стараясь избежать этой неприятности, да так неудачно, что свалил свой стул. Маринка испугалась и заплакала. Вера взяла её на руки, стала успокаивать.
           Гриша пожал плечами и отвернулся.
           Плач Маринки вывел Ольгу Ефремовну из оцепенения. Она бросилась догонять Сеню, громко всхлипывая и причитая. Догнала у калитки и стала что-то говорить ему. Сеня только зло сверкал глазами и цедил слова сквозь зубы.
           – Что случилось? – спросил подошедший Юра.
           Он курил за домом и не слышал перебранки.
           – Индюк надулся, распустил сопли и убежал, – ухмыльнулся Гриша.
           – Григорий, как тебе не стыдно? – подняла голос всё это время тихо сидевшая Аня. – Он тебе не ровня, и ты не смеешь так говорить о нём. Его все уважают…
           – Да брось ты, – вмешался Юра. – Кто его уважает?
           – У него одни благодарности на работе, – защищала мужа Аня.
           – А барахла вы на благодарности в квартиру натащили? – вскипел Юра. – Да если копнуть ваши доходы…
           – Не тронь! – взвизгнула Аня вставая. – Не тронь! Всё заработано с кровью.
           – Да с какой кровью? Опомнись! – кричал, распаляясь, Юра. – Знаю я эту кровь, видел у своего шефа. Ещё похлеще, чем у твоего Сени!
           – Юра, Юра, – испуганно шептала Сашенька. – Не надо.
           Тем временем Гриша, не выходя из-за стола, закурил, стряхивая пепел в пустую рюмку.
           – Вишь, как допекло, – прошептал он мне на ухо. – Ещё не то будет. Стоит только завести.
           Я принудил себя вежливо улыбнулся. В голове вызревала мысль незаметно уйти. Я даже слегка толкнул локтем притихшую жену, показывая на дверь, но в это время вернулись Ольга Ефремовна и Сеня. Первая ярость, очевидно, прошла, и на лице зятя заиграла вымученная улыбка.
           – Что ж это мы молчим? – всплеснула руками хозяйка, словно ничего не случилось. – Где музыка? Гриша, поставь что-нибудь.
           Запела Мирей Матье.
           Снова наполнили рюмки. Много пьём, подумал я, и решил начать симулировать приём алкоголя, чтобы голову сохранить ясной и продержаться на ногах дольше других.
           – Предлагаю выпить за мир в нашей семье, – подняла рюмку Ольга Ефремовна. – Мы ведь здесь все не чужие, и должны поддерживать друг друга, помогать. Я первая пью за это. До дна.
          За мир выпили все, в том числе и я. Чего греха таить, нелёгкие времена касались и нас с женой. Я коснулся её руки и, встретившись с ней взглядом, приподнял рюмку. Она
кивнула, покачала головой: мол, что поделаешь, – надо пить. Затем, зажмурившись, залпом опрокинула рюмку.
           Мирей Матье пела, а мы закусывали.
           «Крепись», – сказал я жене одними глазами. Она не ответила, только посмотрела на часы: без четверти девять. Я понял и начал прощаться. Нас никто не задерживал – все понимали, что ребёнку пора спать.


