Смешная

Она была такая смешная! Некрасивая – да, и что? Мало ли некрасивых… Но она была смешная. Лицо и широкое, и длинное, как говорят, лошадиное, правда, всем своим строением и выражением похожее скорее на коровью физиономию (как тут скажешь – «морду»?), не меняло мимику, оставалось почти неподвижным. Большие, но мало выразительные, словно дремлющие, глаза в обрамлении длинных, белёсых, прямых ресниц, толстый, плоский нос, широкий, толстогубый рот… И эта рыжеватая чёлка, и жалкой гривой до плеч – редкие волосы. А фигура? Нет, не толстая, но широкая, костлявая, с крупным, да что там? С очень крупным бюстом. И короткие ноги с широкими ступнями большого размера. В раннем детстве она переболела полиомиелитом, слава Богу, в лёгкой форме, и теперь он проявлялся в небольшой хромоте, в подволакивании  ног, отчего при ходьбе тело раскачивалось из стороны в сторону гораздо более, чем у других. Походка стала утиной, и её имя (странное для современной женщины) Устинья – Устя, произносили небрежно и с ехидцей: Утя. Она не обижалась. Никогда не обижалась ни на кого, иногда вздыхала тяжко, проглатывала ком в горле, потом поднимала глаза на обидчика и едва заметно улыбалась. Да и что это были за обиды? Вот соседка Дарья Антоновна заняла у неё денег. Немного, но для инвалидки Ути  нет маленьких денег – все необходимые. Антоновна забыла о долге, Утя деликатно ей напомнила. Соседка разозлилась, покраснела и заорала: «Великий долг я не вернула! На твои живу! На, заткнись! Ай-я-яй, обеднела, несчастная!» Утя вздохнула про себя: «И правда, зачем я? Ну, три дня без хлеба просидела, могла бы и ещё… Макароны есть, картошка…»
— Извините, Дарья Антоновна, не сердитесь на мои глупости.
Смешная. Соседки потом долго посмеивались, обсуждая на скамейке эту «банкиршу».
Или вот попросила её мать-одиночка Наталья с дочкой её посидеть, пока она домой в туалет сбегает. Лежит куколка в коляске, молчит, глазками моргает. Присела Утя на скамейку, любуется крошкой. А Наталья, как пропала. С полчаса прошло, нет мамы, ребёнок постанывает, Утя коляску туда-сюда двигает, потом Леночка заплакала. Утя её на руки взяла, качает, но малышка вовсю ревёт, пустышку выплёвывает. А мобильника у новоявленной няньки нет, не завелось само собой, а денег на такую роскошь и не планировалось. Тут к подъезду Николай подошёл, на пятом этаже в соседней с Натальей квартире его семья проживает. Утя просит, чтоб сказал матери, её ребёнок сильно плачет. Что там и как было, неизвестно. Только вылетела Наталья, накинулась на Утю, зачем та к ней чужого мужика послала, теперь его жена обзывает её, грозит харю набить, мол, родила от моего мужика, ещё и пристаёшь! Утя стоит, как оплёванная. Смешная. Потом оказалось, девочка мокрая, а Наталья по городскому телефону с подругой заговорилась.
Кто только ни обращался к Уте по всяким мелочам! Той в магазине что-то купить, тому в аптеке, лестницу подмести – подростки дождь в подъезде пережидали, почту занести, к приходу врача в комнате прибрать, за квартиру заплатить… Мало ли что? Работа у инвалида надомная: искусственные цветы собирает из деталей, практически постоянно в доме сидит, всегда у всех под рукой. Вот кошку завела. Самой есть иногда нечего, а Барсику кошачий корм покупает! Смешная.
Как-то, лет пять тому назад, со скуки – другие бабули по дачам разошлись, а Антоновна, бездачная,  одна на скамейке скучала – допросила Утю соседка с пристрастием. Сколько ей лет? Где её родители, семья? Как получила тут квартиру? Училась ли делу какому? Дружит ли с кем? Девушка честно и открыто всё рассказала. Сейчас (пять лет тому назад) ей двадцать семь лет. Отца никогда знать не знала, мама спилась, замёрзла под Новый позапрошлый год, жили в своём, бабушкином доме, снесли его на счастье, дали в этом доме однокомнатную. На счастье почему? Потому что в своём доме мужские руки нужны, а одной в нём, без удобств тяжело жить и страшно. Школу окончила хорошо, потом училась на швею, а фабрика без заказов прогорела, потом в больницу попала, кроме больных ног, ещё болячка привязалась – почку удалили. Подружки замуж повыходили, разъехались. Женихов никогда не было. Один шофёр её обманул, жалко ребёночка не выносила. Так вот и осталась одна. Смешная.
Удивлялись старухи, нет в ней ни печали, ни досады на жизнь такую. Иногда в храм ходит, дома две иконки и пустота, но чистота. Платья, видать, мамкины донашивает, сидят на ней неловко.
И вдруг вчера обнаружилось, что Утя пропала. Кошка её так мяучила, что Колька заманил её колбасой к открытой форточке, и выкинул в подвал, а то вся площадка первого этажа возмущалась. Антоновна стала звонить по разным местам – она умная, главным бухгалтером работала. Дали ей разные номера, позвонила, поспрашивала, нашла, куда Утя попала: в психбольницу. Антоновна собрала кое-чего и поехала на край города (хорошо, льготный проездной есть) в эту самую больницу. Передачку взяли, а к больной не допустили. Антоновна к врачу попросилась. Долго ждала – в обход попала – дождалась. Врач, представительный такой, медленный, попросил присесть, огладил своё лицо ладонью и рассказал, что Уте повезло, «скорая» их как раз мимо проезжала. На трассе у перехода они увидели её. Она страшно кричала и выбегала чуть не под колёса мчащихся автомобилей. А на обочине человек лежал, молодой мужчина, видно, без чувств. Остановились, осмотрели его. Пьяный и мёртвый. Вызвали полицию. Тут из киоска продавщица выбежала, рассказала, что этот пьяный лежал у самой дороги, а ноги уже на трассе, и Утя его оттащила, чтобы ноги не отрезало, а потом он захрипел, что ли, она его стала переворачивать на бок, а не смогла, рвота пошла у него, может, захлебнулся… Ну, эта женщина (про Утю речь) и начала!.. Пришлось её госпитализировать. Очень чувствительная больная, плохи её дела. Но подлечим, постараемся. И глаза скосил на сумку Антоновны. А что та? Она и сказала, что девка-то одинокая, инвалид. Доктор адрес записал, сильно хвалил Антоновну за её заботу, неравнодушие…
А потом в Утиной квартире здоровый малый поселился, говорят, папаша его доктор из психбольницы. Сначала пришёл с ключами, начал заходить, а потом осел. Новый жилец вскоре стал что-то в окошко своей квартиры продавать разным людям, каким-то полубольным на вид. Да, квартира-то на первом этаже. Он там не жил постоянно, приходил, как на работу.
Утя так больше и не объявилась. Антоновна звонила врачу, тот горько вздыхал и сожалел, что лечению она не поддаётся, скорее всего, придётся в интернат её направить, ведь дома ухаживать некому. А интернат этот на краю области, тропинка через лес вьётся от станции, сам так и сказал. Потом, через полгода дал номер телефона интерната. Под Новый год Антоновна позвонила, сказали Ути нет больше: вторая почка отказала. Застудила она её или отбили там? Мучили думки Антоновну. И всё в глазах эта Устинья стояла, как живая. Молчала, хлопала белёсыми ресницами. Такая смешная!