Афганистан Афганистан

Подпись под фотографией
Перед командировкой в Афганистан

Владимир Беспалый
На фото слева направо: бортмеханик Паршуткин Виктор Иванович; штурман Беспалый Владимир Григорьевич; бортрадист Кудря Вадим Иванович; борттехник Попов Александр Трофимович; начальник службы безопасности полетов погранавиации Валаев Александр Яковлевич; командир экипажа Козлов Анатолий Егорович; правый летчик Шубин Иван Васильевич. Снимок сделан в Москве в сентябре 1981 года по пути из Воркуты в в Кабул в третью афганскую командировку.

Vladimir Bespaloff
Афганистан, Афганистан…

Через два месяца, прокатившись в очередной раз по извилистой колее наезженного маршрута Воркута – Кабул, мы снова оказались на основательно поднадоевшей нам афганской земле. В составе экипажа произошли частичные изменения. На рабочих местах командира экипажа и бортового радиста теперь находились соответственно Анатолий Егорович Козлов и Вадим Иванович Кудря.
Кроме корректировки летного экипажа произошло пополнение и в части наземного состава. К паре столбовых «дворянок», то бишь Варваре и Людмиле, добавилась еще одна гранд-дама, мгновенно узурпировавшая главенствующее положение в маленьком сарафанном коллективе. Новоявленным его лидером стала обезьянка вида макак-резус, именовавшаяся Динкой. За литр спирта и бутылку водки наш бортрадист выменял ее у воздушных десантников, дислоцировавшихся Джелалабаде.
А во всём прочем – никаких изменений. Всё то же ежедневное мелькание круговорота знакомых картинок внутри того же калейдоскопа. Снежные вершины седого Гиндукуша, угрюмые безжизненные полупустыни Герата, раскаленное марево песков Регистана, субтропическое буйство зелени Нангархара.
Продолжалась ротация личного состава «Каскада» и «Кобальта». На смену поредевшим рядам первого набора шла вторая волна бойцов спецназа КГБ и МВД. Наш экипаж принимал самое деятельное участие в этом сложном процессе, бороздя изо дня в день  по всем направлениям небо Афганистана и время от времени залетая в Союз.
До сих пор в ушах звучит давнее эхо, перекрывающего гул самолетных двигателей, грохота прощальных салютов из всех видов стрелкового оружия. Так зарождалась традиция проводов своих предшественников, завершивших срок афганской службы, теми, кому она предстояла. Свой нюанс в это действо привнесли и мы. Сразу после взлета и уборки шасси командир в наборе высоты делал несколько энергичных знакопеременных кренов, то есть качал плоскостями в знак прощания улетавших в Союз с теми, кто оставался в Кабуле.
Летящие домой «каскадеры» и «кобальтовцы» каждый раз просили командира экипажа как-нибудь обозначить пересечение самолетом госграницы СССР. Эта задача традиционно спихивалась на штурмана. И я с удовольствием ее выполнял. Притом не как-нибудь, а всей мощью бортовых средств сигнализации десанту. Когда корма грузовой кабины взрывалась ревом сирены и вспыхивала иллюминацией световых табло, на борту начинало твориться что-то несусветное. Спасибо авиапрому СССР за такие прочные машины, как наш родной «шайтан». Только отечественная авиационная техника в состоянии была выдержать физические формы проявления восторга профессионалов советского спецназа.
И только на юге Союза в те времена можно было наблюдать следующую картину: По перрону аэропорта Душанбе в сторону предварительного старта чинно рулит «трехтрубный гигант» Як-40. Вдруг, откуда ни возьмись, наперерез ему несется электрокар, лихо управляемый какой-то непонятной публикой, отдаленно смахивающей на мелкую шайку воинства батьки Махно. Самолет останавливается, вываливает хвостовую трап-рампу. По ней на бетон сбегают несколько человек в песочных «мушаверовках» и начинается беспорядочная свалка. Обнимание, размашистое хлопанье ладонями по плечам и спинам, хруст стискиваемых ребер и позвонков… В общем, идет активное общение пассажиров самолета с экипажем электрокара. Командир Як-40, высунувшись в окно кабины, стучит пальцем по циферблату наручных часов и умоляюще блажит:
–  Братцы, помилосердствуйте… Поторопитесь… Я же по расписанию работаю.
В конце концов, беглые пассажиры поднимаются обратно на борт. Электрокар милостиво возвращается его истинным хозяевам. Аэрофлотовский командир, кстати, наш давний приятель, облегченно вздохнув, продолжает движение. А мы, выстроившись на перроне, прощально машем руками нашим пехотным собратьям, улетающим в Ташкент, и постепенно начинаем осознавать, что вряд ли когда-нибудь увидимся с ними вновь. Слишком большая страна, в которой мы живем. И слишком коротка жизнь.
Кто его знает, сколько бы еще продолжалась моя слегка затянувшаяся афганская эпопея, если бы я не угодил в списки кандидатов на учебу в Военно-воздушной академии имени Ю.А.Гагарина. Кстати, подготовка к моему поступлению в данное учебное заведение – это тема для более подробного рассказа.
