Два метра еврейка

     Мусор из секретки выносили в пять утра. Вытаскивать на нулевой уровень с девятого подземного этажа металлический ящик с замком - задача для молодых, но Рабинович и под конец службы  не отказывался, любил это дело. Во дворе сержант-секретчик открывал замок, из алюминиевого сундука вываливали на землю резанную в специальной резательной машине бумагу и поджигал. Они курили, смотрели на утреннее питерское небо, говорили о службе, о жратве, о бабах.
В жизни Рабиновича, который пошел в армию после заочного института в двадцать три года, уже были женщины, а у сержанта-секретчика, которого призвали в восемнадцать, ещё не было.
Времени на уничтожение секретной бумажной стружки им отводилось полчаса, солдаты гипнотически смотрели на то, как горит мусорная куча, за которую, как утверждал сержант-секретчик, ЦРУ заплатило бы миллион. Рабинович рассказывал.
...Телка оказывается еврейка вот с таким шнобелем и роста под два метра.
- Да ну, нах., два метра. Таких евреек не бывает.
- Ну, метр девяносто. Танцует в театре музкомедии, выдает себя за армянку по фамилии отчима - Серватян. Ноги у нее, как у молодой кобылы.
- Передние или задние? - спрашивает секретчик.
- Конечно задние. Как женщина устроена, представляешь. Причем здесь передние ноги вообще.
Говорит мне, хочешь я покажу тебе самую открытую позу. Я говорю, ну покажи. А она спрашивает, а ты не боишься. А хуля мне бояться, я в рывке беру сто.
- Да ну нах. сто.
- Ну девяносто килограмм. Короче, не перебивай. Она настроила зеркало в шкафу, поставила дверцу так, чтобы все было видно, кладет меня на спину, сама ложится сверху, растягивает в шпагат, так, что у меня кости начинают трещать и говорит, смотри в зеркало, это самая открытая поза. Я смотрю и ничего не вижу.
- Почему? – спрашивает секретчик.
- У меня близорукость.