Smith энд Wesson

Исай ушел на фронт добровольцем в сентябре сорок первого. По возрасту (сорок один уже) и по близорукости, в боевые части его не взяли, несмотря на прошлые генеральские звания и должности. Приняли «политбойцом». Это что-то вроде помощника комиссара. На полную политическую должность принять было нельзя, так-так из партии ранее был исключен и со всех постов снят. Но, в тоже время, человек был грамотный и разные политические лекции правильно читал в разных местах, что было соответствующими компетентными органами проверено и в дело вписано.
Еще до конца октября школа работала: в бомбоубежище РОНО занятия проходили одновременно для нескольких классов, как в дореволюционной школе – по описаниям классиков литературы.

С ноября уже ни дети, ни учителя на занятия ходить сил не имели.
Бася была в отчаянии: по иждивенческой карточке для неработающих выжить было нельзя. От Саи «ни слуху, ни духу». Жив-ли? Майя на ткацкую фабрику «мотальщицей» устроилась – нитки перематывала на станочные катушки – отец школьной подруги помог. Так, что девочка с тощим куском хлеба всегда будет. Но не хуже других. На фабрике и горячая вода была все время – и чаю морковного попить и помыться всегда можно.

Вдруг письмо от Саи пришло:
- Был я ранен в голову – легко, не волнуйся. Правда, контузия была тяжелой, осколки из головы лезут – но ничего. Пока после ранения соображаю еще плохо. Да и зрение ухудшилось – работаю заведующим библиотекой в эвакогоспитале.
(Осколки эти еще сорок лет из черепа вылезали). Шутил:
- У меня мозги железные!.
- Очень важно, Басэле. Сходи в Военно-медицинскую Академию, что около Финляндского вокзала, ты знаешь, в хирургическом отделении найди старшего майора Шнеерсона Абрама Федоровича, скажи, что от меня – он поможет. Мы с ним в Гражданскую вместе Перекоп брали.
Так Бася и сделала: «закинула» Толика к бабушке Кели на Литейный. Через мост перешла – вот и Академия. По пути с десяток раз присаживалась отдохнуть. Особенно тяжело было через мост переходить – длинный, около километра – страх постоянно преследовал: вдруг налет - обстрел или самолеты – спрятаться негде.
Пришла, нашла нужный корпус. Часовому при входе сказала, что к начальнику - старшему майору. Часовой поправил, что товарищ Шнеерсон – военврач первого ранга - уже полковник и к генеральскому званию представлен. Также сказал, что начальство понаехало и товарищ Шнеерсон с гражданочкой побеседовать еще долго не сможет. Бася зашла, увидела, что все лестничные площадки и парадные залы койками заставлены. С верхнего этажа толпа начальствующая спускается. Кто-то в белом халате на плечи накинутом, кто - и просто так, в форме. Нашивки-шевроны разноцветные, лампасы. Что делать? Увидят чужого - прогонят, да и часового подведет. Бася заметила под лестницей ведро и тряпки, швабру лысую, халатик черный там-же висел - схватила весь этот инструмент нехитрый и давай пол мыть. Мыть действительно надо было – начальники немало натоптали.
Начальники еще потоптались, руки Шнеерсону потискали, фуражки разобрали, честь поотдавали. Судя по-всему, начальники довольны остались.
Абрам Федорович заметил новенькую, подошел, спросил строго: «Ты кто?».
Бася бойко рассказала, что и кто.
- Саина жена, говоришь? Ладно, делаем так: зачисляю тебя санитаркой – по общим вопросам, потом посмотрим. Пацана приведи – будете в нашем общежитии жить. Детей нам запрещено содержать – на время проверок у меня во втором кабинете спрячется. Скажешь коменданту – на довольствие с завтрашнего дня, нет с сегодняшнего – ты уже поработала – зачислить. Карточки принесешь. У себя управдому скажешь, что на работу устроилась и будешь жить там, на работе – временно. Бумагу потом дам – напомни, чтобы комнату не отобрали. Завтра утром жду!