Срок завершения четвертой кабульской командировки нашего экипажа истекал в конце мая 1982 года. А уже в июне мне следовало убыть в Москву для сдачи вступительных экзаменов. Времени на какую бы то ни было подготовку не оставалось. При таком раскладе я свои шансы на поступление справедливо полагал мизерными. Но, дабы провалиться не совсем уж позорно, я, улетая в крайнюю командировку, прихватил с собой кое-какие учебники и конспекты, наивно надеясь на то, что в перерывах между полетами мне удастся освежить основательно подзабытые знания.
Увы, парусник моих благих намерений сразу же налетел на мель суровой действительности. И сел на ней основательно. Летали, мы практически ежедневно. А те редкие дни, когда я имел возможность полистать странички своих умных книжек, четко брались под контроль двумя моими доброжелателями – борттехником и бортрадистом.
Едва я, отгородившись закрытой дверью своей комнаты от суетности внешнего мира, приступал к погружению в глубины ученой премудрости, как тут же, с обратной стороны этой самой двери, начиналась подозрительная возня. Отправной ее точкой был шум переставляемой столовой мебели. Чуть погодя он уступал место специфическим звукам, демаскировавшим активную подготовку к походной трапезе. Прерывисто поскрипывала открывалка, кромсающая жесть консервных банок. Дробно стучало по кухонной доске лезвие ножа, нарезающего лук, огурчики, сало. Осторожно позвякивало стекло расставляемых стаканов. Завершался акт массированной звуковой агрессии характерным хрустом алюминиевой пробки, энергично сворачиваемой с горлышка бутылки.
Дальше, согласно наработанному сценарию, следовал негромкий, но хорошо различимый, диалог. Вариации его могли быть разными, но содержание оставалось неизменным.
–  Сань, вот скажи мне одну вещь. Как ты думаешь – кто мы такие?
–  Известно кто… Балбесы.
–  Во-о-о… И я так же думаю. Темнота… Убожество… Неучи. А, как ты думаешь – мы все такие?
–  Ну, как сказать?.. Все, да не все... Есть и умные.
–  Да, ну?.. И кто же это?
–  А то ты будто не знаешь? Да, хотя бы, наш флагман. Череп. Мыслитель. Ума палата… Вот у нас с тобой появилось свободное время – чем мы занимаемся?
–  Чем, чем... Ясно чем… Непотребством.
–  Абсолютно верно! Истину глаголишь! Пьянству предаёмся… И чревоугодию… А он чем занят? А он математику изучает. Вы-ы-ысшую! Интегралы загибает. Вот ты знаешь, что такое интеграл?
–  Да откуда же мне знать?
–  То-то же… И я не знаю. А почему? А потому что мы тупые… А вот он знает. А почему? А потому что он умный… Знаешь что, Вадим, а давай-ка выпьем за умных людей!
–  Ну, Саня… Ну, тост… Давай! За умных людей!
Звон стаканов… Нарочито громкое бульканье, кряканье, хруст огурцов, чавканье салом. После небольшой паузы – дальнейшее развитие темы:
–  Саня, вот что я тебе скажу… Выпили мы с тобой за умного человека и у меня такое чувство, будто я сам умнее стал. Будто к высшей мудрости прикоснулся.
–  А ты не юродствуй. Подожди – еще гордиться будешь. С кем в одном экипаже летал? С а-ка-де-ми-ком…
–  Да я и не юродствую. Я очень даже всерьёз. А вот всего лишь одна стопка за умного человека – это несерьёзно. Есть предложение – повторить.
–  А почему бы и нет? Повторить за умных людей – святое дело.
Всё… Терпение лопается. Учебник, шелестя страницами, летит в угол комнаты.
–  Эй, вы, там!.. Садисты! Хватит издеваться. Заходите!
В академию я, всё-таки, поступил. На «отвальной», провожая меня в столицу, громче всех шумел и гордо стучал кулаком себя в грудь наш бортрадист Вадим:
–  Чья подготовка? Чья школа? Фиг бы ему, а не академия, если бы не мы с Саней!
Три с половиной десятилетия пролетели с тех пор. Нет больше моих наставников – Сани Попова и Вадима Кудри, готовивших меня по индивидуальной программе к поступлению в академию. Ушли из земной жизни и наши командиры – Изварин Эдуард Васильевич и Козлов Анатолий Егорович. Где-то в мордовской глубинке бесследно затерялся невозмутимый, как Будда, и надежный, как слесарные тиски, бортовой механик Витя Паршуткин. На сегодня из состава нашего «афганского» самолетного экипажа на сцене осталось всего лишь два действующих лица – штурман и правый пилот, бывшие Бес и Вано, а ныне, потрепанные земной и небесной жизнью, уважаемые отставники Владимир Григорьевич Беспалый и Иван Васильевич Шубин.
Из ушедших от нас только Анатолий Егорович перешагнул семидесятилетний рубеж. Остальные не дотянули и до шестидесяти. Все те физические перегрузки и нервно-психические встряски организма, которые мы когда-то, походя, игнорировали или  минимизировали «народными средствами», никуда от нас не ушли. Они, трансформируясь в различные болячки, время от времени залетают в наши дни осколками, канувшей в прошлое, но так и не оконченной войны, повторно настигая ее выживших бойцов.