de omnibus dubitandum 119. 243

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.243. ПЕРВАЯ ПРОБА НОВОЙ МЕТЛЫ…

    Не проходит и недели, военная инспекция под руководством Балтийского* и Парского приступает к работе.

*) БАЛТИЙСКИЙ (Андреев) Александр Алексеевич — генерал-майор. Родился 18 июня 1870 года, уроженец города Балтийский порт Эстляндской губернии. Окончил Рижское реальное училище, военно-училищный курс Московского пехотного юнкерского училища (1893), Николаевскую академию генерального штаба по 1 разряду (1903), Николаев скую Морскую академию (1908). Служил Лейб-гвардии в Кексгольмском полку, а по окончании академии - на различных должностях Главного управления Генерального штаба. В 1911-1914 заведовал обучающимися в Николаевской военной академии (полковник). Участвовал в Первой мировой войне, был начальником штаба 43 и 72 пехотных и 3 Сибирской дивизий, командовал пехотным полком, исполнял должность начальника этапно-хозяйственной службы 12 армии (генерал-майор), состоял в распоряжении Военного министра (генерал-лейтенант). В РККА с 1918 года. 12.10-5.11.1918 состоял начальником штаба 4-й армии, 5.11.1918-31.01.1919 командующим той же армией, 15.08.1919 — 18.03.1920 был начальником штаба Туркестанского фронта. Затем занимал должность помощника командующего Закаспийским военным округом, состоял в распоряжении РВСР. С начала 1922 был заведующим кафедрой тактики Военной академии РККА. Фигурировал во многих показаниях военспецов, арестованных по делу "Весна", но по каким-то причинам арестован не был. В 30-е годы преподавал в Военно-транспортной академии (комбриг). Репрессирован, арестован 17.03.1938 по обвинению в причастности к контрреволюционной офицерской организации и расстрелян 7.03.1939.

    На юге в марте 1918 г. Маруся*, высадив из эшелона конный десант, появилась в пределах Южной Таврии.

    Любившую внешние эффекты Марусю можно было наблюдать верхом на белом коне, в каракулевой кубанке, с папиросой в зубах.

    Походный строй ее отряда был зрелищем впечатляющим. Кони под одетыми в матросскую или целиком кожаную одежду анархистами были подобраны в масть: "ряд вороных, ряд гнедых, ряд белых и снова - вороные, гнедые, белые. За всадниками гармонисты на тачанках, крытых коврами и мехами".

    Вид подобного благополучия, основанного на постоянных реквизициях, возбуждал негодование, и, скорее всего, откровенную зависть у красногвардейцев, называвших увиденное "собачьей свадьбой" и, по-видимому, другими, более крепкими выражениями.

*) НИКИФОРОВА Мария Григорьевна (партийные погонялы: «Маруся». «Маруська». 1883/85?—1919)(см. фото) — видная анархистка, во время гражданской войны командовала «Вольной Боевой дружиной». В сентябре 1918 г. была арестована по решению Саратовского совдепа «за противоправные действия» и отстранена от командования; 23 января 1919 г. осуждена в Москве за «дискредитацию Советской власти», но благодаря заступничеству А. Карелина и командующего советскими войсками на Украине В.А. Антонова-Овсеенко выпущена на поруки и с мая 1919 г. вновь возглавила «Боевую дружину». Вскоре была арестована белыми и казнена в Севастополе в октябре 1919 г. Но это все официальная дезинформация, на самом деле: это оказался не мальчик и не девочка, а полного и редкого типа гермафродит — более грамотные из окружающих его скоро об этом догадались и звали его «Оно». Он не был провокатором, но, конечно, половое уродство сказалось на всей психике — истерической, извращенной и аморальной. За границей, куда он попал после побега, он ориентировался на анархистов, жил странно, то в мужском, то в женском платье, имел соответственные романы, получал какие-то средства. Все знавшие его с ним совсем разошлись. В 1917 г. вернулся в Россию, очутился среди зеленых и с поездом ездил (под именем Маруси Никифоровой) по Черниговской и Харьковской губернии, жег, грабил, бесчинствовал. В 1919 г. он был арестован и судим в Москве; за него почему то вступился покойный А.А. Карелин, заверив его своим честным революционным именем. Потом, — через год, кажется, — газеты сообщали, что его (гермафродита - Л.С) снова арестовали на какой-то новой пакости и на этот раз расстреляли.
   