Через несколько дней Бася услышала, что в эвакогоспиталь номер № собирается транспорт за ранеными. Бася подскочила к тов. Шнеерсону:
- Товарищ начальник, Федор Абрамович? У меня как раз Сая там, муж, можно я поеду?
- Что-ж, поезжай, документы в комендатуре получишь. Больше двух часов не задерживайся – многим раненым операции нужно делать. Давай!
Полуторку загрузили носилками, одеялами, лекарствами для срочной помощи, горячей водой в термосах – путь не близкий, да и зима уже. Бася и фельдшерица Люба долго препирались – кому в кабине ехать – водитель гаркнул:
- Хватит болтать – по очереди поедете! Санитары – в кузов!
Часа через два приехали в эвакогоспиталь. Бася почувствовала себя начальницей – бумаги при ней были. Фельдшерица губы надула: «Что это – уборщица дипломированного фельдшера выше?». Быстро с ранеными разобрались: кого нести надо было, кто и сам дошел. Фельдшерица бумаги медицинские проверяла: свою значимость почувствовала и успокоилась. Бася, убедившись, что все идет по заведенному порядку засуетилась: «Где библиотека находится?»
Все пожимали плечами: «Не знаем, там, наверное…» и показывали неопределенно в разные стороны. Медперсоналу не до книг было: операции шли круглосуточно, а раненые все тяжелые были – выздоравливающих в эвакогоспиталях не бывало. Нашла, наконец: Сая сидел на табуретке в углу громадной, человек на тридцать, палате. На подоконнике и на полу лежало несколько стопок разнокалиберных книг. Голова была забинтована, сквозь бинты пятнами просачивалась кровь.
- Басэле, как ты?
Припали друг к другу, поцеловаться постеснялись.
- Как дети, в порядке? Толик, Майя? Что вы едите? Мама? Где твои родители, что пишут? Где братья мои: Юзя, Миша, Иосиф - воюют? Как Нюня, сестра?
Бася , захлебываясь слезами и смехом, быстро тараторила про родственников и знакомых, гладила Саю по щеке, опасаясь затронуть повязку.
- Все будет хорошо! Мы победим!
Водитель уже орал от ворот:
- Поехали, время!
Воровато озираясь, поцеловались. Раненые старательно отвернулись к стенке.

Через пару дней после очередной перевязки, Сае предложили собираться назад, в часть. Голова уже почти не болела, большинство осколков удалось удалить – пора в путь-дорогу.

Исай явился с докладом к комиссару второго ранга товарищу Никифорову Петру Васильевичу:
- Политбоец Месеняшин для дальнейшего прохождения службы прибыл!
- Ладно-ладно, не козыряй – ты меня по званию выше будешь. Я твое дело полностью прочитал, товарищ комиссар первого ранга.
Исай смущенно отвел глаза – история была трагичная и воспоминания рождали боль.
- Так, прежде всего, револьвер верни – наградной все-таки. У тебя свой был. Я тоже от Антонова-Овсеенко получил, тоже за Перекоп. Да, ладно… Расскажи, как с револьвером управился и четверых фрицев уложил?
- Да все обычно было: в соответствии с вашим заданием мы вместе с водителем сержантом Петровым загрузили в эмку дивизионные газеты, листовки, наградные документы и поехали по полкам. Последним  (так было удобнее) решили заехать в хозяйство Дмитриева. Мы уже приняли в предыдущих частях представления о наградах, отснятые нашими корреспондентами пленки, передали свежие, пару фотоаппаратов взамен испорченных. Вручили и забрали почту и прочее, что положено. Поехали дальше. Револьвер заряженный я на коленях держал – в кобуру не лезет – длинный. Винтовки мы между нашими передними сиденьями положили. Заряженные, конечно – на всякий случай. Только с предохранителей не снимали – трясет машину, знаете как.
На двадцатом километре выскочили за поворот – видим – завал из свежих деревьев. Поняли – влипли. Очередь автоматная над головами прошла: наверное, испугать только хотели и в плен взять. Немцы видели, что машина штабная – думали, наверное, что большие начальники едут. Петров дал задний ход, да дорога узкая, не развернуться враз. Обочина дождем размыта. Мы из машины вывалились в разные стороны. Петров свою винтовку схватил, а я револьвер на ходу с предохранителя снял. Очки поправил. Озираемся по сторонам. Немцы подумали, что убили нас или, что мы в штаны наложили и уже сдаться готовы и кучкой из-за кустов выскочили: «Хенде хох! Рус, сдавайс!» У меня позиция хорошая была: «стрельба из положения лежа». Я четверых уложил пятью выстрелами. На шестом патрон заело – давно вы оружием не пользовались. Я откатился за куст можжевельника – с револьвером разобраться. Тем временем Петров с винтовкой справился – длинная, неудобная в ближнем бою. В этот момент последний фашист приготовился гранату бросить, уже замахнулся – тут его Петров и срезал. Но граната уже летела. Петров за машиной был, на землю упал, мне что-то крикнул, да я и не понял. Граната разорвалась в воздухе, меня и засыпало осколками. Но куст спас – ветки плотные – только мелкие осколки пробились, да и то на излете. Петрову ногу задело. Я на несколько минут – может больше – сознание потерял, кровь глаза залила. Петров проверил: всех-ли фашистов уложили – всех. Я в сознание пришел, мы с Петровым друг-друга перевязали, собрали оружие, документы. Я ветки завала оттащил и мы дальше поехали, в хозяйство Дмитриева. Петров на педаль газа раненой правой ногой давить не мог, так я по его команде левой ногой нажимал. У Дмитриева все сделали что надо было, нас покормили, собрались назад ехать, да у Петрова нога онемела – я, наверное, слишком туго перетянул, а я от потери крови сознание потерял. Дальше не знаю – очнулся в медсанбате, узнал, что и вы не вполне к бою готовы – операцию вам делают. Окончательно стал соображать в эвакогоспитале. Как, кстати, ваше плечо – заживает?
- Плечо – ладно – навылет. Да ты знаешь, комиссар, кого вы укокошили? Это была особая диверсионная группа, шла на уничтожение штаба армии. Ваша машина и документы были-бы им очень кстати. Я подал представление на награждение сержанта Петрова медалью «За Боевые заслуги», а тебя к ордену «Красного Знамени» и производство тебя в звание полкового комиссара третьего ранга. Доволен?
- Служу трудового народу!