IV

           После нашего ухода компания сидела не больше часа.
           Женщины убрали со стола и легли спать, а мужчины вышли во двор и закурили. Я тоже решил затянуться сигаретой перед сном. Ближе всех ко мне стоял Сеня. На его вопросы о жизни я тихо и односложно отвечал, он же говорил всё громче, стараясь, чтобы слышали Гриша и Юра. Однако те молчали. Тогда Сеня наклонился ко мне и шёпотом спросил:
           – Ну, как тебе мои родственнички? Ты, как интеллигентный человек, можешь меня понять. Ни одной умной рожи.
           Я неопределённо хмыкнул. Решив, что я на его стороне, Сеня продолжил:
           – У старухи мешок денег. Самогон, шмотки из-за границы – всё продаёт, спекулирует. Гришка-дурак привозит из плавания сумасшедшие вещи. Ты видел?
           Я полуутвердительно кивнул.
           – Ты не всё видел, – шептал он всё тише. – Аня говорит, что у её матери сундук: знаешь, такой громадный, в спальне, – до половины забит отрезами и кофтами, а на дне – чемодан денег. Заполненный до предела.
           – Да ну? – не поверил я.
           – Аня сама видела. Она спросила, зачем это всё, а старуха говорит – для Гришки. Ему на кооперативную квартиру, говорит, собираю. Врёт! Там на сто квартир!
           Сеня отстранился, чтобы дать мне время прочувствовать каждое слово. Он пошатнулся и едва не упал. «Ну и набрался» – подумал я. Сеня поднял указательный палец кверху и затем приложил его к губам. Я изобразил неверие на лице. Сеня презрительно хмыкнул.
           – Не веришь – не надо. Только я никогда не лгу, ты это запомни. Эх, – вздохнул он. – Хотя бы часть этих денег мне. А то ведь машину покупаю в долг.
           Я едва удержался от улыбки.
           – А что за машина? Москвич?
           – Что ты, конечно – «Жигули». Я же не рабочий какой-нибудь.
           – Ну, не знаю, – не согласился я. – «Москвич» тоже хорошая машина.
           Сеня оглядел меня с ног до головы, отшвырнул сигарету и, бросив: «Спокойной ночи», – пошатываясь, удалился в дом. 
           Подошёл Гриша.
           – Что он тут наплёл? – спросил недовольно.
           – Да так, делился тоской, – улыбнулся я.
           – Тоска у него есть, это точно. У таких всегда тоска. По деньгам тоскует. Говорил о деньгах?
           – Немного.
           – Он больше ни о чём говорить не может. На другое у него ума не хватает. Как только женился на Аньке, сразу к маме: дай, мол, денег. Мама отдала раз, другой, третий, – ведь нужно же их семью на ноги поставить. А он даже спасибо не говорил. Такая скотина. Считает, что ему все обязаны. Я с ним не раз крепко говорил, по душам. Он меня как чёрта боится, а ссориться не хочет, думает, что я ему из «загранки» вещи буду возить.
           – И возишь?
           – Да так, по мелочам, – смутился Гриша. – Всё-таки родственник. Куда его денешь? Да и Анька мне родная сестра. Приходится терпеть.
           Подошёл Юра.
           – Не спится? – спросил он хрипло.
           Зять еле держался на ногах.
           – Ну, ну, деятели, – качнулся он к нам. – Вот что я вам скажу…
           – В этой семье, – начал он многозначительно, – нет мира, и ждать его неоткуда. Ты кто такой? – спросил он меня.
           – Человек.
           – Интеллигент, вот ты кто. А ты? – показал он указательным пальцем на Гришу.
           – Моряк.
           – Тоже интеллигент. Моря-ак! – протянул он презрительно. – И Сенька интеллигент. Только он гнилой.
           – Ну, ну, дальше, – помрачнел Гриша.   
           – А я кто? – Юра обвёл рукой вокруг своей головы. – Я шоферюга. Но я не дурак. Шеф мой дурак, а я нет.
           – Лёг бы ты, – предложил Гриша мирно.
           – Лягу. Отстань, дай договорить. Образование получили? Получили. А здесь? – Юра постучал пальцем по своему виску. – То-то же. А у нас – имеется. Мы – соображаем.
           – Дутое твоё соображение, – рассердился Гриша. – Ты хоть раз своими белыми ручками палубу драил?
           – Белыми ручками? – встрепенулся Юра. – Ты это мне сказал?