    Путь Маруси лежал в имение знаменитых таврических магнатов Фальц-Фейнов. По дороге анархисты, согласно сообщениям красных мемуаристов, конечно же, грабили, было бы странным, если бы они этого не делали: "...два дня рыскали по каланчакским хуторам - все сундуки там перепотрошили, пошарили по всем чердакам, всех девок перемяли, а у которых серьги были золотые - поснимали из ушей..."

    Вскоре Маруся достигла еще не разоренного окрестными жителями гигантского имения, расположенного в с. Преображенка, недалеко от Перекопа. Село служило неким стихийным сборным пунктом, куда стекались отступающие с запада красногвардейские отряды.

    Анархисты разместились в помещении батрацких казарм, и Маруся приказала поварам "Фальц-Фейнши" накормить людей. "Анархисты уже откушали, на столах валялись остатки кур и жареных баранов... После обеда анархисты отдыхали, играя в карты или спали. Маруся, однако, соблюдала осторожность, были выставлены усиленные караулы, особенно у большего амбара, где стояли тачанки. Выпряженные лошади кормились тут же - у своих тачанок и сбруя с них не была снята. Штаб Маруси располагался в одной из комнат дворца, который охранял сильный караул".
Ситуация обострялась тем, что в этом же "дворце" размещался штаб красногвардейского отряда Ивана Матвеева, поставившего себе цель объединить и возглавить стекавшиеся в Преображенку отряды.

    Маруся соглашалась подчиниться общему командованию, но только через неопределенное время: "когда подойдут все отряды и выяснится у кого сколько людей". Пока же единственным делом требующим, по мнению Маруси, координации действий сторон, была организация раздачи населению имущества помещицы. Начать предполагалось с одежды. Подчиненные Маруси уже пересчитали все платья, кофты и юбки, развешанные по шкафам огромной гардеробной. "Имущество помещиков, - говорила Маруся, - принадлежит не какому-то отряду, а всему народу. Пусть люди берут что хотят".

    Задетый за живое таким поворотом дела Матвеев "принципиально" отказался говорить "о тряпках" и рассердившаяся Маруся ушла, хлопнув дверью {Літопис червоної калини. - 1939. - N 7}.

    Сразу после этого большевики в штабе сговорились разоружить отряд Никифоровой. Однако это не так просто оказалось сделать. Было решено пойти на хитрость, созвать вечером общий митинг красногвардейских отрядов, рассчитывая, что на него явятся и анархисты. На митинге их надлежало схватить и, по крайней мере, разоружить.

    Анархисты, предводительствуемые Марусей, действительно пришли, но, как оказалось, не всем своим составом. Весь день население Преображенки пополнялось за счет все новых отступающих отрядов. К началу митинга "вся усадьба была забита людьми, повозками и лошадьми. Многим не нашлось места под крышей, и они расположились под открытым небом - на телегах, бричках и тачанках".

    Открывшие митинг большевики начали издалека, с необходимости объединения и дисциплины, так что Маруся успела сообразить, чем кончится митинг. И когда представитель Херсонского губревкома С. Кириченко заговорил об анархистах, Маруся, почувствовав угрозу, дала знак незаметно покинуть собрание.

    Так что когда был брошен клич схватить анархистов, оказалось, что те уже успели выкатить тачанки из амбара и в полной боевой готовности бросились наутек. Организованная по их следам погоня не дала никаких результатов. "Вольные птицы степей", а именно так и называли себя анархисты в Преображенке, растаяли в ночной темноте.

    Отряд Маруси где-то на линии Геническ-Мелитополь погрузился в эшелоны и двинулся на север. Большевики намеревались организовать оборону Александровска, и Маруся решила помочь отстоять им свой родной город. Остановка Маруси в Мелитополе тоже не прошла гладко. Представители местных органов власти жаловались, что анархисты "терроризировали" их.

    Прифронтовой Александровск был переполнен отступающими с Правобережья красными войсками. С тех пор как отряд Маруси покинул город отношения местной федерации анархистов и большевиков резко изменились к худшему.

    Анархисты вступили в связь со своими недавними противниками, меньшевиками и эсерами, с целью захвата власти в городе.

    В марте 1918 г. отряд антибольшевистской коалиции социалистов сделал попытку арестовать александровский ревком. При этом погиб секретарь горкома Кравцов и бойцам местного красногвардейского гарнизона пришлось с боем "ликвидировать опасность". Отношения Маруси с александровскими большевиками, однако, не успели, как следует обостриться.