Через месяц пришли документы: сержанту Петрову А.П. присвоить звание «Старший сержант» и наградить медалью «За отвагу»; политбойцу Месеняшину И.А. присвоить звание «Лейтенант» и наградить медалью «За боевые заслуги» и назначить батальонным комиссаром в 112 й батальон 35 го полка 4 й дивизии народного ополчения.
Производство в офицерский чин давало право на увеличенный продовольственный аттестат для семьи – а это гарантировало жизнь. Кроме того, Исай не курил и «наркомовские 100 грамм» и махорку переправлял семье в Питер по оказии. Бася конвертировала эту валюту в еду. Иногда и самого посылали по служебным делам в город. А от фронта во многих местах в город можно было на трамвае проехать.
Исай  и через сорок лет с горечью вспоминал эту несправедливость. Медаль «За боевые заслуги» по статусу бала ниже медали «За отвагу», да и всяко не сравнить с орденом. Другая несправедливость состояла в исключении из членов КПСС. Первый раз Исай был исключен «За социально неправильное происхождение», второй раз –
 «За допущение морального разложения в семье». Исай был человеком наивным, от членства в партии никаких благ не ожидал и не получал, но свято верил в идеалы коммунизма и непременное скорое построение общества всеобщей и полной справедливости.

Уже в середине восьмидесятых сыновья помогли Исаю написать письмо XXV, последнему, съезду партии с просьбой восстановить полный стаж членства в рядах ВКПб – КПСС с 1918 года. Тогда, это признание давало право на получение высокой награды – золотого значка «Пятьдесят лет в рядах КПСС». Внешние знаки уважения и признания заслуг было очень важны для людей этого трудного поколения тяжелого времени. Съезд (точнее, специальная комиссия съезда) принял положительное решение о вручении Месеняшину Исаю Абрамовичу памятного знака «Пятьдесят лет в КПСС», посмертно.

С неполученным орденом ситуация изменилась, когда вышел указ о награждении всех ветеранов войны орденами «Отечественная война». Исаю полагался орден первой степени, так-так имел ранение.
Вот это чувство удовлетворения, признания заслуг и привело к ощущению исполненного долга и определило тихую и быструю смерть за месяц до торжественной церемонии вручения наград по случаю сорокалетия Победы.

В начале пятидесятых семилетний Владька спросил отца:
- Папа, а сколько фашистов ты убил?
- Точно знаю, что четверых, а в остальных стрелял, они падали. Но все стреляли – так-что не знаю точно.
Исай не любил разговоров о войне, а о своих делах и подавно.
- Тю, только четверых! А я бы взял пулемет и тра-та-та – всех бы уложил сразу!
Только став взрослым, Влад «дошел», что если бы каждый солдат Красной Армии уложил бы четверых фашистов, то война кончилась бы через неделю-месяц. Простая арифметика!