           – Работяга нашёлся, – кипел Гриша. – Это не ты вчера девиц по городу катал? Я стою, автобуса ожидаю, – обратился он ко мне, – смотрю: едет наш Юрка на «Волге», а сзади три девицы сидят. Я руку тяну: мол, останови, довези домой, место ведь впереди есть. Куда там! И головы не повернул.
           – Тише ты, дурень, – зашептал вдруг Юра. – Не вздумай Сашке ляпнуть.
           – Нужен ты мне, – пожал плечами Гриша. – Обидно, правда. 
           – Не заметил я тебя, ей-богу, не заметил, – божился Юра.
           Куда девались и пыл, и хмель.
           – Всё, пойдём спать, – отрезал Гриша.
           – Пойдём, пойдём, – закивал Юра. – Ты, слышь, Сашке-то не говори, – донеслось до меня.
           Я уже собрался уходить, когда кто-то окликнул:
           – Валера, постой.
           Я обернулся – Ольга Ефремовна.
           – Вы? – спросил обескуражено.
           – Я. Возьми, Валера.
           Она сунула мне в руки объёмистый свёрток.
           – Это Вере. Она давно хотела себе платье сшить, я знаю, – заговорила она быстро.
           – Да что Вы, зачем? – бормотал я, чувствуя неловкость. – У меня и денег таких нет.
           – Бери, бери, не думай ничего. Я от сердца, без никаких денег.
           Я мял в руках свёрток, не зная, что сказать.
           – Спасибо, – наконец промямлил, совершенно не зная, как нужно себя вести в подобных случаях.
           – Не за что. Скажи, Валера, только честно, тебе сегодня понравилось?
           Я замялся.
           – Я понимаю. Ты извини, что всё так получилось. Вообще-то они ребята хорошие, ты не думай. Просто выпили немного лишнего.
           – Да нет, я ничего.
           – Не надо, – махнула она рукой. – А Гриша расстроился. У него ведь жена сейчас, знаешь…
           – Знаю.
           – У неё уже был выкидыш.
           Я удивлённо поднял брови и сочувственно покачал головой.
           – И с квартирой у них… Знаешь, я коплю им на кооператив и на мебель. Сама прожила без этих дров, а они молодые. Сейчас у всех гарнитуры, а они страх какие дорогие.
           – Да, – согласился я.
           «Кто бы мне так облегчал жизнь!» – подумал я.
           – Сеня хочет купить машину, – продолжала Ольга Ефремовна. – Тоже дорогая, прости Господи. Но Сеня подождёт, у него и квартира, и мебель имеются, в общежитиях они с Аней не спят. Да ещё Юре нужно дом достроить. Тоже деньги.
           Ольга Ефремовна вздохнула.
           – Деньги, деньги, – произнесла она задумчиво.
           – Наверно, поэтому все и нервничают, – предположил я несмело, опасаясь, что хозяйка обидится.
           – Почему? – не поняла она.
           – Слишком много думают о деньгах.
           – Да куда ж без них? Всё нужно покупать, ведь «за так» ничего не дают.
           – Конечно, – согласился я. – Правда, у многих желания поскромнее. Зачем, к примеру, Сене машина?
           – Да ты что? Такой ответственный работник, и вдруг без машины?..
           Что я мог ей возразить? В принципе, от автомашины никто не откажется.
           – Ольга Ефремовна, а если бы Вы этих денег не имели?
           – Как так?
           – Да очень просто. Нет их, и всё тут. Что бы изменилось? Юра всё равно дом бы достроил, Гриша в конце концов квартиру получил бы, а Сеня – машину. Разве не так?
           – Я же хочу, чтоб поскорее.
           Сели они ей на шею, подумал я. К тому же, мне показалось, что не имей тёща денег, Сеня вообще бы сюда не приезжал.
           Я переменил тему разговора, и мы покалякали ещё минут десять.
           Собираясь уходить, хозяйка, с минуту поколебавшись, вдруг сказала:
           – Валера, хочешь совет? От сердца.
           Я вопросительно поднял брови.
           – Слишком часто к тебе ездит этот твой друг…
           – Миша?
           – Да. 
           – Ну и что?
           – Да так, ничего, – смешалась Ольга Ефремовна, быстро попрощалась и ушла.
           Ещё с минуту я постоял, пытаясь сообразить, чем же Миша не угодил хозяйке, но ничего не придумал.