    13 апреля на город повели наступление подразделения Украинских Сечевых Стрельцов (УСС), сумевшие захватить железнодорожную станцию. Здесь в складских помещениях был обнаружен труп молодой женщины одетой в кожанку. Пронесся слух, что это и есть знаменитая Маруся. Никифорова действительно принимала участие в бою, но осталась жива.

    Ночью с 13 на 14 апреля 1918 г. большевики получили подкрепления и утром следующего дня выбили "усусів" из города, заставив их погрузиться на корабль и отплыть прочь. Немцы вошли в Александровск только 18 апреля, когда все "черные" и "красные" гвардии успели откочевать дальше на восток. По сведениям большевика Ф. Селезнева, Маруся самочинно без разрешения командования оставила позиции около города.

    По дороге из Александровска на станцию Волноваха, 16 апреля 1918 г., Маруся на станции Цареконстантиновка случайно встретила удрученного разыгравшимися событиями Нестора Махно.

    В Гуляй-Поле произошел военный переворот инспирированный организацией УПСР при поддержке местной еврейской общины. Были арестованы члены гуляйпольского ревкома и совета. Маруся предложила план внезапного нападения на Гуляй-Поле и попытки их освобождения. Но для этого желательно было бы найти союзников.

    Вызванный по телеграфу отряд Полупанова ехать из Мариуполя на выручку отказался. Отказался придти на выручку и прибывший на станцию отряд матроса Степанова. Не смог отказать женщине только командир сибирского красногвардейского отряда Петренко. Было решено вернуться на станцию Пологи и под прикрытием двух оставшихся у Маруси броневиков (бронированные железнодорожные поезда) пойти в наступление на Гуляй-Поле. Планировалось в первую очередь освободить арестованных и попытаться вывезти из села полученное от большевиков оружие.

    Пока Маруся и Петренко вели военный совет Махно бегал по перрону и "рвал на голове волосы... проклиная себя". За этим занятием его и застало письмо из Гуляй-Поля, сообщавшее что товарищам, благодаря устроенной населением демонстрации, удалось освободиться и скрыться, и что к получению письма немцы, наверное, уже вступят в село.

    Махно поспешил к совещающимся командирам. Те, хоть и посмеялись над ним, обозвав "ничего не понимающим в деле стратегии", но спешно развернули свои эшелоны назад на Волноваху, получив известие, что за время их совещания немцы успели занять станцию Пологи.

    "Если хочешь, - предложила Нестору Махно Маруся, - садись в мой вагон... Тут же вполголоса, извинительно, полусмеясь сказав: "Ты совершенно прав, с наступлением на Гуляй-Поле мы опоздали, все подступы к нему уже заняты..." Но ехать в тыл в компании Маруси Махно отказался, надеясь встретить в Цареконстантиновке какого-нибудь земляка и поподробнее узнать о произошедших дома событиях.

    1918 год превратил Таганрог в местопребывание Украинского большевистско-левоэсеровского правительства. Сюда съезжались со всех местностей Восточной Украины бежавшие совработники, сюда прибывали, чтобы узнать места своей передислокации красногвардейские отряды.

    Здесь большевики решили на более серьезном уровне попытаться избавиться от своих союзников анархистов. Надежды на удержание хотя бы лоскута украинской земли окончательно угасли. Анархисты стали не нужны. Там, где большевики чувствовали силу, они без особых раздумий расправлялись с приверженцами безгосударственного развития общества. Последние с их постоянной агитацией против политики партийной диктатуры и из-за обладания собственными вооруженными силами даже представляли определенную угрозу.

    Гонения на анархизм начались со столицы.

    12 апреля 1918 г. в Москве был разгромлен "Совет московской федерации анархических групп". Арестовано было до 400 чел. Причем анархистов обвиняли по уголовным, очень обидным для них статьям. Многие анархистские организации были расположены "списать" с началом революции, все сотворенные до нее "против государства" людские прегрешения. Считалось, что после революции жизнь каждого человека как бы начинала новый отсчет. Но такая позиция, с одной стороны, привела к терпимому отношению анархистов к бывшим уголовникам, а с другой вызвала концентрацию возле анархистов различных полууголовных элементов, компрометировавших безвластников в глазах общественности.

    Этот момент большевики и решили использовать как повод к ликвидации политического соперника.