V
           Утром в субботу мы проснулись рано, хотя в выходной имели полное право поспать дольше обычного. Перед рассветом пробудилась Маринка, и пришлось уделять ей внимание.
           Вера проснулась не в настроении, и даже моё напоминание о новой квартире встретила почему-то кисло.      
           – Да ну её, эту твою квартиру. Надоел.
           – Ты что? – заморгал я. – В уме ли? Может, влюбилась?
           Вера не отвечала. Чёрт знает что, подумал я и, чтобы не забивать лишним голову, вышел во двор. Я заметил, что нервозность стала находить на жену всё чаще, и приписывал её нашим тщетным попыткам найти Вере работу по специальности. Свободный диплом обернулся своей неприглядной стороной: экономиста без опыта работы никто брать не решался. Оставалось только одно – набраться терпения и продолжать поиски. Но нервы не железные, и Вера иногда давала мне это почувствовать в полной мере. В такие минуты я старался скрыться с её глаз, чтобы дать успокоиться. Теперь же моё бегство оказалось несколько поспешным. Я даже не успел показать Вере подарок Ольги Ефремовны.
           Во дворе в ожидании отъезда сновали дочери хозяйки и их мужья. Затем Юра сел за руль и стал ждать, пока остальные родственники закончат завтракать.
           Наконец все, кроме Ани, вышли во двор.
           – Аня! – позвал Сеня.
           Он уже нагрузился сумками со снедью и гостинцами. После принятой на похмелье водки и обильного приёма пищи его бритые руки лоснились от пота, а носатое лицо сморщилось в довольной улыбке. Ещё бы: Ольга Ефремовна упросила Гришу подарить ему джинсы. Сеня сразу напялил их, и стал к месту и не к месту вертеть жирным задом, туго обтянутым заграничной джинсой.
           Из дома вышла Аня. По выражению её иссиня-белого лица я догадался, что грядет буря. На губах застыла тонкая ядовитая улыбка.
           Аня подошла к Ольге Ефремовне и, нависая над ней всей громадой своего торса, свистящим шёпотом спросила:
           – Мама, где тот отрез, что ты мне обещала? Его нет.
           – Какой отрез? Аня, что ты… – испуганно бормотала Ольга Ефремовна, отступая к двери.
           Вот оно что! Я незаметно вернулся во флигель и стал наблюдать из окна.
           – Что такое? – спросила Вера.
           Она кормила Маринку, та вертела головкой, не желая есть, и Вера сердилась.
           – Ольга Ефремовна вчера отдала мне отрез на платье. Сказала, что дарит его тебе. Вот он, – я показал на свёрток.
           Верочка развернула его и улыбнулась. Ткань оказалась очень красивой.
           – Сенькина жена пронюхала об этом и теперь кричит, – продолжал я.
           Тем временем во дворе разгорался скандал. Гриша кричал:
           – Нечего лазить там, где не просят!
           Аня плакала. Сеня успокаивал её, но она вырывалась и с ненавистью пожирала мать глазами. Ольга Ефремовна всхлипывала, вытирая слёзы рукавом платья. Сашенька обнимала её и что-то сердито говорила Грише.
           Юра завёл двигатель и просигналил. Сеня махнул рукой, сплюнул, подхватил сумки и, сгибаясь под их весом, потрусил к машине. Аня мотнула головой, высоко подняла её, и гордой походкой последовала вслед за мужем.
           Сашенька поцеловала мать, помахала Грише рукой, и тоже побежала к машине.
           Ещё раз просигналив, «Волга» плавно тронулась и исчезла за поворотом.
           Наступила тишина. Раздавались только редкие всхлипывания Ольги Ефремовны. Гриша что-то спросил у неё, и хозяйка показала рукой на флигель. Гриша удивлённо вскинул плечи и покачал головой. Затем сделал движение, намереваясь поцеловать мать, но, бросив ещё раз взор на флигель, передумал и только пожал её локоть.
           – Видишь, как бывает, – сказал я.
           Вера не слышала. Она всё ещё рассматривала ткань. Потом встала, обернула играющую и переливающуюся материю вокруг себя и заглянула в зеркало. Лицо светилось от счастья.
           Со двора донеслось пение. Гриша ушёл в дом. Ольга Ефремовна в одиночестве срезала цветы и напевала что-то грустное и тягучее. Её лицо просветлело, слёзы высохли. Руки работали быстро, и вскоре собрался большой букет. Ольга Ефремовна бережно поставила его в банку с водой, расправила каждый лепесток и понесла в дом. Она любила цветы. Каждое утро на столе в веранде появлялся свежий букет. Обычно цветов в нём немного. Но сегодня не обычный день. Сегодня Гришин день рождения.


1981 г.



ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС


Рисунок Владимира Ивановича Оберемченко, г. Макеевка


Рассказ опубликован в книге: ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС "Альбирео" г. Донецк, "Издательский дом Анатолия Воронова", 2021 г., стр. 55.