    По замыслу большевиков, расправа над анархистами должна была иметь неполитический характер. Учитывая сравнительную малочисленность анархических организаций и ограниченность их выхода на широкую общественность, большевики делали ставку на выигрыш в информационной войне. Надо было убедить общество в уголовной деятельности анархистских групп и целесообразности их ликвидации

    В святую пятницу (03.05.1918) с Курского вокзала отходит три состава: впереди два бронированных с латышами особой дивизии; позади «литер А» — в уютных салонах, украшенных красными флагами и ветками акации, сидят генералы, склонившись над картами, докладными записками, подсчетами.

    Все в той же кожаной черной куртке, в которой он штурмовал Михайловский замок [Замок в Петербурге, построен в 1797–1800 гг. по проекту В.Ф. Бренна; с 1819 г. в замке размещалось Главное инженерное училище, с 1855 г. — Николаевская инженерная академия, а впоследствии также Главное инженерное управление Военного министерства; в 29 октября 1917 г. там находился штаб «юнкерского мятежа»], Подвойский переходит из вагона в вагон, давая инструкции о первой остановке, первой пробе новой метлы.

    В Орел уже сообщили по прямому проводу о смещении всего состава военного комиссариата и предстоящем приезде спецов.

    На вокзале неприятных гостей встречает весь состав исполкома. Председатель — скучный, бледный, не то из приказчиков, не то из учителей гимназии — докладывает, что в городе неспокойно.

    «Что именно?» — спрашивает Подвойский.

    Выясняется, прибывший накануне Дыбенко уговаривает местный гарнизон бороться с новой контрреволюцией. Подвойский отдает короткое распоряжение. С платформ снимаются броневики, из вагонов, разминая ноги, перекликиваясь на своем ужасном языке, вылезают мордастые, белобрысые, безбровые парни.

    Проходят два часа. Сперва из города доносится пулемет, потом молчание: идут переговоры с зачинщиками сопротивления, засевшими в губернаторском доме. Одиночный пушечный выстрел.

    Снова молчание.

    Еще через полчаса на вокзал под латышским эскортом приводят избитых матросов. Их четверо, пятый — глава — Дыбенко успел скрыться. Всех четырех расстреливают тут же на перроне.

    В открытом автомобиле в город уезжают два военспеца, предназначенные для Орла; а поезда отправляются дальше.

    Из городов наибольшее сопротивление оказывает Воронеж.

    Здесь приходится выдержать настоящее сражение с двумя тысячами людей из отряда Маруси Никифоровой, подвизавшейся на Украине.

    Остатки отряда в течение целых суток отсиживаются в гостинице. Бризантный снаряд — и из горящего здания, среди рушащихся сводов, выпрыгивают черные от дыма и пороха люди.

    В Воронеже насаждается центральное воинское присутствие для губерний Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Рязанской. Во главе воинских участков поставлены прежние специалисты.

    В те дни, когда в белых армиях еще не мечтают о мобилизациях, у красных трудами военспецов восстанавливаются списки, вводится круговая порука.

    В Тамбовскую губернию, оказывающую сопротивление работе воинских начальников, едет сам Лацис [Лацис Мартын Иванович (Судрабс Янис, 1888–1938) — член ЛСДРП с 1905 г.; в 1917 г. — член Петроградского ВРК, с мая 1918 г. — член коллегии ВЧК; в 1918–1921 гг. — зав. отделом по борьбе с контрреволюцией, председатель Всеукраинской ЧК, зав. Секретным отделом ВЧК] с карательным отрядом. Сожжено несколько деревень, остальные выдают потребное число рекрутов полностью.

    Сперва через пень, да и через колоду, потом лучше и стройнее, и, наконец налажен аппарат, и сброд насильно мобилизованных превращается в стройные батальоны.

    На второй месяц поездки, 29 мая, Подвойский получает телеграмму о выступлении чехословаков. Сообщение с Самарой прервано. Пенза под ударом.

    К прямому проводу Подвойского вызывает Лейба Бронштейн (Троцкий): «Николай Ильич, как дела, что полагаете предпринять?».

    И Николай Ильич бодро отвечает: «Сегодня выезжаю на фронт со всей инспекцией; послезавтра раздавлю чехословацкую гадину…».

    «Послезавтра» протянется полтора года; гадину раздавят — полковник генерального штаба Сергей Сергеевич Каменев и великий мираж, великий inconnu [Незнакомец (фр.)] — Буденный.